Сонная реальность

Пролог

Ночь была темной. Отраженный от луны солнечный свет почти не проникал сквозь затянутое тучами, обещавшее дождь небо. Не то чтобы Жак Крейчи не знал, что в марте здесь обычно идут дожди, но… Что-то звало его сюда, в эту страну. Он остановился в отеле «Серена», как и в прошлый раз. Даже снял тот же номер. Ну, на том же этаже – это точно. Крейчи прилетел в семь вечера и сразу попытался дозвониться до гида по имени Джокинс Малоба, сопровождавшего его в предыдущем сафари. Шесть попыток в течение часа, и каждый раз Крейчи попадал на автоответчик. Оставалось взять такси и ехать в отель. По дороге Крейчи думал о своей сестре Марте Коен, по вине которой он оказался здесь. Не в первый раз, нет. В первый он был просто политиком, прибывшим в Кению немного отдохнуть. Джокинс Малоба устроил ему двухнедельное сафари, закончившееся трехдневным пребыванием в поселении масаи.

Крейчи не знал точно, но ему казалось, что это было где-то в районе границы с Танзанией. Он видел школу кочевников, устроенную под открытым небом, видел сооруженный по соседству маньятта, где жили прошедшие инициацию будущие воины.

– Вообще-то подобное противозаконно, – напомнил проводнику Крейчи, но уже на следующий день стал свидетелем инициации двух чернокожих девочек.

Он не хотел смотреть на это, но и молча уйти не мог. Поэтому Крейчи говорил – делал то, что у него как у политика получалось лучше всего. Вот только здесь его окружали не цивилизованные избиратели, да и сенат с Люксенбургским дворцом остались где-то недосягаемо далеко. К тому же девочки сами хотели пройти эту процедуру. Крейчи знал, что Джокинс Малоба переводит его слова достаточно точно на язык масаи, но они вызывали лишь улыбки и недопонимание. В конце молодая чернокожая женщина взяла Крейчи под руку и повела прочь. Он сопротивлялся, но женщина была сильной и настойчивой. Кровь стучала в голове Крейчи. Он оборачивался, надеясь, что девочки по какому-то чудесному разумению передумают и откажутся от эмората. Женщина, которая вела Крейчи в хижину возле изгороди крааля, сжала ладонями его лицо и заглянула в глаза.

– Все! Хорошо, хорошо. Я успокоился, – сдался Крейчи.

Женщина-масаи улыбнулась, взяла его за руки и потянула за собой в хижину из сухого навоза. Крупные капли пота покрывали ее полные, обвисшие груди. Под потолком кружили мухи. Крейчи слышал, как где-то рядом недовольно фыркает скот в краале. В соседней хижине стонал в лихорадке умирающий старик.

– Куда делись ваши ботинки? – спросил гид, когда Крейчи вышел из хижины.

– Хотел бы я и сам знать, – проворчал Крейчи.

Он шел к пыльному «Джипу» проводника, пытаясь понять, почему женщина, отдавшая ему свое тело, спустя пару минут после этого украла его обувь. Или не украла? Может быть, это был какой-то обычай?

Рой мух кружил возле Крейчи, преследовал его.

– Господи, о чем я только думал? – прошептал он, вспоминая глаза чернокожей женщины в хижине, ее запах, дыхание…

Сейчас из-за этой женщины Жак Крейчи и вернулся. Вернее, не из-за женщины – из-за ее ребенка. Крейчи не знал, как Джуди Абади, журналист из парижской «Liberation», узнала о той далекой связи.

– Может быть, ей продал тебя твой проводник? – выдвинула предположение сестра Крейчи.

– Думаю, она просто нашла белого ребенка у масаи и решила сделать из этого дешевую сенсацию, – сказал Крейчи, но Марта Коен убедила его, что это дело нельзя пускать на самотек. Вот только она не хотела, чтобы в Кению возвращался сам Крейчи.

– Ты хочешь, чтобы весь Париж говорил о моем внебрачном ребенке от женщины-масаи? – сказал Крейчи, отказавшись от частных услуг.

