Самый черный день

1

«ЧЕРНЬ» — значилось на синем указателе. Прямо под ним разворачивалась маленькая трагикомедия — дородного вида тётка в сером пальто и сером же платке стояла возле УАЗика «буханки» и громко орала сидящему за рулем пожилому мужичку: «Немедленно высади эту проститутку! Ты что оглох?!» — спектакль явно предназначался не только для него, уж больно нарочито и громко исполнялась ария. Потом, подойдя к приоткрытой пассажирской двери, она перешла на пониженный шипящий тон: «Я всё поняла, ты за дуру-то меня не держи — сперва просто подвезти обещал подальше от Тулы, а теперь, глядишь, и прямо в дом ее притащишь. А дом, между прочим, мой. Так что высаживай прямо здесь, или можешь катиться вместе с ней на все четыре стороны». Мужик ничего не сказал. Он молча вылез из кабины, обошел «буханку» и открыл заднюю дверь. На асфальт спрыгнула молодая особа, лет 30-ти в потрёпанном пуховике и беретике. Не сказав ни слова, она закинула за спину мешковатую тряпичную сумку, развернулась и побрела по обочине в сторону заброшенного поста ГАИ. Дородная тетка по-хозяйски залезла на пассажирское сидение, и УАЗик тронулся в сторону Мценска.

Марго — так звали высаженную «проститутку» — сидела на бетонной чушке возле поста и прикидывала план дальнейших действий. Из родного Серпухова, который накрыло облаком, она выбралась практически сразу и теперь медленно, но верно продвигалась на юг. От эпицентра теперь уже было довольно далеко и появилась мысль где-нибудь осесть на зиму. Пока на улице было относительно тепло, но осень уже дышала в загривок и перспектива перебиваться всю зиму ночевками в случайных сараях ей не улыбалась. Нужна была постоянная крыша над головой и хоть какая-нибудь защита. Под защитой подразумевались представители сильного пола, но именно в этом была основная проблема — всех молодых и несильно увечных мобилизовали в первый же месяц, и теперь «защитники» кучковались в отрядах МЧС и в армии. Воевать они не воевали, но были на военном положении — у них была крыша над головой и приличный, по нынешним временам, паёк. Беда в том, что Маргарите от этого было ни жарко ни холодно — кроме периодической кормёжки ей от «защитников» ничего перепасть не могло. Начальство не возражало против эпизодических свиданий бойцов, но чтоб притащить девушку в часть и разместить — об этом не могло быть и речи. Все кратковременные контакты с «защитниками» сводились к простой формуле, рожденной женщинами, тянувшими срока еще в сталинских лагерях: «Давай пайку — делай Ляльку». Так что, навыки начальника отела HR (подбор персонала) ни разу не помогли ей за эти два месяца — «работа с людьми» теперь была специфическая и сильно примитивней того, к чему она привыкла.

Оглядевшись по сторонам, Рита (именоваться Марго она вдруг передумала) убедилась, что в этих краях последние два месяца прошли не так бурно, как в родном Серпухове. Вероятно она сильно опередила толпы беженцев и этим преимуществом ей предстояло воспользоваться. У дороги валялись пара разбитых и ободраннных машин, а вдоль трассы в сторону города неторопливо шла семья из четырех человек, скорей всего местные: пожилой дядька, молодая жещина и пара детей младшего школьного возраста. Это стало нормальным, когда на добычу еды и дров люди ходили целыми семьями — так получалось безопасней (слабые не оставались одни) и продуктивней (дети тоже могли что-то отковыривать, отпиливать или нести). «Прям картинка из учебника истории про первобытных охотников и собирателей» — подумала Рита.

Неожиданно из-за поста ГАИ вынырнули две сухонькие мужские фигурки в потрепанных куртках. Они шли совершенно молча (потому Рита и не услышала их приближения) и казалось, что довольно целенаправленно — во всяком случае, они не обратили никакого внимания ни на бродячую семью, ни на Риту. Вид они имели двольно замшелый — в былые времена такие типажи находились где-то посередине между нищими пенсионерами-хануриками и натуральными бомжами, раскапывающими мусорные контейнеры. Убедившись, что они прошли мимо, начальник отдела HR быстренько вынула из кармана зеркальце и, послюнявив пальчик, подправила подведенные сажей брови. Лезть в сумку за тенями и помадой не было времени, к тому же косметику надо было экономить, а двое пристарелых бичей — это очень условная защита. В идеале, на зиму она хотела прибиться к более многочисленному или значительному коллективу.

Быстро поправив волосы, она вскочила с места и бросилась догонять удалявшуюся пару. Поравнявшись с бичами и пройдя с ними метров двадцать, Рита сразу взяла быка за рога:

— Мальчики, а вы куда такие серьезные собрались?

— Не твое дело — «мальчики» даже не обернулись. На вид «мальчикам» было сильно за пятьдесят.

— А может я с вами?

— Иди куда хочешь.

— А может я вам пригожусь?

