Шаббатнее вино

Барбара Краснофф «Шаббатнее вино» Barbara Krasnoff «Sabbath Wine» (2016)

— Я Малка Хирш, — представилась еврейская девочка. — Мне девять.

— А я Дэвид Ричардс, — ответил чернокожий паренек. — И мне скоро тринадцать.

Дело происходило в Браунсвилле, Бруклин. Оба ребенка сидели на нижней ступеньке обшарпанного здания, построенного из бурого песчаника. Жаркий летний день приближался к концу, и люди как раз начинали возвращаться с работы, но не спешили подняться в свои душные квартиры, медля перед входами в подъезды и на пожарных лестницах, чтобы поймать хоть какой-то ветерок.

Малка и Дэвид сидели на ступеньке уже довольно давно, слушая хор баптистов, который репетировал в квартире на втором этаже. Иногда музыка останавливалась, и мужской голос отдавал приказания или хвалил кого-нибудь. Во время одной из таких пауз дети и познакомились.

— Так ты не против поговорить? — Малка с сомнением посмотрела на нового друга. — Обычно взрослые ребята гнушаются девчонок моего возраста. Взять хотя бы моего кузена Шломо, он хочет общаться только с девочкой постарше, та живет дальше по улице, носит короткие юбки и обматывает шею шарфиком.

— Я не против, — сказал Дэвид. — Мне нравится малышня. Да и вообще, я мертвец, наверное, в этом разница.

Над ними снова воодушевленно грянул хор. Чье-то сопрано в горестном стенании поднялось до самых верхов.

— Жаль, я так не умею! — восторженно затрепетала Малка.

— Они поют «Я прокачусь в колеснице», — сообщил Дэвид. — Когда я был маленький, мама под нее стирала для белых. Она рассказывала, бабушка пела ее, когда бежала из рабства.

— Красивая, — одобрила Малка.

У нее были короткие темно-каштановые волосы чуть выше плеч и прямая челка, что шла ровно по бровям.

Малка подтянула запачканные коленки к груди и, положив на них подбородок, обняла ноги.

— Я слыхала ее и раньше, но не знала названия. Хор репетирует каждый четверг, и я заглядываю послушать.

— А почему не входишь? — Дэвид, облокотившись на ступеньку, вытянул перед собой длинные ноги. Он достиг той поры зрелости, когда тело будто растет слишком быстро. Тонкое, живое лицо парня выгодно подчеркивали яркие умные глаза, а его волосы были подстрижены так коротко, что выглядели нарисованными. — Уверен, они бы не возражали, а ты бы слышала лучше.

Малка с улыбкой показала на вывеску прямо над дверным колокольчиком. По ней тянулась надпись: «Баптистская церковь «Краеугольный камень»».

— Мой папа будет против, — пояснила она. — Очень сильно против. Решит, что баптисты собираются обратить меня в свою веру.

— Неудивительно, что я не видел тебя раньше. Обычно я прихожу по воскресеньям. В другие дни я… В общем, обычно я прихожу по воскресеньям.

Музыка продолжалась, перекрывая шум людских голосов вокруг. Несколькими этажами выше заплакал ребенок, в резких угрожающих тонах ругалось двое мужчин, мимо со смехом пробежала ватага мальчишек, не обратившая никакого внимания на двух детей, которые сидели у здания из бурого песчаника. В повозку, загруженную тем, что выглядело как домашний скарб, сел какой-то мужчина. Он, по всей видимости, никуда не торопился, и лошадь побрела по мостовой своим ходом.

Песня замолкла, по внезапному грохоту стульев и гомону стало ясно, что репетиция закончилась. Дети перекочевали к соседнему фонарю, чтобы не путаться под ногами у прихожан, выходивших из здания группками по два-три человека.

Малка посмотрела на Дэвида:

— Погоди-ка. Говоришь, ты мертвый?

— Угу. По крайней мере, так сказал мне отец.

Она нахмурилась.

— Да ну!

Дэвид ничего не ответил.

— Неужто правда? — никак не могла поверить Малка.

Он непринужденно кивнул, и Малка ткнула его в руку.

— Да ну! — повторила она. — Будь ты призраком или кем-то похожим, я бы не смогла к тебе прикоснуться.

Дэвид пожал плечами и отвернулся к улице. Не желая терять нового приятеля, Малка быстро добавила:

— Знаешь, это неважно. Хочешь быть мертвым, твое дело.

— Я вовсе не хочу быть мертвым, — ответил Дэвид. — Я даже не знаю, правда ли это. Просто так сказал папа.

— Ладно.

Повиснув на фонарном столбе, она медленно прокрутилась вокруг него, пока Дэвид терпеливо стоял, сунув руки в карманы потрепанных брюк.

Внезапно что-то привлекло его внимание.

— Спорим, я знаю, что он несет под пальто, — ухмыльнулся он, показав на высокого мужчину. Тот явно спешил, старательно прикрывая пиджаком какой-то пакет.

— Это бутылка! — фыркнула Малка. — И так ясно.

— Ага, самогон, — рассмеялся Дэвид.

— Откуда ты узнал? — поинтересовалась Малка, разглядывая мужчину.

