Соперник Согора

Олег Гурский

Соперник Согора

- Второе "я" человека - что это? Реальность или мираж, возникающий из-за склонности ума к сомнению и контрастам? Раньше я не думал об этом особенно, а теперь... Впрочем, просто устал. Сегодня лучше отбросить мысли. Только бродить, любоваться небом и деревьями, слушать птиц. И не думать, не думать.

- Боишься? - шепнул кто-то в уме. - Сомневаешься?

Опять он! - Согор невольно оглянулся. Дорога оставалась безлюдной. Боюсь? Но кого? В чем сомневаюсь?.. Конечно же, этот шепот отрицательная, "теневая" реакция ума. Нельзя принимать ее всерьез. Это не больше чем отражение в зеркале: все наоборот. Но за зеркалом-то пусто, никого! Никакого второго "я". Крепок иного мнения. Он уверен, что второе, третье и еще более "совершенные" "я" любого человека существуют на деле, что можно, эволюционируя, "возвышаться" до них, даже устанавливать с ними контакт, словно со своим будущим. Впрочем, Крепов - чудак. Какой большой ученый - без чудачеств? Кажется, и Циолковский верил в свое время, что некоторые идеи могут быть внушены нам телепатически иными цивилизациями.

- Почему же ты встревожен? Страшишься итогов Плебисцита? Ведь если Рахманову удалось посеять сомнение в сознании общества...

- Глупость, чушь! - Он досадливо качнул головой. - Не пытайся уверить меня, что ты существуешь наяву. Беспощадный реализм - непременное качество всякого уважающего себя исследователя. Если бы мы давали волю фантазиям, которые возникают в мозгу, когда остаешься наедине с собой, наука давно рухнула бы. Исследователь тем отличается от фантазера, что умеет остановиться вовремя, отделить реальное от призрачного.

Что скажет Плебисцит? Поживем - увидим. Я и теперь утверждаю: Земля должна прекратить всякое вмешательство в события на Харнаре. Особенно сейчас, когда там смута.

А Рахманов - нетерпеливый мальчик, скороспелая слава вскружила ему голову. Есть такой тип людей: из жажды славы они пойдут на все...

- Ты не договариваешь.

- Ну да, Рахманов талантлив, не отрицаю. Несомненно, честен. Думаю, он искренне убежден, что земляне должны помочь цивилизации Харнара разом перешагнуть через века социальной и духовной эволюции. Но "неистовые" не хотят понять: харнарцы во всем станут надеяться на "богов", прилетевших "со звезд". Религиозный фанатизм надолго затормозит развитие. Собственная воля к жизни ослабнет - начнется вырождение...

- Пути помощи младшим многообразны! Если "неистовые" и ошибаются, то, может быть, лишь в способах. Рано или поздно Рахманов и его сторонники поймут, _как_ надо помогать. Рахманов прав в главном...

- Послушай, кто ты, чтобы поучать? Рахманов, Рахманов!.. Это переходит границы.

- Сказать, почему тебе неприятно это имя?

- Ко всем чертям!..

Он раздраженно швырнул на дорогу цветы, собранные в парке. Вздохнул глубоко, осмотрелся. Впереди, за деревьями, показались сиявшие на солнце купола Информационного центра. А на другом берегу озера вздымались высоко в синеву серебристые чаши антенн. Мачтовые сосны замерли в предвечернем покое.

Согор приехал в Южный парк, чтобы немного отвлечься от впечатлений, связанных со Всемирной дискуссией о Харнаре, закончившейся вчера. Хотелось побродить в одиночестве по самым дальним аллеям, дать отдых нервам, напряженным до предела. Непостижимо, как оказался он рядом с Информом? Почему ноги привели его именно сюда, пока голова была занята размышлениями?

Он нерешительно остановился, глядя на усыпанную бурой хвоей почву, где цепочка муравьев бежала по тропинке-желобку от одного своего дома-города к другому. "Контакт цивилизаций", - усмехнулся Согор и медленно направился к главному корпусу.

У входа в машинный зал гостя встретил оператор.

- Я хотел узнать... - Согор запнулся, отвел взгляд. Неприятно, что надо объясняться в намерении, которое родилось внезапно, из смутных чувств, мучивших его весь день.

Оператор - юноша с эмблемой добровольца, зачисленного в списки желающих лететь на Харнар, - изо всех сил старался казаться спокойным. Он загораживал собой экран: смотрел какую-то передачу и не успел выключить.

