Самолётиха

Глава 39 12 января. ЛВК ГКГ ВВС СССР

— Товарищ бригадный военврач, главный корабельный старшина Луговых, представляюсь по случаю прибытия на Лётную врачебную комиссию Главного клинического госпиталя Военно-воздушных сил СССР!

В помещении актового зала я сейчас стояла напротив стола, за которым восседала комиссия из двенадцати докторов, скорее всего, некоторые в звании не ниже профессоров, может и академик есть, кто их медиков разберёт. В лицо я узнала только противного гинеколога, невропатолога и начальника госпиталя, который и является здесь "лицом главенствующим", а может «главноответственным» или «главнонадзирающим», мне бы главное, чтобы не "главнокарающим-всё-нафиг-отрывающим"… Это я на нервной почве блажить начала.

Вообще, с утра уже завелась… Нет, меня никто не цеплял и не заводил, просто когда приехала сегодня в госпиталь в состоянии какой-то дурашливой эйфории, столкнулась тут, в смысле в предбаннике-предзале-холле-рекреации, где все ожидающие комиссию томятся в молчаливом ожидании, с толпой народа человек в сорок, может чуть больше, при голубых петлицах и голубых околышах на фуражках у многих, несмотря на мороз. И в этой толпе радости и улыбок я как-то не замечаю. Из знакомых лиц только пара, кого ещё по отделению помню, но теперь они не в пижамах и халатах, а в форме при орденах и медалях. Из младших командиров, как раньше называли, из унтер-офицерства, только ваша покорная слуга, остальные все при кубарях и шпалах самых разных сочетаний, есть даже в дальнем углу морской летчик, судя по двум средним серебряным галунам с голубым кантом, старший лейтенант-морской лётчик. При этом как-то не видно особенно, чтобы были какие-то различия в поведении, похоже, что здесь в тенетах комиссии все равны, как голые в бане. Выходящие покидают территорию молча и к ним не кидаются как к выходящим с экзамена. О результатах можно судить только по выражению лица идущего, но пока из троих улыбался и радовался только один, как раз его помню по отделению по обезображенному ожоговыми шрамами лицу. На лице нетронуты огнём оказались только верхний край лба, уши и один глаз. Как рассказывал один из соседей другому, когда я сидела на скамейке гимнастического зала и беззастенчиво развесила уши, майор горел в своём ЛаГГе и глаза спасли очки, только одно стекло разбилось, и одному глазу всё-таки досталось, но зрение сохранилось… Дальше я уже додумала сама, что остальное прикрыл лётный шлем. А лётчики стали профессионально обсуждать, какие марки самолётов особенно неприятны в плане пожара и как лучше действовать… А ещё у многих самолётов на скорости заклинивает салазки стекла кабины и его не открыть… Что у них парень сгорел, на взлёте шасси подломил, загорелся и хоть успели быстро потушить, но вылезти он не сумел, и что у его перчаток концы пальцев и ногти все сорваны были, пока он пытался горящую кабину открыть и вылезти… И рассказывает это как-то настолько обыденно, как соседки делятся, что у одной кошка Муська окотилась уже третий раз за год и опять, вот ведь досада, котят топить придётся… Вот этот обожжённый майор с двумя шпалами, орденом Красного Знамени и медалью "Двадцать лет РККА" и вышел с улыбкой, хотя определить в перекосе обезображенного ожоговыми рубцами лица именно улыбку смогла только потому, что однажды видела и слышала, как он скрипуче смеялся во время разговора с кем-то на отделении. Да и походка у него очень бодрая.

А вот первый вышедший чуть прихрамывающий старлей имел лицо – "краше в гроб кладут". И хромота у него была явно сильнее, чем когда он шёл на комиссию. Когда увидела, что у вышедшего капитана с двумя орденами Красной Звезды без рыданий и гримас просто молча текут по щекам слёзы и он их, похоже, не замечает, это меня окончательно проняло, и меня стало потряхивать. Сосед сумел зарядить меня, как он говорит, пофигизмом, что безусловно помогает в обычной жизни, но сейчас налёт пофигизма с меня сдуло. Ещё когда я слушала житейские разговоры лётчиков, трясло уже Соседа, как обыденно обсуждалось:

