Слуга Божий

Сеятели ужаса

Мы заблудились. И прескверно. С рассвета ехали в столь густом тумане, что даже морды коней едва различали. Туман, словно серые завесы газовой ткани, поднимался, окутывал, вползал меж ветвями деревьев и кустами, скрывал лесные тропки. Но мы уже крепко опаздывали, поэтому я принял ошибочное решение двигаться дальше. А стоило подождать. Разбить на поляне лагерь, разжечь костер и веселиться за баклагой вина.

Увы, даже Мордимер Маддердин ошибается. Я, конечно, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, но и это не делает меня непогрешимым. В конце концов, все мы люди, а ошибаться – в природе человеков.

Как и платить за подобные ошибки.

– И что теперь? – спросил Курнос, который ехал со мной стремя в стремя.

Из-под капюшона плаща я видел лишь резкий абрис его лица. И туман. Туман, в котором не ощущал даже специфического запаха – обычной приметы Курноса. Голос моего товарища доносился так, словно тот был не на расстоянии вытянутой руки, а кричал с другого берега.

– Что теперь, что теперь… – пробормотал я раздраженно. – Кажется, ты знал, где у нас запад…

На западе был берег реки, и именно туда нам следовало добраться. После переждали бы туман и отыскали брод. А теперь лишь Господь ведал, не едем ли мы в противоположном направлении.

Так или иначе, реки не было. Ни один из нас не знал окрестностей, да и в таком адовом тумане даже самый опытный проводник не сумел бы держаться нужного направления.

Я обещал себе, что мы остановимся, едва чащоба старых деревьев и кустов уступит место хоть какой-то поляне или редколесью. Конечно, мы могли хоть сей же час остановиться и переждать, пока белый саван рассеется. Но парни не захотели бы. Они предпочитали ехать. В любую сторону, только бы ехать.

Я не разделял их страхов, поскольку ваш нижайший слуга суть человек не суеверный – однако признаю, что густой, влажный, бело-серый туман наполнял беспокойством и меня. Сама мысль о том, что пришлось бы неподвижно сидеть в нем, пробуждала некое иррациональное неприятие. А я обычно привык прислушиваться к голосу инстинкта. Ибо не раз и не два он спасал мне жизнь. Не раз и не два также и подводил, но это уже совсем другая история.

Конечно, я не верил в россказни, что туман – якобы признак врат, открывшихся в иные миры, из которых приползают всяческие монстры, твари и чудовища. О таком могли болтать испуганные селяне, но не епископский инквизитор. Я прекрасно знал: чтобы проникнуть в наш мир, демонам не нужны туман, взрывы или фейерверки. Достаточно злой человеческой воли, поддержанной черной магией. Тьма и туман всегда пугают людей, поскольку в них известный мир утрачивает знакомые очертания. Может, лес, которым мы ехали, был прекрасен в солнечный полдень, но нынче он казался местом враждебным, чуждым и, что уж говорить, пугающим.

Поэтому мы продолжали ехать: неторопливо, шаг за шагом, и была надежда, что не произойдет с нами ничего плохого. Но, скажем честно, мы не увидали бы и края пропасти, окажись она прямо перед копытами наших коней. А бедный Мордимер, понятное дело, ехал первым. За мной и Курносом волоклись на огромном кауром скакуне близнецы: они всегда ездили на одном коне и даже имели специально приспособленное для этого седло.

– Может, задержимся? – предложил я вопреки собственным мыслям, а туман задушил мои слова.

Но меня услышали. И ничего не ответили. Я мог попросту приказать: Курнос и близнецы были послушными ребятами. Но по какой-то неясной причине отдавать такой приказ мне не хотелось.

Внезапно мой конь фыркнул и затанцевал на тропе. Я натянул повод и легонько похлопал его по шее.

– Ну, старик, – сказал. – Что такое?

Но тот идти отказывался. Испуганно дергал головой, и я видел, как он прядает ушами. Тогда я соскочил с седла и сразу же на что-то наступил. На тело. На мертвое тело. На мертвое тело молодого мужчины, если совсем уж точно.

– Что за дьявол… – Я кинул вожжи Курносу и склонился над трупом.

Останки были обнажены, а само тело – ужасно изорвано. И не клыками и когтями зверей, милые мои. Кто-то крепко изувечил того юношу. Выглядел он как кусок мяса на бойне. Засохшая кровь, распоротое брюхо, почти оторванная в плече левая рука, череп разбит так, что правый глаз почти вылез из глазницы. В левом же зрачке, мертвом и пустом, застыл ужас.

– Курнос, иди-ка сюда…

Он склонился рядом, присвистнул протяжно. А скорее – попытался присвистнуть, но получилось что-то вроде короткого выдоха.

– Вот так так, – бормотнул.

– Миленько, ага? В этом проклятущем тумане мы даже не услышим, когда кто-то всадит нам меч под ребро.

Курнос, на корточках, внимательно оглядывал тело.

– А крепко его порезали, Мордимер, – сказал он, покачав головой. – Гляди, – дотронулся пальцем до ключицы покойника. – Даже погрызли…

И вправду, кроме пятен крови и ран, нанесенных железом, явственно виделись следы от зубов и кусок вырванного тела. И это были именно следы от человеческих зубов.

– Снова кто-то играет в оборотней? – спросил я. – Не-е-ет, – ответил сам себе. – Тогда бы не использовали оружие.

Курнос дернул тело, так что сложенные вместе ноги разошлись в стороны.

– Гляди сюда, – сказал.

Между бедрами мужчины зияла красная рваная рана. Там, где были когда-то гениталии, теперь не осталось ничего. Я видел в жизни и худшие вещи, но эта бессмысленная смерть все же производила впечатление. Бессмысленная, поскольку я не понимал, зачем уродовать человека и бросать его в глуши. К тому же повреждения казались нанесенными сразу. То есть не пытка с последующим убийством, а именно по-звериному дикое истязание живого тела и глумление над останками.

– Забрали? – спросил я. – Его член?

– Скорее съели, – пробормотал Курнос и показал еще следы от зубов – на бедрах и внизу живота. – Точно говорю тебе, Мордимер, это оборотни.

Слово «оборотни», вероятно, было плохим названием. Слишком много вокруг него навертели глупостей, россказней и легенд, которым люди, мыслящие рационально (такие, как ваш нижайший слуга), доверять не должны. Оборотничество человека в волка невозможно чисто анатомически. Я знаю это прекрасно, милые мои, поскольку в прославленной Академии Инквизиториума очень подробно изучал анатомию: ведь без знаний и подготовки невозможно играть музыку человеческого тела.

