Скрижаль Белронда

Ты знаешь, из–за чего началась десятая мировая?.. Нет? А хочешь, расскажу?.. Нет? Ну и балбес! А я все равно расскажу. А балбесы могут не слушать.

А началась она, я тебе скажу, из–за камня. Из–за самого обычного камня, булыжника, каких вдоль любой дороги полным–полно, а уж если забраться в горы, так там можно насобирать таких столько, что хватит заново отстроить все наши гребаные города, лежащие в руинах. По мне так ну их на хрен, пусть лежат, как есть. Чего их строить, если лет через надцать или десят их все равно развалят еще раз…

И знаешь, мне поровну, что там говорят твои недоделанные политики и ученые про передел мира, власть и все такое. Это всё вторично. Это, можно сказать, — следствие. А причина — камень, как я и сказал. И все отличие того камня от любого беззвестного булыжника у какой–нибудь дороги заключалось в двух вещах… Да нет, сынок, не было в нем ни платины, ни вкраплений презолита, ничего такого. Две вещи — это: то, что камень был грамотно обтесан — раз, и то, что на нем были выбиты письмена — два… Что за письмена?.. Ты не гони лошадей, милок, я тебе не инфовизор; я все расскажу по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой.

Нашел этот булыжник один мужик, какой–то там профессор охренологии… Ну археологии, да, не умничай… В общем, нашел он его в стене одного из домов Стэрриджа. Это город такой был, его развалили еще в седьмую мировую, может помнишь из истории. А дом тот, как выяснилось потом, принадлежал Друку Белронду, доктору, почетному члену, профессору семидесяти семи и еще ста восьмидесятишестиста наук, изобретшему сверхоружие — эмнион… Я знаю, что эмниона не существует, что ты лезешь поперек батьки в петлю!.. Чего?.. В пекло? Ну, это одна хрень, которая редьки уж точно не слаще. Короче, молчи и слушай. Или вали играть в кубики.

В общем, булыжник этот тут же погрузили в метролёт и доставили прямиком в Галуэй, в столицу, то бишь, Западных Европ. Там все эти ученые лбы его щупали, нюхали, лизали, подметали своими бородами, делали всякие анализы и бились о него своими учеными лбами в попытке понять, что конкретно на той булыге написано про эмнион. А то, что на каменюке высечен секрет эмниона, никто из них не сомневался, потому как даже знак особый, будто бы, рассмотрели, которым этот самый Белронд свое оружие обозначал для краткости. Вот только понять–то эти черти ничего не могли, ни одной буквы, потому как надпись была сделана на средне–евразийском диалекте какого–то там магды–кошкодавского или манды–мужланского языка, о котором и до седьмой–то мировой мало кто чего знал, если не считать тогдашних заумных чеканушек вроде того же Белронда. А самих этих манды–мужланов, или как их там звали, истребили окончательно еще в шестую мировую — отменили, конвертировали и обнулили, в общем.

Уж не знаю, как там просочились сведения об этой булыге наружу, но только разведка Восточных Европ и Объединенных Северно–Южных Европ зашевелилась, засуетилась, засучила ножками и засучила рукава — короче, взялись они за нас основательно. Наша контрразведка отлавливала и вешала их шпионов пачками и пучками по семь штук, а булыган этот, который называли теперь не иначе как Скрижаль Белронда, зарыли так глубоко, как только могли — в какой–то сверхсекретной лаборатории под вулканом Грета, в Маливии. Там, в этой чертовой лаборатории, наши самые башковитые из умников пытались перевести Скрижаль, да только хрен у них чего получалось, потому что майдан–дуранский — это тебе не наша интерлингва и не восточно–европский эсперанто и даже не северно–южно–европский волапюк. Все зубы они себе пообломали об эту каменюку, все лбы порасшибали, а толку — минус ноль, поделенный на ноль.

