Сказание о вещем Румате — знатоке боевых, серых в яблоках, верблюдов

Он проснулся на рассвете, полежал немного, прислушиваясь к шелесту дождя за окном.

— М-м-е-е-р-рзавец, ты слижешь эту грязь языком, — за окном раздался звук второй звонкой оплеухи, первая разбудила Румату. — Клянусь задницей Святого Мики, ты выведешь меня из себя! — Эй, придурки, вы можете ссориться потише, — послышался сварливый голос его соседки Тети Моти. — Проснется, не дай Бог, Румата Натанович, костей потом не соберете. — Да пошел он в задницу, — послышалось в ответ. — Кто он такой, ваш Румата?

Слегка оскорбленный вышеупомянутый Румата поднялся на локте, прокашлялся, и сказал страшным и замогильным голосом:

— Перережу, как голованов, тридцать три раза массаракш.

За окном стало тихо, кто-то спешно убегал вдаль по улице.

Скверно, когда утро начинается так. Румата печально вздохнул, встал с постели, подсмыкнул трусы, пнул ногой Каляма, который мяукал и пытался потереться об ноги, и прошлепал босыми ногами на кухню. Там, за широким столом, долговязый и мрачный Дональд в широкополой шляпе писал пулю с Доном Томэо и Мозесом. Мозес поминутно шумно сёрбал из своей десятиведерной кружки, украшенной неприличными фресками неизвестного инопланетного мастера. Мадам стояла у окна и, тупо глядя на захламленный задний двор, томно вздыхала:

— Какое утро, сколько поэзии! — На ней было розовое с кружевами платье, открывающее точеные плечи. Между лопаток торчал огромный рубильник в положении ВКЛ.

— Пожрать чего-то есть? — спросил Румата у компании.

— Колбаса в холодильнике, — мрачно процедил сквозь зубы Дональд. Вот уже третью неделю они ели только конскую колбасу, сделанную Рэдриком Шухартом из бездарно проигранного в преферанс Доном Тамэо хамахарского жеребца. — Киевна в продуктовый на углу пошла, может, принесет что-то.

— Она принесет, как же, Ивашкиного мяса второго сорта, купит подешевле и сдерет с нас втридорога, — задумчиво сказал Уго.

— Может, зубом поцыкать? — предложил Дон Томэо.

— Денег на дантиста не дам, — быстро сказал Мозес. Он рассматривал свои карты и мычал себе под нос ”Не кочегары мы, не плотники, Да. А на тахоргов мы охотники. Да”.

— Надоела мне конская колбаса, — сказал Румата. — Уго, — позвал он. — Уго, когда будет Докторская из }qrnpqjhu боевых верблюдов? — Уго сидел в углу, свирепо поблескивая глазами, словно Маугли. — При коммунизме, — просто ответил он.

— Не понимаю, почему бы благородному дону не поесть конской колбасы, — воскликнул Дон Томэо, отхлебывая белого ируканского.

— Он же коммунар, ему совесть не позволяет, — мрачно сказал Дональд и положил карты. Справа от него на столе лежал огромный черный кольт.

— Вечно вы, Дональд, — махнул рукой Румата и пошел в ванную комнату. Уже на пороге кухни его окликнул Мозес. — Слышь, Натаныч, там на тумбочке шифровка из центра.

Скверно, когда день начинается с дона Томэо. Он прошел анфиладой комнат, из залы донесся голос Горбовского:

— Да перестаньте вы чавкать, Кацман, вы мне забрызгали майонезом все боевые награды.

Румата помылся, пописял, побрился и, на ходу натягивая реглан, зашел в комнату Киры.

— Здравствуй, милая, — милая сидела у окна на гигантском сундуке и непрерывно чесалась.

— Здраствуй — Здравствуй. Ты мне расскажешь сегодня про сказочный город Ленинград или снова Санкт-Петербургом отделаешься?

— Слыш, давай я тебе про Днепропетровск? — вяло спросил Румата.

— На хрен мне сдался твой задрипаный Днепропетровск?! — справедливо ответила Кира.

