Ангел, шельма и одноглазый кот

Глава I

Мама умерла, когда мне было восемь. Но почему-то все мои воспоминания о ней размытые, словно я смотрю сквозь грязное, годами немытое стекло, старательно вглядываясь в образы за ним. И чем сильнее пытаюсь что-то рассмотреть, тем меньше вижу. С этой проблемой я даже обращалась к врачу, которого нашёл для меня отец. Специалист сказал, что мозг – великий обманщик. И когда мы вспоминаем что-то, то на самом деле воспроизводим в памяти не само событие, а своё последнее впечатление о нём. Таким образом, каждый раз непосредственное воспоминание искажается, подменяясь ложным вновь и вновь. Пока мы вообще не забудем, как было на самом деле. Наверное, в этом было всё дело, хотя кое-что я помнила очень чётко. Но это было даже не воспоминание, а скорее ощущение. Касание маминых рук, очень тёплых и мягких. Больше ни у кого в мире не было таких рук. Только у неё.

Кроме странного бардака в голове, на память о самом близком человеке у меня осталась фотография. Только одна. Все остальные снимки уничтожила бабушка, швырнув семейный альбом в камин. На фото мама смотрит в камеру, чуть прищурив глаза от яркого света, и весело смеётся. Её волосы, взъерошенные ветром, падают на лицо и переливаются в солнечных лучах всеми оттенками золотого. Она такая красивая и счастливая, что больно смотреть.

Невозможно не заметить наше с ней сходство. Об этом однажды с грустью упомянул отец. И часто с раздражением повторяет бабушка. Я и сама вижу, что с каждым годом всё больше и больше становлюсь похожей на женщину с фотографии. И это меня утешает. Как будто мамочка не умерла. И она по-прежнему со мной, несмотря ни на что.

В отличие от отца, бабушка говорить о маме не любит. Никогда не называет её по имени, используя формулировку «эта женщина». Например, «это случилось до того, как появилась эта женщина» или «так решила эта женщина». Выдаётся эта фраза всегда без стеснения, с очевидным пренебрежением и преимущественно в присутствии бабушкиных подруг. А вот при отце бабушка маму никогда не упоминает. Знает, что тот церемониться не станет и просто выставит за дверь. За дверь бабуля не хочет, а потому хотя бы изредка старается вести себя достойно.

Отец любил маму больше жизни. И продолжает любить, как мне кажется. Но говорить о ней неспособен. Раньше мне казалось, что так он пытается забыть её, вычеркнуть из памяти и просто жить дальше. Теперь же я знаю: ему просто очень больно. Больно говорить о женщине, которая была для него целым миром. Лишь однажды, когда мне было четырнадцать, папа подошёл, обнял крепко-крепко, поцеловал в макушку и тихо, с затаённой болью в голосе произнёс:

– Твоя мама была для меня всем. И когда я потерял её, я потерял всё.

Отец редко бывает дома, практически живя на работе. Это даёт свои плоды. За десять лет созданная им фирма из маленькой конторки в подвале превратилась в монополиста в своей сфере, а именно в фармацевтике. Реклама препаратов, которые выпускаются под руководством отца, встречается едва ли не на каждом шагу. И продажи только растут, чему не может нарадоваться бабушка, отдыхающая за границей по четыре раза в году. А мне отца жаль. В свои тридцать семь он выглядит на все пятьдесят. Его голова практически седая, на лице глубокие морщины и неизгладимый отпечаток безграничной усталости, в глазах – грусть. Грусть, которая лишь усиливается, когда он смотрит на меня. И я знаю почему. То, что приносит мне облегчение, ему доставляет лишь боль. И каждый из нас заперт в своём молчаливом одиночестве.

Иногда мне кажется, что его попытка заглушить боль работой является не чем иным, как вялотекущим суицидом. Ему ведь даже прийти некуда, могилы нет, потому что тело кремировали, прах рассеяли. Есть лишь статуя плачущего ангела, выполненная из белого мрамора и установленная на погосте. На пьедестале выгравирована надпись латынью «Amor vinicit omnia», что в переводе означает «Любовь побеждает всё». А ниже — мамины инициалы и годы жизни. Всё очень красиво, дорого и бессмысленно.

Выбором и установкой памятника занимался отец, но сам пришёл к нему лишь однажды. Пришёл, посмотрел, положил к изножью ангела розовые пионы, которые так любила мама, и ушел не оглядываясь. В этом памятнике не было ничего от мамы – ни её доброты, ни той всеобъемлющей чистой любви ко всему живому, на которую была способна лишь она одна, ни тепла, которое от неё исходило. Лишь красивый, гладкий и холодный камень. Грустный ангел, оплакивающий ту, которая сама при жизни была воплощением света.

В отличие от отца, который лишь заказывает регулярную доставку свежих цветов, меня словно магнитом тянет на кладбище. Я часто прихожу к белому ангелу, возвращаюсь к нему снова и снова. Может быть, потому, что у настоящей скорби нет срока давности?

Как у настоящей любви нет срока годности.

Вот и сегодня я снова прогуляла школу, чтобы отправиться за город, к скоплению могил.

Погода с утра не задалась. Дул пронизывающий, по-настоящему осенний ветер. Небо затянуло тучами, похожими на грязную вату. Они висели низко и, казалось, будто вот-вот коснутся земли. Из-за отсутствия солнечного света окружающая действительность выглядела сумрачно и тягостно. Когда я вышла из дома, на часах было только девять утра, а казалось, что уже наступил вечер.

Потеплее запахнув пальто, я натянула шарф до самого носа и быстренько нырнула в стоящую неподалёку поддержанную серебристую иномарку. Её мотор негромко тарахтел.

– Привет, – поприветствовал меня с переднего пассажирского сидения Тимофей. За рулём гордо восседал его старший брат Егор.

Тим – мой друг, лучший и единственный. Мы подружились ещё в младших классах, кода учительница посадила нас за одну парту. Она хотела как-то уравновесить мою деятельную и неугомонную натуру, пристроив под крыло спокойного, как буддистский монах, долговязого лохматого мальчишки. Помимо субтильной внешности и непоколебимого флегматизма, Тим обладал и другими ценными качествами: острым умом, дальновидностью и рассудительностью. Если он за что-то брался, то делал это очень хорошо и до конца. Или не делал вообще. А ещё он был отличным другом. Таким, с которым и в огонь, и в воду.