В самолете он думал о женщине, которая могла родить от него ребенка, пытался вспомнить ее лицо, но уже потом, в Найроби, Крейчи начал представлять ребенка… Своего ребенка. Белая девочка с голубыми глазами и копной медных волос. У Джуди Абади было несколько фотографий, но сестра настояла, чтобы Крейчи не брал их. Сейчас он жалел об этом. Нет, Крейчи всегда был политиком до мозга костей, никогда не планировал заводить семью, но сейчас, в Найроби, за жаренными на углях лобстерами, в ожидании ответа проводника Джокинса Малоба, в окружении всех этих холеных туристов и в сгущавшихся сумерках, когда на улицу лучше не выходить, Крейчи волновался, представляя свою дочь, словно Париж остался где-то в другой жизни, которая никогда не пересечется с настоящим. И головой Крейчи понимал, что ребенок, скорее всего, очередной трюк журналиста, чтобы очернить политика, но вот сердцем… С сердцем было что-то не так – волнение разрасталось, заполняло грудь.

Крейчи позвал официанта и заказал еще тростникового джина. Никто не пользовался бассейном в отеле, но Крейчи нравилось смотреть на его голубую гладь, подсвеченную в наступающих сумерках. Пара туристов с темными бутылками местного пива «Таскер» пытались завязать разговор с Крейчи.

– Простите, но я жду звонка, – отмахнулся он от них, как от назойливых мух.

Туристы ретировались, но проводник в этот вечер так и не позвонил. Он вернулся из сафари лишь три дня спустя. Крейчи ждал его, считая неуместным искать кого-то другого и раскрывать свои тайны еще одному человеку. Хотя вопрос о том, как Джуди Абади узнала о его внебрачном ребенке, оставался открытым. А эти фотографии? Крейчи в очередной раз вспомнил голубоглазую девочку. Чернокожая женщина держала ее на руках, прижимая к груди. Лица матери было не видно, но Крейчи и не узнал бы ее.

Молодая пара англичан, которых привез в отель «Серена» Джокинс Малоба, выглядели усталыми и выжатыми как лимон. Их одежда покрылась коркой песка. Они общались с Крейчи на английском, но когда узнали, что он из Парижа, перешли на ломаный односложный французский. Для них Крейчи был еще одним любителем сафари.

– Говорят, попробуешь однажды – и уже не сможешь забыть никогда, – влез в разговор Джокинс Малоба.

«На скольких языках говорит этот гид?» – подумал Крейчи, затем вспомнил фотографии ребенка, которые показала его сестре Джуди Абади. Марта считала, что проводник просто обязан был иметь отношение к этой истории. «Да, имеет, – хмуро подумал Крейчи, продолжая общаться с молодоженами. – Он привез меня в то поселение. Все остальное я сделал сам».

Запах пыли и загорелые, обветренные лица супружеской четы Йорк вернули Крейчи в реальность. Близость поездки нависла над головой, словно лезвие гильотины. Крейчи и сам не заметил, как заговорил с молодоженами о поселениях масаи. Особенно о загонах, где кочевники держали свой скот. Англичане помрачнели и признались, что проводник показал им поселения издалека, сославшись на недовольство масаи, когда к ним приходят чужаки. Потом молодожены раскланялись, пообещав встретиться с Крейчи вечером. Он не возражал – сейчас Крейчи готов был согласиться с чем угодно, лишь бы его оставили наедине с гидом. Несколько раз во время разговора Джокинс Малоба порывался уйти, но Крейчи попросил его задержаться, сказав, что им нужно поговорить наедине, и сейчас, наблюдая, как уходят молодожены, гид терпеливо ждал. На его черном лице не было ничего, кроме усталости.

– Давай я угощу тебя холодным пивом, – предложил Крейчи. Проводник отказался. – Может быть, тогда кофейный ликер?

– Душ. Холодный душ и пара часов сна, – сказал Малоба. – И еще нужно починить «Джип»… Туристов много – машина одна…

– Джуди Абади тоже была туристом?

– Кто?

– Журналист из «Liberation»… Кто-то отвез ее в то поселение, где мы были с тобой, и показал женщину, которая украла у меня обувь.