Дело же было вот в чем: некоторым очень бы хотелось в волков превращаться. Поэтому они рыскали по полям и лесам, голышом либо одетые в звериные шкуры, нападали на путников или местных селян. Нам много раз удавалось вылавливать таких фальшивых оборотней и отправлять туда, где им и место, – на виселицу. Отчего не на костер? – спросите. Да для того, чтобы показать: обычной конопляной веревки для оборотня достаточно – и нет нужды в святом пламени.

И конечно, конопляной веревки всегда оказывалось достаточно – так что некоторые из преступников повисали на ней с выражением недоверия и разочарования на лицах.

– Как-то непривычно для оборотней поступили с его вещами, – сказал я саркастически. – Иногда стоило бы и думать, ага, Курнос?

Тот лишь фыркнул, но ничего не ответил; и я знал, что на самом деле он со мной согласен.

– Что станем делать? – спросил он меня.

– А что мы должны делать? Поедем дальше. А волкам будет обед.

Мы провели коней мимо трупа и вскочили в седла. И только успели это сделать, как увидели следующее тело. На этот раз молодой обнаженной девушки. Ее светлые растрепанные волосы были залеплены кровью, кожа лица почти оторвана от костей, а правая грудь выгрызена так, что остались от нее лишь ошметки. Я еще заметил, что на одной из ее рук не было пальцев.

– Это бессмысленно, Мордимер, – сказал Курнос, когда мы снова присели над останками. – Вообще никакого смысла.

Он мог и не говорить. Но люди, милые мои, не всегда руководствуются разумом. Чувства и эмоции управляют нашим поведением, так уж повелось, и так будет до конца мира. А здесь, как видно, чувства и эмоции подсказывали убийцам, что тела следует изуродовать, а потом еще и съесть. И наверняка дело было не в голоде, но в извращенном желании всадить зубы в человеческое мясо, разорвать его в клочья.

Жаль, что на свете существует столько злых и отвратительных личностей. Что ж, Господь испытывает человеческий род, но ведь создал Он и нас, инквизиторов, – стражей закона и сеятелей любви. И верьте мне, что будем мы стеречь закон и сеять любовь до самого последнего часа. И как знать, возможно, даже тогда понадобимся – для услужения Господу так, как мы и представить себе пока не в силах?

Туман отступил. Над землей все еще вились сероватые щупальца, а воздух был насыщен влагой, но по сравнению со вчерашним днем погода была почти нормальной. По крайней мере, теперь мы видели лес и промежутки меж деревьями, да и солнце пыталось пробиться сквозь туманный саван.

Мы сидели за завтраком (ячменные лепешки, мясо и вино), когда я услышал шум в лесу: будто кто-то неосторожно и поспешно продирался сквозь кусты. Второй глянул в ту же сторону и положил арбалет на колени. Может, он и слишком осторожничал, ведь шум производил один человек или большой зверь – но учитывая опыт прошлой ночи…

Только Курнос не отреагировал и, прищурив глаза, спокойно ел печеное мясо, капая жиром на подбородок.

Шум приближался, пока наконец на поляну не выскочила женщина в разодранном платье. Волосы ее были растрепаны, на лице – паника. Увидев нас, женщина остановилась как вкопанная, а потом помчалась к нам с криком и плачем:

– Спасите, благородные господа, спасите во имя Иисуса!

Она влетела меж нами, перевернула бурдюк с вином и оказалась в объятиях Курноса. Но когда подняла голову и увидала лицо моего товарища, верно, решила, что попала из огня да в полымя. И что опасность, ее преследующая, может оказаться ерундой по сравнению с той, с которой эта женщина столкнулась теперь. Она дернулась было назад, но Курнос крепко держал ее за талию.

– И куда ж ты, красавица? – спросил он сладким голосом. – Куда-то торопишься?

Его рука уже гуляла возле ее груди. А было там вокруг чего гулять, грудь была весьма выдающейся. По крайней мере, насколько я мог оценить, глядя на разорванную одежду.

– Оставь, Курнос, – велел я. – Иди сюда! – я потянул женщину, и та шлепнулась на землю подле меня.

– Успокойся, – сказал я ей. – На! – поднял бурдюк, в котором плескались еще какие-то остатки, и влил вино ей в рот.

Я обратил внимание, что женщина, пусть даже с растрепанными волосами и поцарапанным лицом, очень даже недурна. Не такая уж молодая, но – славненькая. Присосалась к вину, опорожнила бурдюк, сплюнула, а потом сблевала. Курнос нетерпеливо фыркнул, а она отерла губы тыльной стороной ладони и снова принялась отчаянно реветь. Тогда я повернул ее к себе и дал пощечину. Одну, другую; сильно. Она заскулила и замолчала, вжавшись в меня всем телом. Теперь всхлипывала у меня где-то под мышкой.

Первый рассмеялся:

– Мордимер сделался, типа, нянькой.

– Рот закрой, тупица, – бормотнул я и похлопал женщину по спине. – Ну, говори, дитя, что случилось, – обратился я к ней, придавая голосу ласковое звучание. – Поможем тебе, если только сумеем.

– О да, поможем. – Второй характерно дернул бедрами.

«О Матерь Божья Безжалостная, – подумалось, – приходится мне работать в компании идиотов и вырожденцев. Почему, почему же, Господи, так жестоко караешь бедного Мордимера? Почему не могу сидеть я в Хезе, попивать винцо в тавернах и портить славных девочек? Вместо этого приходится шляться по буреломам, осматривать останки убитых и полусъеденных людей, утешать перепуганных девушек и выслушивать идиотские шутки товарищей по путешествию».

Знаю, что Бог есть добро, но иногда мне тяжело в это поверить.

– Дитя мое, – начал я снова. – Прошу тебя, скажи, что случилось?

– Вы священник, господин? – отозвалась она, поднимая голову, а Первый фыркнул:

– Да-а-а, и окрестит тебя, ага, своим кропилом, доченька.

– Я не священник, – ответил я, не обращая внимания на близнеца, – я – инквизитор.

– О Боже! – выкрикнула женщина, и в голосе ее звучала искренняя радость. – Как хорошо! Как хорошо! Господь меня услышал!

