Шахматный пасьянс

Все люди рождаются в одинаковых рубашках, и будь то бедняк или король. Бывали, однако же, мыслители, которые полагали, что при определенных обстоятельствах не у всех могут быть одинаковые рубашки. Возможно, мысли иных гениев, опередивших время, заплывали и дальше — может ли быть жизнь в иных колодах? какой рисунок на чужих картах, если они существуют? каковы законы их бытия? Но никто не мог и никогда бы, пожалуй, не смог, даже в теоретических умозаключениях, представить себе разум, мыслящих совершенно иными категориями, поистине отличающийся от человеческого — ибо все стремления и усилия природы завершаются человеком; к нему они стремятся, в него впадают, как в океан, и человек же есть мера всех вещей.

Впрочем, иные не только не могли вообразить подобный чуждый всему человеческому разум, но и не в силах были поверить, что возможна жизнь и в другой колоде.

Некоторые даже не верили в само существование иных колод.

Король Бубен мало отличался о иных обывателей. Однако случилось так, что Бубновому Королю выпало однажды увидеть необозримое, ибо пронзило его десница Мироздания и вознесла ввысь, откуда он ясно видеть мог видеть то, чего никто бы не помыслил и в самых смелых мечтах. Будучи занесен в горние выси волею рока, а точнее — хулигана Васюковича, который и пришпилил над карту над столом, записав на ней мобильный подружки — так вот, буду вознесен над столешницей, где были раскиданы карты, Бубновый Король смог обозревать окрестности, где и увидел Её — совершенно не похожую на всех четырёх виденных ранее дам Королеву.

Да-да, вот именно — то были дамы, а эта — Королевой.

Она была восхитительна.

Более всего поразило Короля, привыкшего возноить верхнюю половину и стыдиться нижней, телосложение Королевы. Король Бубен был поражен, насколько в этой Чёрной леди все было гармонично, и насколько едина она была в своей духовной и страстной половине.

В восторге он попытался рассказать о необычном видении остальным, за что поплатился репутаций. Ибо об иных мирах, конечно, можно рассуждать теоретически, но видеть их можно только в одном случае — и этот случай весьма прискорбен.

То, что Бубновый Король был столь неосторожен, что поведал о своих видениях окружающим, извиняет то, что в момент духовного взлёта он ощутил небывалое чувство эйфории и невесомости, а мозг ему будто пронзила молния — это Васюкович-младший пришпиливал карту кнопкой. Всё это вкупе вознесло Короля до необозримых высот духа.

И от высот закружилась голова.

Он попытался нести в массы проповедь о мирах, которые не только не вложены в колоду, но и вообще столь невероятны, что непостижимы для понимания. Сначала его слушали с некоторым интересом, а некоторые чувствительные дамы почти прониклись этой философической горячкой, и были готовы последовать за пророком в мир иной. Однако же большинство слушало бред поэта с легким интересом, поскольку нёс он нечто совершенно невнятное, ибо говорил даже не о чужих колодах, как иные фантазёры, а о каких-то параллельных, нелогичных и сюрреалистических мирах.

Нёс, в общем, сякую чушь: например, что мир может быть не чёрно-красный, а чёрно-белый. Червы и бубны обиделись и рекомендовали королю-философу спуститься на грешную столешницу. Особенно же ему рекомендовали забыть об извращённых болезненных видениях странных женских фигур, поскольку природа человека, как известно, двойственна: и грех было бы думать, что верхняя половина не тождественна нижней.

Однако же наиболее разумные и милосердные вполне резонно полагали, что сам по себе Бубновый Король хоть и дурак, но мирный, а его бредовые сентенции — результат повреждения головы, и это было вполне, признаем, верно, поскольку рок осчастливил безумца кнопкой в бошку.

Тем не менее Король Бубен по прежнему исследовал сокровенное, и невозможно было убедить его, что всё, что он видит — всего лишь плод его больного воображения.

Ибо, как гласят услышанные мудрецами от богов, играющих человеческими судьбами высказывания, записанные на манжетах рубашек, чудесное зрелище являет собой непоколебимая вера христианина, у которого на руках четыре туза.