Румата обнял ее, но Кира отстранилась и, ковыряя пальцем в носу, невнятно промолвила:

— Ты говорил, шо при них нельзя, — кивая на его золотой обруч весом в 13 кг., ладно сидящий на голове с приваренной к нему VHS видеокамерой PANASONIC M-3000. — Глупенькая, — засмеялся Румата и швырнул обруч в угол. Раздался стеклянный звон, треск, придушенный писк. Из угла, бурча нехорошие слова, метнулся к двери домовой Тихон.

— Такой забавный, — хихикнула Кира.

— Кристобалю Хозевичу побежал жаловаться, — нахмурился Румата.

— Ну ты же его не боишься, а? Ну вот, сразу нахмурился. Я что-то не то сказала?

— Понимаешь, Кира, Кристобаль Хозевич по непроверенным данным является резидентом китайской, английской и соанской разведки в Арканаре. Такую фигуру на фу-фу не возьмешь, тут нужен тонкий подход.

Румата взял Киру за нежный стан и поцеловал ее в губы. Она с легким стоном скользнула ему на руку. Неожиданно сверху, на нее упала огромная, измазанная неопознанными экскрементами сандалия. Румата в бешенстве высунулся из окна:

— Перец, скотина, сколько можно?

— Простите товарищ, я, больше не буду. — донеслось откуда-то сверху.

На улице послышались шум и крики. Гнусавый голос Домарощинера забубнил:

— Вот этот дом, господин офицер. Осторожно, лужа, господин офицер. Я всегда в нем подозревал двурушника, reppnphqr`, садомазохиста, эксбициониста, петлюровца, недобитого власовца, зеленого брата, моджахеда и инсургента. Походка, понимаете, походка, она его выдала с головой, и еще бутылки. Да-да. Пустые бутылки. Никто в этом городе не пьет русской водки. Законопослушные граждане пьют “Украинскую с перцем”, ”Киевскую Русь”, ”Горилку” и только он пьет эту гадость. Вот его дверь, господин офицер. Всегда рад помочь. Я живу недалеко. Цветочная 27. Милости просим, мы с женой всегда дома. Если увидите на мостовой под окном труп профессора Плейшнера, то это условный знак: у меня дома товарищи по ируканскому подполью. Всего доброго.

В дверь забарабанили. — Гражданин Эсторский, открывайте, вы окружены.

— Эй, вы! — рявкнул он. — Вам что, жить надоело?

Удары в дверь стихли.

— И вечно они напутают, — негромко сказали внизу. — Хозяин то дома...

— А нам-то что за дело?

— А то дело, что первый знаток боевых верблюдов. Доказывай потом, что ты не верблюд.

— А у меня приказ!

— Ну смотри сам.

— Ладно, Румата хватит прикидываться, — заорали снизу, — Вы изобличены полностью. На вас пришел сигнал от соседей. Вы не сдали книжку А. и Б.Стругацких в облбиблиотеку и храните дома запрещенные материалы. Пустите хоть погреться — мы страшно промокли.

— А вы откуда? — спросил Румата и снова высунулся из окна. Дождь лил, как из ведра. Около своей двери он увидел группку людей под раскрытым зонтиком, его держал Дон Рэба и хищно улыбался.

— Кого-то он мне напоминает, — раздраженно сказал кто-то снизу.

— Мы из Октябрьского РОВД, открывайте — сладко ухмыльнулся Дон Рэба, по его жабьему лицу текли обильные капли дождя и скупые слезы радости. Румата пригляделся и узнал в стоящих снизу капитана Квотерблада, ротмистра Чачу и Павора в черном плаще.

— Никого не узнаю — сказал Румата.

— Это я, ротмистр Чачу.

— Действительно, ротмистр Чачу, — Румата еле сдержал улыбку. — А это кто?

— А это капитан Квотерблад.

— Хм... В самом деле, капитан Квотерблад. — Румата откровенно издевался, — Слушайте, Дон Рэба, вы ведь меня боитесь. С чем вы могли прийти ко мне в такую рань, и еще привести этих людей?

— Туалетная бумага. Вас выдала туалетная бумага. Никто в Арканаре ею не пользуется. Ваш слуга, Уго, известный эконом. Он хотел ее выстирать, и она расползлась. Это заметили наши люди. Так что вы пойманы с поличным, — Дон Рэба торжествовал.

