Средневековье любящего сердца

Иной раз, каким-нибудь утром сидя на балконе, очень умилительно и ностальгично, наблюдать за своими уходящими детьми в школу, они, как и я детстве, нехотя пробуждаются, без энтузиазма идут к умывальнику, и с толикой недовольства направляются в школу. Эх, жаль, что они сейчас не понимают и не ценят таких кратковременных мгновений детства и юности, даже дед мне еще всё время надоедливо вторил, "радуйся, что пока забот никаких нет, что родители кормят и одевают, детство штука зыбкая, начинаешь ценить, только когда оно совсем пропадает с горизонта". Хотя, я ведь тоже не понимал деда, и жил детскую жизнь, жизнью человека который не смотрит за пределы года. А тем временем сыновья скрылись за каскадом гаражей и площадок, и я призадумался, а всё же… какими глазами я сам, смотрел на своё детство?!

Утро в последние годы стало чрезвычайно рутинным, мне одиннадцать лет и я с неподдельным трудом приподнимаюсь с объятий тёплой кровати по мановению маминого пробуждения.

– Вставайте дети. Говорила молодая Мама, призывая нас с братом проснуться.

Мы синхронно, каждый со своей кровати из жёлтого ДСП, закряхтели, нерадиво приподнимаясь и выставляя стопы на мягкий ковёр, в то время как в зале, Отец уже собирался на работу, держа в руке кружку с кофе, а мама жарила гренки на небольшой кухне. Мы с братом были погодками, он родился на один год раньше меня, в весенний сезон, а в меня жизнь вдохнуло лето, спустя год после рождения брата, тогда, по крайней мере, я покинул чрево. Единственным утешением тягостного утра, были разогретые утюгом тёмно-синие брюки, хоть и сплошная синтетика, но в детстве придаёшь слишком мало значения своему здоровью и комфорту, так что в первую очередь, прохладным утром, самым важным было тепло, и уж затем завтрак, я даже не говорю об умывании, когда сквозь дрёму даже тёплая вода вызывает на лице некое негодование. Надев на стопы носки, как раз поспевали горячие брюки со стрелками, и ты их стараешься надеть максимально резче, чтобы они успели согреть тщетно замёрзшую плоть. После этого, полагается надевать не всегда поглаженную рубашку, потому что вчера я её не слишком замарал, а соответственно и не помял, а значит, ещё можно носить пару дней. После белоснежной рубашки, следовало бы надеть жилет, входящий в комплект школьного пиджака, но нет, жилет является предметом "ботаников" и отличников, потому жилет игнорируется, и продолжает висеть на вешалке стенного шкафа. Однако и пиджак надевается не сразу, его надевают только после завтрака. Вообще Я привык идти в ванную комнату прежде, чем я надену рубаху, но в рубахе теплее, пускай хоть и манжеты замочу водой, и рукава станут грязно-серыми. Умывшись, а зачастую у нас с братом возникает своеобразная очередь, кто первый умылся – тот первый и садится за стол… так что я всегда побеждал, хоть и был младшим, а мотиватором в этом деле была не физическая сила, а желание покушать, брат же предпочитал завтраку, более длительный сон, хоть он и продлится на десять минут больше. Умывшись, я спешил к столу, потряхивая всегда пухлыми ляжками, на столе могло ожидать всякое, и омлет, и не вкусная каша, и йогурты и даже колбаска с хлебом, но сегодня были приготовлены гренки, я об этом догадался когда ещё умываться шёл. К завтраку обычно собирались на кухне уже все, и сонный я, пасмурно жующий хлеб, с весёлой миной Отец, улыбка которого чаще разжигала внутри меня необъяснимый бунт, вопрошающий, почему взрослые умеют просыпаться бодрыми и в настроении духа, а я нет? Кроме этого, за стол также садилась Мама, начиная свой заслуженный завтрак, разве что брата не было, потому как он в это мгновение, только идёт в ванную комнату, чтобы умыться.

Досыта наевшись, и умыв водой из под крана, жирные губы, приходит время снаряжаться в путь, я снимаю со спинки стула свой пиджак, с воротника которого, иногда забавно доставать случайно вылезающие пластиковые ниточки, затем обуваю чёрные остроносые туфли, и пять минут жду, когда брат завершит избирательную трапезу.

