Страна Инфория

Страна Инфория

По моим расчетам, я давно уже должен был выйти к станции, но лес и не думал редеть. Я устал и в душе проклинал затею с грибами. Увлекшись рыжиками да маслятами, я умудрился отстать от своих. Недоставало еще заблудиться!

Я съел на ходу несколько сыроежек, и этим слегка заглушил голод.

Но вот наконец просветы между деревьями стали больше, и откуда-то потянуло еле уловимым запахом дыма. «Жгут листья. Наверное, на станции», – вздохнул я с облегчением.

Но это оказалась не станция, а какой-то незнакомый мне городок. Вдоль главной улицы выстроились аккуратные домики под разноцветными остроконечными крышами.

Нет, это была не станция! И не листья жег в палисаднике человек небольшого роста, а какие-то ленты, шипевшие и сворачивавшиеся в огне, словно змеи.

Я подошел поближе.

У костра стоял не мальчишка, как мне показалось вначале, а взрослый мужчина, но ростом он был едва мне по пояс.

– Что вы жжете? – спросил я, остановившись.

– Это? – у человечка был приятный голос, а движения точны и гармоничны. Он толкнул палкой в костер несколько лент, выпавших из огненного круга, и сказал. – Это инфория.

– Инфория? – мне показалось, я ослышался.

– Ну да, старая информация. Уже использованная, – счел нужным пояснить маленький человек, глянув на мое вытянувшееся лицо.

– Понятно, старая информация, никому не нужная, – бодро сказал я, подумав, как он странно одет.

– Вы, должно быть, нездешний?

– Нездешний. Не скажете ли, где тут у вас можно перекусить? А то пока доберусь до электрички…

– Ближайший пункт питания – за углом налево.

– Благодарю.

В ажурной ограде палисадника мне начали чудиться непонятные письмена. Не отрывая взгляда от иероглифов, образованных искусно изогнутыми металлическими прутьями ограды, я сделал шаг назад, к выпуклой пластиковой дорожке.

– Но я вам не советую туда, – сказал мне вдогонку человечек. – Там подают несвежую информацию.

– А где же подают… свежую? – растерянно спросил я.

– Вы, наверно, из столицы. Там, конечно… – человечек двинул палкой так, что сноп искр взлетел в вечереющее небо. – А здесь… – он махнул свободной рукой. – Попробуем все-таки.

На крыльцо игрушечного домика вышла прехорошенькая девушка – точно вдруг ожила кукла, которую я купил вчера дочери.

– Оль, – сказал маленький человек, – проводи гостя в центральный инфор.

– Хорошо. – Голос девушки звучал, как серебряный колокольчик. Она легко сбежала с крыльца.

Мы шли довольно долго. Я вовсю глядел на островерхие домики, сложенные из неизвестного мне материала.

– Что это? – спросил я, потрогав пальцем стенку двухэтажного строения – я мог бы, кажется, дотянуться рукой до его шпиля.

– Окаменевшая инфория. Ее прессуют в брикеты, – пояснила Оль.

«И она тоже. Куда я попал! Дом сумасшедших – это можно понять. Но целый город, населенный сумасшедшими?!»

– Должно быть, неплохой материал, – решил я поддержать разговор.

– Из него делают все, – сказала Оль.

– Прочный?

– Не всегда, – покачала головкой Оль. – Бывает, попадается недобросовестная информация.

– Что же тогда?

– Брикет рассыпается на мелкие кусочки. Однажды у нас целый дом рухнул из-за этого.

– Целый дом! Ай-яй-яй!

– Да, да! В брикетах, образующих фундамент, оказалась лживая инфория. Представляете?

Я сочувственно кивнул.

– После этого случая мы всегда проверяем инфорию. Иначе нельзя.

Оль то и дело здоровалась с такими же, как она, маленькими человечками. Встречные с любопытством поглядывали на меня.

Среди жителей городка я выглядел Голиафом, хотя в обычных условиях не мог похвастаться ростом.

– Вот мы и пришли, – сказала Оль. Она указала на прозрачную дверь и убежала.

Я вошел в инфор. Голова моя почти касалась потолка, и я инстинктивно пригнулся. Стараясь – правда, безуспешно – не привлекать ничьего внимания, я взял крохотный поднос и пристроился в хвост очереди, выстроившейся у стойки. Самообслуживание! Уж оно-то, по крайней мере, было мне знакомо по институтской столовой, и я немного приободрился. Сейчас перекушу и сразу двину на станцию. Воскресенье, электрички ходят поздно.

