Столп Огненный

1

Он вышел из могильного плена, все ненавидя. Ненависть была его отцом, ненависть была его матерью.

До чего же здорово снова встать на ноги, выбраться из-под земли, стряхнуть ее груз с плеч, свободно взмахнуть затекшими руками и глубоко глотнуть воздух!

Он попытался это сделать, он даже крикнул.

И понял, что не может дышать. Сжав ладонями голову, он повторил попытку. Все напрасно. Он может ходить по земле, он более не ее пленник, но он по-прежнему мертв, потому что не может дышать! Надо посильнее втянуть в себя воздух, послать его в пересохшую гортань, заставить давно увядшие мышцы сокращаться, работать, работать! Этот глоток кислорода поможет ему закричать во все горло, заплакать навзрыд! Как ему нужна сейчас живительная влага слез! Но их нет, глаза его сухи. Все, что он может, — это стоять навытяжку. А в остальном он мертв, ему не сделать ни шагу! Он не дышит. Но он все же может стоять!

Вокруг него был мир, полный запахов и звуков. В отчаянии он попытался вдохнуть знакомые ароматы осени. А она повсюду разложила свои костры, чтобы сжечь последние приметы лета. Везде он видел руины. Последним багровым огнем догорали леса, роняя на землю мертвую древесину и сухие сучья. Сизый, остропахнущий, почти незаметный глазу дым лесных пожарищ стлался по земле.

Он стоял среди разрытых могил и испытывал лютую ненависть к тому, что видел. Неужели он вошел в этот мир для того, чтобы не чувствовать ни его запахов, ни вкуса? Однако, кажется, он способен слышать! Да, это так. Вой ветра нежданно-негаданно ворвался в его открывшиеся уши. Но все же он продолжал оставаться мертвецом. Даже сделав первые шаги, он знал, что мертв, и понимал, как мало может полагаться на себя да и на этот ненавистный ему мир живых.

Он коснулся рукой надгробного камня над своей пустой могилой. Теперь он знает, как его зовут. Неплохая работа резчика по камню.

Вот что было высечено на граните.

Его подрагивающие пальцы, погладив прохладную поверхность камня, скользнули ниже:

«1898–1933»

Выходит, он заново родился?

Какой же год сейчас? Запрокинув голову, он посмотрел на хороводы осенних звезд на темном полуночном небе. Он силился прочесть в них минувшую историю столетий. Он нашел созвездие Ориона, нашел Аурегу. А где же Торо? Вот и он!

Прищурившись, он подсчитывал в уме, сколько же веков могло пройти, и наконец воскликнул:

— Две тысячи триста сорок девятый год!

Что за странная цифра! Скорее похожа на сумму чего-то в школьном учебнике. Ведь когда-то казалось, что любая цифра более ста воспринимается человеком как некая абстракция и бессмысленно подсчитывать такие цифры в уме. И все же он сделал это и узнал, что на дворе 2349 год. Цифра, сумма. И есть еще он, человек, пролежавший в темноте могилы ненавидя тех, кто похоронил его, и всех, кто не в земле, а наверху, кто продолжал жить, жить, жить! Сколько минуло веков до этого дня, когда силой ненависти он вновь родился на свет и, извлеченный из могилы, тщетно пытается вдохнуть в себя влажный запах разрытой земли?

— Я, — промолвил он, обращаясь к тополю, ветви которого безжалостно трепал ветер, — увы, всего лишь анахронизм, ошибка против хронологии.

Он горько улыбнулся.

Он окинул взглядом кладбище, пустое и холодное. Все надгробия были сняты и свалены друг на друга, как кирпичи в дальнем углу у кладбищенской ограды. Это длилось уже две бесконечные недели. Под землей, в своем гробу, он слышал шум странной и жестокой деятельности человека. Безжалостные лопаты вгрызались в землю и на поверхность извлекались гробы. Вскрыв их, какие-то люди тут же уносили древние останки для нового захоронения. Он корчился от страха, ожидая своей очереди.

Сегодня они пришли за ним. Оставалось всего дюйм до крышки его гроба, как бой часов известил об окончании рабочего дня. Пять часов, пора домой, ужинать. Все ушли. Завтра закончим начатое, переговаривались они между собой, натягивая куртки.

На кладбище опустилась предвечерняя тишина.

Осторожно, бесшумно поднимал он крышку гроба, прислушиваясь, как с мягким шуршанием скатываются с нее комья земли.

И теперь рядом с разрытой могилой и пустым гробом на, возможно, последнем кладбище на планете Земля стоял он, Уильям Лэнтри, дрожащий и напуганный.

— Помнишь? — спрашивал он у себя, глядя на развороченную могилу. — Помнишь рассказы о последнем человеке на Земле? Об одиноких скитальцах среди руин? Что ж, теперь ты, Уильям Лэнтри, стал героем одного из таких рассказов. Знаешь ли ты это? Ты — последний мертвый человек в этом мире.

Здесь более нет тел умерших людей. Ни единого. Кажется невозможным. Осознав это, Лэнтри даже не улыбнулся. В глупом, пустом, лишенном воображения, стерильно чистом мире эпохи научных изысканий и открытий нет ничего невозможного. Люди смертны, видит Бог, они умирают. Куда же деваются их мертвые тела? А вот таковых больше нет.

Где же они? Что с ними происходит?

Кладбище было на холме над городом. Лэнтри брел в темноте осенней ночи, пока не кончились могилы. Остановившись, он посмотрел вниз, на новый город Сэлем, залитый разноцветными огнями. На небе то и дело оставляли свой огненный след ракеты, беря курс во все концы земного шара.

Будь он в могиле, новая волна ненависти, охватившей его, понемногу улеглась бы, окатив его и впитавшись, как вода в песок. Он испытывал это уже не раз, после того как впервые познал, что такое ненависть мертвого к живому.

Но главное он все же узнал: как эти глупцы избавляются от мертвых.

Он смотрел на город, туда, где в центре высилась массивная стена триста футов высотой и пятьдесят — в обхвате. Она напоминала каменный перст, указующий в небо. Широкие ворота к ней были распахнуты, к ним вела подъездная аллея.

Теоретически в городе должны умирать люди, размышлял Уильям Лэнтри. В любое мгновение может умереть и он. Что же тогда произойдет? Не успеет у него исчезнуть пульс, как уже будет готово свидетельство о смерти, его близкие тут же уложат его в похожий на жука блестящий автомобиль и помчат… Куда?

— В Крематорий!

В этот удобный перст, указующий в небо, в этот Столп Огненный, а проще — в пылающую печь. Какое странное назначение! Но такова правда в этом будущем мире.

Как щепку для растопки, швырнут в печь вашего Дорогого Покойника.

Готов!

Уильям Лэнтри отыскал взглядом конец дула гигантского пистолета, нацеленного в звезды. Из него курился дымок.

Вот куда попадают дорогие и близкие вам люди.

— Берегись, Уильям Лэнтри, — сказал он себе. — Ты последний из мертвых на этой земле, ты реликт. Кроме твоего кладбища, других уже нет, все превращено в пепел. Это было последнее, а ты — последний из его мертвецов. Новое поколение людей не хоронит своих мертвых и тем более не потерпит, чтобы кто-то из них шатался по городу. Все, что мешает, сгорает как спичка. В том числе суеверия и предрассудки!

Он снова посмотрел на город. Ладно, подумал он почти миролюбиво. Я ненавижу вас, а вы — меня, особенно если узнаете, что я существую и нахожусь среди вас. Вы не верите ни в вампиров, ни в привидения. Всего лишь ярлыки, лишенные всякой сути, заявляете вы. Вы презрительно фыркаете, услышав о них. Что ж, продолжайте! Я тоже не верю в вас, если быть честным! Более того, я не люблю вас! Вас и ваш Столп Огненный!

Вдруг его проняла дрожь. Как близок был его конец! День за днем вскрывались могилы и вывозились останки, чтобы быть брошенными в Большую печь, вспыхнуть в ней, как сухие щепки, и сгореть дотла. Такой приказ был отдан по всем городам и весям на планете Земля. Об этом говорили могильщики, и он их слышал.

— Неплохая мысль, почистить эти места, — говорил один.

— Да, неплохая, — соглашался другой. — Варварский обычай. Представляешь, быть закопанным в землю! Антисанитария, микробы…

— В этом есть что-то недостойное человека. Хотя есть и своя доля романтики. Я говорю о кладбище. Одно-единственное в мире и сохранялось столько столетий. Ты не помнишь, когда убрали с Земли все кладбища, Джим?

— Кажется, в две тысячи двести шестидесятом году. Да, точно, в две тысячи двести шестидесятом году. Почти сто лет назад. Но совет города Сэлема встал тогда на дыбы. «Послушайтесь нас, — сказали они, — давайте оставим хотя бы одно кладбище, чтобы оно напоминало нам об обычаях наших предков-варваров». В правительстве почесали затылки и разрешили: «Ладно. Пусть останется одно кладбище в городе Сэлеме. Все остальные убрать. Понятно?»

— Их убрали, — подтвердил Джим.

— Их сожгли, снесли экскаваторами, очистили ракетными пылесосами. Если становилось известным, что кто-то был похоронен у себя на пашне, добирались и до него. Полная эвакуация. Чересчур жестокая, я бы сказал.

— Не то чтобы я был чувствительным и старых взглядов, но вспомни, сколько туристов наведывалось к нам каждый год только поглядеть на наше кладбище.

— Что верно, то верно. Почти миллион их перебывало за три последних года. Неплохой источник доходов для города. Но приказ есть приказ. Правительство знает, что делает. На Земле не должно быть никаких страшилок и чертовщины, пугающей людей. С этим все будет покончено. Вот нас с тобой и послали сюда. Подай-ка мне лопату, Билл.

Уильям Лэнтри стоял на холме, подставив ветру лицо. Как славно снова ходить по земле, чувствовать, как дует в лицо ветер, и прислушиваться к мышиному шелесту сухой листвы, гонимой им по шоссе. Как прекрасно видеть небо, а на нем холодные осенние звезды. Их, того и гляди, сдует разбушевавшимся ветром.

Он был даже рад, когда понял, что снова испытывает страх.

А он овладевал им, и Лэнтри уже не мог этого скрывать. Тот факт, что он мертвец и способен ходить, делает его всеобщим врагом. Во всем мире у него нет ни единого друга, такого же восставшего из гроба, к кому он мог бы обратиться за помощью и утешением. Теперь все будет развиваться по законам мелодрамы, где все герои делятся на добродетельных и злодеев. Весь мир восстанет против одного человека, Уильяма Лэнтри. Мир, не верящий в вампиров, не хоронящий своих мертвецов, а сжигающий их, мир, который стирает кладбища с лица земли, а с ними и память об усопших, — против человека в темном костюме, который в эту ветреную осеннюю ночь стоит один-одинешенек на вершине холма.

Лэнтри вытянул перед собой бледные холодные руки, словно ждал, что огни города согреют их. Вы сняли надгробия с могил, думал он, вы вытаскивали их из земли так легко и просто, как стоматолог вынимает гнилой зуб. Я же постараюсь превратить ваши крематории в развалины. Я сделаю так, что у вас снова будут мертвые тела, и я найду себе среди них друзей. Я не останусь одиноким. Мне нужны друзья и как можно скорее. Сегодня же.

