Странные повадки ос

Вместе с Шерлоком Холмсом я пережил много захватывающих приключений, но ни одно дело не было столь ужасным, как расследование убийств в Уайтчепеле. До того я и представить не мог, что усомнюсь в здравомыслии великого сыщика и крепости его рассудка. И теперь лишь закрою глаза — будто наяву вижу кошмар из той жуткой ночи, вижу леденящую душу сцену, как мой друг с руками по локоть в крови сжимает нож, по лезвию которого сбегают и падают на пол багровые капли. Я содрогаюсь, вспоминая, что за этим последовало. Увы, моя память хранит все события, до мельчайшей детали.

Дело это столь страшное, столь противное здравому смыслу, что я не осмелюсь разгласить самую малейшую подробность. Однако, описывая приключения Шерлока Холмса, я не раз замечал: излияние чувств и переживаний с помощью пера приносит мне облегчение. Люди моей профессии зовут это катарсисом. Поэтому я все-таки доверю эту историю бумаге в надежде, что, излагая события минувших недель, сумею избавиться от гнетущих воспоминаний. Напишу и спрячу, указав в завещании, чтобы рукопись сия была сожжена после моей смерти.

Я часто замечал, что гениальность сродни безумию, причем эти два состояния так близки, что порой их нелегко отличить друг от друга. Величайшие гении нередко бывают совершенно невменяемы. Я давно знал, что мой друг подвержен тяжелой депрессии, но после очередного приступа он прямо-таки маниакально энергичен и деятелен. Это сильно напоминает цикличные перепады настроения у безумцев. Тем не менее до уайтчепелского дела я не сомневался в здравом уме Холмса.

Все началось поздней весной 1888 года. Кому довелось быть в то время в Лондоне, помнит странные звуки, раскатившиеся над городом в середине дня, — словно дважды выстрелила огромная пушка. Мы с Холмсом отдыхали, куря сигары в гостиной дома 221-б по Бейкер-стрит, когда в безоблачном небе грянул гром. От него задрожали стекла в переплетах, забренчал на полках фарфор миссис Хадсон. Я бросился к окну. Мой друг в то время страдал от меланхолии — к ней он был весьма расположен — и потому остался в кресле, но заинтересовался происшествием в достаточной мере, чтобы спросить меня об увиденном. Многие соседи слева и справа по улице, любопытствуя, тоже открыли окна. Я не обнаружил ничего примечательного, о чем и сообщил Холмсу.

— Весьма необычно, — вяло отозвался он, расслабленно сидя в кресле, — но, кажется, я заметил проблеск интереса в его глазах. — Смею заметить, мы еще услышим об этом происшествии.

И в самом деле, весь Лондон внимал странным звукам, но их источник не был обнаружен. Естественно, грохот вызвал немало пересудов; хватало их и на следующий день. Все газеты соизволили высказаться по сему поводу, но к единому мнению так и не пришли. Звук не повторялся, поэтому через день обычные скандалы, сплетни и преступления завладели вниманием газетчиков, и удивительное явление забылось.

Однако оно не кануло в Лету. Во всяком случае, смогло отвлечь моего друга от меланхолии, причем до такой степени, что он даже посетил брата Майкрофта в клубе «Диоген» — событие, надо сказать, нечастое. Тот занимал высокий пост на службе ее величества и был посвящен в самые тайные и ответственные дела Британской империи. Холмс не поделился со мной узнанным у брата и провел остаток вечера, куря и расхаживая по комнате.

Утром к нам явились гости, и разгадка тайны двойного выстрела была отложена до лучших времен. Гостей было двое: одетые небогато, но опрятно, стеснительные и с трудом подбиравшие слова.

— Похоже, вы из южной части Суррея, — равнодушно заметил Холмс. — Если не ошибаюсь, ферма вблизи Годалминга?

— Верно, сэр, мы из Ковингема — это малость к югу от Годалминга, — подтвердил старший. — Как вы, сэр, догадались, мне не понять, хоть в лепешку расшибись! Я ведь отродясь не имел чести вас встречать, и Бакстер тоже.

Я уже понял: Холмс с его энциклопедическими познаниями без труда определил происхождение гостей по одежде и произношению. Однако результат столь тривиальной дедукции поверг их в изумление.

— Также для вас обоих это первый визит в столицу, — продолжал мой друг.

Гости переглянулись.

— Да, сэр, вы опять попали в точку! Ни я, ни Бакстер раньше не были в Лондоне!

— Давайте перейдем к делу, несомненно важному. С какой целью вы покинули свою ферму, совершили такое длинное путешествие и явились ко мне?

— Да, сэр, дело и впрямь серьезное. Тут с молодым Грегори приключилось… хм… Славный был парень, крепкий такой, за шесть футов, и еще рос. Его наняли работать на ферме — сено убирал. И такая беда с ним…

Холмс, конечно, отметил слово «был» и заметно оживился.

— Беда? Вы имеете в виду несчастный случай, не убийство?

— Точно, не убийство.

— Тогда зачем вы пришли ко мне? — спросил мой друг озадаченно.

— Так ведь тело…

— И что с телом?

— Сэр, оно исчезло. Было — и нет.

— Ага! — Холмс даже подался вперед, демонстрируя живейший интерес. — Не сочтите за труд, расскажите. И со всеми подробностями.

Подробностей оказалось много, жизнь у наемного работника с фермы «Шеррингтон» выдалась непростой. Рассказ тянулся так медленно и до того изобиловал околичностями, что даже у Холмса лопнуло терпение. Суть дела была проста: Бакстер и молодой Грегори трудились в поле, и последний угодил в механическую сенокосилку.

— Будь неладен день, когда хозяину взбрело в голову купить эту дьявольскую машину! — воскликнул старший из гостей, дядя и единственный родственник несчастного Грегори.

Когда беднягу вынули из машины, он был еще жив. Ему распороло живот, так что виднелись кишки. Бакстер положил умирающего в тени стога, а сам побежал за помощью. Она явилась через два часа, но у стога обнаружилась только лужа густеющей крови. Были прочесаны все окрестности, однако ни тела, ни следов тех, кто мог его унести, не нашлось. Бакстер утверждал, что сам Грегори не мог ступить и шагу.

— Разве что волочил бы кишки за собой, — подтвердил Бакстер. — Господин хороший, довелось мне повидать мертвецов на своем веку, я их от раненых отличаю! Молодой Грегори был не жилец.

— Я же усматриваю в вашем деле кое-что интересное, — заметил Холмс. — Если не возражаете, поразмыслю сегодня вечером над этим. Ватсон, будьте любезны, подайте мне железнодорожное расписание… Спасибо. Да, как я и думал: есть подходящий поезд в девять ноль ноль с Ватерлоо.

