Система Мэлли

Мириам Аллен ДеФорд Система Мэлли

— Далеко еще? — спросила она. — Мне нужно домой, я участвую в школьной телепередаче и просто выскользнула на минутку, чтобы купить вита-леденец. Я уже в кибернетике, а ведь мне только семь, — добавила она хвастливо.

Пришлось приложить усилие, чтобы голос прозвучал ровно.

— Да нет, осталось всего ничего, да и займет это у тебя пару минут. Моя малютка попросила сходить за тобой. А чтобы я не перепутал, она мне тебя описала.

Дитя смотрело с сомнением.

— Какой-то ты слишком молодой, чтобы иметь малютку. К тому же, я не знаю, кто она.

— Спускайся вниз, — я крепко держал ее за тощее плечо.

— По этим ступенькам? Мне не нравится...

Я быстро оглянулся вокруг; никого не видно. Толкнув ее через темный дверной проем, я закрыл дверь на засов.

— Ах, ты скваттер-нищеброд! — Закричала она в ужасе. — Ты не мог...

— Заткнись! — Я зажал ей ладонью рот и толкнул на груду тряпья, что служила мне постелью. Ее слабое сопротивление только возбудило меня еще больше. Я сорвал шорты с ее дрожащих бедер.

О, боже! Сейчас, сейчас, сейчас! Кровь капала на меня, щекоча.

Я как раз погружался в блаженную дрему, когда дитя все же сумело высвободить голову и закричать. Охваченный яростью, я схватил ее за тонкую шею и бил головой о цементный пол до тех пор, пока кровь и мозг не потекли из разбитого черепа.

Более не шевелясь, я позволил себе заснуть. Я так и не услышал ударов в дверь.

— Вон один! — сказал Рики, указывая вниз.

Я проследил глазами за его пальцем. Под каркасом движущегося тротуара свернулся калачиком темнокожий, неповоротливый торчок.

— Мы можем туда спуститься?

— Ну, он же смог, а он угашен каким-то адовым зельем, иначе он бы там не лежал.

Вокруг никого не было; время приближалось к полуночи, и люди были либо дома, либо все еще зависали в каких-нибудь шалманах. Мы часами бродили по улицам в поисках чего-нибудь, что помогло бы нам развеять скуку.

У нас получилось, и довольно легко. Эти штуки обычно под напряжением, но с опытом учишься избегать опасных мест.

Рики вытащил свой атомный фонарик. Это был старик — судя по виду, ему шла вторая сотня — и для мира его не существовало. Рики должен был бы рассмотреть его, когда мы сорвали с него одежду — мерзкие седые волосы на груди, все ребра видны, но пузо огромное, и иссохшая плоть там, где мы начали резать. Это было отвратительно: мы разметили его окончательно. Он мог нас видеть, поэтому я выдавил ему глаза. Затем я врезал ему ботинком по горлу, чтоб не болтал; мы обшарили его карманы — у него не так уж много оставалось после покупки всей той дряни, но мы прихватили его кредитные коды на случай, если сможем как-нибудь использовать их без риска быть пойманными — потом мы оставили его там и начали взбираться обратно.

Мы были уже на полпути, когда услышали где-то над нами гудение проклятого полицейского коптера.

— Да ты сдурела, — огрызнулся он в мою сторону. — Ты что себе думаешь — поженились мы по древнему обряду, и теперь у тебя надо мной власть появилась?

Я едва могла говорить из-за слез.

— Разве не заслуживаю я от тебя хоть какого-то уважения? — удалось мне сказать. — В конце-концов, я бросила других мужчин ради тебя.

— Не будь такой собственницей. Ты говоришь так, будто из Средневековья какого-нибудь выпала. Когда ты хочешь меня, и я хочу тебя — отлично. Все остальное время мы оба свободны. И потом, разве это не другие мужчины бросили тебя, а?

Это стало последней каплей. Я протянула руку за видеостену, где хранила старомодный лазерный пистолет, подаренный дедушкой мне когда-то в детстве, — он был по прежнему исправен, и я умела им пользоваться — тут-то он и получил свое. Пфт-пфт, прямо в его лживый рот.

Я не могла остановиться, пока заряд не кончился. Похоже, у меня сорвало крышу. Следующее, что я помню, это как мой первенец Джон открывает дверь отпечатком пальца, и вот они мы, оба лежим на полу, но жива из нас только я. Ох, будь проклят Джон со своей степенью по гуманистике и чувством гражданского долга!

