Свет из Запределья

Кларк Эштон Смит «Свет из Запределья» Clark Ashton Smith «The Light from Beyond» («The Secret of the Cairn») (1933)

I. Таинственная пирамида

Почти любой из тех, кто прочтёт это повествование, наверняка решит, что я, должно быть, с самого начала был не в своём уме и даже самое первое из описанных здесь явлений, скорее всего, было сенсорной галлюцинацией, вызванной каким-то серьёзным психическим расстройством. Нельзя исключать и возможности того, что я безумен и сейчас, когда поток воспоминаний уносит меня в пучины ужасающего света, полные неведомых сущностей, которые открылись передо мной на последней стадии моего опыта. Но я должен заметить, что был нормален с самого начала описываемых событий, и всё ещё пребываю в здравом рассудке, чтобы суметь записать трезвый и ясный отчёт обо всём, что произошло.

Моя привычка к уединённой жизни в сочетании с репутацией эксцентричного и экстравагантного человека, несомненно, будет обращена против меня многими, поддержав их суждения о моём душевном нездоровье. Те же, кто в достаточной степени чужды всяким условностям, чтобы не усомниться в моём здравом рассудке, посмеются над этим рассказом, решив что я оставил сферу причудливого изобразительного искусства (в которой сумел достичь определённых вершин) для того чтобы попробовать себя на ниве псевдонаучной фантастики.

Однако если бы я захотел, то мог бы легко представить множество доказательств, подтверждающих реальность этих странных посещений. Некоторые из описываемых явлений отмечались и другими жителями здешних мест, хотя в то время я не мог знать об этом по причине моей полной изоляции от мира. Вскоре после этого в столичных журналах промелькнула пара кратких невразумительных сообщений, дающих всему происшедшему довольно банальное объяснение с точки зрения метеоритной гипотезы, которые были затем перепечатаны ещё более кратко и невразумительно в научных бюллетенях. Я не буду приводить их здесь, поскольку это повлечёт ненужное повторение подробностей, которые сами по себе являются довольно сомнительными и неубедительными.

Меня зовут Дориан Вирмот. Возможно, некоторым моим читателям знакома серия иллюстраций, сделанных мною к стихам Эдгара По.

По ряду причин, о которых нет необходимости говорить, я решил провести целый год в Высоких Сьеррах. На берегу крошечного сапфирового горного озера, в долине, защищённой елями и гранитными скалами, я построил грубую хижину, набив её провизией, книгами и художественными принадлежностями. До поры до времени я мог не зависеть от мира, чьи соблазны и чары, так сказать, уже не выглядели неодолимыми.

Однако, эта местность, помимо своей уединённости обладала и другими притягательными для меня чертами. Повсюду; в суровых горных массивах и вершинах, на заросших можжевельником скалах, на покрытых слоем льда утёсах сливались воедино величие и гротескность, притягивая моё воображение. Хотя мои рисунки и картины никогда и ни в каком смысле не являлись точными натурными зарисовками и часто были откровенно фантастическими, я всегда очень тщательно изучал всевозможные природные формы. Я понимал, что самые невообразимые проявления неведомого, по сути своей являются всего лишь рекомбинациями известных форм и цветов, так же, как самые далёкие миры представляют собой сочетания элементов, давно известных земной химии.

Именно поэтому я отыскал в здешних пейзажах немало пищи для размышлений, которые я мог бы вплести в причудливый узор своих творческих замыслов, или изобразить более непосредственно, как чистый пейзаж в полуяпонском стиле, с которым я тогда экспериментировал.

Местность, в которой я поселился, располагалась в отдалении от шоссе, железных дорог и воздушных путей. Единственными моими соседями были горные вороны, сойки и бурундуки. Изредка во время прогулок мне случалось встретить рыбака или охотника, но зато этот край каким-то чудом был свободен от туристов. Я вёл безмятежную жизнь, которую не нарушал ни один человек. Я наслаждался физическим трудом и создавал новые этюды. То, что столь преждевременно положило конец моему пребыванию в этой местности, наверняка явилось из сфер, не описанных географами и не отмеченных астрономами.

Мистерия началась совершенно неожиданно и непредвиденно, тихим июльским вечером, после того как ятаган луны скрылся за елями. Я сидел в своей хижине, почитывая для расслабления детективную историю, название которой я с тех пор успел позабыть. День выдался довольно тёплым, в уединённой долине не чувствовалось никакого движения воздуха и масляная лампа ровно горела между полуоткрытой дверью и распахнутыми окнами.

Затем в недвижном воздухе возникло внезапное ароматное благоухание, заполнившее хижину, точно какое-то душистое наводнение. Это был не смолистый запах хвойных деревьев, а богатый и постоянно усиливавшийся пряный аромат, совершенно несвойственный этой местности, а может даже чуждый самой нашей планете. Он напомнил мне мирру, сандал и фимиам, и всё же это был какой-то странный, богато насыщенный запах, божественно чистый, словно те ароматы, которые, как говорят, присутствовали при явлении Святого Грааля.

В то время как я вдыхал его, поражённый, задаваясь вопросом — не пал ли я жертвой какой-то причудливой галлюцинации, до моего слуха донеслась тихая музыка, которая непостижимым образом казалась связанной с ароматом и была неотделима от него. Звук, подобный вздохам волшебных флейт, сладкий как эфир, захватывающий, сверхъестественный, заполнил комнату, и мне казалось, что я слышу его в самых сокровенных уголках моего разума, как шёпот моря в раковине.

Я бросился к двери, распахнул её настежь и вышел в лазорево-зелёный вечер. Аромат был разлит повсюду, он возникал передо мной, точно ладан алтарей, скрытых среди горных озёр и елей. Казалось, он падал с недвижных пылающих звезд над готическими деревьями и гранитными утёсами на севере. Затем, повернувшись к востоку, я увидел таинственный свет, который пульсировал и вращался над холмом в веере широких лучей.