— Мой отец им торгует, — объяснил Дэвид. — В кондитерской на Дюмон-стрит.

— Он у тебя что, гангстер? — поразилась Малка. — Я как-то смотрела фильм об одном гангстере.

— Не-а, — снова улыбнулся Дэвид. — Так, мелкий бутлегер. Прослышь мать о его делишках, небось вернулась бы и мигом заставила его завязать.

— Моя мама умерла, — вздохнула Малка. — А твоя где?

Дэвид пожал плечами.

— Не знаю. Однажды она ушла и не вернулась. — Помолчав, парень поинтересовался: — У вас ведь не ходят в церковь?

— Угу!

— Ну а что вы тогда делаете?

Малка с улыбкой откинула волосы за спину.

— Я тебе покажу. Хочешь побывать на шаббатнем ужине?

Малка с отцом жили на верхнем этаже современной пятиэтажки, расположенной в шести кварталах от церкви. Где-то на полпути к дому Дэвид ушел своей дорогой. Малка не запомнила, когда именно это случилось. Неважно, решила она. У нее родился план, но Дэвид мог узнать о нем и потом.

Малка стояла в главной комнате, которая одновременно играла роль гостиной, столовой и кухни. Обстановка при всей своей скудности отличалась удобством: помимо деревянного столика у открытого окна, тут была угольная печь, умывальник с холодной водой, сервант у одной стены и переполненный книжный шкаф у другой. На полу лежал выцветший ковер с цветочным рисунком, явно повидавший на своей памяти нескольких съемщиков.

Отец сидел за столом и в наползающих сумерках читал газету. Он подпирал рукой голову, поставив локоть на подоконник. Рядом виднелась тарелочка с остатками ужина. Он уже какое-то время не брился, и его лицо покрывала темная бородка.

— Пап, — позвала Малка.

Отец поморщился, словно от боли, но глаз от газеты не оторвал.

— Да, детка?

— Пап, сегодня ведь четверг?

Он поднял голову и посмотрел на дочь. Его лицо выглядело более изнуренным и печальным, чем обычно, возможно, из-за бороды или слишком тяжелой работы в скорняжной мастерской, где он днями дубил шкуры.

— Да, детка, — тихо сказал он. — Сегодня четверг.

Она села напротив него и аккуратно сложила руки перед собой.

— Значит, завтра пятница. И с завтрашнего вечера — шаббат.

Он улыбнулся.

— Да ладно тебе, Малка. Ты когда меня последний раз видела в синагоге? Чтобы я и бормотал в синагоге бесполезные молитвы вместе со стариками? Не так я тебя воспитывал. Сама знаешь, я не буду участвовать ни в одном…

— …мещанском религиозном сборище, — закончила она с ним на пару. — Да, папа, я знаю. Но мне тут подумалось… а не устроить ли нам настоящий шаббат? Вроде тех, что были у вас с мамой. Всего разик. В… в… — Ее лицо просветлело. — В образовательных целях.

Он со вздохом закрыл газету.

— В образовательных целях, говоришь? Понятно. А как насчет того, чтобы в субботу отправиться в Проспект-парк? Посидим у озера, покормим лебедей. Хочешь?

— Было бы неплохо, — кивнула Малка. — Только ведь это не то же самое?

Он пожал плечами.

— Да, детка. Ты права. Не то же.

На другой стороне переулка дзинькнула натянутая кем-то бельевая веревка, потом заплакал младенец, и кто-то громко выругался на смеси русского и идиш.

— И что же вызвало столь внезапное религиозное рвение? Надеюсь, ты не потребуешь, чтобы я отрастил бороду до колен и читал исключительно священные книги?

— Да будет тебе, папа, — надулась Малка. — Ничего подобного. Просто я сегодня подружилась с одним мальчиком, его зовут Дэвид. Он старше — ему больше двенадцати, — и у него отец тоже не одобряет религию, но мама пела те же песни, что и в церкви дальше по улице. Мы их сегодня слушали, и я подумала, может, удастся пригласить его к нам и познакомить с нашими обычаями…

Увидев лицо отца, Малка осеклась.

— Ты была в церкви? — несколько напряженно спросил он. — Вошла и послушала?

— Нет, конечно же нет. Мы сидели снаружи. Я о церкви, что на втором этаже дома по Ремсен-авеню. Ну, той, где поют все эти замечательные песни.

— А! — просветлев, кивнул отец. — Ладно, и мне не следует быть таким упрямым бараном. Твоя мама всегда говорила, что, когда речь заходит о моих политических взглядах, я становлюсь упрямым донельзя. Ты тоже личность и заслуживаешь право на собственные решения.

— Для Дэвида такое знакомство будет очень познавательным! — с энтузиазмом воскликнула Малка.

Отец улыбнулся.

— А тебя порадует? Ну, шаббатний ужин для вас с другом? Всего разик?

— Да, всего разик, — подтвердила она, запрыгав на носочках. — Ужин и все, что с ним связано.

— Конечно. На этой неделе у меня было несколько переработок. Попрошу у Сары из гастронома пару кусочков курицы, буханку хлеба и, возможно, суп и лапшу. А свечи у нас уже есть.