– О! – гид удивленно поднял густые брови, посмотрел на Крейчи и удивился еще больше, когда понял, что Крейчи обвиняет его в разглашении той мимолетной интрижки. – Нет, – сказал Малоба.

– Что «нет»?

– Я не имею к этому отношения.

– Как же тогда она узнала о ребенке?

– О ребенке? – гид снова удивленно нахмурился. – О! – протянул он, но уже как-то совсем фальшиво.

– Так это мой ребенок? – спросил Крейчи.

– Это ребенок масаи, – осторожно сказал Малоба.

– Но она белая!

– Белая… – согласился гид.

Крейчи снова вспомнил фотографии Джуди Абади – голубоглазая девочка на руках чернокожей женщины, прошедшей в юности обряд эмората. И такая же судьба ждет этого ребенка. Крейчи вспомнил мычание коров и жужжание мух, мальчиков в черных одеждах, которые вскоре станут воинами. Вспомнил хижину, запах пота и навоза.

– Ты должен отвести меня к ней, – сказал Крейчи. – Мне нужно увидеть ее, – он заглянул гиду в глаза. – Если, конечно, ты не знаешь что-то еще… Что-то о девочке… Я имею в виду… Если отцом мог быть кто-то другой… – Крейчи окончательно запутался в формулировках.

– Мы сможем отправиться на сафари утром, – сказал монотонно гид.

Крейчи кивнул и спешно отвернулся. Париж окончательно стал далеким и недосягаемым. Как и весь его этикет, вина, кухня. Здесь была маисовая каша, рыба в томатном соусе, черепаховая похлебка и банановое пиво. Крейчи пообедал, не особенно вдумываясь в то, что ест, – лишь рот горел от острых приправ, да мочевой пузырь стучался изнутри, напоминая о выпитом «Уйт Кэпе». К вечеру, встретившись с молодоженами из Англии, Крейчи добавил к выпитому местному пиву изрядную порцию кофейного ликера, забрав полупустую бутылку «Кении Голд» с собой в номер. Но алкоголь не пьянил, скорее помогал собраться и все обдумать… Обдумать, но ничего не решить.

Когда утром позвонил Малоба, Крейчи с трудом поднялся с кровати. Его тошнило, а в голове пульсировала настоящая кузня. Что касается гида, то он до зависти был свеж и полон сил.

Брезентовая крыша на его пыльном «Джипе» желтого цвета была убрана. Свежий ветер бил в лицо. На Крейчи были надеты джинсы, рубашка с длинным рукавом и новые солдатские ботинки, которые он испачкал, не успели они выехать из Найроби.

Гид молча ждал, когда желудок Крейчи успокоится, избавившись от вчерашних излишеств, затем протянул ему бутылку с водой. Шагах в тридцати от машины пара жирафов национального парка Найроби демонстративно отвернулись в сторону. Крейчи слышал, как шумит «Момбаса Роуд», с которой Малоба свернул, как только заметил нездоровую бледность Крейчи. Шум дороги ассоциировался у Крейчи с остатками цивилизации, тщетно цеплявшейся за него, сдавая позиции.

Скоро пыльный «Джип» свернет с оживленного шоссе на Найроби-Наманга, пересечет мост «Китенгела» через похожую на большое болото реку, и не пройдет часа, как окажется в Каджиадо, миновав который, почти сразу оставит дорогу, устремившись по саване к поселению масаи…

Так думал Крейчи. Думал, пока они не проехали Каджиадо, продолжив движение по Ати-Ривер к границе с Танзанией. «Это не то поселение, – оживился Крейчи. – Белый ребенок живет не там, где я был». Мысль об этом принесла покой и разочарование одновременно.

– Я думаю, нам лучше вернуться в Найроби, – сказал Крейчи.

– Плохо себя чувствуешь? – спросил Джокинс Малоба.

– Нет, просто в прошлый раз мы были в другом поселении – если где-то я и мог оставить ребенка, то только там.

– Масаи кочевники. Ты живешь в Париже, они – в саванне.

