Сиятельный. Прелюдия

1

Два коротких гудка – и качнулась лавка, лязгнули стёкла, заскрипели стенки вагона. Поезд дрогнул и тронулся с места, понемногу набирая ход и оставляя перрон полустанка позади. Труба паровоза выбросила в воздух клубы чёрного дыма; они окутали состав серым маревом и проникли внутрь, вызвав першение в горле и кашель.

«На следующей сходить…»

Мысль эта пробежалась по спине неуютным ознобом, царапнула душу страхом, и я спешно отправил в рот мятный леденец. Потом развернул газету и укрылся от спутников за её желтоватыми листами, но последние известия меня нисколько не интересовали, внимание, как и обычно, привлекла фотография девушки на второй странице.

Точёная фигура с осиной талией, чудесные рыжие локоны, очаровательная улыбка, светло-серые с оранжевыми искорками глаза…

Вздор, конечно! Фотография была чёрно-белой и зернистой, а вместо глаз серели засвеченные пятна. Истинный образ девушки был запечатлён в моей голове; я мог обратиться к нему в любой миг, когда только пожелаю.

Но отвлечься от дурных предчувствий не получилось.

– Билли, а ведь малыш Лео совсем зазнался! – прозвучало с противоположной лавки.

– Что ты, Джимми! – тут же подключился к игре другой шутник. – Он теперь не малыш Лео, а детектив-констебль Леопольд Орсо! Его даже на зимний бал приглашением удостоили! Не чета нам!

– Вот он после выхода в свет умом и тронулся! – рассмеялся первый зубоскал. – Недельной давности газету с собой таскает!

– Брось! Он виконт да к тому же сиятельный, с младых ногтей к светским раутам привычен! Это на него так повышение подействовало! Шутка ли сказать – двадцать лет и уже детектив-констебль сыскной полиции! Ошеломительная карьера!

Я с обречённым вздохом сложил выпуск «Атлантического экспресса» и убрал его в боковой карман прорезиненного плаща с новенькими нашивками.

Констебли на лавке напротив весело скалились в ожидании ответа, и сидевший рядом со мной невысокий черноволосый крепыш их не разочаровал.

– Не обращай внимания, Лео, – зевнул он, прикрыв рот широкой ладонью. – Они просто завидуют.

Джимми и Билли закудахтали от смеха, враз позабыв о разложенных на лавке картах.

– Тебе, Рамон, повышение точно не светит! – выдал Билли, расплываясь в широкой лягушачьей улыбке.

– Ты для этого слегка… смугловат! – поддержал приятеля рыжий Джимми.

Истинный каталонец немедленно схватился бы за наваху, но Рамон Миро темпераментом пошёл в мать, уроженку Нового Света. Он пропустил оскорбление мимо ушей, раскрыл приклад лежавшей на коленях лупары и установил в него новую электрическую банку.

В ружьё с короткими счетверёнными стволами десятого калибра использовался электрический воспламенитель патронов, поэтому ни магия, ни воздействие инфернальных тварей не могли предотвратить выстрел, но зачастую осечки случались по причине слишком слабого заряда.

Я промолчал и нацепил на нос очки с круглыми тёмными окулярами, давая понять, что зубоскалить не в настроении. Джимми и Билли кисло переглянулись и вернулись к игре в карты.

Сослуживцы могли сколь угодно скрывать нервозность за ёрничеством, но я-то прекрасно ощущал их растерянность. Да чего греха таить – испытывал её и сам. Слишком пугающими оказались фотоснимки с места преступления. Новый Вавилон – та ещё клоака, и всё же за два года службы в полиции метрополии сталкиваться со столь немотивированной и одновременно холодной и расчётливой жестокостью мне пока ещё не доводилось.

Железнодорожная дорога пошла в гору, вагон закачался из стороны в сторону, и глаза начали слипаться, но тут как на грех подошёл кондуктор.

– Детектив-констебль Орсо? – обратился он ко мне. – Инспектор Уайт просит вас присоединиться к нему.

До прибытия на место ничего дурного стрястись попросту не могло, и всё же сердце у меня так и ёкнуло. Подавив обречённый вздох, я взял фуражку и вслед за кондуктором отправился в вагон первого класса. Мимоходом бросил там взгляд на зеркальную панель и невольно поморщился.

Увы, красавцем меня было не назвать. Слишком высок и нескладен. Ситуацию исправил бы пошитый у хорошего портного костюм, а мундир не только дурно сидел, но ещё и топорщился сбоку из-за кобуры.

Ничего! До совершеннолетия оставалось всего три месяца, а там дорогому дядюшке волей-неволей придётся выделить мне положенную долю фамильного состояния.

Но тут же вспомнились многотысячные долги, и я горестно вздохнул. Всё изменится, да только вовсе не так быстро, как того бы хотелось.

Инспектор Роберт Уайт путешествовал в купе один. Он вольготно развалился на мягком сиденье и читал материалы уголовного дела. При моём появлении инспектор кинул папку на столик у окна и наморщил лоб.

– Мундир? – удивился он. – Леопольд, тебе как детективу-констеблю больше нет нужды носить форму!

– Привычка, – скованно улыбнулся я в ответ.

– Присаживайся! – указал Роберт Уайт на сидение напротив и предположил: – Хочешь, чтобы все видели, с кем имеют дело? Чувствуешь так себя уверенней?

Округлое лицо инспектора выглядело обманчиво мягким на вид, но ни мягким, ни наивным сиятельный Уайт не был. И поскольку растворённое в крови инспектора проклятие падших наделяло его уникальным талантом чувствовать ложь, я прибегнул к полуправде:

– В том числе.