— Мы человечиной не питаемся.

— Я не в этом смысле.

— А я в этом. Жратва у тебя есть?

— Нет — соврала Рита, прижимая рукой сумку, на дне которой болтались банка тушенки и россыпь макарон.

— Тогда отвали.

Рита чуть отстала, но продолжала идти за потенциальными спасителями и охранителями. Так в полном молчании вся троица прошла километра три, пока не поравнялась с микроавтобусом, стоявшим чуть в стороне от дороги.

На первый взгляд его уже давно бросили, но отсутствующие стекла были бережно заменены цветастыми тряпочками — здесь явно кто-то пытался обосноваться. Дядьки остановились и, перекинувшись парой фраз, спустились от шоссе к микроавтобусу, Рита осталась на обочине наблюдать. Тот из ее попутчиков, что был поразговорчивей — именно он снизошёл до отшивания Риты в начале пути — заглянул внутрь и начал что-то говорить. В микроавтобусе явно кто-то был. Потом последовало короткое «совещание» и парочка стала карабкаться обратно на трассу. Судя по тому, что молчаливый презрительно сплюнул, они явно не нашли того, на что рассчитывали. Подождав, пока «мальчики» отойдут от автобуса, Рита решила тоже спуститься и посмотреть, что там.

2

Подойдя к микроавтобусу, Рита заглянула внутрь и сразу поняла, почему ее спутники отказались от попытки найти тут еду. Ей открылась вполне привычная по нынешним временам картина: на разложенном сиденье, замотавшись в тряпки, напоминавшие стираные шторы, лежала женщина, по телосложению несильно отличавшаяся от скелета. Она была жива, но явная доходяга, не жилец в общем. На заднем сиденье было расстелено одеяло и на нем, привалившись к большому плюшевому мишке полулежал ребенок лет двух от роду. Ребенок выглядел сильно крепче своей матери (или бабушки, кто их скелетов разберет), хотя тоже был совсем не крепышом. Ребенок спал. Рита аккуратно откатила дверь и уперлась взглядом в большие глаза женщины. Она плакала и что-то пыталась сказать. Рита наклонилась и услышала едва различимый шёпот: «Девушка, возьмите Мишутку… пожалуйста… там… там под сиденьем коробочка с сухим молоком на донышке… Я вас очень прошу.» Ритина цель — обрести защиту и опору — прям ну никак не вязалась с наличием такой обузы — она вылезла из микроавтобуса и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Посмотрев в сторону дороги, она увидела своих попутчиков, которые о чем-то беседовали на обочине, беспрерывно сплёвывая, и тут Риту осенило — она снова открыла дверь и решительно стала собирать Мишутку в дорогу; напялила на него шапочку, откопала коробочку с сухим молоком и стала завязывать ему ботиночки. Женщина улыбалась и плакала, глядя на эти приготовления, а ребенок вел себя очень тихо и никак не выказывал беспокойства — наверное, после стольких дней на одном месте, ему было просто интересно.

— Мишутка, скажи маме «пока».

— Пока! — Мишутка улыбнулся и начал трясти ручкой.

Рита быстро выбралась наружу и поторопилась к дороге — совещание ее спутников явно закончилось и они уже зашагали прочь.

— Ребята! Постойте!

«Ребята» остановились и обернулись — прямо к ним карабкалась через кювет их настырная преследовательница. Одной рукой она торопливо засовывала в сумку коробку с сухим молоком, а на другой восседал улыбающийся Мишутка. Увиденное настолько не вязалось в головах «ребят» с логикой событий последних недель, что они замерли и недоуменно переглянулись.

— Ребята, это Миша. Миша, скажи дядям «привет»

— Пивет!

— И зачем это тебе? Инстинкт материнский проснулся?

— Нет, вы ведь еду искали? Вот мы с Мишуткой ее и добудем. А вы у нас вместо пап будете. Ну, в смысле, защиты и всё такое…

— И где вы ее добудете?

— А везде, где люди есть. Женщине с ребенком сложнее отказать. Да, Мишенька?

— Не, мать, хреновая затея. В городе уже пусто, а в деревне тебе хрен подадут. Ты сама-то откуда?

— Почти из Москвы.

— Вот именно, с деревенскими дел не имела, а туда же, «еду она добудет».

Рита ликовала. С ней уже всерьез обсуждают перспективы совместной деятельности — если это и не полная победа, то очень значительный шаг вперед. Опыт по работе с кадрами подсказал, что беседу просто обязательно надо продолжить.

— Ребят, а ребят, ну давайте хоть присядем и обсудим, а?

Живописная группа непонятного состава расположилась на бревне, на месте бывшей придорожной шашлычной. Мишутка спокойно спал на досках, бывших когда-то столом. Тот, что говорливый оказался Анатолием Николаевичем, а молчун представился дядей Костей. Впрочем, первый тоже не возражал быть дядей Толей. После краткой беседы выяснилось, что их цели вполне совпадали с Ритными.