Это был полный провал. Румата судорожно соображал, как выпутаться из создавшейся ситуации. А положение было на редкость хреновое.

— Слушайте, Дон Рэба. Вы как-то странно переступаете с ноги на ногу. У вас геморрой? — спросил Румата. — А! Я onmk. У вас выпадение прямой кишки, осложненное стригущим лишаем и застарелым трихомонозом на фоне левостороннего бруцеллезного твердого шанкра.

Дон Рэба побледнел и сказал: — Хватит прикалываться. Вы арестованы.

— А я, между прочим — дубль. А Румата Натанович уехал к Лавру Федотовичу. Ему в ЖЭК характеристику надо сдать, а печать у Вунюкова.

— Что же ты, скотина, нам голову морочил, — сказали снизу и полицейская процессия отправилась вверх по улице.

— Ловко я их, — довольный Румата повернулся к Кире. Кира уже не стояла у окна. Она медленно сползала на пол, цепляясь за портьеру.

— Кира! — крикнул он.

— Кира! — снова крикнул он.

Одна арбалетная стрела пробила ей горло, другая торчала из груди, третья пронзила левое ухо, четвертая сделала дырку во лбу, пятая была разрывная, из живота торчало огромное штурмовое копье, а в спину вонзились два боевых топора в стиле Маршала Тоца, Короля Пица Первого, окованных черной медью.

— Да слышу я, слышу. — Сказала она и затихла. Он взял ее на руки и отнес на постель. Чем-то она напомнила ему подушечку для иголок. Он постоял немного над ней, потом вошел в прихожую и взял с тумбочки шифровку.

“Юстас Алексу. Немедленно ко мне".

“Есть.” — подумал Румата.

Он вывел машину из гаража и поехал по направлению к Соловцу. Вокруг него, прижимаясь к дороге, зеленел лес. Из лесу вышли двое, ступили на обочину и остановились, глядя в его сторону. Он сбросил газ, рассматривая их. Один из них поднял противотанковое ружье. — До Соловца не подбросите? — читалось на его добром лице. — Не подброшу, — решил Румата и гордо проехал мимо. Он набрал скорость, не успел затормозить и переехал ноги Стервятнику, Барбриджу, который переползал дорогу за поворотом. За ним следом полз полицейский патруль. — Погоня, — подумал Румата. Перед вторым по счету памятником Заднице святого Мики его остановил гаишник.

— Предъявите подорожную, — сказал мокрый инспектор в сером дождевике. Неподалеку у борта огромного имперского грузовика, из кузова которого торчали детские руки и ноги, с независимым видом стоял пожилой мокрец, и была у него в глазах неизбывная такая печаль. Он чихал и кашлял, изредка сморкаясь в канаву.

— Хамье, вы же неграмотны — стеклянным голосом сказал Румата. — Зачем вам подорожная? А этот что тут делает? — он кивнул в сторону мокреца, который вытирал рукавом сопли.

— Дорогу до Соловца узнает, — сказал офицер и козырнул. — Извините, ошибочка вышла. Счастливого пути.

— Нет там никакой дороги, — сказал Румата и сел в машину.

Когда он миновал последнее мемориальное кладбище Святого Мики и его святых родственников, было уже темно. У поворота от кустов отделилась темная фигура.

— Можно мне бежать рядом с вами? — спросил невысокий человек, на бегу заглядывая в ветровое стекло.

— Ты, наверное, Киун.

— А как вы узнали?

— Книжки надо читать, — поучительно сказал Румата и прибавил газу. — Можешь взяться за бампер.

Он подъехал к Управлению утром. Вышел из машины, закрыл дверцу. — Спасибо, — произнес заляпанный толстым слоем дорожной грязи Киун и отлепился от бампера. Неожиданно в воздухе разнеслось невыносимое зловоние. Из-за угла показались строительные носилки с установленной на них польской палаткой синего цвета. Носилки с гордым видом несли двое носатых ируканцев. Полог палатки откинулся и Дона Оканна — первая фрейлина Дона Рэбы — грязная и немытая со дня основания Островной Империи, покрытая шариками свалявшейся пудры, помады, оконной замазки и пасты гойя, нежно произнесла, кокетливо откинув со лба жирный, весь усыпанный перхотью, локон:

— Куда же вы тогда исчезли, шалунишка. Я так хотела посмотреть на ваши ковры. Один из носильщиков поскальзывается, и носилки с палаткой летит в придорожную канаву. — Протоплазма, жрущая и размножающаяся протоплазма. — Сказал про себя Румата.

