Бобров Михаил Страшная сказка

Михаил Бобров

Сказки города Ключ

История четвертая

Страшная сказка

Человек вошел в лес и сразу почувствовал, что ему стало теплее. Снаружи, в поле, стоял промозглый день, снег и грязь перехватывали горло дороги, лужи душили ее, и она извивалась между холмов, словно стремясь сбросить с себя ощущение бесконечного мозжащего холода.

Человек привык думать обо всем, что лежит вне леса, как о наружных вещах. То, что находилось в лесу, было своим, известным. Возвращаясь в лес, человек совершенно осознанно возвращался домой. Вот и сейчас, чуть только войдя под деревья, путник почувствовал себя лучше - хотя на самой опушке леса воздух был нисколько не горячее, чем в холмистых полях. Он остановился, присел под раскидистый дуб на небольшую сухую горку при узловатых корнях, глубоко вдохнул, расправил плечи и, наконец-то, перестал горбиться и дрожать от холода.

Потом он легким движением поднялся, поплотнее запахнул на груди потертый бурый плащ из грубой кожи, и решительно зашагал в глубину леса.

***

Мы все сидели за партами и ждали, когда же учитель соизволит отпустить нас домой. На этом уроке он лгал больше обычного. Мне не терпелось спросить его, почему и зачем - Учитель Кин вовсе не глуп; он наверняка заметил, что и я, и мой сосед ему не поверили. Но он также не мог не заметить, что мы промолчали, из чего наверняка сделал вывод, что мы будем спрашивать его после - или донесем на него, как один из выпускников донес на Серда Мехеддина. Мехеддин пришел с севера, никто не мог поручиться за него здесь. Поэтому доноса правитель не стал и разбирать - махнул рукой, и по этому знаку Серда бросили в пропасть, только его нездешние башмаки рубчатой подошвой сверкнули над обрывом.

Наконец Кин Нагата поднялся и объявил нам, что все мы вольны идти, куда пожелаем, а с занятиями на сегодня все.

- А Вы, молодой человек, - Кин хихикнул, - Ор-рел наш, дон Р-рыба! - с видимым удовольствием произнес он мое имя, - Вы будьте любезны задержаться, он ловким движением выхватил из-за спины розгу, обещанную мне еще на первой сегодняшней паре, - Я собираюсь напомнить Вам некоторые - х-хи! грамматические формы. А то как бы Вы не опозорили нашей школы Вашим - га-га! левобережным произношением. Все вон!!! - вдруг заорал Кин, выпучив глаза, и класс, который был готов заржать, поспешно, гнусно хихикая и давясь этим грязным смехом, потек в узкие двери, в мрачный, затхлый, сырой коридор пещерного города, и дальше, дальше - по своим конуркам с окнами в кратер - или наружу, по сторожевым вышкам. Кин Нагата выглянул следом, удостоверился, что никого нигде поблизости нет, выдохнул, и крутанул розгу в воздухе классическим движением для сабли-шамшера: вниз, кистью, потом с выходом на замах, из-под руки резко вверх, и только затем обходным неуловимым движением - по дверному замку, с оттяжкой. Будь это закаленная медвежья сталь, замок бы развалился надвое, но в руках у моего наставника была лишь лоза.

- Садись, Рыб божий, - фыркнул учитель, и я с облегчением развалился на учебной скамье. Сидеть полдня по струнке здорово утомляло. Нагата захлопнул дверь и наложил замок.

- Вижу по глазам, что хочешь спросить. Ну?

- Зачем лгали, Учитель Кин?

- Так ты заметил?

- Не я один заметил. Сосед мой...

- Соседу своему завтра покажешь шрам. Тот, который тебе Синяя Плеть оставила. Красивый шрам, развесистый, как дубль хороший. Только что стойку на руках не делает и не танцует.

- Хороший как что?

- Как дуб! Покажешь шрам. Скажешь, что я все про него, стукачонка, знаю, и что, если пискнет, будет и ему то же. А теперь спрашивай, спрашивай...

И я спросил. Про все спросил. Не противно ли ему лгать, выставляя нашего князя наместником божиим. Правда ли, что за нашими горами есть другие, и весь ли мир плоский, и кто урчал сегодня утром в глубине горы.

Кин долго молчал, обдумывая, по обыкновению, свой ответ, я же разглядывал комнату. Стояли в ней наши учебные столы, лежала на столе учителя Книга Правил, Устав Гор, Письма Богов, и другие необходимые книги. По углам располагались приборы и приспособления. Некоторыми из них - компасом, астролябией - блин, язык сломаешь - мы уже пользовались. Но большинство трубок на ножках и без, таращащих свои лупоглазые стекла, кругов, треножников, знакомы мне не были, и я с трудом догадывался об их предназначениях. Еще на стене, напротив единственного треугольного окна, находился большой занавес с вышитым или вытканным на нем родословным древом нашего князя, который когда-то был близок к самому Верховному через какое-то там родство. Кого из князей сейчас собираются избрать новым Верховным, никто толком не знал, да и нас, учеников, это мало беспокоило.

Наконец, Кин заговорил.

