Слабость притяжения

«Антигравитация… Антигравитация… Антигравитация!..»

«Блин, ну чё за фигня?! Привязалось какое-то дурацкое словцо и вертится в башке, как какой-нибудь попсовый мотивчик!»

«Значит, ты слышишь меня? Слышишь?!.. Ну, наконец-то!.. Я так рад, что хоть один человек меня услышал! Боже, как мне повезло!»

«Да какого хрена?!.. Чё-то я вообще не врубаюсь… Откуда в моей башке берется чей-то голос? Не, голос этот — как бы мой собственный: типа, я мысленно разговариваю сам с собой… Только вся херовина в том, что ЭТО НЕ МОИ МЫСЛИ!»

«Не пугайся, друг, с тобой всё в порядке.»

«В порядке?!.. Да какой же это порядок, мать твою, если я ни с того, ни с сего стал слышать всякие голоса?!»

«Ну, во-первых, не голоса, а голос. И даже, собственно, не голос… Я полагаю, что между нами установилась мысленная связь.»

«Типа, телепатия, что ли?»

«Видимо, так. Но, собственно, сейчас это не столь важно…»

«Погоди, погоди… Не, ну я все равно охреневаю! Причем ведь ладно бы — белая горячка или если б я был обколотый до потери пульса! Но ведь я-то — не алкаш и не наркоман!.. Неужто по мне плачет психушка?»

«Успокойся, приятель. Поверь: то, что мы с тобой общаемся, — вовсе не галлюцинация. Лучше выслушай меня…»

«А ты, вообще, кто такой? И каким образом ты сумел влезть в мою башку?»

«К сожалению, у меня слишком мало времени, чтобы рассказывать о себе. Если бы ты знал, каких усилий мне стоит поддерживать наш ментальный контакт!.. И я слишком долго искал того, кто откликнется на мой зов, чтобы терять время на ненужные расспросы!. Поэтому буду краток. Дело в том, что я — ученый и сделал одно важное открытие, касающееся антигравитации. Однако так сложилось, что я не могу сделать это открытие достоянием человечества иначе как через телепатическую связь, которая сейчас мне доступна. И которая может оборваться в любой момент. Я думаю, в нашем распоряжении всего несколько минут… Вот почему важно, чтобы ты меня выслушал, не задавая лишних вопросов… Но прежде я хотел бы знать кое-что о тебе самом.»

«Интере-есно!.. Почему это я должен рассказывать о себе, если ты не хочешь хотя бы назвать себя?»

«Ну, если ты настаиваешь, то моя фамилия — Кулагин. Андрей Анатольевич. Физик. А как зовут тебя?»

«Алексей я… Блин, ну и дела! Никогда бы не подумал, что такое возможно!.. Сам себе задаю вопросы — и сам же на них отвечаю! Просто бред какой-то! Похоже, я все-таки слетел с катушек…»

«Алексей, прекрати истерику! Иначе у нас с тобой ничего не получится».

«А что у нас должно получиться?»

«Я же сказал — у меня есть очень важная информация, которую я хотел бы передать тебе. А твоя задача будет заключаться в том, чтобы донести эту информацию до научного мира».

«Научного? Ну, ни хрена себе!.. Да если хочешь знать, я — простой шоферюга. Вожу на своем фургоне автозапчасти и всякие маслá и антифризы по торговым точкам. Ты сам-то откуда будешь?»

«Физически я, скорее всего, нахожусь в Москве.»

«Ну вот, видишь! Там у вас, в столице, ученых — хоть пруд пруди. Наверное, плюнешь — в ученого попадешь. Академики всякие, доценты с кандидатами… А в нашем задрипанном городишке самые ученые люди — учителя в местной школе. И то — если трезвые…»

«Что ж, я понимаю… Но и ты меня пойми, Алексей: мне просто больше не к кому обратиться! Специфика того способа общения, который мне сейчас доступен, заключается в том, что я не могу выбирать собеседника! Мне и так невероятно повезло, что ты услышал меня! Видимо, для телепатической связи, как и для радио, требуется, чтобы приемник и передатчик были настроены на одну волну. И смею предположить, что при обычных условиях эта связь никогда не реализуется, потому что вероятность существования хотя бы двух людей, чей мозг использует одну и ту же ментальную волну, близка к нулю…»

«Чё-то я никак не въезжаю… На кой она тебе сдалась, эта телепатия? Почему бы тебе просто не позвонить кому следует? Или послать письмишко каким-нибудь академикам?»

