Свежий ветер

Зарядка баллонов очень удачно попалась Даймону едва он вышел на улицу. Конечно, заряжать здесь баллоны Даймон не собирался, для этого надо потерять всякое представление о безопасности, а выкинуть пустые, отработанные баллоны — самое милое дело. Сбросить пустые баллоны можно хоть на тротуар, но нужно иметь какое-то представление о приличиях, а дряхлая зарядка — самое то место где можно избавиться от излишнего оборудования.

Уходя, Даймон покосил глазом на то, что делается за спиной. Четверо местных парней, да, какое — парней, мальчишек! — быстро разбирали его хлам, ярко выделявшийся на фоне прочей ржави. Куда мальчишкам новые, но уже использованные баллоны? У двоих даже обвязки не было толковой, некуда баллоны подсоединить. Страшно подумать, чем же они дышат?.. неужто окружающим воздухом? Здесь Земля, самое загаженное место во Вселенной. Один вдох, и домой можно не возвращаться.

Даймон ускорил шаги. Утром его здесь уже не будет, но ночь надо где-то прокантоваться. Нехорошая была идея — лететь транзитом через Землю.

Четверо парней тащились за ним, как привязанные. Даймон начинал подумывать, уж не собираются ли его ограбить, но уровень агрессии у парней, который измерила система безопасности, оказался нулевым, и Даймон понял, что мальчишки просто надеются, что богатый иностранец выбросит ещё какую-нибудь ерунду, которая им покажется сокровищем.

Каждый отработанные баллон содержит чуть-чуть свежего ветра без малейшей примеси чего-нибудь мистического. Химический состав здешнего воздуха и содержимого баллонов практически одинаков, а вот мистическая составляющая — различна. Внутри баллона она равна нулю, а под открытым земным небом превышает все мыслимые пределы. Всего один небольшой вдох, и в тебя вцепится привидение, морок или полтергейст, о которых ты и знать не будешь, пока это отродье не проявит себя в полной мере.

Спрашивается, зачем парням, с самого рождения безнадёжно зараженным выхлопами мистики, его баллоны? Только для того, чтобы пофорсить, пройтись на глазах прохожих в новеньком оборудовании? Даже если с этой минуты они будут вдыхать исключительно свежий ветер, вылечиться это им не поможет.

Чистая мистика не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха, но всё же её можно обнаружить так называемым органолептическим способом. Говорят, если человек давно и безнадёжно заражённый мистической дрянью, вдруг после многомесячного перерыва, дыхнёт свежего ветра, в котором ни капли не найти наваждения, где не бывало морока или мары, то, по словам этого несчастного, или же, напротив, счастливчика, он ощутит удивительный аромат, запах того, что не существует. Приборы в таком случае не помогают, они ничего не могут обнаружить. Жители пустыни так за километр замечают запах чистой воды.

Пусть мальчики поживут, как следует жить людям, наслаждаясь запахом свежего ветра, недоступным богатому путешественнику.

Самому Даймону нет дела до обитателей Земли, которые с его материальной точки зрения, и людьми могут называться очень относительно. Неважно, это нищие мальчишки, или сытые бюргеры, или даже миллиардеры, которых тоже немало на Земле, но которые о свежем ветре могут лишь слушать чужие рассказы.

И всё же, надо найти место, где можно отдохнуть, поужинать и, может быть, даже выспаться. Ему встретилось уже несколько заведений, обещавших немыслимый комфорт и абсолютную безопасность. Но даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, комфорт, пусть и относительный, тут, вероятно, найдётся, а безопасности и в заводе не бывало.