— А еще у тебя есть старый дедушкин молитвенник, — бодро добавила она.

— Да, есть.

— Итак, дело только за вином! — торжественно объявила Малка.

Отец сник.

— Дело только за вином. — Он призадумался, затем кивнул. — Моше наверняка в курсе. Он знаком со всей округой и скажет, у кого есть вино на продажу.

— Скоро стемнеет, — заметила Малка. — Не слишком поздно спрашивать?

Отец встал и улыбнулся.

— Совсем не поздно. Он, скорее всего, в парке.

— Что, Эйб, — хмуро спросил Моше у отца Малки, — собрался предать свои идеалы и склониться перед религиозным диктатом? И это ты, человек, которого чуть было не сослали в Сибирь за статьи о взаимосвязи непреходящей нищеты народных масс и религии? Ты, человек, которого отец выставил из своей синагоги за отказ надеть шляпу на свадьбу брата?

Эйб заметил Моше сразу. Этот пожилой полноватый мужчина с редеющими волосами по своему обыкновению сидел на обшарпанной скамейке, где проводил каждый летний вечер. Попытка объяснить, зачем они пришли, наткнулась на раздраженную тираду, и в итоге Эйб, пожав плечами, отошел прочь. Малка последовала за ним.

— Вон там мальчишки играют в бейсбол. Почему бы тебе к ним не присоединиться? — предложил он. — А я поговорю с Моше.

— Ладно, пап, — кивнула Малка и убежала.

Проводив дочь глазами, Эйб огляделся. Небольшой городской парк наполняли люди, изгнанные жарой из своих душных квартир. Повсюду с криками носилась малышня, пользуясь тем, что матери еще убирают после ужина и не могут одергивать за шалости. Время от времени кто-нибудь из мужчин, оккупировавших скамейки близ островка бурой травы, поднимался на ноги и орал:

— Сэмми! Кончай драться с тем парнем!

А затем, с чувством исполненного долга перед отпрыском, садился обратно. Дети же продолжали свою возню как ни в чем не бывало.

Эйб вернулся к скамейке и сел рядом с другом, который угрюмо похлопывал себя газетой по колену.

— Моше, всего на минутку, выслушай…

Не успел он закончить, как Моше вручил ему газету и, забравшись на скамейку, обвиняюще наставил палец на тощего коротышку, только что закурившего сигарету через две скамейки от них.

— Эй ты! Гарри! — крикнул Моше. — У меня на тебя зуб! О чем ты, черт побери, думал, когда писал ту ахинею о стачке пенсильванских сталелитейщиков? Как посмел прикрывать расизмом преступную политику АФТ[1], из-за которой стачка провалилась?[2]

— Эти люди были штрейкбрехерами! — прокричал в ответ коротышка, размахивая сигаретой. — И то, что они негры, не оправдание!

— Они были рабочими и пытались прокормить свои семьи, вопреки непомерному угнетению! — отозвался Моше. — Будь у АФТ хотя бы минимальное уважение к людям, которых она пытается организовать, давно бы объединила всех рабочих в профсоюз. Тогда боссам не удалось бы подавить стачку!

— Ты закрываешь глаза на социальные и культурные проблемы! — крикнул ему Гарри.

— А ты — на то, что ты гнида! — окрысился Моше.

— Ты не мог бы на минутку спуститься и вести себя по-человечески? — попросил Эйб, ударив приятеля газетой. — У меня проблема!

Моше, пожав плечами, слез. На другой скамейке Гарри сделал непристойный жест и угрюмо продолжил сосать сигарету.

— Хорошо, я спустился. Что там у тебя за проблема?

— Как ты уже знаешь, я собираюсь устроить ужин в честь шаббата.

Моше с прищуром посмотрел на него.

— Ну? Таки нашел себе подругу?

Эйб покачал головой.

— Нет. У меня нет подружки.

— Очень плохо. — Его друг, сев и закинув ногу на ногу, обвел взглядом парк. — Нельзя же горевать вечно. Не пристало такому молодому человеку, как ты, быть одному, будто старый сыч вроде меня.

Эйб вымученно улыбнулся.

— Нет, я просто… — Он бросил взгляд на Малку.

Та стояла с мальчиком лишь немногим выше нее, оба наблюдали за игрой в бейсбол. Наверное, это ее новый друг, подумал Эйб, скорее всего, он из соседнего квартала. Одежда парню уже не по росту. Интересно, есть ли у него родители? Неужто не могут себе позволить нормально одеть ребенка?

— Всего разик. Сделать дочке приятное, — попытался объяснить он.

— Ладно, — смягчился Моше. — А от меня ты чего хочешь? Отпущения грехов за отказ от политических убеждений?

— Мне нужно вино.

— А-а-а. — Моше повернулся к Эйбу. — Ясно. У тебя есть молитвенник, есть свечи и хала. Но алкоголь, это другое дело. Что ж эта идея не посетила тебя в прошлом году, до того, как вашингтонские гении подарили нам «сухой закон»?

