Ольга Чемерская Синеока, что делать?

Начало

Степан давно уже мечтал съездить на рыбалку. Как в старые времена, собраться всем вместе: братьям двоюродным, троюродным, (седьмая вода на киселе), дядьям с женами и детишками, старикам. Семья большая, родственников жуть сколько. Иногда это прямо скажем – напрягает. А иногда душа так ноет, так тоскует по всем, что мочи нет! Чатились с мужиками на эту тему почти ежедневно. Но всё мимо. Дела у всех, дела… А недавно сеструха его, Васька, Василиса, значит, вышла замуж, и батя приказал срочно вводить зятя в семью. Приобщать, стало быть, родственничка к семейным традициям.

– Рыбалка в нашей семейной банде – дело серьёзное. Служит для консолидации и укрепления семейных ценностей. У нас на рыбалку все обязаны ходить, если есть решение семейного совета, то дядья, зятья, братья, их жены и чада все обязаны быть как штык! Не боись! Вольёшься, как по маслу! – убеждал Степан Аркадия.

– Я на рыбалке так-то ни разу не был. И желания особого не испытываю, – ломался зятёк.

– Ты что в самом деле? Сказано же – как штык! Не был? Так получишь новый опыт. Ещё и понравится, глядишь, – хлопнул его по спине Степан.

– Знаю по слухам, что ваши жены от этой рыбалки не в восторге.

– Чьи? Моя так очень.

– Ты разве не холостяк?

– Моя воображаемая. Я свободолюбивый, потому и холостяк.

Семейные узы есть семейные узы. Собрались и поехали.

Было у Боровковых секретное место для рыбалки. О нём мало кто знал: чудное лесное озеро в окружении соснового бора, уходящего макушками в небо. Водичка в озере чистейшая, дно песочком белым покрыто, бережок пологий, с пляжиком – отдых получался просто исключительный.

Погода радовала приятным теплом, нежная июньская зелень тешила взгляд, травы наливались цветом и источали терпкий пряный аромат. В синем небе над озером резвились стайки мелких птиц. Кузнечики трещали наперебой… Благодать земная!

Поставили палатки, соорудили костерок, вскипятили чайник. Искупались в небольшом, прозрачном, как слеза монашки, озерке, да вокруг костерка уселись ужин готовить, похлёбку да кашу, как полагается, из топора и все такое. За суетой быстро вечер наступил. Глазом моргнуть не успели.

– А как слажено работают. Загляденье! – Степан, развалившись на надувном матраце, смотрел и нарадоваться не мог, вдыхая подкопченный аромат «топора» и глотая холостяцкие слюнки. Настоящую домашнюю похлёбку ему доводилось есть редко. Чаще сухомяткой перебивался.

– Степан! А ты чего халявишь? Иди хоть червей накопай, что ли? Я тебе свой прикорм не дам. Или вон лук покроши.

Лук крошить не улыбалось, и Степан, размякший на тёплом солнышке, решил прогуляться в прохладном тенистом лесу. Копать червей он тоже был морально не готов:

– Ну его! Дядька больше грозится, а потом всё равно разрешит руку запустить в свою жестянку. Но сделать вид, что я трудолюбивый семейный муравей нужно.

Посмеиваясь Степан поднялся, переваливаясь с боку на бок, как медведь после долгой зимовки и, выискивая газами тропку и тихонечко насвистывая, шагнул в лес.

– Благодать! Птички поют, цветочки цветут… – зевнул он и вдох получился затяжной, как прыжок с парашютом… Степан даже закашлялся. Кто-кто, а он понимал толк в отдыхе, получая истинное наслаждение от природы.

В кустах что-то мелькнуло, и редкие кроны молодых осин, вздрогнув, затрепыхались многочисленными монетками буроватых листьев. Степан оглянулся: никого. И только, тоненьким колокольчиком зазвенел, отдаваясь эхом по округе, весёлый девичий смех. По коже Степана побежали мурашки, быстро покрывая от макушки до пят. В памяти мелькнули эпизоды самых жутких фильмов ужасов, что довелось когда-то посмотреть.

