Сад нигде

Глава 1

Черепица на крыше была черная, матовая. Впитывала и свет, и тепло. Под коньком ворковали голубые горлинки с Водолея. Похожи на розовых, из Солнечной, только голос на полтора тона ниже и поведение скорее напоминает ласточковых.

– Ворчок! Ты где?

Бабушкин голос звучал чуть обеспокоенно.

– Ворчок! Ворчуля!

Ворчка перекосило, словно в рот насыпали чистой глюкозы и заставили проглотить.

– Вор…

– Да здесь я! – буркнул он, прежде, чем бабушка успела еще как-нибудь исковеркать его имя. Вышел из-за куста, отряхнул от земли руки и пошел к дому.

Бабушка стояла на крыльце – пухлая и румяная, с добрыми лучистыми глазами. В груди совершенно иррационально потеплело. Если верить бабушке, это хорошо и правильно. Этого она и добивалась от внуков. Ворчок нахмурил брови.

– Ну, чего? – он встал перед ней, уперев руки в боки.

– У меня летучие ромашки разлетелись. Я их собрала, принесла на сушку, а окно забыла запереть. Собери их, будь добр, пока корешки в саду не пустили.

Ворчок молча развернулся и направился за дом.

– Ромашки, видите ли, разлетелись, – бубнил он себе под нос, высматривая между клумбами и грядками маленькие белые солнца. – На то они и летучие, чтоб разлетаться…

Одна ромашка доверчиво позволила взять себя в руку, пощекотала отростками-корнями ладонь. Другие три бросились врассыпную, стоило подойти. Четвертая обнаружилась на стволе черешни, и даже успела присосаться к нему, собака! Пришлось отрезать здоровый кусок коры, а потом залечивать электроимпульсами.

Бабушка иногда ругалась собакой, хотя предметы, названные ею так, никакого отношения к собакам не имели. Псовые тут вообще не водятся, они в квадрате Н-8 и дальше. Это – одна из многих бабушкиных нелогичностей. Но Ворчку они почему-то нравились, в отличие от собственных.

Вот, опять это «почему-то». И старательно нахмуренные брови не спасают от прокола в логике. А бабушке нравится, когда с ним происходит что-то, чего он не может объяснить.

– Доброго утра. Как дела, Ворчок?

Это Родион, или искусственная звезда РО-Д23Н6 – главный источник жизни Сада и хранилище информации. Пока Родион обходит Сад, успевает пожелать доброго утра целых двенадцать раз. То есть тринадцать, считая бабушку, потом столько же раз пожелать спокойной ночи. И ему не надоедает. Хотя сам Родион ни разу не видел ни рассвета, ни заката с поверхности, ну, не считая записей. Но смотреть записи – совсем не то, что видеть самому.

– Нормально дела, – Ворчок забежал в дом, ссадил трепыхающиеся летучие ромашки в банку на кухне, захлопнул дырчатую крышку. – Расскажи что-нибудь.

Родион помедлил и выдал длинный поток данных за последние сутки.

– Нет, – нахмурился Ворчок. – Нормально расскажи.

– В О-9 арковолки снова прогрызли сеть. Пострадали ролмуны и рогатые шарокони с Уарры.

– Собаки, – с чувством сказал Ворчок.

– У шароконей брачный сезон, так что слизь с рогов находится на пике токсичности. Двое арковолков отравились, состояние тяжелое, но Хромля справляется.

– Еще бы он не справился. Бабушка знает?

– Конечно. В седьмом квадранте появился новый пульсар.

– Покажи? – оживился Ворчок.

Родион показал. Бесконечная тьма, россыпи цветных точек, нити света и звездной пыли. Частично вид перекрыла ближняя туманность, но все равно красиво. И жутко… хотя тоже непонятно – почему.

– Тебе не страшно? – вырвалось у Ворчка.

– Конкретизируй.

– Забудь.

– Невозможно, – ответ Родиона прозвучал отчетливо-ехидно.

Ворчок вздохнул. В дебрях накопителей сохранились все постыдные промахи Ворчка: и то, как он по самодурству решил выпустить окуней-невидимок к пресноводным медузам, и погоня за бабочкой-Колоссом, кончившаяся печально для обоих, и воровство бабушкиных пирожков с кухни, и многое другое.

Ворчок взбежал на холм, с которого открывался вид на лес, переливающийся оттенками от салатно-зеленого до глубокого кобальтового. На все лады верещали птицы. Нужно отправиться на самый край квадрата, там что-то плохо растут водоросли в озере. Проверить насосы, взять пробы воды. Ворчок вздохнул и закрыл глаза. Родион светил прямо в лицо, теплом оглаживая щеки.

