Слуга короны

Глава 1 - ВЕРБОВЩИКИ

Таверна оставалась таверной одиннадцать месяцев в году, а на один месяц она становилась тем, что приносило мне основные доходы. Она оказывалась местом сбора завербованных оборванцев. В этот месяц под гостеприимную крышу моего старенького, слегка косившегося в сторону городской стены домика стекались все те, кто имел неосторожность подписать контракт с армией его величества.

Они набивались в скромное жилище как сельди в бочку и шумно праздновали свою вербовку. Они уничтожали мои запасы и разносили заведение на мелкие щепки. Они били друг другу морды и покрывали пол липким слоем свежепролитой крови. Они обхаживали окрестных баб, и те отвечали им взаимностью. Они занимали все комнаты, и даже конюшня не могла избежать этого. Они были везде. Куда бы я ни шел, – всюду на меня смотрела очередная довольная пьяная рожа. Я не мог остаться один в своем доме даже на минуту. Я всегда был окружен ими.

И все это благодаря моему брату. Мой брат, Молот, – вербовщик армии его величества, и этим я не горжусь. Но он лучший вербовщик в королевстве, а это уже чего-то да стоит. Он со своей командой мотается по стране, собирая всех, кого не успел подцепить раньше. В основном это непросыхающая пьянь да искатели приключений всех мастей и расцветок. Таким стоит только немного напеть: одним о возможности пить, другим о разных странах и таинственных местах, вот они и рады. А Молот, заполучив их несчастные души, отсылает их довольные и не очень тела ко мне.

Изредка среди них попадались и добровольцы. Один из них жил у меня уже месяца два: разговорчивый веселый парнишка примерно моих лет, питался одной рыбой и часами трепался про море. Он всегда был не против поговорить и знал столько историй и легенд, что я забрасывал все дела и, раскрыв рот, слушал его. А что еще делать? Следить за пьяной, все прибывающей толпой вновь завербованных? Но мне пока еще жить не надоело. Большинство из них могли запросто прихлопнуть меня и даже не заметить этого. Я вообще стараюсь им на глаза не попадаться. Я их боюсь. А вот этого рыбацкого сына даже не опасаюсь. С ним куда как интересней, чем с бегающими по прогнившим стенам тараканами.

Мы старались не касаться причин, побудивших его шлепнуть палец под контрактом, но иногда забывались, и тогда он отводил взгляд и, опрокинув в себя кувшин вина, замолкал. Я чувствовал, что ему это неприятно, и не лез с расспросами. У каждого из нас своя история и свои секреты. У меня вон, к примеру, брат вербовщик. Тоже удовольствие ниже среднего. Если кто из обманутых рекрутов прознает про это, башку мне точно открутят. Да и зачем лезть в душу к человеку, если он того не желает. И уж тем более если его общество самое приятное, что сейчас у меня есть. Он мне нравится хотя бы тем, что не пытается уговорить меня последовать его примеру, а я в ответ не стремлюсь отговорить его.

Каждый из тех, кто оказывается здесь, имеет право на собственное мнение о вербовке, все равно это заканчивается одинаково. В один прекрасный день приезжает Молот со своими ребятами, и для перепившейся, обожравшейся, отупевшей и ничего не понимающей оравы начинаются тяжелые солдатские будни. А мы с Молотом делим премиальные, и он уезжает. Дальше все как обычно: я владелец не самой популярной в Триите таверны, а Молот – лучший в армии вербовщик. И все рады, все довольны. Примерно одиннадцать месяцев.

Сегодня не лучший день в моей жизни. Вот завтра – дело другое, завтра, глядишь, и солнышко вылезет. Но сегодня… Сегодня моя маленькая, стоящая на отшибе, прижимающаяся к городской стене таверна будет переполнена. Вот только не радует это меня. Сегодня они опустошат подвал, они сожрут все, до последнего зернышка, и наверняка доберутся до винного погреба. Да даже если мне и повезет и погреба не пострадают, это, в сущности, неважно. Вино и без того будет литься рекой, и чем ближе будет утро, тем больше его будет проливаться на пол.

Они будут пить и гулять до самого утра. И до самого утра я не буду спать. Только когда уже не будет сил, я свалюсь где-нибудь под лестницей. А они продолжат гуляние. Тех, кто не сможет держаться на ногах, будут тащить в повозки. А когда я проснусь, таверна будет уже пуста, и об этой ночи будут напоминать только сломанные столы да выбитые зубы в кровавых лужах.

Нет, завтра тоже день хреновый, завтра мне все это отмывать.

Как подумаю об этом, аж плохо становится. После каждого такого праздника я вполне могу собрать коллекцию зубов всех цветов и размеров и прокатиться по стране, показывая их за деньги. Нет, сегодня я потребую у Молота прибавки за моральные издержки. Он, конечно, откажет и пригрозит, что найдет другого дурня с таверной. Но где это он найдет дурня, согласного терпеть всю эту ораву и такое скотское отношение к себе? Нигде! Я бы и сам на это не согласился, но мой бизнес не может меня прокормить. Все же стоит попробовать поговорить с Молотом, хотя бы для очистки совести.

Проклятье, вот ведь дрянь какая! И не бросишь все это. Без Молота с его рекрутами я концы с концами не сведу.

Я взглянул в окно, солнце торопилось на запад. Оно покраснело, словно ему было совестно за то, что будет здесь сегодня, и стыдливо зарывалось в еще необлетевшую листву. Тяжело вздохнув, я поднялся и украдкой выглянул в общий зал. В собственном доме прячусь. Дожил! Зал был заполнен самыми разными людьми и, как назло, ни одной знакомой рожи. Ну и где этот увалень со здоровенными кулаками и наглой, просящей зуботычины рожей? Давно уже должен быть. А без него и праздник не праздник.

Я захлопнул бухгалтерскую книгу и, подхватив кувшин вина из личных, пока не пострадавших запасов, вышел на воздух.

На улице хорошо. Свежо и тихо и никто не кричит, не ругается, не грозит скрутить в бараний рог. Вечерняя прохлада мягко окутала меня и освободила от запахов начинавшегося в таверне веселья. Где-то вверху медленно зажигались звезды. Скоро взойдет луна. Прекрасный вечер. Сейчас бы кликнуть милашку, что недавно переехала в дом по соседству, и просидеть с ней всю ночь, чувствуя боком ее тепло.

Глава 2 - МЕДНЫЙ

Мне хреново! Вообще все хреново. Не то чтобы совсем, просто караул! И зачем я только согласился уйти с Молотом? Лучше бы меня Эркан разорвал на мелкие кусочки. Толку с того, что моя жизнь продолжалась, это и жизнью-то назвать нельзя.

Каждый день похож на предыдущий и на тот, что будет завтра, и будущее представляется одной сплошной черной словно ночь полосой. Каждое утро нас будит зычный голос сержанта. Не голос, глас божий! Мы вскакиваем с коек, пытаясь в прыжке попасть в сапоги, но как бы быстро это ни делалось, все одно сержант успевает отвесить паре из нас зуботычины. Попадало и мне. Сержантам плевать, что я чей-то там брат. Имя Молота в армии имеет одно действие, а в том аду, куда меня засунули, – совсем другое. С меня сержанты еще больше спрашивают.

И я тянусь, я стараюсь, выпрыгивая из штанов, я не хочу подвести брата. Да к черту его, я просто хочу выжить! Выжить и добраться до его заросшей мышцами шеи. Вот тогда я повеселюсь, вот тогда он ответит мне за все, что здесь со мной творилось. И за побудки среди ночи, и за пробежки в полном вооружении тяжелой пехоты, и за издевательства сержантов, и за последствие попыток объяснить тем же сержантам, что они уроды и мерзавцы, и за отсутствие вина и женщин, наконец. За все ответит Молот! Дайте только выжить и добраться до него.