Мне не хотелось говорить о стеснённость в средствах, а ведь именно по этой причине штатскому костюму я предпочёл полицейскую форму, которую мог чистить и чинить за казённый счёт.

Роберт Уайт прищурил бесцветно-серые глаза сиятельного и попросил:

– Будь добр, сними очки.

Я повиновался, но без всякой охоты.

В Ночь титановых ножей улицы Нового Вавилона были залиты кровью падших, она отравила одних и наделила невероятными способностями других. Мне от родителей достался не самый приятный талант воплощать в реальность чужие кошмары, и я чувствовал себя уверенней, пряча бесцветные глаза за тёмными стёклами очков.

– Почему ты стал полицейским, Лео? – поинтересовался вдруг инспектор.

– В Ньютон-Маркте неплохо платят, – ответил я, привычно прогоняя воспоминания об одной недоброй ночи, когда в наш фамильный особняк пришла смерть. Уцелеть тогда посчастливилось лишь мне и отцу. Следствие завершилось ничем, дело сдали в архив, и в глубине души я лелеял надежду, что, став полицейским, получу возможность сам во всём разобраться.

Роберт Уайт с недоверчивой улыбкой покачал головой и принялся набивать трубку пахучим персидским табаком.

– Уже ознакомился с материалами дела? – указал он на папку.

– Ознакомился, – подтвердил я, – и не понимаю, почему расследование поручили именно нам.

– А кому ещё? – фыркнул инспектор. – Местное отделение – три констебля и сержант, а дело чрезвычайное!

С этим было не поспорить. Бесследная пропажа трёх работников обогатительной фабрики и жестокое убийство охранника могли вызвать немалый резонанс даже в столице, что уж говорить о небольшом провинциальном посёлке!

И что раздражало больше всего – столь прискорбного развития событий помогла бы избежать элементарная проверка самого первого исчезновения. Но нет же! Пропажу землекопа списали на банальный несчастный случай, вроде падения в дробилку или емкость со щёлочью. Более того – обращения в полицию не последовало, даже когда несколько дней спустя во время ночной смены невесть куда запропастились сразу два кочегара. А отправка охранников на обход территории фабрики в тёмное время суток и вовсе закончилась тем, что утром не досчитались одного из них.

Полиция была поставлена в известность лишь после случайного обнаружения в соседней речушке тела пропавшего караульного, с пугающей методичностью изрезанного с ног до головы. Тогда делом и заинтересовался Ньютон-Маркт.

Перспектива розысков безумного мясника меня нисколько не радовала, а вот инспектор был грядущим расследованием изрядно воодушевлён. Он чиркнул спичкой о боковину столика, дождался, пока яркий и дымный фосфорный огонёк сменится ровным горением дерева и принялся раскуривать трубку.

– Лео, тебе не стать хорошим полицейским, пока не научишься доверять чутью и видеть возможности там, где остальные видят одну только обузу.

Я не удержался от скептической улыбки, тогда Роберт Уайт удручённо покачал головой, пыхнул трубкой и спросил:

– Скажи, куда мы едем?

– На обогатительную фабрику Мильнека.

– И ты не потрудился узнать, что там добывают?

– Не золото ведь, правильно?

– Золото? – хмыкнул инспектор. – Нет, не золото. Алюминий. Скажи, Лео, что делают из алюминия?

Тут уж я ответил без малейшей заминки:

– Корпуса дирижаблей.

– Точно! – подтвердил Уайт. – Это стратегический металл!

Я кивнул, признавая собственный просчёт. Именно армейские дирижабли позволяли войскам объединённых колоний Нового Света сдерживать натиск ацтеков, и только лишь наше превосходство в воздухе удерживало Великий Египет, Персию и Поднебесную от нападения из-за многочисленных территориальных претензий. К тому же алюминий наряду с титаном научились получать в чистом виде относительно недавно, поэтому малефики и потусторонние создания просто не умели противодействовать изделиям из них с помощью чар.

– Подозреваете диверсию? – задумался я. – Сбой поставок алюминия будет на руку египтянам, вот только шпионажем и вредительством занимаемся не мы, а Третий департамент.

Но Роберт Уайт отнёсся к моему предположению с нескрываемым скептицизмом.

– Этот прискорбный инцидент не способен сказаться на работе фабрики, а ненависть идейных луддитов направлена на механизмы, а не людей, – покачал он головой, выбил погасшую трубку в пепельницу и после этого задумчиво продолжил. – Если только пропавшие не увидели то, чего видеть были не должны…

Что такого мог увидеть простой охранник, раз его освежевали заживо?

Вспомнились кадры с места преступления; я решительно тряхнул головой, прогоняя прочь неприятные воспоминания, и спросил:

– С чего начнём?

– Главный инспектор приказал успокоить рабочих. В первую очередь организуем нормальное ночное патрулирование. Я встречусь с управляющим, на тебе осмотр места преступления…

Какое-то время мы обсуждали грядущее расследование, а потом инспектор вновь закурил и небрежно спросил:

– Как тебе зимний бал, Лео?

Внутри у меня всё дрогнуло, но виду я не подал и спокойно ответил:

– До сих пор под впечатлением.

– Это что! – рассмеялся инспектор. – Видел бы ты, какой салют устроили два года назад на пятидесятилетие Ночи титановых ножей! Падшим в аду тошно было!

Роберт Уайт пустился в воспоминания, а я кивал и поддакивал в нужных местах. За окном понемногу светлело, потом раздался длинный гудок, и поезд начал замедлять свой бег.

– Наша станция! – объявил инспектор. – Скажи остальным!