Тут все эти восточно–северно–южно–европцы в открытую нам стали говорить, дескать, ребята, мы знаем, что вы нашли схему эмниона, но понять в ней ни хрена не можете. Так давайте, мол, объединим усилия наших головастиков и пусть они все вместе сгрызут эту чертову Скрижаль. И тогда, дескать, все мы получим секрет эмниона, и будет он у всех, и станет он залогом мира во всем мире, аминь. Потому как, — говорили эти хитрецы–мудрецы, — кто же захочет эту штуку применить в той же десятой мировой, которая не за горами, если в ответ можно получить по кумполу той же самой хренью — как говорится, вашим же салом да вам же по мусалу. Но наш мудрый презерватив показал им… Чего?.. А, ну президент, какая разница — тот же презерватив, только не тянется… В общем, наш мудрый презик показал им то, чего обычно не показывают в приличном обществе и сказал: обломитесь, ребята, хрен вам в сметане, а не Скрижаль. Нет, говорит, в мире мира без гегемона, и быть не может. Вон, говорит, доуравнивались до девятой мировой, и чего? Отдыхайте, говорит; будете, говорит, теперь жить под нашим чутким руководством, будете, мол, сопеть в две дырки, а пар спускать на разрешенных митингах и демонстрациях, где будете бухтеть потихоньку про мирового жандарма, а на большее, говорит, вы не заработали. Вот где–то так он им отлуп дал…

Да оно понятно, что погорячился, но уж очень, видать, его разобрало тогда. А тут еще ученые шишки напели ему, что будто бы уже почти расшифровали Скрижаль. Им–то, ясно, головы свои уберечь надо было просто, чтоб не полетели. Бестолочи лобастые…

В общем, решили тогда все эти северно–южные и прочие восточные европцы не дать нам времени прочитать Скрижаль, а взять и пресечь нас в зародыше, опустить ниже унитаза и обнулить, а Скрижаль забрать или, в крайнем случае, уничтожить…

Да нет, они не сразу на нас полезли, потому что долго не могли промеж себя договориться. Ежу понятно, что уравниловка хороша только когда ты чуть ровнее других и можешь корректировать равенство, а иначе оно бы и на хрен не нужно. Поэтому сначала каждый из европцев попробовал по отдельности с нами договориться, но мы им всем по очереди показали задницу. Потом они начали между собой выяснять, что будут делать со Скрижалью и кому она достанется, если уцелеет в заварухе. И тут они, брат, чуть друг другу сопатки не порасшибали, и мы уж думали, что уладится все и утрясется само собой потихоньку, без нашего участия. Ан нет, не вышло так. В общем, началось…

Повод–то, конечно, был посерьезней — это тебе не восьмая из–за заводов по переработке мусора, и не шестая из–за эмбарго на яйца из Восточных Европ. И тут уж никто спуску давать нам не собирался и в бирюльки играть ни у кого намерения не было, потому как эмнион — это тебе не яйца и даже не жена северно–европского президента, которая любила полежать под нашим, расшеперивши ноги, из–за чего пошла седьмая… Чего?.. Какие на хрен либерал–националисты! Я тебе говорю: из–за бабы все началось. И добро бы баба–то была Елена Прекрасная, а то, блин, эта дура набитая с мордой пьяного носорога…

В общем, как войнушка разворачивалась, я тебе рассказывать не стану, ты и сам должен знать по истории. Надавали они нам по хлебалу здорово, но и мы им юшку пустили, мама не горюй. А пока вся эта тусовка шла, наши головастики все искали перевод Скрижали. Уж, говорят, десяток разных словарей опробовали и полтора новых составили; и так, говорят, и сяк пытались, и через орбитальный суперкомп эту абракадабру прогоняли — не–а, хрен да дырка, ни в какую. И тогда хотели уж на мировую пойти, а скрижаль — раздолбать, чтоб никому не досталась. Да только европцы все эти, нашу слабинку почуяв, стали свои условия толкать: дескать, Скрижаль отдайте в виде контрибуции. И быть бы нам биту и посрамлену, если бы не случай…

Ну вот и супчег подоспел… Сейчас, сынок, только петрушечки поискрошу, постоит еще семь минут на малом огне и — будем гурманить… А?.. Чего за супчег, спрашиваешь?.. Сейчас попробуешь, подожди. Главное — перцу черного не жалеть и водочку похолодней поставить. У меня со вчера бутылочка лежит в вакуматоре… Ох, бляцка Сахара, запашище–то какой!.. На слюну изойдешь, пока дождешься! Праздник живота, слушай!..