— Вы не против встретить меня завтра на платформе? — добавил он, обращаясь к гостям.

— Да-да, сэр, конечно!

— Значит, решено. Ватсон, полагаю, у вас завтра очень занятый день?

Да, у меня были планы на следующий день, и очень важные, связанные с предстоящей женитьбой: утром я намеревался осмотреть район в Паддингтоне, где хотел купить частную практику. Я с большой радостью отправился бы вместе с другом навстречу приключению, но, увы, на этот раз был вынужден воздержаться.

Из Суррея Холмс вернулся поздно, и мы увиделись лишь за завтраком на следующий день. Как обычно при обдумывании очередного дела, он был не слишком разговорчив. Расспрашивая, я получал односложные ответы. Когда же мои вопросы иссякли, Холмс вдруг произнес:

— Это весьма и весьма странно.

— Вы о чем? — Я сразу оживился.

— О следах, Ватсон. Это следы не зверя и не человека. Однако, несомненно, живого существа. — Он посмотрел на карманные часы. — К сожалению, мне пора. Больше фактов — больше пищи для ума. Нужны новые факты. Когда они появятся, можно будет позволить себе и неторопливое раздумье.

— И куда же вы направляетесь?

Холмс рассмеялся:

— Дорогой Ватсон! За свою жизнь я накопил кое-какие знания, способные показаться обывателю самыми что ни на есть научными. Но сдается, в данном случае мне нужно проконсультироваться у настоящего специалиста.

— И у кого же?

— Я хочу нанести визит профессору Хаксли. — И он вышел прежде, чем я успел спросить о цели его визита к выдающемуся биологу.

Холмс отсутствовал полдня и вернулся к ужину. Я сразу принялся расспрашивать его о беседе со знаменитым профессором.

— Ах, Ватсон! Даже я временами ошибаюсь. Мне следовало прежде телеграфировать. Как оказалось, профессор Хаксли сегодня покинул Лондон на целую неделю.

Холмс вынул трубку, задумчиво на нее посмотрел и отложил в сторону. Затем позвонил миссис Хадсон и попросил подать ужин.

— Но все же моя поездка оказалась не напрасной. Я имел чрезвычайно занимательную беседу с протеже профессора, неким мистером Уэллсом. Он кокни, сын бакалейщика, не старше двадцати двух — и тем не менее весьма примечательная личность. Парнишка живо интересуется многими областями науки, и я уверен: какую бы ни избрал, непременно превзойдет своего учителя. Разговор с ним был очень полезен.

— О чем же вы беседовали?

Холмс отодвинул принесенное миссис Хадсон блюдо с холодным ростбифом, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Я подумал, что он так и заснет, пропустив мой вопрос мимо ушей. Но он все-таки заговорил.

— Мы беседовали о планете Марс, — сказал он, не поднимая век. — И о странных повадках ос.

Впрочем, как мне показалось, эти беседы, сколь бы интересными они ни были, внятного результата не дали. Назавтра я спросил его о деле, но ответа не получил. Весь тот день он провел в комнате, и сквозь закрытую дверь доносился лишь прерывистый меланхоличный голос скрипки.

Пожалуй, стоит упомянуть, что мой друг имел обыкновение вести сразу несколько расследований. Обнаружив его одетым для ночного выхода, я спросил:

— Холмс, вы еще над чем-то работаете?

— Как видите, — указал он на видавшую виды блузу рабочего и такую же старую куртку, надетую поверх нее. — Долг зовет в любое время дня и ночи. Надеюсь вернуться часа через два, не позднее.

— Я готов помочь!

— Дорогой мой Ватсон, сегодняшнюю ночь вам лучше провести дома. В этом деле ваша помощь не потребуется.

— Слишком опасно?

— Опасно? — Судя по удивлению на лице Холмса, такая мысль не приходила ему в голову. — Возможно. Но маловероятно.

— Вы же знаете, я без колебаний…

— Дорогой мой доктор, — улыбнулся он, — позвольте вас заверить: в этом я нисколько не сомневаюсь. Но я направляюсь в Ист-Энд.

Ист-Энд, с его бойнями и убогими халупами, с бездомными попрошайками и пьяными моряками, с чернорабочими из Индии и Китая, с бандитами и мошенниками всех мастей, не место для джентльмена. Тем не менее ради Холмса я был готов вытерпеть и гораздо худшее, чем визит в трущобы.

— Всего лишь Ист-Энд? Кажется, Холмс, вы меня недооцениваете.

— Ах, Ватсон… — Он задумался на мгновение. — Нет, вам в самом деле лучше остаться: вы скоро женитесь и следует подумать о будущей супруге. — Он поднял руку, предупреждая мои возражения. — И никакой опасности нет. Прошу, не бойтесь за меня. Я могу избежать неприятностей без особого труда. Но вы… Как бы выразиться поделикатнее… Мне предстоят встречи кое с кем в тех местах, куда не стоит заходить джентльмену, который готовится к свадьбе.

— Холмс!

— Что поделаешь, мой дорогой Ватсон. Дела.

С тем он и покинул квартиру.

Холмс ни в эту ночь, ни в следующую не разобрался со своими делами. К концу августа он стал наведываться в Ист-Энд раз или два в неделю. Я быстро привык видеть его уходящим по вечерам в странной одежде и перестал ломать над этим голову. Но мой друг по-прежнему ничего не рассказывал, а регулярность его ночных отлучек вызвала подозрение: что, если он навещает женщину? Конечно, едва ли это совместимо с моим представлением о Холмсе — он никогда не выказывал интереса к прекрасному полу. Но все же врачебный опыт гласит: даже самые стойкие мужчины временами подвержены романтическим позывам. Хотя слово «романтические» в данном случае вряд ли уместно.

Я никогда не посещал места с дурной репутацией, но, будучи военным врачом, хорошо представлял себе род занятий обитательниц Уайтчепела. Мой друг чуть ли не прямо сказал об этом, предупредив: «Не стоит заходить джентльмену, который готовится к свадьбе». Но как раз женщины подобного типа могли казаться подходящими Холмсу. Никакой романтики: обычная работа для нее, разрядка для него. С десяток раз я намеревался предупредить моего друга об опасности скверных заболеваний, которыми чревато тесное общение с такими женщинами, но так и не решился. Возможно, я ошибаюсь насчет Холмса, но что же тогда влечет его в Уайтчепел с завидным постоянством?