Землян, гуляющих в сквере, было довольно много. Мамы катили коляски с беспокойными отпрысками, которых мучили сновидения, старушки попарно оккупировали скамеечки. Потом все куда-то делись, Даймон оказался в сквере один, но продолжал целеустремлённо двигаться вперёд. Ему совершенно не хотелось дожидаться утра в сквере на скамеечке, а улететь с Земли он мог только утром. К тому же, его фантазию начинало щекотать неуёмное любопытство: что такое ужасное произошло в скучном скверике, что память об этом событии сформировала уличное привидение, способное разогнать гуляющих. Увидеть это видение ему не удавалось. Должно быть, здесь был схвачен самый жуткий серийный убийца, и при задержании он накрошил множество людей в том числе всю группу захвата. Полсотни изрезанных на куски полицейских так поразили колясочниц, что память о том осталась на века.

Нет, чушь, конечно. Скорее можно поверить в техногенную катастрофу. В те времена, когда техника давала сбои, сюда могло упасть что-нибудь реактивное, да ещё с пассажирами… Такое долго не забудется.

Хотя опять не выходит. Ничего здесь не взрывалось. Старые безликие дома, толстые деревья — типичный спальный район. Вдоль газона стоят скамейки, как и в начале сквера. На одной так даже сидит старик — явный пенсионер. Этого никаким мороком не напугаешь.

Даймон тоже уселся на скамейку, разумеется, не на ту, где сидел старик. Он не знал, допускают ли правила приличия садиться рядом. Жаль, ведь дед мог бы рассказать, что здесь произошло, почему вдруг скверик стал проклятым местом. На других улицах люди ходят, кто по делам, кто так просто, а здесь только я, да дед с палочкой. Прохожих нет, многие крюка дают, лишь бы не проходить через сквер. Интересно, а траву кто стрижёт и дорожку поливает?

Мальчишки отстали, хотя никуда они не делись, вон, из-за угла выглядывают, ждут. Руками машут. Да это же они предупреждают об опасности! Ну-ка, какой тут уровень мистицизма? Мать-моя-мамочка! Да он зашкаливает! Защита, конечно, выдерживает, но с большой нагрузкой. Неудивительно, что земляне, которые ощущают мистицизм, как прочие люди чувствуют запах, бегут из таких мест. А как же дедушка? Он, вообще, живой?

Нехорошо соваться со своим индикатором к человеку, но тут уже выбора нет. Даймон навёл прибор, попытался измерить фон сидящего. Индикатор показал, что никакого старика нет, а есть фантом, призрак столь воплотившийся, что не истаивает даже от прямых солнечных лучей.

Даймон встал, после секундного колебания двинулся в сторону мальчишек. Хорошие ребята, даже пытались предупредить его об опасности.

Пошли прежним порядком: Даймон впереди, охотники за выброшенными баллонами — следом. По дороге Даймон расшифровал снятый с призрачного старика спектр, и узнал, что произошло в чахлом скверике полтора столетия назад. Такое могло случиться только на Земле, с её перенаселением и лишними людьми.

Некто, имени его, конечно, не сохранилось, пребывал в однокомнатной трущёбинке неподалёку от сквера. Жены и, тем более, детей, у него не случилось, родители, наверное, когда-то были, но он сам не мог сказать, когда и куда они делись. Он чем-то занимался и даже получал за это содержание, которое позволяло… да ни черта оно не позволяло! Друзей у него не было, приятелей и просто хороших знакомых — тем более.

А ему хотелось поговорить, пусть изредка и хоть с кем-то. Он провожал взглядом прохожих, мысленно кричал, вопил, требовал, не издавая при этом ни звука: да оглянитесь вы, ведь это я тут сижу, подойдите, улыбнитесь, если получится. Вы же вместе, а я — один!

Он так и умер, не вызвав даже врача, возможно, на скамье, где сидит его смутный образ, а быть может, на диване в однокомнатной трущобе. В этом случае, его нашли через две недели по запаху. А в сквере, где он сидел, образовалась непроглядная область тоски и одиночества. Даже ко всему привычные земляне не могли оставаться здесь живыми. Пока забытый житель дышал, его никто не видел, едва он исчез, его тень стала бросаться всем в глаза.

Как всегда, самые страшные вещи оказываются самыми привычными.