Какой случай–то, говоришь?.. Да подожди ты, балбес! Тут дело тонкое, петрушечку–то не просто покромсать, а нужно помять хорошенько… вот так… и с мариколой смешать… ага… во–от…

Ну вот, стало быть, семь минут мне как раз хватит, чтобы кончить, хе–хе… Чего?.. Тебе и четырех достаточно?.. Ну так дело молодое. Подожди, до моих лет доживешь, будешь и все десять пилить, и не факт при том, что доедешь до конечной…

Короче…

Короче, когда уж совсем наши головастики отчаялись и презик наш готов был подставлять задницу на межъевропском конгрессе за все свои выпердоны, тут привезли пред его, не очень ясны с бодуна, очи одного замухрышку. Замухрон этот был военнопленный, содержался в концлагере где–то на западном полюсе и уже совсем дошел, доходяга, уже вот–вот концы должен был отдать. Стал, говорят, он сознание терять каждый день от слабости да от чахотки. Тут–то лагерному начальству кто–то из вертухаев доложился, что чудик этот как в бессознательность придет, так лопочет все что–то не по–нашенски… Чего?.. А–а, просек фишку, да?.. Ну правильно, да, оказался он последним, наверно, в мире этом манды–мужланом. Оказалось, что нахватался он кое–как родного языка от деда своего да забыл его почти, а теперь вот, когда встала на пороге косая бабка, так из него эта тарабарщина–то и полезла, что твой навоз.

Вот, стало быть, начальство–то лагерное, не будь дураки, быстро сообразили, что могут не по одной новой нашивке на погоны получить за такую находку, и быстро, пока доходяга в лапти не переобулся, привезли его в Галуэй.

Тут наши головастики сразу засуетились, глазенки у них загорелись, слюна поперла в предвкушении. Позвали лучших наших коновалов, те накачали этого манды–мужлана всякой дрянью, чтобы не сковырнулся раньше времени и чтобы мозги у него прояснели. Потом увезли его в ту секретную лабораторию, под вулканом, и там, говорят, поставили перед Скрижалью… Ну вот… А на следующий день наш презик зачитал доклад на межъевропском конгрессе. На том десятая мировая и кончилась…

О, готово! Где тут у нас тарелочки… Водку из вакуматора достань, сынок…

Чего — ну?.. Дальше?.. Дальше — ничего. Ждем одиннадцатую…

А–а, Скрижаль… Ну, прочитал он, этот замухрышка, ту скрижаль, да. Хоть через пень–колоду, потому как родной язык и грамоту, говорю, забывал уже. Но прочитал, я ж тебе говорю, что на следующий день наш презик… Что, что… Дед в мешке и бабка в поддувале!.. Сейчас, подожди, газету тогдашнюю найду, слово в слово прочитаю… Где она у меня… А–а, вот…

Тайна Скрижали Белронда — больше не тайна! Вчера последний из могикан, последний из марду–кашкадайцев, военнопленный, рядовой вооруженных сил Объединенных Северно–Южных Европ по имени Улук Самнаиле Боро Америян–фаза огласил перед президентом Западных Европ и ученым советом содержание всемирно известной Скрижали Белронда, на которой, как полагали, великий ученый, обладатель… трам–пам–пам… ну их нах… та–ак… Ага, вот… В полной тишине Улук Америян–фаза огласил перед собравшимися буквально следующее.

«Супчег с патрашкаме. Рисайп етава супчега я изабрел сам, а паскоку пиридать иво мне некаму, а аставлять на патребу плебсу ну иво на хрен, то я ришил запейсать иво па марду–кашкадайске на етам камни и вделать етат каминь в стену кухне, ибо етат супчег — самае фкуснае, что я када–нить пробывал. Есле када–нить найдецца чел, каторый шпрехает на етам изыке хатябы как я, пусть иму и дастаница етат рисайп, ибо такой чел дастоин будит усладить свае нёбо етай прелистю.

К тибе абращаюсь, чел, риспект. Для пригатавленя етава супчега вазьми: патрашкоф бараних полкило, адну репу, читыри картофилины…»

В общем, понятно всё, да? Так что давай, хлебай супчег Белронда, он того стоит, поверь…

Ну что, по пятьдесят? За мир во всем мире?.. Давай, вздрогнули!