— В городе ловить нечего — сообщил дядя Толя, — всё что хоть как-то было интересно и доступно, уже подмели, а меня больше всего зима волнует — греться в городе особо нечем. Вот мы и решили до дачных поселков сходить, авось домик есть бесхозный. Ну и жрачки по пути не помешало бы.

— Дачи — это вон те?

— Не, это деревня. Там мы были однажды. Грабить себе дороже — народ весь с берданками, а на жалость ты их не разведешь.

— Ну а вдруг?

— Знаешь, мне бабка рассказывала, как во время войны они беженцами были. У бабки был племянник маленький на руках. Они в деревню забрели и еле-еле уговорили одну бабу разместить их в сенях на недельку. А пока они там торчали, племянник от голоду и помер. Он очень слабый был, она уж как просила дать чего питательного — никто ничего не дал. Сама-то она шелуху картофельную варила, а ему этого было мало — вот и помер. Так что ты думаешь? Эти бляди, как узнали, что племянник помёр, так сразу поминки решили устроить, чтоб по-человечески. Ну и тут же яйца у них нашлись и сало, и самогон. Так что, я про деревенских в курсе. Как поминать, так все человеки, а как помочь — хрен по всей роже.

— Не знаю, — вдруг заговорил дядя Костя — я что-то не уверен, что поступил бы по-другому. Вот мне сейчас ребенка умирающего покажи — хрен чего отдам.

— Хорошо. До дач далеко?

— Километров пять еще.

— Тогда, давайте так: деревня — вот она, в двух шагах. Дойдем до деревни и я попробую кого-нибудь на жалость продавить. Получится — хорошо, не получится — дальше пойдем.

— А твой отпрыск потом пять вёрст осилит ножками? Кто его тащить будет?

— Во-первых он не мой. Во-вторых, если не выгорит — в деревне оставим где-нибудь.

— Ладно, пошли.

Победа была у Риты практически в кармане. Просто «обуть» кого-нибудь ради еды дядя Толя с дядей Костей явно опасались. Они не тянули на отморозков и скорей до сих пор питались тем, что плохо лежит. В городе, судя по всему, с этим стало туго, а тут молодая баба с ребенком может чего надыбит — поди плохо? «Если нам с Мишуткой подадут чего-нибудь — вот тогда порядок! Тогда зима в дачном домике под защитой двух каких-никаких, а мужиков практически гарантирована. А в хозяйстве баба всегда нужна, раз уж оседлая жизнь намечается. А там, глядишь, еще кто-нибудь подвернется, посолидней.» — Так рассуждала Рита, сворачивая на просёлочную дорогу, ведущую к деревне. Дядя Толя нёс на руках Мишу, а дядя Костя очень хмуро вглядывался в очертания приближающихся домов.

Деревня представляла из себя довольно унылое зрелище. Но война тут была ни при чём — во всяком случае нынешняя её точно не задела. Её задели скорее коллективизация, раскулачивание и приватизация. Но все-таки, тут жили люди, и им явно не грозило помереть от холода и голода. Зная, что этот общеизвестный факт привлечет посторонних, селяне как умели позаботились о своей безопасности, и, в качестве первого шага, установили с обеих сторон дороги по виселице. На каждой висела табличка «для мародёров», но никаких висельников не наблюдалось.

— Ни хрена мне не улыбается туда идти. Мы же явно выглядим как банда — два мужика и баба с ребенком. У него что, два папы что ли? Пристрелят и всё тут…

— А вам и не надо никуда идти. Вы тут посидите, а мы с Мишенькой сходим, да Мишенька?

— Ладно, но мы долго тут торчать не будем. Через час уйдем. Так что, если вас там повяжут, извини, про нас можешь забыть.

— Не повяжут. Еще и пожрать дадут.

— Ну-ну.

Бичи уселись на лежавшее у дороге колесо от трактора «Беларусь», а Рита слегка размазала сажу с бровей по лицу, взяла Мишеньку на руки и поплелась в деревню.

Первым делом, Рите попалась на глаза тетка, ковырявшаяся в огороде. Заметив движение за забором, она выпрямилась и, мгновенно оценив обстановку, стала голосить: «Эй ты! Тебе чего здесь надо?» Было ясно, что помимо простого интереса, тетка считала своим долгом оповестить всех в округе, что в деревню впёрся чужак. На крыльце соседнего дома появилась бородатая фигура:

— Петровна, гляди, к тебе гости!

— Хуёсти! Слышь, кликни Кузмича, что опять какая-то лярва побираться припёрлась! Эй ты! Проваливай — здесь не подают!