- Голосование не закончено, ждем сообщений с планет, - сказал он почтительно. Согор видел его усилия остаться невозмутимым. Мальчика выдавали яркие искры удивления, мелькавшие в глубине чистых зеленоватых глаз.

Пчела, сердито жужжа, запуталась в каштановой шевелюре парня. Он растерянно отмахнулся, переступил с ноги на ногу. Согор взглянул на экран. Конечно, смотрит хронику дискуссий, закончившихся перед Плебисцитом!

Выступал Рахманов - человек с загадочным прошлым, один из самых популярных вождей движения "неистовых". Это была заключительная речь Рахманова в защиту землян, присоединившихся к восстанию на Харнаре... Снова Рахманов, всюду этот человек!

- Сводка поступит в Высший Совет без промедления, - добавил оператор, заметив, что гость не торопится уходить. - Вы же знаете - пока итоги не обнародованы... нельзя... Извините...

Он пунцово покраснел. Согор повернулся, пошел вдоль гулкого коридора. Когда спускался в парк, почудилось, что мраморные ступени тихо колеблются под ногами.

Как он мог! Неужели и впрямь он ждет от Плебисцита чего-то, что подорвало бы убежденность Согора - мыслителя, увенчанного громкой славой, - в справедливости провозглашенного им Пути? Что же означает в таком случае этот визит в Информационный центр? Неужели все-таки сомнение? Но можно ли сомневаться, что человечество сделает самый верный выбор? И разве на протяжении шести десятков лет мнение общества когда-либо расходилось с мнением Согора, председателя Высшего Совета? В том числе по самой острой проблеме века - контакту с Харнаром?

Согор стремительно шагал по бесконечным, расцвеченным радугами улицам вечернего города, будто надеялся убежать от своего стыда. Прохожие узнавали знаменитого человека. Многие сдержанно приветствовали его. Некоторые с откровенным любопытством провожали глазами.

Широкие неразличимые экраны Мирового информа озарялись калейдоскопами объемных телекартин - экстренных сообщений. Кое-где в скверах люди толпились у экранов поменьше: там передавали хронику Всемирной дискуссии о Харнаре и помощи восставшим. Мелькали кадры, только что полученные с далекой планеты через антипространство. На Харнаре разгоралась небывалая в его истории война угнетенных против древней касты технократов, которые, стремясь окружить себя ореолом божественности, именовались "бессмертными".

Глядя на мерцающие в воздухе изображения, Согор узнавал лица известных ораторов, философов, ученых, принявших участие в Дискуссии. Видел и себя: вот он выступает перед народом в защиту политики постепенного и осторожного развития контакта с Харнаром. Но когда в голубоватой дымке экрана возникало худощавое, вдохновенное лицо Рахманова, его полные страсти и могучей мысли глаза, Согор замедлял шаг, против воли вслушивался в звенящий, призывный голос:

"...реальная помощь харнарцам должна быть бескровной - утверждают сторонники "невмешательства". Они предлагают нам игнорировать восстание, оставаться наблюдателями, терпеливо взирать, как "бессмертные" уничтожают тысячи рабов, брошенных крайним отчаянием на штурм тирании! Но это ли путь, каким должны следовать люди? Зло, насилие везде во Вселенной остаются для человека злом и насилием! Если мы не придем на помощь харнарцам, среди которых сейчас немало и наших добровольцев, избравших дорогу чести, будущие поколения двух цивилизаций проклянут нас за малодушие, а наш век нарекут позорным!.."

Толпа, освещаемая вспышками алого, зеленого, золотистого огня, струящегося сверху и из-за деревьев, роптала. Согор слушал, вглядывался в лица, пытаясь уловить общее настроение. Но это было невозможно: Рахманова сменяли другие ораторы - мнения колебались, расходились, сталкивались. Там и тут возникали ожесточенно спорившие группы.

Усталость нахлынула внезапно. С трудом Согор добрался до свободного вибролета, рухнул на сиденье, круто взмыл в темнеющую вышину. Через минуту зарево огней померкло за горизонтом.

Земляне той эпохи миллионами покидали планету-прародину для разумной колонизации других планет Солнца. Но остающиеся на Земле заботились о том, чтобы колыбель человечества сохранила свою природную красоту и неповторимость. "Человек и природа едины" - этот принцип жизни стал одним из главных в коммунистическом обществе.