Свет был скорее нежным, чем блестящим, и я знал, что он не мог быть ни полярным сиянием, ни сигнальными огнями самолёта. Бесцветный — он всё же каким-то образом, казалось, включал в себя намёки на сотни цветов, лежащих за пределами известного спектра. Лучи были подобны спицам полускрытого колеса, которое вращалось всё медленнее, не меняя при этом своего положения. Их центр, или средоточие, находился за холмом. Некоторое время спустя лучи замерли в неподвижности, если не обращать внимания на их лёгкое подрагивание. В свете их я увидел склонившиеся громады нескольких могучих можжевеловых деревьев, находившихся между мною и таинственными лучами.

Я, должно быть, простоял там довольно долго, глазея с раскрытым ртом, точно деревенский чурбан, увидевший некое диво, находящееся за пределами его понимания. Я все ещё вдыхал неземной аромат, но музыка становилась всё слабее, с замедлением вращения колеса света снизив свой тон до едва слышимых вздохов, точно отголосок шёпота в каком-то далеком, неведомом мире. Подспудно, хотя, возможно, без всякой логики, я связал звук и аромат с этим необъяснимым свечением. Я не мог решить, находилось ли колесо сразу за можжевельниками, на скалистой вершине холма, или же в миллиардах миль отсюда, где-то в космическом пространстве. Мне даже не пришло в голову, что я могу подняться на холм и выяснить все детали.

В тот момент моим главным чувством было что-то вроде полумистического удивления, мечтательного любопытства, которое не побуждало меня к действию. Я лениво ждал, не осознавая течения времени, пока лучистое колесо снова не начало медленно вращаться. Его движение всё ускорялось, и вскоре я уже не мог различать отдельные лучи. Всё что я мог видеть — это кружащийся диск, похожий на головокружительно вращающуюся луну, которая при всём при этом сохраняла своё положение относительно скал и можжевельников. Затем, без заметного отдаления, он потускнел и расточился в сапфировой темноте. Я больше не слышал отдаленного шёпота, напоминавшего пение флейт, и аромат отступил из долины, точно уходящий отлив, оставив после себя лишь неуловимый дух неведомой пряности.

После того как эти феномены прекратились, моё чувство удивления обострилось, но я не мог сделать никаких выводов относительно их происхождения. Мои знания в области естественных наук, не отличавшиеся обширностью, похоже, не могли мне дать правдоподобного объяснения. Дико взволнованный, наполовину испуганный, наполовину ликующий, я чувствовал, что мне довелось увидеть нечто такое, что вряд ли можно отыскать в справочниках, составленных земными наблюдателями.

Это посещение, чем бы оно ни являлось, оставило меня в состоянии глубочайшего нервного возбуждения. Наконец, мне удалось уснуть, но сон был прерывистым. Загадочный свет, аромат и мелодия вновь и вновь повторялись в грёзах с исключительной яркостью, как будто они запечатлелись в моём разуме сильнее, чем обычные чувственные впечатления.

Я пробудился на восходе солнца, с лихорадочной уверенностью в том, что мне непременно следует посетить восточный холм и разузнать, не осталось ли там каких-то осязаемых следов от вращавшегося лучистого круга. После поспешного, даже не доеденного до конца завтрака, я совершил восхождение, вооружившись блокнотом для рисования и карандашами. Это был короткий подъём среди нависающих, готовых обрушиться валунов, крепких лиственниц и карликовых дубов, которые приняли форму низкого кустарника.

Вершина холма занимала площадь в несколько сотен ярдов и была примерно овальной формы. Она полого спускалась к востоку и с двух сторон обрывалась на отвесных скалах с уступами, изрезанными трещинами. Среди огромных гранитных складок и выходов скальной породы имелись и участки с почвой, но они были совершенно голыми, если не считать немногочисленных горных цветов и трав. Местность в основном была захвачена зарослями искривлённых и крепких можжевельников, преимущественно укоренившихся в твёрдых скалах. С самого начала это было одно из моих любимых мест. Я сделал множество набросков этих могучих дуплистых деревьев, некоторые из которых, по моему искреннему мнению были древнее знаменитых секвой или ливанских кедров.

Рассматривая нетерпеливым взором расстилавшийся передо мной пейзаж, залитый светом безоблачного утра, я сначала не заметил ничего неподобающего. Как всегда, в низинках с рыхлой землёй виднелись следы оленей, но кроме них, да отпечатков моих собственных следов, оставленных здесь ранее, я не обнаружил никаких признаков чьего-либо посещения. Несколько разочарованный, я начал думать, что светящееся вращающееся колесо находилось где-то в пространстве, далеко за холмом.

Затем, бредя по направлению к слоистым уступам скального гребня, я обнаружил в укромном месте нечто, прежде скрытое от моего взора деревьями и гранитными выступами. Это был каирн из гранитных осколков, но подобных рукотворных пирамид я никогда не встречал ни в одном из моих горных походов. Построенная в легко узнаваемой форме звезды с пятью тупыми углами, высотой примерно мне по пояс, она стояла в центре участка, покрытого суглинком и песком. Рядом с ней росло несколько горных флоксов. С одной стороны виднелись обуглившиеся останки дерева, уничтоженного недавно попавшей в него молнией. С двух других сторон под прямым углом сходились высокие стены, в которые вцепились несколько можжевельников вгрызшиеся в расколотую скалу, словно извивающиеся драконы с цепкими когтями.

На вершине этой странной груды я обнаружил бледный, холодно поблёскивающий камень с симметричными выступами пятиконечной звезды, соответствующими каждому из пяти углов. Я подумал, что этот камень, несомненно, был сформирован искусственным образом, но не мог понять, из какого материала он состоит, и был уверен, что он совершенно чужд этому региону.

