Страна огненных лучей

В жизни человека случай играет, несомненно, важную роль. Именно случай сломал наши представления о пустынных болотах Архангельщины. Он бросил нас в глубину удивительной тайны, какая не представлялась нам даже в самых отчаянных снах нашего детства.

Стрелки приборов метались по шкалам. К горлу подступала противная тяжесть. Стало темно и страшно.

Степан Николаевич повернулся, посмотрел на нас через плечо и сжал кулак: мол, держитесь покрепче. В ту же секунду самолет резко клюнул носом. Под самым брюхом прогудели согнутые ветром сосны. Вокруг бесновались водовороты водяной пыли. Машина коснулась колесами земли, подскочила слегка и круто завалилась на винт. Нас швырнуло на летчика. Я ударился о борт головой…

Чья-то ладонь зажимала мне рот. Я рванулся, хотел крикнуть, но ладонь еще сильнее сдавила челюсти. Потом она вдруг соскользнула с моего лица. Торопясь и захлебываясь, я вздохнул. Сильные руки вытаскивали меня из зловонной жижи.

Под спиной — жесткая самолетная плоскость. Кирилл кашляет рядом. Над нами на четвереньках стоит Степан Николаевич и рукавицей вытирает лицо.

— Вот, мохообразные, — ворчит он. — Вот ваш сфагнум во всей красе…

Некоторое время мы сидели, жалкие и растерянные. Потом Степан Николаевич первый оторвал от фюзеляжа кусок обшивки и пополз по болоту. Оставалось двинуться следом. С кочки на кочку, перекрывая бочажины фанерой, мы добрались до леса. Порыв ветра очистил на минуту болото от мглы, и мы в последний раз увидели наш «ПО-2». Он лежал вверх колесами посреди большой торфяной поляны.

Может быть, неделя потребуется трясине, чтобы побороть крылатого гостя, но это произойдет неминуемо. Сфагнум задушит его.

Страшный мох сфагнум. Он концентрирует вокруг себя влагу, заболачивает почву. Там, где появился сфагнум, лес гибнет. Кому как не нам это знать! Кирилл — ботаник, я — мелиоратор. И на самолете мы летели, чтобы разведать болота правобережья Северной Двины и предотвратить гибель лесов…

Летчик снял мокрый шлем, с великой злостью стукнул им о колено и, не поднимая головы, пошел в лес.

— Если не закрутит нас, дня через три будем в Холмогорах.

В лесу было темно, как ночью. Мы едва поспевали за летчиком, боясь упустить из виду его сутулую спину.

Приятно исследовать мох в чистой светлой лаборатории. Но страшно попасть в его паутину, жутко глядеть в черные окна трясины. Мы ползли по бесчисленным зыбунам, спотыкаясь о полусгнившие пни. Продирались сквозь заросли подлеска.

День кончился. Минула ночь. А мы все шли и шли.

Следующий день я запомнил плохо. Ели бруснику, от которой тошнило. Кружилась голова. Тянуло к земле, к забытью, к покою. Вечером мы остановились посреди кочкарника на поросшем осокой бугре. Ветер разогнал тучи и притих, словно давая нам время обсушиться и развести огонь. Небо после бури мерцает ясными звездами, и есть в нем большое лукавство, оно будто смеется над людьми, будто спрашивает: а что, собственно, случилось?..

Кирилл собирал за кустами хворост. И вдруг мы услышали крик. Крик был дикий и короткий, словно человеку захлестнуло горло. Мы бросились на помощь.

Кирилл стоял, сжав кулаки, а над ним горели громадные неподвижные глаза.

Я ждал жуткого звериного рева, но в сгустившейся тишине прямо у меня над ухом раздался восторженный шепот летчика:

— Идол!..

И тут я увидел тяжелые надбровные дуги, по которым скользили багряные блики костра; впалые щеки и всю тяжелую, угловатую голову древнего бога.

Бог стоял, по пояс вросший в землю. Мох, как шкура, покрывал его плечи и грудь. На короткой шее висело серебряной цепью монисто.

— Напугал, дьявол деревянный, — криво усмехнулся Кирилл и постучал по обомшелому боку изваяния. — Сколько он здесь торчит, хотел бы я знать!