Все вокруг твердят, что мучения, выпавшие на нашу долю сейчас, – это мелочи и нам же будет легче после всего этого на настоящей войне, словно сами они знают, что такое война. Все так твердят: и добрячки сержанты, заботящиеся о нас, и недотепы, поверившие им, и даже Молот, изволивший явить мерзко улыбающуюся морду. Но этот, похоже, действительно так думает. По крайней мере я не заметил в его словах лжи, когда абсолютно голый стоял перед ним и слушал его бред, а ведь я трактирщик со стажем. Правда, голому мне истории слушать не доводилось, но…

Молот уехал, оставил три кувшина вина и уехал. Три кувшина на меня одного – это, пожалуй, многовато, и я позвал друзей. Двоих, ближайших. Я показал им свое сокровище и был отблагодарен овацией. Мы с жадностью накинулись на вино и были пойманы с поличным сержантом. Он окинул нас ироничным взглядом, отхлебнул из кувшина приличный глоток, хлопнул Следопыта по спине, улыбнулся и ушел.

А на следующее утро нас вместо наказания ждали документы и открытые ворота. За воротами же нас ждал Трепа. Он обнял меня, поздравил с завершением мучений, проводил до повозки и всю дорогу болтал о том, каково было ему в наши годы. Врун поганый, он в отряде с пятнадцати, и в наши годы он уже был капралом. Правда, с тех пор так и не подрос.

Нас привезли, разместили, дали денег и отправили в город. Там я на собственной шкуре ощутил все то, о чем так красиво вещала Шепот. Мы были солдатами его величества, в новенькой форме, еще без знаков отличия и приписки, но в форме. А форма – это такая штука, что приклеивает к тебе и дам, и купцов, и алкашей, желающих выпить за твой счет, и тех, кто готов напоить тебя. Форма, хорошо подвешенный язык и пара придуманных на ходу историй могут сотворить поистине чудеса, куда там всем магам. Только что мы грустно взирали на опустевшие кувшины и искали мелочь в карманах, и вот Треска открывает рот и начинает свои истории. Конечно, от долгой речи горло его пересыхает и… Трезвыми мы не остались, и, если бы не Гробовщик, утащивший нас в казармы, праздник продолжался бы и дальше.

Так закончился первый день службы, но день закончился, а память о нем осталась, и, разгоряченный приятными воспоминаниями, мозг старался найти способ его повторить. Плоть не шибко сопротивлялась этому, и праздник повторялся. Ежемесячно, день в день. Как раз тогда, когда мы получали то, что начальство гордо именовало жалованьем. Собственно, его хватало на одну приличную пьянку, и откладывать ее никто не собирался.

В Восбуре наша троица оказалась аккурат в тот час, когда те, кто пил с вечера, уже расползлись по норам, а те, кто планировал напиться сегодня, еще не проснулись. Вот жизнь! Все местные кабаки в нашем полном распоряжении. Да и тамошние девки, лишившиеся ухажеров, откровенно скучали. Мы не могли им позволить растрачивать красоту понапрасну. Так что, воздав должное местным винокурням и по достоинству оценив успехи восбурских пивоварен, мы потихоньку расползлись по комнатам.

Странная штука жизнь, никогда не знаешь, что она выкинет. Обычно я задерживался дольше всех, обычно это меня приходилось ждать парням, обычно это на меня смотрели их злобные глазенки, когда я, изможденный, но довольный, спускался вниз. Обычно, но не сегодня. Сегодня я спустился первым. Сегодня я дожидался, когда мои ненасытные товарищи соизволят наконец явить свои мерзкие рожи.

Сидеть одному, в пустом трактире, тупо пялясь на лестницу, и ждать – хуже ничего и быть не может. Скучно, хоть башкой об стол бейся. Я бесцельно обводил кабак глазами, пускал пузыри и слушал, как они лопаются. Я разглядывал посетителей и не находил ничего интересного. Я задирал глаза к потолку, я следил за мухами, я пытался понять шевелящего усищами таракана и… тихонечко напивался.

Что-то тяжелое ударило в пол, что-то жалобно заскрипело, трактирщик обреченно охнул. Этот самый «ох» трактирщика должен означать как минимум одного грабителя. Я с готовностью вскочил и разочарованно плюхнулся обратно. Не в меру толстая тетка неопределенного возраста, вывалив не умещавшуюся в платье грудь на стойку, сидела вполоборота ко мне, призывно закинув тяжелую косу на плечо. И всего-то? А я так надеялся на грабителя, но она была все же веселее, чем опустевший кувшин. Я подмигнул ей. Она в долгу не осталась и улыбнулась.

Она строила мне глазки, поглаживая пухлой ручкой жир на бедрах. Она томно вздыхала, маленькими глотками отпивая из стакана красное вино. Вино капало ей на грудь и стекало, оставляя кровавый след на покрытой язвами и складками коже. Глядя на меня, она облизывала толстые губы и причмокивала огромным, словно лопата, синим языком. Она была как кошка перед миской сметаны, как армия, готовая взять штурмом неприступную крепость и собирающая для этого силы.

Глава 3 - Я ВЕРБОВЩИК

– В Триит я не поеду! – категорично заявил я, узнав, куда собирается отправить меня Молот.

Я сидел за растрескавшимся столом, сбитым прямо у казармы как раз для таких, как я. Еще недавно меня грело веселое весеннее солнце, а теперь жестокий зимний ветер пробирал до костей. И казалось, солнце больше не смеялось, а издевательски хохотало надо мной, сидящим под его холодными лучами. Сидел и во все глаза разглядывал вызывающе блестящие погоны Молота.

Братец мой навел лоск, начистил сапоги и был горд тем, что он есть. Эта гордость прям-таки распирала его, светилась в его глазах, проступала из-под туго застегнутого мундира, блестела на зубах и отливала золотом погон. Он стоял, водрузив ногу на чурбан, и, сощурив глаза, разглядывал меня.

– Ну почему именно я? А, Молот? Что у тебя – люди перевелись? Отправь туда Блоху, к примеру.

– Блоху нельзя, – цокнув уголком губ, покачал головой Молот. – Блоха засвечен.

– А я, по-твоему, нет? Молот, да меня же там каждая собака знает. Да что я тебе говорю, ты и сам все это прекрасно понимаешь.

– Вот и хорошо.

– Что хорошо? Что ты этим хочешь сказать?

– Хорошо то, что тебя там каждая собака знает. Значит, и ты кое-кого знаешь.

– Ага, знаю. Эркана, например, очень хорошо знаю. И он меня, думаю, не забыл.

– Да чего ты боишься? – удивился Молот. – Не тронет тебя никто! Не посмеют. На тебе же форма. Ты ж солдат.

– И что с того? – не соглашался я. – Кого это останавливало? На Соболе тоже была форма и где он сейчас? Нет, Молот, ты как хочешь, а в Триит я боле не ногой.

– Соболь – дело другое, – рассудительно заметил Молот. – Соболь был слишком смел и неосторожен, вот и получил. А с тобой ничего не случится. Если что, я лично весь Триит переверну.

– Вот мне легче от этого станет, – съязвил я.

– Ну легче, может, и не станет, а все же не зазря.

– Вот спасибо, вот успокоил.

– А вообще, – он засмеялся, – вообще, я и не знал, что мой брат трус.

– Пусть я трус, – с этим я, пожалуй, соглашусь, – но лучше быть живым трусом, чем мертвым храбрецом. Не ты ли говорил, что храбрость должна быть уместной, а всякое там бесстрашие да наплевательство только укорачивает жизнь. И потом, вот что бы ты сделал, если бы убили твоего единственного сына? Любимое чадо и единственного наследника?