Я ощутил восторг первооткрывателя, полагая, что наткнулся на доказательство какой-то инопланетной тайны. Каирн, с какой бы целью его не возвели, и кто бы ни был его строителями, оказался создан всего за одну ночь, ибо я посещал это место днём ранее, незадолго до заката и непременно увидел бы это сооружение, если бы оно находилось там в то время.

По какой-то причине я раз и навсегда отверг любую идею о причастности людей к возведению этой постройки. Мне пришла в голову странная мысль, что путешественники из какого-то чужого мира остановились на холме и оставили эту таинственную груду камней в знак своего визита. Таким образом, загадочное ночное происшествие становилось хоть сколько-нибудь объяснимым, пусть даже оно всё ещё оставалось не до конца раскрытым.

Заворожённый этой сверхъестественной тайной, я остановился на краю суглинковой впадины на расстоянии около двенадцати футов от каирна. Внезапно в моём мозгу вспыхнуло пламя фантастической догадки, и я сделал шаг вперёд, чтобы исследовать каирн более внимательно. К моему крайнему удивлению, он, казалось, отступил передо мной, сохраняя между мной и собой тот же самый интервал, когда я шагнул к нему. Я шёл к нему шаг за шагом, но земля подо мной уплывала прочь, точно лента механической беговой дорожки. Мои ноги ступали по своим прежним следам и я не мог ни на шаг продвинуться к цели, которая столь очевидно располагалась так близко! Мои движения никоим образом не были затруднены, но я начал чувствовать головокружение, которое вскоре едва не довело меня до тошноты.

Моё замешательство легче представить, чем выразить. Казалось очевидным, что либо я, либо природа внезапно сошли с ума. Ситуация была абсурдной, невозможной — она противоречила самым элементарным законам размерности. Неким необъяснимым способом пространство вокруг каирна обрело новое, загадочное свойство.

Чтобы окончательно увериться в наличии этого гипотетического свойства, я отказался от своих усилий приблизиться к пирамиде напрямую и начал огибать котловину, повторяя попытки под разными углами. Как выяснилось, груда камней была недоступна со всех сторон: на расстоянии двенадцати футов земля начинала свое зловещее движение, уподобляясь механической беговой дорожке, когда я пытался ступить на неё. Каирн, в сущности, мог находиться в миллионах миль отсюда, в пропасти между мирами!

Через некоторое время я оставил свои странные и бесполезные эксперименты, и уселся под одним из нависающих можжевеловых деревьев. Тайна сводила меня с ума, она вызывала своеобразное психическое головокружение, как только я начинал над ней размышлять. Но помимо этого, она привносила в привычный порядок вещей приятное возбуждение новизны и может быть даже чего-то сверхъестественного. Она говорила о сокрытых безмерностях, которые я тщетно стремился исследовать, она побуждала мою лихорадочную фантазию к неудержимым полётам в неизведанное.

Пытаясь прийти в себя и прекратив строить догадки, я прилежно зарисовал звездообразную груду камней и почву вокруг неё. Разумеется, существа, которые возвели её, должны были оставить здесь свои следы. Однако нигде не было видно никаких различимых глазом отпечатков, и я ничего не смог понять в расположении камней, которые были сложены с безупречной аккуратностью и симметрией. Я всё ещё был озадачен пятиконечным объектом на вершине, ибо никак не мог припомнить ни одного земного минерала, который напоминал бы его субстанцию. Он казался слишком тусклым для лунного камня или хрусталя, но чересчур прозрачным и блестящим для алебастра.

Тем временем, пока я продолжал там сидеть, на меня повеяло затухающим дуновением пряных ароматов, которые затопили мою хижину прошлой ночью. Они возникали и исчезали как умирающий призрак, и я даже не был полностью уверен в их присутствии.

Наконец я очнулся, поднялся и тщательно осмотрел вершину холма, чтобы узнать, не оставили ли сомнительные гости ещё какие-либо следы. На одном из песчаных участков почвы, недалеко от северного края я заметил любопытное углубление, похожее на слабый трёхпалый след какой-то невероятной гигантской птицы.

Неподалёку находилась маленькая впадина, из которой, несомненно, был извлечён один из каменных обломков, использованных для строительства каирна. Трёхпалая отметина была едва различима, как будто тот, кто её оставил, ступал с воздушной лёгкостью. Но кроме обнаружения этого неясного следа, мои поиски оказались совершенно безрезультатными.

II. Тайна усугубляется

В течение последующих недель неземная загадка, с которой я столкнулся, занимала меня почти до маниакальности. Возможно, если бы у меня получилось тогда обсудить её с кем-то, кто сумел бы пролить на неё спокойный и трезвый свет технического знания, я смог бы хоть в какой-то степени избавиться от этой навязчивой идеи. Но я был совершенно один, и насколько мне было известно, в то время никто не появлялся в окрестностях каирна. Несколько раз я возобновлял попытки приблизиться к каирну, но неслыханное, невероятное свойство скрытого растяжения пространства, этакая постоянно уходящая из-под ног механическая беговая дорожка всё ещё находилась в пространстве вокруг него, как если бы её установили там для защиты от подобных вторжений. Столкнувшись с этим упразднением законов известной геометрии, я почувствовал горячечный ужас человека, перед которым в мнимой надёжности его ограниченного вещного мирка вдруг раскрылась зияющая бездна беспредельности.

Я сделал карандашный рисунок длинного, неясного следа ноги, пока его не стёрли ветры Сьерр, и по этому следу подобно палеонтологу, который по одной кости восстанавливает облик доисторического чудовища, я попытался воссоздать в своём воображении существо, которое его там оставило. Сам каирн также послужил темой для многочисленных эскизов, и я полагаю, что мне удалось сформулировать и по очереди обдумать все мыслимые теории относительно его назначения и облика тех, кто его построил.