— …вот Лёха из самолёта выпрыгивал и парашют раньше времени наверно дёрнул или кольцом зацепился, так его так из кабины дёрнуло и об киль приложило, что хоть и нашли его сразу, ведь над нашими войсками бой шёл, а ходить не будет, позвоночник переломал, и ногу одну отняли…

— Да ему теперь и без разницы, две ноги или одна, если ни на одну не встать…

— Это-то да-а…

Сосед меня спрашивал, не боюсь ли, такого наслушавшись? А ведь я вполне себе могла представить ревущее пламя, раздуваемое набегающим потоком, я видела в деревне пожар, когда огонь не тот, что в спичке или костерке, где картошка печётся. А когда вырвалась стихия, когда огонь ревёт и на расстоянии десятка метров жаром пышет так, что слышно как трещат твои спекающиеся от жара волоски. Дом не горел, он ПЫЛАЛ и я почувствовала разницу и ничуть не осуждала потом бабушку, когда она выписала ивовым прутиком по непоседливой Васькиной попке, за то, что этот двухлетний шкет за углом дома прямо под стеной с соседским ровесником и корешем костёр разводили. Хорошо, что спичек не нашли и чиркали дедовым кресалом и ничего у них не вышло. Я его потом спрашивала, как им в головы дурные пришло прямо под домом костёр разводить? И это ясноглазое чудо искренне удивился тупости своей не глупой вроде бы сестры, ведь там ветра меньше и поэтому зажечь проще! Вот не понимаю я эту мужскую, логику, что бы там Сосед ни говорил. Так вот, не боюсь и не потому, что по-детски не верю в свою смерть. Нет! В последнее время все оставшиеся сомнения отпали… Теперь верю… Наверно просто не считаю имеющим смысл дёргаться против того, что предопределено, не в смысле готова сложить лапки и сдаться, а в глобальном плане, что все там будем. Сосед этого не понимает, а я вроде и объяснила уже. И, к слову, кажется мне, что хоть Бога и нет, а после смерти не может быть темной пустоты и абсолютного НИЧТО! Вон даже появление Соседа, чем не доказательство? Ведь он как-то сказал, что, по всей видимости, он в той жизни умер или с ним, что-то фатальное случилось.

В один из дней на меня насела Ираида Максимилиановна:

— Мета, а ты вообще чего решила летать начать?

— Наверно потому, что в детстве очень любила на облака смотреть… — но отболтаться от взрослой женщины с серьёзными намерениями, это из сказок Мустафы-башмачника…

— Я имею в виду, кем ты себя видишь?

— Летчиком, наверно…

— Все лётчики, а ты, наверное, на истребители хочешь?

— Ой! Ираида Максимилиановна! Да никогда! Какой из меня истребитель? Это пусть мальчишки, они драться любят, с младенчества носы друг дружке ровняют…

— То есть, ты не хочешь быть истребителем?

— Ну конечно. Да у меня просто сил не хватит! Вы представляете, какие нагрузки в воздушном бою у истребителя?

— Я-то как раз представляю, потому и разговор этот завела… А кем ты хочешь тогда быть?

— Если получится, то я бы хотела просто летать, есть такая "связная авиация", там чаще всего бипланы Удвасы или старые разведчики типа Р-5. Ведь надо же кому-то и пакеты доставлять…

— А не страшно? Ведь эти самолёты очень уязвимы, а немецкие истребители и над нашей территорией летают и нападают…

— Ну не страшно только дураку… А в крайнем случае и с парашютом выпрыгнуть можно…

— То есть в бомбардировщики, истребители или штурмовики ты не рвёшься?

— Ну какой из меня истребитель? Пусть воюют мужчины, их для этого природа создала. А я помогу уже тем, что освобожу мужчину-лётчика, и буду выполнять его работу, а он пусть уж, где ему интереснее и к чему душа лежит… Как я знаю, мне даже в транспортной может сил не хватить со штурвалом управиться…

— Вот и умница! А то я уж готовилась тебя от истребителей отговаривать…

А уж как меня Софья Феофановна обхаживала, чтобы я согласилась в медицину пойти, но я "стояла насмерть, как пуговицы",[1] надо будет спросить у Соседа, почему, когда он эту фразу говорит, то смеётся всегда…

А вот вышел лейтенант с каменным лицом, достал из кармана металлическую плоскую фляжку, думаю, совсем не с госпитальным киселём, приложился и долго не отрывался, только кадык на шее дёргался. И все как загипнотизированные не сводили с него глаз, кажется даже глотали в такт некоторые. Но в отличие от остальных здесь они вдвоём были, и его приятел-старлей кинулся к нему, и они вместе вышли из дверей. Старлей вернулся и громко объявил:

