Слишком много будущего

Их было трое, интеллектуал с щеточкой усов, второй – толстый и давно нетрезвый, пожалуй, несколько дней, третий – очкарик со страстным желанием спорить. Я их не выслеживал, знал, что рано или поздно они сами придут в эту забегаловку, прямо ко мне.

– Проблема же существует? – сказал очкастый веско.

– Глупо, – вздохнул интеллектуал, – раз мы трое фантастов… Нас нужно долбить – что есть будущее?

– Хочу выяснить, – настаивал очкарик. – Вот будущее, плещется у самых губ, как воздух, а больше, чем нужно, не вдохнешь… Как его почувствовать?

– Прямо сейчас? – толстенький отпил пива. – Раз, и все про него понятно, предположим, через некую показательную деталь?

– Можно через деталь, – согласился очкастый. – А то все эти холодные термояды, подводные города, протезы левого мозга… Надоело, да и нет тут будущего, есть лишь наш взгляд на него.

Я дотопал до их столика, на котором центральное место занимала переполненная пепельница, обрамленная полупустыми кружками. Они подняли ко мне головы.

– Могу показать вам будущее, – сказал я. – Вот персональное сигнальное устройство.

– Обычный сотовик, – сказал кто-то из троицы.

– Ваше недалекое будущее, нажимаешь кнопку, и все, что происходит вокруг, записывает полицейский сканер. Но модель устаревшая, сейчас мы вживляем такие устройства, и работают они по ментальному приказу.

– Понятно, – согласился толстенький. – Нападающий до него сразу не доберется.

– Вот сок из… помеси женшеня, серо-яблок и винограда, можете попробовать, обладает омолаживающим эффектом.

– А что такое серо-яблоки?

– Помесь яблок еще с чем-то, не знаю с чем именно.

Бутылочка была маленькой, я хотел с ее помощью вытрезветь, но теперь, кажется, не получится. Ребята отпробовали, интеллектуал признался:

– Синтетикой пахнет, и пока никакого омоложения.

– У нас вода не очень хорошая, поэтому на вас иначе действует.

Очкастый отставил пустую бутылочку и запил сок пивом.

– Вкус в самом деле – не ахти, так что малоубедительно, гость из будущего.

– А почему вы у нас воду не берете? – спросил умный с усами.

– Переброска не окупается, – проговорил я, и выложил что-то вроде полупрозрачного камешка, обточенного в октаэдр. – Последнее, что у меня есть, стимулятор дружественности. По сути эмоциональный протез.

– Включи-ка, – попросил интеллектуал.

Я нажал комбинацию граней, октаэдр стал нагреваться, он должен был действовать только на меня и этих троих.

– Ты не из удачного будущего, парень, – сказал толстенький.

– Это правда, – пришлось согласиться, удивляясь, почему они не чувствуют, как на них мой «эмоционал» гонит волну спокойствия и участия. Если бы они его толково воспринимали, таких вопросов бы не было.

– Ничего не чувствую, – признался толстенький.

– Мы обходимся вот этим, – и очкарик постучал пальцем по своей кружке.

– Тогда – все, у меня больше ничего нет, – признался я.

– Вопрос, – проговорил толстенький, – если время в вашей власти, вы в свое-то будущее ходите?

– Нет, – ответил я, – оно никого не интересует.

– Значит нашей профессии каюк, – уронил усатый.

– В этом парадокс нашего времени, – признался я. – Жизнь хороша, когда нет другого выбора, кроме как жить. А если знаешь будущее, теряешь слишком многое. Но главное, такие люди понижают количество счастья всем остальным, и это у нас – страшное преступление.

– А как вы с этим боретесь? – поинтересовался очкастый серьезно.

– Конечно, спасаем Александрийскую библиотеку от пожара… Но самый простой способ – коллекционируем впечатления. Здесь, у вас.

Я вздохнул, выключил «эмоционала», забрал бутылочку с «омолаживателем» и местный «вызыватель», похожий на сотовик.

– Похоже, будущее вас скрутило, – вздохнул умный. – На вашем месте я бы устранял причины, которые знание о будущем провоцируют.

– И нас заодно, – добавил толстенький.

– Мы так и поступали, – я поднялся. – Но это лишь отодвигает наше положение, не исправляя его, хотя мы уже сумели продвинуть «беспечаль времени» на пару тысяч лет.

– Древние пророки, которые вдруг все стали жутко секретными, – спросил очкастый, – и все такое?

Внезапно они поняли, посмотрели на меня – умный испытующе, очкастый с долей страха, а толстенький с пьяной решимостью драться, хотя шансов оказать мне отпор у него не было.

– Так что же?.. Это – не объяснение, а приговор? – спросил очкастый.

И тогда я решился, похлопал его по плечу.

– Это шутка, вы же все равно мне не поверили.

И пошел к выходу. Я их пощадил не за внешнюю безобидность, наоборот, они были очень опасны, потому что размышляли о будущем, и могли заразить этим желанием кого-нибудь еще, с обученными мозгами, кто и придумал машину времени в конце концов.

Через пару минут они сами должны были догадаться, как мы на самом деле защищаемся от будущего: тех, кто потерял к нему интерес, высылаем сюда. Чтобы он делал грязную работу, отодвигая это проклятое знание для остальных…

В общем, я должен был их устранить, и без оружия на это хватило бы четверти минуты, при удаче даже бармен ничего бы не заметил. Но я вышел из кабака и вдохнул свежий воздух. Потому что будущее все равно неостановимо.

Не устранив трех фантастов, я нарушил правила, совершил ошибку. Но как еще насладиться будущим, если не допустить в настоящее нечто неправильное?

И еще, я зря включил «эмоционала» на полную мощность. Но он был мне необходим… и нуждался в подзарядке. От этих троих он зарядился так, что слегка перегрелся, я ощущал его даже через ткань куртки.

И только такой же ссыльный, как я, мог правильно все понять… Хуже, кажется, ничего нет, как жить вне своего времени, только этот приборчик меня и выручает, ведь он заряжается не только дружественностью, то есть, адаптивностью, но и тягой к будущему, которую генерили эти ребята… Хотя им я этого не сказал.

Это же неизбежно, что же это за наказание будет, если не стимулировать стремление к «своему» времени? Вот нам, якобы, для поддержки и выдавали этот приборчик, а то, что он – одновременно и мучитель, от которого не поднимается рука избавиться, начинаешь понимать спустя годы. Хотя, если подумать… Да, если подумать, что-то много в здешнем мире стало желающих заглянуть в будущее. Уж не сослали ли сюда слишком много таких, как я? И не пользуются ли они чрезмерно «эмоционалами»? Иначе, как объяснить повальное увлечение фантастикой?

А это тоже очень тяжкое преступление. Вот только эти трое его, разумеется, не поймут.