«Я не могу… физически не могу, понимаешь? Потому что у меня нет других связей с внешним миром. Я ничего не вижу, не слышу и не воспринимаю обычными органами чувств!»

«Так ты… это… трупак, что ли?»

«Нет-нет, вряд ли я уже мертв. Но всё, что во мне осталось от жизненных функций, — это возможность мыслить. А значит, я пока еще жив. Прямо по Декарту: „Мыслю — следовательно, существую“… Возможно, я нахожусь в коме. Вот только знать бы, сколько я еще протяну в таком состоянии!»

«Ни фига себе!.. И как это тебя так угораздило?»

«Самым тривиальнейшим образом. Последнее время я был полностью погружен в размышления. Потому что чувствовал, что еще немного — и решу проблему, над которой бился почти всю свою жизнь. Временами я даже не видел и не слышал, что творится вокруг меня. Неудивительно, что однажды, переходя улицу, я попал под машину. Собственно, это теперь мне ясно, что произошло. А тогда последнее, что я успел ощутить и осознать, — неожиданный сильный удар, который швырнул меня в непроглядную тьму… Ну да ладно, не стоит больше об этом. Вернемся к тому, что сейчас главнее всего. Ты можешь взять бумагу и записать то, что я тебе продиктую?»

«Хм, это вряд ли…»

«Почему?»

«Да потому что сейчас я кручу баранку на своей „Газели“, и если через полчаса не привезу груз на оптовую базу, то меня ждет большая говномакаловка!»

«Алексей… Леша! Пойми: то, что я тебе буду диктовать, ни в какое сравнение не идет ни с какими грузами и перевозками! Тем более, что это займет всего несколько минут!»

«Да? Ну, ладно, уговорил… Хотя, вообще-то, это бред какой-то!.. Подожди, я сейчас тормозну у обочины… Козел, ну куда ты лезешь? Ослеп, что ли?!»

«В смысле?»

«Да это я не тебе… Развелось, понимаешь, крутизны на джипах, которым никакие правила не писаны!.. Щас, погодь, я ручку возьму… где-то в бардачке должна была заваляться… Черт, нашел, но она не пишет!..»

«Умоляю: быстрее!»

«А, еще есть карандаш… Бумаги-то много потребуется?»

«Да нет, пару листиков достаточно.»

«Ни фига ты загнул: пару листиков! По-твоему, у меня в кабине — склад канцелярских товаров?.. Есть, правда, несколько старых путевых листов, можно писать на обороте… Ну, так чё писать-то?»

«Сейчас… Значит, так… Дельта си равна произведению суммы когерентных множеств с отрицательным модулем эн в степени сигма плюс интеграл от числа пи…»

«Стой, стой, стой!.. Ну, и чё эт за байда? У меня аж уши завяли от такой белиберды!..»

«Это не белиберда, Алексей. Это — формула, описывающая условия, при которой антигравитация на поверхности Земли становится возможной. Ты понимаешь, что это значит?»

«Антигравитация… Это когда невесомость, что ли?»

«Ну, не совсем. Невесомость имеет место в том случае, когда силы тяжести нет. Или когда ей противодействует другая сила такой же величины. И если такая сила будет больше тяготения Земли, то объект, к которому она приложена, взлетит вверх!»

«И чё?»

«А то, что научившись создавать такую силу, можно поднимать ввысь любые предметы, включая человека! Ты представляешь, какой станет наша цивилизация, если для полета больше не будут нужны ни самолеты, ни вертолеты, ни прочие летательные аппараты?! Победив силу земного притяжения, человек получит небывалые возможности!»

«Хм, просто фантастика какая-то… Слушай, Кулагин, а ты уверен, что твоя формула — правильная?»