Первый щелкнул зубами от удивления. Потому что, видите ли, милые мои, люди редко встречают инквизиторов счастливыми криками и нечасто выказывают радость от нашего присутствия. Услышав, что инквизитор поблизости, большинство хотели бы поскорее оказаться в другом месте. Словно не знают они, что мы занимаемся лишь теми, кто виновен в ересях, богохульствах или колдовстве, а законопослушных да богобоязненных обывателей нам беспокоить незачем.

В общем, все удивились, а я – обеспокоился. Когда простая, перепуганная женщина считает, что наибольшее счастье для нее – встреча с инквизитором, значит, видела она нечто действительно пугающее. Что-то непривычное. Что-то, пробуждающее ужас своей неестественностью.

– Ты расскажешь мне наконец, что случилось?!

– Напали на нас… Они… Эти, эти, эти… – Она начала заикаться, поэтому пришлось снова ее встряхнуть.

– О меч Господен – кто?!

– Не знаю. – Лицо ее искривила гримаса отвращения. – Были как люди – и не как люди. Убивали… всех… грызли, отрывали куски мяса… – Она схватила ртом воздух и снова сблевала. Теперь рядом с моими сапогами.

Я успокаивающе похлопал ее по спине.

– Уже все хорошо, дитя мое. Мы не дадим тебя в обиду. Кто ты такая?

– Живу здесь в сельце, – сказала она, всхлипывая. – Убили всех. Всех. Даже детей.

– Кем они были? Как выглядели?

– Как люди. – Она взглянула на меня, но во взгляде ее было какое-то ужасное непонимание. – И не как люди. У них были такие глаза… и так кричали… Боже мой, так кричали… Смеялись и убивали, перебрасывались оторванными головами, вырывали кишки… – Она снова спрятала лицо мне под мышку.

– Проведи нас туда.

– Нет! – крикнула она, аж у меня в ушах зазвенело. Пыталась вырваться, но я держал ее крепко.

– Спокойно, дитя мое. Посмотри на меня. Ну-ка, взгляни на меня! – приказал я резко.

Она подняла взгляд.

– Я – лицензированный инквизитор епископа Хез-хезрона, – произнес я торжественно. – Зовусь Мордимер Маддердин. Много лет меня учили не только истинам нашей веры или умению допрашивать людей. Меня учили также и сражаться. Взгляни сюда. – Я взял в ладони ее лицо и повернул к Курносу. – Это мой помощник. Солдат и убийца. Он убил больше людей, чем ты смогла бы сосчитать – и даже представить…

Курнос иронично поклонился, но на лице его мелькнула слабая усмешка. Благодаря этому выглядел он еще страшнее, чем обычно.

– А теперь посмотри на них, – указал я на близнецов. – Невелики ростом, верно? Но управляются с арбалетом и ножом так, что лучше не найдешь. Это не мы боимся чудовищ и людей, дитя мое. Это чудовища и люди бегут пред нами. И знаешь почему? Не только потому, что мы сильны и обучены. С нами – слава и любовь Господа Бога нашего Всесильного и Иисуса Христа, который, сойдя с распятия Муки своей, огнем и мечом показал нам, как расправляться с врагами.

Уж не знаю, в полной ли мере дошли до нее мои слова, но вот успокоили – наверняка. В глазах не было безумия, черты лица разгладились.

– Как твое имя, милая? – спросил я. – У тебя ведь есть какое-то имя, верно?

– Элисса, – сказала, нервно помаргивая. – Я зовусь Элисса, господин.

– Проведи нас, Элисса, в село. Это ведь недалеко отсюда, верно?

– Несколько миль, – ответила она тихо и осмотрелась. – Я бежала через лес…

– А теперь мы пойдем спокойненько. Посажу тебя на моего коня…

Второй, услышав эти слова, снова фыркнул дурноватым смехом и похлопал себя по бедрам, но я глянул на него так, что усмешка сама погасла у него на лице. Близнец отвернулся и сделал вид, что стряхивает что-то со штанин.

– …и поедешь как дама, хорошо?

– Хорошо, господин, – ответила она.

– Мы будем все время подле тебя, и никто не причинит тебе обиды, понимаешь?

– Да, господин. Но что я сделаю? Что я сделаю, если они всех поубивали?

– Чьи тут владения? Кто на этой земле?

– Господин граф.

– Какой граф? – вздохнул я.

– Граф де Родимонд. – Она покусала губу, вспоминая.

Никогда в жизни я не слышал такой фамилии, но не было в этом ничего странного. Император в последние годы раздал так много графских титулов, словно доставал их из шляпы. И теперь едва ли не всякий владелец замка да пары деревенек зовется графом, лордом или даже князем. Я лично знавал князьков, у которых не было денег купить топливо на зиму, зато они с задором рассуждали о родовых связях и благородном происхождении. Дочек, впрочем, они быстренько выдавали за богатеньких мужиков, если те готовы были подбросить им золотишка. Наверняка де Родимонд принадлежал к такого рода людям.

– Знаешь, где его замок?

– День дороги отсюда, – сказала она, подумав. – Нужно идти вдоль реки.

– Хорошо, – ответил я. – Договоримся так, Элисса. Когда покажешь нам село и расскажешь о нападении, поедем в замок твоего господина, поскольку он должен узнать о том, что произошло в его землях. А я попрошу, чтобы он нашел для тебя работу и крышу над головой. Хорошо?

– Ох, спасибо, господин, – вскрикнула она с истинной радостью в голосе и прижала мою руку к губам.

Я усмехнулся, поскольку люблю людей, которые умеют выказывать благодарность. Я погладил ее по спутанным волосам.

– Едем уже, – приказал и поднялся.

К селу Элиссы мы добрались за несколько молитв. Оно лежало у речного разлива и было типичным для имперского пограничья – мест не слишком безопасных, слабо заселенных, а зимой страдающих от стай голодных волков или, что еще хуже, голодных медведей (если уж кто-то оказывался настолько глуп, чтобы пробудить их от зимней спячки). Крепкие дома, срубленные из толстенных бревен. Строители прорезали лишь маленькие оконца и такие же небольшие дверные проемы. В любом из жилищ обитатели могли легко защититься от неожиданного нападения. Разительно отличались они от домов из дерна и глины, которые строили в безопасных околицах Хез-хезрона, где зимы мягкие, а правосудие епископа карает всякого, кто скор на насилие и грабеж.