Был ли это монумент на могиле какого-то межпространственного путешественника с Алгола или Альдебарана? Был ли он возведён в знак открытия и владения новой землёй неведомым Колумбом с Ахернара, высадившимся на нашей планете? Указывал ли он на местоположение загадочного тайника, к которому его создатели собирались вернуться когда-либо в будущем? Был ли он ориентиром между измерениями — иероглифический дорожный столб для других путешественников, передвигающихся между мирами, следующими из одной бездны в другую?

Все догадки были в равной степени справедливы — и столь же бесполезны. Моё человеческое невежество доводило меня до настоящего исступления перед этой сбивающей с толку тайной.

Прошло ещё две недели. Июль уже подходил к концу, когда я начал замечать некоторые новые феномены. Кажется, я уже упоминал, что в загадочном кругу перекроенного пространства вокруг каирна было несколько крошечных участков, на которых росли горные флоксы. Однажды, с изумлением, граничившим с настоящим шоком, я обнаружил необычайное изменение, произошедшее с их бледными цветками. Число лепестков удвоилось, и они сделались необычно огромными и массивными, приобретя яркие пурпурные и сверкающие рубиновые оттенки. Возможно, это изменение происходило постепенно, на протяжении некоторого времени, пока я не видел цветы, но вполне могло случиться и так, что оно произошло за одну ночь. Как бы то ни было, маленькие скромные цветочки приобрели великолепие асфоделей какой-то мифологической земли!

Пребывая за пределами людской досягаемости, они пламенели в этой зачарованной области, ограждённые незримой безмерностью. День за днём я возвращался туда, охваченный благоговеньем человека, ставшего свидетелем чуда, и видел их там, с каждым разом всё более яркими и огромными, словно они питались какими-то иными стихиями, отличными от привычного воздуха и почвы.

Затем, некоторое время спустя, я заметил подобное же изменение в ягодах на большой ветви можжевелового дерева, нависавшей над кругом с каменной пирамидой. Крошечные тускло-синие ягодки невероятно увеличились и окрасились в ярко-малиновый цвет, точно огненные яблоки какого-то диковинного райского сада. В то же время иглы на ветке можжевельника засияли тропической зеленью. Но на остальной части дерева, за пределами загадочного круга, листья и ягоды оставались прежними, без всяких изменений.

Всё выглядело так, словно что-то из другого мира внедрилось в наш мир… Во мне крепла уверенность в том, что звезда из блестящего безымянного камня, венчавшая каирн, была неким источником или же ключом этих необычайных феноменов. Но я не мог ничего доказать или понять, и был уверен лишь в одном — мне довелось оказаться свидетелем действия сил, никогда прежде не попадавших в поле зрения человека. Эти силы подчинялись своим собственным законам, которые, как оказалось, вовсе не походили на законы, весьма самонадеянно установленные человеком в качестве основ природных процессов. Значение всего этого было засекречено при помощи некоего чуждого шифра, к которому не было ключа.

Я уже забыл точную дату тех финальных событий, в результате которых я оказался унесён за невообразимые пределы времени и пространства. На самом деле мне кажется, что их невозможно датировать с точки зрения земной хронологии. Иногда я испытываю ощущение, что эти события относятся к временно́му циклу другого мира, иногда — что они никогда не случались, а иногда — что они всё ещё происходят или должны произойти в будущем.

Однако я помню, что в тот роковой вечер над скалами и пихтами висел полумесяц луны. В воздухе остро ощущалось предчувствие наступающей осени, так что я закрыл дверь и окна и разжёг огонь из сухих веток можжевельника, наполнивших хижину изысканным благовонным ароматом. Сидя за столом, просматривая свои последние наброски каирна и его окрестностей, слушая пение ветра в высоких пихтах, я быть может, в миллионный раз задумался над тем, удастся ли мне или кому-либо ещё когда-нибудь разгадать эту неземную загадку.

В этот час до моего слуха донеслась негромкая воздушная музыка, будто звучавшая в самых потаённых извилинах моего мозга — ещё до того, как ноздри мои уловили уже знакомый мистический аромат. Поначалу это выглядело не более чем лёгким воспоминанием о звуке, но мне казалось, что он становится всё громче, уподобляясь плавному течению реки и изливается наружу, медленно, мучительно, точно пробираясь сквозь извивы какой-то неизмеримой раковины, пока наконец эти звуки полностью не окружили меня своими запутанными шёпотами. Хижина, пространство за её пределами, да и сами небеса, наполнились тонкими звуками горнов и флейт, рассказывавших о непередаваемых грёзах затерянной страны эльфов.

Затем, над благоуханием можжевеловых веток, горящих ярким бездымным пламенем, разнёсся другой аромат — насыщенный и эфемерный, и такой же всепроникающий, как и в первый раз моего знакомства с ним. Казалось, что закрытые окна и двери не были препятствием для его движения. Он проник сюда, словно сквозь какую-то иную среду, чем окружающий воздух, по какому-то другому пути, отличному от пространства, в котором мы движемся и существуем.

В лихорадке восторженного удивления и любопытства я распахнул дверь и вышел наружу, в море неземного аромата и мелодий, заполонивших окружающий мир. На восточном холме, как я и ожидал, замедляло своё вращение колесо света, неподвижно зависшее за башнеподобными можжевельниками. Лучи, как и прежде, были нежными и бесцветными, но теперь слабый свет луны не затмевал их блеск.

На сей раз я ощутил непреодолимое желание разгадать загадку этого посещения, желание, подчиняясь которому, я нёсся вперёд, спотыкаясь и устремляясь вверх, мимо скалистых валунов и низкорослых колючих кустов. Когда я добрался до вершины, музыка стихла до едва слышного шёпота, а колесо вращалось всё медленнее.