— Война объявлена, — сказал он и засмеялся. Это была нелепость — один человек объявляет войну всему миру.

Он не получил ответа, лишь еще одна ракета на крыльях пламени взметнула в небо, словно сорвавшийся с фундамента Крематорий.

Послышались чьи-то шаги. Лэнтри поспешил укрыться в кладбищенской тени. Неужели могильщики решили закончить всю работу сегодня же? Нет. Это всего лишь одинокий прохожий.

Когда человек приблизился к воротам кладбища, Лэнтри вышел ему навстречу.

— Добрый вечер, — поздоровался прохожий, приветливо улыбнувшись.

Лэнтри, не колеблясь, ударил его. Человек упал. Нагнувшись, Лэнтри ребром ладони нанес жертве роковой удар по шее.

Оттащив тело подальше в тень деревьев, он снял с убитого одежду и переодел его в свою. Негоже входить в мир будущего в одежде прошлого. В платье убитого он нашел карманный нож. Не бог весть какое оружие, но пригодится, если уметь им пользоваться. А Лэнтри в этом не был новичком.

Тело он сбросил в одну из открытых и пустых могил. На то, чтобы прикрыть его землей, ушло не более минуты. Едва ли его сразу обнаружат. Никому не придет в голову еще раз заглянуть в уже опустошенную могилу.

Лэнтри обрядился в свой новый костюм из какой-то металлического отлива ткани. Немного просторен и висит на нем, ну а в остальном все отлично. Отлично.

Переполненный ненавистью Уильям Лэнтри вошел в город, чтобы начать войну с Землей.

2

Крематорий был открыт. Собственно, двери его никогда не закрывались. Кроме широко распахнутых дверей и подсветки невидимыми прожекторами, Лэнтри еще поразила площадка для вертолетов и широкий пандус для въезда автомашин. Огни города постепенно гасли, и вскоре единственным ярко освещенным местом стал Крематорий. Какое удобное, привычное для слуха название, в котором к тому же нет ничего романтичного!

Уильям Лэнтри прошел в широкие, ярко освещенные двери. Собственно, дверей как таковых не было. Вход сюда был открыт для всех. Каждый мог свободно войти и так же свободно выйти. Летом ли зимой — внутри всегда было тепло от огня, который с тихим шелестом горел в жаровой трубе, через которую мощные вентиляторы направляли пепел в его последний путь.

Здесь было жарко, как в пекарне. Резиновый паркет делал шаги бесшумными, любой звук терялся. При всем желании здесь не могло быть посторонних шумов, кроме приглушенных звуков музыки, долетавших неведомо откуда. Это не были похоронные марши. Наоборот, музыка напоминала о жизни, будто само солнце поселилось в Крематории. Поэтому жадное пламя, гудевшее за толстой кирпичной кладкой, не беспокоило слух сюда входящего.

Уильяму Лэнтри удалось спуститься по пандусу вниз, как вдруг послышались голоса снаружи, и, повернувшись, он увидел подъехавшую машину. Зазвенел звонок, музыка мгновенно стала громкой, в ней, нарастая, звучали уже радостные ноты, переходящие в экстаз.

Задние дверцы похожей на жука машины открылись, и служители вынесли золотой ящик футов шесть длиной, украшенный символами солнца. Из подъехавшей следом машины вышли родственники покойного. Процессия проследовала в зал церемоний, где в центре было подобие алтаря. На нем Лэнтри удалось прочесть слова: «Рожденные Солнцем к нему возвратятся». Здесь золотой гроб был поставлен для церемонии прощания. Музыка становилась все громче. После того как Главный смотритель произнес несколько слов, гроб был перенесен к прозрачной стене с таким же прозрачным, но надежным замком. Один из служителей открыл его нажатием какой-то кнопки. Стена поднялась, образуя щель, в которую легко прошел золотой ящик. Далее автоматически открылся еще один замок, и ящик тут же был втянут в жаровую трубу и мигом исчез в пламени.

Ушли служители, за ними безмолвно отбыли родственники. Музыка продолжала играть.

Уильям Лэитри приблизился к прозрачной стене. Он пристально вглядывался сквозь нее в огромное, горящее, неутомимое сердце Крематория. Огонь горел ровно, не мигая, и что-то мирно напевал про себя. Он казался сплошной тугой массой, похожей на золотую реку, но только текущую вспять — снизу вверх, с Земли в небо. И все, что попадало в нее, бесследно исчезало.

Лэнтри почувствовал, как его снова охватила безотчетная лютая ненависть к этому чудовищному очистительному огню.

Рядом с ним кто-то остановился. Он локтем почувствовал это.

— Могу я чем-либо помочь вам, сэр?

— Что? — Лэнтри резко обернулся. — Что вы сказали?

— Могу я чем-то быть вам полезен?

— Я… собственно говоря… — Лэнтри бросил быстрый взгляд на пандус и выход из Крематория. Руки его дрожали. — Я никогда прежде здесь не был, — вдруг произнес он.

— Никогда? — удивился Смотритель.

Лэнтри понял, что допустил ошибку: ему не следовало говорить, что он впервые здесь. Однако он это сделал.

— Я хотел сказать… — попробовал он исправить промах. — Не то чтобы я не был здесь совсем, но ребенком как-то на многое не обращаешь внимания. Сегодня вечером я вдруг понял, что, по сути, не знаю, как работает Крематорий.

Смотритель улыбнулся:

— Мы многого не знаем, не так ли? Буду рад вам все показать.

— О, спасибо, нет. Не беспокойтесь. Это удивительное место.

— Да, это верно, — согласился Смотритель, испытывая явную гордость. — Лучший в мире, я думаю.

— Я… — Лэнтри понял, что должен все же объяснить свое присутствие здесь. — Видите ли, у меня не так много родственников умерло за это время. По сути, ни один. Поэтому я уже много лет не бывал в Крематории.

— Понимаю. — Лицо Смотрителя помрачнело.

«Опять я что-то сказал невпопад, — испугался Лэнтри. — Черт побери, что же такого я сделал? Если я не остерегусь, то, чего доброго, сам угожу в эту огненную пасть. Что происходит с лицом этого типа? Кажется, он собирается учинить мне допрос?»

— Вы случайно не один из тех ребят, что только что вернулись с Марса? — поинтересовался Смотритель.

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Не обращайте внимания. — Смотритель явно намеревался поскорее уйти. — Если вам что-нибудь нужно, я к вашим услугам.

— Всего лишь один пустячок, — сказал Лэнтри.

— Какой?

— Вот этот.

Лэнтри нанес ему сокрушительный удар по шее.

Он внимательно следил за действиями служителей во время кремации. Поэтому, имея на руках бездыханное тело, он, не раздумывая, нажат кнопку, сунул тело в открывшуюся щель, услышал музыку, затем убедился, что автоматически открылся следующий замок. Еще мгновение — и тело исчезло в огненной реке. Лэнтри подождал, когда затихнет музыка.

— Молодец, Лэнтри, хорошо сработано.

Не прошло и мгновения, как в зале появился еще один Смотритель. Лэнтри испугало выражение радостного возбуждения на его лице. Смотритель будто рассчитывал кого-то здесь найти. Увидев Лэнтри, он направился к нему:

— Чем могу быть полезен?

— Я просто смотрю.

— Довольно поздно для экскурсий, — заметил Смотритель.

— У меня бессонница.

Он понял, что опять не то сказал. В этом правильном мире по ночам все спят, никто здесь не страдает от бессонницы. А если такое случалось, на помощь приходили гипнолучи и через минуту раздавался богатырский храп. Господи, почему он все время отвечает невпопад? В разговоре с первым Смотрителем он допустил роковую оплошность, сказав, что никогда не был в Крематории, хотя знал, что всех детей ежегодно, начиная с четырехлетнего возраста, приводят сюда на экскурсию, чтобы внушить им на всю жизнь одну истину: огонь Крематория чист и ярок, смерть — это тепло и яркий свет солнца. В ней нет ничего темного и неприятного. Это было одной из главных задач воспитания нового поколения. А он, Лэнтри, безмозглый дурак с подозрительно бледным лицом, показав свое невежество, выдал себя.

Ах, эта проклятая бледность! Только сейчас, разглядывая свои бескровные руки, он с испугом понял, что в этом новом мире нет бледных людей.

Первый Смотритель неспроста спросил его, не с Марса ли он вернулся.

Его коллега сияет, как новехонькая медная монета, щеки его рдеют румянцем здоровья, и энергии хоть отбавляй. Лэнтри поспешно спрятал в карман свои предательски бледные руки. Он чувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд Смотрителя.

— Я хотел сказать… — попытался хоть как-то исправить положение Лэнтри, — что мне просто захотелось поразмышлять.

— Не заметили, было ли здесь только что кремирование? — неожиданно спросил Смотритель, оглядываясь вокруг.

— Не знаю, я только что вошел.

— Мне показалось, что я слышал, как открывалась и закрывалась печь.

— Я ничего не слышал, — сказал Лэнтри.

Смотритель нажал на стене кнопку переговорного устройства.

— Андерсон?

— Я вас слушаю, — ответил голос.

— Найдите мне Сола, пожалуйста.

— Я позвоню в верхние коридоры. — Наступила короткая пауза. — Его нигде нет, — последовал ответ.

— Спасибо. — Смотритель был явно озадачен и вдруг странно зашмыгал носом, словно к чему-то принюхивался. — Вы ничего не чувствуете? Здесь странно пахнет.

Лэнтри тоже принюхался:

— Я ничего не чувствую. В чем дело?

— Здесь странный запах.

Лэнтри сжал в кармане нож. Он выжидал.

— Помню, когда я был еще мальчишкой, — задумчиво промолвил Смотритель, — мы как-то нашли в поле сдохшую корову. Она пролежала там дня два под жарким солнцем. Вот тогда был точно такой же запах. Откуда он здесь?

— Я знаю, — тихо ответил Лэнтри и вытянул руку вперед. — Вот.

— Что?

— Я.

— Вы?

— Да, я мертв. Умер несколько сотен лет назад.

— Странные у вас шутки, однако, — искренне удивился Смотритель.

— Согласен, странные. — Лэнтри вынул из кармана нож. — Вы знаете, что это?

— Нож?

— Вы когда-нибудь используете его друг против друга?

— Что вы хотите сказать?

— Ну, например, вы пытались убивать с помощью ножа, пистолета или же яда?

— Ну и шуточки у вас. — Смотритель растерянно хихикнул.

— Я собираюсь убить вас, — сказал Лэнтри.

— Сейчас никто этого не делает, — недоуменно возразил Смотритель.

— Сейчас нет, а вот когда-то давно люди убивали друг друга, не так ли?

— Да, я знаю.

— В таком случае это будет первое убийство за последние триста лет. Я только что убил вашего друга. А затем сунул его в печь.

Наконец его слова произвели нужное впечатление. Смотритель буквально оцепенел от абсурдности подобного заявления, что позволило Лэнтри сделать решающий шаг в его сторону и приставить нож к его груди.

— Я убью вас.