«Абсолютно! Знаешь, я ведь всю свою жизнь положил на то, чтобы добиться этого результата. Сколько бессонных ночей, целая вереница лет напряженного умственного труда… Я порой забывал про еду и про семью. От меня ушла жена. У меня не осталось ни друзей, ни родственников. Теперь представляешь, как это обидно — достичь цели, к которой ты шел всю жизнь, и умереть, не поделившись своим знанием с людьми?!»

«Слушай, а эта формула… сколько она может стоить?»

«В каком смысле?»

«Ну, должно же мне что-то перепасть за то, что трачу на тебя свое драгоценное рабочее время! Причем рискуя своим психическим здоровьем… Так вот, я и интересуюсь, какую сумму наука может отвалить мне за твою формулу».

«Ах, вот ты о чем… Признаться, этот аспект меня никогда не интересовал. Но если ты собираешься помочь мне из соображений материальной выгоды, то могу заверить: эта формула практически БЕСЦЕННА!»

«Это как?»

«А так, что измерять ее деньгами — то же самое, что пытаться определить стоимость всей нашей планеты! Пойми, Лёша, бывают вещи, которые не имеют цены.»

«Ну, это ты загнул, профессор! Не знаю, как там у вас в науке, а мы — люди простые, и жить без денег пока что не научились! Ты вот лучше скажи: Нобелевскую за твою формулу дадут?»

«Вне всяких сомнений…»

«Тогда у матросов больше нет вопросов. Валяй, диктуй свою антигравитацию… только попроще, чтоб до моих мозгов доходило.»

«Извини, Алексей, попроще не получится. Если у тебя проблемы с символами, то советую тебе писать хотя бы так, как слышишь. Словами, а не условными знаками…»

«Давай-давай, не тяни резину, профессор! Слова только почетче произноси, а то они у вас, очкариков, какие-то нечеловеческие…»

«Привет, Алексей!»

«А, это опять ты, Кулагин?»

«А что, с тобой еще кто-то ментально общается?»

«Блин, а я-то думал, что тот наш разговор мне просто почудился! Тем более, что для профилактического лечения насандалился после смены с ребятами в гараже так, что потом свой адрес не мог вспомнить!»

«Всё это, конечно, безумно интересно, но все-таки давай ближе к нашему общему делу.»

«Слушай, профессор, ты прямо — как понос! Потому что всегда не вовремя даешь о себе знать… В тот раз я чуть из-за тебя свою тачку не раздолбал, а сейчас… На дворе — почти час ночи, а мне завтра рано вставать…»

«Извини, Алексей, но, если ты этого еще не понял, в своем нынешнем состоянии я не способен определять время. И потом, я постараюсь тебя не задержать надолго. Я всего лишь хотел узнать, какие шаги ты предпринял в отношении Формулы».

«Типа, отчета требуешь?»

«Нет-нет, что ты!.. По большому счету, я не вправе требовать от тебя чего бы то ни было. И в то же время полагаю, что твой моральный долг как любого нормального человека — помочь мне…»

«Моральный долг? Что за бред! Если хочешь знать, профессор, Алексей Сивяков никому ничего не должен, если только не занимал деньжат до получки! Вот ты все твердишь: „Мое состояние, мое состояние“… Я щас прям расплачусь от приступа чувств! А в каком я состоянии, тебя не интересует? А у меня, между прочим, жена вот-вот родить должна, и вообще проблем по жизни — выше крыши! Картошку уже копать пора, в квартире ремонт надо сделать… Не жизнь, а скачка белки в колесе! А тут еще ты, со своими дурацкими формулами!»

«Почему — дурацкими? Да эта формула — ключ к будущему развитию нашей цивилизации!..»

«Да пойми ты, ученая твоя башка: мне насрать на развитие цивилизации! Вот ты заладил: антигравитация, антигравитация… А что она мне даст? И миллионам таких работяг, как я? Говоришь, люди будут летать без всяких приспособлений, как птицы? Летать — это, конечно, зашибись. А как насчет других жизненных потребностей? Обеспечит твоя антигравитация меня жильем? Повысит мне зарплату? Даст моему будущему ребенку образование? Спасет народы от болезней, пьянства и наркотиков? Молчишь, Кулагин? И правильно делаешь. Потому что антигравитация твоя будет нужна только зажравшимся толстосумам и бездельникам из числа элиты! Она станет для них дополнительным развлечением! Это все равно, что цирковой фокус станет доступен тем, у кого в карманах полным-полно бабла!.. Так на хрена я буду тратить свои силы и время на то, чтобы каким-то жирным гадам стало еще лучше, чем сейчас?! Ну, чё молчишь?»