Совершенно несовресправедливо! Это был всего лишь какой-то вонючий пришлец, а я просто немного повеселился. Сейчас же 2083 год, разве нет, и новые правила были введены два года назад, и пришлецы должны знать свое место и не лезть туда, где их не хотят видеть. У входа в парк был знак — «Только для людей», и все равно, проник и стоял себе рядом с кабинкой, где у меня было назначено свидание с Мартой. В лапе он сжимал ленту, так что, думаю, он был туристом, но им неплохо было бы узнавать, что тут к чему, прежде чем покупать билеты. Вообще их на Землю пускать нельзя, так я думаю.

Вместо того, чтобы убежать, он набрался наглости и заговорил со мной.

— Не могли бы вы мне сказать, — начал он этим своим идиотским хрипящим голоском с мерзким акцентом.

Я все равно пришел рано, и решил посмотреть, что будет дальше.

— Ага, могу тебе сказать, — передразнил я его. — Как минимум я могу тебе сказать, что как по мне, на твоих передних лапах многовато пальцев.

Он выглядел сбитым с толку, а я едва сдерживал смех. Я огляделся кругом — эти кабинки приватные, и вокруг никого не было, и мне видна была вся дорога до вертплощадки, и Марта пока не появилась. Я сунул руку под свой запахивающийся плащ и достал ножик, который ношу с собой для самозащиты.

— А еще я терпеть не могу хватательные хвосты, — добавил я. — Прям ненавижу их, но коллекционирую. Давай-ка свой сюда.

Я наклонился, схватил его за хвост и начал пилить у основания.

Тут он все же закричал и попытался сбежать, но я его быстро приструнил. Я хотел его просто немного напугать, но он меня разозлил. И от фиолетовой крови меня замутило, отчего я разозлился еще сильнее. Я был настороже, опасаясь, что он меня ударит, но черт меня возьми, если он попросту не хлопнулся в обморок. Блин, и не скажешь ведь никогда по этим пришлецам — насколько мне известно, это могла быть и самка.

Я допилил хвост и потряс им, высушивая кровь, и как раз собирался пырнуть его в ухо, да сбросить где-нибудь за кустами, когда услышал, как кто-то подходит. Я решил, что это Марта, а она всегда рада немного потешиться, и позвал ее:

— Эй, сладкая моя, смотри что за сувенир я для тебя припас!

Но это была не Марта. Это был один из тех слизких шпиков из Планетарно-Федерального.

Я вновь голоден. Я сильный, полный жизни человек; мне нужна настоящая еда. Неужто эти дураки думают, что я вечно буду жить на нейросинтетиках и разжовке? Когда я голоден, я должен есть.

И в этот раз мне повезло. Мое маленькое объявление всегда приводит их, но не всегда тех, кто мне нужен; в этом случае мне приходится отпускать их и ждать следующего. Как раз тот самый возраст — сочная и нежная, но не слишком молодая. У слишком молодых на костях совсем нет мяса.

Я методичен; я веду записи. Эта была Номером 78. И все это за четыре года, с тех пор как меня посетило вдохновение, и я вывесил объявление на публичной ленте. «Требуется: танцевальный партнер, мужчина или женщина, от 16 до 23 лет» Потому что потом, если они действительно танцоры, их мышцы становятся жесткими.

С двадцати четырех часовой рабочей неделей, каждый второй стажер по обслуживанию вычислительной техники увлекается каким-нибудь Культом Праздности, и есть у меня подозрение, что многие из них хотят стать профессиональными танцовщиками. Я не говорил, что был на трехмерках или сенсалайве, или в увеселительном заведении, но где еще мог я быть?

«Сколько тебе лет? Где училась? Как долго? Что умеешь? Я включу музыку, а ты мне покажешь»

Показывают они недолго — ровно столько, чтобы я успел их полностью рассмотреть. У меня самый настоящий офис, на 270-м этаже Скай-Хай-Райз, не больше, не меньше. Все очень респектабельно. Мое имя — или имя, которое я использую — на двери. «Шоу-Бизнес»

Тем, которые меня устраивают, я говорю: «Лады. Теперь мы отправимся в мой тренировочный зал, и посмотрим, как мы сработаемся»

Мы поднимается наверх и летим туда на коптере — но только в мое убежище. Иногда они начинают нервничать, но я их успокаиваю. Если не получается, я приземляюсь на ближайшей площадке и просто говорю: «Все вон, братишка, сестричка, смотря кто там в этот раз. Я не могу работать с тем, кто не испытывает ко мне доверия».

Дважды ко мне в офис приходили легавые по жалобе какого-то дурачка, но я все утряс. Я бы и думать о танцах не стал, если бы у меня не было соответствующих документов. Вы могли знать меня когда-то — я сам был профессионалом двадцать лет.