Мы с братом учимся в одну смену, школа находится от дома в пятнадцати минутах, так что, выйдя из дома, мы неспешно идём до школы, сквозь прозрачный весенний воздух, в сопровождении птичьих песен, что разносятся по всему району. По пути в школу, нам всегда встречается одна единственная дорога, на которой обязательно полагается быть внимательным и чутким, ведь по ней ездят автомобили, некоторые невнимательные водители оных, со свистом тормозят чуть ли не у самой "зебры", поэтому подойдя к пешеходу, мы с братом терпеливо стоим у белых полосок, и ожидаем полной остановки автомобилей. Все эти шаблоны с пробуждением, умыванием и завтраком, в том числе и переходом через дорогу, некогда для нас с братом стало обыденностью, уже по пути в школу, я отсчитываю часы, когда мы пойдём домой.

Пройдя некоторый путь, нам иногда встречаются одноклассники, когда брата, когда мои, так вроде идти веселее, но все таки мне более интересны одноклассники брата, они приятнее, взрослее, а свои… они какие то не такие, шумные, глумливые, кричат много как маленькие, и просто непослушные, а вот сверстники брата, они более сдержанные, даже статные, не говоря уже о девочках, умнее они что ли, изо рта не пахнет, причёски более красивые, да и голоса прелестней… в общем, всеми силами хотел бы учиться в классе у брата, я даже кстати говоря, в свои шесть лет пошёл с ним в один класс, и родители были сторонниками этого, дескать "чтобы под надзором старшего брата был", но проучившись неделю, и не показав ни капли ученического потенциала и амбиций, меня вернули в руки родителей, со словами "пусть он ещё дома посидит, подучится", в итоге последний год я занимался дома, и уж затем попал в свой класс, первый "В", с тех пор хоть и прошло изрядно времени, хоть уже в пятом классе, до сих пор хочу в шестой "А".

Минув главные школьные ворота, около которых постоянно снуют школьные обитатели, "старшаки" и "первоклашки", мы идём дальше, до самой школы, которая сверху выглядит как буква "П", с правой полоски которого, спускается большое крыльцо с главным входом.

В фойе стоит шум и гам, возле школьной доски с расписанием уроков, мы с братом желаем друг другу хорошего дня, и каждый расходится по своим кабинетам. В длинных коридорах стоит затхлый запах старого линолеума, и не свежих тряпок, которыми протирают скользкие розоватые стены.

Мой путь пролегал до кабинета музыки на втором этаже, времени в запасе было еще минут пятнадцать, поэтому, когда я дошёл до искомых дверей кабинета, на меня пахнул приятный аромат старой мебели и не более молодого пианино, преподавателя Элины Николаевны еще не было, очевидно ушла поболтать с преподшей по изо, пока в классе не соберется народ, и пока на часах не пробьёт восемь. Однако в это же время, в кабинете происходила настоящая вакханалия, двадцать человек занимались невесть чем, но для меня сейчас, впрочем, и всегда, главную роль играли два человека: Эдуард, мой лучший друг ещё с первого класса… и хотелось бы сказать подруга… но она ещё не совсем понимает, что моя подруга… Нина, Нина как бы общается со мной, мы иногда играем во что-нибудь, но она ещё не любит меня, а мне бы хотелось, чтобы любила, ведь она красивая и зубы по утрам чистит. Я стрельнул взглядом по партам, Эдика ещё нет, а вот Нина бесстрастно сидела за своей белой партой, столешница которой, наверняка раз десять была покрашена поверх старой краски, и теперь была больше похожа на пластмассовую, чем на деревянную. Небрежно, как "крутой пацан", бросив рюкзак за соседнюю парту, я непринуждённо, словно от скуки, подобрался к занятой Нине, и опёрся руками об столешницу, испещрённую лукавыми кратерами, сделанными не метеоритами, а шариковыми ручками "крутых пацанов".

– Привет. Хотел сказать как можно непринуждённее я, но локти задрожали.

Нина подняла на меня отвлечённый взгляд, вот чему я всегда удивлялся, так это тому, что девочки, чаще без страха и тревоги, говорят с мальчиками, а вот мальчики наоборот, не знают, куда деть дрожь, и красные пятна на щеках.

– Привет Мить, смотри что нарисовала. С лёгкостью пропела Нина, поиграв прядкой бело-жёлтого волоса, и протянула мне листок с нарисованной на нём красивой лилией.