«Мне очень жаль, Алексей, что мне выпало иметь такого собеседника, как ты. Мне почему-то казалось, что, раз уж наши с тобой мозги настроены на одну и ту же ментальную частоту, то и мыслить мы должны более-менее одинаково. Я думал, что сила притяжения существует не только между небесными телами, но и между душами человеческими. Значит, я ошибался. И в нашем случае проявилась не сила, а слабость притяжения… Но и ты ошибаешься, Леша. Ты сказал, что никому ничего не должен. А это вовсе не так. Каждый человек имеет долг перед человечеством. Перед теми, кто живет сейчас, и теми, кто будет жить после нас. И если бы этого долга не было, то какой смысл был бы в нашей, такой короткой, жизни?»

«Ладно-ладно, профессор, не лезь в бутылку… Я ж не отказываюсь наотрез… Просто навалилось тут как-то всё… Знаешь что? Ты позвони… хотя что я говорю?.. В общем, обратись ко мне через пару недель, а я к тому времени постараюсь разобраться с делами… А пока подумай, к кому я могу обратиться с твоей формулой… ну, чтоб меня не за лоха приняли, а наверняка…»

«К сожалению, мне все труднее держать связь с тобой. Слишком много сил потратил, чтобы найти тебя… Боюсь, что до следующего раза я просто не дотяну. Но на тот случай, если ты все-таки надумаешь… В Москве есть такой профессор Дерковский, который тоже занимался вопросами теории антигравитации… Я бы посоветовал тебе обратиться к нему, но, понимаешь, есть одна проблема…»

«Не стесняйся, Кулагин, режь как оно есть. В чем проблема-то? Он что — за консультацию „капусту“ потребует?»

«Нет-нет… не в этом дело… Просто он всегда скептически относится к дилетантам…»

«К кому, к кому? Ты можешь говорить погромче? А то я слышу тебя так, будто ты говоришь из подвала!»

«Связь слабеет… Наверное, конец близок… Жаль, что я не успею продиктовать тебе статейку… она бы сняла все вопросы по поводу формулы… А к Дерковскому… тебе надо было бы прийти подготовленным… иначе он и слушать не будет тебя…»

«Постой, Кулагин! Постой, не пропадай!.. Скажи хоть, как мне найти этого твоего Дерновского… или Дерьмовского?.. Где он работает, а?..»

«Прощ…»

После этого «разговора» с Кулагиным жизнь Алексея превратилась в бесконечное ожидание. Что бы теперь он ни делал, как бы он ни был занят, но внутренне постоянно ждал, что вот-вот его окликнет ставший знакомым мысленный голос и опять примется уговаривать, просить, умолять, рассуждать о долге перед человечеством…

Но время летело, всё ускоряясь, как ракета, запущенная к далеким звездам, а Кулагин молчал, и однажды Алексей понял, что сеансов телепатической связи больше не будет никогда.

Как ни странно, сделав такой вывод, он вовсе не испытал облегчения от того, что невидимый собеседник наконец-то оставил его в покое.

Наоборот, он стал все больше чувствовать, что ему чего-то не хватает. Образовавшаяся в нем пустота настойчиво требовала, чтобы ее заполнили.

И Алексей всё чаще и чаще стал доставать измятые листки, на которых он под диктовку Кулагина записывал формулу, и часами пытался вникнуть в суть непонятных слов и терминов. Естественно, из этого ничего не получалось, и тогда он злился, засовывал заветные листки подальше, и заливал не желавшие становиться умными мозги мощной порцией спиртного…

Между тем, проблем в его жизни становилось все больше и больше.

Ребенок родился благополучно, но оказался плаксивым и капризным. По мнению Алексея, он слишком часто орал не по делу. Однако жена мнение Алексея не разделяла, а, наоборот, терроризировала вовсю. То, понимаешь, пеленки надо постирать, то с ребенком выйти погулять, то сбегать в магазин… А это ежедневное купание, которое с учетом подготовительных мероприятий занимало не менее полутора часов!