Я вернул очки на нос и поспешил в свой вагон.

На улице оказалось холодно и ветрено. Выпавший за ночь снег и не думал таять, на тротуаре посверкивали тронутые ледком лужи.

– Теперь ещё до фабрики ехать, – с тоской огляделся по сторонам Джимми, – задницу морозить…

Билли закинул в рот табачную жвачку и сплюнул под ноги жёлтую слюну.

– Смотри, ничего другого не отморозь. Будешь ходить – позвякивать! – усмехнулся констебль, но видно было, что уныние напарника передалось и ему.

Как, впрочем, разделяли его и мы с Рамоном. В Новом Вавилоне снег был явлением нечастым. На климате сказывалась близость побережья Атлантического океана, мокрые белые хлопья обычно таяли, едва касаясь земли.

Дьявол! От Атлантиды до Португалии рукой подать и Африка не так далеко, а в горах холод будто в Сибири!

– Позвякивать? – фыркнул Джимми. – Уж лучше пусть звякают, чем фабричный мясник их под корень отчекрыжит!

– Не беда, в Персию поедешь евнухом работать! – легко нашёлся с ответом Билли.

– Завязывайте, – попросил я шутников, выведенный из себя упоминанием прозвища, прилипшего к убийце с лёгкой руки газетчиков. – Без вас тошно…

В этот момент поезд покинул инспектор Уайт в сером плаще и котелке расцветкой ему под стать. В одной руке он нёс трость, в другой потёртый кожаный саквояж. Вслед за ним вышагивал нагруженный багажом носильщик.

– За мной! – отсалютовал нам тростью начальник и зашагал в обход здания железнодорожной станции.

Там у ограды нас поджидал полицейский броневик. И пусть железная коробка на четырёх мощных колёсах и с пулемётной башенкой на крыше особым комфортом не отличалась, мы поспешили забраться в него, укрываясь от студёного ветра.

Я с констеблями устроился на лавках в кузове; Роберт Уайт со всем удобством расположился рядом с водителем.

Пороховой движок хлопнул раз-другой, потом размеренно затрещал, и неповоротливая на вид махина резво выкатила на дорогу. Джимми и Билли очень быстро задремали, Рамон Миро принялся возиться со служебным фонарём, а я отвернулся к боковому окошку.

В глаза бросился тёмный снег, он был словно присыпан угольной пылью. Но долго ломать голову над этой загадкой не пришлось: вскоре дорога повернула и стали видны расползавшиеся на полнеба клубы чёрного дыма.

Сейчас ветер относил их от посёлка, хотя, судя по закопчённым с грязными потёками сажи стенам домов, так происходило далеко не всегда. Да и росшие на склонах деревья отличались жёлтой листвой, вялой и чахлой. Местами и вовсе чернели прорехи мёртвых кустов и маячили мачты засохших сосен.

Броневик взобрался на холм, и нам открылся вид на фабрику, которая напоминала город в миниатюре. Кирпичные корпуса цехов, узенькие улочки-проезды, злополучная котельная на отшибе. Сразу за ней начинались отвалы угля, дальше на пустыре откапывались котлованы новых зданий и маячил карьер. Многотонные агрегаты вгрызались там ковшами в породу и опорожняли их в паровые грузовики. Неповоротливые монстры дожидались окончания погрузки, разворачивались и медленно и неспешно ползли к фабрике.

И всюду – трубы, трубы, трубы. Они исторгали в воздух клубы чёрного дыма, а стоило только ветру поменять направление и подуть в нашу сторону, в горле запершило из-за сильного запаха химических реагентов.

Броневик заехал в посёлок и остановился перед полицейским участком. Мы выбрались размять ноги, и тотчас дрогнула земля, донёсся отзвук далёкого взрыва.

– Это что такое? – встревожился инспектор Уайт.

– На карьере рванули, – пояснил шофёр. – Каждый день громыхает, можно часы сверять.

Роберт Уайт кивнул и повернулся ко мне:

– Идём, Лео! Надо согласовать с местным сержантом графики ночных дежурств…

2

К вечеру потеплело, и снег повсеместно растаял, но ветер при этом заметно усилился, стал резким и порывистым. С запада шёл грозовой фронт, тёмное небо там то и дело прорезали яркие росчерки молний.

Мы с Рамоном стояли у входа в котельную, из которой позапрошлой ночью пропали кочегары, а немного поодаль топтался приданный нам фабричный охранник. Уже совсем стемнело, и парень с тощей цыплячьей шеей испуганно втягивал голову в плечи всякий раз, когда меж домов стремительными тенями проносились летучие мыши.

Меня это забавляло.

– И какой толк от этих ночных блужданий? – раздражённо проворчал Рамон, сплюнув под ноги. – Скажи, Лео, зачем мы здесь?

– Успокаиваем своим бравым видом рабочих, пока инспектор ведёт следствие. Разве непонятно?

– Ну если только так…

– Ладно, Рамон, – вздохнул я, – идём!

Констебль закинул на плечо ремень лупары, и мы зашагали по узкому проезду между цехами. Отблески далёких молний то и дело выхватывали из темноты странные и страшные фигуры, но стоило только посветить туда фонарём, и чудовища немедленно оборачивались печными трубами, столбами и бочками. А блуждающий огонёк в небе – всего лишь сигнальный фонарь трансатлантического дирижабля. Никакой мистики.

Время от времени навстречу попадались рабочие. Проехала телега с землекопами, вышел покурить из раскалённой преисподней сушильного цеха мастер, протопали к воротам освободившиеся после смены грузчики. Кто-то беспокойно озирался, кто-то шагал, втянув голову в плечи. Одни кивали нашему провожатому, другие молча отводили взгляд, и всякий раз я чувствовал страх.