— Я хочу все сделать правильно, — продолжал Эйб. — Никакого виноградного сока и никакого пойла, сделанного в чьей-то ванне. И ничего противозаконного: не желаю обогащать гангстеров еще больше.

— Что ж … — пожал плечами Моше. — Раз ты собираешься сделать из этого этическую проблему, мне нечем тебе помочь.

— Да брось, — нетерпеливо фыркнул Эйб. — Закон вступил в силу всего несколько месяцев назад. Наверняка у кого-то найдется пара бутылок из старых запасов.

— Наверняка, — согласился Моше. — Но это еще не значит, что тебе их отдадут. И не смотри на меня так, — быстро добавил он. — Мои старые запасы в шаббат на стол не поставишь.

— Черт! — Эйб, встав, покачал головой. — Я пообещал. Сигаретки не найдется?

Моше выдал ему одну, и когда Эйб зажег спичку, сказал:

— Эй, а почему бы тебе не поискать раввина?

Эйб выпустил струйку дыма.

— Я сказал, что хочу устроить шаббатний ужин. Я не говорил, что хочу посещать службы.

Моше рассмеялся:

— Нет, я имею в виду ради вина. Когда Конгресс принял «сухой закон», раввины, христианские священники и прочие религиозные шишки подняли шум, поэтому теперь им разрешено покупать немного вина для своих общин. Хочешь бухнуть? Иди к раввину.

— Это такая шутка, да? — уставился на него Эйб.

— Нет, чистая правда. — Моше продолжал усмехаться. — Я слышал это от своего друга-хасида. Мы иногда собираемся, играем в шахматы, спорим. Он сказал, что ему пришлось пойти со своим старым равви к властям, потому что тот не говорит по-английски. Надо было подписать бумаги и доказать, что он настоящий раввин. Теперь у него есть право покупать несколько ящиков в год, чтобы семьи прихожан могли произнести благословение в шаббат и хорошо выпить на Пасху.

— Ну и ну, — изумленно кивнул Эйб и призадумался. — На Ливония-авеню есть синагога, где сын моего друга проходил бар-мицву. Возможно, стоит спросить там.

— Если твой друг в нее ходит, почему бы не попросить вина через него? — предложил Моше.

Эйб, глубоко затянувшись, покачал головой.

— Нет, не хочу, чтобы у него возникли неприятности с раввином. Пойду и спрошу сам. Спасибо, Моше.

— Джо, ах ты капиталистический прихвостень! Я видел ту писулю, которую ты накропал в «Дэйли Форвард»…

Эйб подошел к дочери.

— Ты слышала? — тихо спросил он. — Прямо сейчас пойдем в синагогу и посмотрим, чем нам сможет помочь раввин.

— Да, папа, — кивнула Малка и добавила: — Это Дэвид. Новый друг, я тебе о нем рассказывала.

— Здравствуйте, мистер Хирш, — вежливо поздоровался Дэвид.

— Здравствуй, Дэвид. Приятно познакомиться. Я рад, что у Малки появился новый друг.

— Мистер Хирш, — сказал Дэвид, — вам не обязательно идти к этому равви, если не хотите. Мой отец говорил, что он и его деловые партнеры достали еврейского вина. Он купил у одного раввина излишки и наверняка сможет продать вам бутылку.

— Спасибо, Дэвид, — улыбнулся Эйб. — Но, как я недавно говорил другу, я не хочу ввязываться во что-то противозаконное. Пойми, — добавил он, — я не собирался обижать твоего отца.

— Да нет, все нормально, — ответил Дэвид и, повернувшись к Малке, прошептал: — Ступай-ка с папой, а я поищу своего. Если понадоблюсь, приходи. Мой отец обычно в кондитерской на углу Дюмонт и Саратоги.

— Хорошо, — прошептала Малка. — Если добудем вино, я за тобой зайду, и ты сможешь побывать на шаббатнем ужине.

Эйб посмотрел на детей, выплюнул сигарету и направился прочь. Малка помахала Дэвиду и последовала за отцом к выходу из парка.

Синагога располагалась в маленьком помещении на первом этаже. Большие окна ради уединенности были заклеены. По двери шла надпись «Сообщество Анше Эмет», аккуратно выведенная на иврите. Вечерние службы, по всей видимости, уже закончились. Из двери магазина показались двое пожилых мужчин, которые громко спорили на идиш. Эйб подождал, пока они пройдут, и вошел. Малка последовала за ним.

В побеленной комнате стояло несколько рядов складных стульев, пара деревянных шкафов в конце и еще один большой застекленный шкаф, занавешенный красиво вышитой тканью. Могучий мужчина с длинной черной бородой, пронизанной белыми прядями, собирал со стульев книги.

Малка пошла любоваться вышивкой, а Эйб неуверенно обратился к мужчине:

— Равви…

Тот, выпрямившись, настороженно повернулся к Эйбу.

— Мы знакомы?

— Два месяца назад я был здесь, когда Макс, сын Джекоба Бернштейна, проходил свою бар-мицву, — объяснил Эйб. — Вы, наверное, меня не помните.

Раввин рассматривал его минуты две, затем кивнул.