— В Арагви поехал…

И все кто это слышал, понимающе покивали головой. Сосед дал справку, что это ресторан в центре, модный и дорогой, в одном ряду с Метрополем, Прагой и Националем… Вот только чего он туда поехал, совершенно не понятно, может с горя напиться, а может от радости… А все вокруг, гады такие, понимают и молчат, а я как лбом об стену… Сосед заметил, что я в своих рассуждениях была на правильном пути, но не завершила логически, смысл не в том, что горе или радость, а в том, что напиться! Вот и пойми после этого этих мужчин! И чего тогда тут такие морды постные делать и настроение мне портить, если при любом раскладе напьются, и будет всё равно? Определённо что-то у них неправильно замыкается под фуражками…

Вот не зря ведь говорят, что ждать и догонять, нет хуже занятия. Вон незабвенная Светлана наша Ивановна уже несколько раз мышкой туда-сюда промелькнула, я первый раз увидела, обрадовалась, что сейчас меня кликнут, а вот вам – мохнатый кактус на весь воротник! Не зовут и не любят меня такую красивую!!! Пожалеть себя, что ли… Мужчины даже на меня такую лапочку-красотулечку не реагируют… У-у-у! Как всё запущено…

И снова навалилось… А с чего ты, собственно, Комета Кондратьевна тут вся на юмор исходишь? Кто тебе сказал, что решение обязательно в твою пользу будет! И что с того, что тебя сюда позвали? Просто у них ритуал такой, как вызубрить обращение к председателю комиссии, которое я уже выучила. Вот сейчас зайду и меня как Валерку с разбегу да об столб! А столбу-то чего, он большой твёрдый и проводами за небо держится… Эх! А ведь правда хочу в это небо и теперь как-то иначе уже и не представляю! Вообще, не в небо хочу, а до облака долететь, вот такая дура… Как бабушка бы сказала, что в мои годы пора уже о десятке детишек мечтать… Детишка у меня есть, одна правда, но зато самая красивая, и мне хватит. И люблю её как все десять!… Как меня сегодня Верочка провожала! Вот она научилась молча глазами своими сумасшедшими разговаривать. ТА-А-А-АК смотрит, что мурашки по спине… И какие у неё они были радостные, когда я предложила взять перчатку и сшить ей игрушечную ручку, ну не поворачивается у меня язык слово «ПРОТЕЗ» говорить в отношении своей любимой сестры.

Когда Ираиде Максимилиановне объяснили, чего мы затеяли, она нам начала активно помогать. Перчатку маленькую нашли у той же Валентины Николаевны, кого-то из дочек или племянницы, но это и не важно, и не чёрные, а розовые, даже с цветочком строчкой на тыле кисти прошитом. До чего же хорошо некоторые вещи с детьми маленькими решать, вот со взрослым бы пришлось объяснять, а тут волшебное детское «понарошку» и никаких вопросов. Пришлось, правда, подумать, и советы Соседа очень помогли, не стали просто перчатку ватой набивать, а сшили целиком ручку с пальчиками, внутрь которых каркас из алюминиевой проволоки вставили. А эта часть, куда культя вставляется, оказывается, называется «гильза» тоже не всё так просто. К сожалению, у нас культя предплечья короткая, почти у самого локтевого сустава, так, что даже потом надеяться на сгибание в этом суставе не приходится, как умный Сосед сказал. Фактически, если по науке, то мы сделали не протез, а имитацию – имплант, потому что протез – он ещё хоть какие-то функции заменяемого органа или части тела исполнять должен. А имплант только вид воспроизводить. Да и без разницы, как там оно называется. По крайней мере, не будет сразу бросаться в глаза, уж слишком шокирует пустой рукав у восьмилетней девочки.