То вязкий и тягучий, не отпускающий человека ни на миг, то яростно бьющийся подобно пульсации созревающего нарыва.

Страх – моя вотчина. Талант сиятельного позволял улавливать чужие фобии, вытягивать их и воплощать в жизнь. И в этом не было ровным счётом ничего приятного.

Проклятье! Я бы с радостью обменял свой дар на умение инспектора Уайта чувствовать ложь!

– Пустой крест, – привлёк моё внимание Рамон к грубому рисунку, сделанному чёрной краской на одной из стен. – Может, в деле замешаны анархо-христиане?

– Сомневаюсь, – покачал я головой. – Не их почерк.

За углом мигнул мощный фонарь, и я положил руку на кобуру, но это оказались местные констебли, которым поручили обход соседнего участка. Мы перекинулись парой слов, развернулись и отправились в обратный путь.

Я продрог и устал. Начал накрапывать мелкий дождь, порывы ветра бросали морось прямо в лицо. Вспышки молний сверкали всё ярче, гром зловещим эхом гулял меж фабричных корпусов.

– Не помешает погреться, – зевнул я, разминая озябшие пальцы на крыльце котельной.

– Погреешься тут… – проворчал крепыш, кивнув на фабричного охранника.

Я достал из кармана жестянку с леденцами, выбрал малиновый и предложил угоститься Рамону.

– Только зубы портить, – отказался тот. – Что здесь стряслось, как думаешь?

– Понятия не имею, – признался я и пригляделся к охраннику, который с тревогой поглядывал на небо, где во всполохах молний мелькали тени нетопырей.

Нервозность переполняла парня, а под ней скрывался страх, потаённый и неосознанный. Воплотить его в реальность оказалось на удивление просто: только потянулся талантом – и тотчас с неба на охранника спикировала летучая мышь. Парень взвизгнул, замахал руками и бросился наутёк. Он уже не увидел, как воплощённый в реальность моим воображением нетопырь рассыпался ворохом теней.

Исключительно запущенный случай чироптофобии…

– Развлекаешься? – вздохнул Рамон.

– С чего взял?

– У тебя глаза светятся.

Я зажмурился, помассировал веки и вновь взглянул на констебля.

– Так лучше?

– Порядок.

Неприятная ломота в висках и утихла; я распахнул дверь котельной и позвал за собой напарника:

– Идём.

Внутри оказалось темно и тепло, даже жарко. Гудели котлы и паропроводы, подрагивали стрелки манометров, в топках полыхало оранжевое пламя, а вспотевшие кочегары всё подкидывали и подкидывали в них уголь.

– Здесь всю ночь так оживлённо? – спросил я у мастера.

– Нет, констебль, – покачал тот головой. – Наша смена заканчивается через полчаса. На ночь останутся два человека.

– Осмотримся здесь, – объявил я, желая хоть немного согреться.

Мастер кивнул, и я позвал Рамона в тёмный коридор, под потолком которого тянулось несколько труб. Констебль включил фонарь, и яркий луч легко разогнал полумрак. Проверка подсобных помещений много времени не заняла, на задний двор с углём мы не пошли и вернулись обратно.

Мастер к этому времени уже скомандовал отбой; чумазые от угольной пыли кочегары побросали лопаты и тележки и отправились на проходную. Мы покинули котельную вслед за ними, но на улице лил дождь, и Рамон предложил переждать его в бытовке. Я отказываться не стал.

– Кто спит первым? – поинтересовался Рамон, с трудом сдерживая зевоту.

Я стянул плащ, убрал его сохнуть на вешалку и взглянул на наручный хронометр.

– Ложись. Полчаса спишь ты, полчаса я. Потом на обход.

– Отлично! – обрадовался констебль, поставил лупару в угол и улёгся на скамью. Минуты не прошло – он уже тихонько посапывал, забывшись во сне.

Я уселся за сбитый из толстых досок стол, но очень скоро начал клевать носом и поспешил подняться на ноги. Запер входную дверь котельной, затем проверил дежурных кочегаров и вернулся обратно, не желая надолго оставлять спящего напарника в одиночестве.

На стене бытовки неярко горел газовый рожок; в его неровном сиянии я достал торчавшую из кармана плаща газету и как обычно раскрыл её на второй странице. Чёрно-белая фотография под моим взглядом потеряла зернистость, начала наливаться красками и обретать объём. Сердце защемило, на глазах невольно выступили слёзы. Я провёл пальцем по снимку, воздух замерцал, готовясь соткаться в невыносимо-прекрасный образ любимой…

Кранк!

Непонятный скрежет разрушил транс; я встрепенулся и прислушался, но звук затерялся в гуле котельной, выделить его из сонма шумов не получилось.

Что-то уронили кочегары или порывом ветра распахнуло окно?

Я выглянул в коридор и крикнул:

– Всё в порядке?

Никто не отозвался, и я уже вернулся к столу, как вдруг уловил резкий всплеск чужого страха. Сердце дрогнуло, я выдернул из кобуры на поясе Рот-Штейр и, оттянув головку затвора, дослал патрон.

– Рамон! – позвал я констебля, не отрывая пистолета от дверного проёма.

– Да? – немедленно откликнулся крепыш, будто и не спал вовсе.

– Похоже, у нас проблемы…

Констебль в один миг очутился на ногах и подхватил приставленное к стене ружьё.

– Уверен?

– Нет, но надо проверить. Идём!