Молот отмолчался, только его взгляд стал суров.

– Не тебе об этом рассуждать, – сказал он после паузы.

– Не мне, – согласился я. – У меня детей нет, зато у тебя семеро по лавкам. Так что бы ты сделал, убей я любого из них?

– Я бы тебя взгрел.

– Мягко сказано.

– Да, – согласился он, – мягко. Впрочем, не мне знать, как чувствует себя отец семейства. Дети-то у меня есть, но что толку. Они и папой меня не зовут.

Это правда, не зовут, вот меня дядей пару раз называли, а его папой никогда. Да и сложно звать папой человека, появляющегося раз в год, на несколько дней. Да, он дает деньги матери и покупает детишкам сладости и нужные вещи, но не более того. Но, похоже, Мелинду это устраивает.

– Ну и ладно, хрен с тобой. Не хочешь – как хочешь, – вдруг, посветлев, сказал Молот. – Тогда поедешь со мной в Магрок. Хотел тебе дело поручить и по службе двинуть, но раз ты такой трус, тогда ошивайся подле меня, пока не научишься всему.

Он продолжал что-то говорить, но я его уже не слышал. Мои мысли заняло волшебное слово Магрок. Столица нашего государства. Всю жизнь мечтал побывать там, но всю жизнь было некогда. Сперва я был слишком молод и отец не разрешал мне путешествие, потом я был занят делами трактира, а последнее время – армейскими делами. И вот теперь мне предстояло увидеть саму столицу, прикоснуться к ее храмам, пройти по мостовым, заглянуть в окна, увидеть правителей и, быть может – кто знает? – самого короля.

– Прелесть нашей работы, – вещал Молот, пакуя мешок, – в путешествиях. Я сейчас не занимаюсь вербовкой, это уже незачем, за вас мне второй раз никто не заплатит. Это сейчас я говорю абсолютно открыто и честно…

– Слыхал, «честно»? – прошипел мне в ухо Следопыт. – Мне ой райские кущи обещал, и тоже «честно»!

– …спросите кого хотите, – продолжал Молот. – Вон хотя бы Метиса. – Он кивнул в сторону спящего на стуле лейтенанта. Метис открыл один глаз, посмотрел, кто помянул его всуе, и снова погрузился в сон. – Нет, – Молот почесал массивный подбородок, – Метиса лучше не спрашивайте. Еще прибьет ненароком. Ну, скажем, Гробовщика. Нет, тоже не то. – Он насупил брови и задумчиво почесал одну из них. – Ну, в общем, кого угодно. Любой из наших скажет вам, что нет большего счастья, чем объездить полмира за счет государства, да еще и жалованье за это получать. Так что добро пожаловать к нам в организацию!

Организатор хренов! Отхватил себе самый лакомый кусочек и живет теперь припеваючи. Отгородился от всех, фактически отделился от армии, никому не подчиняется, в мирное время точно, и плевал на все начальство. Да с него никто и не спрашивает. Попробуй с Молота спроси. Он только кулаки на стол положит – и все желание не то что спрашивать, разговаривать пропадет.

Единственный человек, которому Молот дает отчет, это капитан Тогрис, прозванный Тараканом за некогда рыжие усы. Мне не нравится его прозвище, не похож он на таракана, да и мужик славный. Но капитан – это Молот в старости, он тоже плевать хотел на начальство и за нас готов любого разорвать. А вся его суровость – это только так, голая показуха, для посторонних. В этом я убедился на собственной шкуре.

Глава 4 - ДЫРКА В БРЮХЕ

Рана оказалась не такой серьезной, как всем показалось. Палка того деда была вымазана каким-то наркотиком с непроизносимым названием, вот меня и понесло про ангелов, а рана, так, дырка в боку, ни один жизненно важный орган не задет.

Я вполне мог бы отлежаться под присмотром Адели и снова приступить к попыткам вербовки. Я был бы этому очень даже рад. И Аделька бы возражать не стала. Но Молот счел, что мне будет лучше под пристальным взором Грязнули, чем на тряской дороге. И я был с позором отправлен в ставший родным домом военный городок близ Берроя.

Вот такой он, мой брат. Я согласен, мне может стать хуже, сильно хуже, но незачем было делать из меня посмешище для всей армии. Но спорить с ним бесполезно, он меня и слушать не стал, напялил погоны и давай, как малолетку, отчитывать. Будто я и сам не понимаю, что он прав. Понимаю! Но не хочу никуда ехать, тут обо мне девушка заботится, а Грязнуля только что по званию доктор. Коновал он, а не доктор.

Грязнуля, докторишка-недомерок, осмотрев ранение, долго матерился и честил всех нас за нерасторопность и непролазную тупость. Он даже не удосужился разобраться в произошедшем. И пока он накладывал бинты, я узнал о себе, Молоте и всех вокруг столько всего интересного, что аж уши повяли. Вот запишу все, что он тут наговорил, да Молоту отдам, тогда посмотрим, кто из нас окажется идиотом.

Покончив с бинтами, Грязнуля, не переставая поносить все вокруг, отправил меня спать. Чем я и занимался до сегодняшнего утра. И утром тоже. Но вежливое покашливание, перешедшее в надрывный кашель, разбудило меня. Я открыл глаза, нехотя повернул голову и вскочил, завидев сперва усы, а уж после разглядев погоны.

– Ну, Медный, – прокашлявшись, голосом не предвещавшим ничего хорошего, произнес капитан. – Да ты лежи, лежи! – остановил он мой порыв вытянуться в струнку. – Тебя, говорят, зацепило?

– Да. Чуть-чуть, – смутился я. – Но это ерунда, Грязнуля говорит, все будет нормально.

– Ну если Грязнуля говорит, значит, так оно и будет, – задумчиво произнес капитан. – Но, как я погляжу, уже все нормально, вон как ты бодренько прыгаешь. – Капитан сдержанно улыбнулся. – Да не стой ты, – сказал он, садясь на край лежака, и, обведя глазами комнату, спросил: – Слушай, а где Молот?

– Еще не вернулся, – отчеканил я, как учили, и ощутил резкую боль в боку.

– Жаль, – сказал капитан, взглядом приказав мне сесть. – А то у меня кой-какие сложности. Совсем маленькие, но без его помощи не разобраться.

Он достал из-за пазухи завернутый в кожу, еще не открытый пакет и задумчиво вертел его в руках.

– Кстати, – он нахмурил брови, – что ты тут делаешь? Это офицерское место. Рядовым тут делать нечего.

– Ну мы с Молотом в некотором роде братья, – смутившись ответил я. – Он возражать не будет. Он сам приказал мне его занять.

– Как это братья в некотором роде? – передразнил меня капитан.

– Мы росли вместе. Я же подкидыш. – И я рассказал ему краткую историю жизни моего семейства.

– Ясно, – сказал он, убирая пакет. – Ну тогда лежи, отдыхай. Только начальству не попадайся.

Можно подумать, он не старше меня по званию. Можно подумать, он тут не самый старший, а так, по хозчасти. Но он тут главный, он тут господь бог и, если бы хотел меня выкинуть, давно бы выбросил.

– Пойду поищу еще кого-нибудь, – грустно вздохнув, добавил он.

– Может, я чем могу помочь? – спросил я и пожалел о своем вопросе.

Нет чтоб следовать солдатскому правилу, гласившему «при начальстве рта не разевай». Я и жизнь по правилам несовместимы. Я раскрываю рот там, где его нужно держать закрытым, я лезу туда, куда без приказа не полез бы и Молот. Впрочем, этот без приказа вообще ничего по службе не делает.

Капитан остановился, вперил в меня хитрый взгляд, задумчиво почесал затылок.