Трупы были повсюду. Возле колодца и на порогах домов. Кто-то пытался сбежать к реке и теперь лежал на мелководье с омываемыми волной вытаращенными глазами. Кто-то, как видно, сопротивлялся: сжимал в руках окровавленный обоюдоострый топор. Никому это не помогло. Две женщины лежали, сплетясь в клубок, словно отброшенная ветошь, и я видел, что до последнего мига пытались они защитить детей. У одного ребенка была оторвана голова, второй прижимался к обрубленной руке матери, а череп его раздробили сильным ударом. Настолько сильным, что от самого черепа остался лишь рыже-красный паштет с осколками костей и темными потеками разбрызганного мозга.

На своем веку я повидал многое. Видел людей, умиравших в пыточной, и людей, которые горели на кострах, вдыхая смрад собственной сожженной плоти. Видел я опустошенные и сожженные деревни. Видел, как карают бунтовщиков и их семьи. Видел насилие и резню.

Но то, с чем столкнулся здесь, отличалось от всего виденного мною прежде. Потому что эта жестокость была бессмысленной. Женщин и мужчин после смерти не раздели и не сняли с них украшения. Не забрали оружие или вещи. Я не отмечал следов насилия, допросов или пыток. Все указывало на то, что отряд нападавших вторгся в село и вырезал здешних обитателей из чистой радости уничтожения. Им ничего не нужно было от жителей. Не походило случившееся и на кару за провинность. Бунтовщиков карают по-другому.

И еще одно меня удивило: отчего тела, которые мы нашли в лесу, были раздеты, а здесь все трупы остались в одежде? А может, на мужчину и женщину в лесу напали, когда те нагими предавались плотским утехам? И потому мы нашли их без одежды?

И еще: нападавшие не были оборотнями. Те никогда не используют оружие. Их вера, что они – дикие звери, не позволила бы им взяться за палки, топоры или копья. А на телах убитых я отчетливо видел раны от оружия: резаные и колотые.

– Джесса. – Девушка, ехавшая на моем коне, указала пальцем на женщину, голову которой раздробили в студень. – Моя подруга, – всхлипнула она и вытерла нос. – Собиралась выйти замуж…

Я сошел с коня и подал ей руку. Мгновение Элисса колебалась, но потом спустилась на землю. Я видел, что она старается отводить взгляд от трупов.

– Осмотрите здесь все, – приказал я парням. – И докладывайте о любой странности, которую приметите.

– Да здесь все странно, – пробормотал Курнос.

Я же толкнул двери одного из домов и заглянул внутрь. Было там пусто, только в очаге лежал перевернутый котелок.

Я кивнул Элиссе.

– Останься здесь, – приказал. – А я осмотрюсь в деревне.

– Вы ведь вернетесь за мной, господин? Правда? Вернетесь? – повторяла она со страхом.

– Элисса, – я взял ее за руку. – Конечно, вернусь. Тебе уже ничего не грозит. Сядь и жди меня.

Я вышел наружу и аккуратно прикрыл за собой дверь. Не думал, что нам хоть что-то угрожает, но девушка была единственным свидетелем нападения. И может быть, когда до этого дойдет, сумеет распознать нападавших. Тогда-то наступит время Мордимера и его вежливых вопросов.

Но давайте себе проясним кое-что, милые мои. Мордимер Маддердин – лицензированный инквизитор епископа Хез-хезрона – не рыцарь на белом коне, защитник притесняемых и бич преступников. Мир управляется своими законами, один из которых гласит о том, что слабые всегда становятся добычей сильных. Поэтому я не стал бы напрягаться, если бы речь шла о банде мародеров или разбойников, рыскающих по деревням в поисках добычи либо ради забав с местными девками. Но это дело казалось более серьезным, и я подумывал, а не обошлось ли здесь без чар или языческих ритуалов.

Я подошел к Курносу, который, присев на корточки, внимательно осматривал старика с разрубленной головой.

– Слышал о чем-то подобном?

– Нет, Мордимер. – Он поднял взгляд. – Ни о чем, что напоминало бы наш случай.

– Ритуальные убийства? Культ силы и войны? Жертвенный каннибализм? – перечислял я, не веря собственным словам.

– Не сходится, Мордимер, – покачал он головой. – Все совсем не так.

– Нашел что-нибудь? – Я взглянул на останки старика.

– Везде одно и то же… Забит, заколот, зарезан, потом погрызен…

– Издевались уже над трупом, верно? Ничего не напоминает?

Он снова покачал головой:

– Мне жаль, Мордимер.

Мне было жаль не меньше. Ненавижу нерешенных загадок, тайн и секретов. Истинное удовлетворение ощущаю, лишь когда вижу свет в темном туннеле. И теперь я понимал, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто и зачем убил этих людей. Дело было не в их жизни или смерти. Селяне – суть всего лишь селяне. Добрый Господь сотворил их, чтобы работали они в жару и холод, а потом умирали. Ибо Писание гласит: «Отдавайте всякому должное: кому подать – подать; кому оброк – оброк; кому страх – страх; кому честь – честь»[26]. И они именно так и поступали: всю жизнь отдавали. А теперь наконец пришлось им отдать и самоё жизнь. Ради чьего-то развлечения.

Тогда в чем же было дело, если не в милости к этим людям и не в желании стать справедливым мечом закона? Дело было в проверке собственных сил. Как мог бы я впредь спокойно думать об этих днях, зная, что отступил, не найдя объяснения? Что даже не пытался отыскать свет и, стоя на карачках, пятился к выходу из таинственного туннеля?

Кроме того, как я уже говорил, – я начал подозревать, что здесь может найтись дело для инквизитора. И как бы я чувствовал себя, если бы позволил и далее существовать языческому культу?

– А может, – Курнос засомневался на мгновение, – может, тебе поговорить с ними, Мордимер?

– С кем? – не понял я его.

– Ну… с ними, – повел он рукой вокруг.

– Да ты сдурел! – Я даже не рассердился на него. – Говорить с мертвыми? Этого ты хотел бы, Курнос? Мечом Господа клянусь, чего я с вами вообще связался?

Я встал и отошел от него. Увы, я не мог поговорить с мертвыми. Их духи носились где-то неподалеку, исполненные гневом, болью, печалью и непониманием. Призывать этих духов было столь же безопасно, как войти в клетку с разъяренными медведями. Впрочем, медведи-то в худшем случае убили бы меня, месть же духов умерших может быть много страшнее. Не говоря уж о том, что некромантия запрещена святыми основами нашей веры.