Рамон закинул лупару за спину и двинулся на выход с револьвером в одной руке и фонарём в другой. Яркий луч скользнул по коридору и разогнал темноту, констебль обернулся и сообщил:

– Чисто!

– Вижу, – откликнулся я, проверил входную дверь и мы двинулся дальше.

У топок кочегаров не оказалось, только торчали воткнутые в кучи угля лопаты. Наверняка прохвосты знали здесь немало укромных уголков, поэтому я предложил напарнику осмотреть угольный склад.

Рамон кивнул и направился к боковому проходу. Я двинулся следом, пригнулся, чтобы не зацепить макушкой протянувшуюся над головой трубу, и в тот же миг констебль крикнул:

– Стоять! Полиция!

Луч фонаря высветил тело на полу, на миг скакнул вбок, а когда вернулся обратно, оглушенного кочегара уже затащили за угол!

Рамон бросился в погоню, но выпрыгнувшая из бокового прохода тень врезалась в него и сбила с ног. Констебль кубарем покатился по полу, револьвер отлетел в одну сторону, фонарь в другую.

Тёмная фигура шагнула к Рамону, и я выстрелил незнакомцу в спину. Нападавший согнулся, но тут же стремительно распрямился и ринулся на меня!

Я выстрелил и от неожиданности промахнулся, попятился назад, но сразу взял себя в руки и открыл огонь, больше не допуская промахов.

Раз, другой, третий!

С каждым новым попаданием злоумышленник дёргался и замедлял шаг, но при этом оставался на ногах, словно был заговорён от пуль.

До крови закусив губу, я пересилил панику и продолжил стрелять в центр тёмной фигуры, двигавшейся ко мне с размеренностью голема.

Выстрел! Выстрел! Выстрел!

Всё без толку!

Неуязвимый злоумышленник ступил в луч света опрокинутого фонаря, и стала видна бледная, покрытая трупными пятнами кожа, безжизненные бельма глаз и торчащие из тела отростки корней.

Проклятье! Ходячего мертвеца медью и свинцом не остановить!

Я вскинул пистолет и две последних пули всадил в трубу над головой покойника. Хлопнуло, ударила тугая струя пара, в один миг воздух в коридоре стал жарким и влажным.

Ошпаренного покойника отбросило к противоположной стене, он попытался закрыться руками, и тотчас по ушам ударил грохот лупары. Угодившая в затылок пуля десятого калибра разметала тронутую разложением голову буквально на куски. Расплескалась вонючая жижа, мертвец рухнул на пол, дёрнулся раз-другой и затих.

– Лео, догоняй! – крикнул Рамон и скрылся за углом.

– Стой! – крикнул я, вставил в Рот-Штейр новую обойму, большим пальцем втолкнул патроны в неотъёмный магазин и выдернул опустевшую пластину. Затвор с сочным клацаньем встал на место, загнав верхний патрон в патронник.

Я нырнул в облако пара, подхватил валявшийся на полу фонарь и побежал дальше. В лицо повеяло холодным воздухом из взломанного и распахнутого настежь окна; мне без всякого труда удалось забраться на грязный подоконник и выпрыгнуть к Рамону, который вертел головой по сторонам, переводя лупару с одной подозрительной тени на другую.

– Свети! – потребовал констебль, упирая приклад в плечо.

Мощный луч полицейского фонаря прорезал темень ночи, скользнул по чёрным кучам угля, метнулся дальше и высветил приземистую фигуру, волочившую за собой оглушённого кочегара. Грохнул выстрел, выплеснулась длинным языком пламени дульная вспышка, и тотчас Рамон выстрелил вновь.

Мертвец пригнулся, бросил жертву и в несколько стремительных прыжков скрылся в темноте.

Преследовать его мы не стали.

3

Ищейки поджимали хвосты, скулили и никак не желали брать след.

И я не мог их за это винить.

Дьявол! Да мне и самому совершенно не хотелось участвовать в облаве!

Пусть солнце давно взошло, но слишком уж шустрыми для обычных ходячих мертвецов были вчерашние покойники. Неприятные сюрпризы они сумеют преподнести и при свете дня!

– Инспектор, – негромко обратился я к Роберту Уайту, – дело выходит за пределы нашей компетенции. Надо уведомить Третий департамент…

Начальник остро глянул в ответ и улыбнулся:

– Беспокоит нарушение процедур? Не волнуйся, Леопольд, я уже отправил телеграмму в Ньютон-Маркт.

– Но…

– Брось! – оборвал меня инспектор. – Ситуация не терпит отлагательств! Мы должны действовать незамедлительно!

Начальник фабричной охраны был с этим утверждением всецело согласен.

– Рабочие на грани бунта, – заявил он. – На ночную смену их не загнать даже под дулом пистолета.

Я бы мог сказать, что это не наши проблемы, но не стал.

Инспектор для себя всё решил, так какой смысл впустую сотрясать воздух и навлекать начальственный гнев?

Повезло ещё, что оглушённые кочегары отделались ушибами, а починка простреленного паропровода заняла у ремонтной бригады меньше получаса. Всё могло обернуться куда как хуже.

Инспектор Уайт дал отмашку сержанту местного отделения, и тот громогласно скомандовал:

– Рассыпаться цепью! Без команды не стрелять! Выступаем!

Всего в облаве принимало участие два десятка человек; наряду с полицейскими к поискам неупокоенного привлекли сотрудников фабричной охраны.

Котельная стояла на отшибе, сразу за огороженными дощатым забором угольными кучами начинался обширный пустырь. К откопанному там котловану протянулась разбитая дорога, среди отвалов замерла неподвижная громада парового экскаватора. Землекопы сегодня на работу не вышли.