Глава II

Едва ладони коснулись холодной поверхности, кончики пальцев словно током обожгло.

– Ай! – вскрикнула я от неожиданности и попыталась убрать руки, но не смогла. Ладони словно примагнитило к камню! И чем яростнее я сопротивлялась, тем сильнее меня притягивало некой неведомой силой, удерживая и не отпуская.

– Не дёргайся, – тоном, полным серьёзности, приказал Сократ. Шутки были отброшены. Вся его дурашливость и наигранная назойливость разом куда-то делись. – Так будет легче.

– Что значит «не дёргайся»?! – прокричала я, с нарастающей паникой извиваясь на месте. – И кому будет легче? Что вообще происходит?!

– Расслабься, – сдержанно приказал кот.

И едва он это сказал, как мир полыхнул ярко-красным светом. И перевернулся.

События начали развиваться с немыслимой скоростью. Не успела я окончательно впасть в истерику, как живот словно подцепили на крюк и дёрнули. Откликнулась болью каждая клеточка тела, ставшего вдруг невесомым, и я закрутилась в такт засверкавшему ослепительными красками миру, который после кувырка перешёл в движение, превратившись во взбесившийся волчок.

– Эй, ты там ещё живая или уже дохлая? – спустя некоторое время спросил знакомый голос откуда-то издалека. К этому моменту круговерть прекратилась, и меня тоже перестало переворачивать и выгибать.

– Ещё не поняла, – простонала я и попыталась пошевелиться, но сразу же плашмя плюхнулась обратно, погрузившись лицом во что-то мягкое, тёплое и сыпучее. Всё — от макушки до пят, онемело, как если бы где-то в моём организме нажали на специальную кнопку и остановили подачу крови. Даже, кажется, мозги были обескровлены и плавали в белом тумане, не соображая.

Когда туман начал потихоньку рассеиваться, я сжала зубы и перекатилась с живота, на котором лежала, уткнувшись носом в то, что распознала как песок, на спину. Подавляя стоны, прикрыла веки. С ресниц прямо в глаза сыпались мелкие крупинки, и свет, при первой попытке открыть глаза, оказался слишком ярким.

Онемение начало проходить.

И пришла первая боль.

Сперва заныли колени, потом кисти рук, а потом шея. Меня будто протащили сквозь насыпь камней, заставив пересчитать собой каждый.

«Наверное, надо всё-таки открыть глаза и проверить количество конечностей», – подумалось мне, но следовать советам разума категорически не хотелось.

Перед внутренним взором больше не скакало безумие всех оттенков красного, но ощущения были очень… нестабильные.

Начало мутить. Это был предвестник догоняющей паники.

– Эй! Хотя бы посмотри на меня, – потребовал недовольный кот.

И я подчинилась.

– Етишкина мышка! – вырвалось у меня помимо воли.

От шока я села. А потом даже встала, шатаясь и припадая на непроизвольно сгибающуюся в колене левую ногу. Кажется, именно ей досталось больше всего. Поэтому в вертикальном положении я оставалась недолго, грохнувшись на четвереньки.

Мы стояли, если мою позу копчиком в лазурное небо можно было назвать стоянием, на берегу океана. Я быстро-быстро заморгала, потом протёрла одной рукой сразу оба глаза, сомневаясь, что не брежу. И вижу именно то, что вижу, а именно немного взволнованную прозрачно-голубую воду, простирающуюся до самой линии горизонта.

Начинался прибой. Волны неторопливо набегали на берег, шипя и ворча, и сразу же отступали. Тёплый ветер порывами приподнимал волосы, приятно обдувая шею. Яркое, полуденное, высоко стоящее южное солнце ощутимо припекало, вызывая желание улечься прямо здесь, на берегу, закрыть глаза и пару часиков, а ещё лучше дней, поизображать из себя тюленя.

Поддавшись мимолётному искушению, я уже собралась устроиться со всеми возможными удобствами, подставляя лицо под нежные золотистые лучи, но не успела. Вернувшийся к активной мыслительной деятельности мозг вспомнил, что ещё недавно я находилась совершенно в другом месте, отличающемся от этого не только пейзажем, но и временем года.

– Чего застыла? – топнул пушистой лапой по песку рыжий болтливый котяра. – Вставай! Или так и будешь враскоряку тут торчать? Я бы не советовал! Это вредно для… ну, в общем, для всего.

Я повернула голову и посмотрела на своего собеседника. Наглец крутанулся и бодро поскакал по песочку прочь от берега, туда, где вдалеке маячили острые верхушки зелёных деревьев, а над ними вырисовывались очертания горного массива.

– Эй, постой! – спохватилась я, вскочила на ноги, закачалась тщедушной берёзкой на ветру, но устояла.

Когда тело ощутило какую-никакую устойчивость, я поспешила догнать нового знакомца.

– Что произошло? Где мы? – начала допытываться я у кота. – И… И как мы здесь оказались?! – последний вопрос прозвучал очень высоко и оттого истерично. Я едва не сорвалась на визг.

Поняв это, замолчала. Остановилась. И села прямо на тропу, вымощенную грубыми каменными брусками с острыми краями. Эта неудобная дорога, замысловато извиваясь, словно гимнастическая лента, вела от берега к лесу, что у подножья горы. Вытянув ноги, попыталась успокоиться, задышав ровно и размеренно. За сеансом экстренной медитации решил внимательно понаблюдать усатый, который увидев, что я не следую за ним, вернулся, уселся рядом в позе кошки-копилки и стал периодически коситься на меня единственным глазом без попыток вмешаться.

Глава III

Первым, что услышала, придя в себя, был приглушённый разговор. Одним из говорящих выступал наглый котяра, его манеру тянуть некоторые гласные невозможно было не узнать. Второй голос, высокий и мелодичный, был женским и совершенно точно мне не знакомым.

– Ты балбес, – тихо и вкрадчиво внушала коту неизвестная женщина, скрытая от меня высокой ширмой, расписанной золотыми вензелями.

– Да почему сразу «балбес»? – возмутился кот в ответ, искренне не понимая претензий.

– Потому что из-за тебя девочке стало плохо, – заявила женщина и загрохотала чем-то тяжёлым.

– Ну, я же не виноват, что она дохлая, как сопля! – парировало пушистое болтливое создание.

– Не выражайся! – вполголоса прикрикнула на него та, которая, очевидно, была хозяйкой дома и по совместительству колдуньей. О ней и говорил мне Сократ.