***

Следующий серьезный привал человек сделал на тихой прогалинке в закрытой от ветра ложбине. Человек вынул из мешка небольшой кусок хлеба, поменьше сыра, совсем маленький - мяса, и не спеша пообедал. Запивать было нечем, и, видимо, по этому поводу, человек горестно вздохнул. Затем он принялся собираться, не глядя на то, что уже темнело. По тому, как медленно он это делал, как тянул время, без конца застегивая, подгоняя пряжки на своих высоких дорожных сапогах, как зябко кутался в поношенный, но вычищенный плащ, наконец, как преувеличенно внимательно осматривал свой нож, становилось ясно, что он или не хочет продолжать путь, или отчаянно боится этого. А еще по безукоризненной чистоте и по тому порядку, в котором содержал он одежду, наконец, потому, что даже еда в его мешке была где-то когда-то загодя заботливо нарезана и предусмотрительно уложена, так, что только вынимай да ешь, можно было предположить, что человек этот любит и умеет приготовлять свои свершения, и что для него половина праздника - это начистить, вымыть и расставить все по местам еще за два часа до первых гостей. Теперь же видно было, как за всеми эти привычными чистками, осмотрами, отряхиваниями человек прячет недовольство, опасение, горечь: чисто одет, да для кого? В порядке вещи, а чего ради? И стоило ли вообще?

Но, как ни боялся, как ни стремился оттянуть продолжение, человек, видимо, хотел сделать то, за чем шел. Или его гнал долг, так что снявшись, наконец, с бивака, человек не стал жульничать с судьбой. Это стало ясно по тому, как легко, скоро он зашагал, почти побежал, дальше, глубже, в заболоченный лес, в хлюпающую сгущающуюся темноту. А еще по тому, что он не оглянулся ни разу.

***

Пещерный город спал; пронзительное-холодное небо неотвратимо разъедало горы жгучим морозом. В расселинах расширялась замерзшая вода, и каменные громады, на вид такие прочные, угрожающе трещали под напором ледяных клиньев, и от этого звука часовые на сторожевых вышках ежились и вздрагивали.

Население городка состояло из пары тысяч человек, которые добывали уголь, руду, драгоценные камни в недрах Горы. Потом все это частью тут же использовалось в кузницах, частью продавалось вниз, в обмен на еду. Еды в городке всегда не хватало, и те, кто не имел семьи, или наглости или силы или мощного покровительства, или хитрости, или еще чего-нибудь в этом же духе, чаще прочих ходили голодными. Зато всяких разных материалов и приборов в городке всегда было вдосталь; равно как не было недостатка и в искусных мастерах. Мастера не голодали; но пока еще станешь мастером!

Школьного учителя ученики тоже кормили не особенно, но все, что у него имелось в доме, он выкладывал на стол, если приходил гость; какой гость, для Кина не имело значения. Сейчас вот сидел у него только я, и мы продолжали начатый в классе разговор. Кин начал с простого объяснения, зачем лгал нам на уроках - чтобы мы проще приспосабливались к текущему состоянию мира; говоря яснее, он нас пожалел. И с каждым его словом я видел, что доля правды в его поступке была: впрямь, жить уважаемым мастером пещерного города в сердце Горы под властью неимоверно мудрого и ослепительно великолепного правителя куда приятнее, чем знать. Знать, что мы - задворки, осколок, обломок, обрывок, ломтик, краешек пепелища громадной Империи прошлого, в которой всем хватало всего. На чем Империя держалась, Кин не знал и сам; я было усомнился в его словах, однако тотчас же перестал: мысли я читать не умел, но чувства наши пещерники улавливали четко; в забое без этого чутья никуда. И чутье подтверждало - Кин верит во все, что говорит. Значит, Империя и правда была. И где-то в горах и лесах ее крепости, клады вещей, оставшихся от прошлого. И, если есть на свете белом вот этакий Кин Нагата, значит, есть и люди, которые сказали ему то, что сейчас он говорит мне.

И другого пути, чем к ним, у нас сейчас не было: слишком велико желание применить кусок-другой старого знания. Рано или поздно не удержишься, блеснешь - сперва позабытым умением, а там и подошвами над обрывом. Или по доносу, или - как еретик, или просто как непонятное явление, которое, возможно, окажется опасным для города в будущем. Возможно, и не окажется, но так спокойнее. Поэтому мы собрались уходить и ушли быстро: только завернули мешочек с остатками ужина, и оба влезли в тяжелые прочные куртки для переходов по горам сверху. Эти куртки назывались у нас наружными. Кин взял мешочек, мне нести оказалось нечего. Прощаться ни мне, ни ему было не с кем, (то-то и уходить мы легко решились) так что мы просто прошли по душной заброшенной штольне (в теплой наружной куртке это особенно неприятно) и вышли наружу выше по Горе, чем наш город. В этом месте из-под земли постоянно валил клубами пар, и вниз по Горе отсюда сползал тускло-серый сырой язык тумана.

***

Туман окутывал болото на уровне пояса, и маги нащупывали дорогу посохами. Срезать для этого палку попроще не было с чего: мир вокруг состоял из гнуса и воды. Насекомые облаком колыхались вверху, а пахнущий гнилью пар подымался от невидимой воды снизу. Черно-белый слоеный пирог; Левобережье, затопленное бесконечными дождями. Деревья уже почти все сгнили и попадали; по ним-то сейчас люди и шли, потому что кочек было негусто. Один из магов был медведь, коренной здешний уроженец. Дорогу он частью помнил, частью чуял, частью нащупывал. Двое других были Следопыты и тоже могли кое-что предвидеть в плане безопасности дороги. Так что отряд продвигался. Вот только очень уж медленно.