Тут Рита поняла, что рассказы о деревенских нравах времен Великой Отечественной вполне актуальны и сегодня. Она подхватила Мишутку на руки и быстро пошла вперед, вглубь деревни. Время у нее еще было и разворачиваться при первой же неудаче она не собиралась — вдруг повезёт. Примерно через семь домов она крупно пожалела о своем решении. Из-за угла на нее вышла знакомая фигура в сером пальто и сером платке — это была та самая сварливая жена водителя «буханки». Встреча была неожиданной и резкой, они практически столкнулись. Рита постаралась побыстрей отвернуться и её взгляд уперся в знакомый УАЗик, притулившийся во дворе — сомнений не оставалось, это была жена «механика Гаврилова», как про себя Рита обозвала того сердобольного мужичка.

«Вот это удача», — подумала Рита: «Вот уж вляпалась, так вляпалась». Она развернулась и быстро пошла обратно — дело принимало серьезный оборот.

— Люди добрые! Вы посмотрите кто припёрся! Та проститутка, что мой дурак на дороге подобрал. И уже с ребёнком! Ты глянь, что творит сучка малахольная — чужого мальца притащила для жалости! Народ, держите её — она ребенка украла!

Рита начала ускоряться. За спиной послышались пара хлопков калиткой. Если за ней действительно собирались гнаться, то от ребенка надо было избавляться — она свернула в ближайшую улочку и сразу бросилась к ближайшим кустам, густо обрамлявшим чей-то редкий забор из штакетника. Забившись в кусты и прижавшись к забору, она стала соображать, как поаккуратней оставить здесь ребенка и по-тихому свалить. Ребенок, к счастью, совсем не капризничал и только с интересом смотрел по сторонам, но на главной улице уже слышны были чьи-то голоса.

— Тёть, а тёть, а ты чего здесь сидишь?

От неожиданности Рита вздрогнула и, обернувшись, увидела с другой стороны забора маленького мальчика лет шести-семи.

— Устала, отдыхаю. А тебя как зовут, мальчик?

— Пашкой.

— Пашка, послушай, а можно я тут посижу, а ты никому про это говорить не будешь, а? Я недолго — только передохну маленько и мы дальше пойдем. Договорились?

Пашка кивнул в ответ с очень серьезным видом и остался стоять на месте. Он внимательно рассматривал чужую тётю и наверное думал, что будет лучше без присмотра её не оставлять. Так в полной тишине они провели минут пять. Голоса на улице стихли и Рита осмелела:

— Пашка, скажи, а у вас есть пожрать чего-нибудь, а то вон смотри, мы с Мишенькой не ели уже два дня. Да Мишенька? Ты хочешь кушать?

Мишутка улыбнутся и сказал чётко и ясно: «хатю!» Пашка не сдвинулся с места и молча продолжал разглядывать непрошеных гостей, что-то интенсивно соображая. Потом он молча развернулся и ушёл. Рита поняла, что нужно сваливать, так как малец мог запросто позвать взрослых, а с другой стороны, может и вправду принесет чего? Рисковать не хотелось, но и голодать до вечера тоже. Примерно через десять минут, когда Рита уже стала потихоньку выкарабкиваться из кустов, она услышала за спиной: «На.»

По ту сторону забора стоял Пашка и держал в вытянутой руке белый целлофановый пакет, на дне которого просматривались какие-то круглые предметы. «Картошка» — подумала Рита и, не веря своему счастью, протянула руку.

3

Рита шла к выходу из деревни, хоронясь вдоль заборов. Она торопилась — если бичи слышали шум, то могли и смотаться раньше времени. Но опасения ее были напрасными — дядя Толя с дядей Костей сидели на том же колесе и что-то лениво обсуждали.

— О! Явилась, не запылилась. Ну как?

— Порядок, только пошли отсюда быстрей…

Все четверо двинулись к шоссе. Дядя Толя принял Мишутку на руки, а Рита стала рассказывать, как отлично сработала её идея с ребенком, и как во втором же дворе их одарили мешком картошки. Дядя Костя принял из её рук пакет и недоверчиво заглянул внутрь — там действительно лежала дюжина прошлогодних картофелен, которые в иные времена годились разве что на откорм свиней, но привередничать не приходилось. Согласно уже усвоенным всеми новым правилам, всё добытое полагалось как можно скорее употребить, посему, не доходя до шоссе компания присмотрела небольшую группку чахлых березок и расположилась на поздний обед.

Дядя Толя извлек из заплечного мешка маленькую кастрюльку без одной ручки и Рита, ополоснув картошку в проточной канаве вознамерилась сварить ее целиком. Понимая, что на троих этого будет маловато, она запустила руку на дно сумки и достала пригоршню поломанных макарон — в грядущие отношения нужно было инвестировать, хотя банку тушенки она пока доставать не собиралась. «Слишком жирно» — решила она.