– Зачем ты вообще её сюда притащил? – проворчала женщина и прошагала совсем рядом с ширмой. Я сжалась, ощутив себя нежеланным посетителем, которого и видеть не хотят, но и выгнать не могут, воспитание не позволяет.

Почему-то стало обидно.

– Она видит, Мила, – уверенно заявил Сократ. – Девчонка заметила магическое вмешательство. О, молочко! Спасибо!

– Мало ли кто и что видит, – продолжила спорить с ним Мила, скрытая от меня ширмой. – Не всех же в Межмирье тащить! Она – человек, ей здесь не место!

– А где ей место, Мила? – вдруг очень тихо и с явной горечью спросил кот. – Ты же видишь её ауру. Она серая, это плохо. Очень плохо. Девчонка потерянная, сама себя не понимает. И ты не хуже меня знаешь, что такие, как она, всегда плохо заканчивают.

– Всех не спасти, Сократ, не мне тебе это объяснять, – тяжело, но строго выдохнула Мила.

– Но её спасти можно, – не отступал кот, а на меня накатила волна теплоты и признательности к этому шерстяному сосредоточению вредности и ехидства. – И я хочу это сделать. Раз она видит меня, может со мной разговаривать, значит, в ней есть зачатки магии. И их можно развить!

– Как минимум в одной десятой жителей её мира есть задатки магии, – хмуро ответила ему Мила.

– Но за последние триста лет она первая из людей, кто не сошёл с ума сразу же после встречи со мной! – воскликнул кот с угадываемой радостью в сопровождающем его речь мурлыканье. – В ней точно что-то есть! Мы не можем от неё отмахнуться!

– Глисты в ней есть, наверное, вон какая тощая и мелкая, – беззлобно проворчала Мила.

– Нет у меня глистов, – отозвалась я из-под одеяла, которым меня кто-то заботливо укрыл. – Просто наследственность такая. У нас всё в семье все женщины невысокие. А по поводу тощей вообще спорно!

– Ой, проснулась! – с неподдельной радостью воскликнул за ширмой Сократ. Спустя несколько мгновений его внушительная тушка вскочила на кровать и принялась по мне топтаться, подбираясь ближе к лицу и выразительно запуская когти в ткань.

– Отстань, – недовольно пробурчала я, повыше натягивая одеяло.

– Не отстану! – мурлыкнул кот, но топтаться перестал. Прошествовал по мне, как по бульвару, и усадил толстенькую пушистую пятую точку рядышком с моей головой. То есть, прямо на подушку. – А как тебя зовут?

Первым порывом было не отвечать. Или представиться чужим именем. Я уже открыла рот, набрав побольше воздуху в грудь, как в последний момент честный ответ сорвался с языка.

– Мира, – проговорила я, высовываясь из-под одеяла и смахивая хвост с лица. – Мирослава.

– Ай-яй-яй, Мирослава! – осуждающе поцокал языком кот, поднялся и вновь принялся вышагивать туда-сюда, периодически задевая ткань когтистыми лапами. – А ты ведь соврать собиралась! Собиралась?

Я хотела сказать «нет», но опять помимо воли выдала громкое:

– Да!

Не выдержав, одним движением скинула с себя одеяло и резко села:

– Что происходит?

Сократ, прохаживающийся по кровати с видом скучающей интеллигенции, остановился, уселся у меня в ногах и невозмутимо поинтересовался:

– А что такое?

– Я не могу соврать, – ответила угрюмо. – Хочу, но не могу. Почему так? Это ты что-то делаешь?

– Я хоть и волшебное создание, – с достоинством зевнул Сократ и улёгся, вытянув передние лапки, словно Сфинкс. – Но сам колдовать практически не умею.

– Тогда что? – допытывалась я, внимательно наблюдая за выражением морды мохнатого.

– Горицвет, – хитро прищурил свой единственный глаз Сократ. Дёрнув треугольной мордочкой, он указал на потолок. – Видишь эти жёлтые цветы?

Я задрала голову, осмотрелась. По всему периметру потолка были развешаны связки каких-то растений с зелёными стеблями и темно-жёлтыми продолговатыми лепестками, окружавшими ярко-оранжевую сердцевину цветка.

– Горицвет ядовит, – сообщил Сократ, – употребив даже малую его часть в пищу, есть шанс умереть от сильного кровотечения. Но зато в качестве противодействия вранью ему равных нет! – счастливо заключил он.

Я округлила глаза и уставилась на кота.

– Если рядом висит горицвет, то солгать практически невозможно. Как только кто-то хочет обдурить, цветок сразу же начинает менять свой цвет. Видишь, сейчас горицвет частично стал оранжевым. А должен быть как солнечный свет. Это значит, что рядом врунишка, – насмешливо фыркнул кот.

Глава IV

– Сократ! Сократ! – я подползла к пушистому и начала его трясти, не сильно, но стараясь привести в чувство. Что ещё можно было сделать, я понятия не имела. Познания в ветеринарии, а тем более, в ветеринарии волшебной отсутствовали напрочь и всё, что я могла – ронять горячие слёзы на примятую окровавленную шерсть. Но Сократу нужна была помощь, а не рыдания. И где, чёрт побери, Милена, когда такое творится в её доме?! – Сократик! Милый! Дорогой! Очнись! Пожалуйста!

То ли кот внял моим молитвам, то ли бог, если он, конечно, имелся в этом мире бронзовых змей и искрящихся мужиков, но Сократ застонал и с трудом разлепил свой единственный глаз.

– Сократ! Миленький! Ты живой! – с подступающими к горлу рыданиями, запричитала я. Под рёбрами всё ещё бешено колотилось сердце.

– Тихо, не ори, – поморщившись, приказал кот. Попытался приподняться, но лапы не держали. И он упал обратно с прорвавшимся сквозь сцепленные клыки стоном. – Не видишь разве? Тут говорящие коты страдают.

Сократ покосился на свою рану, из которой больше не сочилась кровь, но выглядеть от этого она лучше не стала.

– Как я могу тебе помочь? – сбавив градус истерики, спросила я, отирая ладонью лицо. – Здесь ведь должно быть что-то, правда? Какие-нибудь лечебные травки. Или порошки. Или растворы. Хоть что-нибудь!

– Просто приложить веточку сушёной малины не поможет, – устало уронив морду и безвольно растягиваясь на полу, разочаровал меня Сократ. – А ничего более серьёзного ты сделать не сможешь.