Как-то вечером, вскоре после ухода Холмса, мальчик-посыльный доставил адресованный ему маленький пакет. В адресе отправителя я прочел: «Джон Б. Курс и сыновья». Что внутри — непонятно. Однако имя отправителя показалось мне смутно знакомым. Но как я ни пытался вспомнить, где слышал или читал его раньше, не смог. Я оставил пакет в гостиной и на следующее утро заметил: Холмс его забрал, хотя не упомянул ни о самом пакете, ни о содержимом, и мое любопытство осталось неудовлетворенным.

Вскоре мой интерес заняло другое. Однажды утром газеты сообщили о жестоком убийстве на Бакс-Роу в Уайтчепеле: на улице нашли тело неизвестной женщины, уже после смерти жестоко изрезанное и вскрытое. Я прочел заметку моему другу, пока он пил утренний кофе. Насколько я мог судить, Холмс прошлой ночью не спал, хотя на нем это почти не отразилось. По поводу заметки он ничего не сказал. Я подумал: несмотря на жуткие обстоятельства трагедии, это обычное убийство, какими Холмс не слишком интересовался. В расправе над женщиной не было изюминки, странности, которая могла бы его привлечь. Эту мысль я высказал вслух.

— Не совсем так, Ватсон, — возразил он, не глядя на меня. — Мне интересно узнать, что думают журналисты о смерти Николс.

Я растерялся — газеты не сообщали имя жертвы — и вдруг припомнил: Холмс уже сколько ночей посещал именно Ист-Энд и, возможно, то самое место, где было совершено преступление.

— Боже мой, Холмс, вы ее знали?

Он посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом. Затем отвернулся и рассмеялся.

— Ватсон, вы уж простите, но есть вещи, о которых мне бы не хотелось говорить.

Смех показался мне фальшивым.

Спустя неделю я увидел, как Холмс готовится к очередной ночной вылазке: проспав с обеда до вечера, он снова облачился в истрепанное и застиранное платье. На этот раз я ни о чем не спрашивал, просто оделся, чтобы следовать за ним.

Когда мой друг нахлобучил привычную дорожную шляпу, я был полностью готов и спокойно подошел к нему, держа руку в кармане пальто и сжимая рукоять старого армейского револьвера. Холмс взглянул на меня с неподдельным страхом и предостерегающе поднял руку.

— Господи боже, Ватсон! Если вы цените свою жизнь и честь, не вздумайте следовать за мной!

— Тогда скажите, прошу: вы занимаетесь чем-то… предосудительным?

— Я исполняю свой долг, — отрезал он и вышел за дверь, прежде чем я осознал, что не получил ответа на свой вопрос.

Готовясь ко сну и размышляя, куда направился Холмс и что там делает, я внезапно вспомнил, где видел название «Джон Б. Курс и сыновья». Подошел к шкафу с медицинскими принадлежностями и вынул небольшой деревянный ящик. Вот оно! Я смотрел на табличку тысячу раз: «Джон Б. Курс и сыновья. Качественные хирургические инструменты». Но зачем они Холмсу?!

На следующий день в вечерней газете появилась заметка об очередном ужасном преступлении. Убийца из Уайтчепела снова умертвил женщину, но не просто лишил ее жизни, а со знанием анатомии вскрыл тело и удалил несколько органов с помощью хирургических инструментов.

В ближайшее воскресенье я повел мою любимую Мэри в театр. Мысли в голове бродили невеселые, и я надеялся, что присутствие дорогого человека отвлечет от тяжелых раздумий. Но судьба сыграла шутку — в театре «Лицей» давали пьесу «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», которая подействовала на меня самым тревожным образом. Я смотрел ее буквально с открытым ртом, ошеломленный потоком внезапных догадок, и почти не обращал внимания на Мэри, сидевшую рядом.

После спектакля я поспешил домой, сославшись на внезапное недомогание. Видя мое пепельно-серое лицо, Мэри сразу подтвердила, что мне лучше идти домой, и стоило больших усилий разубедить ее отправиться на Бейкер-стрит и ухаживать за мной до выздоровления.

Пьеса считается фантастической, но в ней есть и чистейшая правда: в одном человеке действительно могут уживаться две личности! Стивенсон предпочел не называть лекарственное средство, могущее чрезвычайно обострить противоречия человеческой психики и расколоть ее надвое, но мои познания в медицине с легкостью восполнили пробел. Я отлично знал это средство. О да! Человек может подавить животное начало и превратить себя в машину с безукоризненной логикой и чистейшим разумом, но низменные позывы не исчезнут. Они лишь спрячутся, ожидая подходящей минуты, чтобы вырваться наружу.

Раньше я думал: Холмс выслеживает убийцу из Уайтчепела либо он и есть тщательно маскирующийся убийца. А теперь осознал другую возможность: вдруг он ищет преступника, не подозревая, что преступник — он сам?

Через неделю мой друг снова ушел в ночь. Утром следующего дня, мучимый любопытством и нетерпением, я изучил газеты, но не нашел сообщений о новом убийстве. Может, переутомился и стал жертвой разыгравшегося воображения? Но, кажется, Холмс был чем-то сильно озабочен либо удручен. Его явно тяготила какая-то мысль. Когда я предложил поделиться ею, он долго молча смотрел на меня, а затем покачал головой:

— Друг мой, я не смею.

После долгой паузы он добавил:

— Ватсон, если я внезапно умру…

Сдерживаться больше не было сил.

— Боже мой, Холмс! В чем дело? Расскажите хоть что-нибудь!

— Ватсон, это очень важно. Если я внезапно умру, сожгите мой труп. Обещайте!

— Холмс!

Он положил руку мне на плечо и внимательно посмотрел в глаза.

— Обещайте мне! Поклянитесь своей честью!

— Я обещаю…

— Своей честью!

— Я клянусь своей честью!

Словно обессилев, он внезапно рухнул в кресло.

— Ватсон, спасибо!

Холмс ушел той ночью, и на следующую тоже. При этом выглядел измученным, будто отчаянно искал что-то и никак не мог найти. Вечерами казалось, он был почти готов все мне рассказать, но в последний момент передумывал и снова молча уходил в лондонскую мглу.

Однажды газеты сообщили не об одном, а сразу о двух убийствах в Ист-Энде. Теперь убийца, прозванный газетчиками Джек-потрошитель, получил описание: свидетель рассказал, что видел высокого мужчину в темном плаще и дорожной фетровой шляпе.

Я сообщил Холмсу о содержании статей и своих подозрениях, решительно потребовав объяснений. Мне очень хотелось надеяться — больше, чем на спасение своей бессмертной души! — что Шерлок встретит мои рассуждения дружелюбным ироничным смешком и даст совершенно обыденное и здравое толкование фактов. Но увы, он слушал меня, прикрыв глаза и крепко сжав трубку зубами. Наконец я умолк, не в силах выдерживать его непроницаемое молчание.