— Нет, я вас хорошо помню. Когда мальчик пел свой отрывок из Торы, вы сидели в углу, сложив руки, и взгляд у вас был угрюмым, словно у Ангела смерти.

— Я обещал отцу Макса прийти, но не обещал, что буду участвовать, — пожал плечами Эйб.

— Значит, вы из этих новоявленных радикалов. Считают себя слишком умными, чтобы верить во Всевышнего.

— Просто я верю, что мы должны спасать себя сами, а не ждать, пока Всевышний сделает это за нас, — возразил Эйб.

— Итак, что привело вас сюда? Ведь вы явно не уважаете веру наших отцов.

Эйб закусил губу, готовый развернуться и уйти.

— Пап? Здесь безопасно? — внезапно раздался тонкий голосок.

Он посмотрел вниз. Рядом стояла Малка. Вид у нее был обеспокоенный и слегка напуганный.

— Минуточку, — сказал Эйб раввину и подошел к двери, оставленной открытой, чтобы хоть немного поступал свежий воздух. — Конечно, безопасно, дорогая, — спокойно ответил он. — А почему ты спрашиваешь?

— Ну, — начала она, — просто… это плохое место для пряток. Мне казалось, в синагогах полно хороших укрытий.

Он собрался было погладить ее по голове, чтобы успокоить, но вдруг передумал.

— Малкеле, — шепотом попросил он. — Поиграй-ка на улице. Дай папе уладить дело. Ни о чем не беспокойся: все будет хорошо.

Лицо Малки просветлело, будто все недобрые мысли, тревожившие ее, растаяли без следа.

— Ладно, пап! — сказала она и ушла.

Эйб вздохнул и вернулся в комнату, где его ждал раввин.

— Тут вот какое дело, — вздохнул он. — Моя девочка… Ну, она хочет шаббатний ужин.

— И? — Раввин склонил голову набок. — У вашего ребенка мозгов больше, чем у вас. Вот и устройте шаббатний ужин.

— Для шаббатнего ужина нужно вино, — сказал Эйб и, помолчав, добавил: — Я… я был бы очень благодарен, если бы вы помогли мне его найти.

— Ясно. — Раввин иронично улыбнулся. — Другими словами, вы хотите устроить вечеринку. Скорее всего, для ваших дружков-радикалов. Вот и подумали: раввин может покупать вино на нужды паствы, для шаббата, для святых дней, и если попросить у него, прикрываясь дочкой…

Эйб в гневе шагнул вперед.

— Да как ты смеешь называть меня лжецом! — прогремел он. — Все вы, религиозные фанатики, одинаковы. Я пришел с простой просьбой: мне нужно немного вина, чтобы устроить в пятницу вечером благословение для моей девочки. А что сделал ты? Плюнул мне в лицо!

— Ты наплевал на свой народ и свою религию. — Раввин тоже поднял голос. — А сюда пришел потому, что больше нельзя легально напиться. Вот ты и подумал: а не получится ли воспользоваться глупостью и наивностью равви? — Он шагнул вперед и оказался нос к носу с Эйбом. — За дурака меня держишь?

Эйб не отступал.

— Я знаю, ты получаешь больше вина, чем тебе надо, — выкрикнул он. — И знаю как. Власти выделили квоту на человека, а ты небось преувеличиваешь размер паствы, а? И продаешь излишки?

— Даже если и так? — пожал плечами раввин. — Неужто это место похоже на синагогу богатого бутлегера? У меня есть новоприбывшие, только с корабля, и они пытаются прокормить большие семьи; есть люди, которые пытаются перевезти своих жен и детей сюда; есть парни, чьи семьи не в состоянии купить сыну молитвенник для его бар-мицвы. Ты же радикал, произносишь речи о правах бедняков… и ты будешь критиковать меня за то, что я продал пару лишних бутылок вина?

— Но если ты готов продать вино, — крикнул Эйб, — почему бы не продать его мне, своему собрату еврею, а не какому-то гою-бутлегеру?

Повисло молчание. Оба, тяжело дыша, прожигали один другого взглядами.

— Потому что тот не знает, как жить правильно, — наконец сказал раввин. — А ты бы должен. Вон из моей синагоги!

Эйб, ворча, вышел и отправился дальше. Кварталов через пять он почувствовал, что выходил свой гнев, и, сбросив шаг, в конце концов плюхнулся на крыльцо ближайшей веранды.

— Прости, Малка, — вздохнул он. — Возможно, удастся отыскать покупателей этого равви…

— Дэвид говорил, его отец может достать для нас вино, — напомнила Малка, усаживаясь рядом. — У него с друзьями магазин, где они продают желающим бухло. У них там много бухла, — с удовольствием повторила она взрослое слово.

— Малка, милая моя ты девочка, — усмехнулся Эйб. — Знаешь, что бы сделала со мной твоя мать, узнай она, что ее дочка впуталась в нелегальную торговлю алкоголем? И кстати, мне понравился твой друг Дэвид. Очень вежливый ребенок.

— Он не ребенок, — заспорила Малка. — Ему почти тринадцать!

— Ясно. Считай, мужчина, — погладил подбородок Эйб. — А его отец, бутлегер, он продаст чужаку из другого народа?