Через несколько минут Даймон обнаружил, что искал. Обширный особняк, не то построенный лет пятьсот назад, не то — новодел, удачно сконструированный. Над входом реклама: 2ДС2. Даймон не твёрдо помнил, что значит эта аббревиатура, но знал, что ему надо сюда.

Если усадьбе и в самом деле больше пятисот лет, то мистицизма здесь может накопиться, что в скучном сквере. Но это особый мистицизм, который спит в каждом кирпиче, всяком осколке старинного изразца. Но именно поэтому его не трудно спровоцировать, заставить проявиться и обозначить себя в ночи и на свету. Целые бригады здравомыслящих борцов с мистикой вычищают сначала каждый дюйм, а затем всякий сантиметр такого дома. Работа сложнейшая, страшно медленная и жутко опасная. Мегатонны свежего ветра, привезённые с других планет, тратятся при этом, а куда деваются вылущенные наваждения, навеки остаётся тайной.

Даймон, не скрываясь, повёл индикатором. Здесь это допустимо и даже желательно. Вроде, чисто. Надо же, какую ерунду сказал: вроде, чисто. Никакого «Вроде» — совершенно, абсолютно чисто! Только внутри новенького баллона такой воздух!

На глухой стене — подвижная реклама: девушка в бальном платье вздымает закованные цепями руки. Волосы растрёпаны, лицо искажено страданием. Из ближайшей рамки вылезает убийца. В руке кинжал, морда совершенно уголовная. Подбирается с самыми гнусными намерениями. Жертва демонстрирует весь спектр отчаяния. Из противоположной рамки объявляется спаситель. На нём форма работника городского хозяйства, на спине два баллона, не иначе, как со свежим ветром. Негодяя перекорёжило, словно картинку, если на неё растворителем плеснуть, следом исчезли вериги, а там и сама красавица, ведь она тоже не настоящая, а несомненная мара.

Даймон направил индикатор на мультик. Так и есть, подвижная реклама создана для случайных прохожих, а на самом деле — система безопасности. Вздумает какая-нибудь дрянь присосаться к наружной стене, тут ей и кирдык придёт. А ему важны не стены, а входная дверь. Здесь тоже установлен определитель мистических явлений, не новый, но необычайно мощный. У Даймона ничего подобного не было.

Внутрь Даймана пропустили не сразу. Сперва потребовалась долгая и тщательная чистка комбинезона. Это называется — посидел в скверике, и какая только дрянь снаружи не налипла. Зато внутри было чисто, пустынно, а на ресепшене вместо андроида сидела живая девушка.

— На одну ночь номер на втором этаже, — произнёс Даймон.

Заказ был самый обычный: редко кто приезжает на Землю больше, чем на сутки, а второй этаж почему-то считается самым безопасным и стоит дороже остальных.

Девушка — ну не называть же её администратором! — вносила документы гостя в базу данных. Даймону нестерпимо хотелось глянуть, какой у неё уровень мистики, но он знал, что это был бы верх невоспитанности.

— Я понимаю, вам хочется проверить мой уровень, — администратор улыбнулась, — не беспокойтесь, проверяйте, это входит в наши обязанности.

Разумеется уровень мистики, наскоро померенный, оказался нулевым. На редкость благонамеренная девица, — как мог бы сказать Даймон.

— Это здание очень старое? — вопрос напрашивался сам собой.

— Зданию больше семисот лет. В нём обитало множество всякой нечисти. Все они были выловлены и удалены.

— Простите, куда?

— А вот это — секрет. Кстати, я сама его не знаю. Все призраки, мороки и фантомы собирают в определённые места, где они постепенно распадаются и перестают быть. Ведь любые наваждения порождены человеческими чувствами, прежде всего — болью и страхом, но также тоской, унынием, даже скукой. А где ничего этого нет, там галлюцинации начинают рассеиваться. Сколько лет может прожить оторванная от человека боль? — не дольше века. А страх? — двести лет! Потом они, если их не подпитывать, забудутся и исчезнут. Самым древним и знаменитым привидениям не больше пятисот лет, да и то, потому что современники хотят их пугаться.