– Смогу! Я смогу! Я быстро схватываю, так все говорят! Ты только скажи, что делать, – я была готова на что угодно, лишь бы мне не пришлось поутру закапывать маленький мохнатый трупик в сырую землю.

– Ты уверена? – приоткрыл глаз Сократ, глядя на меня с усталостью. – Это будет непросто.

Но я лишь неистово закивала в ответ, глядя на него с мольбой и всем своим видом выражая готовность действовать.

– В печи стоит котёл, – указал кот, приступив к раздаче указаний.

Я оглянулась на указанный предмет быта, ощутив прилив неуверенности. Никогда прежде мне не доводилось иметь дела с чем-то настолько архаичным. Я даже с обычной печью не умела обращаться. Предел моих бытовых возможностей – сунуть кусок замороженной пиццы в микроволновку. Но сейчас я решительно кивнула, готовая к любым свершениям.

– Достань, – последовал новый приказ от кота, чей глаз сонно закрывался, но пушистый боролся.

– Как? – я дохромала до печи, убрала металлическую заслонку и заглянула внутрь, туда, где предполагалось готовить еду, предварительно сунув дрова и разведя огонь.

– Используй ухват.

Я схватилась за рогатину, прикреплённую к длинной обструганному черенку, и полезла ею внутрь печки. Котелок, прикрытый крышкой, стоял в самом конце горнила, которое было длиннее моих рук, а потому без дополнительного инструмента было не справиться. Кое-как выковыряв котелок, я радостно вцепилась в него и обернулась с воплем:

– Готово!

– На самой нижней полке справа от тебя, – с тяжёлым вздохом промолвил Сократ. – Найди там чёрный шелковый мешочек с золотыми завязками.

Я с беспокойством закусила губу, отставила варочную тару и похромала к полкам. На повреждённую ногу старалась не смотреть, надеясь, что там какая-нибудь ерунда, которая быстро заживёт, и я даже не вспомню. Хотя нет, сегодняшнюю ночь я точно запомню во всех подробностях.

Нужный мешочек обнаружился в указанном месте. Схватив его, сжала, ощутив под пальцами что-то мягкое, сыпучее, податливое. Потянула за золотые тесёмки и высыпала его содержимое на раскрытую ладонь.

– Сократ, – позвала я неуверенно. – Здесь какой-то песок. Очень странный. Красный. Так и должно быть?

– Да, – слабо отозвался травмированный кот. – Зачерпни щепотку и брось в очаг. На дрова.

Поскакав на одной ноге обратно к печи, я зачерпнула пальцами порошок и с замиранием сердца швырнула, куда сказали, а именно на охапку поленцев, что лежали внутри горнила. Громыхнуло, да так, что содрогнулся пол, и печь изнутри озарилась ярко-красным светом вспыхнувшего пламени.

Потеряв устойчивость, я повалилась на пол и оттуда громко застонала, не зная, за что хвататься: за ногу, мышцы в которой начали дёргаться и пульсировать, или за поясницу, которую прострелило болью.

– Ты что натворила? – закашлял рядом Сократ. – Я тебе сказал шепотку бросить! А ты что сделала?

Приподнявшись на локте, заглянула в печь, но ничего не увидела. Очаг и большую часть стены вместе с ним заволокло клубами чёрного дыма, из которого выскакивали задорно шипящие искры, почти сразу растворяющиеся в воздухе.

– Кажется, чуть-чуть переборщила, – просипела я, отмахиваясь от едкого запаха.

– Чуть-чуть? – весьма бодро, как для умирающего возмутился кот. – Да ты быстрее себя угробишь, чем меня вылечишь!

– Я стараюсь! – кряхтя, поднялась сперва на колени, а после уже выпрямилась полностью. – Очень!

– Стараешься нас угробить? – в своей привычной язвительной манере фыркнул кот.

– Нет, продлить твоё надоедливое существование в этом мире, – не удержалась я от колкости. И не успела озадачиться вопросом, что же мне теперь со всем этим едко-магическим делать, как дым начал стремительно рассеиваться. Так, словно его засасывало невидимым, но очень мощным пылесосом.

Глава V

Я обернулась.

- Что?

- Это теперь твоё бремя, которое придется нести до конца, - с невысказанным подтекстом сообщил Сократ. - И не важно, когда он наступит.

- Но… этот рыцарь, который главный…

- Эйсонас, - с готовностью подсказал Сократ. – Но все зовут его Эйсон.

- Он что, грек? – смутилась я.

- Нет, просто козёл, - прищурил свой единственный глаз Сократ и улегся прямо на кучку им же нарытой земли, вальяжно вытянув передние лапы в ставшем уже привычным жесте.

- Запомню, - кивнула я. – Так вот, он же сказал, что я должна отправиться в какую-то Академию. Значит, я могу уйти! Он самый главный среди этих троих и если он так сказал, значит это правда!

- Да, но они хотят отправить тебя на обучение. Про возвращение домой речи не идет, потому что никто тебя уже не отпустит. В Академии тебя, скорее всего, прикрепят к факультету Колдовства и оккультных наук. Милена там же училась, кроме того, этот факультет – единственное место в Академии, где ты сможешь… ну, прижиться.

Меня вдруг охватила злоба. Возможно, этому поспособствовал спокойный тон, которым кот рассуждал о моей дальнейшей жизни. Ему было все равно, а вот меня дома ждал отец. И бабушка. И Тим!

- Я очень рада за Милену, что она там училась, - проигнорировала я последний пассаж про «прижиться». - Но видимо плохо училась, раз это не уберегло её от смерти! Однако я не собираюсь всю оставшуюся жизнь проторчать в этой богом забытой волшебной дыре, в окружении чудных лесных зверушек и чудодейственных травок! У меня есть своя жизнь! И я хочу к ней вернуться!

Я умолкла, чтобы перевести дыхание. И этой вынужденной паузой решил воспользоваться мохнолапый.

- Послушай, Мира, - вкрадчиво и очень спокойно начал кот, заглядывая мне в лицо. – Я понимаю, что тебе страшно. Для тебя всё это в новинку. Тебя никто не обучал, никто ничего не объяснял, ты провела во тьме незнания столько лет! Но теперь это твоя судьба, понимаешь?