— Это глупо, — окончательно растерявшись, пробормотал Смотритель. — Я вам сказал, что теперь этого никто не делает.

— А я сделаю, — сказал Лэнтри. — Хотите посмотреть?

Он вонзил нож в жертву. Угасающим взором бедняга еще успел увидеть нож, торчащий в его груди. Лэнтри подхватил падающее тело.

3

В шесть утра мощный взрыв потряс сэлемский Крематорий. Его огромная труба разлетелась на тысячи осколков, упавших на землю, взлетевших под небеса, чтобы оттуда обрушиться каменным дождем на дома еще спящего города. Неистовству огня могла бы позавидовать владычица-осень, продолжавшая зажигать свои костры высоко в лесистых горах.

В момент взрыва Лэнтри был уже в пяти милях от города. Он увидел, как устроенная им гигантская кремация, подобно факелу, осветила город. Лэнтри, покачав головой, немного посмеялся и поаплодировал себе, довольный.

Все оказалось относительно просто. Можно было ходить по городу и беспрепятственно убивать людей, которые никак не могли поверить в убийства, потому что никогда не знали их, а только слышали, да и то что-то неопределенное о странном обычае своих предков-варваров. Можно было спокойно войти в помещение контрольного пункта Крематория и с невинным видом спросить:

— Как работает Печь?

Контролер тут же охотно пустился объяснять, потому что в этом будущем мире все говорили только правду, никто не лгал, ибо для лжи не было причин, а главное, никто не боялся говорить правду. В их мире существовал лишь один преступник, но никто пока не знал, что ОН действительно существует!

О, это была чертовски дерзкая игра. Дежурный механик рассказал ему, как работает Крематорий, как поддерживается пламя в печи, что повернуть, где нажать, какой рубильник включить. Лэнтри и механик славно побеседовали. Разговор был доверительный, беседа текла непринужденно. Это был спокойный и свободный мир. Здесь люди доверяли друг другу.

Улучив момент, Лэнтри пустил в ход нож, а потом сделал все, чтобы внести хаос в систему управления. Через час Крематорий взлетел в воздух, взорвавшись от перегрузки. Когда Лэнтри уходил, петляя по коридорам, он весело насвистывал: «Небо почернело от клубов дыма».

— Это лишь первый из них, — вслух сказал Лэнтри, подняв голову и глядя на дым. — Думаю, что скоро я снесу их все, прежде чем они узнают, что есть такой лишенный этики и морали человек и он на свободе. Им не под силу предвидеть его действия. Я для них непостижим, непонятен и вообще нереален. Бог мой, ведь я могу убивать их сотнями и тысячами, пока они наконец поймут, что убийства снова стали реальностью их жизни. Я могу каждый раз обставлять это как несчастный случай. Грандиозная идея, просто невероятная!

Огонь перекинулся на город. Лэнтри сидел под деревом, до самого утра глядя на пожар, а потом, найдя в горах пещеру, уснул.

Он проснулся, когда солнце клонилось к закату, и вспомнил, что ему снился огонь. Кто-то силился сунуть его в печь, его собирались четвертовать и сжечь, превратив в кучу золы. Сидя на каменном полу пещеры, он подтрунивал сам над собой. В голову пришла неплохая мысль.

Лэнтри вернулся в город и вошел в первую телефонную будку. Набрав код телефонной станции, он попросил соединить его с Департаментом полиции.

— Простите, сэр, — ответила, не поняв его, телефонистка.

Лэнтри перезвонил еще раз:

— Дайте мне Силы порядка.

— Соединяю вас с Силами мира, — наконец приняла самостоятельное решение девушка-оператор.

Это немного напугало его. Страх поселился в нем как нечто обособленное, некий часовой механизм, не поддающийся его воле. Когда он попросил соединить его с Департаментом полиции, девушка не могла понять его, ибо здесь нет полиции и это слово было анахронизмом. Что если она сообщит о странном звонке, укажет, откуда он был, и начнется расследование? Нет, она не сделает этого. Она ничего не заподозрит. В этой цивилизации не бывает параноиков.

— Хорошо, давайте Силы мира, — согласился Лэнтри.

— Силы мира, — услышал он мужской голос. — Стивене слушает.

— Соедините меня с Отделом убийств, — довольно улыбаясь, сказал Лэнтри.

— С кем?

— С тем, кто расследует убийства.

— Простите, что вам нужно?

— Я ошибся номером. — Довольно посмеиваясь, Лэнтри повесил трубку. Черт побери, у них нет даже представления о таком роде деятельности, как расследование убийств. Раз нет убийств, зачем детективы? Отлично! Отлично!

Внезапно телефон-автомат зазвонил. Лэнтри колебался, снять трубку или нет. И все же снял.

— Эй, вы, — услышал он мужской голос. — Кто вы?

— Тот, кто вам звонил, уже ушел, — поспешно ответил Лэнтри и повесил трубку.

Потом он все же пустился бежать. Его могут узнать по голосу и пошлют сюда кого-нибудь для проверки. В их мире никто не лжет, а он только что солгал. Они узнают его голос! Он сказал неправду, а раз так, его отправят к психиатру. Они приедут и заберут его, чтобы узнать, почему он лжет. Всего лишь по этой причине, ибо им более не в чем его заподозрить. Надо немедленно бежать отсюда.

Отныне ему следует быть очень осторожным. В сущности, ему очень мало известно об этом странном мире будущего, с его высокой моралью и поголовной правдивостью. К тому же здесь вызывает подозрение любой человек с бледным, без румянца, лицом или тот, кто не спит по ночам, кто не моется и от кого разит падалью, как от дохлой коровы, что уже с ним случилось. Или еще по какой-либо другой причине он может привлечь к себе внимание.

Ему необходимо зайти в здешнюю библиотеку. Это опасно, он знает. Интересно, на что похожи нынешние библиотеки? Они хранят книги или фильмы и диски с записями книг? Есть ли у нынешних людей домашние библиотеки, если так, тогда городских библиотек, возможно, не так уж много?

Он решил рискнуть и проверить это. Его несовременная речь с устаревшими словами и выражениями может тоже вызвать подозрение и настороженность. Однако ему необходимо узнать все, что можно, об этом чертовом мире, в который ему не в добрый час пришлось вернуться.

Остановив прохожего на улице, он спросил:

— Где здесь библиотека?

Тот удивился, но ответил:

— В двух кварталах отсюда к востоку, а затем пройти один квартал на север.

— Спасибо.

Проще простого.

Через несколько минут он уже был в библиотеке.

— Чем могу быть вам полезной? — справилась библиотекарша.

Он уставился на нее, уже испытывая раздражение. «Чем могу быть полезной?», «Чем могу быть полезен?» Вот заладили? Прямо мир одних полезных людей.

— Мне бы познакомиться с Эдгаром Алланом По. — Теперь Лэнтри тщательно подбирал слова, избегая глагола «читать». Он опасался, что книги давно устарели, а искусство книгопечатания навсегда утеряно и забыто. Возможно, место книг заняли стереоскопические кинофильмы. Как, черт побери, можно заменить фильмами книги Сократа, Шопенгауэра, Ницше и Фрейда?

— Повторите имя автора.

— Эдгар Аллан По.

— В нашем каталоге такого нет.

— Пожалуйста, проверьте еще раз.

Она вежливо удовлетворила его просьбу.

— Да, верно. На карточке стоит пометка красным. Его книги сожгли в две тысячи шестьдесят пятом году в дни Больших костров.

— О, какой я невежда!

— В этом нет ничего зазорного. Вы что-нибудь знаете об авторе?

— Знаю только, что у него были какие-то ужасные представления о смерти, — осторожно сказал Лэнтри.

— Да, ужасные, — согласилась библиотекарша и сморщила носик. — Просто чудовищные.

— Да, чудовищные. Если на то пошло, то попросту отвратительные. Хорошо, что сожгли все, что он написал. Это грязные книги. А у вас есть что-нибудь Лавкрафта?[1]

— Это о сексе?

Лэнтри расхохотался:

— О нет, нет!

Библиотекарша порылась в каталоге.

— Его тоже сожгли вместе с По.

— Наверное, то же самое случилось с Мэченом и человеком по имени Дерлет, и еще с Амброзом Бирсом?

— Да. — Она закрыла шкаф. — Сожгли всех. Туда им и дорога. — Она посмотрела на Лэнтри с неожиданной теплотой: — Ручаюсь, вы недавно вернулись с Марса?

— Почему вы так думаете?

— Вчера еще один из вас был здесь. Тоже только что вернулся с Марса. Его, как и вас, интересовала эта странная литература. Кажется, на Марсе нашли «гробницы».

— А что такое «гробницы»? — Лэнтри был уже достаточно научен опытом не говорить лишнего.

— О, это места, где когда-то, очень давно, хоронили умерших.

— Варварский обычай. Отвратительно!

— Да, вы тоже так считаете? Наглядевшись на них на Марсе, молодой исследователь заинтересовался ими. Он спрашивал книги тех же авторов, что и вы. Конечно, у нас нет подобных книг. — Библиотекарша посмотрела на бледное лицо Лэнтри: — Вы тоже из тех, кто побывал на Марсе?

— Да, — не задумываясь ответил Лэнтри. — Только вчера прилетел.

— Молодого астронавта звали Берк.

— А, Берк! Он мой друг.

— Сожалею, что не смогла помочь вам. Советую укольчики витаминов, и позагорайте под ультрафиолетовой лампой. И все обойдется. У вас ужасный вид, мистер…

— Лэнтри. Да, все обойдется. Благодарю вас. Увидимся в следующий Канун дня всех святых[2]. Приглашаю на свидание.

— О, да вы шутник! — рассмеялась библиотекарша. — Будь у нас такой праздник, не сомневайтесь, я бы обязательно пришла на свидание.

— Но праздника нет. Его тоже сожгли на Большом костре, — напомнил ей Лэнтри.

— Да, он сгорел, как и все остальные, — согласилась девушка. — Доброй ночи.

— Доброй ночи.

Он покинул библиотеку.

О, каким осторожным ему следует быть, чтобы сохранять хрупкое равновесие и не переходить грань в этом странном мире! Как гироскоп, он должен бесшумно вращаться с огромной скоростью, сохраняя устойчивость, а главное — он должен побольше молчать. Блуждая после восьми вечера по улицам, он заметил, что не все они так уж ярко освещены. На каждом углу, как положено, стоял фонарь, но чем дальше в глубь улицы или переулка, тем хуже освещение.

Неужели эти странные люди не боятся темноты? Невероятная глупость! Все люди боятся темноты. Даже он боялся ее, когда был ребенком. Бояться темноты так же естественно для человека, как испытывать чувство голода.

Мимо сломя голову промчался мальчишка, а за ним еще шестеро. Они громко и весело смеялись и кричали, валяясь в прохладной, пожухлой осенней траве и опавших листьях. Лэнтри подождал несколько минут, прежде чем обратиться к одному из них, маленькому мальчугану, решившему передохнуть. Он отдувался, набирая в легкие воздух и пыжась, словно пытался надуть прохудившийся бумажный пакет.

— Зачем же так стараться? — заметил, подойдя, Лэнтри. — Этак совсем выдохнешься.

— Ну и что? — ответил мальчуган.

— Не скажешь ли мне, — продолжал Лэнтри, — почему фонари горят только в начале и в конце улицы, а посредине темно?

— А зачем это вам?

— Я учитель и хотел проверить, знаешь ли ты или нет?

— Потому что в середине улицы они не нужны, — бойко ответил малыш.

— Но скоро совсем станет темно? — продолжал расспрашивать Лэнтри.

— Ну и что? — ответил мальчишка.

— Разве ты не боишься темноты?

— Чего?

— Темноты, — терпеливо пояснил Лэнтри.

— Хо-хо! — воскликнул мальчик. — Чего это я стану ее бояться?

— Будет темно, ничего не видно, — продолжал Лэнтри. — Для того и существуют фонари, чтобы в темноте не было страшно.

— Это дурацкое объяснение. Фонари нужны, чтобы видеть, куда идешь. Вот и все.

— Ты не понимаешь главного… — не унимался Лэнтри. — Ты хочешь сказать мне, что способен просидеть один-одинешенек где-нибудь на пустыре всю ночь и тебе не будет страшно?

— Страшно? От чего же?

— «От чего, от чего, от чего»! — передразнил его Лэнтри. — Глупый мальчишка! Да от темноты!

— Хо-хо!

— Ты не боишься забраться высоко в горы и остаться на всю ночь там один?

— Конечно не боюсь.

— А если останешься один в пустом заброшенном доме?

— Конечно нет.

— И не испугаешься?

— Конечно нет.

— Ты просто лгун!

— Не смейте обзывать меня плохими словами! — крикнул мальчишка. Лэнтри понял, что зарвался, употребив такое обидное слово. Обвинение во лжи, пожалуй, самое сильное оскорбление для человека.

Это маленькое чудовище окончательно вывело Лэнтри из себя.

— Посмотри-ка на меня, — потребовал он от мальчишки. — Смотри мне в глаза!

Мальчик с подозрением посмотрел на него.

Лэнтри оскалил зубы, скрючил пальцы наподобие когтей и потянулся к нему, гримасничая и кривляясь. Лицо его, скорченное в гримасу, стало похожим на маску ужаса.

— Хо-хо! — воскликнул, заинтересовавшись, мальчуган. — Какой вы смешной.

— Что ты сказал?

— Вы очень смешной. А ну-ка сделайте еще эту гримасу. Ребята, идите сюда! Этот человек умеет показывать смешные фокусы!

— Нет, нет, не надо.

— Сделайте еще разок, сэр.

— Ничего, ничего, спокойной ночи, малыш. — Лэнтри пустился наутек.

— Спокойной ночи, сэр! Остерегайтесь темноты! — крикнул ему вдогонку мальчуган.

Из всех известных ему человеческих глупостей самой необъяснимой, вредоносной и лживо-лицемерной была эта! Такого идиотизма он еще не встречал. Отнять у детей право на фантазию, лишить их воображения! Зачем тогда детство, если ты не в состоянии фантазировать, придумывать, видеть все по-своему?

Лэнтри перестал бежать и перешел на шаг, а затем, замедлив его, смог наконец поразмышлять и впервые дать себе оценку. Проведя рукой по лицу и даже укусив себя за палец, он наконец сообразил, что стоит посреди улицы. Ему стало не по себе. Он поспешил подойти к фонарю на углу. «Так будет лучше», — подумал он, протянув к свету фонаря руки, как это делает человек, когда хочет согреть их у приветливого огня.

Он прислушался. Царила ночная тишина, был слышен лишь стрекот цикад. Блеснула зарница — это в небе прорезала свой след ракета, издав звук не громче звука от взмаха факелом в ночи.

Лэнтри впервые попытался прислушаться к себе и гадал, что же в нем такого необычного. Прежде всего, его поразило то, как безмолвно его тело. Ноздри и легкие не издавали ни единого звука. Они не втягивали кислород и не отдавали обратно углерод — они полностью бездействовали. Волоски в его ноздрях не шевелились от вдоха или выдоха. Он не слышал тех приятных мурлыкающих звуков, которые порой издает человек, когда дышит. Странно и непривычно не слышать их теперь. А ведь когда он был жив, он к ним особенно не прислушивался, хотя знал, что дышать — это значит жить. Мог ли он предполагать, что будет так тосковать по ним теперь, когда он мертв?

Он припомнил, как иногда, внезапно проснувшись ночью, он вдруг отчетливо слышал собственное дыхание, как его ноздри легко вдыхали и выдыхали воздух, а потом он прислушивался к глухим сильным толчкам крови в висках, ушах, в горле, на запястьях, в груди и чреслах. Эти ритмы его живого тела остались теперь лишь в воспоминаниях. Нет пульса на запястьях и на шее, его грудь неподвижна, он не чувствует тока крови в своих жилах, совершающей свой круг. Прислушиваться к себе теперь — это все равно что приложить ухо к холодному мрамору статуи.

И все же он жил. Вернее, он передвигался. Как это могло случиться? Вопреки всяким научным объяснениям, теориям и догадкам?

Это стало возможным лишь по одной, и только одной причине.

Ненависть.

Его кровью была ненависть. Она текла в его жилах, она двигала им. Она была его сердцем, которое не билось, это правда, но было теплым. Он испытывал… Что же? Негодование. Зависть. Это они сказали ему, что он более не может лежать на кладбище в гробу. Он хотел бы там остаться. У него и в помыслах не было подняться, выйти и бродить вокруг. Его вполне устраивало все эти века покоиться на кладбище, лежать глубоко под землей и слышать, но не чувствовать движение жизни вокруг — тонкий, как тиканье часов, звук миллиардов сердец различных насекомых, движение червей в земной толще, похожее на неторопливый ход мыслей.

Но пришли они и велели: «Вставайте и марш в печь!» Есть ли что унизительней для человека? Кто имеет право указывать ему, что делать? Если человеку сказать, что он мертв, он может воспротивиться этому. Если ему твердить, что вампиров и всего прочего нет и все это выдумка, он назло сам станет вампиром. Если утверждать, что мертвый не восстанет и не пойдет, он обязательно попробует сделать это. Если вы начнете убеждать его, что убийств больше не бывает, он станет сам совершать их. Человек целиком и полностью соткан из этих противоречий. И виною тому дела и поступки невежественного большинства. Оно не ведает, что творит зло. Его надо проучить. Он им всем покажет! Солнце — это хорошо, темная ночь — тоже хорошо. Не надо бояться темноты, говорят они.

А темнота — это страх, безмолвно кричал он, глядя на домики городка. Темнота создана, чтобы быть контрастом свету. Все должны пугаться ее, вы слышите! Так всегда было заведено в этом мире. Эй, вы, уничтожители Эдгара Аллана По и прекрасного, щедрого на красивые слова Лавкрафта, вы, предавшие сожжению веселый праздник, Канун дня святых, и тыквенные маски с зажженными в них свечами. слушайте меня и остерегайтесь! Я сделаю ночь тем, чем она была однажды, до того как человек начал с ней бороться, строя свои ярко освещенные неоном города и неправильно воспитывая своих детей.

Словно в ответ ему, низко летящая ракета гордо распустила в небе свой огненный хвост. Лэнтри вздрогнул и попятился.

4

До маленького городка Сайнс-Порт было всего десять миль. Он проделал этот путь пешком и на рассвете был почти у цели. Но и здесь ему не повезло. В четыре утра его нагнала серебристого цвета машина и, поравнявшись, замедлила ход.

— Привет, — окликнул его человек, сидевший за рулем.

— Привет, — устало ответил Лэнтри.

— Почему вы идете пешком? — спросил человек.

— Я иду в город.

— Почему вы не на машине?

— Мне нравится ходить пешком.

— Сейчас этого никто не делает. Вам нездоровится? Могу я вас подвезти?

— Благодарю, но я люблю ходить пешком.

Человек помедлил, раздумывая, а затем захлопнул дверцу машины:

— Доброй ночи.

Когда машина скрылась из виду, Лэнтри свернул в придорожный лесок. Этот мир переполнен доброжелателями. Господи, даже пройтись пешком нельзя, без того чтобы не заподозрили, что у тебя с головой неладно. Это ему урок. Он больше не должен ходить пешком, придется ездить. Надо было принять приглашение этого типа.

Остаток ночи он шел не по шоссе, а вдоль него и держась на достаточном расстоянии, чтобы вовремя спрятаться в кустарнике, если снова появится какая-нибудь машина. Когда рассвело, он спрятался на дне сухой дренажной канавы и закрыл глаза.

Сон был совершенен, как первая снежинка.

Он видел могилу, в которой лежал в глубоком сне многие столетия. Он слышал шаги могильщиков, когда рано утром они пришли на кладбище, чтобы закончить свою работу.

— Подай-ка мне лопату, Джим.

— На, держи.

— Подожди, не начинай.

— В чем дело?

— Посмотри-ка сюда. Мы вчера не закончили до конца раскапывать эту могилу, так или не так?

— Так.

— В ней оставался гроб, так или не так?

— Оставался.

— А теперь взгляни на гроб, он открыт!

— Ты перепутал могилы.

— Что написано на надгробном камне?

— Лэнтри, Уильям Лэнтри.

— Это он, он! Но его здесь нет!

— Что могло с ним случиться?

— Откуда мне знать? Еще вчера в гробу лежало тело.

— Откуда ты знаешь, что оно там лежало? Мы в гроб не заглядывали.

— Черт побери, пустые гробы не хоронят! Он был там. А теперь его нет.

— А может, этот гроб был все-таки пустой?

— Не будь дурнем. А ну принюхайся! В гробу лежал мертвец.

Наступило молчание.

— Думаешь, кто-то украл его?

— Зачем?

— Из любопытства, например.

— Не будь смешным. Теперь никто не ворует и не берет чужого.

— Тогда остается лишь одно объяснение.

— Какое?

— Он сам встал из гроба и ушел.

Снова молчание.

Почему молчание? В своем темном сне Лэнтри ожидал услышать смех. Но смеха не было. Вместо него один из могильщиков, после долгих размышлений, наконец сказал:

— Да, так оно, должно быть, и случилось. Он встал и ушел.

— Интересная получается история, если подумать, — ответил другой.

— И вправду интересная, не так ли?

Снова тишина.

Лэнтри проснулся. Это был всего лишь сон, но как похож на явь. Как странно беседовали эти двое могильщиков. Странно, но правдоподобно. Именно так должны были говорить люди из будущего мира. Люди из будущего. Лэнтри невесело усмехнулся. Тебе кажется, что это анахронизм. Нет, это было будущее. Это происходит сейчас. Не три столетия назад, а сегодня, сейчас, и не в какое-то другое время. На дворе не двадцатый век. Как просто эти двое из его сна сказали и тут же поверили, что «он встал из гроба и ушел»! И что это… «интересная история… если подумать». Она и вправду «интересная». Ни у того, ни у другого не дрогнул голос, никто из них с опаской не оглянулся, ни у одного не дрогнула рука, державшая лопату. Их абсолютно честные, логически мыслящие мозги нашли лишь одно объяснение: никто не мог украсть мертвое тело, ибо теперь «никто не крадет». Просто мертвец сам встал и ушел. Только мертвец смог сам это сделать. Из немногих случайно оброненных слов Лэнтри смог заключить, что думают могильщики обо всем этом: в течение нескольких сотен лет в гробу лежал человек, который не был окончательно мертвым, а как бы в забытьи. Шум и грохот на кладбище разбудили его.

Кто не знает рассказов о маленьких зеленых лягушках, которые тысячелетиями лежат вмерзшими в грунт или кусок льда, оставаясь живыми, и еще как живыми! Когда ученые находили их и брали в руки как кусочки цветного мрамора, лягушки оживали от тепла ладони, хлопали глазами, прыгали и начинали резвиться. Вполне логично, что могильщики поверили в то, что Уильям Лэнтри ожил таким же образом.

А что если в ближайший день-два кто-нибудь да сопоставит все события, происшедшие за это время? Что если кому-то вздумается связать исчезновение мертвеца с кладбища со взрывом Крематория в городе? Если человек по фамилии Берк, бледнолицый астронавт, вернувшийся с Марса, снова посетит библиотеку и попросит молодую библиотекаршу дать ему кое-какие книги, а та ответит ему: «О, ваш друг Лэнтри был здесь вчера». А Берк ответит: «Какой Лэнтри? Я не знаю такого». Тогда библиотекарша обиженно воскликнет: «Значит, он солгал?» А люди в этом мире уже не лгут. Тогда, случай за случаем, кусочек за кусочком, сложится общая картина. Появление в городе человека с бледным лицом, которое не должно быть бледным, человека, зачем-то солгавшего в библиотеке, когда люди давно уже не лгут, человека, встреченного на шоссе идущим пешком, когда все давно пешком не ходят, — если все это сопоставить с исчезновением тела с кладбища, а также со взрывом Крематория и еще… и еще…

Они доберутся до него, думал Лэнтри. Его обязательно найдут. Найти его совсем нетрудно. Он ходит пешком, он лжет, у него бледное лицо. Они обязательно найдут его, схватят и зажарят в печи ближайшего же Крематория. И тогда, мистер Лэнтри, ты будешь готов, как индейка ко Дню благодарения!

Есть лишь один выход, радикальный и окончательный. Он чувствовал, как в нем снова поднимается волна гнева. Уста его были раскрыты, темные глаза сверкали, тело горело и по нему пробегала дрожь. Он будет убивать, убивать, убивать! Он должен превратить врагов в своих друзей, в таких же людей, как он, которые вопреки всему ходят, хотя не должны, и разительно выделяются своей бледностью среди краснощеких и загорелых местных здоровяков. Он должен убивать, убивать и снова убивать. Ему нужны мертвые тела, трупы. Он должен уничтожать крематории один за другим, печь за печью. Взрыв за взрывом, смерть за смертью. Когда все крематории будут лежать в развалинах, а наспех созданные морги будут забиты жертвами взрывов, тогда он, Лэнтри, начнет искать друзей и вербовать себе помощников во имя общей цели.

Прежде чем им удастся выследить его, схватить и убить, он должен нанести удар первым. Пока он еще в безопасности, он может убивать, не опасаясь за себя. Нынешнее население не расположено убивать. Это дает ему гарантию некоей безопасности. Лэнтри вылез из канавы и вышел на шоссе.

Вынув нож из кармана, он приготовился остановить первую машину.

Все было похоже на салют четвертого июля, в День независимости!

Огромный фейерверк, каких здесь не бывало, и Крематорий в городке Сайнс-Порт лопнул пополам и разлетелся на куски. Падая, они вызывали тысячи новых малых взрывов, прозвучавших как эхо первого, большого салюта. Горящие осколки падали на крыши домов, сжигали сады. Они разбудили жителей города для того, чтобы через мгновение те уснули, уже навсегда.

Уильям Лэнтри, сидя за рулем чужой машины, настроился на радиоволну. В результате взрыва Крематория погибло четыреста человек: многие в рухнувших домах, а другие от металлических осколков.

Готовится помещение для временного морга…

Далее следовал адрес.

Лэнтри аккуратно записал его в блокнот.

Так можно ехать, размышлял он, из города в город, из страны в страну и уничтожать Печи, эти Столпы Огненные, пока все прекрасные стерильные сооружения, вместилища огня и символы очищения, не станут грудами развалин. Потом можно довести до сотни тысяч.

Он нажал на педаль скоростей и, довольно улыбаясь, въехал в темные улицы города.

Коронер реквизировал старые городские склады. С полуночи до четырех утра серые санитарные машины, тихо шурша по мокрому асфальту, доставляли сюда тела погибших. Их укладывали рядами на холодный цементный пол и накрывали белыми саванами. Это продолжалось до половины пятого утра. Доставлено было около двухсот тел.

А потом все ушли. Никто не остался сторожить мертвых. А зачем? Все равно это бесполезно. Пусть мертвые стерегут мертвых.

Около пяти часов утра, когда на востоке забрезжил рассвет, тонкой струйкой потянулись родственники погибших опознавать сыновей, отцов, матерей и других близких. Они торопливо входили и еще поспешнее уходили. Но к шести утра, когда наступил рассвет, склады опустели.

Уильям Лэнтри пересек широкую, мокрую от дождя улицу и вошел.

В руках у него был голубой мелок.

Он прошел мимо коронера, стоявшего в дверях и разговаривавшего с двумя мужчинами.

— …Завтра же отвезите тела в Крематорий в Меллин-Тауне… — услышал Лэнтри удаляющиеся голоса.

Его шаги по цементному полу почти не отдавались эхом. Он испытывал непонятное облегчение, бродя между укутанными в белое телами. Он был среди своих, и, главное, он сам создал нужную ему ситуацию! Он убил их всех. Он обеспечил себе поддержку большого количества послушных друзей.

Следит ли за ним коронер? Лэнтри повернул голову. Нет. Здесь тихо, пусто и полумрак от серого осеннего рассвета. Коронер и его два помощника уже перешли на другую сторону улицы. Там у тротуара остановилась машина, и коронер заговорил с человеком за рулем.

Уильям Лэнтри, не теряя времени, принялся за дело. Он стал чертить голубым мелком на полу возле каждого тела пентаграммы, магические знаки. Двигаясь быстро, он рисовал их не останавливаясь и то и дело бросал быстрые взгляды через улицу на коронера. Отметив пентаграммой около сотни тел, он наконец выпрямился и сунул мелок в карман.

Теперь наступило время всем людям доброй воли прийти на помощь их партии, наступило время всем добрым людям помочь ей…

Он лежал под землей не одно столетие, но не оставался равнодушным к делам и мыслям сменявшихся эпох и поколений. Он впитывал все как губка, и теперь, словно в насмешку, в памяти всплывала, и не в первый уже раз, черная пишущая машинка, отстукивающая ровные строчки черных букв, слагая нужные слова:

«…наступило время всем людям доброй воли, всем добрым людям помочь… Уильяму Лэнтри».

И еще:

«Восстань, любимая, и мы пойдем…»

«Проворный рыжий лис перепрыгнул…» А здесь явно нужен парафраз: «Восставший мертвец ловко перепрыгнул через развалины Крематория…»

«Лазарь восстал из гроба…»

У него есть нужные слова. Надо только суметь сказать их так, как это говорили в прежние века. Он возденет руки к небу и произнесет заклинания, а они поднимут мертвых из гроба, заставят их встать и пойти.

А когда это сбудется, он проведет их всех по городу и они станут убивать, но убитые воскреснут и тоже пойдут с ними. К концу дня у него будут тысячи верных друзей. А как же наивные доверчивые люди, живущие сейчас, в этот год, в этот день и час? Они будут застигнуты врасплох и потерпят сокрушительное поражение, ибо не ждут войны. Они не поверят, что война возможна, а она будет закончена прежде, чем они поймут, что подобная нелепость все же может произойти.

Лэнтри воздел руки горе, уста его раскрылись, и он произнес первые слова, сначала тихо, распевно, совсем шепотом, потом все громче. Он повторял и повторял заветные слова, раскачиваясь и закрыв глаза Речь его убыстрялась. Он бродил среди мертвых тел, произнося слова заклинаний. Как зачарованный он сам вслушивался в них и время от времени, нагибаясь, чертил голубые пентаграммы, как это делали давно забытые всеми кудесники, маги, колдуны. Он улыбался, он был уверен в себе. Он ждал того момента, когда дрожь пробуждения пробежит по неподвижным телам и он увидит, как они встают!

Руки его были воздеты, он кивал в такт словам и говорил, говорил. Вскоре он уже жестикулировал, голос стал совсем громкий, глаза горели, тело напряглось.

— Час пришел! — яростно выкрикнул он. — Восстаньте!

Но ничего не произошло.

— Восстаньте из мертвых! — кричал он в исступлении.

Голубые тени в складках белых саванов на застывших телах остались неподвижны.

— Слушайте меня и поднимайтесь! — продолжал кричать он.

Где-то вдали со свистом промчалась машина.

Лэнтри кричал, он молил, он склонялся над каждым телом и умолял, как о чем-то очень важном, личном. Но мертвые молчали. Он метался между ровными белыми рядами, заламывая руки, нагибаясь и вновь чертя голубые символы.

Лэнтри, белее саванов на убитых, судорожно облизывал пересохшие губы и молил:

— Поднимайтесь, вы должны! Ведь так всегда было… Тысячелетиями одного магического знака, одного лишь слова было достаточно, чтобы поднять мертвых из гроба. Всегда было так, почему же не сейчас, почему? Вставайте, пока они не вернулись!

На склады опустилась тень. Под остальными балками перекрытий царила тишина. Лишь внизу неистовствовал одинокий человек.

Лэнтри наконец умолк.

В широко распахнутые двери были видны небо и угасающие утренние звезды.

Был две тысячи триста сорок девятый год.

Глаза Лэнтри потухли, руки опустились и повисли как плети. Он был неподвижен.

Когда-то давным-давно люди пугались, если в доме начинал гулять ветер. Они брали в руки распятия или ядовитые цветки аконита. Они верили в воскрешение мертвых, в летучих мышей-вампиров и белых волков. А пока они верили в то, что все это существовало: ожившие мертвецы, вампиры и белые волки, рожденные воображением человека, они становились реальностью.

Но…

Лэнтри посмотрел на тела под белыми покровами.

Эти люди ни во что подобное не верили.

Да, они не верили и не поверят и теперь. Им трудно представить себе, что мертвецы могут воскреснуть. Для мертвых есть лишь одна дорога — в Печь. Суеверия и сомнения не мучили их, они не боялись темноты, этот страх им был неведом. Ходячие мертвецы — да ведь это абсурд! На дворе две тысячи триста сорок девятый год, не забывайте об этом!

Вот почему эти мертвые не восстанут. Их тела останутся безжизненными, холодными и плоскими. Им не помогут заклинания и суеверные обряды. Ничто не может заставить их встать и пойти. Они мертвы и знают об этом!

Он снова был один.

Еще совсем недавно эти люди были живы, разъезжали в своих жуках-автомобилях, умеренно выпивали в маленьких полутемных барах у дороги, любили своих женщин и вели беседы о чем-то простом, будничном, добром и понятном.

Но он-то, Лэнтри, не был жив!

Его способность двигаться, благодаря силе трения, создала всего лишь иллюзию теплоты в его мертвом теле.

Перед ним двести трупов, поспешно свезенных в пустые городские склады. Первые за столетие покойники, которым позволили пролежать на холодном цементном полу неположенные несколько часов. Первые, кто не угодил сразу же в Крематорий и не вылетел в Большую трубу в виде легкого фосфоресцирующего дымка.

Казалось, он должен быть счастлив, находясь среди них.

Но, увы, это было не так.

Они были по-настоящему мертвы.

Они не узнали, да и не поверили бы, что мертвые могут ходить, даже если сердце остановилось. Они были мертвее мертвых.

Он снова один и более одинок, чем любой человек на свете. Холод одиночества вползал в его тело, добирался до груди, чтобы тихо прикончить его.

Уильям Лэнтри инстинктивно обернулся и чуть не вскрикнул.

Он был не один. Кто-то вошел в помещение складов. Лэнтри разглядел высокого седоволосого человека в легком светлом пальто, но без шляпы. Как долго он находится здесь?

Лэнтри понял, что более не может здесь оставаться, и, повернувшись, направился к выходу. Минуя незнакомца, он бросил на него торопливый взгляд. В глазах того было любопытство. Неужели он слышал, как Лэнтри кричал на мертвецов, как заклинал и молил их? Неужели он что-то заподозрил? Лэнтри замедлил шаги. Видел ли седой мужчина, как он рисовал голубые пентаграммы? Поймет ли он, что это символы древних магических заклинаний? Возможно, нет.

В дверях Лэнтри остановился. На мгновение ему вдруг захотелось тоже лечь на пол и снова стать мертвым, чтобы его подняли и молча повезли по улицам к какой-нибудь дальней жаровой трубе, где тихо шелестящее пламя превратит его в горстку пепла. Если он опять один и у него нет шансов создать армию единомышленников, для чего ему оставаться здесь? Убивать? Ну убьет он еще несколько тысяч. Что от этого изменится? Все равно рано или поздно они его поймают.

Он посмотрел на холодное небо.

Пролетела ракета, оставив на нем огненный след.

Среди миллиардов звезд красным огнем горела планета Марс.

Марс. Библиотека. Молодая библиотекарша и их беседа о тех, кто вернулся из космоса. Гробницы на Марсе.

Лэнтри чуть не закричал, так ему захотелось, протянув руку, коснуться Марса. Волшебная прекрасная звезда, добрая звезда, пробудившая в нем новую надежду! Если бы его сердце не было мертво, оно сейчас бы бешено забилось, лоб стал бы влажным от пота, кровь стучала бы в висках, а из глаз полились бы настоящие слезы!

Он должен попасть в то место, откуда взлетают в воздух ракеты. Чего бы это ему ни стоило, он должен улететь на Марс! Там он отыщет эти гробницы, а в них останки умерших марсиан. Он готов поклясться той ненавистью, что в нем еще осталась, что среди мертвых на Марсе найдутся те, кто поймет его, встанет из гроба и пойдет за ним ради общего дела. Это древняя цивилизация, не похожая на земную. Она скорее близка древнеегипетской, если библиотекарша сказала ему правду о гробницах. Ведь древнеегипетская цивилизация — это сплав темных предрассудков и ночных кошмаров предшествующих веков. Такой была прекрасная планета Марс.

Ему не следует привлекать к себе внимание. Его движения и походка должны быть спокойными. А ему так хотелось убежать отсюда без оглядки, хотя это было бы роковой ошибкой. Седой мужчина продолжал поглядывать на него, когда остановился в дверях. И к тому же кругом людно. Если бы что-то произошло, силы были бы неравными. До сих пор он расправлялся с ними поодиночке.

Покидая склады, Лэнтри заставил себя остановиться на ступеньках крыльца. Седоволосый мужчина тоже вышел и посмотрел на небо. Лэнтри показалось, что он сейчас заговорит с ним, но, порывшись в карманах, мужчина вынул пачку сигарет.

5

Так они стояли перед входом в импровизированный морг: высокий розоволицый седой мужчина и он, Лэнтри. У обоих руки были в карманах.

Вечер был прохладным, светила похожая на белую ракушку луна, посеребрив крышу дома, кусок мостовой и темную гладь реки.

— Хотите сигарету? — Мужчина протянул Лэнтри пачку.

— Благодарю.

Они закурили. Мужчина смотрел на бескровные губы Лэнтри.

— Холодный вечер.

— Да, холодный.

Они переминались с ноги на ногу.

— Ужасное происшествие.

— Ужасное.

— Так много жертв.

— Да, много.

Лэнтри чувствовал, как колеблются весы, а он словно гирька, брошенная на них. Мужчина как будто не смотрел на него, но слушал и пытался понять. Достаточно положить перышко на чашу весов, и равновесие будет нарушено. Ему хотелось бежать от этих весов и брошенных на их чаши гирь. Наконец седой мужчина представился:

— Меня зовут Макклюр.

— У вас есть друзья в морге? — спросил Лэнтри.

— Нет. Лишь случайные знакомые. Ужасный случай.

— Да, ужасный.

Весы были спокойны. По улице промчалась машина, шурша всеми своими семнадцатью шинами. Лунный свет упал на крохотный городок далеко в темных горах.

— Послушайте, — промолвил Макклюр.

— Да?

— Вы сможете ответить мне на вопрос?

— Буду рад. — Лэнтри нащупал нож в кармане.

— Вас зовут Лэнтри? — наконец отважился спросить седоволосый.

— Да.

— Уильям Лэнтри?

— Да.

— Значит, вы тот человек, который два дня назад покинул кладбище в Сэлеме, я прав?

— Да.

— Слава Богу! Я рад познакомиться с вами, Лэнтри! Мы все искали вас последние двадцать четыре часа!

Седоволосый мужчина схватил Лэнтри за руку и тряс ее, а другой рукой похлопывал по спине.

— Что вы, что вы? — испуганно повторял Лэнтри.

— Господи, почему вы убежали? Разве вы не понимаете, какой это для нас момент? Мы жаждем побеседовать с вами.

Макклюр улыбался, он сиял. Еще пожатие руки, похлопывание по спине.

— Я так и думал, что это вы!

Он просто сумасшедший, решил Лэнтри. Не иначе как сумасшедший. Я разрушил их крематории, убил столько людей, а он радостно пожимает мне руку. Сумасшедший!

— Можно вас пригласить во дворец? — спросил Макклюр, беря его под локоть.

— К-к-а-кой дворец? — отшатнулся Лэнтри.

— Во Дворец науки, разумеется. Не часто приходится видеть случаи оживления людей. У некоторых животных и насекомых это наблюдается, но чтобы такое произошло с человеком, — просто невиданный случай. Вы придете?

— В чем дело? — гневно уставился на него Лэнтри. — Что это означает?

— Мой дорогой друг, что вы имеете в виду? — ошеломленно спросил седой мужчина.

— Так, ничего. Это единственная причина, зачем я вам нужен?

— Какая же еще может быть причина, мистер Лэнтри? Вы не представляете, как я рад встретиться с вами! — Он чуть ли не пританцовывал от восторга. — Я так и подумал, когда мы вместе оказались в морге. У вас бледный цвет лица, вы по-особому курите сигареты, и множество других вещей, ощущаемых почти подсознательно. Это действительно вы, не так ли?

— Да, это я, Уильям Лэнтри, — сухо ответил он.

— Отличный парень! Пойдемте!

Машина неслась на большой скорости по еще безлюдным улицам. Макклюр не закрывал рта

Лэнтри сидел и слушал, несколько ошарашенный всем, что произошло. Этот дурак Макклюр, кажется, не зная того, оказывает ему немалую услугу. Глупцу-ученому, или кто там он есть, невдомек, кого он подцепил, с какой опасностью он играет! Нет, иного не может быть! Для него он лишь интересный случай анабиоза. О том, как Лэнтри опасен, он, конечно, не подозревает. Куда там, ему это и в голову не придет.

— Конечно, конечно, — осклабясь, продолжал Макклюр. — Вы не знали, к кому обратиться, у кого спросить. Все здесь вам непривычно и непонятно.

— Да.

— Я так и полагал, что вечером вы посетите морг! — радостно воскликнул Макклюр.

— О? — насторожился Лэнтри.

— Да. Это даже трудно объяснить. Не знаю, с чего начать. У вас, древних американцев, очень странные представления о смерти. Вам довелось долго находиться среди мертвых, и я подумал: вас обязательно заинтересует взрыв Крематория, морг и прочее. Я понимаю, мое объяснение не убедительно, возможно даже глупо, но у меня было такое чувство, что именно так вы и поступите. Я терпеть не могу всякие предчувствия, но здесь я не ошибся. Вы, наверное, назвали бы это интуицией, не так ли?

— Возможно.

— И вы пришли.

— Пришел, — согласился Лэнтри.

— Вы голодны?

— Я уже поел.

— Как вы попали в наш город?

— Автостопом.

— Как?

— На попутных автомашинах.

— Невероятно!

— Пожалуй что так. — Лэнтри смотрел на мелькающие мимо дома. — Сейчас эпоха космических путешествий, не так ли?

— Мы уже лет сорок летаем на Марс.

— Даже не верится. А эти большие трубы в центре каждого города?

— Трубы? Разве вы не знаете? Это крематории. О, конечно, в ваше время ничего такого не было. Но сейчас что-то неладно с ними. Взорвался Крематорий в Сэлеме, затем у нас, и все это за двое суток. Вы, кажется, что-то хотели сказать. Что же?

— Я просто думаю, — сказал Лэнтри, — мне повезло, что я смог выбраться из могилы: ведь меня могли сжечь в одном из ваших крематориев.

— Вполне возможно.

Лэнтри рассеянно нажимал кнопки на щитке. Нет, он не полетит на Марс. Его планы изменились. Если этот глупец не способен распознать акт насилия, даже если он совершается у него под носом, пусть умирает дураком. Если они не связывают два взрыва с исчезновением мертвеца, тем лучше для него. Если им нравится так заблуждаться, что ж, это их право. Им невдомек, что кто-то может быть злым, подлым, жестоким. В таком случае да поможет им Бог. Он потер руки от удовольствия. Нет, Лэнтри, друг мой, тебе нечего сейчас отправляться на Марс. Раньше посмотрим, как можно подорвать все это изнутри. Времени у тебя много. Взрывы крематориев можно отложить на недельку. Надо быть осторожным. Новые взрывы, того и гляди, заставят их призадуматься.

Макклюр продолжал тараторить:

— Разумеется, мы не собираемся так сразу обследовать вас. Вам надо отдохнуть. Я приглашаю вас к себе, в свой дом.

— Благодарю. Я сейчас не расположен подвергаться осмотрам и изучению. Времени у нас достаточно, можно сделать это и через недельку-другую.

Машина остановилась перед домом, они вышли.

— Полагаю, вам надо выспаться, — заботливо заметил Макклюр.

— Я спал несколько веков. Теперь буду рад пободрствовать. Я ничуть не устал.

— Отлично. — Макклюр, открыв дверь дома, тут же направился к бару. — Нам не помешает выпить.

— Вы пейте, — ответил Лэнтри. — Я потом. Сейчас мне хочется только сесть.