– Ну попробуй, – улыбаясь сказал он, протягивая пакет. – Утром привезли, а я, видишь, стар стал, глаза уже не те. Не вижу я этих мелких штабных букв. – Он продолжат говорить, пока я вскрывал пакет. – Мне обычно Молот все читает, он у нас единственный грамотный. Ну что там?

– Это на рагере, – сказал я, разглядывая причудливые закорючки.

Глаза капитана округлились еще больше, когда я прочитал письмо, переводя на ходу. Он сидел с открытым ртом, и концы его боевых усов слегка подрагивали.

– Тьфу ты пропасть! – ругнулся я, обнаружив текст на родном языке. – Тут приписка. Главнокомандующий западной армией сообщает нам, что мы переданы под командование главнокомандующего южной группировкой и нам надлежит в течение месяца сняться с места и прибыть в Тапис. Вот и все.

– В течение месяца сняться или прибыть? – уточнил капитан.

– Не знаю, – ответил я, перечитав послание. – Тут написано «надлежит в течение месяца сняться и прибыть».

– Так и написано? – спросил капитан, сощурив глаза. Я кивнул. – Вот и славно. – Он поднялся, забрал у меня пакет. – А ты, оказывается, грамотный. – Капитан обернулся на пороге. – Ты вот что, Медный, собираться-то не торопись. И пока помалкивай об этом.

С этими словами капитан удалился, а я предался своему любимому занятию, погрузившись в него с головой. Я спал!

И вновь потянулись скучные серые дни. Серыми они были от природы. Та сволочь, что ведает погодой, словно нарочно не выдала ни одного солнечного дня. Тоже мне, разгар лета! Скорее уж сезон дождей! Зато наши сержанты-наставники не могли нарадоваться этому явлению. Они не просто радовались, а открыто смеялись, гоняя молодежь в учебке. Постепенно я тоже пристрастился к этому занятию.

Глава 5 - ИГРОКИ

Палар, стоя в дверях, терпеливо ждал, когда король закончит утренний туалет и удостоит его вниманием. Король же не спешил. Он не торопясь умылся, сам причесал волосы, привел в порядок бороду и только после этого, накинув на плечи просторный халат, повернулся к Палару.

– Ну, друг мой, – проговорил он, садясь на край стула за массивным столом, – и как дела в нашем королевстве? Какие новости?

– Боюсь, ваше величество, – вздохнул Палар, озябшими пальцами теребя край куртки, – у меня печальные новости. В нашем королевстве случилась беда.

– Сдох? – спросил король, отведя взгляд в сторону. Его губы сжались в тонкую линию, глаза сощурились, между бровями пролегла глубокая морщина. – Сдох, старая сволочь! – выдохнул он. – Сдох раньше меня. Всю жизнь он так – никогда не мог сделать того, что от него требовалось. Вот скажи мне, что мешало ему прожить еще пару лет? Нет, этот сукин сын решил осложнить мне напоследок жизнь.

Король замолчал и отвернулся от поверенного. Его кулаки сжались, из груди вырвался рык. Палар, мелко дрожа, подошел ближе и, тронув короля за плечо, спросил:

– И что теперь будет, ваше величество?

– Что будет, – проворчал король, – война будет. Он хоть преемника назвал?

Палар покачал головой.

– Ублюдок, – выдохнул король. – Значит, нам с тобой придется его выбрать.

– Это непростая работа, – грустно вздохнул Палар, он-то знал, на чьи плечи возложит король этот выбор. Это его не радовало, старые плечи королевского поверенного могли и не выдержать такой ответственности.

– Верно, – согласился монарх, – непростая, но что делать? Такова королевская доля, придется выбирать самого достойного из числа недостойных. – Он замолчал, потер подбородок и вдруг, хитро сощурив глаз, проговорил: – А что, если нам с тобой разыграть интересную партию?

– Вы что-то придумали? – ожил Палар и тут же помрачнел, он был уже слишком стар, чтобы плести интриги.

– Придумал, придумал, – улыбнулся король. – Подойди-ка ко мне и внимательно выслушай, что я тебе скажу.

Палар придвинул стул и сел, наклонившись к лицу монарха. Он слушал внимательно, изредка вставляя в речь короля короткие фразы со своими предложениями. Некоторые из них монарх принимал, другие резко отвергал. Через два часа план был готов.

Король приказал подать завтрак. Поглощая еду с серебряных тарелок, он улыбался и подмигивал поверенному.

– Все-таки это рискованно, – вздохнул Палар. – Слишком много всяких «если».

– Ты прав, но, черт возьми, сделать это необходимо. Нам с тобой надо быстро на что-то решаться, а времени на раздумье нет совсем. Так что придется действовать быстро и решительно. Представь, что ты на войне. Мы можем проиграть это сражение, но оно само даст нам время, которого у нас нет сейчас. – Король вздохнул и, рассмеявшись, продолжил: – Это может быть очень красивая игра.

– Время – это да, – словно не слыша последних слов монарха, пробормотал Палар. – Но и для вашего плана требуется время. Нам нужно найти исполнителей и все подготовить. Нельзя же так бросаться в логово волков, не зная, как из него выбраться.

– Ты прав, – весело улыбаясь, кивнул король, – но ты знаешь, что слова часто могут больше, чем все оружие мира. Нам нужно выиграть совсем немного, и в этом нам помогут слухи. Люди, – засмеялся монарх, – легче всего верят в самую откровенную чушь. Мы запустим пару самых невероятных слухов, а там поглядим, куда нас это вынесет.

– Но слухи не дадут нам много времени.

– Брось причитать! – резко оборвал его король. – Мы не можем позволить себе потерять Таеру. Не можем и ввергнуть страну в войну за нее. Представь, сколько стервятников слетятся на оставшуюся без присмотра землю. Нам еще повезет, если ее получит преданный государству человек. А если нет? Я не хочу об этом даже думать. И слышать ничего о риске не желаю. Я хочу передать сыну крепкое государство, а для этого нам надо действовать. И действовать надо быстро. Так что ты будешь делать то, что сказал я! А сомневаться будешь у себя в спальне.

– Я согласен, – выдохнул Палар.

– Будто у тебя был выбор, – хмыкнул король. – Если начнется крупная заваруха, меня, конечно, скинут, а тебя просто повесят. Ты ведь слишком долго был моим поверенным и слишком много обо всех знаешь.

– Но нам нужен тот, кому все поверят, – выдохнул Палар.

Он старался не думать о том, что сейчас сказал король, хотя и чувствовал, что монарх прав.

– Грамаль тебе подойдет? – спросил король.

– Грамаль? – удивился Палар. – Но ведь он же…

– Он хочет уйти на покой, – сказал король. – К тому же он признал свои ошибки и попросил прощения. Но мое прощение надо еще заслужить. А вот это и даст ему такую возможность. Так что? Подойдет тебе Грамаль?

– Больше чем кто-то другой. Он же был там, когда убили графиню.

– Вот именно. Для всего остального у тебя есть надежные, неболтливые люди?

– Я обо всем позабочусь, ваше величество! – Палар встал и поклонился.

– Замечательно! – широко улыбнулся король. – Ну а я, пожалуй, позволю себе немного поболеть после похорон старого друга. Как ты думаешь, кто станет регентом?

Палар засмеялся и покачал головой. В мозгу монарха зрел не один коварный план и не одна интрига, позволяющая ему не только затянуть время, но и держать своих врагов подле себя. Конечно, Палар знал, кто станет регентом. Это не радовало его, но и не сильно огорчало.

Глава 6 - СЛУХИ, СЛУХИ!

Говорят, слухами земля полнится. Еще говорят, что слухи – это правдивые вести, солидно разбавленные вымыслом.