А Степан Николаевич молча вытащил из ножен тяжелый охотничий нож, опустился на колени и стал разгребать торф там, где уходило в глубину позеленевшее от времени монисто.

— Помогайте, — через плечо бросил он нам. — Могут быть интересные вещи. Прошло полчаса. Потом час. Сучья, которыми мы раскапывали слежавшийся, сгнивший мох, ломались с вялым хрустом. Руки саднило. Медленно-медленно, сантиметр за сантиметром, углублялась яма. И конца работе не предвиделось никакого…

Первым сдался я, за мной — Кирилл. Мы отползли чуть в сторону и легли — сил не было даже для того, чтобы добраться до костра. И только Степан Николаевич упрямо разгребал и разгребал землю своим охотничьим ножом.

Оторвавшись на минуту, он принес от костра горящую головню, набросал на нее сучьев. Пламя отбросило темноту за бугор. Еще яростнее вспыхнули глаза идола — видимо, это сверкали шлифованные изумруды. Нож скребнул по чему-то твердому. Кирилл с трудом приподнялся и встал. Превозмог усталость и я. Снова в шесть рук, палками и просто пальцами углубляли мы яму, разрыхляли землю вокруг непонятного круглого предмета. Чаша!

По края ушедшая в землю, большая, видимо, тоже серебряная, она виднелась на дне ямы.

Летчик ковырнул ножом землю внутри чаши. И тогда вместе с крошками грунта на ладони Степана Николаевича блеснуло несколько монет.

— Все, — скорее кашлянул, чем сказал Степан Николаевич. — Больше трогать ничего нельзя. Дыхание его было сиплым и горячим.

— Если расковыряем, — археологи вовек не простят Тут с умом надо копаться… не испортить бы чего. Для доказательства хватит. — Он встряхнул на ладони монеты и положил в нагрудный карман.

Мы хотели объяснений. Что это за деревянный бог на болоте, и что это за чаша, и почему наш летчик сразу решил, что в глубине что-то есть…

— Биармия, — коротко ответил Степан Николаевич. И добавил задумчиво: — Страна огненных лучей…

Больше мы ничего от него не услышали. Степан Николаевич привалился к кривенькой елочке, стуча в ознобе зубами. Начинался жестокий приступ лихорадки.

Мы закутали летчика всем, что у нас было, подбросили в костер хворосту. Ветер взвил пламя, разорвал его в лоскутья, и мы увидели, что грудь идола рассечена наискось шрамом. Видно, неспокойной была жизнь у его паствы, не одна буря пронеслась над его тяжелой квадратной головой.

Утром, на прощанье, я обошел вокруг холма, приютившего нас. В зарослях иван-чая торчали полусгнившие столбы и замшелые бревна. Неизвестный мир распахивал свою источенную веками дверь.

Но нам нужно было спешить.

Через три дня мы выбрались на берег Северной Двины и через пахнущую сосновой смолой стремнину переправились в Холмогоры. Степана Николаевича увезли в больницу в Архангельск.

В Холмогорах мы кое-что узнали о Биармии в городской библиотеке. Вот они, эти сведения.

В Большой Советской Энциклопедии, том 5, страница 133, сказано: «Биармия — легендарная страна в Приуралье, известная по русским и скандинавским преданиям 9—13 веков; славилась мехами и слоновой (мамонтовой) костью. О торговых связях местных племен свидетельствуют найденные в Приуралье клады богатой восточной утвари».

Работа есть работа, и не рассказами о лесном боге мы должны были отчитаться перед институтом. Пришлось снова приняться за изучение болот и торфяников.

Но, прикоснувшись к тайне, трудно отогнать от себя ее могучий зов. Мы расспрашивали старых колхозников, рыбаков и плотогонов о древнем народе, населявшем эти леса. Мы слушали рассказы о таинственных богатырях, о курганах, где прятали они свое богатство, о громадном золотом баране, который эти богатства стережет. Мы узнали, что, насыпав курганы, богатыри исчезли все сразу, внезапно. Но в некоторых глухих местах до сих пор сохранились остатки построек, в которых они жили когда-то. А удмуртские предания говорят о сказочном племени воинов, которое воевало и торговало с народом коми. Этих воинов удмурты называли нугои.