На работе дела шли тоже не в гору. В результате таинственных организационных реформ добрую половину водителей руководство фирмы поувольняло, а другую половину заставило пахать в две смены за ту же зарплату.

Тем не менее, Алексей про Формулу не забывал. Она, проклятая, так и крутилась в его мозгах, не давая ни днем, ни ночью покоя. Несколько раз жена его будила, потому что он, по ее словам, принимался во сне бормотать: «Антигравитация, антигравитация». Если бы жена была особой необразованной, а не закончила с отличием техникум тяжелого машиностроения, то вполне могла бы решить, что у мужа появилась любовница с таким вычурным именем…

И однажды Алексей решился проконсультироваться у специалиста. Старательно переписав формулу в тетрадку в клеточку и приведя себя в порядок с помощью ста грамм водки (внутрь) и французского одеколона (снаружи), он заявился в ближайшую школу и отловил на перемене молоденькую учительницу по физике.

Однако, полистав тетрадку, учительница не оценила гениальность открытия Кулагина. Недоуменно морща белесые бровки, она призналась, что в университете такие материи не проходят, и поинтересовалась, как данный опус неизвестного графомана с физическим уклоном попал к Алексею.

Открывать ей правду Сивяков не стал. Вместо этого он зачем-то завязал с собеседницей полунаучный спор и в запальчивости обозвал ее дурой набитой, после чего вынужден был, хлопнув дверью, покинуть образовательное учреждение.

Сгоряча Алексей решил пойти ва-банк. Прокорпев несколько вечеров и даже ночей за кухонным столом, он размножил Формулу в двух десятках экземпляров и сочинил столько же сопроводительных писем, в которых просил своих адресатов рассмотреть возможность немедленного опубликования гениального открытия (о том, что открытие было сделано не им, а Кулагиным, он предусмотрительно умолчал). Письма эти Сивяков отправил в различные научные инстанции, начиная от Академии наук и кончая редакцией журнала «Техника — молодежи», и стал ждать ответа.

Послания его канули в неизвестность, как камни в морскую пучину. Через пару месяцев, правда, один ответ все-таки пришел, и был он от некоего старшего научного сотрудника Института географии. В этом письме Алексея вежливо хвалили за то, что он интересуется фундаментальными проблемами теоретической физики, но в то же время намекали, что лучше бы он занимался трудом по своей профессии, чем тратил время и энергию на всякую ерунду.

После такого отпора со стороны официальной науки другой бы на месте Алексея сдался и опустил руки. Однако Сивяков лишь еще больше взбунтовался.

С очередной получки он накупил кучу учебников, справочников и монографий по физике и занялся самообразованием.

«Алексей… Ты меня… слышишь?»

«Кулагин? Это ты, что ли? Блин, а я уж думал, что ты того… что уже всё…»

«Не дождешься… Хотя ты недалек от истины… Я и сам удивляюсь, почему я еще способен… терроризировать тебя…»

«Что-что?.. Тебя плохо слышно!»

«Это потому, что силы мои… кончаются… Ну, как у тебя дела?»

«А, какие у меня могут быть дела? Не жизнь, а дерьмо, Кулагин!.. Куда ни ткни, куда ни глянь — всюду идет сплошная тоска!.. Прикинь: ребенку всего полтора года, а он не вылазит из больниц. Врачи нашли какой-то врожденный порок… Жена вся издергалась, дома — хаос… Денег ни на что не хватает. Да и времени — тоже…»

«Да я тебя не про это… Как насчет… формулы? Ты обращался… к Дерковскому?»

«Ты извини, Кулагин, но не до формул мне сейчас… Полоса черная в моей жизни настала… Навалилось всё как-то разом… Вот освобожусь немного — и возьмусь… Я тут, между прочим, всяких книжек накупил, чтоб в твоей идее самому разобраться. Да все никак не получается основательно засесть за учебу… Тут еще жена ноет: на кой, мол, тебе это нужно? А вчера, представляешь, поставила мне ультиматум! Выбирай, говорит, кто тебе дороже: или семья, или твоя чертова физика!»

«Ну, и какой же выбор… ты сделал?»