Однако еда, выставленная за витринами стойки, снова повергла меня в недоумение. Таких блюд я в жизни не встречал! Ядовито-красные кубики, синие шарики, зеленые треугольнички.

Когда подошла очередь, я с надеждой схватил белый обтекаемый предмет эллипсоидальной формы: яйцо! – но ощутил ладонью холодок металла. Тогда, махнув рукой, я наугад принялся уставлять свой поднос миниатюрными блюдами, стараясь не пропустить ни одного. В очереди зашептались:

– Смотрите, смотрите!

– Боже, какой он голодный!

Не подымая глаз, я пробирался по низкому залу. Отыскав наконец свободное местечко, я сел и попытался раскусить алый кубик. Попытка едва не стоила мне зубов. Мой сосед по столику, приоткрыв рот, воззрился на меня. Точно так же смотрела моя дочурка в зоопарке на венерианского ардарга, двоякодышащего гада.

– Извините, непривычная еда… – сказал я с жалкой улыбкой.

Человечек понимающе кивнул – точная копия того первого, встреченного мной, который жег за оградой извивающиеся ленты. Впрочем, по мне, все жители этого странного городка были братьями и сестрами.

– Смотрите, – проворковал мой сосед. Он осторожно взял тонкими пальчиками красный кубик и, привстав, поднес к моему виску.

Чудо! Я внезапно ощутил, как нечто постороннее властно входит в мое существо. Неведомые ритмы озаряли мой мозг, в ушах явственно отдавалось эхо дальней музыки, перед глазами замелькали огненные круги.

– Пожалуйста, придерживайте сами, – попросил человечек.

Постепенно в том, что мелькало перед глазами, я начал улавливать некий порядок. Я не мог бы, пожалуй, выразить это словами. Волны музыки, соединенные с волнами света, волны, невидимые и неслышные для окружающих, несли меня и баюкали, усталость таяла, как ледышка, брошенная в теплую воду, и даже голод начал утихать.

Музыка звучала громче – видения становились ярче. Это был чудесный сплав мощи и нежности, грусти и радости. Грохотали литавры, пели валторны, рыдала виолончель. Да нет, какие там литавры и виолончели! Это были неведомые музыкальные инструменты – мне, во всяком случае, до сих пор не приходилось слушать ничего подобного. А ведь наше любимое с дочкой занятие по вечерам ловить и слушать по видеозору симфоническую музыку…

Едва я вспомнил дочурку, как музыка начала утихать. Огненные круги бледнели, удаляясь.

Я попробовал получше прижать кубик к виску, но музыка умолкла. Я опустил кристалл на столик.

– Ну, как инфория? – спросил мой сосед.

Мое молчание – я не пришел еще в себя – сосед расценил по-своему.

– Несвежая, наверно? – сочувственно сказал он. – Не столица, знаете ли… А вы попробуйте вот это, – сосед указал на яйцо, отлитое из легкого металла, похожего на алюминий.

– А что это?

– Информация о неустойчивых звездах! Мое любимое блюдо, – улыбнулся человечек.

Его любимое блюдо не было таким приятным, как первое. Впрочем, и остальные блюда тоже, но, странное дело, голода я больше не чувствовал. Когда я вышел на улицу, игрушечный городок уже зажег вечерние огни. Меня все время не покидало ощущение, что подобный сказочный городок я уже видел где-то. Но где? Читали мы о нем с дочкой? Видели когда-то на экране? Я напрягал память, – тщетно.

Осторожно шагая по узким улочкам, я – каюсь – заглядывал в окна. Мне хотелось понять, чем живут эти люди. В чем смысл их существования?

В иных окнах я увидел знакомую картину. Человечек сидел, придерживая у виска кубик или шар, и лицо его хранило сосредоточенное, какое-то отсутствующее выражение. Такое лицо бывает у моей дочери, когда я рассказываю ей сказку…

Я уже догадался, что небольшие предметы правильной геометрической формы это блоки информации. Институт, в котором я работаю, не один год бьется над созданием портативных блоков, на которые можно было бы записывать различные сведения. Представляете, какая это важная и полезная вещь для космонавтов? Вместо сотни тяжеленных томов какой-нибудь энциклопедии им достаточно будет взять с собой в далекий полет, где на счету каждый грамм лишнего веса, вот такой маленький шарик или кубик. Да и на земле подобным блокам нашлось бы применение. Наш институт, казалось, уже у цели… Но вот этот кукольный народ нас опередил.