Чёрная Королева жила не в другой колоде. Где она жила — как объяснить? Но если бы мы могли выразить это словами, то сказали бы, что жила она «в другом мире», поскольку физическая картина Учёных Пешек оперировала только иными шахматными досками, на которых оптимисты располагали чуждые, но разумные фигуры, а пессимисты полагали эти доски безжизненными — ибо Чёрная Королева со своим народом жила на шахматной тверди из матового стекла, а какая жизнь возможна на доске из дерева или, скажем, пластмассы?

Фигуры были стеклянные — настоящее произведение искусства. Их грани в иные времена до краёв переполняли душевные веления и высокоморальные запросы, а в иные эпохи в сосудах стеклянных тел царила полнейшая бездуховность.

С течением времени раскрывались им некоторые тайны мироздания. Так, однажды на место трагически разбившегося и сгинувшего слона был дланью Высшего Разума поставлен деревянный офицер — потрескавшийся и бывалый. Он утверждал, что существуют иные доски, на которых живут фигуры из другого теста, но не все этому верили, поскольку иных доказательств, кроме общей дубовости пришельца, не было — а это могло быть, к примеру, результатом случайно мутации и ухудшающейся экологии.

Пришелец, однако же, быстро выучил местный язык и даже завязал шашни с Белой Королевой. Он, как утверждал, был тёртый калач и заядлый путешественник между мирами. Затаив дыхание, любопытные слушали о металлических, костяных, пластмассовых фигурах и исторических партиях, сыгранных на чужих, неведомых, далёких досках. И даже Чёрная Королева, оставив на время дела, прислушивалась к этим байкам.

К сожалению, вскоре офицер сгинул без вести — возможно, отправился дальше путешествовать меж мирами, а на его место прибыл пластмассовый слон, ужасно уродливый, и при этом хвастающийся, что таких, как он, миллионы — он де, сам лично видела целый ряд досок, уходящий в бесконечность, заполненный одинаковыми фигурами…

То, что он говорил, стеклянными, эксклюзивными шахматами было возмутительно с превеликим возмущением: как, поставить на поток клонирование столь совершенного создания природы! Так оскорбить венец вселенной!

— Это попирает человеческое достоинство! — безапелляционно решили Учёные Пешки.

Такое надругательство вынести было решительно невозможно, и однажды ночью наглую пластмассину спихнули вниз, туда, откуда ещё никто не возвращался.

На следующий день на месте слона появилась стеклянная стопка, из чего академики заключили, что природа не терпит пустоты.

«Сколько держав даже не подозревают о моем существовании!» — мог бы воскликнуть Король Бубен. Ранее он думал, что на свете существуют всего четыре клана, то теперь он убеждался, что мир гораздо шире, чем казался изначально.

Но из всего мира его более всего интересовало одно сущесто. Ночь придает блеск звездам и женщинам, и Бубновый Король часами наблюдал, как переливаясь в стеклянной форме, дрожит и бликует поверхность коньяка под светом звезд в теле прекраснейшей из женщин.

Однако счастье было так недолго, и точно так же, как рука величественного рока подняла Короля Бубен до неизмеримых духовных высот, точно так же и она же его и низринула — Васюкович-младший, выдрав вложенное в главу Короля жало кнопки, вернул его в расшвырянную по столу колоду, в мир обычных смертных.

И всё было бы просто, кабы ни одно но: полностью вернуться в реальный мир Королю не удалось, и хотя он более не видел далёкую возлюбленную, он, тем не менее, вспоминал её необычные, совершенные формы. На него косились подозрительно, пытали убедить, что, как и свойственно поэту, он выдумал свою лирическую героиню да и влюбился в Прекрасную Незнакомку… Романтик-с! В конце концов, на него все плюнули.

В колоде не без сумасшедшего.

Правда, дамы — от Червы до Трефы никак не могли понять, почему Король перестал на них смотреть. Это в корне противоречило их представлениям о справедливости.