«А что мне оставалось, Кулагин? Мне все равно никуда не пробиться с твоей формулой, пока я не разберусь, что к чему… А на это не один месяц потребуется, и даже не один год…»

«Сколько тебе лет, Леша?»

«Уже двадцать восемь. Поздновато начинать учиться».

«Тебе всего двадцать восемь. Можно сказать, вся жизнь… впереди… если не тратить ее… на всякую ерунду…»

«По-твоему, семья — это ерунда? А больной ребенок — тоже ерунда?»

«Эх, Леша, Леша… Неужели тебе хочется прожить… свою жизнь в мелочных заботах и борьбе… с сиюминутными проблемками? Разве тебе не скучно… так жить? Разве не хотел бы ты… посвятить себя достижению великой цели?»

«Хм… Великая цель, говоришь? Вот эта твоя антихренитация — и есть великая цель? А то, что я хочу жить нормально — это, значит, не великая цель? Заботиться о жене и сыне, обустраиваться… Ходить в гости, смотреть футбол, выезжать на природу, пить с друзьями пиво, наконец!.. И ты хочешь, чтобы я сам, сознательно, своими руками перечеркнул всё это? Чтобы превратился в маньяка, которого никто и ничто не интересует, кроме его блядской великой идеи?!»

«Послушай, Алексей… Мне шестьдесят три года… было… Из них почти сорок… я потратил на… антигравитацию… Вот почему мне так не хочется… чтобы плоды моего труда… пропали втуне… Ты — единственный, кто может мне помочь…»

«Не дави на жалость, профессор. Каждому — свое. И то, что ты решил стать, блин, фанатиком, это — твое дело. А я так жить не хочу, понимаешь, не хочу! Разве я не имею права жить, как все нормальные люди?!»

«Имеешь… конечно, имеешь… Только ты вот о чем подумай… Сейчас у тебя на первом плане стоит семья и всё, что с ней связано… Больной ребенок… А что ты будешь делать, если у тебя ничего от этого не останется? Чем, кстати, болен твой сынишка?»

«Врачи говорят — лейкоз… Я точно не знаю, но, по-моему, это что-то с кровью…»

«Тогда могу тебя огорчить, Леша… Лейкоз неизлечим. А это значит, что, рано или поздно, твой ребенок умрет…»

«Ну, и гад же ты, Кулагин! Заткнись и чтоб я больше тебя не слышал!..»

«Извини, что я так прямо, в лоб… Но, по-моему, я имею право…»

«А вот хрен тебе, профессор!.. Никакого права пороть всякую чушь ты не имеешь!.. Особенно — насчет моего ребенка!.. И знаешь что? Я буду только рад, когда ты сдохнешь и наконец отвяжешься от меня!»

«Алексей…»

«Я всё сказал! А теперь — проваливай! Убирайся ко всем чертям!.. Я не хочу тебя больше слышать!»

Мальчик умер через пять лет. Вскоре после этого от Сивякова ушла жена. И жизнь его окончательно рухнула, как недостроенное здание, в конструкции которого была изначальная ошибка.

Алексей стал пить, и его уволили с работы.

За считанные месяцы он превратился в типичного алкаша с землистым лицом и трясущимися руками, ежедневно проводящего время в компаниях собутыльников и бомжей.

Про формулу Кулагина он теперь вспоминал только в состоянии сильного подпития. Обводя своих дружков мутным взглядом, он принимался рассказывать, при каких странных обстоятельствах ему удалось заполучить эту формулу. Собутыльники Алексею, конечно же, не верили и насмешливо гоготали над ним.

Потом была драка в пьяном угаре, которой сам Алексей не помнил. Лишь от следователя он узнал, что убил человека.

Суд приговорил Сивякова к десяти годам лишения свободы, но освободился он досрочно.