Рудименты той осторожности, которую представители человеческого рода всегда испытывали в присутствии непонятных вещей, побудили меня сбавить столь безрассудно взятый темп. Однако несколько огромных деревьев и гранитных выступов всё ещё отделяли меня от источника этих трепещущих лучей. Я прокрался ещё немного вперёд и с невыразимым волнением, словно присутствуя при некоей мистерии, увидел, что световые лучи в самом деле исходили из того места, где возвышался звездообразный каирн.

Взобраться по массивным складкам скалы и отыскать позицию, с которой я мог бы смотреть прямо вниз, на эту таинственную площадку, оказалось достаточно легко. Ползком, на животе, вдоль самых могучих и разросшихся можжевельников, я добрался до своей цели и теперь мог выглядывать из-за тяжёлой ветви, росшей горизонтально вдоль скалы у края обрыва. Суглинистая впадина, в которой был воздвигнут каирн, лежала подо мной. В воздухе, ровно и неподвижно, немного сбоку от каирна, висел необычный корабль, который я могу сравнить только с громадной открытой баркой, с выгнутыми кверху носом и кормой. В центральной его части, над фальшбортом, возвышалась короткая мачта или стройная колонна, увенчанная ослепительно ярким огненным диском, из которого, точно спицы из ступицы, исходили вертикальные, поперечно направленные лучи светящегося колеса. Весь корабль был изготовлен из какого-то полупрозрачного материала, так что я мог видеть смутные очертания простирающегося за ним пейзажа, и лучи изливались на землю сквозь его дно, немного теряя в яркости. Диск, насколько можно было видеть из того сильно стеснённого положения, в котором я пребывал, рассматривая барку, похоже, был на ней единственным подобием корабельного механизма.

Всё это выглядело так, словно полумесяц из молочного хрусталя спустился вниз, чтобы залить этот сумрачный уголок своим чуждым светом. И рог этого месяца находился не далее чем в шести или семи футах от гранитной стены, на которой располагался мой наблюдательный пункт!

Четыре сущности, которым я не мог подобрать сравнения ни с одним из земных созданий, парили в воздухе рядом с каирном, без крыльев или какой-либо иной заметной опоры, как будто они, так же как и барка, не были подвержены действию земной гравитации. Хотя рост у них был чуть меньше человеческого, весь их облик отличался той хрупкостью и невесомостью, что присуща лишь самым изящным птицам или насекомым. Материя их тел была почти прозрачной, позволяющей смутно видеть сплетения нервов и жил, точно переливающиеся нити под просвечивающей тканью жемчужного и бледно-розового цвета.

Одно из этих созданий, висевшее в воздухе перед лучистым колесом, с отвёрнутой от меня головой, держало в своих длинных, хрупких руках холодную блестящую звезду, венчавшую каирн. Остальные, грациозно склоняясь вниз, поднимали и разбрасывали в стороны каменные осколки, сложенные с такой безупречной симметрией.

Лица двоих были полностью скрыты, а странный профиль третьего слегка напоминал совиный, с клювом и глазом на безухом черепе, над которым поднимался высокий гребень, увенчанный плюмажом из покачивающихся кистей, точно хохолок калифорнийской перепёлки.

Снос каирна был произведён с поразительной ловкостью и быстротой. Похоже, что трубчатые руки этих созданий были намного сильнее, чем казались. В процессе разборки они опускались всё ниже и ниже, пока не зависли практически над самой землёй, перемещаясь над ней почти горизонтально. Вскоре все каменные осколки были убраны и существа начали раскапывать пальцами грунт, рыхлость которого, похоже, намекала на то, что недавно тут уже велись какие-то раскопки.

Затаив дыхание, испытывая неизъяснимый трепет при виде открывшейся передо мной загадочной картины, я наклонился вперёд, выглянув из своего орлиного гнезда, дивясь, что за немыслимое сокровище, что за клад неразгаданной тайны и великолепия собираются выкопать эти исследователи из другого мира?

Наконец одно из существ вытащило руку из глубокой ямы, вырытой ими в суглинистой почве, держа на весу маленький, бесцветный предмет. По-видимому, это и было тем, что они искали, поскольку все сущности тут же прекратили копать и вчетвером поплыли вверх, к барке, точно их несли невидимые крылья. Двое из них заняли места в задней части судна, встав за мачтовой колонной и её лучистым колесом. Тот, кто нёс сияющий звездообразный камень, и последний, в руке которого тускло мерцал неведомый предмет, разместились на носу, всего в девяти или десяти футах от утёса, на котором, скорчившись, сидел я.

Впервые, прямо перед собой я увидел их лица. Существа вперились прямо в меня своими светящимися, бледно-золотыми глазами непостижимо странного вида. Я даже не был уверен, видели ли они меня: казалось, их взгляд был направлен сквозь меня и дальше — за пределы пределов — в таинственные бездны и миры, навеки сокрытые от людского взора.

Теперь я мог более отчётливо рассмотреть в пальцах стоящего впереди существа безымянный предмет, который они выкопали из-под разобранного каирна. Он был гладким, однообразно-серым, овальной формы, размером с соколиное яйцо. Я мог бы счесть его самым обычным камешком, если бы не одно странное обстоятельство. Из трещины на его толстом конце выходили несколько коротких, светящихся нитей. Почему-то он напомнил мне раскрывшееся зерно с проросшими корешками.

Позабыв обо всех возможных опасностях, я вскочил на ноги, пристально глядя на барку и её пассажиров. Через несколько мгновений я заметил, что лучистое колесо начало постепенно раскручиваться, точно подчиняясь какому-то скрытому от глаз механизму. В то же самое время я услышал сверхъестественное перешёптывание миллионов флейт и вдохнул устремившуюся на меня бурю ароматов эдемских пряностей. Всё быстрее и быстрее вращались лучи, овевая землю и небо своими призрачными спицами, пока перед моим взором не оказалась вращающаяся луна, которая разделила надвое серповидное судно и, казалось, расколола на части саму землю и скалы.