— Пожалуйста, Холмс! Убедите меня, что я не прав! Скажите, что вы не имеете никакого отношения к этим убийствам, умоляю!

— Мой друг, я ничего не могу вам сказать.

— Тогда дайте хоть крупицу объяснения, за которую мог бы уцепиться мой здравый смысл!

Он долго молчал. Наконец спросил:

— Собираетесь обратиться в полицию со своими подозрениями?

— Вы хотите, чтобы я обратился?

— Нет. — Он ненадолго прикрыл глаза, затем продолжил: — Но это не важно. Все равно вам не поверят.

Его голос звучал устало, но спокойно, а поведение не выдавало безумия. Однако я знаю, как дьявольски искусны бывают люди, желающие скрыть свое помешательство.

— Известно ли вам, сколько писем и телеграмм обрушилось на Скотланд-Ярд за последние недели? Там просто сумасшедший дом. Множество домохозяек и безумцев сообщают, что видели Джека-потрошителя, знают его либо им являются. Полицейские получают тысячу писем в неделю! Ваш одинокий голос утонет в этом хаосе.

Он покачал головой.

— Ватсон, они ни на шаг не приблизились к пониманию происходящего. Эти убийства называют «ужасом Уайтчепела». Но если бы они догадывались о настоящем ужасе, стоящем за этими преступлениями, давно покинули бы город, вопя от страха.

Невзирая ни на что, мне следовало обратиться в полицию или, по крайней мере, поделиться с кем-то подозрениями, попросить совета. Но я не знал, кто бы мог спокойно воспринять мои кошмарные умозаключения. Мэри, безгранично доверявшая Холмсу, не пожелала бы слушать о нем дурное. И вопреки всему, я в глубине души по-прежнему верил, что неправильно истолковал факты. Шерлок Холмс не может совершать столь гнусные злодеяния!

На следующий день мой друг даже не вспомнил о состоявшемся накануне разговоре. Это показалось мне настолько странным, что я усомнился в самом факте беседы. Вдруг я все вообразил?

Я решил не выдавать своего интереса, но пристально следить за Холмсом. Когда он в следующий раз отправится в ночное путешествие, я пойду за ним, хочет он того или нет.

Холмс несколько раз посетил Уайтчепел днем и согласился, чтобы я его сопровождал. Воистину, это место не годилось для жизни приличного человека. На улицах в изобилии валялся конский и свиной навоз, куриный помет и человеческие экскременты. Стоял невыносимый шум от телег и тачек, детского гвалта и пьяных воплей, кудахтанья цыплят и хрюканья свиней, живущих рядом с людьми в подвалах и грошовых доходных домах. Из каждого окна над нами свисало выстиранное тряпье, сереющее в пропитанном зловонными миазмами воздухе.

Во время наших походов Холмс лишь осматривал улицы и выбеленные известкой стены складов и глухих аллей. Временами останавливался перекинуться парой слов с уборщицей или полисменом, встреченными в узких проулках. Вопреки обыкновению, он не посещал места преступлений, и в моих глазах это стало убедительнейшим доказательством его вины. Если он не вовлечен в злодеяния, как можно объяснить тот факт, что он избегает мест их совершения?

Миновали октябрь и первая неделя ноября, и лишь тогда мой друг вновь собрался на ночную вылазку. Если бы не случай, это прошло бы незамеченным. Я устроил несколько ловушек, чтобы проснуться, если Холмс решит покинуть дом ночью, и долгое время бодрствовал после того, как вечером он удалялся в свою комнату. Однажды, просидев долго и безрезультатно, я заснул и был среди ночи разбужен шумом. За окном стоял туман, скрадывавший звуки, и сквозь него, будто издалека, доносился стук копыт и голос человека, подзывавшего кебмена. Так и не сумев заснуть, я накинул халат и спустился в гостиную глотнуть виски.

Холмс исчез. Дверь в его комнату была распахнута, кровать пуста.

Я твердо решил узнать правду, какой бы она ни была, и положить конец этому запутанному делу. Быстро оделся, сунул в карман револьвер и выбежал на улицу. Далеко за полночь найти кебмена вблизи Бейкер-стрит весьма затруднительно. Несомненно, Холмс договорился с извозчиком загодя. У моего друга было серьезное преимущество во времени: прошел без малого час, прежде чем я миновал Олдгейт и оказался в трущобах Ист-Энда.

Я полагал, что из-за ночных убийств увижу пустынные улицы, закрытые пабы и жителей, подозрительных к чужакам. Но даже в столь поздний час здесь бурлила жизнь. Слоняясь по улицам, я обнаружил много открытых пивных, в большинстве своем заполненных мастеровыми и женщинами сомнительной репутации. И где бы ни оказывался, максимум в сотне ярдов замечал городской патруль либо вооруженных констеблей. Кое-кто из них провожал меня цепким взглядом. Даже женщины на перекрестках, одетые в шали и чепцы, в эту промозглую ноябрьскую ночь держались группками по две-три.

Найти Холмса я не смог, слишком поздно вспомнив о его таланте к перевоплощению. Им может быть любой из тех, кто попался мне на глаза: безработный механик, играющий в карты в пабе «Боар и Бристл»; пожилой священник, спешащий непонятно зачем по Коммершиал-стрит; моряк, болтающий с официантками в «Кингс армс». Как любой мог быть и Джеком-потрошителем.

Вокруг я видел множество женщин — сидевших в пабах, стоявших в дверях, бредущих по улице. Жалкие особы, увешанные дешевыми побрякушками, устало улыбались любому, кто носит брюки, и как бы невзначай показывали обтянутые чулками голени, хрипло воркуя при этом: «Милый, тебе одиноко?», либо незлобиво переругиваясь с товарками.

Я понял, что сложившееся благодаря карте представление об Уайтчепеле обманчиво. В ночном тумане улицы казались гораздо ýже, магазины меньше и все — теснее, загроможденнее и запутаннее, чем днем. Тут и сотни констеблей не хватило бы. Глухие аллеи, зыбкий свет газовых фонарей, плывущий туман превращали Уайтчепел в лабиринт, где Джек-потрошитель мог спокойно убивать свои жертвы в нескольких ярдах от ничего не подозревающей толпы.

Дважды казалось, что я заметил Холмса, но, устремившись следом, я обнаруживал свою ошибку. В каждом пьянице, спящем в парадной, мне мерещился свежий труп, любое пятно на брусчатке представлялось кровью, а шмыгнувшая в проулок бродячая кошка была как тень подстерегающего убийцы. Несколько раз я решал прекратить бессмысленные поиски и отправиться домой, но уговаривал себя подождать еще немного.