А главное, что Верочка эту идею поддержала. У Ираиды Максимилиановны нашёлся кусок полотна с нашитым на него конским волосом, причём конский волос идёт строго поперёк полосы полотна шириной сантиметров двадцать. Никогда такого не видела. Оказывается, это такая специальная заготовка, когда нужна жесткость, но не такая, как в корсете, где лучше использовать китовый ус, да там и металлически вставки есть, корсет вообще оказался конструкцией, куда там до него какой-то несчастной Эйфелевой башне со всего одной осью напряжения от силы тяжести и боковым сопротивлением ветровому давлению, у корсета с десяток, в разных плоскостях и в объёме. А это полотно усиленное конским волосом используется в шляпах, или если нужно высокий стоячий воротник сделать и в других местах, у него упругость вся поперёк полосы. В итоге из кусочков ткани сшили ручку с пальчиками не слишком туго набитыми ватой и ручку до локтя почти, пришили мягкую, но плотную гильзу из жёсткого не толстого фетра, выложенного внутри мягкой фланелью. От края гильзы лямка на плечо, через ключицу и вторая вокруг груди, чтобы первая не слетала. Я сначала хотела вокруг шеи, а не подмышкой, но Ираида меня переубедила, что высокая лямка будет в вырезе ворота видна, и шею будет натирать. Позже, когда дело дойдёт до бюстгальтера, это так правильно лифчик называют, оказывается, лямку можно будет к нему крепить и не переживать.

Когда закончили мастерить, и одели Верочке, а сверху кофточку и вторую перчатку на левую руку, она вертелась у зеркала и кажется впервые без щекотки улыбнулась. В эту секунду мы обе с Ираидой облегчённо выдохнули. Оказывается обе стояли, не дыша, и волновались. Так что теперь Верочка своим внешним видом никому в глаза не бросается и нас обеих это радует. Насмотрелись мы уже самых разных взглядов, пока гуляли по Москве. Даже злорадных мерзких было несколько, сразу чувствуется какая у человека мелкая грязная душонка, да и не человек это, если его чужое несчастье может радовать и вызывать злорадство… Вчера до самого сна Верочка не могла нарадоваться своей новой ручке, едва уговорила её снять имплант, когда мы спать легли. Да! Мы так и спим в одной кровати и даже представить не могу, что можем спать в разных. Да и маленькие мы обе, нам места хватает, а главное, даже во сне чувствовать родного человечка рядом, это дорогого стоит…

Вот опять отвлеклась… Уже наверно половина народа прошла, но людей меньше не становится, подходят ещё, или опоздавшие, или опытные и знающие, что здесь всё очень неспешно… Вот ещё один вышел, а из девушек я тут одна и из флота осталась одна, и самая красивая тоже одна! И, вот не надо! Нет у меня мании величия…

И правильно, что медаль не надела, пусть они все при наградах, а у меня выше наград комсомольский значок, а многие здесь ещё комсомольцы по возрасту и без значков, вообще комсомольского значка ни у кого, кроме меня… Странно это… Вон медали и ордена все надели, если у кого грудь пустая, так можно голову прозакладывать, что и нет у него никаких наград… Такие тоже есть… Вообще странная эта комиссия. Мне на днях Александр Феофанович объяснил, что он мог меня сразу в училище направить, там бы и комиссию провели, и почти с гарантией если у меня никаких грубых дефектов в здоровье нет, то комиссию я бы прошла. Но так как я девушка, то всегда могут начать в любой момент начать цепляться, в том числе по здоровью и мотать нервы, даже если никаких оснований нет. А эта комиссия для лётчиков самая главная, она как верховный суд для судей, высшая медицинская инстанция и если она приняла решение, то оспорить его практически невозможно. Так что, хоть мне и пришлось потерпеть все эти обследования и осмотры, но теперь если примут, то с гарантией… Вот ведь… Даже ещё не летаю, а уже какие-то подводные камни. А они такие противные, не видны, но как наскакивать на них на полном ходу больно и опасно… Как тогда мой «Фофан» бедный заскрежетал аж, когда я его на такую каменюку насадила…

— Главстаршина Луговых!…

О! А это уже меня! "Так собралась! Грудь вперёд, плечи развернуть и походка от бедра!" Сосед так меня подбадривает, молодец, хоть и не хочет, чтобы я летала…

Доложилась, как велели, стою, руки по швам, молчу. Эти тоже меня разглядывают, как лошадь на ярмарке, ей-Богу… Передают друг другу какие-то бумажки, некоторые не смотрят, а читают, один вообще пишет, ему никакого дела до главстаршины Луговых! Вот какой молодец! Ну, и долго молчать будем…

— Товарищ… Э-э-э…

— Главстаршина Луговых!…

— Спасибо, Арсений Феликсович. Товарищ главстаршина, а почему вы решили стать пилотом? — вот уж не была я готова к такому вопросу, ну вперёд!