Интересно, что за правдивые вести должны были заставить наше начальство поднять задницы с насиженных мест и выгнать нас на учения. Молот не переставая ворчал и говорил, что за все годы его службы такого никогда не было. Он утверждал, что ни дня не провел в окопах или полевых шатрах без острой на то необходимости. Все старички согласно кивали и, качая головами, поучали молодежь, то есть нас, как правильно делать это и это.

Но ни они, ни тем более мы и не догадывались, что произошло с начальством. И почему, едва успевал закончиться один сбор, тут же начинался другой. Имеющие семьи не встречались с ними месяцами, представляю, как радовались жены возвращению мужей. Впрочем, и остальные рвались домой, пусть дом этот – только пропахшая застарелым потом, дерьмом и грязью казарма. Зато она родная и даже ее запахи не кажутся столь отвратительными. Но и этот предел мечтаний был нам недоступен.

Начальство выдумывало все новые неприятности на нашу голову. Выдумывало и молчало. Зачем? Солдаты задавали вопросы, капралы пожимали плечами, сержанты рычали, младшие офицеры ругались матом, старшие просто посылали всех туда, куда не так-то просто дойти.

Но слухи – странная вещь, они путешествуют по воздуху и цепляются за уши готовых их услышать голов.

Никто не покидал расположения лагеря, официально – точно никто. Никто не приезжал к нам с большой земли, но слухи тем не менее до нас дошли и даже бдительные сержанты ничего не смогли с этим поделать.

Черт подери, что это были за слухи, один нелепее и страшнее другого. Говорили, что мы тренируемся, чтобы совместно с арийскими войсками принять участие в большой охоте на заведшегося у них оборотня-людоеда. Следопыт высмеял эту версию, заявив, что оборотень – наполовину зверь и, значит, ловить его надо как зверя, а мы тут учимся военному ремеслу. Черт бы его, это военное ремесло, побрал, мало, что ли, нас в учебке мурыжили. Но Молот поддержал Следопыта, и с этим никто уже спорить не стал. Все согласились, что так оно и есть.

Но не успел еще этот слух умолкнуть, как появился другой. Слышавшие его из первых рук, то есть по большей части от себя самих или Трепы, утверждали, что никакого оборотня в Аринии нет и не было никогда. Это, конечно, здорово, а то страху напустили. Но с аринцами мы сотрудничать все же будем, и тренируют нас именно для этого. А работать вместе мы будем, когда на Пейнат пойдем.

Вот здорово, всю жизнь мечтал стать захватчиком и при этом еще и по горам научиться лазать. Нет, ребята, это полное дерьмо! Какой, к лешему, Пейнат? Он от нас надежно спрятан не только горами, но и самой Аринией. Так что бред это все, но высшее начальство поддержало этот слух, попросту не отреагировав на него. И солдаты всерьез начали в это верить. Даже мое здравомыслие и вера в собственную правоту пошатнулись, когда, кроме меня, никто не засомневался в этом. Однако слух умер сам собой, когда нас перебросили от западных границ к южным.

Там появился другой слух, за ним еще один, потом еще, а потом еще. И так до бесконечности.

Но и кроме слухов о нашем будущем нам было что обсуждать долгими ночами у костра, во время недолгих перерывов в муштре. Проходя через города – а как ни старалось высшее руководство, этого избежать не сумело, – мы подцепили уйму слухов, один забавнее другого. Причем каждый из них претендовал на высокое звание новости и полную правдоподобность. Если не сказать больше.

Знающие люди говорили, что король, узнав, что граф Таерский умер, сильно расстроился, заболел и был отправлен в Лесфад на лечение. Капитан это подтвердил. Брр, в Лесфад, на лечение, жуть какая, там только пиявку можно вылечить от обезвоживания. Сам я там никогда не был, но с картами знаком хорошо. Лесфад это не город, скорее замок посреди болот. Нашел строитель кочку покрупнее да и влепил туда свое творение. Черт побери, чтобы там жить, надо жабрами обзавестись. Если бы меня туда лечиться отправили, я бы лучше удавился потихоньку. Там, говорят, комары со свинью размером.

Слухов о короле было много. Одни говорили, что он сошел с ума, другие, более осведомленные, утверждали, что король не сошел с ума, а его свели. Третьи слали всех подальше и с полной уверенностью говорили, что король там просто спрятался от всех, пока не решит, что дальше ему делать с королевством. А думать ему было о чем, с единственным-то наследником. Наш правитель – человек интересный, он запросто может отречься от престола не в пользу сына, а, скажем, Аринийского князя или парня вроде меня. Так что мыслей в коронованной голове крутилось предостаточно, в одном только Магроке тыщ пятьсот жителей, а уж по всей стране претендентов и того больше. Ну и пусть себе думает, на то ему и дадена корона.

И когда, казалось, я уже слышал все, что только можно было выдумать, пришел и поселился самый странный и самый неприятный слух. Зараза всегда приживается быстрее, чем что-то полезное, и когда кто-то услышал его и повторил несколько раз, он настолько плотно уселся в мозгу каждого из нас, что вытравить его было невозможно. Каждый встречный норовил оттащить тебя в сторону и, посекундно оглядываясь, прошептать в ухо: «Ты слышал о ребенке?» Слышал ли я о нем? Да об этом только глашатай на площади еще не трубил. Конечно, я о нем слышал и меня это не радует. Кто-то очень постарался представить все так, чтобы оно не выглядело враньем. Чуешь, что это неправда, но, черт его возьми, все так гладенько, что очень на правду похоже. Небось сказочника нанимали. Точно, сказочника! Он и придумал королю ребенка, которого никто никогда не видел и даже не слышал о нем раньше.

Ребенок тот полу неопределенного и возрасту неизвестного. Доподлинно известно только, что он есть и что он вроде как жив, да еще место, где он потерялся. О чудо, наш второй наследник потерялся примерно пятнадцать – двадцать лет назад невдалеке от небольшого городка Триита.

Глава 7 - ЗАХВАТ ГРАМАЛЯ

Все вокруг косо смотрели на меня, полагая, что за моим повышением стоит Молот, и, конечно, ошибались. Молот хоть и был лучшим вербовщиком в армии, но и он не мог повлиять на генерала, раздающего звания и сидящего черт-те где. Он не мог, а вот капитан мог. Мог и повлиял. При встрече он подмигивал мне, а я хранил наш маленький секрет.

Секрет был в том, что капитан наш подслеповат, а то и вовсе не умеет читать, а я, в отличие от большинства сослуживцев, умею и читать, и писать. Этим счастьем я обязан человеку, которого с восторгом буду вспоминать и в последний день жизни. Своему отцу. В то время как большинство парней моего возраста дрались на улицах и лапали соседских девок, я под его пристальным взором корпел над книгами. Сперва букварями и историями, а потом над бухгалтерскими.

Тогда я его за это ненавидел и тихонько, чтоб он не слышал, ругал словами, смысл которых часто не понимал. Теперь же я ему благодарен и готов петь песни в его честь хоть до утра. Грамотных и по всей стране не так-то много, а уж в армии и подавно. Так что меня заприметили и начали тянуть наверх. И это было бы неплохо, если бы вместе с жалованьем не прибавилось внимания начальства. А его, на мою беду, прибавилось.

Моего братца любимого, лейтенанта Молота, и его закадычного друга, второго, не менее любимого лейтенанта Метиса где-то вечно черти носили. Они обстряпывали разные, не совсем чистые делишки, прикрываясь нуждами вербовочной команды. Они занимались чем угодно, только не вверенными им подразделениями. И вся тяжесть заботы о солдатах легла на плечи сержантов, как старших по званию, и на мои, как брата командира. Так что авторитета я набрался будь здоров, ребра до сих пор ноют.