***

Медленно осела на землю тьма. Сумеречное время тянулось долго и тревожно. Человек шагал теперь неспешно, размашисто, часто останавливался, принюхивался, прислушивался. Лес вокруг него постепенно сходил на нет, почва делалась все мягче и ниже, и болотной сыростью пахло с каждым разом отчетливей. Звуки ночного леса отходили все более за спину; а спереди по ходу не долетало практически ничего. Иногда, правда, чудилось словно бы чье-то множественное дыхание или хлюпанье воды под тяжелыми шагами большой компании; но всякий раз человек соображал, что стук собственной его крови в жилах слышнее всех этих звуков, следовательно они всего лишь померещились. Будь над болотом хотя бы ветер, разобраться в запахах и звуках труда бы не составило; но ветра-то как раз и не было. Человек вышел на опушку и разом раскрылось перед ним черно-белое звенящее озеро: до головы болезнено белесый слой испарений, а выше колеблется и зудит комарье, да столько, что и неба не видать. Поспешно погрузился он в этот пирог, нижний ярус раздался перед ним и долго не хотел смыкаться позади, и по следу ночного путешественника ножевым разрезом в белой подушке протянулось черное узкое ущелье.

***

На Ущелье Кин так и не оглянулся. Я же постоял немного на камне над поворотом, да и то холод как-то не дал мне расчувствовать: вот, из дома ухожу. Я тогда еще верил, что вернусь скоро. Если бы я знал, кто мои мать и отец из почти двух тысяч населения города, я бы, может быть, плакал. Или не ушел бы. Не знаю.

Мы с Кином Нагатой шли на восток, все глубже в горы, все выше, все ближе к тому месту, где в погожие ночи горела зеленая большая звезда, насылающая на землю ветер. Мы приближались к родным местам Нагаты, и это было видно особенно отчетливо по его лицу: он все чаще улыбался, а его кривая ухмылка куда-то исчезла. Шли мы ночью, под луной и звездами. Во-первых, опасались пограничников, во-вторых, спать ночами мы не могли из-за холода, а костер жечь было не из чего, горы чем выше, тем меньше в них растет. Так что отсыпались мы днем, прямо на нагретых солнцем камнях, благо, солнце не скупилось. А вечером мы, как волки, натягивали на себя темно-серые куртки, прыгали, вслушиваясь, не позвякивает ли на нас какая-нибудь металлическая вещица, пряжка или застежка, и неслышно ставили ноги на тропу сегодняшней ночи. На привалах Нагата говорил, а я слушал. Его слова были неправдоподобны, дики, ужасны... Но и беспощадно логичны. Только теперь я понял, почему нас учили, в основном, логике, умению слушать, умению задавать правильные вопросы, и почему нам не открывали знаний просто так, а натаскивали на них, как охотничьих зверей сначала натаскивают на подранках. Цель учителей типа Кина была научить нас искать и находить знания самим - и доверять тому, что мы нашли, каким бы неправдоподобным это ни покажется на обычный взгляд.

Цель других учителей, да и вообще большинства людей там, в Ущелье, и вообще в том государстве, из которого мы вырвались - теперь только я понимал, почему Кин так говорит! - цель этих людей была другой. "Может быть," - говорил Нагата, - "Даже куда правильнее нашей." Но я всякий раз вспоминал хихиканье, с которым класс уходил в темноту, считая, что оставляет меня на растерзание розгам, и как-то сомневался в его словах. "В том месте, куда мы придем, люди ничуть не лучше," - так отвечал Нагата на мое сомнение. Я же опять не верил, ведь откуда бы тогда взялся сам Кин? Кин теперь не отмеривал ответы, а говорил много и подробно, а я все спрашивал, неужели там, куда мы идем, у нас не будет времени поговорить... А Кин сказал, что, может быть, не все дойдут - а нас только и было двое - и я опять надолго замолк.

***

В мутном воздухе проявилась темная фигура. Когда она приблизилась, стало видно, что это человек, закутанный в плащ, и что под плащом у него что-то тяжелое и одновременно объемное, такое, что неудобно держать в руках. Болото под его ногами хлюпало и смачно чавкало. Падай, миляга, - просило болото, - Ты только упади, а уж я тебя ждать не заставлю.

Человек не остановился, прошагал с уверенным выражением лица, но заплетающимся, усталым шагом. Затем из тумана появился второй, третий, еще группа, и еще трое, и еще четверо, взявшиеся за руки, как пьяные гвардейцы на прогулке. Так же они шатались, так же, когда упал один, все прочие тоже едва не рухнули в грязь. Кое-как устояв на ногах, они все доплелись до островка, выглядевшего посуше и побольше прочих кочек, и там повалились прямо наземь. Потом один из них рывками поднялся на колени, с видимым усилием встал. Вынул откуда-то из глубины одежд кожаный мешочек, а оттуда что-то очень маленькое, и долго вертел непонятный предмет перед глазами, стремясь нечто разглядеть на нем. Мир между тем чуть посветлел. Странная компания зашевелилась. Видимо, восход солнца имел для них какое-то значение, потому что трое из них засуетились вокруг человека, принесшего неудобную тяжелую вещь - помогали ему установить ее примерно посередине островка. Другие между тем, тяжело ступая, разошлись вокруг и встали кольцом, лицами наружу. Кто-то в кругу принялся высекать огонь.

Внезапно рванул ветер, лежалую облачность слегка проредило. Стало немного виднее по окрестностям: чахлая болотная растительность, низкие кустики, жухлая трава, деревьев нет, сыро, тускло. Недвижимая черная мертвая, гнилая вода, от которой уже темными облаками поднималась вонь и комарье.