Исчезли с поверхности Земли старые, калечившие психику человека города-гиганты, дымные, грохочущие заводы, паутина электролиний. Скрылись глубоко в шахты предприятия-автоматы, склады продукции и сырья, в тоннелях - транспорт. Новые города стали центрами науки, искусства. Люди собирались сюда для того, чтобы исследовать в тиши лабораторий, искать и спорить, наслаждаться счастьем творчества. Жилые дома всевозможных архитектур и расцветок, построенные в согласии с желаниями и фантазией их обитателей, были разбросаны в самых живописных местах планеты.

Конечно, по-прежнему оставалось немало горожан - главным образом молодежи. Однако многие предпочитали жить среди лесов, как Согор, или альпийских лугов и скал, у морских побережий, водохранилищ и рек, на естественных или искусственных островах, в подводных поселениях. Каждый избирал место для жизни там, где ему вольней дышалось, но мог без особых трудностей - с помощью ближнего бюро жилищ - сменить наскучивший пейзаж на иной.

Шестимиллиардное население планеты оказалось так гармонично размещенным по ее поверхности, что люди могли месяцами не встречать других людей в окрестностях своих усадеб.

Но человечество не разобщилось. Всеохватывающая система Мирового информа позволяла населению Земли и других обитаемых миров Солнца ощущать себя, как никогда прежде, одним организмом - мыслящим и действующим Единым Нечто.

Согор летел домой, в раздольную тишину лесных заповедников. Он так любил воскрешенную природу этого края, что ощущал себя ее малой, но кровной частицей. Оборви нити этой связи - и сгинет человек от жгучей тоски, мучительной ностальгии, которая не одному землянину закрыла дорогу к звездам.

Вибролет, покорный мысленному приказу, плавно снизился на поляне, рядом с увитой плющом террасой. Зубчатые силуэты елей-великанов чернели по краю ночного неба. Две-три постоянные космические станции, ритмично перемигиваясь разноцветными сигналами, плыли глубоко среди неоглядной бездны.

Идти в дом не хотелось. Ночь выдалась на диво теплая и тихая - совсем особая ночь. Или Согору так казалось после многодневной битвы идей, в которой могучие умы, воля, страсти сшибались, как новоявленные рыцари на турнире, где зрителем стало все человечество?

Он свернул к роще. Пахучие ветви лип мягко касались сурового лица, скользили по серебру непокорных волос.

Рахманов - вот о ком думал он снова. Несколько раз он видел этого человека в доме своего старого друга Якова Крепова - директора Института психики. Ирония судьбы: Рахманов - один из любимейших учеников Крепова... Согору все никак не удавалось разузнать поподробнее о прошлом Рахманова. Тот появился в философии почти внезапно и вскоре завоевал популярность независимой смелостью своих идей. Один из немногих, он дерзал критически относиться к фундаментальным трудам Согора. И признанный миром, суровый гений иногда ощущал, что не находит достаточно метких аргументов, способных разрушить гибкие диалектические построения молодого соперника.

Сумрачная пропасть открылась внезапно у ног Согора. Внизу чуть слышно шумели волны искусственного моря. Цепляясь за кусты и траву, он стал спускаться. На крутизне кустик бурьяна ослаб под рукой - Согор лишь чудом не сорвался. Прижавшись к обрыву, так что влажные травинки коснулись разгоряченного лица, он осторожно нащупывал ногой опору.

Ему повезло: ниже оказалась узкая тропинка. Она тянулась за поворот кручи. Медленно Согор двинулся туда, надеясь отыскать место, удобное для спуска. Тяжелая глыба качнулась под ним. Он едва успел шагнуть вперед. Рискуя сорваться, добрался до поворота, перевел дыхание. Теперь он стоял на неширокой площадке, надежно укрепленной порослью молодого кустарника.

Под собой Согор увидал костер и людей возле него. Пламя скупо освещало их лица. Подняв головы, люди старались разглядеть, кто швыряет с обрыва комья. Согор поспешно отступил в тень. Не хватало, чтобы главу Высшего Совета застали за странным занятием - карабкающимся ночью по косогорам.