— Ну конечно, — не очень уверенно сказала Малка. Таким вопросом она не задавалась. — Дэвид говорил, они ищут покупателя на кошерное вино, и кому же еще сбыть его, как не тому, кто способен найти ему правильное применение?

Даже снаружи кондитерская выглядела не слишком многообещающе… да и вообще, похоже, не работала. Окна были заклеены рекламными объявлениями, часть которых уже отвалилась. Внутри стояла такая темень, что когда Малка с отцом заглянули в окна, защищая ладонью глаза, им ничего не удалось рассмотреть.

— Оставайся-ка здесь, — распорядился отец. — Девочкам тут не место. — Вздохнув, он распахнул дверь и переступил порог. Дзинькнул колокольчик. Малка, сгорая от любопытства, тихо вошла следом и встала у двери, стараясь держаться как можно незаметнее.

Изнутри магазин выглядел столь же неприглядно, как и снаружи. Вдоль правой стены тянулся длинный прилавок, за которым, наверное, когда-то торговали газировкой и мороженым. Теперь он пустовал и зарос пылью, как и полки позади него, если не считать пары стаканов. В конце магазина возвышался застекленный шкаф, где стояла пара банок и черствых на вид тортов.

Остаток небольшого пространства занимали несколько круглых столов. Не пустовал только один, частично скрытый табачной завесой. Малка прищурилась: трое мужчин играли за ним в карты. Один, с сигаретой в уголке рта, был очень темнокожим. Малка таких еще никогда не видела. Маленький и толстенький, он хмурился, глядя в карты. Второй, с тонкими усиками, в аккуратном коричневом костюме и красном галстуке, был гораздо моложе и стройнее и так сильно зализал волосы, что они выглядели мокрыми.

Третий, решила Малка, по всей видимости, отец Дэвида. Лицо было такое же длинное и тонкое, и телосложение худощавое, только из его глаз давным-давно исчезли смешинки, что всегда плясали в широко расставленных глазах сына. От левого глаза к уголку рта тянулся длинный бледный шрам, еще больше придавая ему вид человека, с которым шутки плохи. Вот он забрался в карман, вытащил маленькую фляжку и, отхлебнув, спрятал ее обратно, не отрываясь от карт.

Подождав минуты две, отец Малки кашлянул.

Никто из троицы не поднял глаз.

— Сдается мне, ты, белый, ошибся дверью, — усмехнулся толстяк.

Отец Малки засунул руки в карманы.

— Мне сказали, здесь можно купить бутылку-другую вина.

— Ты федерал? — спросил прилизанный. — Только у федерала хватит ума заявиться сюда в одиночку.

— Да какой с него федерал, — фыркнул толстяк. — Ты его послушай. Он еврей. Не бывает евреев-федералов.

— А как же Иззи Эйнштейн? — не согласился прилизанный. — Он только вчера арестовал трех парней на Кони-Айленд. Об этом газеты писали.

— Для Иззи[3] слишком тощий. Не-е, обычный белый в поисках дешевого бухла.

— Мне сказали, я могу купить здесь вино, — спокойно повторил отец, хотя Малка видела, что его руки в карманах дрожат. — Мне сказали, у вас есть кошерное вино.

Человек со шрамом вышел из-за стола и направился к посетителям, остальные двое наблюдали. Малка увидела, что костюм на нем старый и не такой уж чистый. Мужчина шел медленно, осторожно, будто понимал, что не вполне трезв, и хотел это скрыть. Дойдя до отца Малки, он остановился и стал ждать, не подавая вида, что заметил паренька, который заботливо последовал за ним, словно для того, чтобы подхватить своего отца, если тот начнет падать.

— Привет, Дэвид, — с улыбкой помахала Малка и тут же, сообразив, что привлекает к себе внимание, перешла на шепот: — Я тебя только сейчас увидела.

Дэвид приложил палец к губам и покачал головой.

— Ну что? — спросил отец Малки. — У вас есть вино на продажу?

— Мой домовладелец еврей, — с вызовом произнес отец Дэвида.

— Мой тоже. Готов спорить, они оба сукины дети.

На мгновение повисла тишина. Малка затаила дыхание. И тут у мужчины дрогнул уголок рта.

— Ладно, — смягчился тот. — Пожалуй, с тобой можно вести дела. — Его коллеги расслабились. Прилизанный собрал со стола карты и принялся их тасовать. — Откуда вы обо мне узнали?

— Ваш сын Дэвид, — сказал отец Малки. — Он посоветовал мне к вам обратиться.

— Мой сын Дэвид вам рассказал, — повторил он, глаза его сузились.

— Да, — озадаченно подтвердил отец Малки. — Сегодня. Что-то не так?

Повисло молчание, потом мужчина покачал головой.

— Нет, все нормально. У меня есть немного кошерного вина, о котором вы говорили. Могу продать две бутылки по три доллара за каждую.

— Это дорого, — вздохнул отец Малки.

— Такие у нас цены, — пожал плечами мужчина. — Нынче подобный товар добыть тяжело.