Биармия, как снежный ком, обрастала легендой.

Однажды на переправе один плотогон, усмехнувшись, сказал:

— Идите к Ивану Васильевичу. Чудак-человек, вроде вас, у него все сказки записаны… Черепки собирает. Я ему тем летом кость продал. Старая кость, даже собаки грызть не стали.

Дом Ивана Васильевича с затейливым резным крыльцом стоял под горой, окруженный грядками картофеля и капусты. Хозяин встретил нас настороженно.

— По какому вопросу? — спросил он суховато.

Услышав ответ, старик насупился еще больше.

— Вряд ли я могу вам помочь, — ответил он. — Действительно, я кое-что знаю про эту страну, но слишком мало.

— Мы видели идола, — прямо сказал Кирилл.

Старик барабанил пальцами по спинке стула, он побледнел и подался вперед.

— В лесу?

— В болоте.

Старик сел на стул и заговорил глухо, тщетно стараясь скрыть волнение.

— Давным давно, вас еще не было на свете, один охотник рассказал мне, что видел чужого бога в лесу, в болоте. Охотника вскоре задрал медведь. В народе считали, что ему отомстили духи, хозяева этих лесов. С тех пор всю жизнь я ищу Биармию. Надо мной смеялись, да, нечего греха таить, смеются и теперь. — Старик испытующе взглянул на нас. Лица наши были серьезны и почтительны.

И тогда мы услышали рассказ о далекой легендарной стране.

…Давно это было. В девятом веке. В устье Двины встала на якорь ладья с железными щитами на бортах. Командовал кораблем викинг Отер. Из лесов навстречу ему вышли люди. Они принесли драгоценные шкуры, бивни мамонтов и моржей, серебряные блюда и хлеб.

Вернувшись на родину, Отер начал петь сагу о чудесной стране с поэтическим названием Бьярмланд, или Биармия. Он утверждал, что биармийцы — отважные, неутомимые охотники и искусные земледельцы. Он воспевал их удивительно богатую страну. И вот корабли викингов, расправив в сырых фиордах Скандинавии свои разбойничьи паруса, потянулись на Восток.

Смутное это было время. Азия выплескивала орды кочевников, Великая Булгария на Волге торговала со всем светом. Гудел вечевой колокол в молодом еще тогда Новгороде, и викинги искали себе славы в далеких землях.

Путь по северным морям был тяжел и опасен. Не всем удавалось вернуться, но вернувшиеся привозили с собой богатства. Они рассказывали невероятные истории своих приключении, слагая легенды, где быль покрывалась причудливыми узорами фантазии и невежества. Говорили, что за Нордкапом живут великанши-колдуньи, заманивающие мореплавателей. Свирепые пираты подстерегают в проливах. Злые духи встречают бурями в открытом море.

И все-таки викинги плыли в Биармию. И мечи их звенели в Двинских лесах.

А с юга в страну шли другие купцы, посланцы могущественного государства средневековья — Господина Великого Новгорода.

Новгородцы тоже называли северную страну Биармией. Они вывозили из Биармии хлеб и меха. Заметьте, если в Новгород вывозили из Биармии хлеб, стало быть, у биармийцев была очень высокая культура земледелия. А чтобы обрабатывать землю, у биармийцев должно было быть развитое кузнечное ремесло и другие ремесла.

Биармия исчезла в тринадцатом веке. Где она? Что с ней случилось?

Ничего не осталось от таинственного народа.

Территория Биармии от устья Северной Двины к северу по берегу Белого моря поросла дремучими лесами…

— Что говорят о Биармии ученые? — спросил Кирилл.

— В конце прошлого века, когда прочли скандинавские древние саги, разгорелся спор. Одни ученые доказывали, что Биармия — это Великая Пермь, огромное государство, простиравшееся в древности от Двины до Урала.