А он не из врождённой вежливости и такта не мог им объяснить, что женщины, на его взгляд, в принципе устроены одинаково — отличаются лишь детали — трефовая на них проба или пиковая… Чёрная же Королева была единственной в своем роде. Но тут, как водится, зрение влюбленного порядочно его подвело, поскольку от своей белой тёзки Королева отличалась разве что составом души. Однако не будем так строги к поэту!

Отчаянно шептал он: «И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы». Но никто не понимал страданий юного Бубена.

Далеко-далеко, за краем света, примерно о том же и в тех же выражениях думал Белая Ладья, переживая всеми фибрами своей простой сорокоградусной души, ибо все мужчины одинаковы перед женщиной, которой они восхищаются.

Если Король Бубен был влюблен в Чёрную королеву по воле рока, то БеЛ полюбил королеву, потому что так случилось.

Рок, принявший принявшего обличье хулигана Васюковича, пришпилил Бубена к стенке, дав ему возможность лицезреть доныне неведомое и поражающее воображение — как верхней части тела, так и нижней, но почему влюбился в Чёрную Королеву БеЛ, объяснить было сложно. Высшие силы, во всяком случае, не имели к этому никакого отношения. Белая Ладья смотрел на ЧеКу, прекрасную и недоступную воительницу, и терял голову.

Всё это составляло предмет душевного надрыва БеЛа. Добро бы он влюбился в свою БеКки! Разве кто-нибудь осудил? Но любовь БеЛа была запретной, и разве мождно было вообразить любовь запретней его?! И вся душа его пылала — а состояла та душа, из субстанции, очень склонной к воспламенению. Васюкович-старший испытывал тягу к уникальным шахматам, и вот ему наконец подарили долгожданную мечту — набор, где в стеклянные фигуры можно было наливать — да-да! — коньяк и водку. Сосуд с лицом викинга и был этой Белой Ладьёй.

И вот вечерами, наполнившись до краев сорокоградусной духовностью, Белая Ладья изливал душу в лирике:

На том конце света, за экватором, на ином полуквадратии — в общем, где-то невообразимо далеко — жила Чёрная Королева.

БеЛ не понимал, почему судьба так жестока. Почему она не с ним? Кто придумал эти дурацкие правила?! Ведь мерою достоинства женщины может быть только мужчина, которого она любит. И жалкий, слабый Королишка — кто он против него, мужественного, прямолинейного, сильного?!

Но ЧеКа глядела мимо него. С тех пор, как взгляд её нечаянно поднялся вверх, остановился, и она увидела Бубнового Короля, парящего над Шахматной Твердью, где-то невообразимо далеко, в ином измерении, её сердце дрогнула, а душа плеснулусь в теле, оставляя на стенках маслянистые потёки.

Королева попыталась обратить внимание других фигур на этого небесного странника, но другие фигуры не имели той бдительной зоркости, которой обладала ЧеКа.

С тех пор, устремляя взгляд в небо, где откуда однажды ичезло её удивительное видение, ЧеКа размышляла об устройстве Вселенной и тайнах её непостижимых. Однажды, придя на заседание международного ученого совета, она скромно примостилась на незанятой клетке. ЧеКа, как представитель силовых структур, редко удостаивала своим внимание Ученых Пешек, от которых никогда ничего не зависит, за тем исключением, если когда иная из них захапает хорошую должность.

— Призываю уважаемых коллег к монохромности позиций! — вещал f2. К сожалению, до сих пор наблюдается одноцветность подходов, хотя прогрессивная наука призывает делить мир на черное и белое…

В президиуме поднялся шум.

ЧеКа пожала плечами. Известное дело — сколько школ, столько и ученых мнений!

Наконец, определившись с монохромностью — хотя и не все приняли этот постулат, были тут и ретрограды! — наконец, принялись и за спор о природе мироздания. Спор вышел научно-теологический: сцепились 2а и 7h, известные своими крайними позициями. 2а презрительно морщил нос, слушая излияния оппонента.

— Скажите, — вопрошал g, — возможно ли представить, чтобы все это, — он обвел рукой окружающие клетки, — могло возникнуть путем беспорядочного перемещения молекул? Все эти точеные фигуры наших тел, монохромность взглядов и позиций, и наша, наконец, глубокая духовность, наполняющая наши бренные сосуды — возможно ли представить, чтобы все это было создано без участия Высшего Разума?!