— А вы все семьсот лет вычищали или только полтысячи?

— Вычищали до античных времён, на три тысячи лет в прошлое. Там нет ничего, но на всякий случай. У нас всё по правилам.

Даймон распрощался с говорливой адмнистраторшей и пошёл в свой номер на втором этаже. Час был не поздний, но он улёгся в постель. Кто скажет, когда придётся вскакивать. Это земля, тут может быть всякое.

И точно, Даймону приснился сон, чего прежде с ним не случалось. Свежий ветер надёжно избавляет от сновидений: пусть лёгкого, но несомненного проявления мистицизма. Поначалу Даймон понимал, кто он такой, ощущал себя современным человеком, лишь удивлялся, как его занесло сюда, в какую-то пещеру, где горит огонь, а напротив Даймона скорчилось закутанное в шкуры существо и смотрит блестящими точками испуганных глаз.

Это что же за древность ему привиделась? Каменный век, тридцать, сорок или ещё больше лет тому назад… Так не бывает.

Постепенно сон углублялся, Даймон уже не помнил себя, он жил в этой пещере, потеряв способность что-либо анализировать. Ему было холодно, ни костерок, ни обрывок шкуры на плечах не могли согреть его. И ужасно хотелось жрать. Сам Даймон в жизни не испытывал такого голода. Существо напротив — была жена. За всё время она не шевельнулась и, кажется, даже не моргнула. У реального Даймона жены не было, и он не знал, как жена должна себя вести.

Даймон хрипло позвал. Сын, мальчик четырёх лет, совершенно голенький, подошёл и уселся у отца на коленях. А ведь он не особо исхудал; летом и особенно осенью, Даймон хорошо кормил мальчугана. Зиму они как-то пережили, и только проклятой ранней весной началась настоящая голодовка.

Левой рукой Даймон придержал сынишку, а правой нащупал тонкий нож, выточенный из обсидиана, и одним движением вспорол ребёнку живот. Сын даже не закричал, только вякнул, словно зверёк, когда охотник со всего маху бьёт его дубинкой.

Даймон выдрал из живота тёплую, кровоточащую печень, вцепился зубами. Теперь, главное, мозг, это то, что всего лучше жрать сырым. Тяжёлым рубилом расколол голову, пальцами принялся выгребать мозг. Прекрасно, что ребёнок ещё мал — управился с одного удара. Тело тёплое, но уже не дёргается.

Остальное кинуть на горящие угли, пусть слегка прожарится. Первый голод утолён, можно немного потерпеть и лопать горячее.

А эта, напротив, скорчилась, будто не человек, уставилась немигающими глазами и воет, словно свежий ветер у входа в пещеру. Выть-то зачем? Сына ей, видите ли, жалко! А мне не жалко? Но я не вою, жру себе нормально — и всё. Если сейчас голодным останусь, завтра на охоту пойти не смогу. Это она может понять? Ты завывай, а я жрать буду. Острой кремниевой пластинкой как следует выскоблить кость, чтобы ни единая полоска мяса не пропала. Трубчатые косточки расколоть, в них тоже мозг есть. Жена, нет, чтобы подползти, рёбрышки пососать, всё воет в лад со свежим ветром. Этак она помрёт вскорости, но и после смерти будет выть. Я и без этой жены обойдусь. Вон там девчонка имеется, лет восьми, в самый раз подросла. Если жена выть не перестанет, я эту ночь с девчонкой спать буду. Через год она мне сына родит, а ещё через пару лет его уже можно будет жрать. Правда, может так выйти, что родится девчонка. Девчонок жрать нельзя, иначе некому будет мальчиков для еды рожать. С другой стороны, не каждую же весну такие голодовки случаются, что приходится собственных сыновей жрать.