Холмса мне удалось найти за час до рассвета.

Я зашел в паб, чтобы немного погреться. Бармен был угрюм и неразговорчив, он явно усомнился в мотивах моих ночных блужданий, что вполне логично в свете недавних событий. Пиво подали скверное и к тому же сильно разбавленное. Поначалу со мной пытались заговорить женщины, но они показались мне скорее жалкими, чем привлекательными, поэтому быстро отстали.

Через час с небольшим, утомленный тяжелыми запахами кабака, я вышел подышать ночным воздухом. Под дождем туман почти рассеялся. Я брел наугад по улицам и переулкам. Наконец остановился и попытался определить, где нахожусь, — место выглядело совершенно незнакомым. Я свернул за угол и оказался в безымянном дворе; пригляделся, надеясь различить в темноте табличку с названием, — безуспешно. И вдруг заметил пару ног, торчащих из-под арки входа. Подошел, леденея от ужаса. На мостовой лежала женщина в задранных юбках, наполовину скрытая тенью арки. Этой ночью мне довелось повидать с дюжину таких пьянчужек, слишком бедных для того, чтобы позволить себе кровать и крышу над головой. Но холодное предчувствие говорило мне: это не просто мертвецки пьяная бродяжка. Темнота вокруг ее тела выглядела плотнее, чем обычная тень. Я опустился на колени, взялся за запястье.

Ее глаза распахнулись и уставились на меня в сонном ужасе. Она пронзительно завизжала, вскочила.

— Спасите! Боже мой, спасите! Джек-потрошитель! — восклицала женщина хриплым шепотом.

Она попыталась бежать, но зацепилась за собственную нижнюю юбку и упала на колени.

— Мисс, с вами все в порядке? — спросил я и, не подумав, протянул руку, чтобы помочь ей встать на ноги.

— Убийца!!! — завизжала она, пытаясь уползти на четвереньках, словно животное. — Убийца!

— Извините, мэм! — пролепетал я, пятясь.

Очевидно, успокоить ее было невозможно: она ползала на четвереньках, визжа и глядя на меня через плечо. Во дворе было пусто и темно, но я боялся, что ее крики разбудят жильцов. Я вдруг уперся спиной в дверь; та подалась и распахнулась. Зацепившись каблуком о порог, я не устоял на ногах.

В комнате висел густой и терпкий запах крови. Моя рука, коснувшаяся пола, оказалась запачкана ею. В тусклом свете мерцавшего каминного огня я различил кровать и бесформенную фигуру на ней — чтобы понять, кто это, не нужно было присматриваться.

Лежащее на кровати женское тело так искромсали, что оно едва походило на человеческое. Все вокруг было залито кровью. Я подошел и в замешательстве пощупал запястье — рука уже остыла. Верхнюю юбку сняли, нижние разрезали, а тело искусно вскрыли от лобка до солнечного сплетения.

Слишком поздно! Я тихо застонал. Услышав рядом тяжелую медленную капель, повернулся и… увидел перед собой бледное лицо Холмса.

Он выглядел усталым, но без тени ужаса в глазах. Шерлок стоял за кроватью, и, когда мои глаза привыкли к сумраку, я различил скальпель для вскрытий. Руки Холмса были по локоть испачканы кровью, монотонно капавшей с лезвия на каменный пол. У ног стоял полуоткрытый кожаный саквояж, какими пользуются хозяева бакалейных лавок.

— Доктор, вы уже ничем ей не поможете. — Равнодушный голос пронзил меня холодом.

Этого Шерлока Холмса я не знал. И даже не был уверен, узнал ли он меня. Сыщик нагнулся и захлопнул саквояж прежде, чем мне удалось рассмотреть лежащий внутри кусок окровавленной плоти, потом вытер скальпель о свой холщовый фартук, осторожно уложил в деревянный ящичек, а его опустил во внешний карман саквояжа.

Лишь теперь я понял, что на нем длинные перчатки. В потрясенном разуме сложилась мысль: «Он хорошо подготовился». Холмс снял перчатки, швырнул их в камин и подтолкнул кочергой. Они подымили немного, занялись, и по комнате поплыл мерзкий запах горелой крови. Мой друг снял и фартук. Под ним оказалась простая одежда, какую обычно носят рабочие.

— Боже мой, Холмс! — только и пробормотал я. — Вы ее убили?

Он тяжело вздохнул.

— У нас мало времени. Пожалуйста, Ватсон, следуйте за мной.

Все же он меня узнал, и это хороший знак. Повинуясь давней привычке, я в полной растерянности последовал за ним. Он закрыл дверь на ключ, положил его в карман и повел меня за небольшие ворота. Торопясь, мы прошли по захламленной улочке, далее по двум узким проулкам и очутились во дворе позади боен. Там он избавился от фартука и ключа. Холмса поджидал кеб — лошадь была привязана к фонарному столбу, — но кебмена вблизи не оказалось.

— Отвезите меня домой, — попросил Холмс. — Вам не следовало идти за мной, но раз уж пошли, признаюсь, я рад возможности облегчить душу рассказом о крайне неприятных делах, какие мне довелось увидеть и совершить.

Я правил, Холмс сидел позади, то ли размышляя, то ли дремля. Мы миновали трех констеблей, однако я не рискнул привлечь их внимание. Холмс попросил меня оставить кеб у конюшни, недалеко от Бейкер-стрит.

— Кебмен придет через полчаса, — сказал он, умело управляясь с лошадью. — Ему заплачено вперед, ждать незачем.

Сменив грубую одежду на халат, тщательно отмывшись от грязи и крови, принеся персидскую туфлю с табаком и усевшись в кресло, Холмс сказал:

— Ватсон, полагаю, вы сочли меня полным безумцем и за последний час не выпустили из ладони рукоять старого верного револьвера. Даже пальцы свело, угадал? Нет-нет, — добавил он, видя, что я собираюсь отрицать, — не опровергайте очевидное! Ваша рука ни на секунду не покидала карман, трудно не заметить, что его оттягивает увесистый предмет. Возможно, я и безумен, — он улыбнулся, — но не слеп.

Это уже хорошо известный мне Холмс, его можно не опасаться. Я позволил себе расслабиться.

Рука моего друга помедлила над полкой с трубками и выбрала ту, что с глиняным черенком. Холмс наполнил ее табаком.

— В самом деле, Ватсон, в последние месяцы я бы, пожалуй, не стал с вами спорить, назови вы меня сумасшедшим. Мне самому было бы проще счесть себя безумцем, а увиденное и разгаданное — фантазиями маньяка.