– Здесь следы! – крикнул вдруг Джимми и вскинул над головой дробовик. – Инспектор, сюда!

Удиравший от котельной покойник бежал, не разбирая дороги, в грязи тут и там пестрели прихваченные утренним морозцем смазанные следы. Отпечатки босых ступней, перемежались отметинами ладоней, и было не разобрать, вскакивал беглец и снова падал или же сразу нёсся на четвереньках.

Следы привели к котловану; загонщики рассыпались по его краю, напряжённо вглядываясь в тени на дне. Внизу хватало неровностей и ям, и всё же незамеченным человек мог остаться, лишь полностью зарывшись в землю.

Инспектор Уайт в задумчивости прикусил мундштук курительной трубки, а потом обратил внимание на кучу грубо-отёсанных камней на склоне холма и спросил у начальника фабричной охраны:

– Что это?

Тот в ответ лишь развёл руками; на помощь пришёл сержант.

– Говорят, при падших здесь был монастырь, – сообщил он, наморщив лоб. – Заброшен уже с полвека. Кельи вырублены прямо в скале, вот вход и засыпали, чтобы мальчишки не лазили. Не ровен час завалит кого-нибудь.

– Очень интересно, – пробормотал инспектор. – Заброшенный монастырь, ну надо же…

У меня от этих слов по спине мурашки побежали.

– Инспектор, смотрите! – встрепенулся вдруг Рамон. – Там провал, нет?

И в самом деле, у противоположной стены котлована грунт обвалился и открыл узкую щель, тёмную и глубокую.

– Первым пропал землекоп, так? – прищёлкнул пальцами инспектор Уайт. – Все вниз!

По деревянным сходням мы спустились в котлован и настороженно обступили подозрительную щель. Рамон приблизился к ней, посветил фонарём и сразу попятился назад.

– Есть проход! – сообщил он.

Я мысленно выругался, снял с предохранителя «Цербер» и сунул его обратно в карман плаща. Стволами в этом образчике оружейного гения Теслы выступали закреплённые в съёмном блоке гильзы, поэтому о приличной кучности речи не шло, зато благодаря наличию электрического воспламенителя и алюминиевой оболочке пуль пистолет позволял поражать и малефиков, и выходцев из преисподней.

Не сами ведь по себе неупокоенные из могил выбрались…

– Леопольд! – ожидаемо окликнул меня Роберт Уайт.

– Да, инспектор?

– Идёшь первым. Рамон, прикрывай. Джимми, Билли, вы со мной!

Оспаривать приказ я не стал, вместо этого вытащил из кобуры Рот-Штейр, дослал патрон и принял у напарника электрический фонарь. Рамон снял с плеча лупару, упёр приклад в плечо и покрутил головой из стороны в сторону, разминая шею. На его скуластом лице не отразилось ни тени эмоции, но уверен – поручение инспектора понравилось ему ничуть не больше моего.

– Сержант! Вы с парнями за нами! – распорядился Уайт и дал отмашку. – Лео, вперед!

Страх ворохнулся в душе острыми лезвиями, но я пересилил подсознательное неприятие подвалов и протиснулся в узкую щель. Проход уходил прямиком вглубь горы, яркий луч фонаря осветил его на добрый десяток метров, и у меня немного отлегло от сердца. Неожиданного нападения опасаться не приходилось.

Рамон напряжённо сопел позади, лишь раз он остановился и предупредил пробиравшихся следом констеблей:

– Не наседайте!

Джимми и Билли в ответ нервно ругнулись, но наступать на пятки крепышу перестали, а потом проход расширился, из земли выросли каменные ступени, и мы начали подниматься по ним, медленно и настороженно.

– Прикрывай! – шепнул я Рамону, когда впереди возник тёмный провал и луч фонаря светлым пятном заметался по высокому куполообразному потолку.

Констебль передал моё предупреждение дальше, а я сделал несколько глубоких вдохов и ступил в просторное помещение, тёмное и пустое. Лишь у дальней стены возвышалось основание сломанного алтаря, да осыпался грудой камней проход к кельям.

Неупокоенного внутри не оказалось.

Я поводил фонарём, убедился в отсутствии опасности и сдвинулся, освобождая дорогу Рамону. Тот с лупарой наизготовку шагнул в другую от двери сторону, и к нам присоединились констебли и Роберт Уайт.

Лучи служебных фонарей заметались по стенам; инспектор встал в центре зала и разочарованно заявил:

– И это всё? А где же ваша тварь?!

Отзвуки его голоса гулко отдались под потолком; сверху посыпались тонкие струйки земли.

– Осторожней, инспектор! – встревожился Рамон.

Роберт Уайт ожёг констебля надменным взглядом, но разноса устраивать не стал и вместо этого распорядился:

– Обыщите здесь всё!

Я двинулся в обход постамента в центре зала, и тогда скользнувший по завалу луч высветил невысокий тёмный провал. Рухнувшая с потолка каменная плита встала там наискось и сдержала тяжесть навалившегося сверху грунта. Рядом валялись разбросанные во все стороны обломки, как если бы кто-то намеренно отгрёб их, освобождая лаз.

– Инспектор! – тихонько окликнул я начальника. – Здесь ход!

Роберт Уайт с довольным видом потёр ладони и скомандовал:

– Продолжаем движение!

Я опустился на корточки, посветил фонарём в чёрный провал, принюхался. В лицо повеяло свежим воздухом, мертвечиной не пахло. Где-то дальше точно имелся другой выход на поверхность.

– Быстрее, Лео! Быстрее! – поторопил меня Роберт Уайт. – Мы теряем время!