Те, кто исчезает, никогда никого не волнуют. Как правило, они никому не говорят, куда идут. А если сказали, то когда меня спрашивают, я просто говорю, что они не явились, и никто не может доказать обратного.

И вот Номер 78. Женского пола, девятнадцать лет, славная и пухленькая, но не успевшая еще нарастить избыточную мускулатуру.

После того, как оказываемся дома, дальше все просто.

— Надевая свою пачку, сестрица, и пойдем в тренировочный зал. Раздевалка вон там.

Раздевалка заполняется газом, стоит мне нажать кнопку. Все занимает около шести минут. Затем на мою особым образом оборудованную кухню. Одежду — в мусоросжигательную печь. Дробилка и растворитель для металла и стекла. Контактные линзы, драгоценности, деньги — все туда: я же не вор. И в печку, хорошенько промасленная и приправленная.

Примерно полчаса, так мне нравится. После обеда, во время уборки, дробилка позаботится также о зубах и костях (а однажды и о желчных камнях позаботилась, хотите верьте, хотите нет). Я выпиваю пару стаканчиков для обострения аппетита, и достаю свою вилку с ножом — натуральный антиквариат, дорого мне обошлись, из тех времен, когда люди ели настоящее мясо.

Жирное и дымящееся, поджаристое снаружи, истекающее соком. Мой желудок урчит в предвкушении удовольствия. Я делаю первый восхитительный укус.

А-а! Что, во имя всех... Что было с ней не так? Она, должно быть, состояла в одной из этих противоестественных молодежных банд любителей отравы! Жуткая боль пронзила меня изнутри. Я весь скорчился. Не помню, чтоб я кричал, но потом мне сказали, что меня было слышно аж на автостраде, и кто-то в конце-концов вломился и нашел меня.

Меня отвезли в больницу, где мне пришлось пересадить половину желудка.

И, конечно, ее они тоже нашли.

— Необычайно интересно, — сказал гость — криминалист из Африканского Союза. Они со смотрителем тюрьмы, сидя в кабинете смотрителя, смотрели на большом экране, как техники извлекают мозговые электроды и уводят, под защитой робоохраны, четверых мужчин и одну женщину — или в том последнем случае тоже была женщина? сложно сказать — оглушенных и едва переставляющих ноги, в кабинки для отдыха. — Вы хотите сказать, это делают ежедневно?

— Каждый божий день в течение их срока. Большинство из них здесь пожизненно.

— И это применяется ко всем заключенным? Или только к опасным уголовникам?

Смотритель рассмеялся.

— Даже к уголовниками — не ко всем, — ответил он. — Только к тем, которых мы называем Категория 1: человекоубийство, изнасилование, нанесение тяжких увечий. Вряд ли было бы целесообразно позволять профессиональному взломщику каждый день проживать его последнюю кражу — он просто отметил бы свои промахи и в следующий раз после освобождения сделал бы все лучше!

— Получается, это такое средство устрашения?

— Именно так, иначе мы бы этого не делали. У нас тут, в Меж-Американском Союзе, имеется норма, запрещающая «жестокие и нестандартные наказания». Данное больше не является нестандартным, и наш Верховный Суд, а также Апелляционный Суд Земных Регионов оба решили, что это не жестокость. Это терапия.

— Я имел в виду — средство устрашения для потенциальных преступников на свободе.

— Все, что я могу сказать — это то, что в учебной программе всех средних школ Союза имеется курс введения в пенологию, куда входит дюжина сеансов подобных демонстраций данной процедуры. У нас все очень открыто. У меня не раз брали интервью. К тому же, из двух тысяч заключенных в нашем учреждении, которое, кстати, среднего размера, эти пятеро — единственные в настоящее время, к кому эта процедура применяется. Уровень убийств у нас в Союзе снизился с самого высокого на Земле до самого низкого за те десять лет, что мы ее практикуем.

— Ах, да, конечно же мне это известно. Именно поэтому меня и направили разузнать побольше. Чтобы посмотреть, не будет ли это желательно и для нас тоже. Я так понимаю, что я всего лишь последний из ряда подобных посетителей.

— Это так. Восточно-Азиатский Союз рассматривает в данный момент такую возможность, да и некоторые другие Союзы надеются включить это вопрос в повестку дня.

— Но если говорить о средстве устрашения в другом смысле — как это влияет на самих людей? Что из этого получается? Конечно, я понимаю, что они не могут продолжать свои уголовные карьеры в настоящем, но как это влияет на их психику здесь и сейчас?