- Конечно, камень сорвался, - громко молвил кто-то у костра. Согор замер, узнав насмешливый голос своего внука Марка. Давненько они не виделись! Два года назад между ними произошла ссора. Мальчик надерзил деду: тот не хотел отпустить его в школу астронавтов. Разве не достаточно было двух жертв ненасытному космосу из семьи Согора - родителей Марка? Кроме того, внук рос взбалмошным парнем, не сумевшим пока обнаружить призвания к какому-либо серьезному занятию. По-своему умный, даже талантливый, он устремлялся сразу в десятки направлений, переменил несколько профессий - и разочаровался во всех.

С затаенной горечью он бывало шутил над собой: "Типичный пустоцвет, как и положено быть потомку гения! Дед похитил у нашего рода всю мыслительную и деятельную энергию вплоть до десятого колена вперед..." Занимаясь в избранной школе, он через год позвонил Согору и сказал: "Ты должен меня понять и простить". "Должен?" - укоризненно переспросил Согор. Смущенный внук ретировался с экрана. Потом они кое-как помирились, но Согор оставался суровым к Марку, а в душе надеялся, что "астронавтическая блажь" рано или поздно тоже испарится из его головы.

- Дедушка вернется не раньше чем станет известно о результатах Плебисцита, - долетел снизу другой голос - единственной и любимой внучки Согора Оли, заботливой хозяйки его пустынного жилища.

- Как трудно переживает он бесконечные распри, озлобленные споры о Харнаре! - продолжала она. - Если бы вы знали, вы оба не были бы так беспощадны.

- Ах, оставь! Ты рассуждаешь чисто по-женски, - упрямо возразил Марк сестре, продолжая начатый раньше спор. - Как могли наши быть на Харнаре безучастными, если против диктаторов поднялись почти все города и население большинства провинций! Имеем ли мы право называть себя людьми коммунизма, если земные принципы справедливости и гуманности утрачивают на Харнаре силу только оттого, что это "чужая" планета и другая цивилизация?

- Что же ты прямо не скажешь об этом дедушке? - возмутилась Оля. Чего-чего, а предательства за спиной он никогда не ожидал.

- Предательства?! - насмешливо воскликнул Марк. - Но знай же, что в тысячу, в миллион раз хуже предательство, которое мы совершаем нашей "благоразумной" политикой невмешательства в судьбу харнарцев! Хотим все предоставить "естественному" течению событий! Боимся лишить иное человечество его собственной истории? Но какой истории? Разве непременно Харнар должен пройти через все муки исторического ада, чтобы стать цивилизованным, свободным? Разве они не вправе рассчитывать на нашу помощь? Ведь это мы, "сыны звезд", рассказали многим из них, что рабство не единственное и не вечное общественное состояние, что есть голубая планета, где люди свободны, добры, великодушны и высшая радость для любого - посвятить себя борьбе за счастье других людей.

- Счастье!.. Это счастье, что дедушка не слышит тебя сейчас! - отвечала Оля. - Своей неразумной дерзостью ты снова заставил бы его страдать.

Согор не мог больше оставаться в укрытии. Сегодня поистине день невезения и глупостей! Сперва - нелепый инцидент в Южном парке, а теперь пришлось подслушать чужие секреты. Он шагнул к краю площадки, чтобы окликнуть спорящих. Но в эту минуту взгляд Согора скользнул по лицу того, кто сидел между Марком и Олей и пока что молчал. Кажется, кто-то знакомый? Оля, словно уловив мысль Согора, обратилась к этому человеку:

- Ваше влияние, Андрей! Горько, что именно вы... настраиваете Марка против дедушки.

В ее упреке прозвучали неведомые прежде Согору, поразившие его интонации.

- Оля; вы ошибаетесь, - взволнованно, но мягко ответил тот, кого она назвала Андреем. Рахманов! Зачем он явился сюда?

Согор припомнил, что внук не раз говорил ему о своей дружбе с Рахмановым, с которым познакомился у Крепова. Так вот отчего Марк сделался таким колючим в последние два года! Оля права: это влияние вождя "неистовых".

- Вы неправы, полагая, будто я настраиваю Марка против его великого деда, - продолжал Рахманов. - Ваш брат сам способен разобраться во всем. К тому же Согор - говорю вам от чистого сердца - всегда был для меня идеалом человека.

- Как понять вас? - Оля недоуменно подняла на него глаза. - Ваши язвительные речи... Каждое их слово направлено против требований Согора не вмешиваться в дела харнарцев.