Мои чувства совершенно разладились под влиянием головокружительного сияния, бесконечно разливающейся музыки и благоуханий. Неописуемое недомогание пронзило всё моё естество, твёрдый гранит, казалось, вращался и раскачивался под моими ногами, как будто окружающий мир был пьян, а можжевельники с их могучими корнями метались вокруг меня на фоне опрокидывающихся небес.

Очень быстро световое колесо, судно и его пассажиры приобрели просвечивающую расплывчатость, исчезая трудно передаваемым образом, как будто они отступали без видимого уменьшения перспективы в какое-то ультрагеометрическое пространство. Их очертания всё ещё были различимы — и в то же время я чувствовал, что они находятся неизмеримо далеко.

В тот же миг я ощутил ужасающую тягу, невидимое течение, более мощное, чем поток падающей воды — оно захватило меня, пока я стоял, склонившись над краем скалы, и потащило мимо яростно молотящих по воздуху ветвей.

Я не упал на землю, потому что подо мной уже не было никакой земли. С ощущением, будто моё тело разрывают на куски среди разрушающихся миров, вернувшихся к изначальному хаосу, я погрузился в серое и холодное пространство, которое не содержало ни воздуха, ни земли, ни звёзд, ни небес; пустое пространство, существовавшее до момента творения, сквозь которое передо мной падал фантомный полумесяц странного судна, уносившего с собой призрачную луну.

Насколько я помню, за всё время моего падения я ни разу не утратил сознания, но ближе к концу меня охватило всё усиливающееся онемение, сильная неуверенность и невнятные видения чудовищных многоцветных сплетений, которые вздымались передо мной из серого ничто.

Всё было туманным и двумерным, как будто этот новый мир ещё не приобрел свойства глубины. Мне показалось, что я скольжу под уклон сквозь нарисованные лабиринты. Наконец, посреди мягкой опалесценции и лазури я приблизился к извилистой области розового света и остановился в ней, пока этот румянец не заполнил всё вокруг меня.

Моё онемение сменилось резким и болезненным покалыванием, точно от морозных укусов, сопровождавшимся возрождением всех моих чувств. Я ощутил, что мои плечи чем-то крепко сжаты, и понял, что голова и верхняя часть тела вынырнули из окружавшего меня румянца.

III. Бесконечный мир

На мгновение мне показалось, что я как-то косо выплываю из медленно падающего потока некоего сверхъестественного элемента, не являвшегося ни водой, ни воздухом, ни пламенем, но каким-то образом схожим со всеми этими тремя стихиями. Он был более осязаемым, чем воздух, но без всякого ощущения влажности; он тёк с нежным трепетом пламени, но не горел.

Две странных эфирных сущности вытаскивали меня на сияющий золотой утёс с многоцветной воздушной растительностью, подобной радугам взлетающих к небесам фонтанов, которая простирала свои невесомые своды в золотисто-зелёную бездну. Серповидная барка с её лучистым колесом, замершим сейчас в неподвижности, парила поблизости, странным образом лёжа на боку. Дальше, за ажурными деревьями, я увидел выступающие из утёсов горизонтальные башни. Пять солнц, утопающих в собственном сиянии, плавали в бездне довольно далеко друг от друга.

Меня поразило странное изменение гравитации, о котором свидетельствовало мое положение, но затем, словно восстановив равновесие, я увидел, что громадная скала на самом деле представляла собой плоскую равнину, а водопад был ласковым ручьём.

Теперь я стоял на берегу рядом с экипажем барки. Существа уже не поддерживали меня своими тонкими крепкими руками. Я не мог угадать их настроения, и, точно испытав сильный удар током, мой разум внезапно пробудился от сверхъестественного ужаса и дикой странности всего происходящего. Окружавший меня мир определённо не был частью ведомого людям космоса! Сама почва подо мной трепетала и пульсировала неописуемыми энергиями. Казалось, что всё окружающее состояло из ряда элементов, более близких к чистой силе, чем к привычной материи. Деревья были подобны фонтанам божественных фейерверков, вознесённых и навсегда застывших в воздухе. Сооружения, которые парили вдали, подобно небесным минаретам, казалось, были построены из формирующихся утренних облаков и люминесцентного свечения. Я вдыхал воздух, который пьянил сильнее, чем воздух альпийских вершин.

Затем, посреди этого мира чудес я разглядел множество местных обитателей, похожих на стоявших рядом со мной существ. Словно по волшебству они появились из-за деревьев и башен, из переливающихся многоцветных аллей. Их движения были быстрыми и тихими, подобными скольжению призраков. Казалось, что они ступали прямо по воздуху, а не по земле. Я не мог расслышать ни малейшего шёпота, но у меня возникло ощущение неслышного разговора, который они вели обо мне — оживлённые колебания обертонов, слишком высоких для человеческого слуха.

Их бледно-золотые глаза глядели на меня с непостижимым, напряжённым вниманием. Я отметил мягкий изгиб их губ, которые словно выражали инопланетную печаль; но вполне могло быть и так, что это выражение не имело никакого отношения к печали. Под их взглядами я почувствовал необычное смущение, за которым вскорости последовало что-то, что я могу описать лишь как внутреннее озарение. Озарение не выглядело телепатическим, просто это выглядело так, словно мой разум в дополнение к моему новому состоянию обрёл новые, высшие способности, или понимание, невозможное в обычной жизни. Эти способности я словно черпал из странной почвы и воздуха, из самого присутствия странной толпы рядом со мной. Но даже тогда моё постижение было всего лишь частичным, и я осознавал, что многое ускользало от меня из-за неких непреодолимых ограничений человеческого разума.