Пока кастрюля нагревалась на чахлом костерке из наломаных веток, Рита смогла подробней изучить своих спутников. Тот, который поразговорчивей — дядя Толя — был на вид чуть моложе, ему было не больше пятидесяти. У молчаливого пожилого дяди Кости не хватало зубов, зато была «утешающая» декорация — вполне приличные очки. То ли он и вправду до войны был зажиточным мужиком, то ли снял с кого. «На бесптичьи и жопа соловей» — подумала Рита и загрустила. Мишутка начал капризничать и ей пришлось проверить, не описался ли он — догадка подтвердилась и ей пришлось снять с него колготки и замотать ему ноги найденной на дне сумки наволочкой. «Да, это обуза, и от нее надо избавляться», но пока она делала вид, что именно её идея с ребенком принесла им еду и решила повременить — пусть думают, что от Миши была польза. В конце-концов, до дачных участков недалеко и там станет понятней, как жить дальше.

Картошка была омерзительно горькой на вкус и хуже всего, что горечь впитали в себя и макароны. А еще Рита вспомнила, что проросшей прошлогодней картошкой можно даже отравиться, и в ту же минуту у нее начала болеть голова. Непонятно, было ли это элементом самовнушения или и вправду от такой еды могла случиться мигрень. Справедливости ради надо сказать, что Костя с Толей вообще никак не комментировали трапезу, а просто молча таскали из кастрюльки грязными руками картофелины, снимали с них в некоторых местах шкурку и жадно обжигаясь ели. Остатки макарон она решила сохранить на ужин, и, слив воду, завернула их в самую компактную и чистую тару из всего что у них было — в тот самый промытый пакет из-под картошки. Добраться до дачного поселка очень хотелось до наступления темноты, поэтому послеобеденный отдых был проигнорирован. Дядя Костя взял на руки Мишутку, и компания пошла в сторону шоссе.

Они дошли до дачного посёлка без приключений, но было уже почти совсем темно. Они не стали обследовать местность и просто залезли в бытовку, которая стояла на самом крайнем участке. Дом на участке тоже был, но он был недостроен — одни стены и стропила, так что, бытовка на его фоне выглядела обжитой квартирой. Посёлок был скорей садово-дачным кооперативом и домики в зоне видимости имели очень хлипкий для зимовки вид, но оставалась надежда, что нечто более капитальное они найдут, когда рассветёт. В бытовке стоял раскладной алюминиевый столик, верстак для столярных работ и пара разнокалиберных табуреток. Рита вынула пакет со слипшимися макаронами и со словами «будем ужинать» развернула его на верстаке.

4

Вечерняя трапеза оказалась более скудной, но куда более размеренной. Все-таки крыша над головой — великая вещь. Даже Мишутке перепал маленький сгусточек макарон, чтобы спал спокойней. Единственным неприятным открытием стало то, что дядя Костя с дядей Толей довольно скверно пахли. На улице это было незаметно, а в тесной бытовке запах был очень ощутимым. В добавок ко всему, оба решили немного расслабиться и, развалившись на каких-то пиломатериалах, стянули с себя носки, штаны и разложили их тут же сушиться. Их видавшие виды кроссовки стояли в углу и воздуха тоже не озонировали. Рита вышла на улицу подышать.

Вернувшись, она застала мужчин за неторопливой беседой. Мишутка спал на обеденном столе и она решила разместиться на верстаке — все-таки не на полу… Отвернувшись к стене, Рита очень хотела поскорей уснуть, но дяди периодически повышали друг на друга голос, и заснуть она так и не смогла.

— Слышь, красавица, а с «отпрыском» что делать будем? — обратился к ней вдруг дядя Толя.

— А что с ним делать? Картошки-то нам подкинули из жалости.

— Не, ну это ясно, а если мы вдруг тут обоснуемся? Нам он зимой не нужен.

— Ну оставим где-нибудь…

— Не, мать, это жестоко. В такое время никто его не подберёт, будет орать, мучиться…

— А что мне ему, голову топором отрубить?

— Ну, не знаю, хотя на мой вкус так даже гуманней.

— Надо будет — отрублю, а сейчас дайте уже поспать.

— Слыхал, Костян, какая баба к нам прибилась боевая! А вот ты, к примеру, знаешь, кто довёл до такого, что бабы детей извести готовы? А я тебе скажу — выродок этот черномазый! Вот попался бы он мне — вот этими самыми руками бы придушил.

— Ты о ком? — отозвался нехотя дядя Костя.

— Об обезьяне этой, об Обамке. Но, слава Богу, теперь то им там кирдык пришёл. Будут знать, как задираться. А то, ишь, все им должны, видите-ли, всеми командуют. Ну? И где те командиры теперь? Ась?

Рита пыталась заснуть и уже почти привыкла к их голосам, но ситуацию осложняло то, что дядя Толя после каждой значительной, на его взгляд, фразы, истово чесался. Как только до Риты долетал звук поскрипывающих досок и характерные звуки расчесывания — ее накрывала очередная волна «чудных» запахов из под Толиной майки.

— А я, например, уверен, что наши уже в Вашингтоне. Или на Аляске, на худой конец. А чё? Пусть отдают в качестве компенсации.

Костя лежал тихо и только негромко одобрительно покряхтывал, своеобразно поддерживая разговор.