***

Кроме звенящего облака комаров на поляне не было никого и ничего, а человек, похоже, ожидал найти здесь кого-то или что-то, знакомое ему. Не то, чтобы не был он знаком с комарами - скорее, напротив, успели прискучить друг другу - но, видимо, шел гость все же не к ним. Во всяком случае, комарам он не обрадовался. Недоуменно пожал плечами и внимательно огляделся вокруг. Поляна, в центре которой он стоял, имела круглую форму, а вокруг грозно шумел крепкий еловый лес, в самый раз душу черту продавать - если бы на душу путника хоть такой покупатель позарился. Трава на поляне была вытоптана во многих местах, дерн взрыт чьими-то ногами, но те ли это были, кого человек ожидал здесь найти, либо же просто дикие звери, по характеру следов различить было никак нельзя. Человек хмыкнул, встал на колени и внимательно разглядывал следы некоторое время. Вдруг он резко вскочил и одним движением махнул на край поляны, под еловые ветви, и замер там, сторожко прислушиваясь: где-то совсем рядом глухо и яростно взревел боевой рог.

***

Звук рога еще затихал над болотом, а маги уже все были на ногах, принесенный каменный алтарь гордо торчал посреди островка, и пылал факел в руках распорядителя обряда. Таиться больше не было нужды: на след их опять напали, но, судя по сигналу рога, враг был на достаточном отдалении, чтобы маги успели совершить то, зачем добирались. Распорядитель хрипло, торжествующе рассмеялся - не как книжный пропыленный мудрец, а как азартный игрок на банке - и нараспев произнес:

- Вот собрались для ритуала... - и маги отвечали ему поочередно:

- Зонтгори...

- Менсси...

- Сунг Сам...

- Нисо... - и, в числе прочих, человек, принесший тяжелый камень под своим плащом, он волновался заметно больше других:

- Кин Нагата.

***

Кин Нагата оказался магом и наследником многих знаний старого мира. Переварить это оказалось потруднее, чем умение летать. Сначала я думал, что колдунами там были все. Понять, чем наследники имперских знаний отличаются от самих имперцев, поначалу оказалось тяжеловато. Все, что я знал, полезло по швам, многажды рвалось, а, когда, наконец, склеилось, то выглядело очень странно, с дырами и прорехами, незаданными вопросами, и сплошь исходило ужасом перед размерами и величием яркого внешнего мира. Как сказал Нагата, даже в наружную куртку от такого не спрячешься. (К слову, эта его присказка вошла у нас в поговорку еще когда я жил в Ущелье) Для себя же я уяснил вот что: давным давно Империя была велика и покрывала весь континет. А на других континентах, соответственно, были другие Империи. (Как будто одна была недостаточно ослепительна!) И они, понятно, не поделили мир. Чем они друг друга угостили, я до сих пор не понимаю. Но последствиями оказалось все это: наша горная держава с ее князьями, состоявшая из шести-семи горных долин, которые даже на окраине Империи считались когда-то задворками - местом, куда имперцы (язык не поворачивался называть их людьми) прилетали (долго не мог поверить, что они тоже ходили ногами) просто отдохнуть - все равно, как я выглянул бы на уступ полюбоваться звездами. А на восток от нас огромный горный массив, а за ним лес, настолько большой, что его можно перейти только за два-три месяца непрерывного путешествия, а вокруг множество государств, правителей... Людей, наконец! В первый раз, когда Нагата занимался разведкой дороги и смотрел в свой кристалл, я из любопытства глянул через его плечо - и отшатнулся, потому что я - увидел. Увидел глазами весь мир с высоты доброй вершины, и облака не мешали. Мир был цветным. Яркие желтые пятна полей, лесов, просто луговой зелени, синие руки рек, наши серые горы - у нас тут все всегда было серым, яркие камни попадались редко, их отдавали князю, или еще выше. Даже наши звери - пепельно-дымчатые охотничьи ирбисы - резко отличались от броских, полосатых тигров. Только волки, закидывающие головы к небу, словно отвечающие моему взгляду в кристалл, были узнаваемого, близкого, привычного серого цвета.

Нагата обернулся, заметил, что я наблюдаю, запрещать не стал, но тотчас принялся смешивать что-то в своей фляге, а когда я насмотрелся и оторвался, заставил меня полфляги выпить. И только потом спросил:

- Что ты видел?

Я молчал, мотал головой, приходил в себя. Потом, наконец, тихо сказал самое важное, что я тогда понял, почувствовал всем собой сразу, от глаз до пяток:

- Мир - цветной!