Я решил, что существа настроены благожелательно, но при этом были несколько озадачены тем, что им следует со мной делать. По неосторожности, беспрецедентным образом, я вторгся в другую вселенную, отличную от моей собственной. Оказавшись под воздействием какого-то межпространственного вихря, созданного серповидным судном, когда оно покидало Землю, я последовал за баркой в их собственный мир, который соприкасался с нашим в трансцендентальном пространстве.

Я понял многое, однако механика моего вхождения в это небесное царство была мне несколько неясна. По-видимому, моё падение в розовую реку было чудесной случайностью, поскольку поток оживил меня своим сверх-водным элементом и, возможно, помог предотвратить своеобразное обморожение, к которому в противном случае привело бы моё погружение в межпространственный вакуум.

Смысл гранитного каирна и причину визитов его строителей на Землю я понимал довольно смутно. Под каирном было что-то посажено и оставлено там на определённый промежуток времени, словно бы для поглощения из более грубой земной почвы каких-то определённых элементов или свойств, недостающих в земле этого эфирного мира. Весь процесс был основан на открытиях загадочной, но строго упорядоченной науки, и эксперимент этот был начат довольно давно. Сияющий камень на вершине каирна каким-то недоступным моему пониманию образом установил вокруг него охранную зону уходящего из-под ног пространства, наподобие бегущей дорожки, которую не мог преодолеть никто из земных обитателей. Изменения земной растительности в этой зоне были обусловлены некими мистическими эманациями от посаженного семени.

Природа этого семени ускользала от меня, но я знал, что для местных обитателей оно имело огромное, жизненно важное значение. И время для его пересадки в почву другого мира было уже совсем близко. Мой взгляд был прикован к пальцам существа, которое его несло, и я увидел, что семя заметно разбухло, а сияющие корешки, выходившие из его расколотого конца, существенно удлинились.

Местные обитатели всё прибывали и прибывали, собираясь безмолвной толпой на берегу розовой реки и в промежутках между деревьями воздушной рощи. Некоторые из них, как мне показалось, были вялыми и тонкими, точно исчезающие призраки, и плоть их тел, словно омрачённая болезнью, была тусклой и непрозрачной или являла взору нездоровые пятна теней среди полупрозрачности, которая, очевидно, была нормой для здоровых существ.

На свободном участке почвы этого райского сада рядом с парящим судном была выкопана яма. Я до сих пор не замечал ее, будучи захвачен ошеломляющим потоком новых ощущений. Сейчас она обрела важный смысл, когда существо, несущее семя, вышло вперёд, чтобы уложить его в эту неглубокую ямку и закопать любопытной овальной лопатой из прозрачного металла в золотую субстанцию почвы, которая была похожа на смесь суглинка и сияния вечерней зари.

Толпа отступила назад, оставляя свободное пространство вокруг посаженного семени. В безмолвии ожидающих местных обитателей ощущалось что-то устрашающее и торжественное, точно некое предвкушение грядущей ритуальной церемонии. Смутные, возвышенные, непостижимые образы витали над моими мыслями, как нерождённые солнца, и я задрожал от близости некоего потрясающего чародейства. Но цель всего этого всё ещё оставалась за пределами моего понимания.

Я неясно ощущал чувство предвкушения, владевшее толпой чужаков… а ещё где-то — в самом себе или в тех, кто находился рядом со мной — великую нужду и вопиющий голод, для описания которого у меня не было слов.

Казалось, что до окончания этого этапа ожидания прошли целые месяцы и сезоны, что пять солнц вращаются вокруг нас по сменившимся эклиптикам… Но время и его течение, возможно, подчинялись здесь неведомым мне законам, как и всё прочее в этой иномирной сфере, и не походили на часы и сезоны земного времени.

Наконец свершилось долгожданное чудо. Из золотистого дёрна появился бледный побег. Он вытягивался ввысь зримо и динамично, точно питаемый соками ускоряющихся лет, превратившихся в считанные минуты. Из него проклюнулось множество отростков, в свою очередь расцветших радужной листвой. То был фонтан неостановимого сияния, возносящийся к небесам изумрудно-опаловый гейзер, который принял форму дерева.

Скорость роста была поистине невообразимой, это было похоже на некий божественный фокус. С каждым мгновением ветви умножались и удлинялись, точно пламя, взметнувшееся ввысь под дуновением ветра. Листва расползалась во все стороны, точно россыпи драгоценных камней, внезапно засиявших на ветках. Растение сделалось колоссальным, его мощный ствол колонной возносился к небесам, а его листья ловили в свои тенета пятёрку солнц и опускались вниз, к реке, барке, толпе и невысокой растительности.

Но дерево всё ещё продолжало расти. Его ветви склонялись вниз величественными арками и фестонами, отягощёнными звездоподобными цветами. В нежной сени радужной листвы я видел лица тех, кто стоял рядом со мной вдоль древесных аркад, точно под каким-то райским баньяном. Затем, когда фестоны склонились ниже, я увидел, как на дереве появляются плоды: маленькие шарики, словно созданные из крови и света, сменили на нём стремительно увядшие звездоподобные цветы. Плоды быстро наливались соком, достигая размера груш, и опускались всё ниже, пока не оказались в пределах досягаемости — меня и стоящей в древесной тени толпы.

Казалось, изумительное разрастание древа достигло своей кульминации и, наконец, остановилось. Мы словно оказались под куполом легендарного Древа Жизни, возникшего из сопряжённых энергий Земли и небесного Иномирья.

Внезапно я понял смысл всего происходящего, когда увидел, что некоторые из стоящих рядом со мной местных обитателей срывают и поглощают плоды. Но прочие собравшиеся не присоединились к ним, и я понял, что лишь самые вялые и болезненные существа, о которых я упоминал раньше, ели эти кроваво-красные груши. Похоже, что плоды совершенно излечивали болезнь, так как их тела буквально на глазах становились всё светлее, крапчатые пятна исчезали, и существа начали принимать нормальный вид, присущий их здоровым собратьям.