Конечно, мы, инквизиторы, имеем право нарушать законы во имя высшей необходимости. Однако, вне всяких сомнений, нынче о такой необходимости речь не шла. Но даже если бы сумел я совладать с духами убитых, наверняка подобные развлечения не понравились бы моему Ангелу. А гнев Ангелов – страшнее всего зла, которое вы сумеете себе вообразить, и всего зла, вообразить которое не сумеете.

И отходя от Курноса (все больше удивляясь, как он вообще решился предложить нечто подобное), я внезапно увидеыл трех всадников, что сопровождали запряженную двумя лошадьми телегу. Кавалькада приближалась с севера.

– У нас гости! – крикнул я.

Курнос и близнецы взглянули в указанном мною направлении. Потом мы четверо встали посреди селения, подле обложенного камнем колодца, у которого все еще лежали останки молодой женщины.

– Одеты в цвета, – вполголоса произнес Курнос.

И действительно, трое конных явно носили цвета кого-то из магнатов: темно-зеленые куртки с амарантовыми нашивками, а кони были ухоженные, с богатой упряжью. На телеге ехали еще трое, вероятно, слуги. Но я отметил, что все они хорошо вооружены: мечами и копьями.

Солнце висело за нашей спиной, оттого пришельцы заметили нас позже, чем мы их. Но наше присутствие их явно обеспокоило. Они задержались и совещались некоторое время, а потом снова двинулись к деревушке. Однако на сей раз изменили порядок. На козлах остался только возница, а двое спрыгнули на землю и пошли подле телеги. Всадники остались чуть позади.

– Снять их? – спросил Курнос.

– А может, сперва поговорим? – предложил я. – Или ты сегодня окончательно сдурел?

Курнос что-то проворчал недовольно, а близнецы рассмеялись в два голоса.

На краю села телега задержалась, а все шестеро мужчин подошли к нам. Они старались быть осторожны, хотя вид близнецов их явно позабавил. Тот, что постарше – светлобородый, с мордой мумифицированного стервятника, – что-то проговорил вполголоса, показывая на моих товарищей пальцем, и все засмеялись.

«Смейтесь, смейтесь, – подумалось мне. – Если уж дойдет до дела, охоту смеяться мы вам отобьем». Потому что я, милые мои, брал с собой близнецов не из-за внешнего вида или дружественности. Первый и Второй не только обладали необычными способностями, которые простой человек мог бы назвать магией. Оба были убийцами. Опытными, лишенными сантиментов и крепкими, словно прибрежные скалы.

– Кто вы такие, люди? – закричал светлобородый.

– Сам сперва ответь, – отозвался я спокойно.

– Я лейтенант Ронс из стражи господина графа де Родимонда, – ответил он, а на его бледных скулах проступил румянец. – И говори поскорее, кто ты сам, пока я не приказал вас убить.

Курнос рассмеялся и откинул капюшон. Это произвело впечатление. Всегда производит.

– Что здесь произошло? – Я повел рукою вокруг. – Почему эти люди погибли и откуда здесь взялись вы?

– Во имя Господа, человече. – Конь лейтенанта загарцевал, пришпоренный. – Ты не услышал, что я сказал? Говори, кто ты!

– Я Мордимер Маддердин, – сказал я, вставая с колодезного круга. – Лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона.

Некоторое время он глядел на меня изучающее.

– Уматывайте отсюда, – сказал наконец. – Инквизитор или нет, здесь тебе делать нечего.

– Нечего? А может, все же кое-что найдется? – сказал я холодно, потому что не нравились мне ни этот человек, ни его тон. – Твоему господину придется ответить на несколько вопросов.

– Граф не говорит со всяким отребьем, – рявкнул товарищ лейтенанта, молодой человек с гладко выбритыми щеками и небесно-голубыми глазами.

– А ты кто? Его куколка? – буркнул Курнос.

Юноша поднял коня на дыбы и двинулся к Курносу. Я встал у него на пути.

– Мир! – крикнул я насмешливо. – Мир между христианами!

– Оставь! – крикнул товарищу лейтенант. – Если хочешь, – повернулся в мою сторону, – можешь поехать с нами. Но сразу скажу, инквизитор, господину графу не по нраву подобные тебе.

Я же был рад, что он не выбрал драку. Уж не знаю, решил ли лейтенант, что попытка убийства инквизитора сильно навредит ему, или понял, что инквизитор со товарищи не будет легкой добычей. Так или иначе, он показался мне человеком, поступающим рассудительно. А то, что профессия моя не радовала ни его самого, ни его людей, меня не удивило. Благородные вообще недолюбливают инквизиторов. Но даже величайшие и благороднейшие гордецы полагают себя выше нас лишь до тех пор, пока не оказываются на палаческом столе и пока им не начинают рассказывать о предназначении наших инструментов.

– Мы не для того, чтобы нас любить, – ответил я с искренней улыбкой. – Мы для того, чтобы давать людям сладкую радость признания в грехах. А здесь я вижу их немало, – снова повел я рукою.

– Ага. – Лейтенант соскочил с седла. – Грузите трупы, – приказал слугам. – Не задавай мне вопросов, инквизитор, потому что не могу на них ответить. А если господин граф решит, что ты достойное орудие, может, и раскроет тебе, что здесь происходит.

– Все мы лишь орудия в руках Господа, – ответил я, глядя ему прямо в глаза, он же не стал отводить взгляд.

А я знал, что в имении графа стану искать ответ на один вопрос: как случилось, что телега труповозов и солдат господина де Родимонда прибыла в село через несколько часов после резни?

Особенно учитывая, что до замка был день пути.

Во время путешествия к летнему двору графа (как называл имение лейтенант Ронс) не случилось ничего, достойного упоминания. Товарищам лейтенанта и слугам, должно быть, запретили говорить с нами, поскольку откликались они, лишь когда к ним обращались, да и то – без охоты и сквозь зубы. Но и я не лез к ним в душу. В конце концов, все узнаем, как доедем. А пока мы пребывали в любезной компании пары десятков трупов (я заметил, что слуги собрали все тела, оставленные нападавшими в селе), и было сущим счастьем, что дорога коротка, а на улице – довольно холодно: в ином случае мое деликатное обоняние было бы обречено на определенное неудобство. Я, конечно, не слишком впечатлителен, но предпочитаю запах лесов и полей смраду разлагающихся тел. А есть люди, которым этот смрад не помеха. Как, например, мой дорогой Курнос, который и сам-то обычно воняет, будто позавчерашний труп.