Дэвид встал на цыпочки и что-то прошептал своему отцу. Тот не удостоил его взглядом, но закусил губу и сказал:

— Ладно, могу отдать две бутылки за пять долларов. И это только потому, что ты пришел… по рекомендации члена семьи.

— Идет. — Отец Малки подал руку. — Я Эйб Хирш.

— Сэм Ричардс, — пожал ее отец Дэвида. — Хотите забрать товар с утра?

— Мне рано на работу, — покачал головой Эйб. — Можно заскочить после?

— Заметано.

Отец Малки пошел было к двери, но внезапно обернулся.

— Прошу прощения. — Он сокрушенно покачал головой. — Ну я и дуралей. Дэвид, ваш сын, приглашен к нам домой на завтрашний ужин, а я не спросил у вас разрешения. Вы, разумеется, тоже приглашены.

— Вы пригласили моего сына к себе на ужин? — изумленно посмотрел на него Сэм.

Эйб пожал плечами.

— Эй, Сэм, — окликнул его хорошо одетый мужчина. — Тебе завтра вечером никуда нельзя. У нас кой-какое дельце на окраине, в «Сахарном тростнике».

Пропустив слова приятеля мимо ушей, Сэм посмотрел на Малку. Та, стоя рядом с отцом, почесывала ногу и сияла от успеха своего плана.

— Это ваша девочка?

Теперь настал черед изумленно смотреть для Эйба. Он глянул на Малку, и та дико закивала, обрадованная мыслью, что к ним на шаббатний ужин придет еще один гость. Затем его взгляд снова вернулся к Сэму.

— Отлично, в какое время? — поинтересовался тот.

— Около пяти вечера, — ответил Эйб и дал адрес.

— Нам на окраину только к девяти, — сказал приятелю Сэм. — Времени полно.

Он повернулся к отцу Малки.

— Хорошо. Я принесу вино с собой. Но вы проверьте, есть ли у вас деньги. То, что вы угощаете меня… нас ужином, еще не означает, что выпивка бесплатна.

— Разумеется, — кивнул Эйб.

Следующим вечером к пяти все было готово. Стол отодвинули от окна и принарядили белой скатертью, одолженной у женщины, которая продала Эйбу вареную курицу и морковный цимес, сервировали на четверых, поставили пару свечей, позаимствовали у плотника, что жил через коридор, два дополнительных стула и положили рядом с местом, где предстояло сесть Эйбу, старый молитвенник, унаследованный им от отца.

Эйб, несмотря на жару, надел свой лучший пиджак, а на голову водрузил одолженную ермолку.

— Ну что, Малка? — спросил он, обведя глазами комнату. — Как тебе?

— Идеально!

Она бегала из одного конца комнаты в другой, любуясь столом с разных ракурсов.

Словно по сигналу, в дверь кто-то постучал.

— Это Дэвид! — воскликнула Малка. — Дэвид, одну минутку!

— Уверен, он тебя услышал, — улыбнулся Эйб. — Управляющий в подвале и тот, наверное, тебя услышал.

Он пошел открывать дверь.

За ней с маленьким чемоданчиком в руке стоял Сэм. Он явно постарался придать себе более приличный вид: побрился, надел чистую рубашку, начистил обувь до блеска.

Из-за спины отца выбежал Дэвид.

— Видишь! Все получилось, — сказал он Малке. — Мой папа принес вино, как и обещал, а еще я заставил его приодеться, потому что событие религиозное, а мама не позволяла являться в церковь в неподобающем виде. Верно, папочка?

— Заставил, Дэвид, конечно, — улыбнулся Сэм. — Даже вынудил помыть за ушами. — Он вскинул голову и тяжело посмотрел на Эйба — словно ожидал критики.

Но Эйб только кивнул.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — пригласил он. — Устраивайтесь поудобней. Малка, хватит тут выплясывать. У меня уже от тебя голова кругом.

Малка послушно перестала вертеться, но все равно слегка подпрыгивала на месте.

— Дэвид, знаешь что? Тут есть женщина, она живет через переулок. Так вот. В жару она днями разгуливает в мужской футболке и шортах. Ее можно увидеть на кухне. Это так смешно! Хочешь, пойдем на пожарную лестницу и посмотрим?

Дэвид, внезапно встревожившись, взглянул на отца.

— Можно, папа? — Его нижняя губа дрожала. — Я не хочу, чтобы кто-то на меня злился.

Сэм вздохнул и с видимым усилием улыбнулся сыну.

— Хорошо. Я буду здесь и за тобой присмотрю. Ничего плохого не случится.

Дэвид, повеселев, повернулся к Малке.

— Идем.

Дети подбежали к окну и шумно вскарабкались на пожарную лестницу.

Сэм поставил чемоданчик на стул и достал две бутылки вина.

— Вот. Кошерное сертифицированное, если верить человеку, от которого я его получил. Что насчет пяти баксов?

Эйб вручил Сэму пять скомканных долларов.

— Вот, как и было обещано. Хотите выпить перед тем, как начнем?

Сэм кивнул.

Эйб взял одну из бутылок и, посмотрев на нее, раздосадовано покачал головой.