- Моя судьба быть рядом с папой, который потерял любимую жену, - вновь начала закипать я. – Моя судьба закончить школу, поступить в университет и жить обычной жизнью обычной студентки! Прогуливать пары, встречаться с друзьями, знакомиться с мальчиками, иногда выпивать, а после ночами готовиться к экзаменам! Как и все остальные ребята моего возраста!

Сократ кинул на меня быстрый взгляд, а после задал самый неожиданный вопрос:

- Ты знаешь, кем была твоя мама?

Я растерянно заморгала.

- Она была учительницей, - и решительно уперла руки в боки. – С чего вдруг тебя заинтересовала моя семья?

- Потому что магия заставы слишком легко приняла на тебя. Слишком быстро. Так не бывает, люди не способны с такой простотой устанавливать контакт с древнейшей магией. И объяснить это возможно лишь одним способом.

Я насупилась, предчувствуя нечто, что скорее всего изменит мою жизнь, не зависимо от того, хочу я этого или нет. Навсегда.

- Каким?

- Если допустить, что твоя мать не была человеком.

Я поперхнулась.

Подождала с минуту, надеясь, что Сократ сейчас с довольной мордой заявит, что разыграл меня.

Но не дождалась.

А потому громко рассмеялась, запрокинув голову.

- Не самая лучшая шутка в мире, но мне было смешно, - отсмеявшись заявила я. – Моя мама родом из маленького провинциального города. Она уехала в столицу сразу после школы, чтобы поступить в университет. На третьем курсе мама познакомилась с папой через общих знакомых. Два года они встречались, а после поженились. Вскоре родилась я. А потом у мамы обнаружили опухоль. Она долго боролась за жизнь, на победить болезнь не смогла. Много ты знаешь колдуний, которые умерли из-за того, что злокачественные клетки разрослись в их мозгу?

- Нет, - честно ответил Сократ. – Колдуньи не болеют человеческими болезнями.

- Вот именно, - горько усмехнулась я. – А моя мама болела. Долго и тяжело. Так что не надо мне тут строить теории и выдвигать безумные версии, потому что всё это – чушь, которая к моему самому близкому человеку не имеет никакого отношения.

- Как твоя мама вела себя во время болезни? – продолжал допытываться неугомонный кот. – Она вела себя странно?

- У неё в голове была опухоль, - скрежеща зубами от раздражения, проговорила я. – Как ты думаешь, в таких ситуациях люди ведут себя странно или нет?

- Я не знаю, - склонил кот голову на бок. – Я никогда не был человеком. И у меня не большой опыт общения с…ними.

Я вздохнула, потрясла запястьями, пытаясь успокоиться и все же ответила:

- Я практически не помню то время. И плохо помню маму, но, по рассказам её подруги, она падала в обмороки. Бывало отключалась просто в секунду, даже не успевая предупредить, что ей плохо. Также у мамы часто случались провалы в памяти. Она могла идти из одной комнаты в другую, чтобы что-то сделать, но приходя, забывала, зачем пришла. Со временем ситуация ухудшалась все сильнее. Она начала забывать называния продуктов, предметов быта, имена друзей и родственников. Незадолго до смерти она уже никого не узнавала, даже меня.

Глава VI

Они появились на пороге домика едва солнце коснулось горизонта. И так как на этот раз я была готова к их приходу, то стоя у окна смогла в полной мере насладиться способом перемещения трех хмурых мужчин. И это было зрелищем, поистине, впечатляющим!

Сперва воздух заискрился, и во все стороны посыпались черно-серебристые искры, источник которых распалялся с каждой секундой все сильнее, словно набирая силы. А после, плюющийся искрами серебристый сноп света, с нарастающим свистом, завращался вокруг своей оси, образуя яркий световой круг. И из этого круга вышагнули уже знакомые мне блюстители местного порядка – первым появился тот, который с волосами цвета какао, за ним последовали двое других. Отряхнувшись и оглядевшим по сторонам, они направились в дом.

- Уже прибыли? – раздался голос Сократа. Кот, который все это время благополучно проспал, изредка всхрапывая, сел, с наслаждением выгнулся и широко зевнул.

Раздался стук в дверь.

- Надо же, какие вежливые, - едко прокомментировал усатый и мягко спрыгнул на пол. – Входите!

Скрипнула входная дверь и рыцари по одному вошли в светелку.

- Приветствую вас, рыцари Ночи, - первым заговорил кот и отвесил протокольный поклон с самым издевательским выражением на морде.

- Приветствуем тебя, дух-хранитель, - невозмутимо откликнулся главный среди троих, имя которого Сократ называл, но я уже успела его позабыть, в соответствии с церемониалом. – Она готова?

И снова обо мне разговаривали так, словно меня в комнате не присутствовало.

- Будет готова через пару минут, - заявил Сократ и добавил: - Я отправляюсь с ней.

- Нет, - качнул головой мужчина. – Ты должен остаться здесь и встретить временную хозяйку заставы. Колдунья прибудет сегодня, с первой звездой.

- Эйсон, - отбросив формальности обратился к рыцарю Сократ. – Ну, брось. Девчонка в нашем мире всего ничего. Да она от собственной тени вздрагивает, а ты хочешь отправить её в Академию без сопровождения? Одна она там и дня не протянет! Её либо некроманты упокоят исключительно шутки ради, либо алхимики используют в экспериментальных целях, либо она сама куда-нибудь по глупости встрянет!

- Она должна пройти обучение, - не меняясь в лице заявил рыцарь. – Таковы правила.

- Да кто ж спорит! – воскликнул Сократ. – Но тебе не кажется, что будет лучше, если в процессе этого обучения девчонка не умрет, не лишится конечностей и не станет чьей-то собственностью?

Рыцарь ничего не ответил, молча созерцая стоящего перед ним кота.

- Брось, Эйсон, - Сократ вдруг оттолкнулся задними лапами, встав на передние, совсем как человек, и выставив вперед мохнатый пузик. – Как давно мы с тобой знакомы?

- Очень давно, - скупо проговорил рыцарь.

- Вот именно! – кот всплеснул лапами, покачнулся, но равновесие удержал. – Ты же знаешь, я за своих горой! Вот и Миру хочу защитить. Она – чужая в этом мире. А ты знаешь, как в Академии не любят шельм.

Мужчина свел густые брови у переносицы, поиграл желваками, рассматривая несколько минут пол, а после коротко кивнул.