Пока готовились выезжать, я воспользовался моментом (люди лейтенанта были заняты сбором тел) и вошел в дом, где оставил Элиссу. Когда она услышала шаги, бросилась в угол и сжалась там, словно побитая собака, но едва увидела меня, сразу же успокоилась. Отрадное зрелище, поскольку люди редко испытывают облегчение и радость, когда видят, что их посетил я. Трудно понять, отчего боятся инквизиторов, которые посвящают жизнь свою, чтобы служить избавлению всякого мужчины и всякой женщины, обитающих в сей скорбной юдоли.

– Выслушай меня, дитя, – сказал я. – Выслушай очень внимательно, потому что от этого может зависеть твоя жизнь.

Элисса смотрела на меня напряженно, притом бессознательно ухватившись за мою руку и прижав ее к груди. Я говорил уже, что было к чему прижимать?

– Сюда прибыли люди твоего господина, и мы с ними едем к нему в замок. Ты – моя женщина и едешь с нами от самого Хез-хезрона, поняла? Никогда ранее ты не была в селении и не видела, как убивали людей – и никого из них не знала. Я говорю понятно?

– Да, господин, – ответила она тихо.

– Держись поближе ко мне и не отвечай, даже если станут спрашивать, понимаешь? Никуда не отходи и не давай втянуть себя в расспросы. Постарайся даже не слушать, если кто-то станет с тобой разговаривать. Если захотят о чем-то тебя спросить или что-то тебе сказать – молчи и смотри на меня. Ясно?

– Да, господин, – повторила она. – Я ничего не понимаю, но…

Я прервал ее, подняв руку:

– Ты ничего и не должна понимать. Выполняй мои приказания и, может, уцелеешь.

Верно, вы удивлены изрядными чувствительностью и милосердием вашего нижайшего слуги. В конце концов, зачем бы мне спасать ничего не стоящую жизнь впервые повстречавшейся селянки? В том-то и дело, милые мои, что я не готов отказывать в значении чьей бы то ни было жизни. Особенно жизни того, кто уцелел в страшной резне, воочию явив пример Божьей воли. Вдобавок Элисса была единственной, кто видел убийц. И как знать, может, в соответствующий момент именно это мне и пригодится? Может, даже спасет жизнь?

Признаюсь также – искренне, смиренно и не без обеспокоенности, – что очень интересовался я пышной и красивой грудью Элиссы. Мне казалось, что приятно будет увидеть, как раскачивается она надо мной, ощутить ее вес в своих ладонях. Тем более что женщины, благодарные спасителям, бывают невероятно страстными.

Ох, знаю, сколь низки и приземленны эти мысли, но, во-первых, уже несколько недель у меня не было женщины, а во-вторых, я всего лишь человек, нищий духом. И, как гласит Писание, именно для таких, как я, и приуготовлено Царствие Небесное.

Однако вопреки моим опасениям лейтенант и его люди не обращали на Элиссу особого внимания. Я отдал ей свой запасной плащ, под которым скрыла она свои сельские одежды, и всю дорогу не отпускал ее от себя. Элисса была послушной девицей и все время молчала, отвечая лишь, когда я задавал ей вопрос. Я услышал даже, как один из слуг вполголоса с удивлением говорит другому:

– Гляди, как выдрессировал свою девку. А моя по любому поводу рот открывает.

Ночь мы провели спокойно, хотя я и не преминул напомнить своим парням, чтобы охраняли нас в три смены. Впрочем, я обратил внимание, что лейтенант Ронс поступил точно так же. А значит, или хотел присмотреть за нами, или боялся появления убийц (хотя мне трудно было вообразить себе банду, готовую напасть на десятерых вооруженных людей).

Сам я решил выспаться. И хотя у меня врожденная склонность к очень чуткому сну, а близкая опасность действует на меня, словно ведро холодной воды, однако я спокойно проспал до рассвета, а к полудню мы увидали возвышенность на излучине реки. На склоне же этой возвышенности находился аккуратный, небольшой замок с двумя башнями.

– Вот и прибыли, – сказал лейтенант Ронс – как видно, только затем, чтобы сказать хоть что-то, поскольку все было ясно без слов.

Граф Родимонд был корпулентным лысеющим мужчиной лет сорока с блеклыми глазами навыкат. Он принял нас в кожаном испятнанном фартуке, и на пальцах его я заметил желтые следы от кислот. Кабинет, в который мы вошли, был одной из лучших алхимических лабораторий, что мне приходилось видеть. На столах стояли большие горелки, реторты, котелки и змеевики. На полках теснились сотни банок и бутылочек из керамики, глины, темного стекла. Из алькова сбоку доносился запах зелий, и я увидел там сотни сушащихся растений. Кроме того, конечно, как и в любой другой уважающей себя алхимической лаборатории, полно здесь было предметов странных и никому не нужных: препарированная голова крокодила, рог гиппопотамуса, сушеный нетопырь с распростертыми крыльями и ощеренными клыками, когтистая медвежья лапа и два человеческих скелета, один большой, другой маленький, и к тому же без черепа. На деревянных полках, вдоль стены, стояло несколько десятков оправленных в кожу книг.

Граф кружил подле столов и как раз снимал щипцами с горелки тигель, из которого валил дьявольски вонючий и душный дым. Скорее всего, субстанция в тигле была с примесью серы, поскольку отчетливо ощущался выразительный запах.

– Нет времени, нет времени… – Де Родимонд повернулся ко мне. – Ронс, кто это еще, во имя Бога Отца?

– Я уже говорил, господин граф. Это инквизитор из Хеза.

– Мордимер Маддердин к вашим услугам, господин граф, – склонил я голову, а де Родимонд кинул на меня быстрый взгляд.

– Разве я просил об инквизиторе, Ронс?

– Нет, господин граф.

– Так скажи ему, чтобы уезжал.

Он махнул рукой и повернулся к тиглям.

– С вашего позволения, господин граф, – сказал я вежливо, поскольку не хотел, чтобы меня сбили с мысли.

Лейтенант Ронс хотел было потянуть меня за рукав, но я так глянул, что он тотчас отдернул руку. Глаза его потемнели.

– Что? – Де Родимонд не скрывал нетерпения.