Он вынул уголек из камина, приложил к трубке и раздул, пока она не засветилась чуть ли не ярче камина.

— Начать следует с пропавшего трупа. Хотя нет, пожалуй, с канонады над Лондоном.

Он поднял палец, пресекая мои возражения.

— Ватсон, я обещал рассказать все. И расскажу. Но умоляю, позвольте сделать это так, как я считаю нужным.

Когда я обсуждал двойной выстрел с моим братом, Майкрофт поведал о любопытном явлении: оказывается, когда стреляет мощное орудие, наблюдатель, удаленный от места выстрела, в момент пролета снаряда над головой слышит отчетливый звук, громкий хлопок — звук сжимаемого снарядом воздуха. И он приходит раньше звука, создаваемого порохом в стволе орудия. А если у наблюдателя хороший слух, он различит две звуковые волны: первую — от сжатого снарядом воздуха, вторую — от воздуха, хлынувшего, чтобы заполнить разреженную область. Аналогичный звук издавал бы летательный аппарат, движущийся быстрее скорости звука, и если этот аппарат достаточно велик, звук был бы двойным. Мой брат сказал об этом как о некоем казусе, но я достаточно хорошо его знаю, чтобы уловить скрытый смысл. Приняв сей факт за основание гипотезы и учтя замеченный наблюдателями меньший промежуток времени между двумя выстрелами на севере Лондона по сравнению с югом, я пришел к выводу: гипотетический летательный аппарат сбавлял высоту, летя на юг.

— Но как такое возможно, Холмс? — спросил я, исполненный сурового скепсиса. — Воздушный корабль, да еще летящий быстрее артиллерийского снаряда? Никакой народ на нашей благословенной земле не способен изобрести такое диво, уже не говоря о том, чтобы сохранить его в секрете.

— Именно! — подтвердил Холмс и выпустил клуб дыма из трубки. — И это подводит нас к делу об исчезнувшем трупе. Мне как раз нужен был повод исследовать область к югу от Лондона, и два крестьянина очень вовремя предоставили мне его. Ватсон, вы же знаете мой метод. К сожалению, искавшие тело батрака люди затоптали все вокруг, но кое-где сохранились отметины, которые поведали много странного: вокруг стога кружили животные, оставившие невиданные следы. Из них почти ничего не удалось выяснить — разве что факт ранения одного из существ, поскольку отпечатки были смазаны, словно зверь хромал. Судя по глубине следов, животные были размером с собаку. Самое странное — они, кажется, ходили строго друг за другом. Затем мне пришла в голову мысль: одно гипотетическое живое существо с восемью или более ногами оставило бы именно такие следы. Они вели к месту, где лежал умирающий, обходили вокруг. Но дальше от того места тянулись только следы людей, которые его искали. Я пытался выяснить, откуда появились странные отпечатки, и прошел с милю, но они затерялись на овечьем пастбище, затоптанные копытами. Мне лишь удалось понять, что несколько дней назад овцы были сильно напуганы и метались по всему полю. Тогда я вернулся на то место, где лежал пострадавший, и снова вгляделся в следы необычного существа. Знаете, а ведь у меня сложилось впечатление, что такие следы могло оставить насекомое! Их частично затоптали двое мужчин — те, кто меня вызвал. Но поверх имелись следы третьего мужчины. И я быстро определил, что они принадлежали умирающему. После того как первые двое отправились за помощью, он встал и ушел, очевидно унеся странное животное с собой.

— О господи! — воскликнул я. — Вы не шутите, Холмс? По-вашему, это что-то вроде колдовства вуду?

— Нет, Ватсон. — Он улыбнулся. — Боюсь, это куда серьезнее древних суеверий. Несколько футов умирающий прополз на четвереньках, затем встал и побрел шатаясь. Но вскоре его шаги стали тверже, он двигался быстрее и целеустремленнее. Наконец вышел на оживленную дорогу, и там где следы затерялись среди множества других — я не смог определить его дальнейший путь. И все же не сомневаюсь: он направился в Лондон.

Слушая рассказ друга, я совершенно забыл не только о револьвере в кармане халата, но и о событиях минувшей ночи, убитых нищенках и своих подозрениях.

— И тогда я понял: мне нужна консультация эксперта, — продолжал Холмс. — Мистер Уэллс, о котором я рассказывал ранее, оказался именно таковым — лучше и не придумаешь. Мы обсудили с ним возможность существования иных обитаемых миров. Мистер Уэллс высказал мнение, что, поскольку существуют многие миллионы подобных Солнцу звезд, непременно есть и разумная жизнь — цивилизации, так же превосходящие британскую, как мы превосходим африканских дикарей.

— Вы думаете, это был космический корабль из другого мира?

Я слышал такие суждения на лекции по популярной астрономии, но до сих пор относил их на счет игры воображения.

— Я принял это как рабочую гипотезу, которую подтвердят либо опровергнут новые факты, и спросил у мистера Уэллса, обязательно ли жители иных миров подобны нам формой тела и размерами. К этому предположению он отнесся с откровенным скепсисом и заявил, что у них не больше причин походить на нас, чем у осьминога или муравья. И что они вполне могут уважать нашу цивилизованность и мораль не больше, чем мы уважаем уклад и обычаи муравейника. Подобное я предполагал, но старался не выдавать причины моего интереса, а потому осторожно перевел разговор на биологию, на тему необычных повадок и жизненных циклов земных существ. Один из приведенных мистером Уэллсом примеров особенно привлек мое внимание — это жизненный цикл осы ихневмон.

— Простите, Холмс, кого? Осы ихневмон? Мне кажется, вы смеетесь надо мной!

— О, мой дорогой доктор, если бы так… Но, молю вас, выслушайте. Все это имеет непосредственное отношение к нашему делу. Жизненный цикл ихневмона страшен. Когда самка готова отложить яйца, она отыскивает цикаду, размерами зачастую намного превышающую саму осу, жалит ее и откладывает яйца в парализованное, но вполне живое насекомое. Цикада служит пищей развивающейся личинке, а та растет, причем инстинкт велит ей как можно дольше не трогать жизненно важные органы, пока не настанет время выходить в мир и самой откладывать яйца. Этого мне хватило, чтобы дополнить рабочую гипотезу. Полагаю, некое существо с летательного аппарата не только приблизилось к смертельно раненному человеку, но и проникло в его тело и взяло под контроль все основные функции жизнедеятельности. Особенно меня удивило то, что из всех встреченных людей чужак выбрал умирающего. Несомненно, это существо… полагало себя неспособным подчинить здорового человека.