- Сколько себя помню, я любил Согора как нашего духовного вождя, отвечал Рахманов, - но когда стал замечать, что смелого мыслителя вытесняет расчетливо-холодный политик... Не сердитесь! Согора надо спасти от него самого - вот какие слова услыхал я однажды. А Марк прав: мы рассказали рабам Харнара о Земле. Теперь там восстание. И наше место там.

- Можно ли наносить учителю - ведь вы считаете Согора своим учителем более жестокие удары, чем вы это делаете? - спросила Оля, но не очень уверенно. Она не отрывала глаз от лица Рахманова. У Согора ревниво сжалось сердце. Он до боли ясно понял смысл этого взгляда!

- Знаю, дед снова рассердится, - долетели до Согора слова внука. Поэтому прошу тебя: скажи ему обо всем сама, но после. Наша группа летит через неделю, с попутной экспедицией. Сперва на Плутон, оттуда - к Харнару.

- Как, и ты тоже? Нет! - подняв руку, отшатнулась Оля. - Разве ты забыл: этот проклятый Харнар отнял у нас отца!

- И поэтому я должен быть там! - возразил Марк. - Не трать слова, все обдумано и решено давно, и ты этого не изменишь. Да так оно и лучше, голос Марка зазвучал небрежно. - Люди, подобные мне, вечно не в своей тарелке на нашей роскошной, слишком благоустроенной Земле. Может, в другом мире я отыщу и свою "стезю"? Или сумею по крайней мере - как в старину-то говорилось? - умереть благородно.

- Ни за что! Как же я? Дедушка... Ты подумал о нем? Не слишком ли много ударов для одного человека! Ты не посмеешь, не посмеешь!.. - твердила потрясенная Оля, глядя на брата глазами неистово любящей матери. - Андрей, - повернулась она к Рахманову, - ну скажите вы ему! Что он задумал улететь навсегда!

- Оленька, пойми, наш долг... - начал Марк. Она отшатнулась, прижимая к лицу ладони.

Ночная птица мелькнула над их головами, крикнув протяжно, и растаяла над морем. Костер угасал. Подул влажный ветер, его порывы гнали искры вдоль берега. Алые точки метались одна за другой, исчезая далеко в темноте.

Оля зябко повела плечами, вздрогнула.

- Поздно. Пора домой.

Она медленно пошла вверх по тропинке. Марк и Рахманов, подавленные, растерянные, следовали за ней. Вскоре они скрылись за поворотом.

Эту ночь Согор провел в лесной глуши, у подножия хмурых елей, до утра бормотавших над ним старинные сказки, полные наивных чудес, мало понятные нынешним людям.

Рассвет обжег края белых облаков. Одинокие птахи, обитавшие в этом затерянном краю, посвистывали где-то вверху редко и робко, как бы не решаясь нарушить первозданную тишину.

Согор неторопливо продвигался все глубже в чащу, озираясь кругом. Жадно вдыхал крепко настоенный смолистый воздух, в котором каких только изумительных запахов не было! Прошлогодней прели и молодой хвои, диковинных трав и скромной красавицы лесной фиалки; соблазнительные запахи грибов, едва уловимый - пушистого нежного мха; грустный аромат, исходивший от коричневых лодочек коры, упавшей с мертвых елей, и горьковатый осинника. Ручей в овраге глухо бурлил, прыгая по скользким валунам.

Лес поредел. Странник выбрался на просеку. Она тянулась далеко к синему горизонту. Туман кое-где плавал над ней, но заря разгоралась неудержимо, тонкие копья золотых лучей косо пронизывали мокрые кроны берез и голубоватых сосен, озаряя лес и просеку таким веселым, ласковым светом, что душа человека отзывалась ему ликующей музыкой, полной ничем не омраченной радости. Лето стояло на редкость теплое, с короткими, но частыми яростными грозами.

Глядя вокруг, Согор замечал необычайно обострившимся зрением рассыпанные там и тут в траве рубиновые ягоды костяники. Они сверкали, словно крохотные искры расколотой солнцем зари. Плотный, симпатичный гриб боровик недоверчиво глядел на невесть откуда взявшегося человека из-под коричневой от загара шляпки - неужто сорвет? Стройный колокольчик гордо раскинул светло-голубые цветы; кажется, тронь их - и зальются, зазвенят тонко, серебристо.

"Даже и здесь ты не смог бы скрыться от самого себя". Эта мысль возникла так неожиданно, что Согору почудилось, что кто-то незримый, идущий рядом сказал это.