— Ну я гений! А о штопоре-то не подумал.

Сэм, пожав плечами, вынул из кармана маленький ножик, срезал верхушку пробки и протолкнул остаток внутрь. Эйб взял бутылку и налил обоим щедрые порции.

Каждый выпил и посмотрел за окно, где на краю пожарной лестницы сидели Малка с Дэвидом. Она болтала ногами, а парень сидел смирно. Затем на перила опустился чумазый голубь и уставился на детей, по всей видимости, надеясь на подачку. А когда ничего не получил, начал чистить перышки.

Дэвид показал на окно.

— Нет, это не она, — сказала Малка. — Этот мужчина живет с ней по соседству. У него две собаки, но у таких людей животных быть не должно. Он вечно орет на своих собак, чтобы прекратили лаять, иначе его вышвырнут.

Дети рассмеялись и вспугнули птицу. Та упорхнула.

— Итак, — проговорил Эйб.

— Угу, — кивнул Сэм.

— Что случилось?

Сэм, вздохнув, осушил стакан и налил еще.

— В тот раз Дэвид пошел стрелять кроликов, — медленно начал он. — Я тогда только вернулся из окопов. Мы жили у семьи жены в Алабаме и строили планы перебраться на север в Чикаго, где я смог бы найти работу, а мальчик лучшую школу. Он сидел на крыльце и читал, а я разозлился и сказал, чтобы не лодырничал, а пошел настрелял дичи. Когда парень не вернулся к ужину, я сперва подумал, что он заблудился: вечно, как начнет лазить по окрестностям, так забывал о том, за чем его отправили.

Сэм обратил взгляд вдаль.

— После наступления темноты пришел проповедник из церкви моей жены и сказал, что случилась беда. Белая женщина из соседнего округа пожаловалась, что кто-то заглянул в окно, когда она была неодета. Собралась орава линчевателей, Дэвид их увидел, испугался и побежал. Он не сделал ничего дурного, просто был черным мальчиком с оружием. Его поймали и…

На мгновение он замолк, задыхаясь от эмоций, затем взял стакан и прикончил его залпом. Не говоря ни слова, Эйб налил ему еще.

— Моя жена, ее сестра и другие женщины отправились за ним и привезли домой. Дэвид был… Его изрезали, пытали огнем… Мой мальчик. Мое дитя. — Вдоль линии шрама по щеке Сэма медленно скатилась одинокая слеза. — После этого у нас с женой… мы с ней не очень хорошо ладили. Через какое-то время я оборвал все концы и переехал сюда. А Дэвид, он переехал со мной.

Какое-то время оба сидели молча.

— Мы жили в Одессе, — начал Эйб и, заметив замешательство Сэма, добавил: — Это город на Украине, недалеко от России. Я переехал туда с ребенком после смерти жены. Стоял 1905-й, смутное время. Стачки, погромы, в людей стреляли прямо на улицах. Народ озверел. А когда люди злятся, они во всех бедах обвиняют евреев. — Он грустно улыбнулся. — Мы с друзьями были молодыми, сильными, буйными. Не такими, как предыдущие поколения. Мы не собирались, подобно старикам, сидеть и ждать, когда нас всех вырежут. Я отослал Малку в синагогу к другим детям. Там можно было безопасно отсидеться в тайнике. А сам я пошел защищать наши дома.

— По крайней мере, у вас была такая возможность, — горько заметил Сэм.

Эйб покачал головой.

— Мы были дураками. Не представляли себе, как многочисленны, как хорошо организованы погромщики. Сотни убитых и раненых… мои соседи, мои друзья. Кто-то меня ударил, не знаю ни кто, ни чем. После этого темнота. Я… — Он запнулся. — Помню, как вокруг кричали, как горели дома, но все было как во сне, происходило будто не со мной. Я побежал в синагогу. Собирался забрать Малку и убраться подальше от этого безумия, уехать в Америку, где живут здравомыслящие люди и детям безопасно.

— Безопасно, — тихо повторил Сэм.

Двое мужчин с пониманием устало посмотрели друг на друга.

— Но когда я туда добрался, — продолжал Эйб, — меня не впустили. Раввин спрятал детей за бимой, возвышением, где хранилась Тора, но… в синагоге сказали, что мне лучше не видеть, как поступили с Малкой, что она… Ей было всего девять. — Голос Эйба заглох.

Детям надоело смотреть с пожарной лестницы на соседей.

— Ты умеешь играть в «Камень, ножницы, бумагу»? — спросил Дэвид. — Смотри, мы должны сесть лицом друг к другу. Есть три движения руками, ты можешь…

— Она знает? — спросил Сэм.

— Нет, — ответил Эйб. — И у меня язык не поворачивается ей сказать.

— А Дэвид знает. По крайней мере, я ему говорил. Подумал, что если он узнает, то упокоится с миром. Но, похоже, он не поверил. Я вроде и рад. Потому что…

— Он все еще здесь. С тобой.

— Да, — прошептал Сэм.

Двое мужчин сидели и пили, глядя, как их убитые дети играют в лучах гаснущего солнца.

Перевод — Анастасия Вий, Л. Козлова