- Ладно, твоя взяла. Ты можешь отправляться с ней, но! - рыцарь с нажимом выделил последнее слово. – Ты там будешь в качестве её фамильяра. Возьмешься за старое и отвечать будет твоя юная хозяйка. Имей в виду это, Сократ.

- Уж не дурак, - ответил Сократ с легкой обидой. – Всё понимаю. Да и отошел я от прежних дел. Кому, как не тебе, об этом знать.

- Отошел, потому что заставили отойти, - проворчал рыцарь. – Не поймали бы с поличным, так и продолжил бы резвиться.

- Меня подставили, - тут же заявил кот, бросив взгляд в мою сторону.

- Ты об этом уже семьдесят лет твердишь, - рыцарь недоверчиво склонил голову.

- И еще как минимум семьдесят лет буду твердить! – упрямо топнул лапкой кот, выглядя в этот момент скорее умилительно, чем угрожающе.

- Завязывайте болтать, - пророкотал бородач, выступая из-за спины своего предводителя. – Эйсон, и так дел полно, давай перенесем их в Академию и покончим с этим. Нам еще с братьями надо встретиться.

- Хорошо, - и глава троицы впервые за все время посмотрел на меня. – Ты готова?

Я с перепугу согласно кивнула.

- Погоди, Эйсон, - торопливо встрял Сократ. – У нас еще не все вещи собраны.

Бородач выдал нечто, похожее на рык, отчего я испугалась еще сильнее, сжавшись в комок.

- Хватит, - оборвал своего напарника рыцарь. – Девчонка и так на грани обморока. А я не хочу доставить леди Элеонор бесчувственное тело. Сократ, собирайтесь, мы подождем на улице. У вас пять минут.

И рыцари, тяжело топая, один за другим покинули помещение. Сразу стало легче дышать.

- Да не дергайся ты так, - бросил мне Сократ, пробегая мимо по направлению к люку в подпол. – Они не кусаются.

- Я в этом не уверена, - пробормотала я, пытаясь встать, но коленки дрожали, а ноги не слушались. – Бородач особенно похож на того, кто может откусить от меня кусок.

- Неее, - отмахнулся Сократ, легко подняв крышку люка просто топнув по ней, и та сама, как по заказу распахнулась. Легко, несмотря на попу внушительных размеров, спрыгнув в подпол, кот уже оттуда добавил, повысив голос: - Они не оборотни. В Межмирье рыцарями могут стать только аристократы, а среди княжеских семей оборотней нет. Они считают их чем-то вроде…ну, животных. В принципе, если судить логически, то так оно и есть.

Глава VII

Вышагнув из сосредоточения искр и серебристого света, первое, что я ощутила – это запах. Запах, который принес теплый весенний ветерок и который сразу же вызвал у меня улыбку на губах. Это был не какой-то конкретный аромат, а скорее симбиоз различных самостоятельных запахов – старых, залежавшихся на пыльной полке книжек, свежескошенной травы, на которой еще не успела высохнуть утренняя роса, булочек с шоколадом, только-только вынутых из печи, и еще чего-то неуловимого, но безусловно притягательного, что хотелось распробовать, покатать языком по небу и насладиться подольше.

Но не удалось, потому что следом за обонянием включился слух, прогоняя все предыдущие впечатления. Сознание резанули громкие голоса, чей-то заливистый смех, возмущенное чириканье птиц, шорох листвы на гнущихся в танце с ветром деревьях, и мерно стучащие звуки, доносящиеся откуда-то издалека, словно кто-то заколачивал в землю сваи.

Потом сквозь тьму перед глазами проступили размытые очертания окружающих меня предметов. Моргнув пару раз, чтобы прогнать муть, я с удивление уставилась на величественное здание, перед фасадом которого стояла. По своему архитектурному решению оно отдаленно напоминало кафедральный собор – многочисленные высокие шпили и башенки, изящные колонны, будто парящие опоры, белый мрамор в качестве основного материала, обилие изысканных скульптур, бесчисленный витиеватый орнамент и большое количество украшающих деталей, каждая из которых была выполнена с огромной старательностью, скрывающейся даже в самых тончайших линиях.

В целом, строение напоминало что-то среднее между внушающим смутный первобытный страх древним святилищем, с витающим вокруг него мрачным ореолом, и величественным замком какого-нибудь высокородного герцога. Всего было много, все выглядело щедро и очень дорого, но сохранялось ощущение чрезмерной формальности, хоть и с оттенком готической напыщенности.

- Эй, Мира, с тобой все нормально? – раздался откуда-то из подмышки чуть придушенный голос Сократа. Кажется, в процессе перемещения я чуть не уронила кота, инстинктивно попытавшись задержать в падении посредством стискивания.

Чуть расслабив руку, я кивнула, а потом произнесла:

- Д-дда, нормально. Только чувствую себя странно, как после масштабной пьянки. Неуверенно, болезненно и слабо. И не хочется думать о том, что было вчера. И о том, что будет завтра.

- Так и должно быть, - кот заворочался, полез обратно наверх прямо по моей одежду, пару раз выпустив когти, на что я отреагировала недовольным вскриком. – Прости, прости, не хотел, - и устроился на плече.

- Что ты там говорил про «так и должно быть»? – сдавленно выдохнула я, потому как из-за угла здания прямо мне на встречу вырулил…пегас. Настоящий такой пегас, как в сказках - с огромными крыльями, утонченной статью и белоснежным, отливающим перламутром окрасом, создающим впечатление той непревзойденной чистоты, которой нам, простым смертным, просто невозможно достичь.

- Я говорю, что чувствовать себя непривычно – это нормально для таких, как ты, - терпеливо повторил кот. - Твой организм перестаивается, адаптируясь под новые условия, а потому включается постепенно. Ты же не местная, то есть, из другого мира. Таких, как ты, жителей не магического мира, но имеющих магические задатки, называют шельмами. Шельмы – это как исключение из основополагающего правила. Механизм вашего появления в мире, лишенном магии, до сих пор неясен. Я имею ввиду настоящей магии, а не той ерунды, которую демонстрируют ваши шарлатаны. А потому одаренные дети рождаются крайне редко и то, у них, чаще всего, обнаруживаются в роду выходцы из магических миров. Так что, все твои чувства абсолютно естественны, не надо им противиться или их пугаться.

- А видеть крылатых лошадей – это естественно? – на всякий случай решила уточнить я.

- А? – Сократ обернулся, так как все это время повествовал куда-то мне за спину. – Ух, ты! Конь ветра! Давно их не видел.

- Вы что, знакомы? – изумилась я, наблюдая за тем, как конь без всадника гордо, с неподражаемой элегантностью в каждом движении, прошествовал мимо, покосившись умными карими глазами на наш живописный дуэт, и скрылся за деревьями, что окружали нас густым широким полукругом.

- Конкретно с ним – нет, - Сократ опять принялся вертеться. – А вот с его сородичами – да.

- Их что, много?

- Конечно, это целый вид! Кони ветра уникальные создания, они очень умные, благородные и смелые.

- Отлично, - не поддержав энтузиазм кота, скованно улыбнулась я. – Будем считать, что на этом рекламная пауза окончена. Но почему он бродит один?

- Потому что конь ветра – это не просто какое-то бесполезное парнокопытное. Каждый из них сам выбирают себе всадника, один раз – и на всю жизнь. И позволяют седлать себя только избранному наезднику, только его воспринимая как равного себе. Любой другой, кто приблизиться к животному, рискует получить удар копытом промеж глаз. А это больно, очень больно. Даже не каждый демон решится сунуться к чужому скакуну.

- Познавательно, но это не ответ на мой вопрос, - пробормотала я, продолжая оглядываться по сторонам.

Меня удивляло всё. Насыщенно изумрудного цвета трава, непрерывным ковром расстилающаяся под ногами. Дорожки из красного кирпича, каменной паутиной затянувшие пространство перед зданием со шпилями и башнями. Нереального глубокого, словно в него можно было провалиться, если бы не существовало гравитации, розового цвета небо, выглядящее так, словно его нарисовали. И ослепительно белое, похожее на раскаленный металлический диск, солнце, слишком большое, чтобы на него не обратить внимание.

Глава VIII

- Кто? – кот вновь завертелся колбаской, пытаясь вывернуться назад.

- Эта твоя бывшая подруга, мадам…как её там? – я тоже завертелась на месте, оглядываясь по сторонам. Но меня окружали лишь безмолвные стены и длинный узкий коридор, уходящий в глубь здания как по правую, так и по левую сторону от меня.

- Может, она направилась туда? – Сократ мотнул головой направо.

- Там темно, - пробормотала я, напряженно всматриваясь в темноту, собравшуюся далеко впереди. В отличие от того места, где мы с Сократом стояли, там, дальше по проходу освещение отсутствовало. Круглые лампы, похожие на подвешенные к потолку миниатюрные копии луны не горели, как и не доставал проникающий из атриума дневной свет. Там царила концентрированная и определенно пугающая темнота, в объятия которой совершенно не хотелось устремиться.

- Это странно, - пробормотала я. – Мы словно находимся в двух разных зданиях. Вошли через одно, прошли через холл и оказались в другом. Смотри, здесь даже стены другие.

И я указала Сократу на выложенные небольшими, размером с мою ладошку, черными матовыми кубиками стены, которые разительно отличались от монолитных мраморных стен в атриуме.

- Скорее всего, так и есть, - заявил Сократ, пощекотав мне шею усами.

- Что ты здесь делаешь? – раздался над ухом незнакомый мужской голос.

Непроизвольно вскрикнув, я подпрыгнула на месте от неожиданности и, стремительно развернувшись, едва не выронила Сократа. Тот падать мохнатой задницей на твердый каменный пол явно не желал, а потому всеми четырьмя лапами вцепилась в меня. И ладно, еще задние, они уцепились за одежду, но когтями передних он вонзился мне прямо в шею, заставив уже буквально завопить от боли.

- Сократ! – выдала я на эмоциях. – Етишкина ты мышь!

И схватив обе лапы одной рукой отодрала мохномордого от своей шеи.

- Мышь? – насмешливо переспросил всё тот же голос. – Ты слепая, глупая иди сумасшедшая?

- Что? – растерянно переспросила я, а после, потирая поцарапанную шею, подняла взгляд.

И обомлела.

Передо мной стоял самый красивый парень из всех, которых я когда-либо видела. В моей школе для богатеньких было много симпатичных ребят, но все они были какими-то…рафинированными. Фальшивыми. Плоскими, словно картинка в дешевой детской раскраске. Глядя на них я чувствовала себя как искусствовед, который пришел в музей в ожидании увидеть величайшие произведения мирового искусства, а ему вместо этого показали выставку плохих поделок из мятых пластмассовых бутылок и использованных носовых платков. Я смотрела на этих парней и видела лишь дорогую разноцветную обертку, под которой скрывалась бездонная пустота, глупость и полное отсутствие личностей, как таковых.

Этот же парень был совершенно иным. Безумно красивым, да, но красивым той настоящей красотой, которой хочется любоваться. Красотой не статичной, а нуждающейся в движении, потому что базировалась она, прежде всего, на силе личности, сквозящей во взгляде, в движениях, в манере склонять голову и выгибать бровь. Той красотой, от которой трудно оторвать взгляд. От которой захватывает дух, потому что за внешней привлекательностью скрывается характер. Вот, что всегда привлекает, притягивает, как магнитом. Мощь, стержень, несгибаемая гора, что внутри. А внутри этого парня скрывалась гора нехилых таких масштабов. Это чувствовалось, расходилось словно волнами, бурля, переливаясь и ослепляя ореолом чего-то такого, от чего замирало сердце.

- Простите, что вы сказали? – еще раз переспросила я вдруг резко севшим голосом.

Это еще что такое?!

Парень криво усмехнулся, смерил меня взглядом антрацитовых глаз, в которых не видно было зрачка, и сложил руки на груди с таким превосходством, будто он буквально снизошел до общения с такой незначительной особой, как я.

- Я спросил, - медленно, как для умственно отсталой проговорил он, нарочито громко и четко выговаривая каждое слово, - ты без мозгов или не в себе? Вариант со слепотой я отмел, так как, меня ты прекрасно рассмотрела.

Я моргнула, сглотнула липкий ком, образовавшийся в горле и тихо ответила:

- С чего вы сделали такие выводы?

- Разве не очевидно? - парень небрежно пожал широкими плечами. – Ты назвала кота мышью.

Я шумно вздохнула, чувствуя себя крайне неуютно под этим пристальным, не моргающим взглядом, и посмотрела на внезапно затихшего Сократа, который вдруг решил притвориться ветошью и не отсвечивать. Причем, он не только не отсвечивал, он не шевелился и кажется даже не дышал. Он просто уткнулся носом в мой плащ-накидку и не подавал никаких признаков о том, что он вообще-то разумный.