— О, разумеется, садитесь, прошу вас. — Макклюр приготовил себе коктейль. Обведя взглядом гостиную, он перевел его на Лэнтри и, держа стакан в руке, как бы призадумался, склонив голову набок и заложив язык за щеку. Затем, пожав плечами, он помешал круговыми движениями содержимое стакана и, медленно подойдя к креслу, наконец сел. Малыми глотками он принялся пить коктейль. Казалось, он к чему-то прислушивается.

— Сигареты на столе, — предложил он гостю.

— Благодарю. — Лэнтри взял сигарету и закурил. Какое-то время он молчал.

Я слишком легко со всем соглашаюсь. Возможно, мне следовало бы убить его и тут же скрыться. Он единственный, кто отыскал меня, размышлял Лэнтри. А что если это ловушка? Может, Макклюр просто ждет полицию, или что там у них есть вместо полиции. Он посмотрел на хозяина. Нет, он не ждет полицию. Он ждет чего-то другого.

Макклюр молчал. Он изучал лицо гостя, его руки и долго смотрел на грудь Лэнтри, сохраняя полную невозмутимость. И все это время он медленными глотками пил коктейль. Наконец глаза Макклюра остановились на ногах Лэнтри.

— Где вы раздобыли эту одежду? — неожиданно спросил он.

— Попросил, и мне ее дали. Очень благородно со стороны этого человека.

— Вы еще успеете убедиться в том, что мы все здесь такие. Стоит только нас попросить.

Макклюр снова умолк. Но глаза его говорили. Только глаза. Он снова отпил несколько глотков хереса.

Где-то тикали часы.

— Расскажите мне о себе, мистер Лэнтри, — наконец попросил он.

— Рассказывать нечего.

— Вы скромничаете.

— Едва ли. Прошлое вам и без меня известно. А вот я ничего не знаю о будущем или, вернее, о сегодняшнем дне и о вчерашнем тоже. Лежа в гробу, едва ли что-либо узнаешь.

Макклюр молчал. Он на мгновение подался вперед, но тут же снова опустился на спинку кресла.

Они никогда не заподозрят меня, думал Лэнтри. Они не суеверны, они просто не верят, что мертвые могут ходить. Поэтому я в безопасности, успокаивал себя Лэнтри. Я постараюсь оттягивать как можно дольше медицинское освидетельствование. Они люди вежливые и принуждать не станут. А за это время я все подготовлю для полета на Марс. А там я займусь гробницами и составлю план. Черт возьми, как все просто! До чего же простодушны и наивны эти люди будущего.

Макклюр, сидевший напротив, молчал уже минут пять. Он словно окоченел. Живые краски медленно уходили с его лица, как капли уходят из пипетки, когда нажмешь на резиновый баллончик. Подавшись вперед, он, однако, ничего не сказал, а лишь протянул Лэнтри сигарету.

— Спасибо, — поблагодарил тот.

Макклюр опять глубоко опустился в кресло и закинул ногу на ногу. Казалось, он не смотрел на гостя и вместе с тем следил за каждым его движением. Лэнтри снова охватило неприятное ощущение утраты равновесия. Чаши весов качнулись. Макклюр был похож на поджарую гончую во главе стаи, прислушивающуюся к тому, что, кроме нее, не слышит более никто. Есть такие крохотные серебряные свистки, звук которых улавливает лишь ухо охотничьей собаки. У Макклюра был вид, будто он ждал, настороженно и терпеливо, сигнала невидимого свистка. Об этом говорили его глаза, полуоткрытые, пересохшие от волнения губы и трепещущие ноздри.

Лэнтри, посасывая сигарету, беспрестанно пускал в воздух клубы дыма. А Макклюр, похожий на рыжего гончего пса, ощетинившись, прислушивался к чему-то, кося глазом. В нем гнездился страх. Он, как и звук невидимого свистка, угадывался лишь той частью подсознания, с которой по чуткости не сравнимы ни человеческий слух, ни зрение или обоняние.

В комнате стояла такая глубокая тишина, что, казалось, если прислушаться, будет слышен звук поднимающегося в воздух сигаретного дыма, уходящего под потолок. Макклюр был термометром, аптечными весами, настороженной гончей, лакмусовой бумагой, антенной или всем этим одновременно. Лэнтри не шелохнулся. Возможно, охватившее его беспокойство пройдет, как это бывало и раньше. Макклюр тоже не менял позы в кресле. Молча кивнув, он указал гостю на графин с хересом. Лэнтри так же молча отказался. Они сидели, избегая глядеть друг на друга, только изредка бросали опасливые взгляды и тут же отводили их.

Макклюр словно одеревенел. Лэнтри заметил, как его впалые щеки становились все бледнее, рука сильнее сжимала стакан с хересом и в глазах было прозрение. Оно теперь не покинет его уже никогда.

Лэнтри сидел не двигаясь. Ибо просто не мог. Все, что происходило, буквально завораживало его, и ему не терпелось поскорее узнать, что будет дальше. Игру вел Макклюр, только он один.

— Вначале я подумал, что это первый случай психоза, который мне довелось увидеть, — наконец сказал Макклюр. — Я говорю о вас. Я думал: он убедил себя в этом, то есть Лэнтри убедил себя в том, что он безумен, и поэтому заставил себя совершить все эти маленькие шалости. — Макклюр был как бы во сне, но говорил не останавливаясь. — Я сказал себе: он намеренно не дышит носом. Я следил за вашими ноздрями, Лэнтри. За последний час волоски в них не шелохнулись. Но я решил, что этого недостаточно. Просто факт, который следует отметить. Этого недостаточно, уверял я себя. Он может дышать ртом. Он все это делает нарочно. А потом я предложил вам сигарету и увидел, как вы просто посасываете ее и пускаете дым, посасываете и дымите, вот и все. Вы ни разу не выпустили дым через нос. Я сказал себе: ну и что? Он не хочет вдыхать табачный дым. Что в этом плохого или подозрительного? Просто он предпочитает держать дым во рту, да, во рту. Но потом я посмотрел на вашу грудь. Я внимательно наблюдал за вами. Ваша грудь ни разу не поднялась и не опустилась при вдохе или выдохе. Она была неподвижной. Он вышколил себя, подумал я. Он управляет своим дыханием. Когда он уверен, что никто этого не видит, он дышит грудью. Вот как я продолжал уговаривать себя.

Речь его текла ровно, не прерываясь, в полной тишине комнаты. Макклюр произносил слова как в гипнотическом сне.

— Я предложил вам выпить, но вы отказались. Ну что ж, он не пьет, подумал я. Разве это плохо? Все это время я внимательно следил за вами. Лэнтри нарочно задерживает дыхание, успокаивал я себя. Он просто валяет дурака Но сейчас, да, сейчас, я все понял. Теперь я знаю, как все это могло произойти. Вы хотите узнать, как мне это удалось? Сидя с вами в этой комнате, я не слышал вашего дыхания. Я ждал, ждал, но так и не дождался. Я не слышал биения вашего сердца и не слышал, как дышат ваши легкие. В комнате такая тишина. Глупости, сказал бы кто-нибудь другой. Однако я все знаю. Мне известно про Крематорий. К тому же я ощущаю разницу. Когда входишь в комнату, видишь человека на постели, то сразу же знаешь, посмотрит он на тебя, скажет ли что-нибудь или никогда уже не сделает ни того ни другого. Хотите смейтесь, хотите нет, но это чувствуешь мгновенно. Подсознательно. Это как свисток, который слышат собаки, но не слышит человек. Как тиканье часов. Ты слышишь его так долго, что вскоре перестаешь замечать. В комнате есть что-то особенное, когда в ней живой человек. Она становится совсем другой, когда в ней мертвец.

Макклюр на мгновение закрыл глаза. Поставив стакан, он помолчал еще какие-то секунды, а затем, взяв сигарету, затянулся пару раз и бросил ее в черную пепельницу.

— Я один в этой комнате, — сказал он.

Лэнтри безмолвствовал.

— Вы мертвы, Лэнтри, — продолжал Макклюр. — Мое сознание не воспринимает этих слов, да и не время для рациональных размышлений. Сейчас действуют чувства и подсознание. Сначала я подумал: этот человек считает себя мертвым, но воскресшим вновь, неким вампиром. Что в этом нелогичного? Ведь его действительно похоронили много столетий назад. Он вырос и был воспитан в мире предрассудков и низкого уровня культуры, поэтому, воскреснув, он вправе думать о себе такое. Это закономерно.

С помощью самогипноза он подчинил своей воле все функции своего организма, чтобы ничто не мешало его самообману и паранойе. Он умеет управлять своим дыханием и убеждает себя в том, что мертв, поскольку не слышит собственного тела. Его внутренний разум контролирует его способность не дышать. Он ничего не ест и не пьет. Возможно, ночью, во сне, какой-то частью своего подсознания, он и позволяет себе это, но он тщательно скрывает ото всех, даже от собственного затуманенного сознания, все присущие живому человеку признаки. Я ошибался, — заключил Макклюр. — Вы не безумец. Вы не обманываете самого себя. И еще меньше вы обманываете меня. Все это действительно лишено логики… все это пугает.

Вам нравится думать, что вы пугаете и меня тоже, не так ли? Я не знаю, кем вас считать. Вы очень странный человек, Лэнтри. Но я рад, что встретил вас. Это будет очень интересный научный доклад.

— Что плохого в том, что я мертв? — не выдержал Лэнтри. — Разве это преступление?

— Но вы должны признать, что это весьма необычно.

— И тем не менее разве это преступление?

— У нас нет преступлений, нет и уголовных судов. Мы обследуем вас, разумеется. Для того чтобы понять, кто вы и откуда взялись. Возможно, вы результат каких-то химических процессов, когда клетка в какое-то мгновение мертва, а потом оживает? Кто сможет нам сказать, что произошло. Но вы — результат невозможного. Этого достаточно, чтобы свести любого с ума.

— Вы отпустите меня, когда снимете отпечатки пальцев?

— Мы не станем вас задерживать против вашей воли. Если не хотите, чтобы вас обследовали, мы не будем этого делать. Но я надеюсь, вы не откажетесь помочь нам?

— Возможно, — согласился Лэнтри.

— Однако скажите мне, — не унимался Макклюр, — что вы делали в морге?

— Ничего.

— Когда я вошел, вы разговаривали.

— Мне просто было любопытно.

— Это неправда. Вы поступаете плохо, мистер Лэнтри. Говорить правду куда лучше. А правда состоит в том, что вы мертвы, вы — единственный в своем роде и очень одиноки. Вот вы и начали убивать людей, чтобы не быть одиноким.

— Что заставило вас прийти к такому выводу?