В расположенном на границе с Танзанией городе они свернули налево. Десяток чернокожих ребятишек гоняли футбольный мяч возле белой церкви. Крейчи попытался представить, как белая девочка-масаи впишется в эту чернокожую стройность. «Да, верно, – хмуро подметил Крейчи. – Никак не впишется. Она будет кочевником. И мало того, что ей придется пройти эморат, так она еще станет жить в хижине из навоза, превратится в одну из жен, которая должна присматривать за детьми и скотом мужа. Причем скот будет цениться больше». Почувствовав тошноту, Крейчи снова попросил гида остановиться. Но желудок был уже пуст, поэтому политик лишь постоял на обочине пару минут и вернулся назад в машину. Малоба достал панаму и протянул Крейчи.

Дорога снова стала безлюдной. Какое-то время, поднимая клубы пыли, «Джип» катил по ней, затем свернул в савану, спугнув стадо зебр, которые еще долго бежали недалеко от машины, словно дельфины, сопровождавшие в море матросов на корабле. Малоба не пользовался ни компасом, ни навигатором, но Крейчи сейчас меньше всего хотел пускаться в расспросы, как гид ориентируется в этой местности. Голубоглазая девочка с медными волосами – вот что сейчас волновало его больше всего, и чем ближе было поселение масаи, где родился этот ребенок, тем волнение становилось сильнее, отодвигая на второй план все остальные тревоги, включая похмелье.

Запах поселения масаи. Крейчи почувствовал его раньше, чем увидел само поселение. Недавние дожди превратили подъезд почти в болото. Грязь и навоз смешивались. Колеса «Джипа» буксовали, выбрасывая в воздух фонтаны грязи, но машина уверенно ползла вперед. Жирные мухи окружили Крейчи, но казалось, совершенно не замечали гида. Несколько молодых воинов масаи в красных накидках вышли встречать «Джип». Они увидели Джокинса Малоба и приветливо помахали ему. Крейчи слышал, что некоторые воины масаи пьют кровь быков – протыкают яремную вену, сцеживают нужное количество крови, затем обрабатывают рану, сохраняя животному жизнь. Крейчи не знал, почему вспомнил это именно сейчас, но мысль об этом вызвала новый приступ тошноты. Даже во рту появился металлический вкус.

– Дать воды? – спешно предложил ему Малоба.

Крейчи отказался, выбрался из машины, тут же утонув левой ногой в свежей коровьей лепешке. Молодые воины масаи хмуро наблюдали за ним. «Может быть, одного из этих мальчиков я видел год назад на посвящении?» – подумал Крейчи, вспомнил детали инициации и почувствовал, как возвращается тошнота. Наблюдавший за ним гид снова потянулся за бутылкой с минеральной водой.

– Просто отведи меня к девочке, – сказал Крейчи.

– Фотографии делать будешь?

– Что?

– Если делать фотографии, то нужно заплатить чуть больше, – Малоба кивнул в сторону молодых воинов масаи.

– Они что, зарабатывают деньги, показывая туристам белого ребенка? – спросил Крейчи, меряя подростков недовольным взглядом. – Зачем им деньги?

– Они могут прийти в магазин.

– В магазин? – Крейчи пытался обдумать это, но видел только белую голубоглазую девочку. – Заплати им и отведи меня к ребенку, – сказал он Малобе.

Гид выбрался из машины и заговорил с молодыми воинами на масаи. Крейчи не смотрел, сколько денег Малоба передал подросткам, зная, что сумма все равно будет завышена, когда настанет время рассчитываться с гидом за услуги. Выстроившиеся полукругом хижины без окон ждали его. Вернее, ждала одна, в которой находился белый ребенок. Молодой воин отделился от своих друзей и жестом велел Крейчи следовать за ним. Загон для животных в центре поселения был почти пуст.

– Куда делись коровы? – спросил Крейчи своего гида.

– Паразиты, – хмуро буркнул Джокинс Малоба.

Идущий впереди молодой воин масаи услышал знакомое слово на чужом языке, обернулся и начал указывать Крейчи на хижины, напевая что-то на своем странном, тональном языке.