Я сглотнул слюну и участливо улыбнулся.

– Как красиво. Произнёс с придыханием Я, и провёл пальцем по поверхности синей пасты.

Мимика Нины моментально изменилась, она рывком выдернула из под моего указательного перста лист, и обидчиво заверещала.

– Ну куда ты грязными пальцами лезешь, паста же ещё не высохла. Свирепо воскликнула она, насупив брови.

Обидевшись, Нина отвернулась от меня, а я даже и не понял, что я сделал плохого.

– Я пошутил… беспонтовый рисунок. Язвительно ухмыльнулся Я, и побежал прочь с широченной улыбкой.

Я убегал из кабинета и знал, что возмущённая Нина обязательно не заставит ждать, и непременно помчится за мной вдогонку, желая устроить трёпку хамоватому шутнику. Хоть у меня всегда и вызывали двоякие чувства те девочки, что занимаются боевым спортом, однако моё сердечко всегда тянуло к Нине, хоть она и занималась каратэ, имея даже при этом несколько поясов. Я бежал и уже слышал за своей спиной её умильный гомон неудовлетворения, а мне было забавно, забавно уносить ноги, зная, что за мной гонится девчонка, которую я люблю… ну нравится которая мне. Я добежал до лестничной клетки и рывком обернулся, Нина и не думала сдаваться, я же, утомлённый погоней, вскочил задницей на перила, и стабильно покатился вниз до первого этажа. Когда же я спрыгнул, стал ожидать, что Нина на пути досюда устанет, или ей просто надоест игра, и она вернётся в кабинет, вовсе забыв о произошедшем, но интуиция моя была слишком самонадеянной, я устало облокотился спиной о дверь выхода из лестничной клетки, как вдруг услыхал продолжительный топот к моей персоне с верхних ступенек. В поле зрения появилась Она, Нина стояла на площадке странно глядя мне в лицо, это была совокупность эмоций между презрением, игривостью, обидой и даже озорной влюблённостью. Она вдруг демонстративным и широким шагом направилась мне навстречу, только сейчас я заметил, как занимательно была она одета: чёрные лакированные туфли балетки, капроновые чулки телесного цвета, юбка чуть выше колен, а в нее заправлена кружевная белоснежная рубашка, которая явно стирается и гладится каждый день, а поверх всего наряда, красивый женский пиджак с к каким то витиеватым узором на каждом уголке воротника. Я в ожидании сглотнул слюну, не зная как отреагировать, в общем, визуально это выглядело так, что сейчас меня либо сильно, и очень крепко обнимут, либо изобьют, но когда ко мне так подходили мальчишки, "первые шишки" или "вторые", то обычно начиналась драка, а здесь же на меня шла девочка, я чувствовал необычайный и неописуемый прилив инстинктов. Она подошла ко мне не вплотную, овеяв едва уловимым запахом парфюма её мамы, кроме этого ещё и опьянив меня испепеляющим взглядом, пока же я увлёкся обворожительными чарами каратистки, правое колено моей визави, направилось в адрес моей талии, благо, что я вовремя увернулся… ну, как увернулся, я как бы поймал её изгиб ноги, с обратной стороны колена, рукой, и невзначай схватил чуть выше ляжки… схватил и опешил, опешила и Нина, я больше изумился случайности, тому, что коснулся тех мест, где не следует и думать. Собственно растерялись мы оба, я даже и забыл, во что мы играли, в недоумённом молчании я держал её капроновую ногу, скорее с целью не допустить повторной попытки, нежели с умением наслаждаться “девочкиными” ягодицами. Вскоре, Нина отрезвела быстрее меня, и вырвала свою ножку из непринуждённых объятий моей ладони. Я не знал что мне делать, на лице её не было укора или однозначного недовольства, я конечно знал что за это стоит извиниться, но был приворожён ее взглядом, хотя… если по правде, я не планировал извиняться, ведь я оборонялся от удара коленом, я вовсе не хотел, и не собирался касаться её, это вышло случайно, рука просто скользнула…

Время шло, наверняка Элина Николаевна уже вернулась на свой учительский престол и начинала урок, а мы в это время с Ниной, нелепо и неумело гипнотизировали друг друга глазами на лестничной площадке первого этажа, я прикрыл очи и безмятежно протянул к её лицу щеку.