Макклюр рассмеялся:

— Простая логика, мой друг. Как только я узнал, что вы мертвец и… как бы это сказать… вампир, — Господи, что за глупое слово! — я тут же связал ваше появление со взрывом крематориев. До этого подозревать вас не было причины. Но когда недостающий кусочек мозаики лег на свое место, тот факт, что вы мертвы, позволил мне сделать вывод: вы одиноки, о чем легко было догадаться, переполнены ненавистью, завистью и прочими расхожими комплексами ходячего мертвеца. Как только стало известно о взрыве крематориев, я тут же подумал, что найду вас в морге, среди мертвых, где вы будете пытаться найти помощь, друзей и единомышленников…

— Будьте вы прокляты! — не выдержал Лэнтри и вскочил. Он был совсем близко к Макклюру, но тот увернулся и запустил в него графином с хересом. В отчаянии Лэнтри понял, как по собственной глупости упустил шанс вовремя убить Макклюра. Надо было это сделать намного раньше. Запас безопасности был его единственным надежным оружием. Если в этом мире люди никогда не убивали друг друга, то им чуждо подозрение. Можно подойти к любому из них и убить его.

— Выходите! — приказал он Макклюру и бросил в него нож.

Но тот укрылся за спинкой стула. Мысль о том, что надо спастись бегством или защищаться, хотя бы постоять за себя, была незнакома Макклюру. И все же какая-то частица его подсознания велела ему делать это.

Макклюр видел превосходство Лэнтри, если тот захочет воспользоваться им.

— Нет, нет! — крикнул он и, подняв стул, загородился им от наступавшего на него Лэнтри. — Неужели вы хотите убить меня? Это странно, но, кажется, это правда. Я не понимаю вас. Вы намерены изрезать меня на куски или сотворить что-либо подобное? Но я не собираюсь позволить вам совершить такую непоправимую глупость.

— Я убью вас! — не выдержал Лэнтри и тут же проклял себя. Худшего он не мог сказать.

И, не обращая внимания на стул, которым защищался Макклюр, он бросился на него.

— Остановитесь! Какая вам польза от того, что вы убьете меня? — попытался урезонить его Макклюр. — Вы сами знаете, насколько это безрассудно.

Но они уже сцепились в отчаянной драке. Падали столы, опрокидывались стулья.

— Вспомните, что произошло в морге!

— Мне все равно! — кричал Лэнтри.

— Ведь вам не удалось оживить мертвых, не так ли?

— Мне все равно! — надрывался Лэнтри.

— Послушайте меня, — старался успокоить его Макклюр. — Таких, как вы, нигде больше нет и не будет. Да и зачем они?

— Тогда я уничтожу всех вас, всех! — неистовствовал Лэнтри.

— А что потом? Вы всегда будете одиноким, похожих на вас больше не будет.

— Я улечу на Марс. Там есть гробницы. Я найду там таких, как я.

— Нет, у вас ничего не выйдет, — сказал Макклюр. — Вчерашним приказом все гробницы очищены от останков. Через неделю их сожгут.

Они повалились на пол. Руки Лэнтри тянулись к горлу противника.

— Прошу вас, — взмолился Макклюр. — Послушайте меня, вы все равно умрете.

— Что вы хотите сказать? — пришел в ярость Лэнтри.

— А то, что, как только вы убьете последнего из нас и останетесь в полном одиночестве, вы умрете! Сначала умрет ваша ненависть. Это она вами движет, и ничто другое! Да еще зависть! Вы умрете, это неизбежно. Вы не бессмертны. Вы даже не живой человек, а просто воплощенная ходячая ненависть!

— Мне все равно! — крикнул Лэнтри и стал душить его, бить по голове. Всем своим телом он навалился на беззащитную жертву. Макклюр не сводил с него угасающего взора.

В эту минуту внезапно распахнулась входная дверь и на пороге появились двое мужчин.

— Эй, что здесь происходит? — воскликнул один из них. — Это что, новый вид спортивных игр?

Лэнтри вскочил и бросился наутек в раскрытую дверь.

— Да, новая игра! — с трудом поднимаясь с пола, сказал Макклюр. — Не дайте ему уйти, и вы в ней будете победителями.

Лэнтри тут же был пойман и доставлен обратно.

— Мы выиграли! — гордо объявили двое, крепко держа беглеца.

— Пустите меня! — вырывался Лэнтри, отчаянно сопротивляясь и нанося своим обидчикам удары по голове, по лицу. Одному из них он все же разбил лицо до крови.

— Держите его покрепче! — волновался Макклюр.

Мужчины продолжали крепко держать Лэнтри.

— Грубая игра, ничего не скажешь, — наконец заметил один из них. — Что теперь с ним делать?

Жук-автомобиль со свистом мчался по мокрому от дождя шоссе. Лил дождь, и ветер трепал голые ветви деревьев. Держа руки на руле, похожем на штурвал самолета, Макклюр говорил. Его голос, пониженный до шепота, гипнотизировал.

Мужчины сидели на заднем сиденье, а Лэнтри поместили рядом с Макклюром. Он полулежал, откинув голову на спинку сиденья, прикрыв глаза. Отсвет зеленой лампочки на щитке падал на его щеку. На губах его не было прежней гримасы жестокости. Он молчал.

Все, что тихо говорил Макклюр, было разумным — о жизни и движении, о смерти и покое, о солнце на небе и его символах в Крематории, о пустых кладбищах, о ненависти и ее живучести, как она помогает глиняным големам жить, ходить по земле, и что все это нелогично и абсурдно, все, все, все. Человек в конце концов умирает. И ничто не изменится. Шины автомобиля шелестели по асфальту. Дождь тихо стучал по ветровому стеклу. На заднем сиденье мирно беседовали двое мужчин и гадали, куда они едут, едут, едут… В Крематорий, конечно. Причудливыми кольцами, петлями и спиралями вился в воздухе табачный дым. Если ты мертв, пора признаться в этом.

Лэнтри не двигался. Он стал марионеткой, у которой обрезали нити, с крохотными искорками ненависти, еще тлеющей в его сердце и глазах, как два слабых, затухающих уголька.

«Я — По, — думал он. — Я — все, что еще осталось от Эдгара Аллана По, Амброза Бирса и человека по имени Лавкрафт. Я — серая ночная летучая мышь с хищными зубами. Я — квадратный черный каменный монстр-монолит. Я — Озирис, Бал и Сет. Я — Некрономикон, „Книга мертвых". Я — рухнувший, объятый пламенем дом Эшеров, Маска Красной смерти, человек, замурованный в катакомбах с бочонком амонтильядо… Я — пляшущий скелет. Я — гроб, саван, блеск молнии в окне старого дома. Я — голое дерево на ветру. Я — ставня, которой громко хлопает ветер. Я — пожелтевшие страницы книги, которую листает обезьянья лапа. Я — орган, играющий в полночь на чердаке. Я — маска-череп на дубе в День всех святых. Я — отравленное яблоко, соблазнительно плавающее в чане с водой, которое ребятишки пытаются выловить зубами, без помощи рук… Я — черная свеча, зажженная перед перевернутым распятием. Я — крышка гроба, я — белое покрывало с прорезями для глаз, я — чьи-то шаги на темной лестничной площадке. Я — Дансени и Мэчен. Я — „Легенда Спящей долины", „Обезьянья лапа" и „Рикша-призрак". Я — „Кошка и канарейка", „Горилла" и „Летучая мышь". Я — призрак отца Гамлета на крепостной стене.

Все это — я. Теперь все, что от этого осталось, будет сожжено. Пока я жил, жили и они. Пока я двигался и ненавидел, они существовали. Я — единственный, кто о них еще помнил, я — та их часть, которая еще существует, но которой не станет уже сегодня вечером. Ибо сегодня вечером все мы, По, Бирс и отец Гамлета, сгорим вместе. Они свалят нас в одну большую кучу и подожгут, как костер, как когда-то ежегодно сжигали чучело Гая Фокса, зачинщика порохового заговора. Керосин, факелы, крики толпы и все такое прочее!

О, сколько будет плача и стенаний! Мир будет очищен от нас, но, уходя, мы скажем ему, каков он есть теперь, свободный от суеверных страхов и сумеречной памяти о далеких темных веках, лишенный воображения, трепетного ожидания чего-то и щемящих предчувствий в Канун всех святых, мир, из которого ушло столь многое, чтобы никогда уже не вернуться, мир, в котором столько растоптано, разбито вдребезги и сожжено теми, кто летает на ракетах, и теми, кто обслуживает Крематорий, кто уничтожает, стирает память и заменяет все легко открывающимися и так же легко закрывающимися дверями и огнями, которые то вспыхивают, то гаснут, не пугая никого. Если бы вы были в силах вспомнить, как мы жили когда-то, что значил для нас Праздник всех святых, кем был для нас По и как мы любили таинственность и черную меланхолию! Еще глоток амонтильядо, друзья, прежде чем нас сожгут. Все это еще существуем однако, лишь в мозгу одного-единственного человека. Сегодня вечером погибнет целый мир. Еще глоток вина, прошу вас!»

— Вот мы и приехали, — сказал Макклюр.

Крематорий сверкал огнями. Тихо играла музыка. Макклюр, выйдя из машины, обошел ее и открыл дверцу перед Лэнтри. Тело того казалось безжизненным. Речь Макклюра, его убийственная логика лишали Лэнтри всех сил сопротивления. Теперь он представлял собой не более чем восковую куклу с тусклыми глазами. Этот мир будущего! Как в нем любят рассуждать, как трезво и логично расправляются с его жизнью. Они ни за что не поверят в него. От их недоверия он окоченел и не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Он способен лишь бормотать что-то невразумительное и беспомощно хлопать глазами.

Макклюр и двое сопровождающих помогли ему выбраться из машины. Они уложили его в золотой ящик и покатили на каталке в манящий теплом и светом Крематорий.

— Я — Эдгар Аллан По, я — Амброз Бирс, я — Праздник всех святых, я — гроб, я — саван, я — Обезьянья лапа, я — Призрак, Вампир…

— Да, да, — тихо сказал Макклюр, склоняясь над ним. — Я знаю, знаю.

Каталка скользила по коридорам, стены сдвигались. Играла музыка. Ты мертв. Да, логически ты мертв.

— Я — Эшер, я — Мельстрем, я — Рукопись, найденная в бутылке, я — Колодец, я — Маятник, я — Сердце-обличитель, я — Ворон, птица с кличкой «Никогда»…

— Да, — сказал Макклюр, шагавший рядом. — Я знаю.

— Я в подземелье! — выкрикнул Лэнтри.

— Да, в подземелье, — сказал человек, склоняясь над ним.

— Меня приковывают к стене, и здесь нет бочонка амонтильядо! — слабо запротестовал Лэнтри и закрыл глаза.

— Да, — подтвердил кто-то.

Движение. Открылась дверца печи.

— Они замуровывают нишу, они оставляют меня здесь!

И шепот:

— Да, я знаю.

Золотой ящик скользнул в щель.

— Меня замуровали? Отличная шутка! А теперь пойдемте… назад… — И вдруг отчаянный вопль, затем недоуменный хохоток.

— Мы знаем, мы понимаем.

Щелкнул еще один замок. Последний. Золотой ящик исчез в пламени.

— Ради всего святого, Монтрезор! Ради всего святого!

Ray Bradbury. "Pillar of Fire", 1948

В сборнике "Канун всех святых. Рассказы", СПб.: Азбука, 2000 г.

Перевод Татьяны Шинкарь

Другие варианты перевода: "Огненный столп", "Столб огня".

Сканы любезно предоставлены Like Indigo

Первая публикация в журнале "Planet Stories", Summer 1948[3]