- Это просто поговорка такая, - слабо выдохнула я. – К реальным мышам она не имеет никакого отношения.

- Первый раз слышу такую поговорку, - хмыкнул парень.

- А много ты их слышал? Поговорок? – вдруг сорвалось дерзкое с языка, который надо было бы прикусить, да на некоторое время моя притихшая натура вновь начала рваться в бой.

- Теперь начинаю думать, что не очень, - иронично отозвался парень. Чуть прикрыв глаза и поглядывая на меня из-под длинных черных ресниц, он неожиданно ласково поинтересовался, словно намеренно растягивая гласные: - Ты кто такая?

Глава IX

- Ух! – выдохнула я, в то время, как моё сердце рухнуло куда-то в область пяток, потому что стартовала лестница очень резво.

- Держитесь, мисс Мирослава, - процедила сквозь зубы мадам Мелинда. – Не хватало еще вам оказаться в больничном крыле в добавок ко всем тем неприятностям, в которые вас уже угораздило встрять.

- Да никуда я не встревала, - раздраженно пробормотала я тихонько.

Лестница неслась вверх, ветер развевал мои волосы, запутывая их окончательно и сводя на нет все мои изначальные попытки выглядеть хоть немного прилично. Перед глазами мелькали кирпичные стены – синие, белые, черные и даже фиолетовые. Вместе с ними мелькали и коридорные проходы, где я успевала заметить человеческие фигуры. Кажется, на всех них была форменная одежда, но вот цвет различался. Более подробно рассмотреть ничего не удалось, ведь лестница, хоть и не была похожа на лифт, то есть, не являлась закрытой со всех сторон кабинкой, но двигалась очень шустро.

Остановилась она также резко, как и отправилась вверх, застыв перед сосредоточением пронзительно алого, буквально кровавого цвета. Все было алым – стены, потолок, пол. Казалось, это насыщенный цвет буквально сочился из каждого угла, из швов между кирпичами, из трещин в напольных плитах, заполняя собой каждый миллиметр. Даже пыль здесь воспринималась кроваво-красной.

Мадам Мелинда развернулась, потому что во время движения она с самым скучным лицом во всех мирах стояла этим самым лицом ко мне, и спустилась со ступеньки.

Я, игнорируя подступившую к горлу тошноту, последовала за ней. Мадам гордо вздернула голову, задрав нос едва ли не до старинной трехъярусной люстры, заливающей помещение мутно-желтым светом, и зашагала по помещению, у высокого арочного входа в которое и остановилась лестница. Я задирать нос не стала, так как всю свою тягу к демонстративным жестам оставила внизу, вместе с желанием жить, а потому просто передвинула все еще подозрительно молчаливого Сократа с левого плеча на правое, и потопала за мадам.

- Большинство учениц сейчас на занятиях, - холодно проговорила декан факультета, шагая впереди и громко стуча каблуками по мраморному полу с выписанными на красном камне странными черными вензелями, отдаленно напоминающими руны, только более изящно выполненными. – Я провожу вас в общежитие и покажу вашу комнату. Сегодня можете устраиваться, а завтра приступите к обучению. Узнать расписание вы сможете у своей соседки, она, также, как и вы учится на первом курсе. Питаться будете в столовой, она у нас одна на всю Академию, спуск в неё расположен на первом этаже. Так как вы находитесь на полном обеспечении, вам положен полноценный завтрак, обед и ужин. Кроме того, раз в тридцать пять лун вам будет выплачиваться стипендия. Она не большая, но если вы умеете разумно распоряжаться деньгами – вам хватит. Форму надо будет получить сегодня, попросите мисс Микаэллу отвести вас к мадам Жюстин. Там же получите постельное белье и средства личной гигиены. Учебные принадлежности необходимо будет получить у мистера Лисса, его кабинет расположен возле библиотеки. В самой библиотеке возьмете соответствующие вашему курсу учебники. На этом всё.

И пока мадам Мелинда вещала без остановки, не оглядываясь назад и не давая мне и слова вставить, явственно демонстрируя, что моё отношение ко всему сказанному её не очень интересует, мы успели пересечь красное помещение, которое напоминало вестибюль, пройти по длинному, увешанному прямоугольными зеркалами, коридору, свернуть за угол, где находилась оранжерея, и попасть в еще один коридор, отличавшийся от первого тем, что здесь с одной стороны находились окна, занавешенные черными портьерами, а с другой – череда красных, как пожарная машина, дверей.

- А почему здесь всё в красном цвете? – не удержалась я, когда мадам подвела меня ко второй с конца двери замерла.

- Разве это не очевидно? – она устремила на меня колючий взгляд, заставив почувствовать себя полным недоразумением.

- Кому-то – возможно, но не мне, - с вызовом ответила я, потому что не терпеть не могу, когда меня заставляют сомневаться в собственной полноценности.

Мадам поджала губы, поправила очки отточенным жестом и только тогда ответила:

- У каждого факультета своя цветовая гамма. Наш факультет использует красный цвет, потому что он символизирует кровь. Вы знаете, что значит кровь для колдуньи, мисс Мирослава?

- То же, что и для всех остальных живых теплокровных существ? – предположила я, выгибая брови.

- Нет, - и мадам вновь высокомерно вздернула острый подбородок. – Самое сильное волшебство создается на крови. Нет ничего сильнее и страшнее магии, сотворенной на крови колдуньи.

Нечто зловещее послышалось мне в этих её словах.

- Почему? – тихо вопросила я, ощущая, как на руках, словно солдаты по стойке смирно, поднимаются волоски.

Мадам Мелинда внимательно посмотрела на меня, и какая-то тень мелькнула по её некогда определенно красивому, а теперь просто строгому лицу. Я не успела распознать, что именно это было. Но однозначно могла сказать – к светлым и доброжелательным чувствам эта эмоция точно не относилась.

- Потому что нивелировать магию на крови может только та колдунья, которой кровь, собственно, и принадлежит, - уже без всякого напускного пафоса ответила мадам Мелинда. – Но это тупиковое условие, потому что та, чья кровь была использована, чаще всего, погибает – либо во время творения магии, если она решилась на подобный шаг самостоятельно, либо от рук того, кто захотел воспользоваться её кровью, чтобы провести ритуал.