***

Цветной туман растекался от островка концентрическими кругами, и там, где он касался болота, болото мгновенно высыхало и съеживалось. Ярко-белый пар рвался в небо, завиваясь крепким жгутом, вокруг острова вздымалась сизая, бешено вращающаяся спираль. Ритуал летел, как на крыльях, земля под алтарным камнем уже начала пробуждаться, и легкая дрожь ее стала ясна уже всем присутствующим: земля поднималась, а воде суждено было уйти с этих земель надолго. С магов спадала усталость и грязь - комьями. Хоровод несся то в одну, то в другую сторону, распорядитель сыпал заклятьями, как хороший боцман крепкой руганью, маги отплясывали кто во что горазд. Сунг раскатисто смеялся, а Нагата, швыряя в костер новые порции снадобья, притопывал и орал: "В лесу родилась елочка!" - и перечислял всех ее родственников до седьмого колена и третьего этажа включительно. Сила стекалась к алтарному камню, преломлялась в нем, отражалась по магам и вливалась в землю через каблуки их сапог, ноги, лапы. И земля поднималась, вырастала в плоскогорье, чтобы сбросить, столкнуть с себя язву болота, чтобы стоялая вода слилась в реку, чтобы не было больше гнилого пара. Наконец, все маги опорожнили свои сумки с травами и исчерпали запас заклятий. Они могли бы закончить ритуал и сбежать сразу же, как только земля отозвалась на призыв - все прочее произошло бы само по себе. Но магам до смерти надоело скрываться в грязи. Никто из них не отличался робостью, и каждый предпочитал встречать врагов лицом. В то время, когда они несли алтарный камень к сердцу Больших Болот, они не имели права вступать в бой со слугами Болотного Короля, и эта необходимость молчать и таиться, оставлять друзей на верную смерть ради того, чтобы сбить погоню со следа, задержать, перенаправить преследователей... Маги не любили походы. Почти все они были здесь не своей волей, а по приказу. И теперь они все-таки сделали, что следовало - а сами они не верили, сомневались в успехе до того самого момента, когда совсем недалеко - но все-таки в стороне! - взревел рог погони, и каждый из магов сказал себе: теперь мы успеваем! Вот они и неслись вокруг алтарного камня в исступленной пляске, которую никто из них не позволил бы себе нигде и никогда больше, одновременно радуясь удаче, и, заодно, прощаясь. Едва только погас факел, а полосы цветного пара поблекли, вокруг островка разом проявились из молока преследователи: громоздкие твари, больше всего похожие на черепах, поднятых на задние лапы. Болотный Король создавал их как бойцов, и во многом преуспел: грудь и спина в жестком костяном панцире, ростом на голову выше человека, массивные, сильные, в обороне хладнокровные, терпеливые, как всякая рептилия, и такие же молниеносные в атаке. Они не спеша обошли остров со всех сторон. Разбуженная земля дрожала и шаталась, но это мархнусов не беспокоило. Перед атакой они замерли на мгновение, а потом разом прыгнули вперед, в центр кольца. Нагата ударил того, кто был ближе, попал в крепкий костяной панцирь, и его оружие хрустнуло. Тогда он нырнул в трясину, схватил тварь за толстую, еле-еле обхватить ладонями, дубоподобную ногу, и рванул на себя. Монстр опрокинулся навзничь, и вскочивший на алтарный камень распорядитель Инетгейт всадил ему в голову огненный шар. Нагата подхватил освободившийся топор, не пытаясь встать, рубанул кого-то слева от себя. Инетгейту подсекли ноги и он обрушился на голову мархнусу с рогом на перевязи, сигнальщику, или начальнику, и попытался ударить того ножом в горло. Удачно ли, Нагата никогда не узнал. Разгибаясь, он прикрыл Зонтгори справа и принял на рукоятку топора предназначавшийся последнему удар. Этот удар швырнул Кина прямо под ноги группе из трех монстров, добивающих великана Сунга. Средний запнулся и потерял равновесие. Сунг последней оставшейся рукой ударил его по загривку, но и его клинок сломался о панцирь. Правый мархнус полоснул Сунга по шее сбоку, великан постоял немного, и рухнул прямо на Нагату, сильно ушибив его рукоятью сломанного оружия. Последнее, что Нагата видел, был труп Зонтгори, который мархнусы рвали на части плоскими желтыми зубами.

***

Рваный труп под ветвями человек увидал почти сразу, как дошел до площадки на вершине горы, и тотчас взял в руку длинный нож с прямым лезвием, заточенным на треугольник. Человек встревоженно завертел головой, но больше никого не увидел. Однако к трупу он не подошел. Рог неподалеку проревел еще раз, захрустели ветки. Человек мгновенно вскочил на ветви ближней елки, забрался повыше, чтобы снизу понезаметнее, наскоро застегнул вокруг дерева свой пояс и приготовился наблюдать. От окружающего гору болота поднимался туман, солнце уже встало, и серый предрассветный мир приобрел плоть, объем, форму и цвет. Человек с удивлением заметил, что ель, на которой он сидит, сизо-зеленая, почти что лиловая, а шишки на ней нежно-розовые, как свечи. Взрытая земля на поляне внизу жирно чернела на фоне серо-зеленой, покрытой седой росой, травы. Кремовые стволы и ветки елей у самой земли словно кто углем посыпал, и, наконец, под елками лес устилал бурый ковер прошлогодней иглицы. Небо затягивали облака разных оттенков серо-фиолетового.

Между тем треск и хруст приближался. Снизу, от болота, сквозь подлесок проламывался отряд мархнусов. Человек подумал: это, должно быть, те, что трубили. Они нашли и убили этого на поляне - тогда-то рог загремел в первый раз. Затем они, видимо, загнали его спутников к болоту, чтобы использовать свое преимущество. А теперь вот возвращаются. Когда они уйдут, надо будет осторожно пошарить там, внизу.

Воины Немытого Короля прошли через поляну не останавливаясь, не глядя по сторонам. Засады они, очевидно, не опасались. Еще дальше рог снова захрипел, это, видимо, был уже какой-то более сложный и важный сигнал, потому что разом отозвались пять или шесть рогов со всех сторон, во всем, окружающем гору, болоте. "Вот это так так!" - подумал человек на елке, - "Как же я прошел через такую облаву, да еще ночью, я же в темноте не вижу, не то, что эти. Разве что ночью их еще здесь не было, они, вероятно, прибежали по следам и прибежали не цепью, а плотной группой, как у них в обычае. Прибежали с востока, и только от горы разошлись в разные стороны - а я подошел с запада, я помню, как долго блуждал ночью вокруг Наммирентовой Трясины. Это меня и спасло, иди я прямо и быстро, встретил бы их всех в самый раз на Волчьем Взлобке. Там бы меня и сожрали," - человек передернул плечами и почувствовал, что взмок от страха. Он сидел на елке, пока все вокруг не затихло, потом аккуратно слез. Подошел к трупу, осмотрел его, заметил второй, перешел к нему, от него увидал сразу много тел, грудой, вповалку, словно бы они все перед смертью вырывали что-то друг у друга из рук, а потом падали на предмет спора. В очевидном ужасе и расстройстве - похоже, узнал кого-то в кровавой каше и понял, что уже ничем не поможешь - он повернулся и зашагал к болоту по протоптанному мархнусами следу.