"Опять _он_? Преследует всюду! А может, Крепов прав - и мы всю жизнь носим в себе двойника, свое реальное второе "я"? Нет, прочь, никогда не приму! Этого не может быть, потому что... это слишком против разума".

Он больше не слышал музыки в душе, не замечал лесной красоты. Солнце, птицы, травы - все вдруг исчезло для Согора, провалилось в иную пространственно-временную плоскость.

"...Планета зла - Харнар! Ты погубил сына и его друзей, к несчастью открывших тебя. Почему же все новые и новые люди нашего человечества неудержимо стремятся туда? Что влечет их? И зачем встретился он, мрачный, уродливый мир, на пути наших звездолетов именно в этот век! Какие грандиозные замыслы рухнули! Как изменилось направление эпохи, как смутились и ожесточились умы! Теперь Харнар отнимает у меня внука, может быть, и внучку - последнее родное дитя. Что там! Приходится лишаться гораздо большего: убежденности в том, что понимаешь стремления и волю миллиардов людей, избравших тебя на первый пост в обществе..."

Он вызвал вибролет. По дороге из передач Информа узнал почти с равнодушием, что большинство голосов на Плебисците отдано за всестороннюю и широкую помощь восставшим харнарцам. "Неистовые" победили. Рахманов мог торжествовать. Согор отрешенно смотрел на расстилавшееся внизу водохранилище, думая о том, что пришла старость - одинокая, никчемная.

Оля и Марк встретили его в аллее перед домом. У девочки веки покраснели от слез, губы вздрагивали.

- Дедушка! - Она прильнула к нему. - Наш Марк... Ты только послушай, что он надумал...

- Знаю, - сказал Согор. - Извините меня, - он повернулся к внуку, этой ночью на побережье я нечаянно подслушал ваши тайны.

Лицо Марка вытянулось. Согор пошел в дом.

- Там дядя Яков, - слабо крикнула Оля. - Он ждет тебя со вчерашнего вечера.

Крепов, сгорбясь, сидел в кабинете у стола. Увидев Согора, вскочил, потирая щеку.

- Вздремнул в твоем кресле. Ты из Совета?

- Из леса.

Крепов сокрушенно качнул головой. Согор молча стоял, не отходя от двери. Ему не хотелось говорить сейчас даже с Яковом. Тот вопросительно смотрел на друга.

- Пришел выразить соболезнование?

- Нет, Александр, - медленно и очень уж отчетливо сказал Крепов, - не успокаивать тебя пришел, а... - Он запнулся. Криво усмехаясь, докончил: ...добивать.

- Вот как? - сдвинул брови Согор. - Уж не для того ли привез и Рахманова?

- Гм... Что ты думаешь о Рахманове?

- Хочешь знать, может ли он стать моим преемником? - бесстрастно спросил Согор. - Да, может.

- Так оно и должно быть, - словно рассуждая про себя, пробормотал Яков. - Конечно, он - это не совсем ты. Организм иной...

Согор пересек комнату, опустился в кресло. Горько спросил:

- Для чего ты говоришь это мне?

Крепов, невысокий, порывистый, заметался от окна к двери и обратно, раздраженно бросая колкие слова, точно давняя преграда рухнула в нем:

- Согор - гениальный мыслитель! Согор - величайший философ! Все привыкли к этой истине. Но появляется юноша и говорит: не согласен. Каково?

- Яков, знаю... ты можешь быть беспощадно злым. Но зачем же теперь?

Крепов споткнулся на ровном месте, застыл. Помолчав, спокойней и мягче продолжал:

- Мне часто вспоминается наша юность, Александр. Не иначе - старею, а?

(Значит, тоже, как и Согор, думал о старости.)

- Ты и тогда - помнишь? - был всюду первым. И в то время ты... подавлял всех мощью своего ума.

Согор пожал плечами и не ответил.

- Со мной ты был особенно добр, - вновь забегал по комнате Крепов. Когда я, побежденный тобой на философском диспуте, тупо твердил, что не может быть человек постоянно прав, что это неестественно и ошибаться должно всякому, что, наконец, путь познания всегда идет через противоречия и ошибки, ты соглашался. И продолжал быть "самим собой" - Согором непогрешимым! Нет, это сильнее тебя... Не припомню, чтобы за годы нашей дружбы ты хоть раз сказал, что в чем-то неправ. Ты незаметно стал сверхчеловеком. И знаешь, это трагедия - для тебя и всех нас!