Я наблюдал за ними — и на меня внезапно снизошла похожая жажда, глубокое и необъяснимое желание в сочетании с безумным головокружением человека, затерянного в мире, слишком далёком и недостижимом для людей. Во мне пробуждались сомнения, но я забывал о них ещё до их пробуждения. Чьи-то руки предостерегающе потянулись ко мне, словно пытаясь удержать, но я не обратил на них никакого внимания. Одна из сочных, сияющих груш висела прямо передо мной — и я сорвал её.

Этот плод наполнил мои пальцы острым электрическим покалыванием, а затем — прохладой, которую я мог сравнить лишь с ощущением снега в солнечный летний день. Он не был сформирован из какой-либо известной материи — и всё же был плотным и крепким на ощупь, и его пьянящий сок вместе с божественной мякотью брызнул между моими зубами. Я жадно поглощал его, и высокий небесный восторг золотой молнией пронёсся сквозь все мои нервы и жилы.

Я забыл большую часть того экстатического исступления (если это в самом деле был экстаз), которое последовало дальше… В нём присутствовали ощущения, слишком грандиозные для человеческой памяти, и многое из того, что я помню, может быть рассказано лишь на языке олимпийских богов.

Я вспоминаю, однако, колоссальное расширение всех моих чувств, мысли, разрастающиеся до размеров звёзд и вселенных, как будто моё сознание воспарило над своей смертной обителью вместе с грандиозным чудотоворным ростом Древа. Мне казалось, что жизнь странных созданий стала уделом моего существа, что я от начала времён знал тайны их мудрости, сверхчеловеческий масштаб их восторгов и скорбей, их триумфов и бедствований.

Приняв всё это в качестве своего удела, я вознёсся в сокрытые, ещё более высокие сферы. Бесконечности простирались передо мной, и я изучал их, словно человек, находящийся перед развёрнутой картой. Я всматривался в небеса и преисподние, соприкасающиеся с небесами, наблюдая извечный процесс их пламенного взаимного преобразования и чередования.

Я обладал миллионом глаз и ушей; мои нервы простирались до дна глубочайших пропастей и разворачивались за пределами солнц. Я владел странными чувствами, которые предназначались для наблюдения за активностью незажжённых звёзд и безвидных планет.

Всё это я видел и постигал с экзальтацией пьяного демиурга, и всё было мне знакомо, как будто я уже видел это в прежних циклах бесконечного времени.

Затем, быстро и ужасающе возникло чувство разделения, ощущение, будто часть меня больше не владеет этой империей космической безмерности и великолепия. Мой экстаз моментально пропал, точно лопнувший мыльный пузырь, и я, казалось, утратил и оставил позади себя колоссального сумрачного бога, который все ещё вздымался выше звёзд. Я снова стоял под Древом, вокруг меня находились существа иного измерения, и румяные плоды всё ещё пылали в отдалённых лиственных сводах.

Неумолимая судьба раздвоения личности преследовала меня и здесь, и я больше не был один, ощущая себя сразу двумя людьми. Я отчётливо видел себя, своё тело и черты лица, которых коснулось неземное сияние существ, живущих в этом мире. Но другой «Я», который видел это alter ego, осознавал мрачную железную тяжесть, точно на меня воздействовало какое-то грубое тяготение. Казалось, золотистая земля подо мной стала податливой, точно поверхность закатного облака, и я погружался и падал сквозь него вниз, в пустоту, в то время как другая часть моей личности оставалась под Древом.

Я проснулся под знойными лучами полуденного солнца, упавшими на моё лицо. Суглинистая земля, на которой я лежал, разбросанные вокруг фрагменты каирна, окружающие скалы и можжевельники были совершенно неузнаваемы, точно они принадлежали какой-то другой, не нашей планете. Я долго не мог вспомнить, зачем они здесь, и всё то, что я подробно описал в этом повествовании, вернулось ко мне лишь много времени спустя, в нарушенной и беспорядочной последовательности.

Каким образом я вернулся на Землю, для меня до сих пор остаётся загадкой. Иногда мне кажется, что неземные создания вернули меня назад на том сияющем судне, устройство которого я так и не понял. Изредка, когда мною овладевает безумие, я думаю, что меня — или часть меня — низвергли сюда после того как я съел Плод. Силы, действию которых я подвергся, были совершенно непредсказуемы. Возможно, в соответствии с межпространственными законами, я подвергся частичной пересборке и фактическому разделению элементов моего тела, благодаря чему человек, называвший себя Дорианом Вирмотом, стал двумя личностями, существующими в разных мирах. Несомненно, физики лишь посмеются над такими идеями…

Всё случившееся со мной не привело ни к каким вредным телесным эффектам, кроме слабого подобия незначительного обморожения и необычного жжения кожи, почти незаметного, вовсе не болезненного, которое могло бы возникнуть в результате кратковременного воздействия радиоактивных веществ. Но во всех остальных смыслах я был и остаюсь, лишь жалким остатком того, кем был прежде… Среди всего прочего, я вскоре обнаружил, что мои художественные способности оставили меня и не восстановились даже спустя много месяцев. Некая высшая суть, похоже, покинула меня, полностью и навсегда.

Я словно разом поглупел, превратившись в деревенского дурачка. Но часто к этому дурачку снисходят бесконечные сферы, во всём своём ужасе и дивной красоте. Я покинул безлюдные Сьерры, ища спасения в человеческой общности. Но улицы зияли безднами, не нанесёнными на карты, и Силы, о которых не подозревает никто из людей, движутся у меня перед глазами, на фоне толпы. Иногда я чувствую, что нахожусь уже не здесь, среди моих товарищей, а вновь стою рядом с поедателями фруктов, под великим Древом, в том мистическом потустороннем мире.

Перевод — Василий Спринский