Снова шорох травы позади. Он, заплетаясь в папоротнике, быстро повернулся на девяносто градусов, потом на сто восемьдесят. И снова никого. Только песня. Зазвучала так близко, словно транслировалась напрямую в голову…

Мы завьём венки

Мы на все святки́…

Мы на все святки

На все празднички…

Степана бросило в жар. В голове будто частокол вырос, мыслям сквозь него не пробиться! Завертелся по сторонам запаниковал: кто? где? куда бежать? куда идти? Побежал сквозь чащобу, не разбирая дороги, под тихое и протяжное:

Мы завьём венки

На все празднички…

На Духовные,

На Духовные…

На венковые.

Сколько времени прошло? Наверное, самую малость. Никто Степана не хватился, и когда он выбежал на поляну с дикими от страха глазами, родичи только молча подвинулись, освобождая ему место у костра. Похлёбка да каша как раз подошли, и семья устроилась поудобнее бок о бок. Животы набивать, а потом под гитару лясы точить, прихлёбывая кто чаёк, а кто и что покрепче, топором закусывая. Как обычай требовал. Затем, собственно, все и собрались. Степан, немного придя в себя, взял в руки гитару и, дергая струны, затянул песню про любовь, известную ещё со студенческих времен. Чувственную, хватающую за душу, про юношеские порывы и мечты…

Аркадий, зятёк новоиспеченный, глядя на него, решил, что у парня явно какая-то печальная история «за спиной». Так проникновенно звучали слова, брови поднимались, выстраиваясь домиком, а глаза во всполохах костра покрывались блестящей влагой.

Как только женщины разбрелись по палаткам детей спать укладывать, разговоры среди мужиков пошли соответствующие: о бабах. Степан сразу вспомнил свою бывшую. Это с ней он пересмотрел столько ужастиков, что до сих пор иногда вздрагивал по ночам. Расставались тоже под звуки хоррора. Попкорн не поделили. И вообще поводов было и без того. Взять хотя бы дружков её – готов. Ну зачем ему всё это?

Рыбалку запланировали на утро.

– Всё, мужики, давай спатеньки! Иначе самый лов пропустим. Подъём в четыре, – строго сказал отец. А отца слушаться нужно.

Туман на заре стоял густой и тёплый, как парное молоко. Видно было только ноги. Туман клубился над озером, расстилаясь над водой. «Значит, жара днём будет», – вспомнил примету Степан. Сверчки трещали, а поплавки с гулким эхом булькали, опускаясь и всплывая. Вот только рыба не цеплялась. Дёрнешь удочку, а на крючке ничего!

Мужики стояли вдоль берега поодаль друг от друга так, что едва можно было различить соседа в тумане. Крайним, у зарослей камыша пристроился Стёпка. Эдакий увалень. Белобрысый, румяный, пышный, но не толстый – настоящий русский богатырь. Бог не обидел.

В небе бледным пятном висел призрак полной луны. Невыспавшийся Степан клевал носом. Когда голова падала на грудь в дрёме, он походил на младенца, которому мамка спать раньше времени не даёт: растерянным и томным. Решил воткнуть удочку в берег и искупаться в озере, скинуть болезненную дремоту. Снял рубаху, сапоги, штаны и по скользкому местами глинистому берегу медленно спустился в воду. Водичка освежала. Была чуть прохладнее воздуха. Но только чуть.

Степан оттолкнулся от дна и поплыл. Озеро напоминало по форме надкушенный бублик. Бублик наоборот. Берега скрывал камыш, росший почти на всём протяжении внешней стороны бублика, а в центре на полуострове расположились старые кряжистые ивы. Густые их кроны полоскали в водах озера свои длинные затейливые шевелюры, напоминающие волосы русалок с вплетенными в них водорослями и цветами. Они красиво отражались в воде, сверкающей в редких лучах восходящего солнца, иногда прорывающихся сквозь полотно тумана. Туманная взвесь при этом тоже слегка поблескивала.

– Ух ты! Волшебство, да и только, – шепнул Степан, и получилось что-то типа: буль-буль, буль. Вода чуть не хлынула в рот. Он поплыл дальше и вдруг увидел впереди изящную головку девушки. Её белокурые волосы веером распластались по воде, вздрагивая в такт движениям. Она плыла метрах в десяти от Степана, плавно раздвигая воду руками.

Вскоре незнакомка повернула к берегу, и он увидел её чудесный профиль. Медленно поднимаясь из воды, волнующе обнажалось белое гибкое тело. Девушка слегка повернула голову и хитро посмотрела на Степана. Её губы зашевелились:

«Мы завьём венки… мы на все святки́… мы на все святки».

Звук также как накануне не лился в уши, а возникал где-то в извилинах его мозга… и повторялся… повторялся.

Степан смотрел как заворожённый и даже грести перестал, взглядом ловя слова, слетающие с её полных розовых губ. Он занырнул, чтоб сбросить морок, а когда вынырнул, услышал, как она тихо засмеялась звонким задорным голоском, накидывая поверх нагого тела длинный полупрозрачный наряд, словно сшитый из тумана.

– Степан, пойдём… Степан! Пошли со мной… идём… не отставай, – толи говорила, толи телепатически транслировала она, бросая на парня взгляды, один призывнее другого.

И Степан, как послушный щенок, вышел на берег и, осторожно ступая босыми ногами, последовал за ней. Она шла, временами оборачиваясь, лукаво поглядывая и одаривая завораживающей, соблазнительной улыбкой. Словно играя. Волосы серебристым водопадом спускались с плеч, подсвечиваемые таинственным светом блуждающих огней, мерцающих в воздухе тут и там. Всё расплывалось перед глазами у Стёпы, только она оставалась чётким ориентиром в окружающем его волшебстве.

«Приворожила, ведьма проклятая», – вертелось у Степана в голове. При этом всё существо его трепетало от одного лишь брошенного красавицей взгляда.

Они вышли на небольшую поляну, и незнакомка, наконец, подошла непозволительно близко, взяв Степана за руку.

– Здесь мой дом… Иди за мной… Стёпушка…

Приподняв одну из прядей плакучей ивы, она провела его в слабоосвещённый грот. Грот плавно переходил в мерцающую золотистыми отблесками пещеру, из которой расходились в разные стороны коридоры, соединяющие её с чередой других залов. С потолков свисали тонкие занавеси, кристаллы светильников маячили в нишах. Незнакомка, как центр мироздания, вырисовывалась чётко. Остальной мир вибрировал, плыл мутным отражением в воде…

«Фея? Неужто фея?»

Фея, это волшебное создание продолжала держать его за руку и вести всё дальше сквозь извилистую анфиладу залов. За каждым поворотом его встречали восторженные лукавые взгляды. Девушки хихикали, глядя на него, и смущенно прятались за полупрозрачными занавесями. Наконец его чаровница остановилась. Он понял, что находится в спальне с большой круглой кроватью посередине. Одним движением руки прекрасная незнакомка толкнула его на ложе, и Степан провалился в мягкую, словно облако, перину.

Щурясь, Стёпа посмотрел на свою коварную обольстительницу.

В комнату караваном потянулись девушки с блюдами, полными фруктов, ягод, припудренных сладких десертов, напитков. Степана, как важную вип-персону, или младенца несмышлёного, кормили с рук, поили, а насытив, внезапно исчезли. Осталась лишь она – его чаровница.

Голова клонилась ко сну.

«Спать нельзя. Нет. Не спи, Стёпка! Всё это колдовство, и фея в любой момент может превратиться в безобразную ведьму. Как пить дать!» – бродили в его голове беспорядочные мысли.

Фея смотрела улыбаясь. Видно, её забавляла эта неистовая борьба. Степан моргнул, и вот синие глаза совсем близко. Руки скользнули по бедрам. Степан напрягся. Обычно инициативной стороной был он…

Время текло медленно, нега, словно мёд, разливалась по телу, а фея всё не отпускала. Он впадал в небытие, просыпался и снова растворялся в неге. Иногда сознание прояснялось, и молодой человек, набравшись духу, поднимался, решаясь сбежать. Плутал анфиладами комнат в поисках выхода, но снова оказывался в спальне с круглой кроватью.

– Разве здесь ты ни в раю? – слышался в голове голос синеокой красавицы. – Что ещё для счастья надо?

– Свободы… Я воли своей не чувствую…

Озёрная фея только смеялась на это, продолжая манить, вставая на пути к свободе. Опьяненный, пошатываясь, он шёл на звуки её чарующего голоса не в силах сопротивляться.

– Отпусти меня. Отпусти! Чувствую, изведёшь ты меня. Выпьешь до дна и выкинешь, как ненужную игрушку на болото… Отпусти.

– Хитрый ты, Степан. Сам же пришёл. А теперь отпусти.

– Отпусти. Позабавилась и хватит. Сил моих нет.

– Хорошо. В шахматы играть со мной будешь? Обыграешь – отпущу.

– В шахматы? А что, думаешь, не сумею? Играем!


Несколько раз Стёпан был близок к тому, чтобы поставить мат. Но фея невероятным образом выигрывала. И снова вела на ложе.

Так за игрой прошло ещё несколько дней. По крайней мере, так казалось Степану. Словно здесь в бессмысленном, но приятном препровождении пролетают дни его жизни, недели, а может, даже месяцы.

Вскрылась тайна шахматного мастерства феи совершенно случайно. Он заметил, что шахматы перемещались по доске, сами меняя положение. Почему Степан раньше этого не замечал, понятно: в голове по-прежнему стоял туман. Почему заметил сейчас? Может, чары феи ослабли? Может, отвлеклась она и не успела затуманить его разум? Только открытие это Степана сильно взбудоражило:

– Нет уж! – подскочил Степан. – Ты обманываешь меня, колдовка!

– Поймал? – засмеялась она весело. – Каюсь! Поймал ты меня, Стёпушка. Не думала, что так глупо получится. Ладно, отпускаю тебя. Иди.

Степан встал и пошёл, качаясь на ходу. Долго он бродил из залы в залу, где смешливые феи, хихикая, наблюдали за его бесконечным блужданием. И тут услышал издалека гулкое:

– Степан! Степан!.. Отзовись. Ау! Где ты! Стёпка!

Степан ухватился за голос, как за тонкую нить Ариадны, пошёл, и вскоре оказался на поляне перед пещерой. Сил уже не оставалось, сон сморил, и он, упав лицом в ароматную землянику, уснул.

В сознание парень пришёл только через три дня. Вокруг, плотным кольцом сгрудившись, стояли родственники.

– Наконец-то! Мы тебя сутки искали.

– Ты слышишь меня? Что-нибудь слышишь?

– Ну, ты дал… – эхом разносилось по больничной палате. А Степан смотрел на них и улыбался. Он решил никому ничего не рассказывать. «Блуждающие огни, вот и всё! Заблудился». Всё равно никто ему не поверит.

Прошел почти год. Степану начало казаться, что все произошедшее с ним прошлым летом было сном, мороком, бредом сумасшедшего. Но однажды ранним апрельским утром, в его дверь позвонили.

– Иду! Иду! Сейчас. Открываю, – кричал он, по дороге натягивая штаны. Повернул ключ и распахнул настежь дверь. Никого. Лишь на пороге стояла корзинка, а в ней лежал крохотный пузатый младенец.

– Что… что происходит?

Стёпа внёс корзинку с младенцем в дом и заметил в детских пеленках записку. На ней витиеватым красивым почерком зелёными чернилами было написано:

«Это твой сын, Степан. Твоя плоть и кровь. Плод нашей любви. Назови его Лавром. Лавруша – звучит мило, поверь. Девочку я оставила себе. Всё по справедливости. Для мальчиков место в миру.

Твоя фея».

Загрузка...