И когда разведка доложила, что Грамаль едет по лесам, чуть севернее наших позиций, почти без охраны, я едва не запрыгал от радости. У наших штабных крыс хватило ума и чувства юмора назначить меня главным ответственным своей шеей за его поимку.

Я не возражал, да и попробуй тут возрази, когда тебя буравят пять пар злобных подслеповатых глаз. Даже твой собственный капитан смотрит так, что сразу становится понятно: не сможешь взять Грамаля – не возвращайся назад.

Вот так я и оказался в дерьме по уши. Мне подкинули людей Метиса, переподчинили два отряда разведчиков, ведших Грамаля от самого Санрогта и, чтобы радость была полной, добавили к ним парней лейтенанта Холодка, раненного в уличной драке. Хотя правильнее было бы сказать раненной, но она скрывала, что она женщина, и все делали вид, что не знают об этом, а она делала вид, что не знает о том, что и так все об этом знают. Но, как бы то ни было, у меня набрался солидный для капрала отряд – в нем было почти сорок человек, не считая разведчиков.

Я подозревал, что людей маловато, особенно в охоте на такого зверя, как Грамаль. Но руководство решило не баловать меня излишками численного состава и пинком под зад отправило ловить старого козла. Хорошо уже то, что они удосужились сказать, где искать.

Грамаль – самый старый и самый противный чародей из всех, что мне приходилось встречать. Правда, их и было-то всего трое, может, четверо, но Грамаль – особенный. Лет пятнадцать назад он крепко повздорил с королем и, говорят, даже врезал монарху по зубам. С тех пор король его и ненавидит. Ненавидеть-то ненавидит, да сделать с ним ничего не может. Влиятельный тип этот самый Грамаль.

Правда, я не понимаю, что в нем такого. Он был стар и немощен уже тогда, когда шесть лет назад останавливался у нас в трактире, что же стало с ним теперь? Теперь, наверное, он просто старая развалина, которая путешествует по стране и сама не помнит зачем, а может, и помнит…

– У-у-ух! – Окорок бесцеремонно вломился в мои размышления о Грамале, скатившись сверху нам на головы. – Святые ляжки, чем это тут у вас так несет? – спросил он, втянув носом воздух.

– Медный обделался, – хохотнул Треска. – Решил себе имя сменить на Вонючку.

– Вонючка? – Окорок почесал голову. – А что, тебе пойдет. Только знаешь, лучше б ты так врагов травил. Нас-то за что?

– Да нет, – вставил слово Следопыт, – это он нас от Грамаля маскирует, чтоб не унюхал. Так что ты, Окорок, не очень-то. Он, можно сказать, благое дело делает. Новую тактику осваивает.

– Это где ж такой тактике обучают? Надо б сходить, подучиться, – задорно подмигнув мне, сказал Окорок.

Окорок такой же капрал, как и я, но опыта у него побольше, и если уж его так коробит, что командиром назначили меня, то как должны на меня смотреть сержанты. Их взглядов я не вижу, нет с нами ни одного.

– Да на кухне, когда сушеным горохом кормят, – за меня ответил Следопыт.

– Так это мы после обеда маскируемся? – Окорок поднял брови. – А я-то думал, соревнуемся, кто громче пукнет.

– Заткнитесь, вы, – рыкнул я, – а то, как вернемся, всех на кухню отправлю лук на всю армию чистить да горох жрать тазами! И в казарму не пущу. Мне вонючие нытики в казарме не нужны!

– А что, я за! – отозвался Треска. – Повар получает двойную порцию.

– Рыба – она и есть рыба, горох готов хоть сырой жрать. Слышь, Треска, тебе его на крючок не насадить, но у меня тут есть один, специально для таких случаев держу.

Треска шутку не оценил, и говоривший зарылся мордой в землю. Я не знал его, видать, холодковский.

– Ты чего? – взвизгнул он. – Другие же шутят.

– Другим можно, – обняв его за плечи, увещевал Окорок, – а тебе пока нельзя. Это право надо заслужить. Вот съешь с ним пару тазов гороха, почистишь три-четыре воза лука да раз двадцать напоишь его до полусмерти, тогда и ты сможешь про крючки шутить. А так, видишь, даже я не смею, горох шибко не люблю, а про Треску без гороху нельзя. Про Медного и без меди можно, а про Треску без гороха ну никак.

Глава 8 - ГЕРОЙ

Грамаль оказался весьма беспокойным старикашкой. Он без конца ворочался, стонал и, совершенно забыв о гигиене, испражнялся прямо под себя. За что и получал по зубам. Вскоре его лицо напоминало тарелку с кровавой кашей. Но никто не узнает об этом, на последней ночевке мы помыли его, стерли запекшуюся кровь и слегка приодели. Оказалось, все не так страшно, выглядит он вполне прилично. Ну синяки, ну шишки, так брали-то его с боем. А если эта сволочь начнет рассказывать, как с ним обращались, – получит еще.

Едва повозка с Грамалем въехала в ворота, к нам бросилась толпа народу. Генерал лично пожал мне руку, свободной рукой поглаживая себе лысину и млея от удовольствия. Капитан расчувствовался. Он долго всех обнимал, хлопал по плечам и, размахивая перед нашими лицами огромным кулаком, кричал, какие мы молодцы. Толпа бесновалась и славила бесстрашных солдат его величества.

А вот я не радовался. Проходя сквозь толпу, я слышал, что именно они пели, и от этого становилось дурно. Бесстрашные! Чушь собачья. Мы-то бесстрашные? У меня вон коленки трясутся и мутит со страху, того и гляди, брошу все и побегу в лес прятаться. Или как в детстве, под кровать, там ни один страх не найдет. Хотя лучше на кровать, спать жутко хочется.

Я спал два дня, не просыпаясь. На третье утро, разлепив глаза, увидел на стуле, рядом с кроватью, новенький мундир с медалью на лацкане. Твою мать!

Это чего это я, с усталости койку перепутал? Вот черт, вернется хозяин – зароет. Ладно, без паники, чей он хоть, а то, может, договоримся, будить же не стали.

Я сел, тупо глядя на сверкающий пуговицами китель. Я перепутал койки. Капельки холодного пота собирались на спине в широкий ручеек. Три галочки на предплечье, жалкое подобие погон на плечах. Сержант, чье место я занял, меня убьет. Маленький кусочек украшенной вензелем бумаги торчит из нагрудного кармана. Наградная! Может, меня простят? Я осторожно, двумя пальцами, за уголок извлек бумагу и развернул ее.

Пару минут я покрывался потом, читая мелкие штабные закорючки. Пару минут после этого приходил в себя. А еще пара минут ушла на то, чтобы унять смех, разобравший меня вместо исчезнувшего страха. Мой! Это мой мундир висит на стуле. И койки я не путал. Это мое. Я теперь сержант и медаль имею. Поев, побрившись и снова поев, я совершил вылазку.

Ну не мог я не надеть новенький, сверкающий пуговицами и позолоченными лычками мундир. Солнце припекает совсем не по-осеннему, птички поют, и жизнь прекрасна, когда в желудке есть место для вина.

– Эй, капрал, а ну-ка поди сюда! – окликнул меня веселый, до боли знакомый голос.

Я повернулся на пятках начищенных кем-то сапог и, выставив напоказ лычки, встретился с Молотом взглядом. Он поперхнулся. Его рот открылся, а взгляд, лишь мельком скользнув по моему сияющему лицу, вцепился в знаки отличия.

– Это что еще такое? – прохрипел он, ставя на сбитый из неструганых досок стол кружку. – Ты что, совсем охренел? А ну, сымай мундир, пока начальство не увидело!

– И не подумаю. – Я надул губы.

С чего бы это вдруг я должен снимать собственный мундир? Не дождется, если, конечно, не снимет силой.