Поборов нерешительность, я улёгся на грязный пол и с фонарём в одной руке и пистолетом в другой заполз под плиту. Та была немногим шире метра, дальше от обвала ход уберегли сцепившиеся с ней камни.

Я прополз под плитой, а когда за ворот посыпалась струйка земляной пыли, зло прошипел уже двинувшемуся следом Рамону:

– Осторожней!

И тотчас подземелье дрогнуло от мощного взрыва. Завал над головой заходил ходуном, на голову полетел щебень, и я резким рывком выбросил себя из-под начавших оседать камней. Выскользнул, извернулся и потревоженный сотрясением грунт пришёл в движение, обломки заскрежетали и обрушились!

– Дьявол! – выдохнул я. – Дьявол! Дьявол! Дьявол!

Случись взрыв на карьере чуть раньше, меня бы попросту расплющило!

С той стороны каменной толщи послышался приглушённый стук; я перебрался к завалу и постучал рукоятью пистолета в ответ. Меня услышали, но и только.

Надежды на скорое освобождение питать не приходилось, я поднял фонарь, железный корпус которого уже заметно нагрелся, вытер с лица пот обшлагом плаща и отправился на поиски выхода.

Пятнадцать ступеней вверх – и потянулся длинный коридор с пустыми дверьми то ли келий, то ли подземных хранилищ. Настороженно принюхиваясь, я шёл и заглядывал во все комнаты подряд, не пропуская ни одной. Пальцы правой руки занемели на рукояти пистолета, сердце всякий раз испуганно ёкало, но кельи оказались пусты.

Грязь, пыль, голый камень стен. Никого.

А свежим воздухом, между тем, веяло всё сильнее.

Коридор, затем вырубленная в скале винтовая лестница, вновь коридор, на этот раз уже без боковых ответвлений, зато с сорванной с петель мощной дверью. Из-за неё тянуло сквозняком, но я сдержался и ускорять шаг не стал.

Тише. Тише. Тише.

Прыгал по стенам луч фонаря, беспрестанно следовал за ним ствол зажатого в руке пистолета, но неупокоенный как сквозь землю провалился. А потом впереди замаячило пятно дневного света, и от радости сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди.

Выход! Здесь всё же есть выход!

Я выключил раскалённый фонарь, подождал, пока привыкнут к тусклому освещению глаза, и двинулся к арке, которой заканчивался коридор. И чем ближе подступал к ней, тем сильнее ощущал некое подспудное беспокойство. Сиятельные чрезвычайно чувствительны к потустороннему, поэтому очень скоро у меня не осталось никаких сомнений, что впереди притаилась некая сверхъестественная сущность.

Неупокоенный? Совсем не уверен….

Я приблизился к арке, настороженно выглянул наружу и выдохнул беззвучное проклятие. Коридор закончился огромным каменным колодцем с отвесными стенами в полтора десятков метров высотой. Наверху, в невообразимой выси, расползались по небу клубы дыма из фабричных труб. В самом центре колодца росло узловатое дерево с множеством сухих сучьев и пожухлыми листьями, но оно не доставало до верха, да и выглядело весьма хрупким и ломким на вид. Попытка взобраться на него неминуемо обернулась бы падением. Нечего было и рассчитывать выбраться отсюда без альпинистского снаряжения.

С противоположной от входа стороны была обустроена небольшая заводь; вода переливалась через край ограждения и с плеском исчезала в прорубленном в полу отверстии. Оно-то меня и заинтересовало.

Я вновь включил фонарь и осветил тёмные углы, не заметил ничего подозрительного и по каменной лесенке начал спускаться на усыпанный палой листвой пол. И тут же откуда-то снизу высунулась мертвенно-бледная рука и дёрнула меня за лодыжку!

Не устояв на ногах, я кубарем скатился по ступеням, больно ударился о камни, но сразу перевернулся на спину и вскинул Рот-Штейр. Палец утопил спусковой крючок, в ответ колючим ознобом накатило присутствие потустороннего! Боёк звонко клацнул о капсюль, выстрела не прозвучало.

Дьявол!

Я сунул правую руку в карман к «Церберу», но прежде чем успел вытащить пистолет, выскочивший из-под лестницы неупокоенный с размаху врезал палкой по голове.

Звёзды. Боль. Тьма.

4

Очнулся от щелчка по носу. Разлепил глаза, и меня вновь шлёпнула крупная и мутная из-за сажи капля, теперь уже по щеке.

Лёгкий дождь шелестел о пожухлую листву с болезненно-красными прожилками, через крону проглядывало мрачное и задымлённое небо, а я лежал на спине под деревом и…

Лежал?! Я потянулся, дёрнулся, но не смог сдвинуться с места. За время беспамятства меня по рукам и ногам спеленали корни дерева, совсем как те, что пронизывали неупокоенного.

Сейчас мертвец стоял у лестницы и пытался пристроить на место слетевший при ударе с рукояти клинок друидского серпа, изогнутый и ржавый. Разбухшими пальцами справиться с этой работой никак не получалось, в итоге покойник откинул палку и двинулся ко мне с зажатым в руке лезвием.

И как-то сразу стало ясно, откуда взялись страшные раны на теле охранника. Но тот каким-то образом сумел удрать, пусть потом его и прикончила кровопотеря, а вот у меня такой трюк не выгорит. Если только…

Сунутые в карман плаща пальцы продолжали стискивать рукоять «Цербера», и это давало крохотный шанс выкрутиться. Когда покойник навалился сверху и принялся ржавым серпом кромсать плотную ткань плаща, я собрался с решимостью и лихорадочно задёргался из стороны в сторону. Острие прошлось по обвившим меня корням, дерево содрогнулось и на миг ослабило хватку.