— Ты, Костян, что думаешь, зря мы тогда тактическим оружием по этим уродам вмазали? Нет, Костян, не зря. Там наши ребята гибли, между прочим, и Обамку это касаться вообще не должно было. Наши соседи — мы тут сами разберёмся! Нет ведь, полез, сучий потрох, лекции нам читать, как нехорошо ядерным оружием хуячить. А сами что? Забыли Хиросиму? То есть, им можно, а нам нельзя? Ультиматум предъявил… Вот ему, блять, ультиматум! Понял?

Дядя Костя всё понимал и поддакивал. Рита стала потихонечку засыпать, так как изрядно устала за день, да и дядя Толя говорил всё тише и тише.

Она не знала сколько проспала, а проснулась она от того, что кто-то лез руками за пояс её джинсовых брюк. Она повернулась и увидела дядю Костю. «Седина в бороду — бес в ребро» — подумала Рита. А вроде тихий был. Рита приподнялась на верстаке и стала помогать дяде Косте стащить с себя штаны. С самого начала было понятно, что без интима ей с ними не ужиться, просто она не очень планировала это дело в первую же ночь. Рита решила сделать себе поблажку и развернулась к дяде Косте филейной частью, улёгшись животом на верстак — всё таки изо рта у него пахло не очень… Примерно через десять минут ритмичных поскрипываний верстака, активизировался Мишутка и Рита забеспокоилась, что он может отвлечь ухажера. Растягивать «удовольствие» ей не хотелось, но её опасения оказались напрасными — дядя Костя засопел чаще и деловито закончил дело. В тот же момент с улицы раздался негромкий голос дяди Толи:

— Эй, молодёжь, выходите — покажу чего.

«Видать, тактично удалился» — подумала Рита и стала натягивать джинсы. Когда они вышли на улицу, дядя Толя посмотрел на них торжествующим взглядом и сказал: «Глядите!» По направлению его пальца над рядами дачных крыш виднелась труба, и на фоне ночного неба был отчётливо виден поднимавшийся из неё дым.

— Вот куда нам надо на зиму — заключил Толя.

Выйдя утром из бытовки, они сразу нашли на небосклоне ту самую трубу. Труба возвышалась над добротной железной крышей и было ясно, что этот дом идеально подходит для зимовки. План действий Рита предложила незамедлительно:

— Значит так, ребята. Я беру куклу и иду прямо к ним в гости. Если там серьезная компания или меня не пустят, то я вернусь до вечера, если же просто пара хилых сердобольных дачников, то я попрошусь к ним на одну ночку. Дождитесь темноты и спрячьтесь поближе к их дому — как все улягутся я вам дверь открою. Ну а там сами смотрите — вы же у нас сильный пол…

— И чего? Предлагаешь их замочит что ли?

— Ну, не знаю, но брать придется силой. Сами видите, в посёлке похоже никого, а этот дом единственный приличный.

— Ладно, мать, только смотри, чтоб без подстав…

— Не ссыте. — Рита не без удовольствия отметила, что её роль мозгового центра уже почти не вызывает сомнений.

5

Рита стояла на аккуратном крыльце, держа за руку Мишутку. На стук открыла довольно просто одетая девушка, примерно одного с ней возраста:

— Папа! Тут какая-то женщина с ребенком.

Из дома вышел мужчина лет шестидесяти и довольно дружелюбно взглянул на Риту. По всему было видно, что это городские.

— Кто к нам пришёл? — наклонился мужчина к Мишутке, — Ну, проходи…

Всё указывало на то, что Рите и её спутникам невероятно повезло. В доме жили Антон Иванович (так представился хозяин) и его дочь Полина с пятилетним сыном Васей. Люди они были городские, то есть сильно наивней и добрей деревенских. «Никаких проблем с ними возникнуть не должно. Мои хоть и не богатыри, но их двое и они сильно злые» — рассуждала Рита. Хозяева сказали, что на пару ночей Рита с сыном могут рассчитывать вполне. «Больше и не потребуется» — ответила Рита и улыбнулась чему-то своему.

Им с Мишуткой выделили таз горячей воды и полотенца. Воспользовавшись ситуацией, Рита даже достала со дна сумки косметику и, насколько могла, навела красоту. Сидя за столом и угощаясь чаем с тушенкой и сгущенкой, она лениво переваривала в голове варианты своего дальнейшего существования.

— А вы сами-то откуда будете, Антон Иванович?

— Из Москвы мы.

— А чего ж так далеко себе дачу устроили?

— Я специально подальше спланировал. Да и поселились мы ту уже год как, всё ведь к тому шло…

— Что шло? — не поняла Рита.

— Ну давно ясно было, что добром оно не кончится. Вы телевизор смотрели?

— Не-а. Я вообще грузиться не люблю.

— Вот-вот, — погрустнел Антон Иванович — И никто не любил. Вот результат.

— Ой, ладно. Только не говорите, что вы заранее всё знали.

— Ну, всё не всё, а предполагал, что без пожара на складе не обойдётся.

— На каком складе?