– Да ты что? – Он поднялся. – Снимай, тебе говорю! Не как командир говорю, как брат. Знаешь что с самозванцами делают?

– Доброе утро, сержант, – отсалютовал мне шедший мимо Окорок. – Как спалось?

– Да вы что? – Молот побагровел. – Совсем мозгов лишились? Ну ладно этот – мальчишка, но ты, Окорок, тебе ли не знать, что с ним будет.

– А что с ним будет? – Окорок остановился и вытаращил глаза. – Ну ответственности больше станет, людей под команду добавят. И жалованья подкинут поболе моего раза в два, – грустно добавил он.

– Не заставляй меня делать это силой, сымай сам! – взревел Молот.

Я не шелохнулся.

– Святые ляжки, мой-то тебе зачем? – зажимая ворот мундира руками, вскрикнул Окорок.

– Ладно, – Молот встал. – Метис, помоги-ка мне образумить этого недоумка.

– Да пошли вы! – пискнул Окорок и удрал.

Я остался в одиночестве. Молот обходил меня справа, Метис – слева. Против двух скал в живом обличье у меня никаких шансов. Да и против одного, любого из них, тоже. Я отскочил назад и вытащил из кармана бумагу.

– На, – гордо произнес я, – почитай! Только внимательно читай и платочком запасись, еще прослезишься.

Молот взял листок и погрузился в чтение. Метис по-прежнему стоял, плотоядно глядя на меня, и разминал кулаки. Меня это пугало. Метис – безмозглое орудие в руках Молота, но не дай бог встретиться с ним в темном переулке. Он никогда не думает, ему просто нечем да и незачем утруждать себя подобным занятием, но кости он ломает отменно. Ломая кости, он и дослужился до лейтенанта. А став офицером, сдружился с Молотом и забросил службу. И пока Молот читал, Метис не сводил с меня взгляда.

Молот читал внимательно и очень медленно, и чем дольше он читал, тем кровожаднее становился Метис. Точно руки ломать будет, он уже выбрал какую. Наконец мой брат просиял и вернул ее мне.

– Ну ты, братишка, даешь! – качая головой, проговорил он. – Стоит тебя на день оставить, так ты либо выкрасишься, либо отличишься. Что ж, поздравляю! – Его огромные руки сдавили меня. – С тебя выпивка!

Я пожал плечами. Выпивка – это само собой, кто ж упустит возможность выпить за чужой счет, да еще при таком поводе? Я и сам не прочь поставить.

– И раз уж ты такой герой, у меня для тебя сюрприз. Завтра приезжают Шепот с Аделью. Ну как, ты рад?

Ага, рад, как утопленник рад тому, что утонул в песчаном месте. Хороши же у него сюрпризы, мог бы для разнообразия приятное что-нибудь сказать. Нашли же время приезжать. Подождали бы немного, вот отправим Грамаля, тогда пожалуйста.

Глава 9 - ЦЕННЫЙ ГРУЗ

Люди князя так и не появились ни через два дня, ни через неделю. После десяти дней ожидания капитан получил пакет, предписывающий ему организовать доставку Грамаля в Лесфад своими силами. Прочитав, он долго матерился, и я поддерживал его во всем, до последнего слова. Но приказ есть приказ.

Само собой, я пытался избежать этого путешествия. Страх, что Грамаль не выдержит допроса и выложит князю все о медальоне, висящем у меня на шее, был сильнее чувства долга, что так старались привить нам сержанты. Но мне не помогли ни больной живот, ни природная лень. Помочь могло только чудо. Но, увы, оно не случилось. Капитан лично выволок меня из казармы за шиворот и швырнул к ногам Грамаля.

Поганый старикан улыбался. Он вытянул губы и пахнул в меня ароматом гниющих зубов.

– Ты что, дерьма нажрался? – бросил я и поднялся, отряхиваясь.

Провожать нас выползло все население города. Событие нашли! Ну подумаешь, отправляют одного недоумка в сопровождении еще полутора десятков транспортировать старого, вонючего и слишком много знающего мага. Что тут такого? Недоумков, что ль, не видали?

Грамаль глядел на меня с надменностью, несвойственной арестантам. За слишком длинную жизнь он привык на всех смотреть свысока. Его боялись все, и никто не смел сказать ему поперек ни слова. Этот гад уставился на меня, словно я девица на выданье. Глазки его так и сверкают, так и светятся похотливым огнем.

Хотелось бы мне узнать, о чем думает этот слишком уж спокойный и надменный маг. Бородищу-то какую отрастил, в ней, наверное, и скрыта вся его хваленая магия пополам с мудростью. Людей он должен насквозь видеть. Он ведь знает, что кто-то утаил медальон. Кто-то из нас, иначе не стоял бы он тут и не требовал бы его к себе князь. Там колдунишка тоже маленько покуражится, пока князь его пытать не прикажет. А уж там пыток он не стерпит и все расскажет. Да его и пытать не надо, так все выложит.

Грамаль улыбнулся, подмигнул мне и еще шире растянул рот в улыбке. Я поморщился. Как же хочется дать ему в харю!

Он пискнул, его глаза стали огромными, словно тарелки в купеческом доме. Взгляд скользит мимо меня и упирается в кого-то за моей спиной. Медленно, очень медленно я обернулся – и мир рухнул. Адель! Она стояла среди толпы и улыбалась.

Увидев меня, она помахала рукой и двинулась вперед. Все внутри меня опустилось. Сердце перестало биться. Каждый миг растянулся на годы. Все происходило слишком медленно, и только мысли летали в голове, к чертям разнося череп.

Ухватиться бы сейчас за рукоять болтающегося на поясе меча и снести напичканную заклинаниями голову, но тогда меня вместо него к князю свезут, и никто не станет ни в чем разбираться. Нет, лучше подхватить руками свои ноги покрепче да удрать на край света. Хороша идея, только ватные они, хватай их не хватай, не шевелятся.

Адель раздвинула толпу и, шелестя юбкой, подбежала ко мне. Ее руки сплелись на моей шее, а губы коснулись моих.

– Возвращайся скорей, – прошептала она мне в ухо. – Мы никуда зимой не поедем. Здесь с тетей Шепот будем.

Черт возьми! Ни одной путевой мысли в башку не лезет. Разве что обычное «я скоро», но лучше я промолчу. А как хочется обнять ее, прижать к себе, но проклятущая субординация… И Грамаль глазами сверкает.

Я повернул голову. Народ вокруг умильно улыбался. Молот подмигнул, Грамаль тоже. Вот он стоит, доволен собой и случившимся, нашел он ее, осталось только поведать об этом всему миру, и прощай, Медный.

– Ну хватит чувства проявлять, – дрогнувшим голосом сказал капитан. – Ехать надо.

Будь старик чуточку сентиментальней, обязательно смахнул бы слезу. Да я бы и сам, если бы глядел со стороны, непременно разревелся. Прямо классическая сцена из легенд: она провожает его на битву с врагами, драконами или другой какой нечистью, а он обещает вернуться.

– В путь, пора, – сказал капитан, и никто не посмел оспорить его заявление. Я так вообще чуть не запрыгал от радости.

Караван из четырех повозок двинулся в путь. Грамаля запихали в первую, во второй Холодок разместил штаб, остальные послужат нам спальнями. Надо отоспаться, выспавшийся, я и думаю лучше, да, может, и во сне чего привидится.

Надежды на спокойный сон улетучились, едва я забрался внутрь повозки. Холодок поднял на меня взгляд, целиком соответствующий его прозвищу, и изрек:

– Проползай сюда! Есть разговор.

Вот только разговорчивых лейтенантов не хватало мне для полного счастья. Все остальное просто прелестно. Раннее утро, мелкий моросящий дождик, гудящая от недосыпа голова и гниющий старикашка в соседней повозке. Чем не рай.