– Нин, поцелуй меня в щёку. Робко сощурив глаза, попросил прямо Я.

Я почувствовал пощёчину, но без ударов и ладошек, обжигающим ударом оказался надменный смешок. Она злорадно, но самодовольно ухмыльнулась.

– Знаешь что, если хочешь чтобы я тебя поцеловала, то сделай для меня какой-нибудь героический поступок, принеси какой-нибудь драгоценный подарок, корону там… или тиару принцессы, тогда я быть может и поцелую тебя в щеку. Умильно перечислила она, искренне улыбаясь с верой в меня.

Я возмутился.

– Нин, ну это же чушь какая то, слишком по детски, да и вообще так раньше было, все эти рыцари, сейчас время другое. Застенчиво и виновато, стал отбиваться я.

Она невинно вскинула брови.

– А вот и нет, вот расправишься с драконом или принесешь мне волшебное зеркальце, вот тогда только и поцелую. Настаивала на своём Она.

– Да бред совсем… не бывает так в жизни. Сконфуженно пролепетал надутыми губами Я

Но Нина уже не слушала, она с прежним самодовольством удалялась наверх, по всей видимости, на урок, ведь душа ее, всегда поёт.

Я поплёлся следом, разочарованно шаркая ногами по ступеням, левая ладонь до сих пор ощущала прохладу её кожи, и мне становилось от этого вдвое стыдно и противней… всмысли она мне нравилась, просто мне кажется, что сейчас мы можем только робко дарить друг другу поцелуи, ведь до объятий ещё далеко, обниматься могут только муж и жена, папа и мама… но не одноклассники. Едва дойдя до дверей кабинета музыки, Я осёкся, неприятное ощущение отвержения рождало во мне чувство подобное тому, что если бы я снова подошел к Нине и попросил у нее поцелуй со второй попытки, но глубоко вдохнув, я вспомнил слова Мамы, что: “учёба прежде всякой любви”. Я вошёл, Элина Николаевна копалась в ворохе нотных тетрадок, сонмы учеников продолжали буйство, видимо учительнице было не до них, воспользовавшись замешательством, я решил немного оттянуть мучительные сорок пять минут занятий, и сходить в "рабочее время" в туалет по нужде.

– Элина Николаевна, позволите выйти? С трепетом встав около стола преподавателя, умоляюще пропел Я.

Она подняла на меня озабоченный взгляд.

– А ты разве не пришел только что? Уточнила скептично Она.

– Ну да, я вошёл… просто не хотел без Вашего дозволения по школе болтаться. Значимо произнёс Я.

– Всё-всё иди. Коротко, даже не глядя на меня, подтвердила Она.

Даже не ища взглядом Эдуарда, ибо мне было стыдно ему в лицо смотреть со своим нелепым казусом, я быстрым шагом вышел из кабинета музыки, и пошёл до нужника, который находился на первом этаже, с левой стороны буквы «П».

Я шёл нехотя, в школе наступила тишина, властные учителя разобрали всех детей по своим логовищам и теперь учат их знаниям, лишь некоторые учительницы слышались мне характерным цоканьем туфель и каблуков, везде где только возможно. Только я дошёл до лестничной клетки, не той где произошёл курьёз с Ниной, а с противоположной стороны, с левого крыла школы, как мне навстречу поднялся мой лучший друг Эдик.

– Оу… Эд, я думал ты уже на уроке. Растерянно, оторванный от своих мыслей, поприветствовал Эдуарда Я.

– Хех, привет Мить, да нет, опоздал немного… ты куда идёшь то? С такой же неожиданностью встречи, оправдался Он.

– Я в туалет… слушай, пошли со мной, подождёшь меня, а потом не спеша придём на урок, училка всё равно занята сейчас. Высказался бегло Я, убеждая друга, прогулять минуту другую.

– Ну ладно пойдём. Непринужденно согласился Эдик, переложив свой ранец с одного плеча на другое.

На первом этаже пахло хлоркой, с примесью ущербного аромата лимона, который с большим трудом выявлялся на фоне запаха "Белизны", в коридоре окна были приоткрыты, продувался лёгкий прохладный ветер, сквозь стекло и пространство было видно голубое безоблачное небо, а также кроны больших дубов, что покачиваются под гнётом ветра. Обычно, в учебное время, в клозете орудует уборщица, которая предпочитает чертыхать каждого пришельца, что явился в туалет в учебное время. Благо, что сейчас в уборной не было слышно шарканья тряпки по полу, но отчётливо слышался запах той же бытовой химии, "значит уже и тут вымыла"– принюхиваясь, положил Я.