– Он думает, что ты доктор, который пришел лечить его народ, – пояснил гид. – Кажется, у них вспышка какой-то болезни. Не знаю. Но нам лучше убраться отсюда как можно быстрее.

Крейчи вздрогнул, услышав дикие крики в одной из хижин. Тощая корова в загоне замычала, опустилась на колени, а затем повалилась набок. Молодой воин масаи указал на корову и снова начал что-то эмоционально объяснять Крейчи.

– Скажи ему, что я не доктор, – попросил Крейчи своего гида.

– Пусть лучше все остается как есть.

Окруженные роем полусонных мух, они вошли в хижину. Крейчи увидел чернокожую женщину и двух детей, которых она держала на руках, – один черный как ночь, другой неестественно белый. Крейчи так и не смог вспомнить мать этих детей, лишь отметил, что она больна. Крупные капли пота катились по черному, осунувшемуся лицу. Шея была распухшей. Крейчи опустил глаза к белому ребенку – рыжеволосая девочка с голубыми глазами. Она смотрела на него, и он чувствовал, как останавливается время, здесь, в этом умирающем поселении. Где-то за спиной заговорил воин-масаи.

– Чего он хочет? – спросил Крейчи, не оборачиваясь, своего гида.

– Спрашивает, сможешь ли ты вылечить мать этих детей.

– Скажи, что для этого нам придется забрать ее с собой в Найроби, – принял решение Крейчи.

– Плохая идея, – сказал гид.

– Тогда она умрет.

– Это масаи. Если спасать каждого кочевника…

– Эта белая девочка может быть моей дочерью. – Крейчи обернулся, уставившись на гида стеклянными глазами, словно лихорадка уже проникла и в его кровь. Лихорадка цивилизации, столкнувшейся с дикой природой.

Болезнь распространялась быстро, стремительно. Когда Жак Крейчи позвонил из клиники Найроби своей сестре Марте Коен, у него уже ныли суставы и болела голова. Врач по имени Джозеф Ситима, который обследовал женщину и детей масаи, привезенных Крейчи в больницу, осмотрел самого Крейчи и заверил, что причин для беспокойства нет.

– Возбудителем трипаносомоза являются мухи цеце, – сказал врач, – а на вашем теле я не нашел следов от их укусов, поэтому…

– А девочка? – спросил Крейчи.

– Девочка?

– Я говорю о масаи, которых мы привезли с гидом в больницу.

– Боюсь, у женщины паразиты уже проникли в центральную нервную систему, а у детей… – Джозеф Ситима нахмурился. – Вы знаете, как белая девочка попала к кочевникам?

– Это может как-то повлиять на лечение? – спросил Крейчи, оставаясь в большей степени политиком, чем отцом.

– Нет, – покачал головой врач. – Белую девочку лечить не надо. Но вот второй ребенок…

Крейчи слушал остальное только ради приличия. Сейчас главным было позвонить сестре и предупредить, что придется задержаться в Найроби. Да, и еще нужно узнать, где здесь можно будет конфиденциально провести анализ ДНК, а потом…

– Ты хочешь забрать ее в Париж? – растерялась сестра, когда Крейчи позвонил, рассказав о своих планах.

– Если она окажется моей дочерью, то да.

– А как же мать?

– Ее мать кочевник. У нее нет даже паспорта. К тому же эта женщина, возможно, не выживет.

– Не выживет?

– Да, кажется, в поселении была вспышка какой-то местной болезни, так что…

– Ты не заразился?

– Врач сказал, что паразиты передаются через укусы мух. Он осмотрел меня и заверил, что причин для беспокойства нет.

О недомогании Крейчи умолчал. Он попрощался с сестрой и отправился в расположенный по соседству с больницей китайский ресторан. Лимфоузлы на шее распухли, но горло не болело. Дорога до ресторана отняла все силы. Крейчи сел за стол, тщетно пытаясь отдышаться. В ушах шумело. Аппетит окончательно пропал. На соседнем столе стояла жареная утка с золотистой корочкой. Крейчи смотрел на нее, но не чувствовал ничего, кроме тошноты. Не прибавили аппетита и приготовленные на пару креветки, которые принес официант. «Нужно выспаться, – сказал себе Крейчи. – Просто выспаться».

Он расплатился за ужин и вернулся в отель «Серена». Сил не хватило даже раздеться. Крейчи повалился на кровать, надеясь, что утром придет в норму, но сна не было. Он просто лежал, находясь где-то на грани – не спал и не бодрствовал. Немного забыться удалось лишь ближе к утру, да и это не было сном. Время просто как-то сжалось, выкинув из жизни несколько беспокойных часов.

Неделю спустя Крейчи позвонил сестре второй раз. Позвонил из больницы. Доктор Джозеф Ситима стоял рядом. Три дня назад он назначил Крейчи лечение сурамином, обнаружив трипаносомы в его крови, а два часа назад сообщил о результатах анализа ДНК.

– Я хочу, чтобы ты приехала в Найроби и уладила юридические вопросы касательно моей дочери, – сказал Крейчи сестре. – Я бы сделал все сам, но… – он не хотел расстраивать сестру, но и не сообщить о своей болезни не мог. – У меня нашли… – Крейчи посмотрел на доктора Ситима, пытаясь вспомнить название паразитов, плодившихся сейчас в его крови. А эта отрава, которую кололи ему внутривенно? Как называлось это лекарство? Да и лекарство ли? – Послушай, Марта, давай я дам трубку врачу, и он все объяснит тебе, – сдался Крейчи и протянул трубку Джозефу Ситиме.

Откинувшись на подушку, Крейчи слышал, как доктор говорит Марте о родезийской форме болезни, о паразитах в крови, о лечении сурамином и пентамидином. Крейчи чувствовал, что засыпает, убаюканный этим идеальным английским чернокожего врача, но потом услышал, как Ситима сказал Марте Коен, что мать белой девочки умерла, и сон сбежал, объявив хозяину бойкот.

– Нужно устроить достойные похороны, – сказал Крейчи врачу.

Ситима бросил на него короткий взгляд и продолжил разговор с Мартой Коен. Крейчи поджал губы и уставился на часы. До следующей инъекции сурамина оставалось чуть меньше трех суток. Размышляя об этом, Крейчи не заметил, как ушел доктор Ситима. Крейчи попытался вспомнить дочь. «Нужно дать ей имя», – подумал он, решив, что если кочевники как-то и называли ее, то это уже никто не узнает, да и не подойдет это имя для той жизни, в которую скоро окунется девочка… Но жизнь изменится.

Крейчи не знал, но не пройдет и пары лет, как весь мир станет другим. Правда, Крейчи не увидит этого. Он умрет через две недели. Апатия и сонливость сменятся маниакальной гиперактивностью, а затем комой. Крейчи будет еще жив, когда в больницу с теми же симптомами попадет его гид Джокинс Малоба.

Марта Коен прибудет в Найроби за три дня до смерти брата. Она отправит его тело в Париж, но сама не сможет покинуть Кению, потому что не пройдет и месяца, как сначала Найроби, а затем и вся страна будут закрыты на карантин.

Вспышка африканского трипаносомоза захлестнет весь континент. В больницах и моргах не будет свободных мест. Применяемые ранее для лечения препараты окажутся неэффективными. Смерть, паника и мародерства накроют город гигантской волной отчаяния и хаоса. Люди будут штурмовать больницы, чтобы получить сурамин. Органические соединения мышьяка на черном рынке станут на вес золота… Но спасения не будет.

Поражающие нервную систему паразиты будут распространяться воздушно-капельным путем, не имея отношения ни к мухам, ни к клопам. Успевшие покинуть континент в первой волне туристы принесут мутировавших трипаносомовых в свои города.

Не пройдет и полугода, как эпидемия распространится по Европе. Эпидемиологи отметят вспышки болезни в Южной и Северной Америке.

Мир вздрогнет, вскрикнет и замолчит. Города опустеют. Крысы и стервятники заполонят улицы, продолжая инстинктивно драться между собой за найденное мясо, хотя недостатка в мертвецах не будет…