– Готов поспорить, господин граф захочет поговорить со мной, а не с официальной делегацией от епископа Хез-хезрона, которая прибудет сюда расследовать практики языческих культов.

Он вздрогнул, поставил тигель и отложил щипцы. Кашлянул.

– Языческих культов? – фыркнул, но я видел, что он обеспокоен, поскольку любому известно: визит официальной комиссии Инквизиториума ни к чему хорошему не приводит.

– Мы видели трупы, – сказал я. – Жестоко убитых обитателей одного из сел. Лейтенант привез их в замок господина графа.

– Бандиты, – буркнул де Родимонд. – Здесь всюду полно этой голоты. Его Преосвященству стоило бы прислать судебного урядника, а не инквизитора.

Он тяжело рухнул в обитое выцветшим дамастом кресло.

– Принеси вина, Ронс, – приказал. – И три кубка.

– Это не бандиты, господин граф, – сказал я, не сомневаясь, что и сам он об этом знает. – Бандиты не жрут мясо жертв, не глумятся над трупами и не отказываются от добычи. А в этом селе никто не грабил дома, с тел не сняли ни сапог, ни одежду, ни украшения.

Он глянул на меня исподлобья.

– Может, так, а может, и нет, – сказал. – Бандиты – это бандиты, и неизвестно, что им взбредет в голову.

– Бандиты, господин граф, обычно ведут себя вполне рационально. Поскольку живут с добычи. И не убивают только из радости убийства. По крайней мере, не таким образом. Или вы, господин граф, можете себе представить разбойников, пожирающих трупы? Зачем бы им это делать?

– Трупы обгрызли звери, – громогласно заявил де Родимонд, и я не знал, зачем он врет, если и сам не верит в свои слова.

– Да простит меня господин граф, но я в состоянии распознать следы человеческих зубов и отличить их от звериных, – ответил я вежливо. – Был бы я также чрезмерно счастлив, если бы господин граф объяснил мне, как так случилось, что солдаты господина графа появились в селе уже через несколько часов после резни. Несмотря на то что от замка до села день дороги.

Лейтенант Ронс должен был слышать эти слова, поскольку как раз входил с подносом, на котором стояли серебряный кувшинчик и три широких кубка. Однако я видел, что рука его даже не дрогнула.

– Налей, – приказал ему де Родимонд. – Вы хотите меня допросить, инквизитор? – Он поднялся с кресла. – Меня, графа де Родимонда?! Осмелитесь ли вы подвергать сомнению мои слова?

– Я ищу истину, ваша милость, – ответил я вежливо.

– Это имперское пограничье, инквизитор, и оно не находится в твоей юрисдикции.

– А вы, ваша милость, предпочитаете объясняться с епископским посольством, которое прибудет из Хеза, или все же думаете, что стоит поговорить со мной?

– Угрожаешь мне?

Я видел, что он в бешенстве. Но вместе с тем в глазах его читался страх.

– Я, господин граф, никогда не осмелился бы угрожать представителю столь знатного рода. Я желаю лишь сообщить господину графу о том, какой представляется мне ситуация.

– Знатного рода? – фыркнул. – Как мило! Готов спорить, что ты не слыхал ранее о графах де Родимонд, верно?

– С покорностью и сожалением признаю, что мои знания касательно великих аристократических родов крайне скудны, – склонил я голову.

– А умеет подсластить этот инквизитор, а, Ронс? – рассмеялся граф и подал мне наполненный кубок. – Мне можно не льстить, Маддердин, или как там тебя. Графский титул и лен мы получили, поскольку моя святой памяти матушка путалась с имперским конюшим. Так уж случается в жизни, инквизитор. Мой прадед был честным бондарем, дед – честным солдатом, отец – продажным офицером стражи, который выслужился до раскидистых рогов, а я – граф. Как поговаривают в округе – дворянин, алхимик и конфратер дьявола. А кем будет мой сын? – рассмеялся он, обнажив желтые неровные зубы.

– Я ценю людей, которые занимаются алхимией, – сказал я вежливо, игнорируя его выводы касательно семьи, – поскольку сия наука требует большого знания и терпения в проводимых опытах. Церковь в этом не видит ничего плохого.

Была это лишь полуправда, но я не намеревался разъяснять графу нюансы отношения Церкви к алхимической науке.

– Да-да-да. – Он отпил большой глоток. – Твое здоровье, инквизитор. Не видит ничего плохого, пока не сожжет. Уж я-то знаю.

Я пригубил вино: оно было молодым и кисловатым, но случалось мне пить и худшее.

– Ну как, Ронс? – спросил де Родимонд. – Расскажешь ему, что происходит?

– Как пожелает господин граф, – холодно ответил офицер.

– Расскажи, расскажи, вдруг он чего присоветует. В любом случае лучше это, чем если пришлет своих приятелей в черных плащах. Те сразу пожгут мне половину народу.

Я лишь вздохнул, поскольку непонимание деятельности и целей Инквизиториума всегда меня расстраивало. Отчего люди думают, будто мы существуем, лишь чтобы кого-нибудь сжигать? Это ведь крайность, а не ежедневное занятие.

– Садись, инквизитор, – указал он мне на стул под стеной, – и слушай, поскольку это – очень интересная история.

Лейтенант Ронс минутку раздумывал.

– Уже третье село, – сказал наконец. – Всегда получаем письмо. На этот раз там было сказано, чтобы брали телегу и ехали в Березняки…

– Так зовется то сельцо, которое ты видел, – вмешался граф.

– И всегда одно и то же. Изуродованные трупы и никаких свидетелей.

– Письмо? – повторил я. – Интересно. А я мог бы его увидеть?

– Отчего бы нет? – Граф полез в секретер и вынул оттуда сложенный пополам пергамент.

Черными чернилами некто написал: «Возьми телегу и езжай в Березняки. Поспеши, пока не засмердели».

– Острослов, – сказал я, внимательно разглядывая лист. – Это письмо человека ученого, господин граф. Четкие буквы… Обратите внимание, насколько элегантно его «Б» с этим брюшком и весьма изящной перекладинкой.

– Прекрасно, – иронично сказал граф, глянув на письмо.

– Это важный след, господин граф, – не дал я сбить себя с толку. – Свидетельствует о том, что враг господина графа не обычный бандит. Бандиты не пишут изящных писем.

– И что с того?

– А вы не полагаете разве, что это сужает круг подозреваемых? Может, злой сосед?