— А Вы, Рита, никогда не задумывались, от чего пожары на складах бывают?

— Не-а.

— А я Вам скажу, вот когда кто-то проворовался крупно, тогда и поджигают, чтоб недостачу скрыть. И чем больше свистнули, тем крупнее нужен пожар. Понимаете?

— Ну да, но не мы ж сами на себя бомбу уронили?

— Я, честно говоря, про бомбу особо не думал. Точнее, надеялся, что до такого не дойдёт, но то, что при таком объёме украденного нужен прям совсем большой пожар — сомнений у меня не вызывало.

— Послушайте, все воровали всю дорогу. И что, ради этого такой, прошу прощения, трындец устраивать? А даже если и так, от нас-то что зависит?

— Чем больше народу «не любит грузиться», тем проще такие номера проходят. А «трындец» мог быть любым, не только ядерным. И гражданская война бы сгодилась. А в такие времена городов и городской жизни лучше избегать.

«Ну и чего ты избёг?» — подумала не без злорадства Рита, — «Умник московский! Готовился, небось и провизии натащил, а кому всё достанется?» Рита лучезарно улыбнулась:

— Антон Иванович, Вы очень-очень умный. Я если честно вам завидую: и дочь у Вас, и внук такой хороший. А ещё, им повезло с дедушкой.

Рита отметила про себя, что Антон Иванович смотрит не неё не без интереса — косметика делала своё дело. Она даже на минутку подумала, что охмурить Антона Ивановича — затея куда более перспективная, чем с этими бичами тусоваться. А что? Доверительно рассказать, что её преследуют два урода и он её запросто защитит, когда те припрутся. Но этот план разрушила Полина:

— Маргарита, скажите, а Миша Ваш сын?

По тону и по ударению на слово «ваш» Рита поняла, что Полина может ей и не поверить, но ответила спокойно: «Конечно, мой, чей же ещё?» Усугублялось всё еще и тем, что Полина уловила игривые нотки в голосе и поведении Риты и теперь смотрела на неё очень изучающе и подозрительно. «Мда, похоже, что этот план отменяется — не даст она мне тут закрепиться, а папа дочь с внуком не выгонит.» Руководитель отдела HR решила придерживаться плана первоначального.

Антон Иванович проснулся от скрипа входной двери и сразу услышал тихие мужские голоса. Спал он на первом этаже и потому сразу выскочил в предбанник. На фоне окошка он увидел чью-то тень, которая сразу прыгнула на него. Это был дядя Толя, вооруженный топором, захваченным из бытовки. Антон Иванович схватил его за руку и они вместе рухнули на пол. Дядя Костя явился с голыми руками, а потому замешкался, нащупывая в темноте что-нибудь увесистое для нанесения удара. Когда же он наконец нащупал табуретку и стал примериваться к голове Антона Ивановича, раздался оглушительный треск и звон разбитого стекла. Пронзительно завизжала Рита, а на втором этаже захныкал кто-то из детей. На пороге гостиной стояла Полина с двустволкой. У неё тряслись руки:

— Папа! Папа!

— Я здесь, всё в порядке — раздался снизу голос Антона Ивановича, — Принеси свечку и верёвку.

Рита вжалась в угол и при свете принесённой свечи увидела следующее: У самого входа в лужи крови лежал её давешний ухажер, дядя Костя. Он был жив и только хрипло всасывал воздух и таращил глаза. Антон Иванович с топором в руках поднимался с пола, у него кровоточило левое предплечье (очевидно топор его всё-таки достал). А вот верёвка, которой он собирался вязать дядю Толю была явно ни к чему. Дядя Толя лежал возле обувной тумбочки с очевидно свёрнутой шеей. Падение было неудачным и вязать было некого.

— Кто они?

— Дядя Костя и дядя Толя. Я с ними только вчера познакомилась, — Рита беспомощно всхлипывала в углу.

— Кто еще с тобой?

— Ни… ни… никого…

— Говори! — это Антон Иванович уже обращался к дяде Косте.

— Д… д… двое н… н… нас. — выдавил из себя тот.

— Мишутка твой сын? — вступила Полина.

— Да, мой.

— Врёт она, — вмешался дядя Костя, — она его вчера подобрала попрошайничать.

— Ясно.

— Так, Полин, иди наверх к детям, а завтра утром спустишься, я посторожу. И валерьянки выпей.

Полина на полусогнутых ногах побрела наверх, а Антон Иванович связал по рукам и ногам Риту. Та не сопротивлялась, а только жалобно скулила в углу топчана при входе.

6

К утру дядя Костя помер. Полина спустилась бледная и тихая — она явно спала от силы час, но уже не дёргалась, а светилась какой-то потусторонней решимостью. Она отправила отца отдыхать наверх к детям и решительно вытряхнула на стол Ритину сумку. Кроме тряпья, на столе и под столом оказались: старые косметические наборы, бижутерия, банка тушенки, какая-то заламинированная бумажка, документы и россыпь макарон. Полина сходила за ружьём и развязала Риту:

— Ты их сюда навела — теперь убирай.