Нет, эти существа не люди, размышлял я, хотя внешне и похожи на них. Может ли человек жить одной только информацией? Как бы интересна и разнообразна она ни была!

Я обратил внимание на лозунги, выписанные пылающим неоном в ночном небе: «Дадим больше инфории», «Вся инфория – высшего качества» и прочее в том же духе.

Голова гудела от поглощенной в ужин информации. Мне необходимо было разобраться во всем. Расскажи такое друзьям – не поверят. Сотрудники в отделе, пожалуй, засмеют. Но ведь все это на самом деле! Вот я стою на оживленном перекрестке, мимо меня спешат прохожие. Подношу к уху часы – они тикают, как обычно. Сейчас половина девятого – осенью темнеет рано. Вот, могу даже ущипнуть себя за руку. Боль вполне реальна.

А может, космические пришельцы?! Нет, ерунда! У всех на виду, в пяти шагах от станции? И никто их не заметил, кроме меня? И потом, этот городок, кажется, не единственное их поселение. Они упоминали столицу. Значит, здесь, между лесом и линией электрички, располагается целая страна? Страна Инфория, которой нет на карте!

Навстречу мне не спеша шел человек – поверьте, я в душе не мог называть их иначе: слишком походили они на людей, но только будто в уменьшенном издании. Человек выглядел старым и умудренным жизнью. Он-то мне и нужен. Пусть наконец объяснит, где я.

Я нагнулся и взял старика за руку.

– Простите, мне нужно поговорить с вами, – сказал я.

Старик, кажется, не удивился.

– Отчего же, обменяемся инфорией, – ответил он.

– Инфория, инфория, – пробурчал я. – Только о ней и слышу. Неужели у вас нет других тем для разговора?

– А что на свете важней инфории? – возразил старик.

Каким-то образом мы очутились подле небольшой лужайки, освещенной полной луной. Жесткая трава доходила моему собеседнику чуть не до подбородка.

– Прекрасная инфория, – сказал он, поглаживая стебелек. Присмотревшись, я понял, что это не трава, а ленты, вроде тех, которые жег на костре первый встреченный мной человечек. Только эти были зеленые, а те – желтые, поблекшие.

Ленты тихо шуршали под свежим ветерком, будто шепча что-то.

Лунные блики скользили по лицу старика, когда он поворачивал голову.

– Это что за ленты? – спросил я.

– Обычные перфоленты.

– Значит, на них записана информация?

– Конечно.

– Но какая?

– Разная, – пожал плечами старик. Он сорвал травинку – виноват, ленточку, – и попробовал ее на вкус.

– Ну, как травка? – глупо спросил я.

– Уже созрела, – серьезно ответил старик. – Пора косить.

– А потом что с ней делать?

– Ясно что – коров кормить.

– Коров… информацией?.. – растерялся я.

– А чем же еще? Только надо уловить момент, когда инфория созреет. Пропустишь срок – информация осыплется. Такие ленты никуда не годятся.

– И вы их выбрасываете?

– Сжигаем.

– Послушайте, – заговорил я. – Никак не могу взять в толк. Люди у вас живут информацией, животные – информацией. А как же насчет настоящей пищи?

– Инфория и есть единственная настоящая пища, – ответил старик. – Посудите сами: разве не все на свете сводится к информации?

Мы шли теперь по тихой, скудно освещенной улочке, обсаженной неизвестными мне растениями. Я был начеку: в каждом кусте мне чудилось вместилище информации, в каждом дереве – инфор-блок.

– Скажите же, наконец! – взорвался я. – О какой информации вы все время толкуете? Не бывает ведь информации просто так. Она обязательно должна быть о чем-то. Так о чем же?

– Не все ли равно? – сказал странный старичок. – Разве, получая энергию, машина интересуется ее источником? Нет. Машине безразлично, что именно сгорает в ее топке, что именно приводит ее в движение – уголь, дрова или, если угодно, управляемая термоядерная реакция. Машине калории подавай, все остальное ей безразлично.

– Ну, какое-то топливо может оказаться непригодным, – пробормотал я, вконец сбитый с толку удивительной логикой собеседника.

– Вот-вот, – обрадовался старичок, – вы ухватили суть. То же самое с инфорией. И она может оказаться непригодной для человека.

– Почему?

– Причин немало. Например, инфория может оказаться несвежей… Вообще нет продукта более деликатного и скоропортящегося. Иногда попадается инфория, бедная витаминами.

– Как это?

– Ну, если она повторяет вещи и без того всем известные. Но самое ужасное – это ложь. Вам никогда не приходилось отравляться лживой информацией?

– Приходилось… В легкой форме, – пробормотал я.

– Ваше счастье, что в легкой, – сказал старичок. – Опасно также подавиться инфорией…

– Подавиться?

– Это бывает, когда инфорию быстро поглощают.

– Оставим машину и вернемся к человеку, – сказал я. – Неужели живой организм может питаться одной только информацией, и ничем больше?

– Нет, вы не уловили сути, – грустно сказал старичок. – Вот уже час я вам толкую: все, что получает извне живой организм, в том числе и человек, в конечном счете сводится к информации. Всю жизнь человек только и делает, что получает и перерабатывает инфорию. Без инфории вообще не было бы ничего живого, если хотите знать. Без инфории распался бы, исчез человеческий род!..

– Ну уж… – усомнился я.

– Конечно! Наследственные клетки – разве это не клубок информации, заключающей в себе все свойства данной особи, чтобы передавать их от поколения к поколению, от предков – потомкам?

– Пожалуй…

– А память, человеческая память, – разве это не богатейшее хранилище информации?

Итак, старичок причисляет себя и весь свой народец к роду человеческому…

– Уничтожьте память – во что превратится тогда человечество? – продолжал старичок. – Исчезнут история, искусство, культура. У одного древнего писателя есть такая притча. К человеку явился черт. Он предложил бедняку все блага мира, только чтобы тот отдал ему, черту, свою память. Человек согласился. Черт не обманул его: человек получил все, что только сумел пожелать. Но, увы! Сам-то он, отдав память, потерял человеческий облик. Итак, – простер старичок руку, – память – это все. Но разве есть в ней что-либо, помимо информации?

– Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните, – сказал я. – Значит, обыкновенная пища, скажем, кусок хлеба…

– Это не что иное, как определенная порция информации, – подхватил старичок. – Информация для желудка, для нервных клеток, для кишечника, и в конечном счете – для всего организма. Но информация грубая, некачественная, можно сказать – первичная. Такую пищу можно освободить от примесей, превратив в чистую информацию, – блоками такой информации мы и питаемся.

– Знаю, пробовал, – сказал я.

– Здесь-то я и возвращаюсь к первоначальной мысли, – сказал старичок. Машине все равно, каким топливом ее питают, – было бы оно доброкачественным. А человек – та же машина, пусть посложней. Поэтому и ему все равно, какой питаться информацией – была бы она доброкачественной. К чему тогда посредничество в виде грубой пищи? Человек должен получать инфорию в чистом, натуральном виде. Мы этого добились, – в голосе старичка звучало торжество. Заодно мы победили массу болезней, связанных с желудком. Вообще пищеварительный тракт сам собой упразднился.

Время шло, и мир, в который я попал, уже не казался мне таким странным, как поначалу. Мир этот жил по своим законам, которым нельзя было отказать в логичности.

Однако же должно быть у этих людей что-то общее с моим старым, привычным миром?

– Уж деньги-то у вас есть, наверное, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Деньги? – переспросил старичок. – Что это?

– Деньги… – растерялся я. – На них можно купить все, что нужно.

– У нас каждый и так получает столько инфории, сколько ему нужно. Да вот вы, например. Вы рассказывали, что только что поужинали в центральном инфоре. Разве вы платили за блоки информации эти самые… деньги?

Он был прав. Но я не сдавался.

– Как же вы обходитесь без денег?

– Они ни к чему.

– Но если вам нужно сравнить два блока информации: который из них ценнее? С помощью рублей и копеек сравнить их было бы просто. А вот без помощи денег…

– Разве вы не знаете, что инфорию можно очень просто измерять? – сказал старичок. – Единицей информации служит бит. Одним битом называется…

– Только без лекций, – взмолился я. – Надоели хуже горькой… – Я оглянулся. Старичок куда-то исчез, словно испарился.

Поглощенная информация, видимо, начинала делать свое дело. Меня мутило, жгло, выворачивало наизнанку. Наверное, мне попалась информация с душком, а может, попросту лживая информация?

Я шел. Домики передо мной раскачивались, то выступая из тумана, то вновь в него погружаясь. «А может, и впрямь все сводится к этой самой инфории? размышлял я, морщась от головной боли. – Если разобраться… Разве, когда я экзаменую студента, я требую от него что-нибудь кроме информации? Знания! Это и есть усвоенная информация. И когда я ставлю двойку, то, значит, информация усвоена недостаточно. Читая книгу, разве не информации мы ищем в первую очередь? Информации о том, чего мы еще не знаем, что нас волнует и интересует. Если же этого нет, – мы с досадой откладываем книгу…»

Споткнувшись в полутьме, я едва ли не упал. Нагнулся и поднял ноздреватый обломок, похожий на туф. Другой бы размахнулся и отшвырнул его в сторону. Я же, наученный опытом, поднес его к уличному фонарю, от которого строился зыбкий свет. Ну, разумеется! Чего еще можно было ожидать в этой стране? Это был вовсе не камень, а окаменевший обломок информации. Я на всякий случай сунул его в карман. Когда вернусь, расскажу всем о стране Инфории. Дочурка она, конечно, сразу поверит. Если же кто станет сомневаться – я покажу этот обломок. Пусть попробует опровергнуть вещественное доказательство!

«А все величайшие научные открытия? – продолжал я размышлять. – Ведь каждое из них – не что иное, как новая толчка информации об окружающей нас природе. Разве не так?»

Я придумывал все новые и новые примеры, подтверждающие ту мысль, что все в нашем мире сводится к информации. И представил себе, как в недалеком будущем ученики в школах будут решать такие, например, задачи:

«К бассейну подведены две трубы. Сечения труб заданы. За сколько часов бассейн наполнится, если из одной трубы информация втекает, а через другую трубу – вытекает…»

Бредя наугад, я снова вышел на главную улицу. Прохожих почти не было. Я чувствовал себя чужим среди маленьких ловких людей, суетящихся и спешащих по своим делам.

Можете представить, как я обрадовался, когда увидел впереди знакомую тонкую фигурку. Это была Оль, она кормила маленьких мохнатых птиц. Птицы с криком кружили возле нее, опускались ей на плечи, а наиболее храбрые склевывали корм – крошки информации – прямо с ладони.

– Оль! – позвал я.

– Наконец-то, – произнес рядом чей-то обрадованный голос.

Я повернулся.

– Лежите. Вам нельзя двигаться, – строго сказала девушка в белом халате, вынырнувшая из темноты. У нее было одно лицо с девочкой, только что кормившей с узкой ладошки мохнатых неведомых птиц.

– Оль!

– Да, Ольга. Разве вы меня знаете?

– Конечно, знаю. Вы Оль из страны Инфории…

– Опять бред, – сказал кто-то встревоженно.

– Типичное следствие грибного отравления, – произнес уверенный басок. Боюсь, придется повторить выкачку.

При словах «повторить выкачку» я почувствовал себя значительно лучше.

– Где вы нашли его? – спросил кто-то.

– В лесополосе.

– За станцией?

– Да.

– Он лежал в двух шагах от полотна, – сказала Оль.

– Угораздило же вас, голубчик, угоститься грибками, – сказал мужчина. После маленьких жителей страны Инфории он казался мне громадиной. – Вот, выпейте-ка это. – Он протянул мне стакан с розоватой жидкостью.

Выпив жидкость, я окончательно пришел в себя. Не отрываясь, смотрел я на Оль. Смутившись, она отвела взгляд. Мне все казалось, что стоит сделать усилие – и я вновь возвращусь в чудесную маленькую страну, в городок, по улицам которого только что бродил.

– Ну, как? – спросил меня врач.

Вместо ответа я поднялся и сделал несколько шагов по комнате.

– Вы отлично держитесь, – сказал он.

Оль улыбнулась мне, и я понял, что мы не можем просто так взять и расстаться. Ведь у нас была общая тайна.

– Ольга, – сказал врач, – проводите кавалера. Он еще успеет на последнюю электричку.

И тут, сунув руку в карман пиджака, я наткнулся на что-то твердое. На моей ладони лежал камень странной формы. Поверхность его, изъеденная непогодой, казалась покрытой письменами.

– Откуда это? – нахмурил брови врач. – Любопытно… – Он долго вертел камень так и этак. Словно пытаясь прочесть неведомую надпись.

– Кислота почвы растворила более мягкие вкрапления породы, – сказал он наконец, возвращая мне камень. – Отсюда эти узоры.

Я промолчал. Потому что больше всего на свете не люблю скептиков и тех, кто привык любые происшествия объяснять слишком просто.