— Холмс, я должен признаться: эта история не слишком помогает восстановить доверие к вашему здравомыслию.

— Да, Ватсон, вы всегда отличались рассудительностью. Но позвольте кое-что вам показать.

Он встал, пересек комнату, поднял кожаный саквояж и поставил на стол передо мной. Я смотрел, оцепенев.

— Холмс, я не смею…

— Друг мой, раньше мужество никогда вам не изменяло.

Собрав всю волю, я заставил себя открыть саквояж. Внутри лежало нечто, заляпанное кровью. Смотреть не хотелось, но это было необходимо.

Два матово-белесых яйца имели легкий фиолетовый оттенок, были скользкими от крови, а размером и формой напоминали плод манго средней величины. Внутри каждого проглядывала скорчившаяся жуткая тварь. Несомненно, ни одно земное существо не способно на такую кладку! Но куда страшнее яиц было лежавшее в саквояже чудовище. Не в силах вынести его вид, я с содроганием отвернулся. Оно походило на помесь гигантской креветки с тропической сороконожкой, с десятками длинных шипастых щупалец и суставчатых ножек, ощетинившихся острыми крючками. Голова монстра — во всяком случае, то, что можно посчитать таковой, — была почти отрублена ножом, и рана сочилась густой, как ворвань, прозрачной жидкостью, чей резкий неприятный запах напоминал запах керосина. Вместо рта чудовище имело круглое сосательное отверстие, окаймленное мириадами крохотных зубов.

— Это я извлек из ее тела, — сообщил Холмс.

— Боже мой, значит, вы не убивали ее? — прошептал я, глядя на друга.

— Ватсон, вы об этом уже спрашивали. Боюсь, ответ зависит от того, что считать живым либо мертвым. Живым в ее теле был лишь этот монстр. Убил ли я женщину, удалив монстра?

Я снова вздрогнул и не глядя захлопнул саквояж. Замер, пытаясь собраться с мыслями.

— Нет… вы не убивали ее. Но почему именно Уайтчепел?

— Вы видели молодую особь. Взрослая гораздо больше. Я не знаю, разумна ли эта тварь — по крайней мере, в нашем понимании разумности, — но определенно хитра. Монстру необходимо живое тело, внутри которого будет развиваться молодая особь. Но как приблизиться к человеку, обнять и прижать к себе, чтобы отложить яйцо в его тело? Вижу, вы поняли. Уайтчепел — идеальное место для монстра, единственное, где он мог получить желаемое. Я изучил Ист-Энд вдоль и поперек, я шел по пятам за таинственным незнакомцем и опаздывал снова и снова, иногда лишь на минуты. По возможности удалял молодые особи из трупов. Я говорю «из трупов» — хоть эти женщины двигались, они уже были мертвы. Если бы я их не остановил, они спрятались бы и позволили монстрам вырасти в себе. Обнаружить источник, изначальную тварь, можно, лишь неотступно следуя за ней. Но и в этом случае успех не гарантирован. Если взрослых тварей было две, шансов не осталось.

— Почему вы не обратились в полицию?

— И что бы я сказал? Попросил бы поохотиться на тварь, найти которую можно, лишь вскрыв человеческое тело?

— Но письма? Разве не вы писали от имени Джека-потрошителя?

Холмс рассмеялся:

— Зачем это мне? В полицию приходят фальшивки и нелепые плоды разыгравшегося воображения. Даже мне удивительно, сколько людей со странностями обитает в Лондоне. Сдается, в появлении этих писем следует винить либо газеты, жадные до крикливых сенсаций, либо шутников, мечтающих выставить глупцами инспекторов Скотланд-Ярда.

— Хорошо, и что нам делать?

— Нам?!

— Конечно! Неужели вы полагаете, что, узнав о такой опасности, я позволю вам действовать в одиночку?

— Ах да, дорогой мой Ватсон! Несомненно, без вас мне не справиться. В ближайшем будущем я обязательно найду это существо. Необходимо его умертвить, пока оно не убило снова.

Наутро произошедшее казалось мне дурным сном — слишком нелепым, чтобы принимать всерьез. Я поражался себе. Как можно поверить в такое?! Видел ли я все на самом деле или воспринял то, что хотел мне показать и внушить Холмс? Нет! Все реально. Я не мог усомниться в собственном уме и потому должен был верить моему другу.

Пару дней Холмс обследовал Ист-Энд при свете дня, запоминая расположение дверей на конкретных улицах и в переулках, осматривая проходные дворы и останавливаясь переговорить с констеблями да рабочими, — словно генерал, планирующий военную кампанию.

На третий день меня допоздна задержали дела. К вечеру я уже почти купил практику за вполне приемлемые деньги, но формальности, как всегда, потребовали дружеской выпивки участвующих в сделке сторон, а затем пришлось изучать и подписывать дополнительные бумаги. В итоге я вернулся на Бейкер-стрит позже десяти вечера.

Холмса уже не застал, но обнаружил записку от него:

Я прочел, чертыхаясь. Холмс решил не впутывать меня, невзирая на большую опасность, грозившую ему при попытке справиться в одиночку. Я схватил длиннополое пальто и шляпу со стойки в прихожей, вытащил из ящика револьвер и отправился в ночь.

Лондон был окутан глухим туманом, свет газовых фонарей едва пробивался сквозь смрадную мглу. Я позвал кебмена и едва не погиб под экипажем — меня просто не разглядели.

Туман в Уайтчепеле казался еще гуще и желтее, чем на Бейкер-стрит. Кебмен высадил меня перед пабом «Голова королевы» и предупредил насчет тамошних опасностей.

Глухой двор, о котором писал Шерлок Холмс, был вымощен по методу Макадама: земля покрывается слоем жидкого битума, а поверх засыпается щебенка. Поверхность получается более гладкой, чем брусчатка, и легче ремонтируется. Несомненно, в ближайшем будущем все улицы Лондона станут такими же ровными и удобными.

Ранее Холмс разговаривал здесь с рабочими, рассыпавшими щебень. Но, конечно, они давно ушли. В переулке на углу остался полупустой котел с битумом. Хотя нефтяную горелку убрали, медленно остывавший котел еще давал немало тепла.

Три несчастные бродяжки сидели спиной к котлу у костерка, протянув руки к слабому оранжевому пламени. Рядом лежала кучка щепы и хвороста, ее должно было хватить до утра.

Холмса не было видно.

Женщины заметили мое внимание и зашептались. Одна подошла и вымученно улыбнулась.

— Дорогой, не пожалеешь пары монеток? Или поставишь выпивку бедной женщине?