Я подполз к лейтенанту, по пути пару раз носом ткнувшись в доски, не прикрытые даже тряпкой, и уселся на тюки, кучей сваленные в углу.

– Чего смурной такой? – пробасил Холодок, глядя на меня острыми и холодными, словно сосульки, глазами.

Не похож он на бабу, это Трепа все придумал. Ну разве бывают они такие скуластые, с носом что яблоко, лохматыми бровями и, черт возьми, таким голосиной. Его холодные, бледно-голубые глаза изучали меня. Правый иногда дергался, и я не знал – от одобрения или от негодования. Подбородок, левую щеку и дерганый глаз пересекали глубокие шрамы. Нет, баб таких точно не бывает. Болтун наш Трепа.

– Спать хочу, – ответил я, зевнув для убедительности.

– Отоспишься, – пообещал Холодок, и так хотелось ему верить. – Потом. Для начала давай обсудим наше положение. Здесь старший я, и ты, как и все остальные, выполняешь мои приказы. Ты – старший по Грамалю, мы – всего лишь сопровождение. И то, и другое будет, пока не передадим его в руки регента или его людей, а там уж как они решат. Тебе это понятно?

Я кивнул, что тут может быть непонятно. Обязанностей у меня, как у всех, но если колдун даст деру или шею себе свернет, то вздернут меня, а Холодок будет стоять в стороне и тихонько посмеиваться. И не он один.

Глава 10 - КНЯЖЕСКИЙ ПРИЕМ

Пожрать с утра опять не дали и вместо завтрака отвели на прием к князю.

Князь лениво развалился в высоком резном кресле. Он не отреагировал на наше появление и продолжал полулежать в кресле, внимательно разглядывая что-то между пальцев. Только когда один из его слуг или советников шепнул что-то ему на ухо, он поднял взгляд. Тяжелый это был взгляд. Его глаза вынырнули из-под копны некогда черных, а ныне почти седых волос и принялись буравить дыры в каждом из нас.

Наглядевшись, князь откинулся на спинку и, почесав узкий подбородок, улыбнулся.

– Спасибо за службу! – не по-княжески уставшим голосом произнес он.

Холодок скосил на меня глаз. Я едва заметно кивнул. За усталостью в голосе князя чувствуется страх. Настолько сильный, что никакая усталость не может его скрыть. Князь напуган, он едва ворочает языком, пальцы правой руки нервно долбят по подлокотнику, а веко над левым глазом не перестает дергаться. Уж не мы ли его так напугали? Теперь уже я скосился на Холодка, он пожал плечами.

– Привезли колдуна, – словно и не обращаясь к нам, проговорил князь. – Теперь скоро конец всей этой мути. Теперь мы узнаем, кто чего стоит и кто, что и зачем затевал.

Он улыбнулся своим мыслям и провалился в них. Мечтательно закатив глаза, он думал о чем-то приятном и не обращал на нас внимания.

– Ты! – Князь вдруг очнулся, встрепенулся и вперил взгляд мне в грудь – ожог будет будь здоров. – Ты тот солдат, что колдуна поймал? – На его тонких, неестественно бледных губах играла улыбка, и она мне не понравилась.

– Так точно, я! – Наверное, я должен был вытянуться и отрапортовать, как положено, но мне не хотелось перетрудиться и упустить чего-нибудь важного. К тому же эта улыбка… Я вздрогнул.

– Награды небось хочешь? – еще шире улыбнувшись, спросил князь.

Издевается, мне б только не на кол, в петлю еще стерплю, хотя из набора наград, обещанных улыбкой, я бы предпочел топор. А чего это я на себя тоску нагоняю? Я ж как никак герой, я Грамаля поймал, я его сюда привез. Какая, к чертовой матери, награда из топора, незачем меня с палачом знакомить, не время еще, да и не за что.

– Да нет, я свое уже получил, – слегка успокоившись и с наглой улыбкой нагнав себе уверенности, ответил я.

(Впрочем, князь, есть у меня к тебе одна просьба. Хочешь наградить – прибей Грамаля, пока поганый старикашка не разорался на весь мир, кто такая Адель. Жаль только, вслух я этого сказать не могу. Боязно чего-то.)

– Ну, ну, перестань, – махнул рукой князь, – знаю я, как живется на солдатское жалованье. Офицерье небось прикарманивает половину? Да ты говори, говори. Смелее, не бойся, – приказал он.

Капля пота сорвалась с плеча и устремилась по спине вниз, оставляя за собой дорожку. Щекотно, черт ее дери. Я повел плечами, стараясь размазать капельку одеждой или хотя бы почесаться. Князь взглянул на меня.

– Я понимаю, – сказал он. – Ты боишься, это естественно. Не станешь же ты доносить на офицеров в присутствии одного из них. – Он как-то слишком по-доброму улыбнулся и даже подмигнул мне как старому другу. – Ден! – крикнул он, слегка отвернувшись от нас, на крик примчался мальчонка лет пятнадцати. – Проводи сержанта и лейтенанта в кладовую, пусть выберут себе что захотят. Солдат на кухню и накормить! Да, и выдай им трехнедельное жалованье.

Их на кухню, а меня в кладовку! Я тоже на кухню хочу! Не надо мне награды, жрать давай! Но к моим мысленным воплям никто не прислушался. Меня редко кто слушает, хотя князь и сказал, что понимает меня, но, черт бы его побрал, я его не понял. Я вообще ни хрена не понял. К чему все эти смотрины, эти разговоры, подмигивания, улыбки. Ни хрена я не понимаю. Я себя-то не понимаю, куда уж мне до него. И ох как не понравилась мне его улыбка!

Меня и Холодка повели в помещение, гордо именовавшееся княжеской казной. Всю дорогу мы переглядывались и перешептывались. А нас тем временем вели по лестнице вверх, затем спустили вниз, снова заставили карабкаться под самую крышу. Даже не дав отдышаться, провожатый заявил, что осталось только спуститься на нижние этажи – и награда у нас в руках.

Терпение лопнуло, Холодок прижала проводника к стене, вытащила нож из-за голенища и приставила к горлу перепуганного говнюка.

– Как думаешь, Медный, здесь ему кровь пустить или стащить вниз? – Она усмехнулась, я встал у лестницы.

По-моему, не ошибся, вообще-то их тут две, но именно по этой мы пришли. Или по другой? Я оглянулся, ходы вроде одинаковые, твою мать, понастроют же.

– Вы не посмеете, – проблеял поводырь.

– Да? А что мне помешает? – осклабилась Холодок. – Я, доведенный до отчаяния голодом и бессонными ночами, – она подмигнула мне, – солдат. С утра вместо завтрака бегаю за каким-то малолетним идиотом, который вознамерился уморить меня голодом. Или завести туда, откуда я ни за что не выйду. Мне вот кажется, что ты сам замка ни хрена не знаешь. А у меня после всех этих дней с колдуном мозги слегка съехали, знаешь ли, довел меня Грамаль, тронулся я. – Холодок выдала безумный смешок для убедительности. – Так что лучше выкладывай. Какого черта ты нас кругами водишь?

Провожатый покачал головой.

– Нет? Жаль. Мог бы жить. – Лейтенант надавила слегка, по клинку сбежала капелька крови.

– У меня приказ, – пискнул поводырь и дернулся. Нож вошел еще глубже. Кровь побежала струйкой.

– Чей?

– Меня убьют.

– Точно. Вопрос только в том – кто? Могу и я. Ты мне чертовски надоел. – Холодок еще надавила.

Перепуганный слуга князя застонал и выпалил:

– Советник князя, Рувак, приказал мне завести вас в пыточный каземат. Самого-то князя нет. Он будет завтра вечером, не раньше.