— Потому, что комсомолка, а на мою Родину напал враг!

— И вы думаете, что без вас с ним не справятся?

— Отнюдь. Справятся, конечно. Но если я чуть помогу, другой чуть поможет, третий… А много «чуть» и Гитлеру станет совсем не чуть…

— Разумно… А кем вы хотите летать?

— Хочу летать в связной авиации. На других типах самолётов мне может сил не хватить, чисто физических, извините…

— То есть, отдавая себе отчёт в том, что вы слабая, вы хотите занять чьё-то место?

— Знаете… Не знаю, как к вам обращаться… Когда осенью меня забросили финнам в тыл и я бегала по буеракам с рацией которая больше половины моего веса весит, никто не спрашивал, слабая я или нет, и стоит ли мне тут быть… А уж когда на нас стали охотиться егеря, их точно не интересовало, в чём я себе отдаю отчёт, а в чём нет. Я очень хорошо отдаю себе отчёт, что если кто-то из вас попадёт, не дай Бог, в плен, то его в худшем случае просто расстреляют. А если я попаду, то надо мной обязательно будут издеваться и не просто убьют, а сделают это изуверски, выколотые глаза, отрезанные носы, уши, груди, взрезанный живот с выпавшими кишками и прибитую живой к забору, это самое малое, что меня ждёт. У немцев есть специальный приказ, они считают, что воюющая против них женщина это оскорбление их арийской нации. И о таком исходе знает каждая девушка в форме, и никто не просится в тыл. Отдаю ли я себе отчёт? Прекрасно отдаю! А место достойного я занять физически не в состоянии, если он сильнее, умнее и лучше меня, то он пойдёт впереди, а меня не возьмут. Так что вопроса в этой части не понимаю!

— Да! Давно меня так не отчитывали… А откуда вы знаете про все эти ужасы?

— Люди говорят… Есть информация, что немцы приняли план «Ост» по которому целью войны являются только наши территории, а наш народ, должен быть уничтожен. Ведь мы для гитлеровцев не люди, мы для них унтерменши – недочеловеки. Согласно этому плану первыми под безоговорочное уничтожение попадают евреи и комиссары, а после начала войны столкнувшись с тем, что у нас много девушек в армии приказ дополнили и впереди перечисленных – женщины-военнослужащие.

— Унтерменши! Вы слышали, Иван Исаакович?

— Слышал, правду старшина говорит.

— В ваших документах указано, что вы имеете государственные награды, но на вас мы их не видим.

— Да, награждена медалью "За боевые заслуги".

— А почему не носите?

— Считаю, что рано нам ещё медалями и орденами хвастаться. Вот когда победим, так сразу и надену…

— То есть, не «ЕСЛИ», а «КОГДА» победим?

— Нас – русских ещё никто и никогда не побеждал! Один английский генерал в Севастополе сказал, что русского солдата мало убить, его ещё надо повалить… Согласны?

— Согласен. И что будем решать, коллеги?

— А что тут решать! Она совершенно, я бы сказал, патологически здорова! Моя бы воля, никогда бы её в небо не пустил, только пассажиркой, но официальных причин для отказа у нас нет.

— Кто ещё скажет?

— "Кто ещё скажет в защиту лягушонка?" – ехидно откликнулся Сосед.[2]

— Пишем в малую авиацию, или без ограничений?

— Раз нет у нас официальных причин, то на каком основании будем вписывать такие ограничения? Пишите "без ограничений". В конце можно частным дополнением, как рекомендацию вписать про связную авиацию… У вас нет возражений, Комета Кондратьевна?

— У меня возражений нет! Спасибо…

— Не за что. Вы можете быть свободны, бумаги получите в канцелярии госпиталя минут через двадцать. Желаю вам удачи!

— Спасибо…

Внутри всё дрожит и ликует! Отмашка рукой к берету, чёткий поворот через левое плечо с приставлением ноги. И с места почти строевым первый шаг, выхожу из зала… Фу-у-ух…

Я – ЛЁТЧИЦА!!!! УРА-А-А!!!

— Самолётчица, блин! Тебе ещё учиться, учиться и учиться, как Ленин велел! Самолётиха мелкая… — бурчит Сосед, но тоже рад за меня…