Она кивнула в сторону невидимого из-за тумана паба и одновременно поддернула юбку, чтобы я мог рассмотреть ее нагую голень.

— Я ищу друга.

— Могу стать вам подружкой, если захотите.

— Нет, мне не нужна дружба такого рода.

— Скажете тоже! — хихикнула она. — Всем мужчинам нужна. А у меня даже монеты на выпивку не осталось. Неужто джентльмен пожалеет шиллинг для поиздержавшейся дамочки? Нет лишнего шиллинга? Ведь есть!

Я взглянул на женщину, и она выпрямилась, позволяя себя рассмотреть. В других обстоятельствах она могла бы выглядеть если не красивой, то, по крайней мере, привлекательной. Но сейчас… истрепанный донельзя чепец, исхудавшее лицо и несомненные признаки ранней чахотки. Ей бы лежать в постели, а не проводить ночь на улице, в сырости и холоде.

Я уже решил обратиться к ней, отвести в паб и купить горячительное — лишь ради того, чтобы увести со стылой улицы и, возможно, спасти от монстра, крадущегося по туманным улицам. Холмса можно подождать и в заведении. Раскрыл было рот, чтобы заговорить, но вдруг увидел мужчину, приближавшегося со стороны тупика, хотя раньше там никого не было. Я намеревался окликнуть его, приняв за моего друга, но вовремя увидел: хотя незнакомец ростом с Холмса, он гораздо дороднее, с отчетливым брюшком, и одежда на нем сидит скверно. Другая женщина поприветствовала его, улыбаясь. Он кивнул и принялся расстегивать брюки. Я отвернулся, исполненный отвращения; разговаривавшая со мною женщина взяла меня под руку.

Третья женщина исчезла из виду. И я удивился не меньше остальных, когда за спиной холодно и властно прозвучало:

— Стой, злодей!

Я оглянулся: третья женщина уверенно держала в руке знакомый револьвер Холмса с легчайшим спуском, целясь в голову незнакомца. Я узнал тонкий орлиный нос моего друга, его напряженный и решительный взгляд.

Мужчина с поразительным проворством обернулся и прыгнул на Холмса. Я оттолкнул руку женщины и выхватил из кармана револьвер. Два выстрела грянули почти одновременно. Мужчина зашатался и упал на спину — обе пули вошли над левым глазом и снесли половину черепа.

Женщины завизжали.

Мужчина с размозженной головой оттолкнулся рукой от земли, вскочил и снова бросился на Холмса. Я опять выстрелил, и моя пуля снесла все, что еще оставалось у него на плечах. Разорванная трахея с шипением втягивала воздух, из нее лезли синевато-белые щупальца. Но чудовище не прекратило атаку.

Пуля Холмса вошла толстяку в середину груди. Тот пошатнулся, по туловищу расползлось красное пятно — вот и весь эффект.

Мы снова выстрелили разом, целясь ниже и надеясь поразить спрятавшееся чудовище. Две пули развернули безголовое тело. Шатаясь, оно ударилось о котел с битумом и опрокинуло его.

Холмс мгновенно подскочил к противнику.

— Нет! — закричал я.

Но он воспользовался преимуществом и толкнул монстра в расползающуюся лужу битума. Тот встал, роняя капли вязкой жидкости, и стряхнул цеплявшегося изо всех сил Холмса, как лошадь стряхивает со спины шаловливую цирковую обезьянку. Затем повернулся, чтобы напасть.

Мой друг выхватил из костра пылающую головню и ткнул ею в грудь чудовищу.

С устрашающим шипением битум занялся, и враг обеими руками схватился за грудь. Холмс же одним мощным рывком поднял котел и выплеснул остатки битума на разорванную шею. Когда же пламя высоко взметнулось, отскочил. Чудовище закружилось, зашаталось — это выглядело жуткой пародией на движения пьяного.

После того как сгорела одежда, мы увидели, что вместо человеческого репродуктивного органа у монстра торчит устрашающе шипастый яйцеклад. Он корчился, пульсировал в огне. На наших глазах он вздулся, сократился и вытолкнул наружу покрытое слизью фиолетовое яйцо. Монстр засучил ногами и опрокинулся на спину, его живот медленно раскрылся.

— Быстрее, Ватсон! — крикнул Холмс. — Сюда!

Он сунул хворостину мне в руки, а другую подхватил сам. Мы встали по обе стороны от тела.

Выползавшие из него жуткие существа напоминали гигантских омаров, но были отвратительнее и куда подвижнее. Мы били членистых тварей палками, стараясь, чтобы брызжущая из них маслянистая слизь не попала на одежду, и пытаясь не вдыхать кошмарный запах горелого мяса. Твари были чрезвычайно упорные и живучие. Полагаю, лишь их растерянность из-за огня и внезапность нашей атаки спасли нам жизнь. Шесть монстров покинуло тело, и мы убили всех.

В лежавшей перед нами пустой оболочке не осталось ничего даже отдаленно напоминавшего человеческое. Холмс снял юбки, чтобы подпитать огонь. Маслянистая кровь монстров горела ясным жарким пламенем; в конце концов остались только дымящиеся лоскуты, клочки нечеловеческой плоти и обгорелые кости.

Кажется невероятным, что стрельба и шум борьбы не привлекли сотню горожан и констеблей. Но узкие улицы так искажали звук, что определить его источник было почти невозможно, а густой туман растворял шум и надежно скрывал нас от посторонних глаз.

Мы с Холмсом отдали дочерям греха все деньги, оставив себе лишь на поездку в кебе. И сделали это не столько ради их молчания (едва ли они пошли бы в полицию с такой невероятной историей), но в надежде, может и наивной, что женщины прекратят на время свой тяжкий промысел и найдут теплое пристанище на зиму.

Я пишу эти строки спустя два месяца со времени последнего убийства в Уайтчепеле. Холмс, как всегда, спокоен и безмятежен, а я не могу смотреть на ос без холодного необъяснимого страха.

Это дело оставило больше вопросов, чем дало ответов. Холмс предположил, что приземление летательного аппарата было результатом загадочного происшествия в глубинах пространства, а не разведкой перед вторжением и колонизацией. Такой вывод он сделал, исходя из неподготовленности и хаотичной активности чужеродных существ, полагавшихся на случай больше, чем на тщательное планирование.

Думаю, произошедшее так и останется загадкой, но я верю: нам удалось остановить ужас. Надеюсь, на Землю наткнулся лишь один корабль, сбившийся с курса и не вернувшийся к родным берегам где-то в неведомой космической глуби. Я смотрю на звездное небо и содрогаюсь. Что таится в этих далеких пространствах, подстерегая нас?