— Принцип, — сказал смотритель, — был описан Лахимом Мэлли, нашим выдающимся пенологом...

— Да-да, разумеется, одним из величайших.

— Мы так считаем, да. Изначальная идея возникла у него из довольно-таки мелкой и банальной частицы народной истории. В старые времена, когда еще существовали частные магазины, и людям платили зарплату за то, чтобы они там работали, в тех из них, которые торговали выпечкой и кондитерскими изделиями, и прочими подобными лакомствами, которые молодежь очень сильно жаждет, — а также, как мне кажется, в пивоварнях и винодельнях — существовал обычай позволять новым работникам есть и пить сколько влезет. Было установлено, что довольно быстро они пресыщались, а потом и вовсе вырабатывали отвращение к тому, чего еще недавно так сильно желали — что, конечно, сберегало немало денег в долгосрочной перспективе.

— Мэлли пришло на ум, что если жестокий преступник будет обязан постоянно переживать заново эпизод, приведший к его заключению — если, так сказать, фаршировать его им ежедневно — беспрестанные повторения будут иметь аналогичный эффект. С тех пор, как мы научились безболезненно активировать произвольную часть мозга с помощью подсоединения к определенным местам измерительных электродов, эксперимент стал вполне реален. Мы, здесь, в этой тюрьме, стали первыми, кто применил этот метод на практике.

— И он действительно действует на них подобным образом?

— Поначалу некоторые из наиболее порочных — этот серийный каннибал, которого вы видели, или совратитель малолетних, к примеру, — они даже наслаждались постоянным повторение своих преступлений. Менее испорченные испытывали страх и инстинктивно отшатывались от этих сцен с самого начала. Но даже самым худшим — те двое пока что только начинают отбывать свои сроки — постепенно становится скучно, потом они пресыщаются, и в конце-концов, со временем им становятся совершенно отвратительны их прежние порывы. Страшно мучаются угрызениями совести, некоторые из них; бывало, закоренелые преступники падали на колени и умоляли меня позволить им забыть. Но, конечно, я могу этого сделать.

— А после того, как они отбыли свои сроки? Я так полагаю, как и в нашем Союзе, у вас пожизненное заключение означает на самом деле не более пятнадцати лет.

— У нас около двенадцати, в среднем. Но некоторые из них — последний, к примеру, — всегда будут представлять опасность для общества. В общем и целом, они примиряются. Ведь, не считая этого ежедневного испытания, их жизни здесь вовсе не так плохи. Они живут в комфорте, у них есть все возможности для образования и отдыха; там, где это возможно, мы организовываем супружеские визиты, и многие из них приобретают полезные профессии точно так же, как если бы были на свободе.

— Но что же с теми, которых освобождают? Кто-нибудь из них возвращался к преступной деятельности? Бывают среди них рецидивисты?

Смотритель выглядел смущенным.

— Нет, никогда еще ни один человек, прошедший через систему Мэлли, сюда не возвращался, — неохотно сказал он. — По правде говоря, я думаю, что обязан рассказать вам об одном небольшом затруднении, которое существует в Системе.

— До сих пор у нас не было ни единого субъекта, которого можно было бы вернуть в общество по окончании его срока. Всех до одиного вместо этого приходится переводить в психиатрическую лечебницу.

Африканский криминалист молчал. Затем его взгляд стал блуждать по кабинету, в котором они находились. Впервые он обратил внимание на бронированные стены, безосколочное стекло и нацеленное на дверь электронное оружие, которое можно было активировать одним нажатием кнопки на столе у смотрителя.

Смотритель проследил за его взглядом и вспыхнул.

— Боюсь, я просто трус, — произнес он защищающимся тоном. — На самом деле субъекты содержатся под постоянным надзором, а у робоохраны приказ стрелять на поражение. Но я все вспоминаю опыт своего предшественника, когда они с Лахимом Мэлли...

— Естественно, мне известно, — сказал африканец, — что Мэлли внезапно умер во время посещения тюрьмы. Сердечный приступ, как я понимаю.

— Мой предшественник был несколько беспечен, — заметил смотритель с мрачной улыбкой. — Он полностью доверял Системе Мэлли, и даже не выставлял робоохрану для защиты техников, и не обыскивал субъектов на предмет заточек перед ежедневной рекапитуляцией. Тогда и субъектов было больше — в тот день как минимум четырнадцать. Так что, когда они все вместе, с уже подключенными электродами, одолели техников и рванули к этому кабинету...

— О, да, Мэлли умер от сердечного приступа. Также, как и мой предшественник. Прямо в сердце, в обоих случаях.