Пока всё идёт своим чередом, издавая привычные звуки: тонко скрипит острый кремень по кости, выскребая последние остатки съедобного, тонко на одной ноте воет женщина, собирается беспрестанно выть бесчисленные тысячелетия, заунывно воет свежий ветер у входа в пещеру. Ну и пусть они гудят, воют и скрипят, главное, что со мной всё в порядке. Пусть ненадолго, но я сыт. Нажрался.

Даймон очнулся в холодном поту. Надо же, примерещилось такое!

Инстинктивным движением Даймон притянул обвязку и два новеньких баллона. Глубоко, всей грудью вдохнул. В спальне мрак, который не может развеять крошечный ночник. В дальнем углу — тёмное пятно, будто там скорчился кто-то и уставился немигающими точками глаз. И воет, совсем, как ветер за окном.

Да не может здесь никто смотреть и плакать, не может! Показалось всё. Даймон вздрогнул, окончательно просыпаясь. Не забывай, что ты на Земле, здесь ничто не способно показаться просто так. Или способно? А кто тогда сидит в углу и плачет?

Даймон встал. Зажечь свет и глянуть в дальний угол он не смел. Вышел из номера, спустился вниз. Девушки не видно, на ресепшене сидит андроид.

— Где женщина, которая здесь дежурила?

— Сию минуту появится.

Девушка вынырнула из ближайшей двери.

— В моей комнате кто-то сидит в углу и смотрит оттуда, — сказал Даймон.

— Этого не может быть. Все помещения, и ваше в том числе, совершенно чисты. Но я схожу и устрою дополнительную проверку, а вы пока побудьте здесь, я потом позову вас.

— Это лишнее. У меня через полтора часа готова капсула. Я думаю пройтись до отправки пешочком.

— Как вам угодно. Но постарайтесь идти осторожнее, ночь — время опасное. А проверку я всё равно устрою и о результатах вам сообщу.

Даймон поспешно распрощался с милой администраторшей и вышел на опасный проспект.

До чего мало здесь зелени! У любой странности есть причина: каждое деревце представляется чащей, по которой бродят жуткие чудовища. А в домах, что, лучше? Просто земляне к домам привыкли, а что движется там, проползая сквозь перегородки, приезжему лучше не знать.

Часть окон в домах тёмные, в других мерцают голубые огоньки. Возможно, там зажжённый хозяином ночник, а быть может это кружит неприкаянное привидение.

Когда-то, прежде чем попасть на Землю, Даймон раздумывал, как подсчитать процент ночников относительно количества привидений. Сейчас, казалось бы, иди и считай, но отчего-то не хочется. Поскорей бы убраться отсюда, туда, где и понятия такого нет — мистика.

Пришло сообщение от 2ДС2. Огни всё прошерстили на три тысячи лет в прошлое. Ничего не нашлось. Чувствовалось, что девушка хочет сказать: «почудилось», но нельзя, на Земле ничего не должно чудиться. Три тысячи лет можно быть спокойным. А тридцать тысяч?.. а сорок? пятьдесят?

В былые времена, если человеку хотелось или нужно было попасть на другую планету, ему приходилось лететь туда на примитивном громыхающем механизме, который назывался ракетой. Путешествие в другую галактику порой занимало несколько часов и даже дней.

Теперь в большинство обитаемых миров проложены постоянные маршруты, и, как только появляются пассажиры — хотя бы один пассажир — туда отправляется спецкабина.

Всякое путешествие начинается с первого шага. Даймон пешочком добрёл до пункта отправления межзвёздных кабин, и через пятнадцать минут покинул Землю, намереваясь никогда сюда не возвращаться. В кабине он был один, и его высадили там, где он хотел.

Родная планета здесь казалась полностью необитаемой. Свежий ветер тонко плакал меж каменных останцев, завывал у входов пустых пещер, где никогда никто не жил. Каменные россыпи поблёскивали немигающими точками слепых глаз.

Даймон зябко поёжился. Показалось… Хотя, что тут может казаться? Здесь кроме свежего ветра не было ничего и никогда. Вымучивает только вкус недожаренного мяса на зубах.