7h слушал, морщился, и наконец воскликнул:

— Дражайший! Ну и дурак же вы! Неужели вашего куцего умишки, наполненного устаревшими религиозными предрассудками, не хватает для того, чтобы понять — наша шахматная доска, да что там — все шахматные доски в мире, независимо от того, есть ли на них жизнь, или нет — суть проявления глобальных законов физики! Да и наша жизнь — что наша жизнь? Это все законы исторического процесса, определяющие начало,/ ход и завершение битв — все это есть игра природы, а не ума!

Поднялся шум и гам, грозивший перейти в элементарный дебют.

ЧеКа, не дожидаясь мордобития, встала. В спину донеслось:

— Вы что, хотите сказать, что нас создали как какие-то игрушки?!

Королева шла и размышляла, может ли быть некая правда в том, что творения природы совершеннее творений искусства.

Не будет ничего нового в том, чтобы повторить известную истину: если бы в одно прекрасное утро мы обнаружили, что отныне все люди — одной нации, одной веры и одной расы, то еще до обеда мы бы изобрели новые предубеждения.

Войны чёрных и белых, грандиозные и опустошительные, были детскими забавами по сравнению с надвигающейся угрозой.

Случилось же так, что день самого великого события в этой части вселенной начался с обычного недопонимания между женщиной и мужчиной. Впрочем, все самые великие события с этого и начинаются.

— Я хочу тебя, моя королева, — хрипло сказал Бел, преградив дорогу ЧеКе. Мечтой всей его жизни было взять её прямо на поле боя, в огне и крови, или чтобы она прягнула на него в боевой ярости…

Но провидению в лице грссмейстера Васюковича было угодно, чтобы мечта БеЛа не осуществилась — ферзь ушел от угрозы, попутно, вскочив на жеребца. БеЛа перекосило, он изменился в лице, поскольку ненавидел их всех: и жеребцов, и слонов — ведь это же совершенно нечестно, что беря этих грязных животных, Чёрная Королева ни разу за все существование вселенной, которую Васюковичу подарили на прошлой неделе, не удостоила подобным поведением Белую Ладью!

— Шлюха, — крикнул он ей в спину. — Я ещё и доведу тебя до эндшпиля!

ЧеКа обернулась и строго сказала:

— Всё, что я делаю, требует от меня мой долг и моя страна. В утешение скажу, БеЛ — я с равным равнодушием беру пешку и горячего жеребца. Ведь душа моя принадлежит другому, но нет его в этом мире, и дух мой воспаряет к горним высям в поисках далекого возлюбленного.

Подтверждением этого, кстати, было то, что противник Васюковича, Кондратий Палыч, по совместительству тоже гроссмейстер, поднёс к носу бокал-ферзя и, блаженно закатив глаза, вдохнул аромат, воспарявший горе, подобно пронзающим вершинам «Арарата» — сегодня было не до нежности французских коньяков…

БеЛ же, укрепившись душевной крепостью простого и прямого, как он сам, напитка, прямо на поле боя запел:

Но бессердечная сказала:

— Любовь жалеет и милосердствует — но жалости к вашим дурным стихам недостаточно для любви.

И БеЛ едва не разбил себе голову о ближайшую клетку.

Так кто же он? Кто тот счастливец, кто украл её сердце?! Он бы снес его, тараном летя по прямой — прямодушный, прямолинейный, победитель… Но это была тайна, и Универсум свято хранил от непосвященных правила своей игры — да так, что даже с градус не поможет, а уж градусов в душе Белой Ладьи было достаточно.

«Надо воспитать женщину так, чтобы она умела сознавать свои ошибки, а то, по ее мнению, она всегда права», — пробормотал БеЛ, но образ великой мести ещё не оформился в его кристально чистом, холодном — из морозилки! — сознании.

И великая любовь высушила ему душу. Он стал бессердечен и думал лишь о возмездии. Впрочем, не это важно, а то, что выпив залпом семьдесят пять, находившееся в ладье, гроссмейстер Васюкович слегка пошатнулся, вставая, и задел полку, на которую сегодня, в честь субботней уборки, была убрана колода карт. Вальты, тузы и короли разлетелись, но партия была закончена и друзья отправились зажевать мат «николашкой».