***

Следы Кина Нагаты я потерял где-то через год после того, как сам стал магом. Теперь я уже мог понять, что способность к магии проявляется в людях из-за мутаций, а те - из-за взбесившегося генотипа; да и как бедному было удержаться! Империи прошлого обменялись такими подарками, что ое-е-ей, и мало еще лучевого оружия - но искусственно созданные болезни! Но целый огромный лес, который Империя в мирное время использовала только ради выведения разумных зверей! Во время войны клетки сторожить стало некому, все пробные создания тотчас разбежались, а что делали их для боя, то позаботились и о вооружении, и о кровожадности, а как ими собирались тогда управлять, теперь уж не спросишь.

В этом лесу теперь мы и жили, и каким же пестрым было его население даже здесь, на правом берегу Туманной Реки! А на низком, заболоченном Левобережье творилось и вовсе нечто кошмарное. Потому что многие мутанты вдобавок к своим способностям обрели еще и немалое долголетие, и вырвались к власти. С другой стороны, в некоторых местах оружие империй почти не применялось. Мутаций там почти не случилось, и люди в тех местах магов здорово боялись, с непривычки и по незнанию. Например, город Ключ, далеко на юг от нас на побережье Хрустального Моря. То, что Кин обозвал инфраструктурой - то есть, дороги, трактиры, порты, гостиницы, устройства для других способов связи - все это было так крепко разрушено, что мутанты, вопреки прогнозам расселились не очень широко - даже за те две, (почти три) тысячи лет, прошедших от гибели Империи.

Все вместе взятое породило такой кошмар, как долголетнее правление одного мутанта в какой-нибудь стране. Времени у него было вдоволь, и он мог не спешить ни с чем. Если его не приканчивали собственные потомки, или магические эксперименты, или не одолевал старческий маразм, он мог править и вечно, и деваться от него было просто некуда. Я так понял, что именно поэтому во многих краях ничего не менялось так долго. Но, с другой стороны, старые знания, и в их числе системный подход к некоторым вещам, совсем не умерли. А это накладывало на создавшуюся картину совсем уж дикий отпечаток.

***

Отпечатки лап привели человека прямо к месту боя вокруг алтарного камня. Путник обошел его кругом. Луж и грязи на месте схватки уже не было. Земля поднималась неощутимо, плавно, и, хоть и не слишком быстро, но вокруг горы ширилось сухое кольцо, расползалось по болоту, как огонь охватывает груду хвороста. Пахло прелым листом, и, почему-то, терпким вином последнего урожая. Пророкотал гром; откуда-то шла гроза. Теплело прямо на глазах. Человек горестно покачал головой, осматривая убитых. Тот, с кем он пришел поговорить, лежал там, наверху, на поляне, лицом в дерн. А теперь еще и другие, неизвестные. Но... Но! Рисунок мозолей на торчащей из груды тел ладони показался человеку знакомым. Он оттащил в сторонку тело великана с отрубленными руками, наклонился - и отшатнулся. Кин Нагата резко сел и вслепую махнул перед собой топором, который не замедлил вылететь из затекшей руки. Нагата выругался. Человек также. Нагата остановился, не веря своим глазам, поднялся - человек подал ему руку, не отводя от него обалделого лица, помог встать.

- Извини, - сказал Нагата, - Извини меня, ученик.

- Надо уходить отсюда, и быстро, - ответил тот.

- Ты нас искал? - Нагата огляделся, - Кто-нибудь еще? - спросил он без особой надежды. Ученик еще раз посмотрел вокруг.

- Все прочие мертвы, я каждого трогал за руку, - он вздохнул, - А хотел я поговорить с Нарфагом, моим знакомцем в Большом Совете Левобережья. И знаешь, учитель, что я увидел? Весь Совет Левобережья, все, кто обладал хоть сколько-нибудь весомой властью в этих землях до прихода Владыки Грязи, все, все они там, - он махнул рукой в сторону горы, - И все мертвы. Их убили, похоже, те же, что и вашу группу. Была облава. Но я не пойму: их охраны не было. Не было даже личных телохранителей каждого. Как так они позволили всех тут собрать? Как дали себя убить?

Маг выдохнул с присвистом.

- Сейчас я не могу думать. Голова как пивной котел. Надо похоронить их, он обвел глазами участников ритуала, который обошелся Лесу так дорого. Сейчас попробую, - его лицо закаменело, выступили капельки пота. Он попытался сделать магический жест и рухнул без сил. Ученик сорвал флягу с ближайшего трупа, отломил пробку и сунул горлышко магу в рот. Через некоторое время тот открыл глаза и с видимым напряжением привстал на одно колено, а потом и в рост.

- Я не могу, - совсем тихо произнес он, - Бросать их тут никак нельзя, а могилу делать долго. Огнем, наверное, только у меня уже все.

Ученик молча кивнул. Сделал жест, пробормотал фразу - сверху упала молния, яркой синей сетью обвила чахлый тростник, слежавшийся ил, поднятый на поверхность и пока еще мокрый, как губка, торф. Раздался знакомый обоим звук треснутого неба; все вспыхнуло жарким пламенем.

- Бежим, - сказал ученик, - сейчас все сюда кинутся.

С этими словами он подхватил учителя на плечо и с неожиданной скоростью припустил вверх по склону, к дороге на запад.

***

В городе Ключ открывали новую набережную. Торжественно открывали. Был бургомистр, были богатые купцы и гильдейские старшины. Но героем торжества оказался мастер Кельма - глава гильдии строителей, которая только-только возникла. Набережная на Туманной Реке стала первой большой работой, ради которой пришлось иметь дело со всей гильдией строителей разом. Кельма Тесло из рода Крааноов ЛаакХаарских, не так давно приплывший сюда морем из своего родного города, из невообразимой дали, с другой стороны света, много положил сил на то, чтоб эта работа вышла хорошо. Теперь всякий мог видеть, что старался Кельма не зря, и что задуманное ему удалось.

Новая набережная понадобилась городу после того, как однажды в три ужасных дня Туманная Река взбухла неимоверно, снесла разом все восемь городских мостов, затопила берега вокруг на добрую милю или более, поглотив при этом несколько кварталов; ладно еще, что город не на самом берегу стоял. Реку по такому случаю прозвали Великой - как сказано в другом месте, "раз уж с одного ее берега другого не стало видно". Почему и отчего произошло так, никто не знал и объяснить не мог. То же самое и относительно будущего: никто не поручился бы за спокойный нрав реки на год вперед. Поэтому набережная задумывалась одновременно и как дамба, и как паромная пристань, и как морской порт. И надо было признать, что Кельма свою задачу выполнил великолепно, и теперь краснел под градом восторженных воплей и все старался выпихнуть на люди кого-нибудь из своих помощников.

В самый разгар торжества на реке появилась лодочка без весел. Течение несло ее со стороны легендарного леса, с севера. Толпа умолкла разом, как обрезало. Тысячник войска городского, Хауберк Шрам, мигнул кому следовало, и к лодочке осторожно подошла малая галера береговой охраны. Спустя небольшое время на берег внесли совершенно седого, старого человека в просторном сером балахоне и такого же цвета сапогах. Был он настолько слаб, что сам не мог ни стоять, ни сидеть, поэтому его держали на руках.

- Кто ты? - был ему первый вопрос, но он не отвечал, и тогда принесли вина и воды, и влили в рот старику. Он очевидно оживился, от вина отказался, воду пил долго. Случившийся рядом врач сказал, что человек очень истощен голодом, и перекармливать его нельзя. Но старик неожиданно ясным, глубоким голосом отвечал, что задерживаться в городе он не станет, что он расскажет свою историю и будет надеяться на то, что ему позволят продолжить свой путь и умереть так, как он хочет. И он попросил, чтобы привели писца, и его слова остались бы для людей. Этому тщеславию сначала ухмыльнулись: будет вспоминать старый хрен, как жил и как не жил, а нам мало что слушай, так еще и пиши! Но приплыл-то он все же с севера, да и через лес, а о лесе никаких сведений в городе не имелось. Поэтому бургомистр Дебелий твердой рукой пресек разброд и шатания, и своему личному секретарю Флопп Девайсу приказал записать все. Старик благодарно посмотрел на Дебелия, еще раз глотнул воды и начал повествование внятно и раздельно, как объявляют приговор:

- Я маг Леса Кин Нагата. Я служил стихии воды и предал ее...

***

- Да что ты несешь! - я вскочил. Нагата поседел за две недели. Он становился все более хмурым, ел мало, и совсем не улыбался. Я пытался разворошить его душу так и эдак, но не сумел. Маг оставался хмур, и видно было, как рвется там, внутри, его сердце, и никакая иная боль от этой его отвлечь не могла. А почему, я не понимал.

Вот и снова он завел тот же разговор.

- Сядь, пожалуйста, ученик, - сказал мне Кин точно так, как когда-то, в Ущелье, в школе, когда мы оставались, словно бы для того, чтобы всыпать мне розог, а учились физике. Ожог от Синей Плети, то бишь от молнии, я получил именно тогда, неловко цапнув кондесатор, но красивый шрам так и не пригодился мне ни разу.

- Раз уж тебе приперло знать, я скажу, что произошло, - он и дышал уже со старческим присвистом, - Так как я вижу, что ты в случившемся ничего не понял. Я буду краток, говорить мне трудно. Не перебивай! - я и не собирался, но не спорить же с ним, - В Лесу до сегодня было два государства: Горный Берег и Левобережье, по разные стороны той реки, которую вот Великой и прозвали. Левобережье старше, крепче, многолюднее, но оно, во-первых, феодальное, а во-вторых, на них с востока прямо прессом давит Болотный Король, то бишь Владыка Грязи, или как там его еще. Способ у него такой: сначала стадо каких попало тварей, потом отряды мархнусов - это его гвардия, они хоть немного дисциплинированы. Потом тучи. Когда земля вся покрыта водой, он уже может дотянуться до нее своей магией. И вот после этого уже колонизация. После того, как захваченная территория покрыта водой, на ней крепка магия Болотного Короля, и Левобережье не в силах вернуть землю.

Теперь мы, Горный Берег, Исток Ветров, или, - он криво ухмыльнулся, тоже, как в прошлые дни, - Задница, как нас еще некоторые называют. Потому что откуда ветер дует?

- Ты обещал быть краток, - сравнение мне по вкусу не пришлось.

- А ты не перебивай. Мы республика. Пока еще. Пусть кривая и хромая, но действующая, живая. Мы начались, когда маги вылезли из своих нор, где хранили для вас, толстопузых, имперские знания, и впервые объединили волчью скорость, ежиное терпение и медвежье упорство под человечьей хитростью и подлостью. И теперь у нас есть шанс. По крайней мере, один закон у нас хорош.

Этот закон я знал, потому что он считался главным законом Леса. Численность армии Леса определялась только в тех, кто соглашался с этим законом. "Всякое действие, совершенное с кем бы то ни было против воли и без согласия последнего, именуется насилием и карается Обрывом. Имеющий при себе оружие не защищен этим законом". Кин глотнул еще воды и продолжал.

- Когда мы запустил этот закон в Левобережье, там много кто от хозяев побежал к нам через Реку. Но это полдела. Потому что - Болотный Король. А у нас магов почти что нет. И вообще в Лесу населения - так мало, что и сравнить не с чем. Ладно. И вот мы решили вообще отрезать его от его стихии. От Воды. А это, - маг выругался, - Не только его, но и моя стихия. Его болота уже почти поглотили Левобережье. Вглубь не особенно, но вширь он до Реки мало-мало не дошел. Так что Лысая Гора, вот та, откуда ты меня вынес, в самом болоте, она ведь была в центре Левобережья, там у них было место власти, там и Совет собирался. А эти тоже не дураки. Как дело складывается, они видят не хуже нашего. И вот кто-то из них прикинул, куда дальше все пойдет - да и перебил остальных. Всех. Чтобы обезглавить. У них власть на верхушке держалась. Это у нас Совет советы дает, а правят все равно в каждом племени кто как хочет, вместе мы только на войне. А у них там все выучены, что сверху скажут, то внизу исполнят. Каста. А теперь этот кто-то верхушку - раз! И снес. Сам. Они потому и пришли без единого телохранителя, что звал их знакомый, человек их круга. Ведь высший круг в любой державе обычно друг другу не позволяет приводить на важные встречи телохранителей. А то кто-нибудь приведет мечей больше, чем у других - и готов новый властелин.

А что у них там до сих пор новый вождь не объявился вместо выбитых, так они ж сами ввели у себя кастовое разделение, а хороший правитель из ничего за два часа не сделается. На то наш неизвестный доброжелатель и рассчитывал. А все для того, чтобы некому было поднять Левобережье на войну с Горным Берегом или с Королем. И вообще, чтобы не война была, чтобы не Горный Берег с Владыкой Грязи грызлись на трупе Левобережья, а чтобы объединенный Лес против Болотного Короля, а если Горный Берег возможность соединения хлебалом прощелкает, то тогда Горный Берег против соединившихся Болотного Короля и Левобережья. Но чтобы на одну войну меньше, потому что Левобережью и так и так плохо. Вот только любопытно, может, даже, и не случайно наш ритуал и его план случились в одно утро. Кто их, богов, знает... - он закашлялся и попросил: - Дай еще воды. Так, хорошо. Может, Король искал наш отряд, а Левобережных испугала его активность. Может, наоборот. Но они увидели, к чему идет. А в Совете у них, как при любой власти, нашлись такие, кто костями лег бы, но не допустил бы мирного объединения хоть с Берегом, хоть с Королем, - маг опять закашлялся, потом долго молчал. И я в который уже раз вспомнил школу, и как там Учитель Кин обдумывал важные ответы. Но вот он продолжил ровным, нарочно обесцвеченным голосом:

- А у нас на Совете Леса давно еще принято было решение принести в сердце Больших Болот, которые тогда занимали почти всю территорию Левобережья, алтарный камень стихии Земли и призвать к нему Землю. Главная трудность была, как пройти незамеченными. Магов Земли, Огня, Воздуха, Жизни и Логоса в лесу не хватило, для ритуала надо девять-двенадцать магов, а требуемого уровня было только семь; да следовало считаться и с тем, что дойдут не все - потому пошли и маги Воды творить ритуал в ущерб собственной стихии. Пошли мы пятеро, нас было больше, чем других, потому, что Король уже который год над Лесом дождит, хорошо, хоть сейчас перестал, не зря, мы, значит, ходили. А дошел из водяных я один. Потому что все знали, на что идут, и, как прикрывать, или там погоню на себя отвлечь, так оставался маг Воды. Но мне не повезло. Пришел. Пришел участвуй. Ладно. Сделали ритуал. Земля поднята. Вода мне не простила, сила ушла, теперь и жизнь за ней, видишь, старею на глазах. В итоге имеем... - он еще что-то говорил, но я его уже не слышал. Я отчетливо увидел, что мы имеем в итоге. Левобережье охотно заключает союз, и именно с Горным Берегом - Владыка Грязи получил чувствительную оплеуху, многие его земли теперь осушены. Он не скоро оправится. Лес успеет, как минимум, объединиться. Наверное. По крайней мере, предпосылки есть. И - первый закон. И - четвертый закон. Который звучит так: "Не смей отказывать в помощи тому, кто просит тебя об этом именем Леса. Не смей задержать плату, спрошенную с тебя за оказание тебе такой помощи." И другие законы. Может быть. Вероятно.

- ... Поэтому - заключил Кин Нагата, - Я хочу взять лодку и уплыть в Море. Я не могу больше. Горный Берег взял, что хотел, теперь не держите меня здесь. Пожалуйста. Без своей стихии я бесполезен. Просто умираю. Медленно, но так же неотвратимо, как поднимается вызванная нами земля.

***

Земли на сапогах старика не было. Последние слова о неотвратимости он сказал ясно и просто, и никакого пафоса в них не вложил, но секретарь Флопп Девайс поежился, проговаривая их про себя, когда записывал. Потом старика отнесли обратно в лодку и предложили еды; он отказался. "Если Вода простит мне, Море даст рыбы и питья, если нет, все равно" - так сказал он, уже лежа в лодке и глядя в небо. Лодку оттолкнули, ее резво понесло течением.

Загрузка...