– Нет, Мордимер, – сказал он. – Мы здесь живем спокойно. Много земли и мало рабочих рук. Украсть людей, подкупить их, чтобы покинули мои владения и ушли работать на кого-то другого, – это бы я понял. Мы ценим человеческую жизнь, инквизитор. Здесь даже преступников не вешают, но отдают в рабство. Никто из моих соседей не сделал бы чего-то подобного.

– Понимаю, господин граф. Значит, никаких ссор?

– Всегда бывают ссоры, инквизитор, – вмешался Ронс. – Но никто не отважился бы на нечто подобное.

– Осмелюсь спросить, сообщил ли господин граф префекту? Императорскому двору?

– А что за дело им до этого? – пробасил де Родимонд. – Как собирать подати – они первые, а как что другое… Конечно, сообщил. Но они даже не ответили.

Я покивал, поскольку чего-то подобного и стоило ожидать. У императора и его урядников были более важные дела, чем решать проблемы провинциального графа, получившего титул в обмен на рога отца. Но вот пусть бы он осмелился не уплатить подати. Сразу бы прибыли прево[27] и его мытари.

– Я с радостью помогу господину графу, – сказал я. – Поскольку, хотя и не знаю, в ереси ли здесь дело или в колдовстве, готов поспорить, что подобная вероятность существует.

– Колдовство, – фыркнул граф. – Тоже мне…

– Это лишь предположение, – развел я руками. – Соблаговолит ли господин граф рассказать мне всю историю с самого начала?

– Ронс. – Де Родимонд глянул на лейтенанта.

– Слушаюсь, господин граф. – Офицер отставил пустую чашу, после чего долил вина из кувшина сперва графу, потом мне, а затем уже – себе. – Все началось с исчезновения людей из Медвежатника…

– Такие уж здесь варварские названия, – пробормотал граф. – Медвежатник, Березняки, Мшаные Горки, Болотень, Сфорнгейс, Утопшая Челядь…

– Сфорнгейс?[28] – усмехнулся я. – И вправду варварские. Но, лейтенант, как это – исчезновение? Тела нашли?

– В том-то и дело, что нет, – ответил он. – Мы сперва думали: кто-то их подкупил – как и говорил уже господин граф, – поскольку здесь не хватает рабочих рук. Нужно корчевать деревья, земля твердая и неурожайная, потому местные властители наперегонки соблазняют чужих людей обещаниями свобод.

– Но потом жителей убивали?

– Именно. Три раза. Три села. И всякий раз приходило письмо, которое сообщало, куда мы должны отправляться за трупами.

– Убийц искали?

– Ищи ветра в поле, – пробормотал Ронс. – Это огромный лес. Болота, заводи, чащобы, лабиринт пещер на юге. Если бы захотели, целую армию могли бы спрятать, не только пару десятков разбойников. Настолько дремучие места, что до времени здесь и разбойничать-то особо было некому. А у меня восемь солдат и с пару десятков вооруженных слуг. Будь у меня и вдесятеро больше – все равно ничего бы не сделал. Да и нельзя оставлять замок без охраны.

– Так вот и будут вырезать моих людей! – Граф ударил ладонью с такой силой, что перевернул керамический котелок, и на столешницу выплеснулась темная масса.

– И никаких требований? Ничего?

– И чего бы им у меня требовать? – спросил он с неожиданной горечью. – Два года уже не плачу налоги. Как долго ты мне служишь задаром, Ронс?

– Почти год, господин граф.

– Точно. За пищу и кров над головой. Такой вот из меня граф.

–Смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесет вас в свое время[29], – ответил я ему словами Писания.

– Интересно только, когда это время наступит. – Де Родимонд бледно улыбнулся. – Как думаете, возможно ли обрести философский камень? Красную тинктуру?

– Нет, господин граф. Думаю, невозможно, – честно ответил я.

– И я так думаю, – кивнул он. – А уж сколько Корнелий выжал из меня золота на те исследования… Бог мой…

– Корнелий?

– Такой пройдоха, – нехотя пояснил Ронс. – Я предостерегал господина графа, но я ведь простой человек. Необразован и не могу постичь просвещенных идей, взлетающих на крыльях науки, – сказал он с иронией, явно кого-то цитируя.

– Алхимик, верно? Господин граф приказал его повесить?

– Было бы недурно, – невесело рассмеялся Ронс. – Но почуял, что запахло жареным, и дал деру.

– Князь Хаггледорф пятнадцать лет ждал результата трудов своего алхимика, – сказал я. – Продал половину сел на его исследования. Ну а через пятнадцать лет потерял терпение и приказал его поджарить на железном кресле…

– О, до этого не дошло. – Де Родимонд хлопнул руками по бедрам. – Я хотел его всего лишь повесить.

– И когда сбежал сей Корнелий?

– С полгода? – Граф вопросительно глянул на лейтенанта, и офицер кивнул.

– Как раз перед пропажей людей из села и первыми нападениями?

– А что общего у одного с другим? – Де Родимонд пожал плечами.

– Письмо, господин граф, – пояснил я. – Я ведь говорил вам, что писал человек ученый. Кроме того, совершенно очевидно: за что-то обиженный на господина графа. Ибо это сообщение о готовящихся убийствах – явное злорадство. Полагаю, что тешило его бессилие господина графа, если уж говорить начистоту.

– Ага, представляю себе, как Корнелий обгрызает трупы, – хмыкнул де Родимонд. – Уж прошу прощения, но если наша Инквизиция действует именно так…

– Корнелий – слабый, малый человек, – объяснил Ронс. – Как бы сумел он уничтожить лесорубов, рыбаков, пастухов? К тому же вооруженных и умеющих за себя постоять? Слишком даете волю воображению, инквизитор.

– Прошу прощения, господин граф, – склонил я голову. – Всего лишь стараюсь охватить все обстоятельства своим скудным разумом и потому неминуемо совершаю немало ошибок.

– Опасный человек, – поразмыслив, сказал офицеру де Родимонд, – этот наш инквизитор. И вправду опасный, – покивал и перевел взгляд на меня. – Значит, полагаешь, что доктор Корнелий во все это замешан?

– При отсутствии других предпосылок смиренно признаю, что такая мысль приходила мне в голову.

– Оставь уж… – буркнул он, – это уничижение. Потому как полагаю, не за гладкость речей ты сделался инквизитором. Давно служишь Церкви?

– Давно, господин граф.

– Имел дело с подобными преступлениями?