И не заметили даже, как плоскости, которые хотя не параллельны, но все-таки никак вообще никак не могут пересечься пересечься. Нарушив все законы внепространственной геометрии, воля рока попрала заодно и весь здравый смысл и представления о бытовой картине мира: ведь фигуры ожидали пришельцев с иных шахматных досок, а карты спорили о рубашках обитателей иных колод, но то, с чем они столкнулись, когда картонные прямоугольники легли на стеклянную плоскость доски, они не могли себе вообразить.

Впрочем, взаимопонимание никак не нужно тем, кто заранее намерен воевать — и неудивительно, что вскоре выяснилось, что многие люди вольготно чувствуют себя на чужбине, лишь презирая коренных жителей.

Как ни странно, некоторые точки взаимопонимая и те, и эти нашли быстро. Помимо общефилософских рассуждений о том, что, не считая краешка текущего мгновения, весь мир состоит из того, что не существует, а также наблюдений практической физики о том, что шахматная твердь покоится в бесконечной пустоте, карты и фигуры довольно быстро согласились в том, что

Сложнее было с теологическими вопросами. В первую очередь мудрецов двух неожиданно встретившихся народов смутил вопрос об образе и подобии, который до того момента трактовался однозначно. В явное противоречие вступили богословские догматы: Догмат О Головоногости Создателя Карточной Колоды А Также Всего и Вся и Догмат О Стеклянной Хрупкости Создателя Шахматной Тверди А Также Всего и Вся.

В этом вопросе — по чьему образу и подобию следует представлять Создателя — стороны не пришли к внятному заключению.

Клеткой преткновения стал и вопрос о Душе. Либеральные психотерапевты карточной колоды доказывали неоспоримость единства Низменной и Высокодуховной частей двуединой природы человека, а консервативные теологи противоположной стороны отстаивали тезис о том, что человек есть Дух, который через Душу владеет своим Телом, а душа, как это явно видно сквозь прозрачные стенки человеческого тела, имеет крепость в сорок градусов.

— В крепком теле — крепкий дух! — важно глаголил е7.

— Ученый человек — сосуд, а мудрец — источник, — важно добавлял е2.

Вот насчет сосудов БеЛ, не участвовавший в высоконаучных спорах, был полностью согласен. Особенно насчет того, что женщина, хотя и имеет некоторую толику души, есть сосуд зла — и вот в этом-то Белая Ладья был убежден со всей очевидность, поскольку видел, какими глазами смотрит ЧеКа… смотрит… смотрит на этого… этого… Бубновый Король очень не нравился БеЛу.

БеЛ не был расистом и даже любил чёрных, но эти карты понаехали чёрт знает откуда, вломились в их тихую заводь сквозь порталы мироздания и прямо-таки заполонили и без того перенаселенную шахматную доску.

Он как-то схватил ЧеКу за рукав, и, развернув к себе, процедил угрожающе:

— Ты, милая, ставя все на одну карту, рассмотри хорошенько обе ее стороны…

ЧеКа с достоинством освободила платье и ничего не ответила.

Белая Ладья затаил чёрную думу.

Увы, если уж миры могут столкнуться, нарушив все законы Универсума, то что мешает любовному треугольнику не подчиняться элементарным законам геометрии? Все углы в нем могут быть тупыми — и БеЛ конкретно тупил, не в силах придумать достойную месть.

ЧеКа и Король Бубен тоже не являли собой в тот момент примеры быстроты ума. Но это была та прекрасная божественная глупость, которая рождается у мужчины при взгляде на женщину, а женщине — на мужчину. Им было простительно, БеЛу — нет. Ибо стрелы ревности — стрелы огненные, и могут расплавить даже огнеупорное стекло шахматной тверди.