Под её присмотром Рита провела весь день. Стащила трупы подельников с крыльца и укрыла их у стены рубероидом, долго и нудно скребла деревянный пол предбанника, стены и вешалку, пытаясь извести пятна крови, а потом еще долго намывала всё, на что ей указывала Полина. К середине дня она валилась с ног от усталости и ей был дан час на отдых плюс её собственная банка тушенки для пополнения сил, которую она проглотила целиком. После обеда спустился Антон Иванович:

— Да, я предполагал, что нечто подобное будет происходить, но никогда не думал, что меня совсем не будет терзать совесть.

— Пап, ну ты же не себя защищал, а нас с Васькой. Да и я из-за ребёнка переволновалась. Такая теперь жизнь, я понимаю, — сказала Полина потухшим голосом. — Как там ребята?

— Нормально, железную дорогу курочат совместными усилиями.

Далее Риту отвели в самый дальний конец участка, где персональный огород плавно переходил в колхозное поле, и заставили рыть могилу для подельников. Это было очень непривычно и тяжело — Рита уже практически не стояла на ногах, а её руки покрылись кровоточащими волдырями, когда яма обрела более-менее сносный вид и размер.

— Тащи сюда своих приятелей — скомандовала Полина.

Пока Рита из последних сил тащила дядю Толю с дядей Костей к яме, солнце уже садилось за горизонт.

— Полинк, а наколи чуть-чуть дров, пожалуйста, — сказал Антон Иванович. Мне с моей рукой это пока сложно, а банька мне бы сейчас ой как не повредила. Очень всё это смыть хочется.

— Хорошо, папа.

На краю ямы сидела окончательно выдохшаяся Рита и обдумывала дальнейший план действий. В первую очередь ей ужасно хотелось убраться отсюда подальше. По-хорошему говоря, она как умела искупила вину перед хозяевами и вряд ли они будут её удерживать. Мишутку и так было ясно, что хозяева возьмут к себе, а надвигающуюся зиму никто не отменял. Вероятно ей придется пилить в сторону Мценска, еще дальше, на юг. Может там повезёт.

— Скажи, а если Миша не твой сын, то чей он? — Полина решила передохнуть и перестала колоть дрова.

— Не знаю я. Там на трассе микроавтобус стоял, в нём женщина голодная умирала, очень просила ребёнка взять — вот я и взяла.

— Чтоб побираться?

— Ну да.

— А дальше что?

— Ну, не знаю. Оставила бы где-нибудь. Сказать по правде, особой пользы от ребёнка нет — всё равно не подают. Уж лучше с вояками договариваться.

Неожиданно перед Полиной возникла сцена из кинохроники времен Великой Отечественной, которую она видела в детстве и запомнила на всю жизнь: Маленький ребёнок, лет трёх, неуверенно стоит на своих маленьких ножках и страшно плачет. Он озирается по сторонам и ищет маму, а вокруг только мертвые тела вповалку. Каждый раз, когда она вспоминала эту сцену, её сердце сжималось и ей очень-очень хотелось верить, что бесстрастный оператор, отсняв плёнку, возьмёт мальчика на руки, утешит и отнесёт к себе домой…

Полина молча встала и с размаху ударила Риту топором по затылку. Та как-то странно квакнула и повалилась в яму. Полина очень хотела просто убить её одним ударом, но получилось иначе: на дне ямы Рита, лёжа поверх дяди Кости, хрипела и загребала руками и ногами, как будто пыталась плыть. Из головы очень обильно вытекала кровь. Полина выронила топор и в ужасе закрыла рот руками — минутная ярость обернулась полным отчаянием от содеянного. Она понимала, что Рита умрёт, но она даже помыслить не могла спуститься в яму и добить её. Она просто развернулась и побежала в дом. Там она стала судорожно собирать Ритины вещи и заталкивать их в сумку, руки дрожали и не слушались. Кое-как всё собрав, она выбежала во двор, швырнула сумку в яму и стала не глядя её закапывать. Ей хотелось скорей избавиться от этого жуткого зрелища. Антон Иванович стоял на крыльце и молча наблюдал происходящее.

Более-менее прикопав яму, Полина на ватных ногах побрела в дом. Дойдя до крыльца и уперевшись в папу, обняла его и заплакала.

— Что ж поделать, Полинк… Такая теперь у нас у всех жизнь — успокаивающе говорил он ей, гладя дочь по голове.

Вдруг из дома аккуратно ступая босыми ножками вышел Мишаня и, подойдя к обнявшейся паре, стал настойчиво повторять: «Ня… ня… ня…» А когда на него обратили внимание, то увидели, что он протягивает им аккуратно заламинированный кусочек бумаги, который выпал из Ритиной сумки. Вероятно, в спешке Полина не заметила его на полу. На красивом цветастом фоне, обрамленном бабочками и цветочками, витиеватым шрифтом было выведено: