Смерть в камере

Светц возвращался домой. Скрестив на груди тонкие руки, выгнув спину, он прижался к вогнутой стене камеры расширения. Он лежал не шевелясь, со стоическим терпением глядя на инерционный календарь. В камере расширения тяготение ведет себя необычно: когда камера движется в будущее, оно стремится наружу.

Минус сорок один, минус сорок. Светцу требовалось сделать значительное усилие, чтобы дотянуться до пульта управления, расположенного в центре сферической камеры. Сейчас приборы ему не нужны. Камера сама найдет свое место в машине времени, которая имеет постоянное положение во времени и пространстве: Институт Времени, тысяча сто второй год постатомной эры.

Зверек в панцире, которого поймал Светц, пристегнут к противоположной стене. Он не пошевелился с тех пор, как Светц выстрелил в него анестезирующей иглой.

Числа на инерционном календаре все увеличивались. Плюс шестнадцать, плюс семнадцать, плюс восемнадцать. Тяготение прыгало и вздрагивало, как автомобиль на плохой дороге. Светц лежал на спине, стараясь не обращать внимания на то, что говорят ему желудок и внутреннее ухо. Через несколько часов по внутреннему времени он будет дома.

Вокруг пульта управления что-то заклубилось. Светц втянул носом воздух. Как всегда: оксиды азота, серы, угарный и углекислый газы, тетрахлорметан — смесь промышленных отходов, которой Светц дышал со дня появления на свет. Он еще раз понюхал воздух, но не почуял ничего необычного.

А дымка сгущалась. Вместо того чтобы развеяться, она висела у пульта управления и обретала плоть. Светц протер глаза. Видение не исчезало. У пульта стояла бесплотная фигура в плаще с капюшоном, сквозь которую просвечивали искаженные очертания предметов. Полупрозрачная рука ухватилась за рычаг и потянула!

Контур прерывания!

Светц сел. Голова кружилась. Он попытался встать, но, чересчур сильно рванувшись вперед, покатился через голову.

Привидение уперлось бесплотными ногами в пульт. У него были поразительно тонкие лодыжки и узкие ступни. Призрак изобразил отчаянное усилие, но рычаг «аварийная остановка» не двигался.

Призрак обернулся к Светцу и беззвучно завизжал. Светц тоже закричал, заслоняясь руками. Какое лицо!

Когда Светц отважился открыть глаза, привидение исчезло. Светца охватила дрожь. Инерционный календарь отсчитывал годы: плюс тридцать шесть, плюс тридцать семь…

— Призрак, говоришь, — шеф Светца, краснолицый и тучный, свирепо нахмурился.

Хорошо, что поверил. Вполне мог бы отослать Светца к психиатру.

— Только этого нам недоставало: машины времени, которую посещает привидение. Ты можешь хотя бы предположить, что произошло на самом деле?

— Должно быть, что-то разладилось в машине. Я думаю, следует прекратить путешествия до тех пор, пока мы не выясним, в чем дело.

— Вот и выясняй.

— Слушаюсь, сэр.

— Подойди сюда на минутку. — Ра Чен взял Светца за руку повыше локтя и увлек его за собой.

Ра Чен был раза в два тяжелее Светца, а пальцами свободно охватывал его бицепс. Он остановился у стеклянной стены.

Перед ними разворачивалась панорама города: извилистые улицы, дома, магазины. Над всем этим господствовал Дворец Объединенных Наций, огромный и грозный, стоящий на холме напротив Института Времени.

— Смотри! — Ра Чен показал куда-то вниз.

Порядок городского пейзажа был нарушен. Разбитые дома окружал разбитый труп птицы, птицы величиной с пятиэтажный дом. Он лежал там уже две недели. Зловоние проникало даже в Институт.

— Это наша крупнейшая неудача за последнее время. Я воздерживаюсь от того, чтобы подчеркивать, что именно ты подал идею обратить вспять эволюцию страуса. Стоит отметить, однако, что проклятая птица отлично видна из Дворца. Для того чтобы Советники забыли наш позор, нужно сделать что-то впечатляющее. И чем скорее, тем лучше.

— Да, сэр.

— Мы… наша репутация подгнивает.

— Не наша репутация, а рок. Ра Чен сверкнул глазами.

— Сейчас мы обходимся двумя машинами, — сказал он. — От третьей пришлось отказаться, когда обнаружилось, что она сбивается с пути. Бригада технического обслуживания сейчас пытается выяснить, в чем дело. Ты хочешь поставить на прикол еще одну. Скажи, Светц, ты не выдумал это явление?

— Я задавался этим вопросом.

— И что же?

— Н-нет, сэр. Привидение было настоящее, хотя и прозрачное.

— Сейчас никак нельзя терять обе машины, через три месяца решается вопрос об ассигнованиях.

Ветеринары тем временем вынесли из камеры расширения броненосца. Светц смотрел, как они помещают животное в палатку, фильтрующую воздух, чтобы оно не задохнулось в атмосфере тысяча сто второго года постатомной эры.

— Придется отказаться от забавных зверюшек, — сказал Ра Чен. — У Генерального Секретаря уже столько вымерших животных, что он не знает, куда их девать.

— Да, сэр. Но что же делать?

Ра Чен не отвечал. Медицинская бригада переписала генетические коды броненосца, и его унесли. Животное очнулось, но не спешило это обнаруживать. Завтра его отдадут в виварий.

— Это твое привидение, — вдруг заговорил Ра Чен, — оно было в образе человека или гуманоида?

— У него было что-то с лицом. Просто ужас.

— Это был человек или инопланетянин?

— Не могу сказать. Он казался сотканным из дыма! На нем был плащ. Я видел только лицо и руки — невероятно худые. Ходячий скелет.

— Значит, скелет? Может быть, твой взгляд проникал сквозь его тело, как рентгеновские лучи?

— Скорее всего.

— Интересно, зачем ему быть прозрачным?

— Мне самому интересно.

— Не язви, Светц.

— Простите, сэр.

— Мы оба исходим из предположения, что в машине времени что-то сломалось. А что, если нет? Вдруг призрак настоящий?

Светц отчаянно замотал головой:

— Настоящих призраков не бывает!

— То же самое мы говорили о птице рок. А вспомни, сколько легенд о призраках! Во всем мире в похоронных ритуалах, народных сказаниях, религиях присутствуют призраки. Даже сейчас есть люди, которые верят в их существование. Следует признать, что таких немало.

— Сэр, это чепуха! Даже если привидения существуют, как привидение могло забраться в камеру расширения? И что мы можем сделать, чтобы его там не было?

— Поймать его, что же еще! Генеральный Секретарь будет счастлив с ним поиграть, ведь оно совсем безобидное.

— Не сказал бы.

— Просто некрасивое. А как оно попало в машину времени — откуда мне знать? Я не силен в теории перемещений во времени. Если смоделировать условия…

— Вы говорите, безобидное, а я говорю: оно опасно! Я его видел.

— Это мы выясним, когда поймаем его, Светц, нам нужен большой успех. Мы должны поймать это привидение.

— Мы, то есть я? Нет!

— Погоди, — сказал Ра Чен. — Давай поразмыслим.

Тяготение в камере расширения ведет себя необычно. Камера двигалась в прошлое, и сила тяжести пыталась собрать массу всего тела Светца к его солнечному сплетению. Интенсивность воздействия менялась непредсказуемо.

«Со временем я к этому привыкну», — подумал Светц.

От этой мысли ему стало страшно. Он терпеть не мог путешествия во времени. Если он привыкнет к побочным эффектам, о смене профессии не может быть и речи.

Ну вот, уже не тошнит.

«Как ему удалось меня уговорить?»

Движение камеры замедлилось. Тяготение становилось все слабее, потом исчезло, затем вернулось, стремясь, как положено, вниз.

На инерционном календаре значилось — семьсот четыре. Семьсот четвертый год доатомной эры. Семьсот лет до первого ядерного взрыва. Сквозь прозрачный корпус камеры расширения Светц видел зеленое — в сотни оттенков — неприличное буйство жизни. Здесь, в джунглях Южной Америки, он добыл броненосца.

Светц надел фильтрующий шлем и подождал, пока он наполнится воздухом. Затем он отключил систему кондиционирования воздуха и открыл отдушины, впуская в камеру расширения воздух джунглей. Призрак появился приблизительно в двадцатом году постатомной эры. Если он придет в этот раз, он должен задохнуться в воздухе прединдустриалъной эпохи.

Светц снял со стены звуковое ружье. Инфразвук менее материален, чем анестезирующие кристаллы, решил он. и скорее подействует на привидение.

Он опустил рычаг «домой». Вот и все. Теперь Светц может только посылать сигналы: управление камерой расширения передается в Центр. Теперь техники должны позаботиться о том, чтобы он вернулся домой. У них есть данные о предыдущем путешествии.

И Светц принялся ждать. Запуск машины времени по-прежнему стоил около миллиона коммерческих единиц. Если он вернется домой без привидения, то будет выглядеть идиотом. Впрочем, Ра Чен тоже.

В семнадцатом году постатомной эры в камере появилась дымка. Светц, не вставая, направил на привидение ружье. В этот раз призрак был более зримым и материальным. Темный просторный плащ с капюшоном висел на бледных, полупрозрачных человеческих костях. Призрак двигался очень быстро, отчаянно жестикулировал, беззвучно кричал, о чем-то умоляя. Он добивался, чтобы Светц остановил машину.

Светц выстрелил из звукового ружья. Он не отпускал курок до тех пор, пока у него самого не зашумело в голове. Призрак что-то беззвучно крикнул, наверное выругался, и больше не обращал на Светца внимания. Он ухватился костлявыми руками за рычаг «аварийная остановка», уперся ногами в пульт управления и потянул Рычаг не двигался. Светцу показалось, что над пультом управления повисло облако дыма: плюс сорок шесть, плюс сорок семь, плюс сорок восемь. Светц почувствовал облегчение. Призрак оказался безобидным. Светц был готов поверить, что это призрак человека, хотя не видел и намека на то, что на полупрозрачных костях привидения держится плоть. Может быть, это какое-то вероятностное явление? Может, призрак проявляется там, где стоял бы другой человек, если бы он путешествовал в камере Светца? А прозрачность призрака свидетельствует о крайне малой вероятности такого события? У Светца разболелась голова. Вряд ли от него станут требовать, чтобы он поймал вероятностное явление.

Призрак становился все бледнее, но вдруг сделался ярче. Белые кости просвечивали сквозь темный плащ. Привидение переменило положение рук на рычаге. Плюс сто тридцать два, плюс сто тридцать три, плюс сто тридцать четыре…

В мгновение ока призрак материализовался. Он дернул рычаг «аварийная остановка» и, опустив его, прыгнул к Светцу.

Светц закричал и, отвернувшись к стене, тесно прижался к ней. Потом почувствовал, как привидение, легкое и твердое, опустилось ему на спину. Он снова вскрикнул. Теперь он был в позе эмбриона — лежал, уткнувшись головой в колени. Костлявые пальцы коснулись его руки. Светц завопил и выпустил из рук ружье. Призрак подобрал оружие.

Потом долгое время ничего не происходило. Светц ждал конца. Ничего подобного: слышались неторопливые шаги, что-то позвякивало. Скрипучий, тусклый голос произнес:

— Ну ладно, хватит! Переворачивайся.

Тонкие косточки уперлись Светцу в ребра. Он перевернулся на спину и открыл глаза.

Случилось то, чего он боялся. Привидение материализовалось, но это по-прежнему был подвижный скелет. Вместо лица — голый череп. Призрак стоял, откинув полы плаща и зажав в руке инфразвуковое ружье. Из черной глубины глазниц за Светцем внимательно наблюдали его глаза.

— Что уставился? — спросило привидение.

Оно говорило человеческим языком, языком Светца.

Только согласные звучали нечетко: у призрака не было губ.

Он глухо засмеялся:

— Ты меня видишь, правда? Значит, ты скоро умрешь. Если люди меня видят, они вскоре умирают.

— Нет, — прошептал Светц. Ноги старались протолкнуть тело сквозь стену камеры.

— Да что ты на меня уставился? Я не виноват, что у меня такой вид. Это все радиация, — призрак неловко переступил с ноги на ногу, — Как тебя зовут?

— С-светц.

— Позволь представиться. Я доктор Натаниэль Рейнольде. Я первым совершил путешествие во времени, а сейчас я хочу похитить твою машину.

— Боюсь, что это не так. Первым перемещение во времени совершил…

— С моей подачи. И по другому историческому пути — но тупиковому. Тут я виноват. Ты слышал о Карибском кризисе? Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год христианской эры, или семнадцатый год постатомной эры?

— Нет.

— Ты уверен? Мы называем это событие скоротечной войной.

Светц покачал головой. Доктор Рейнольдс устроился на вогнутой стене камеры. Дуло ружья было по-прежнему направлено на Светца. Только на первый взгляд доктор Рейнольдс казался скелетом. Его кости обтягивала белая, как кость скелета, кожа. На шее виднелись трахея, пищевод и бугорки позвонков. Ребра были голые, но грудную клетку заполняла вялая белая масса, которая пульсировала, как легкие. Вместо живота — пустота. Вместо носа и ушей — дыры. О кости таза можно порезаться. Ни волос, ни признаков пола.

— Я плохо говорю, — продолжал Рейнольдс. — Люди, которые слышат и видят меня, вскоре после нашей встречи умирают. Иногда им трудно сосредоточиться: отвлекают болезни, дела, испуг.

— Я умираю?

— Мы это еще обсудим, — хихикнул Рейнольдс.

— Кто ты?

— Призрак. Я сам в этом виноват, но не смейся: это и с тобой могло случиться. Светц и не думал смеяться.

— Послушай, что я расскажу. Я родился через сто лет после скоротечной войны. К тому времени стало ясно, что человечество вымирает. Слишком много бомб люди взорвали во время войны, в том числе кобальтовых. Уровень радиации оказался слишком высоким. Появилось множество мутантов: больных, бесплодных, не говоря о просто уродливых. Мне еще повезло.

Светц молчал.

— Эх, выбить бы тебе зубы, — продолжал глухой голос. — Да, мне повезло. У меня полноценный мозг. У меня нет половых желез, ну и что? Мое потомство не выжило бы в сложившихся условиях. У меня нет органических повреждений, которые нельзя устранить средствами современной медицины. Я пил таблетки каждый день. Ты поверишь, когда-то у меня было брюшко?

Светц покачал головой.

— Совсем небольшое брюшко, но от него пришлось избавиться. Очень мешало. Мышцы живота не выдерживали вес жира. Странно: жир накапливался только на животе. Вот так: живот и кости.

— А как ты стал призраком? Рейнольдс засмеялся слабо и глухо.

— Намеренно, и ценой больших усилий. Не один я — нас было много. В любом случае мы были обречены. Лучшие умы работали над проектом перемещения во времени. Мы назвали его дубль-проект. Догадываешься, почему?

— Вы хотели переиграть историю?

— Вот именно. Мы не были уверены, что прошлое изменится, если мы сумеем путешествовать во времени, но попробовать стоило. Попытка оказалась успешной. В машине времени помещался один человек и генератор помех. В путешествие отправили меня, потому что во мне было всего пятьдесят фунтов веса.

— Что ты сделал?

— Расстроил системы наводки ракет Союза Советских Социалистических Республик за неделю до кризиса. Русским пришлось убрать ракеты с Кубы. К тому времени, как они отладили системы наводки, конфликт был урегулирован. Они так и не поняли, что произошло, но с тех пор вели себя более благоразумно. Я управлял ракетами по радио. Удостоверился, что меня никто не видит, потому что внешность у меня…

— Вот-вот!

— Ну вот. Потом я решил вернуться домой. Не в мое родное будущее, а в другое — которое я создал. Машина времени не слушалась. Из соображений экономии мы оставили основную часть машины в будущем. Она исчезла вместе с ним. Я бросил машину и пошел сдаваться. Тогда выяснилось, что я сам исчез. Вот так, — заключил Рейнольдс.

Он поиграл ружьем. Под кожей рук зашевелились тонкие нити сухожилий. Длинные ногти были обломаны.

— Мы вернем все на свои места.

— Что-о?

— С помощью твоей машины. Моя машина — призрак, а твоя — настоящая. Мы вернемся в семнадцатый год постатомной эры.

— Это невозможно.

— Иначе я тебя убью.

Светц отнесся к этим словам серьезно. Когда Натаниэль Рейнольдс представился, Светц перестал принимать его за нечистую силу, но он был убежден, что костлявый физик не в своем уме.

— Ты меня не понял, — пояснил он. — Это не машина времени, а камера расширения — та ее часть, которая совершает перемещение. Прежде чем отправить меня в прошлое, техники должны доставить меня в Центр управления — в будущее.

— Ты лжешь!

— Нет, Рейнольдс, здесь нет органов управления, только кнопки для подачи двоичных сигналов, по которым техники определяют, в каком направлении следует перемещать камеру. Сейчас камера может двигаться только вперед.

— Я тебе верю, — протянул Рейнольдс, — но все-таки убью, если кто-то из нас не найдет какой-нибудь выход.

— Ты с ума сошел! Зачем тебе твое отравленное будущее?

Скелет щелкнул зубами. Красный рот неприятно контрастировал с белизной кожи.

— Светц, ты забыл спросить, когда я стал призраком.

— Когда?

— Я не могу определить. Я привязан к семнадцатому году постатомной эры. Для меня время остановилось через восемь месяцев после Карибского кризиса. Это было, наверное, тысячу лет назад, а может больше. Ты можешь представить себе что-нибудь более страшное, чем замершее время? Люди как статуи. Голуби, пригвожденные к небу. И я замер. Я не старею, не испытываю голода. Сквозь меня проходит солнечный свет. Видишь, какая у меня белая кожа? А умереть я не могу. Я ненастоящий. Если бы не машины времени, я сошел бы с ума гораздо раньше.

Глаза Рейнольдса горели черным огнем в темных провалах черепа.

— Машины времени, — продолжал он. — Они носятся туда-сюда по вашему историческому пути и по другим. Ваше будущее — настоящее, его создал я. Но я могу войти в любую машину. Чаще всего я езжу в прошлое. В прошлом время идет нормально — до семнадцатого года постатомной эры. Я не раз бывал в средних веках. Страшное дело: меня почти никто не видит, а тот, кто видит, вскоре умирает. Может, потому, что ему предстоит уйти из времени. Это не зависит от того, на каком историческом пути мы с ним находимся, — Рейнольдс засмеялся. — А некоторые умирают оттого, что видят меня. Сердце не выдерживает.

Светц вздрогнул. Очень похоже на правду.

Рейнольдс продолжал:

— Не смешно, правда? Я побывал и в будущем. Существуют десятки вариантов будущего. Светц, ты знаешь, что машины времени могут сбиваться с дороги?

— Да, одна из наших машин сбилась. Она повреждена.

— Все сбиваются. Это ненадежная техника. Автономные и вовсе теряются. Те, главная часть которых фиксирована во времени, как ваша, — всегда возвращаются, как бы ни отклонились от намеченного пути. Чего я только не видел в будущем, Светц! Райское благополучие, нашествие инопланетян. Цивилизацию слонов. Видел и ваше будущее, — горько сказал Рейнольдс. — Я долго там жил, даже научился языку. Я хотел знать, что вы сделали с миром, который я подарил вам.

— Что это значит?

— Что это значит? Все загажено, все мертво! Вы истребили все живое, кроме самих себя и серой слизи, которой питаетесь.

— Это пищевые дрожжи.

— Дрожжи? Я знаю короткое слово, которое здесь более уместно. Я видел, как эта дрянь извергается из ваших ртов.

— Что-о?

— Я двигался во времени назад, стремясь пробраться к семнадцатому году постатомной эры. Это очень скоро надоедает. Я не люблю ездить в будущее, если нет твердой уверенности, что можно будет уехать обратно. Однако приходится. Всегда есть вероятность, что машина собьется с пути и окажется в моем родном будущем. Тогда я сойду или даже остановлю машину. Моя тактика оправдала себя.

— Не понял.

— А ты посмотри вокруг.

Впервые за все время Светц глянул мимо Рейнольдса.

Камера расширения лежала на равнине, усыпанной осколками черного стекла. Вокруг — ни травинки. На горизонте… Светц догадался, что это стена котлована. Они находятся на дне какого-то кратера.

— Это твой мир?

— Да. Я дома.

— Не могу сказать, что мне здесь очень нравится.

Рейнольдс засмеялся своим глухим, хриплым смехом.

— Здесь чище, чем в твоем мире, Светц. Если бы я знал, что вы уничтожите все живое на Земле, отравите почву, воду, воздух, я бы… Ладно, мы это исправим.

— Что это значит? Все, что тебе нужно, — выйти из камеры. Ты дома?

— Это все ненастоящее. Чтобы этот мир ожил, мне нужна твоя помощь. Ты мой единственный шанс, Светц. Ни одна машина времени, кроме твоей, не слушалась меня.

— Я сказал тебе…

— Смотри — это инфразвуковое ружье. Оно тебя не убьет, но не позволит тебе двигаться. А я провел немало времени в средневековых камерах пыток.

— Погоди, погоди! Из какого ты года? В каком году ты отправился предотвращать скоротечную войну?

— А-а-а… Две тысячи девяносто втором. Глядя на меня, не подумаешь, что мне было тогда двадцать два года, правда? А я ведь не состарился с тех пор.

— Какой это год постатомной эры?

— Сейчас скажу. Сто сорок седьмой. На инерционном календаре значилось: плюс сто тридцать четыре.

— Отлично. Ты можешь ехать на своей машине. Впереди тринадцать лет. Нам нельзя двигаться назад, можно только вперед. — Светц потянулся к рычагу «домой». Его рука упала, как плеть.

— Если мы прыгнем в будущее, — сказал Рейнольдс, — нас может отнести в сторону, верно ведь? Значит, ход событий изменится и я перестану существовать.

«Поэтому стоит попытаться», — подумал Светц.

— Ты собираешься ждать тринадцать лет? — спросил он.

— Если нужно… — Рейнольдс щелкнул зубами. Очевидно, это был его любимый жест, заменявший улыбку, угрожающий взгляд, задумчивую насупленность.

— Х-ха! Мы поступим умнее, Светц. Ты можешь доставить меня в Австралию? Эта штука перемещается в пространстве?

— Да.

— Возьму-ка я другое ружье. — Рейнольдс встал и принялся разглядывать висящие на стене предметы. — Вот это, которое стреляет тяжелыми иглами. Слона оно не убьет, но для человека достаточно.

— Да, — подтвердил Светц. Он очень испугался.

— А теперь — поехали!

Австралия. Восточное побережье. Городской пейзаж: улицы, длинные приземистые здания.

— Это единственное обитаемое место на Земле, — сказал Рейнольдс, — и даже здесь почти пусто, — он велел Светцу двигаться вдоль берега на юг.

Во время полета он говорил не умолкая. Он распластался по стене и лежал неподвижно, как лабораторный препарат, извергая поток воспоминаний.

— Разумеется, я невысокого мнения о человечестве, — говорил он, отвечая на один из своих собственных вопросов. — Почему? Если бы ты видел людей в состоянии стресса так часто, как я, — например, в переполненных больницах, в камерах пыток, на эшафоте, на плахе, на поле боя, — ты понял бы меня. Люди плохо переносят стресс. Особенно на поле боя… Вполне возможно, что я сужу предвзято. Наверное, стоило проводить больше времени на гуляньях, балах и новогодних вечеринках, где люди веселятся, но там мне не с кем было бы поговорить. Люди слышат и видят меня только перед смертью. Но тогда они не хотят слушать! Люди так тяжело переносят страдания! И так боятся умереть. Я говорил им, что им повезло, что вечный покой стоит нескольких часов агонии. Я говорил с миллионами мужчин, женщин и детей, живших в разных эпохах. Дети иногда слушают. Ты боишься смерти, Светц?

— Да.

— Идиот.

— Ты знаешь, куда мы летим?

— Не беспокойся, Светц, мы не заблудимся. Нам нужна школа.

— Школа? Зачем?

— Увидишь. Здесь только одна школа, а детей и на полшколы не наберется. Знаешь, иногда люди, с которыми я говорю, узнают меня. Тогда они начинают вести себя как идиоты. «Не забирай меня!» Как будто это от меня зависит. Мужчины предлагают мне золото, а как я его унесу? А женщины! То, что они предлагают, вовсе не имеет смысла. Можно подумать, что они слепые! Вот в этот большой парк, — распорядился Рейнольдс.

Большой? Парк был огромный. Зеленая трава, шапки деревьев. Светц вспомнил джунгли, где поймал броненосца. Здесь зелень не была такой буйной и между деревьями там и сям белели строения.

— Вот это приземистое здание — зоопарк. Животные все вымерли, но в зоопарке выставляются механические макеты. А там — стадион. Видишь белые полосы на траве? Возьми правее. Нам нужно во двор начальной школы.

По двору ходили дети. Их было немного, и они не веселились. Многие были уродами. Даже расстояние не скрадывало их уродств. Один мальчик был ужасно худой, он напоминал маленький ходячий скелет.

— Останови, — приказал Рейнольдс. — Открой дверь.

— Нет! — Светц догадался, кто это.

— Открой дверь. — Дуло ружья смотрело Светцу прямо в глаза, и он повиновался.

Когда Рейнольдс повернулся к двери, Светц прыгнул на него. Парализованная рука нарушала координацию движения, и Светц ударился подбородком о приклад, ружья. Из глаз посыпались искры, Светц отлетел назад.

Когда в голове прояснилось, Светц увидел, что Рейнольдс стоит у двери, Светц встал на колени, Рейнольдс выстрелил во двор. Светц пополз к нему, вытянув здоровую руку.

Рейнольдс снова выстрелил. Заметив Светца, направил ружье на него. Тот бросился вперед и ухватился за ствол. Рейнольдс попытался вырвать у него оружие, но не сумел. Светц, слабый и испуганный, все же был сильнее призрака. Когда Рейнольдс ударил Светца ногой в челюсть, тому показалось, что в него швырнули кусок пенопласта. Уродец в шесть футов ростом и пятьдесят фунтов весом. Светц потянул ружье к себе и, вырвав его из рук Рейнольдса, бросил за спину. Рейнольдс неверными шагами направился за ружьем, Светц схватил его за горло. Если сжать кулак, Рейнольдс умрет: на его шее нет мышц, которые могли бы защитить дыхательные пути.

Светц глянул вниз. Худенький мальчик лежал у зеленой скамейки. Вокруг него столпились девочки, мальчики и существа неопределенного пола. Казалось, он был мертв. Светц подумал немного и ногой опустил два рычага.

Тяготение переменилось. Рейнольдс какое-то мгновение отчаянно сопротивлялся, затем Светц обнаружил, что у него в руке ничего нет. Бледное облачко повисло на рычаге «аварийная остановка». Вскоре оно растаяло.

— Он сделал свое дело, — подытожил Ра Чен.

— Я изо всех сил пытался его остановить, — пожал плечами Светц.

— Но не остановил. Он убил себя, отняв возможность предотвратить скоротечную войну.

Светц кивнул.

— Значит, мы призраки. Скоротечная война произошла, история пошла по пути Рейнольдса, а не по нашему. Почему же ты здесь?

— Машина времени вернула меня домой. Камера расширения не может затеряться во времени, если основная часть машины фиксирована во времени и пространстве.

В глазах Ра Чена был испуг.

— Если Рейнольдс уничтожил наше прошлое, если у нас нет истории, значит…

— Метафизика! Мы призраки — ну и что? У нас нет прошлого — ну и что? Вы ведь не чувствуете себя призраком, сэр? И я не чувствую. Можем считать, что дубль-проект осуществился без участия Рейнольдса.

— Но…

— А может, мальчик не умер. У него нет ни волос, ни кожи. Если Рейнольдс попал ему в голову, игла просто отскочила от черепа, оглушив мальчика.

— Гм… Это мне больше нравится. Если мальчишка погиб в девять лет, Рейнольдса не будет, так? Все наоборот, черт возьми! — взревел Ра Чен. — Если нет Рейнольдса, значит, и тебя нет. Почему же ты его больше не видишь?

— Минутку, сэр, — Светц потянул Ра Чена за руку.

Ра Чен подчинился не сразу.

За прозрачным фасадом Института Времени среди разбитых домов лежал разбитый труп птицы. Птица разбила не один квартал и лежала среди развалин не одну неделю.

— Неужели для вас нет ничего важнее вашей призрачности или реальности?

— Проклятье, ты прав. Нужно что-то делать с этой птицей, — согласился Ра Чен. — Она лежит как раз напротив Дворца.