И надо сказать, что Белая Ладья нашёл себе сторонников. На этом свете были по крайней мере четыре дамы, которые имели свой козырный интерес на Бубнового Короля. И им очень хотелось отправить проклятую соперницу вниз, туда, откуда пока ещё никто не возвращался. И, опасаясь ввергнуть Короля Бубен в черную меланхолию и вобудить в нём ненависть к собственным персонам, эти добропорядочные дамы реши действовать пускай недобродетельно, но хотя бы осмотрительно.

Проще говоря, чтобы никто не заподозрил.

Очень им хотелось, чтобы пасьянс для этой черномазой не сложился. Чем она мила Бубновому Королю? Небожительницы, сошедшие на шахматную твердь с книжной полки, были возмущенны выбором Париса. К счастью, здесь хватало коней и ослов, но, право дело, что ж он в ней нашёл?! Шушукаясь, дамы обсуждали вопиющие недостатки противницы, ибо только женщины могут быть лучшими судьями женщин, а ещё их палачами.

Можно бесконечно глазеть друг на друга издали, вздыхать и не решаться подойти — но не следует делать это слишком уж долго, потому что никогда не знаешь, в какое время живешь: все еще послевоенное или уже предвоенное.

Все началось того, что кто-то из жеребцов неудачно пошутил: «А вот пришелец, пешка-деревяшка, рассказывал о мире, где шахматы и карты живут в матрице компьютерного гения! А вы не думали снять своё кочевье и идти раскладывать косынку куда-нибудь в те края?», и обидно заржал. Карты посоветовались и выразили ноту протеста на такое предложения, и эта нота в своей цензурной части сводилась к тому, что матрица — неплохая резервация для «глюпый туземный фигур».

— Давайте согласимся иметь разногласия! — предложила ЧеКа, в ужасе глядя на то, как рушится мир и откладывается братское объятие цивилизаций.

Но БеЛ, подкинувший гениальную шутку туповатому жеребцу, которого не без оснований многие считали ослом, уже потирал руки. Дамы, имеющие в деле прямой козырный интерес, ему подмигивали.

Дискуссия о взаимопонимании плавно перетекала в бедлам.

— А ещё у них офицеры хамло! — заорала Дама Червей. — На балу все ноги оттоптали!

Кто-то из молодых вальтов предложил стреляться.

— Себе в лоб! — рекомендовал толстокожий слон.

— Быдло! — завопил пьяный Туз, метивший в секунданты. — Порву!

— Не надорвись, Тузик, — обмахнулась веером Белая Королева.

— И это вы называете землёй обетованной? — кривилась мелкопузая Семёрка Треф.

— На шестьдесят четыре клетки слишком много идиотов… — цедил джокер.

— Тридцать два и тридцать два — пара джокеров точно лишняя, — прямолинейно парировал ЧеЛ.

— А ещё у них одна баба на полдоски… — шептались благородные дамы, что обыкновенно лежали то на вальтах, то под королями. — Извращенцы… Какая аморальность…

— Я не разделяю ваших убеждений, но я отдам жизнь за то, чтобы вы могли их высказать, — с непривычной для её положения толерантностью пыталась утихомирить всё это благородное собрание ЧеКа.

— Вот и отдашь, — процедил кто-то из Пик.

Поскольку терпимость — малоприятное подозрение, что другие в конце концов могут быть правы, после первых переходов на личности пути назад не было — Рубикон таких вольностей с собой не позволяет.

За экватором, среди белых, началось брожение. Чёрных обвиняли в потакании нацменам, продажной политике и имперских амбициях. Однако, что интересно, сами чёрные в большинстве своем сочувственно отнеслись к идее вытолкать в шею головоногих.

— Мир — прекрасное место. За него стоит бороться! — доказывали общественные мыслители, призывая к крестовому походу.

БеЛ сочинял патриотические песни, призывая к реконкисте. ЧеКа в роли Химены его устраивала.

Водка губит народ, и он резонно полагал, что этим народом должны стать головоногие. А те ренегаты, кто их защищает… он намеревался с бою взять эту ренегатку.

В лагере головоногих, на удивление, возникли разногласия.

Дама Червей доказывала: «Их надо уничтожить за то, что проповедуют извращённые половые ценности».

Дама Пик говорила: «Их надо уничтожить за то, что их политика агрессивна».