Да!

Тотчас я выдернул руку, упёр пистолет под челюсть оседлавшего меня мертвеца и утопил гашетку. Сверкнула искра, электрический разряд превозмог магическую атмосферу этого места, и грохнул выстрел, а за ним ещё и ещё один.

Пули разнесли череп покойника, он выронил серп и безжизненно завалился на меня, но прежде чем удалось спихнуть с себя тяжёлое тело, пронзавшие его корни вдруг зашевелились и, разрывая мёртвую плоть, полезли наружу длинными белесыми червями.

Один миг – и меня вновь спеленали по рукам и ногам. Я забился, попытался вырваться, но безуспешно, лишь что-то захрустело под спиной.

Повернул голову и увидел, что палая листва скрывает множество мелких косточек, птичьих и крысиных, а немного дальше корни и вовсе опутали полуразложившийся труп человека.

У меня перехватило дыхание, и сразу в голове зазвучал обворожительный голосок:

– Расслабься! Расслабься и не волнуйся. Всё будет хорошо!

– К чёрту! – выдохнул я, чувствуя, как оплётшие меня корни шевелятся, пытаясь прорваться через плотную ткань, присосаться к жилам, напиться крови. Правая рука, где плащ был прорезан серпом, уже потеряла всякую чувствительность.

Дерево задрожало, послышался лёгкий треск, а потом узловатый ствол поплыл, обретая очертания женской фигуры. Грубая кора сменилась шёлком нежной кожи, загорелись притягательным огнём зелёные глаза, изогнулись в обещании восхитительного поцелуя тонкие губы. Ниже пояса дриада осталась частью дерева, не сумев до конца освободиться и завершить превращение в человека, но и так я отвёл взгляд, не в силах выносить сверхъестественную красоту склонившегося ко мне существа.

– Разве я не прекрасна? – спросила дриада.

– Сгинь адское отродье!

Листва над моей головой гневно зашумела.

– Это я зло?! – Нежный голосок обрёл силу. – Разве можно считать меня злом, лишь потому что хочу обрести свободу и покинуть это место? Люди прервали мой сон! Вы отравили воздух и воду! Ваша щелочь сушит корни, ваши кислотные дожди жгут листву! Если я останусь здесь, то умру! Ты готов обречь меня на верную гибель? Скажи, неужели тебе меня совсем не жаль?

Дриада могла выжать слезу из мытаря и разжалобить бессердечного ростовщика, но на кону стояло нечто большее, чем просто деньги, и я продолжил дёргаться, мешая корням свиться в смертоносный кокон.

– Мне нужна лишь малая толика силы, чтобы освободиться, и я чувствую её в тебе! Пойдём со мной! Взгляни, разве я не само совершенство? Разве может человек помыслить о чём-то большем?

О, да! Дриада была прекрасна! Столь прекрасна, что сердце заныло от нестерпимой боли. Желание обладать подобной красотой рвало его на куски, но я уже любил другую и не собирался предавать свою любовь. Просто не мог сделать этого. Даже ради спасения собственной жизни…

Корни опутывали всё сильнее, перелавливали тело и лишая возможности пошевелиться, первые отростки уже достигли шеи и заползали за воротник плаща.

– Ты будешь счастлив со мной, – прошептала дриада. – Я подарю тебе вечность! Вечность, полную любви и счастья!

Каждый новый вдох давался тяжелее прежнего, в голове шумело, в ушах нарастал звон, но далёкий раскат грома я всё же расслышал. Налетел порыв ветра, листва встревоженно зашелестела, и эта тревога, этот потаённый страх не укрылись от моего таланта.

– Мне жаль, – сказал я совершенно искренне, чувствуя, как набухает в уголке глаза слеза. – Мне так жаль тебя…

– И почему же? – прошелестел невыносимо-прекрасный голосок дриады.

– День за днём, год за годом быть прикованной к одному месту, слышать раскаты грома, видеть вспышки молнии… И не иметь возможности укрыться. Смотреть в небо и гадать, не ударит ли следующий разряд прямо в тебя… – выдал я на одном выдохе и сорвался на крик: – Это страшно!

По дереву пробежала дрожь, дриада замешкалась, не найдясь с ответом, да в ответе уже и не было нужды. Я дотянулся до чужого страха и напитал им свой талант сиятельного.

Небо над головой почернело, подул ветер, ливанул дождь, и тотчас реальность прочертил ослепительный росчерк молнии. С оглушительным грохотом разряд врезался в дерево и расщепил ствол надвое. Потустороннее присутствие исчезло, полностью выжженное небесным огнём, и запахло озоном, потянуло дымком и запахом горелой листвы.

В ушах невыносимо звенело, но головокружение не помешало разорвать корни, перевалиться набок и отползти подальше от обугленного обиталища дриады. Небо расчистилось, через дым фабричных труб вновь проглянул тусклый диск солнца.

Правая рука толком не шевелилась, огнём горел нанесённый серпом порез. Я поднял ладонь к лицу, с пальцев закапала кровь. Пришлось перетянуть плечо ремнём.

И сразу навалилась слабость. Я уселся на нижнюю ступень лестницы, откинулся на холодный камень, сделал несколько глубоких вдохов, прогоняя забытьё. Через звон в ушах почудились голоса и крики людей, но мне было не до них. Я вытащил из кармана смятую газету и развернул её на второй странице. Увы, снимок девушки, любовь к которой уберегла от искушения, оказался перепачкан кровью.

Тогда это не показалось мне дурным предзнаменованием.

Тогда не показалось, а потом стало уже слишком поздно…