Выйдя из тюрьмы, Алексей первым делом поехал в Москву. Ему удалось найти клинику, в которой почти два года пролежал в коме, не приходя в сознание, Андрей Анатольевич Кулагин. Медсестра, которая тогда ухаживала за ученым, поведала Алексею, что, хотя надежд на спасение этого больного у врачей уже не оставалось, они вынуждены были поддерживать в его теле жизнь с помощью специальной аппаратуры, потому что энцефалограф до последнего дня регистрировал бурную деятельность мозга Кулагина. И только когда эта активность прекратилась (причем как-то резко, словно что-то ударило ученого по голове), врачебная комиссия приняла решение об отключении системы жизнеобеспечения. «Он и так каким-то чудом прожил больше, чем обычно бывает при таких травмах», добавила медсестра. И Алексей, не выдержав ее взгляда, в которому ему почудился некий упрек, опустил голову…

А Дерковского Сивяков так и не нашел.

Зато ему удалось побывать в Институте физики Академии наук, где после неоднократных попыток его принял какой-то очкастый дядька с авторитетным пузом. Листки, на которых Алексей когда записал Формулу, давно уже были им утеряны, но в свое время он заучил ее наизусть и теперь помнил, как человек, затвердивший до автоматизма в детстве какой-нибудь стишок, способен помнить его до самой смерти.

Очкастый долго вертел в руках листы бумаги, на которых Алексей воспроизвел по памяти формулу Кулагина, а потом хмыкнул и сообщил опешившему Сивякову, что предложенный им метод, конечно, довольно оригинален и даже остроумен, но, к сожалению, явно несостоятелен.

Потому что вот тут и тут (взяв красный фломастер, очкастый, словно школьный учитель, проверяющий контрольную работу двоечника, подчеркнул нужные места в тексте) допущены ошибки, ставящие под сомнение конечный результат.

Алексей не поверил ему.

Он почему-то никогда не сомневался в том, что Кулагин действительно сделал открытие. Не мог же человек, затративший всю свою жизнь на решение проблемы, так заблуждаться!..

— А эти ошибки можно как-то исправить? — вслух спросил он очкастого.

Тот опять хмыкнул и небрежным жестом вернул листки Алексею.

— Дело в том, что современная наука пришла к окончательному выводу: антигравитация в земных условиях недостижима — по крайней мере, чисто практически. И поэтому ваш интерес к этой проблеме, конечно, похвален, но не более, чем попытки создать очередной вечный двигатель.

Потом он с любопытством оглядел Алексея поверх очков и осведомился:

— А вы проштудировали весь курс квантовой физики, прежде чем выдвинуть свою гипотезу?

Алексей бережно сложил листки и спрятал их во внутренний карман куртки.

— Пойду я, — сказал он. — Извиняюсь за беспокойство…

Через полгода Алексей опять загремел на зону — на сей раз, за вооруженный грабеж.

Потом были еще «ходки», много «ходок»…

В сорокасемилетнем возрасте его приговорили к высшей мере за убийство при отягчающих обстоятельствах.

В спецколонии, где отбывали свою вечную кару «пожизненники», сосед Алексея по камере никак не мог взять в толк, почему бывалый урка по кличке Сивый целыми днями пялится неподвижно застывшим взглядом в бетонную стену, будто гипнотизируя ее…

«Антигравитация… Антигравитация… Антигравитация!..»

«Это еще что такое?.. С чего вдруг меня зациклило на этом слове?»

«Ну, наконец-то ты меня услышал!..»

«Что за чертовщина!.. Ты кто такой?»

«Долго объяснять, братан… Лучше хватай бумагу и ручку и пиши, что я тебе буду диктовать!»

«А с какой стати я должен что-то писать? Мне сейчас некогда заниматься всякой ерундой!»

«Не будь идиотом. И не спорь со мной. Просто брось всё и пиши!»

«Да какое право ты имеешь мне приказывать?»

«Поверь, брат, имею. Я не знаю, кто ты и какой фигней там занимаешься, но я знаю одно: тебе выпало взвалить на свои плечи ту ношу, с которой я жил почти всю свою жизнь. Теперь это твой долг, братан!»

«Долг? Какой еще долг? Я никому ничего не должен!»

«Ошибаешься, дружок. Ты родился и живешь на Земле. И хотя бы поэтому ты в долгу перед всем человечеством… И учти: пока я жив, я от тебя не отстану. И не будет тебе ни сна, ни спокойной жизни, пока ты не исполнишь мой наказ… Клянусь: век воли не видать! Ну, так что, ты готов писать?»