Они даже слово Пермь объясняли, как искаженное Биармия. А Пермь, мол, не представляет для нас никакой загадки. Другие ученые считали Биармию самостоятельным государством. Биармия, по их мнению, находилась на правом берегу Двины, вдоль побережья Белого моря. Я думаю, что эти ученые правы. Название «Пермь» происходит от слова «пяарма»— «Земля, лежащая на краю». А слово Биармия нужно объяснять по другому. Би — по-фински — огонь; му — земля. Третий, средний слог, произносится по-разному: «ур», «ар», «гэр», и получается три значения: Биурму — «Земля огненной белки»; Биарму — «Земля годового огня»; Биюгэрму — «Земля огненных лучей».

Я вспомнил Степана Николаевича и наши странствия. Весной и в июне здесь над лесами почти не заходит солнце. Страна славилась драгоценными мехами. Зимой небо над ней расцвечивалось огненными лучами полярного сияния.

Лучших названий, пожалуй, и не придумать!

— Откуда у биармийцев было серебро? — подвинулся к учителю Кирилл. И рассказал учителю о чаше.

— В честь каждого умершего и родившегося, — объяснил учитель, — биармийцы бросали горсть монет и горсть земли. Так вырос курган. У его подножья сидел бог Юмала. Он держал на коленях серебряную чашу, полную драгоценных подношений, а на шее у него висело монисто.

Рассказывают, что норвежский викинг Одд пробрался к капищу и разграбил его. Одду пришлось спасаться бегством, он не унес богатства таежного бога. Тогда вокруг капища возвели деревянную стену и шестеро жрецов постоянно охраняли его. Но другие викинги, их было трое: Торир, Карли и Гунстейн — украли-таки блюдо во время смены караулов. Они никак не могли снять ожерелье, и тогда Торир перерубил его ударом меча.

— Есть шрам! — выкрикнул я. — Он идет наискось через всю грудь. И монисто на месте, и чаша…

— Я вам верю, — спокойно ответил Иван Васильевич, но пальцы выдавали его волнение, они нервно бегали по его сухому колену. — Предание гласит, что викинги увезли святыни с собой, но не поделили их и перебили друг друга… — Старик снова вскочил: — Нужно немедленно ехать в Архангельск к этому вашему летчику…

Пароход бурил воду винтом, зычно покрикивал на плотогонов, гнавших неисчислимые стада бревен на архангельские лесозаводы. Иван Васильевич беспокойно расхаживал по палубе, словно торопил время.

— Открытие исчезнувшего государства для историка так же важно, как для геолога открытие нового месторождения, — взволнованно говорил он. — Вы понимаете… Исчезнет еще одно белое пятно. Мы узнаем, как складывались отношения между народами севера тысячу лет назад. Мы увидим, какова была их культура, обычаи, с кем они торговали и вели войны. А главное — мы решим, наконец, что это за страна — Биармия. Мы вырвем ее из паутины сказок и легенд.

В Архангельске на аэродроме нам сказали, что Степан Николаевич уехал в Крым отдыхать и не вернется больше на север. Его перевели на другую работу — командовать воздушным отрядом в Средней Азии. Там же, на аэродроме, нам вручили пакет.

В пакете были монеты, кусок карты с предполагаемыми границами Биармии. Маленьким крестом отмечено вероятное место посадки, большим — приблизительное местонахождение кургана.

Иван Васильевич, торопясь, разглядывал монеты, потом схватился за карту.

— Монетами еще ничего не докажешь. Арабская чеканка. Такие монеты проникали на север через Великую Булгарию. Это все знают… Но все-таки, все-таки…

Кроме монет, была в пакете записка: «Мохообразные, я жив и зол. Не могу точно определить, где мы сломали шею. Последний час летели без приборов. Дальше мы прошли примерно шестьдесят километров на юго-юго-запад. Если отправитесь искать, черкните мне весть. Втроем веселее, и я доскажу вам, что такое Биармия и с чем ее едят! А лихорадку мы переборем. Жму ваши добрые лапы».

Прочтя записку, мы поняли, что тайна опять ускользает от нас. Кресты на карте поставлены весьма приблизительно. Потребуется немало времени и сил, чтобы снова найти курган.

Мы молча смотрели на восток, на синеющие леса и вспоминали глаза бога, который уже устал ждать, устал хранить свою вековую тайну.

Будем искать — и найдем!