Он вошел в вестибюль и поменял у охранника у турникета розовую бумажку на синюю, потом на желтую и белую.

Экселенц был у себя. В его кабинете, как всегда, пахло птицефабрикой. Под потолком в массивной клетке сидел наглый зеленый попугай с надписью на груди “ФОТОН”. Он чесался и чистил перья с криками “ Р-р-растр-р-еклятый р-р-рубидий. Р-р-румата эстор-р-рский пр-р-рипер-р-рся.” На стене, над головой Экселенца висел портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского. Сам директор сидел за столом, заваленным старыми батарейками, негодными аккумуляторами и ржавыми запчастями от устаревших звездолетов. Рядом стоял Рэдрик Шухарт

Румата сел в кресло и невольно услышал окончание разговора.

— Только из зоны, свеженькие, не побрезгуйте, стал быть, Экселенц Полуэктович, — сказал Шухарт.

— По габарям, — сказал Экселенц и сгреб все хозяйство в ящик стола. Он расплатился со сталкером, тот вышел. Экселенц недовольно пожевал старческими губами в некотором затруднении. Потом достал из-под стола и направил на Румату огромный, дивной мощи пекаль. Это был скорчер — тяжелый длинноствольный пистолет-дезинтегратор, стреляющий миллионовольтными зарядами. На всей планете было не больше сотни экземпляров этого страшного оружия. К Экселенцу неслышно подошел Саул Репнин и поправил его руку. — Вот предохранитель, — тихо сказал он и исчез также тихо, как и появился.

— Ну, — сказал Экселенц и прицелился.

— Пулеметы спрятаны в Бердичеве. Место посадки обозначим кострами, — неуверенно начал Румата.

— Это я уже от Кацмана слышал. Вы со своими чистоплюйскими мансами завалили всю агентурную работу. Почему вы не арестовали Хунту?

— А доказательства?

— Что вы мне мальчика из себя строите! Вы что не знаете, как это делается? — взревел Экселенц. — Развели у qea бордель. Вы кадровый офицер, а от вас на версту несет лошадьми. Вы же по легенде верблюдами увлекаетесь. Румата не успел ничего сказать. Дверь распахнулась. На пороге стоял Кристобаль Хозевич и Исаак Бромберг. Они были в неописуемом гневе. Они были ужасны. Попугай заорал дурным голосом: ” Да здравствует мировая революция!” Исаак Бромберг подошел к Румате и обнял за плечи. ”Ну. Ну. Молодец. Ты выполнил задание партии и будешь представлен к награде". Кристобаль Хозевич, зловеще играя тростью, приблизился к Экселенцу и сказал сквозь зубы:

— Ты куда детонаторы дел, Полуэктович?

Экселенц выкатил зенитную установку.

— Ты же, подлец, ряды наши позоришь, — сказал Хунта.

Экселенц прицелился и выстрелил. Хунту унесло в раскрытые двери. Он улетел, откусывая кончик сигары. — Мы еще встретимся, — холодно пообещал он.

Но это уже другая история .

P.S. История написания этой пародии проста как угол дома. Я прочитал четыре пародии на Стругацких. Некоторые мне не понравились, некоторыми я до сих пор восхищен. Я написал свою. Во избежание кривотолков заявляю что братья Стругацкие до недавнего времени были для меня лучшими писателями. Я и сегодня могу цитировать их огромными кусками. А если кто-то где-то что-то не так понял? Ну что ж братцы... я не виноват. И еще. Я написал её довольно давно и сейчас она мне показалась излишне резкой… Посему на всякий случай приношу искренние извинения за некоторые места, которые могут Вам показаться обидными...

21 июня. Днепропетровск.