Дама Треф убеждала: «Их надо уничтожить за то, что из-за них у нас постоянно выпадают казенные дома и хлопоты с миграционными картами».

Дама Бубен возмущалась: «Их надо уничтожить за то, что они не хотят давать нам свои клетки, доходы и всякие ценные подарки за то, что мы есть».

И хотя они говорили об одном и том же, но разными словами, остальные карты некоторое время находились в некотором смятении — под каким из лозунгов гнать в резервации туземцев, ибо было бы легче примирить всю шахматную доску, чем нескольких женщин из одной колоды.

Стройная карточно-шахматная кампания определенно зависла в выборе между тактическим и стратегическим партнером: очень хотелось воевать и против проклятых чужеземцев, но в то же время очень хотелось надавать по хлебалу собственному соседу.

Как водится в каждой мировой войне, определить, где твой союзник, а где проходит ось глобального зла, стало затруднительно.

Джокеры вообще нейтрально притаились, поглядывая, на чьей стороне будет перевес.

Единственной проблемой была совершеннейшая неясность, как друг друга уничтожать. Хотя они и находились на одной доске, но жили по разным физическим законам. И пока они решали этот вопрос…

Впрочем, вы и сами понимаете, как оно всегда бывает. Партизанишь-партизанишь, а впоследствии скажут: вся фатальность войны миров заключается в том, что вторжение захлебнулось не от высокого боевого духа, которым до краев были наполнены фигуры патриотов, а подавилось банальным микробом.

Микробы облы, стозевны, а также мелки зело, но, подобно капле никотина, оказывают великое влияние на макрокосм со своего микроуровня — что, впрочем, должно стать предметом изучения академических пешек, а не горних духом обитателей Парнаса, число которых преумножает всяк, кому не лень.

Мы же, собравшись с мыслями, вспомним разве что сентенцию, гласящую, что от великого до смешного — один шах, равно и наоборот: тень проклятого микроба, а может быть, вируса, пала на Васюковича-старшего, и у него начался грипп, и заболела голова. Однако же, привыкнув лечить тело и душу испытанным дедовским способом, гроссмейтер не стал глотать пилюли, а потянулся в холодильник за запотевшей бутылкой «беленькой». Но, поскольку он не имел недостойной привычки нализываться в одиночестве, то позвонил Кондратию Палычу и пригласил на рюмку «сицилианки».

Расставляя фигуры и наполняя их тела животворящим духом, Васюкович смахнули на пол лёгшие карты, и так совпало, что исчезновение с шахматной доски понаехавших вторженцев ознаменовалось резким всплеском духовности, напрямую подтверждая взаимосвязь консервативной миграционной политики и душевного здоровья нации.

— Ну, вздрогнем! — сказал Кондратий, делая ход. Быстро разменяв первые пешки, гроссмейстеры вздрогнули.

И никто так и не понял, что случилось дальше: быть может, виноват косорукий рок в лице Васюковича, а значит, дело в предопределении; быть может, реализовал себя догмат о свободе воли — а только Чёрная Королева сделала шаг.

— Твою мать! — выругался Васюкович. — Чешское стекло!

На полу, среди разбросанных карт, поблескивали осколки чёрного ферзя. Разлитый коньяк растёкся по паркету.

Дальше история сделала не один виток, начиная и заканчивая партии блестящие, выдающиеся, посредственные и неказистые.

БеЛа окончательно хватила белочка.

Впрочем, это нормально для каждого уважающего себя поэта, который слагает стихи наподобие этих:

Вместо бедной разбитой ЧеКушки поставили обыкновенный бокал под бренди, ибо природа не терпит пустоты.

Карты потом собрали и запихнули обратно в колоду, на чем их увлекательное приключение и закончилось, а многими скоро позабылось. И только Король Бубен помнил, как рядом с ним разлетелись фонтаном осколки чешского стекла, а горячая душа чёрного ферзя выплеснулась жгучими каплями и залила кусочек картона с алым ромбом.

В дальнейших партиях Бубнового Короля часто хаяли за окроплённую тёмной кровью и слишком выделяющуюся рубашку, но какое ему было до того дела, когда он нёс в себе частичку Её души.