Вообще, в нашей допотопной школе, крайне редко отключают электроэнергию, ну а если свет вырубается, то нас всех по домам отпускают, поэтому каждый школьник очень радуется в глубине души, когда предчувствует скорое освобождение от навязчивых пут знаний. Тем не менее, едва я захлопнул за собой дверь в уборную, плафон над моей головой стал истошно мерцать, затем вроде бы лампа успокоилась и продолжила светить в своём постоянном темпе, ну следственно разуверив себя, что нас теперь отпустят домой, я подошёл к унитазу, представляющему из себя фаянсовую конструкцию с большой дыркой в полу, и с экими рёбрами кольцующими самую смердящую бездну. Я вдруг приготовился справлять нужду, как над моей головой, с ещё большей силой стали мигать две “лэдовские” лампы, вскоре совсем погаснув… и наступила темнота. В уборной комнате отсутствовали окна, поэтому дневной свет сюда не проникал, были только два небольших окошка с вентиляторами, которые тщились проглотить вечный смрад.

Темнота продолжала стоять надо мной, но я не мог шелохнуться, ибо справлял нужду ориентируясь только на журчанье, дабы не описать туфли, которые мама натирает ранним утром чёрной пастой. Закончив, я наконец наощупь спустился с одной ступеньки, и напряжённо прижался к стене, темноты я побаивался, поэтому пытался примириться с собой, и убедить выйти отсюда, просто пробежать пять шагов до двери. Прижавшись к стене, я предполагал ощутить своим пиджаком глянцевую плитку бежевого цвета, однако, увы и ах, я почувствовал за своей спиной шершавый, из всех шершавых, кирпич, усомнившись в ощущениях, я приложил ладонь к источнику своих представлений, это действительно оказался кирпич, явный кирпич, из которых у меня на районе стоят недостроенные или брошенные гаражи. Я осёкся и даже за дрожал, ни то от холода, ни то от страха, да ведь я точно помню, что школьный туалет обложен плиткой, голых кирпичей здесь отродясь не было, разве что когда ремонт летом делают, и то я никогда не был свидетелем ничего подобного. Спустя секунд двадцать, страх оказался сильнее, и он погнал меня прочь из туалета в неведомом волнении до двери. Дверь отворилась с необычайно старым скрипом, как погреб у бабушки на даче, но на этом мои удивления не кончились. Дверь туалета у нас всегда была пластиковая, белая, теперь же, отпрянув от неё и выйдя в холодный каменистый коридор, я видел тяжёлую деревянную “дверище”, с округлым верхом, коричневого цвета, она была сделана из толстых досок, скреплённых железными проржавевшими болтами. Отведя взгляд от двери, я осмотрел те же стены коридора, они были похожи на не достроенное здание, никакой краски, никаких табличек с изображением красного зонтика, даже запах хлорки будто испарился, лишь один вид из окон оказался правдивым, то же небо, те же кроны. Под ногами лежали более гладкие каменные плиты, похожие на кладбищенские памятники, я недоумённо пошаркал ногами, "неужели… я оказался в другом месте?!"– в ужасе спросил себя, вжавшись в чёрную тень, от создаваемой стены.

По коридору пробегал сквозняк, стёкол в окнах не было, так что в стенах просто находились пробитые квадратные дырки, в которых должны были зиждиться решётки и створки окон, из своего недоумения я воротился в туалет, оставив скрипучую дверь открытой, дневной свет безнадёжно освещал несколько фрагментов, я закрыл дверь, и растеряно задумался, что же на самом деле тут происходит. На минуту тихого молчания, мне показалось, что сквозняк доносит до меня какую-то завораживающую мелодию, только было не понятно с какой стороны. Собрав свой страх и панику в охапку, я сложил их во внутренний карман тёмно-синего пиджака, затем снял его с себя, покрытая испариной рубашка приятно вздохнула в себя прохладный ветерок, пиджак был коварным предметом, который давал лишь несколько эстетики, нейлон же отменял все прочие комфорты. Повесив пиджак на дверную ручку в форме дерев…