Шумен

К теме самостоятельности

Что получится, если ты семнадцатилетний парень и твои родители однажды утром сообщают о своем намерении отправиться в отпуск – вроде их медового месяца «двадцать лет спустя»? Отлично, слегка удивленно отвечаешь ты, и только целую минуту спустя до твоих извилин доходит главный смысл сказанного: да ведь эта старая влюбленная парочка собирается смотаться, черт побери, вдвоем! Сечешь?

Ну, наверняка, если не полный даун.

Ребята, да это же просто ГЕНИАЛЬНО! – потрясенно восклицаешь ты, мысленно уже прикидывая, какие грандиозные возможности открываются впереди. И одновременно начинаешь мучаться догадками, сколько бабок окажется в твоем полном распоряжении. Видно, эти раздумия отражаются на твоей физиономии, поскольку старики замолкают и, скорее всего, мама спрашивает, все ли в порядке – не слишком ли тебя расстроило это известие, и тут же спешит добавить, что их отлучка продлится недолго – примерно две-три недели, но если ты против…

О нет, нет! – почти кричишь ты с миной бесконечного самопожертвования и торопишься где-нибудь укрыться с расползающейся против воли глуповато-счастливой ухмылкой: и кто только заявляет, что Бога нет на свете! Но теперь-то ты точно знаешь, что все это происки гнусных еретиков.

А через два дня апостол Петр лично является к тебе, чтобы вручить ключи от Рая.

Первые мгновения воли с тобой спешат разделить ближайшие друзья и, конечно, лучшая подружка. Еще не успев вкусить всех благ, предлагаемых тебе этой двуличной шлюхой, имя которой Свобода, ты уже где-то в глубине души начинаешь подозревать, что будешь вспоминать об этом времени даже спустя годы.

Холодильник стараниями матушки выглядит неистощимым на несколько лет вперед, а деньги, оставленные отцом – целым состоянием, которое тебе не промотать до старости; пиво течет рекой… и, Бог мой, ты наконец чувствуешь себя Человеком, впервые в жизни получив возможность узнать как это: смотреть телевизор с задранными ногами и сигаретой между пальцев. Но главное, тебе глубоко плевать на ту кучу занудливых мелочей, которыми старики обычно обременяют все твое существование, – а что такое самостоятельность, как не возможность самому расставлять приоритеты в мелочах. Но твой Рай не вечен (как бы ты не веселился, что-то так и не дает тебе забыть до конца, что день Х близится), и поэтому торопишься насладиться сполна.

Тогда ты еще не в курсе, что узнал лишь половину правды о своем новом положении: ты только прочитал яркую вывеску, но еще не успел заглянуть за угол и увидеть, что скрывается за ней.

Начиная с пятого или шестого дня, жизнь несколько успокаивается, украдкой являются первые признаки пресыщения и легкая скука – тебя уже не так тянет шляться где-нибудь до утра, а сигаретный пепел и пивные банки, раскиданные повсюду медленным стихийным бедствием (одну находишь в пододеяльнике), уже откровенно раздражают. На седьмой обнаруживается, что неистощимый холодильник предательски опустошился – прямо пропорционально растущему Эвересту грязной посуды у кухонной раковины; что пол в ванной укрыт мозаичным ковром дурно пахнущих носок… короче, начинаешь замечать разные нехорошие вещи, о которых, похоже, тебя забыли предупредить. И худшая из них состоит в том, что от недавнего капитала, оставленного родителями, в кармане прощально звенит жалкая горстка мелочи (а до возвращения стариков еще целая вечность – дней десять или около того). Черт, ну откуда тебе было знать, ведь ты не привык тратить столько!

Вот тут и наступает жестокое похмелье от первой недели свободы, и ты растерянно глядишь вслед виляющей костлявым задом шлюхе, оставившей тебя в дураках.

Еще до того, как семнадцатилетний Макс Ковальский окончательно убедился в своей неспособности к ведению домашнего хозяйства, объявление для желающих улучшить память уже висело на фонарном столбе у детской площадки – тот самый клочок бумаги, который оказался первым шагом на его пути – в кошмар куда худший, чем он мог себе вообразить. В кошмар, из которого не существует выхода.