Согор нетерпеливо хмурился. Крепов не хотел замечать.

- Саша, будь ты весь, до последнего атома, создан из разумного и доброго - все равно это страшно. Не может быть человека непогрешимого! Не может быть учения, созданного одним человеком и даже многими людьми, которое было бы верно "и днесь, и присно, и во веки"! Когда-нибудь ты должен был бы начать ошибаться. И чем позже это случилось бы, тем хуже. Твои ошибочные решения большинство принимало бы как единственно верные. Кто же станет возражать против сказанного Согором! Настало бы время (а может, оно давно настало?), когда миллионам людей пришлось бы тяжелой ценой расплачиваться за святую веру в тебя. Согора можно спасти от него самого, лишь доказав, что и он способен противоречить себе.

- Вчера я уже слыхал эти слова. Но никак не думал, что их автор ты.

Крепов, остановясь посреди комнаты, разглядывал Согора так, будто впервые увидел его в ином, необычном измерении.

- Рахманов... ты совсем не знаешь его... - Крепов сказал это, как бы подбирая слова.

- Опять Рахманов! Какое мне до него дело! Ты слышал мое мнение - что же еще?

- Я должен тебе кое-что рассказать.

Согор махнул рукой.

- Это касается тебя, - настаивал Яков. - Однажды в нашем институте погиб молодой ученый, необычайно одаренный. Погиб трагически.

- Тот, что тайком ставил опыты над своим мозгом и погубил его?

- Помнишь? Он хотел сделать управляемой область подсознания. Юноша этот был талантливее на порядок или два любого из нас. Мы не могли смириться с тем, что его больше нет. Тогда мы решились на операцию по пересадке мозга...

- Вот как? И этот ученый стал?..

- Он стал философом. Конечно, это был совсем не выход. Но еще задолго до того случая мне не давала покоя одна мысль...

- Бедняга! Ты никогда не рассказывал о нем.

- Мы держали втайне эту историю.

Согора взволновала трагедия Рахманова. Вся его неприязнь к сопернику сразу исчезла.

- Но он мало потерял от такой... операции, - удивленно сказал Согор. Как вам удалось?

- Ему дали копию мозга другого человека. Лучшего мозга планеты...

- Копию? Жаль, что я мало знал об этих ваших экспериментах. Чью же копию?

- Твою, - отчетливо сказал Крепов.

Согор вздрогнул.

- Погоди осуждать, Саша. Пойми... - Яков смотрел умоляюще.

- Как это случилось? Когда?

- После ...сской неудачи. Вспомни.

Согор помнил. Пятнадцать лет назад он присутствовал на полигоне при первой отправке корабля в антипространство. Окончилась она катастрофой. Согор в числе немногих уцелел, но долго лежал в клинике Крепова, находясь на грани между жизнью и смертью.

- Мы тогда очень боялись за тебя. Надежды-то почти не было. После третьей операции приняли решение снять с твоего мозга копию. Потом...

- Двойник... - прошептал Согор посеревшими губами. Крепов опустил голову. Растерянно звенел комар, заблудясь в углу. Молчание становилось невыносимым. Согор резко встал, направился к выходу.

- Где он? - спросил, не оборачиваясь.

- Остановись! - сказал Крепов. - Вы не увидитесь больше никогда.

Согор с исказившимся от гнева лицом повернулся и впервые за этот день глянул другу прямо в глаза.

- Что ты с ним сделал, безумец?

Крепов ответил укоризненным взглядом.

- Прости... Но ты... ты...

До боли сцепив руки за спиной, Согор отвернулся, стал смотреть в окно.

- Андрей прилетал сюда вчера, чтобы проститься с Олей, - сказал Крепов. - Он уже далеко.

- Рахманов мог бы стать... председателем Совета, - глухо вымолвил Согор.

- Нет. Он сказал мне, что Харнар - его новая родина и ей он отдаст все. Правы "неистовые" или нет - покажет время, - так он велел передать тебе.

"Может, в другом мире я отыщу и свою "стезю", - возникли и уме слова Марка. И затем вновь _тот_ - саркастический голос: "Двойник исчез. Ну, а я? Как ты решил насчет меня?"

...Желторотый воробей, покачиваясь на упругой ветке рябины, настороженно разглядывал понурившегося седого человека. Потом задорно чирикнул что-то свое, вспорхнул и полетел прочь.