– Ты знаешь, что было до тебя? – спросил Ворчок.

– Я был всегда.

Ворчок не стал спорить. Хотя бабушка говорила, до Родиона был Роман. Бабушке верилось больше: уж она-то точно была всегда.

Ворчок кубарем скатился по заросшему густой, мягкой травой склону и вбежал в лес.

Глава 2

Спал Ворчок крепко: намучился с озерным насосом. Пришлось просидеть под водой так долго, что даже преобразователь кислорода забарахлил – всплыв, Ворчок едва отхаркался от вязкой тины. Внутрь насоса залезла донная улитка, вывела потомство и они застряли там насмерть. Пока разобрал, пока достал двести шесть улитиков и их горе-мамашу, пока приладил обратно тонкую сетку… домой вернулся ночью.

На ужин бабушка пожарила оладьи с яблоками. Яблоня у дома росла обычная, никакая не редкая, ее даже в реестр не вносили. Для личного пользования, так сказать. Но яблочное варенье с нее получалось вкуснее, чем из любых самых экзотических плодов и ягод Сада. Может оттого, что бабушка его любила, а значит, и Ворчок тоже.

Бабушка каждый день читала ему книги перед сном. Когда в дом раз в две недели прилетали остальные мальчишки, в гостиной на ковре собиралась целая толпа слушателей. Но Ворчку нравилось, когда они с бабушкой оставались вдвоем. Тогда картинки из текста рисовались перед глазами ярче, а голоса героев звучали яснее. Поначалу Ворчок пугался этого странного, похожего на галлюцинации, эффекта, потом привык и без историй на сон грядущий уже не мог. Выдумывание историй казалось Ворчку самым необыкновенным свойством разумных живых существ. Из них он, правда, знал лично только бабушку, и она не сочиняла сама, только читала чужие выдумки, но читала как-то так, что… ох. Совсем иначе, чем когда Ворчок пытался читать сам. Может, оттого, что он глотал информацию слишком быстро и в сознании не успевали возникнуть образы. А смотреть трифильмы ему было скучно: во-первых, мешали границы между кадрами, которые он не мог не видеть, во-вторых, самостоятельно воображать гораздо интереснее – это почти как создавать историю. Ну, или Ворчку хотелось так думать.

Он умылся, одел чистый, пахнущий лавандой мягкий комбинезон и съехал по перилам вниз. За окнами барабанил дождь – точно по расписанию. Ворчок заглянул в кухню, зевнул, бросил в рот оставшуюся с ужина оладью. Бабушки в доме не наблюдалось, от этого комнаты казались мертвыми. А вот за границей огорода, на посадочной площадке, происходило что-то интересное.

Он вышел под дождь, дочавкал ботинками до площадки, на которой исходил дождевым паром чужой корабль, межпланетная яхточка. Бабушка оживленно спорила с двумя живыми существами – явно разумными, но иного, незнакомого Ворчку, вида. В контурном свете открытого люка было видно, что головы у них странной формы и говорили пришельцы на непонятном языке. Тот, что пониже, протягивал бабушке переливающиеся голографикой карточки-документы.

Ворчок запросил у скрытого за тучами Родиона информацию, и тот выдал ее, присовокупив молчаливый вопрос и нечто, похожее на любопытство. Ворчок без лишних слов позволил ему подключиться к своим глазам. Пришельцы обрели название и заняли место во внутреннем каталоге, их язык перестал быть бессмысленной смесью мурчания с пением. Ландийцы, развитая, но малоизученная раса с четырех экзопланет системы Ориона: одна родная, другие искуственносозданные…

– Мы не имеем права, – развела руками бабушка. – Я весьма сожалею. Сад принимает только вымирающие виды, или находящиеся в непосредственной опасности уничтожения.

– Умоляем вас! – фигура повыше бухнулась на колени прямо в грязь, едва не выронив увесистый сверток, что прижимала к груди.

Ворчок машинально прянул вперед и подхватил его. Сверток оказался живой: забился, запищал и, вывернувшись из опутывающего плаща, все-таки упал в лужу. Ворчок с удивлением разглядывал маленькую ландийку: самочку, ростом на пять с половиной сантиметров ниже него самого, сплошь покрытую шерсткой, с ярко-золотистыми глазами, которые она прикрыла от света. В стремительно намокающем платье. Ворчок внимательно оглядел остальных двоих. Ясно, почему сначала ему показались странными их головы – капюшоны топорщили большие уши.

– Вымирающие виды, говорите, – ровно сказал ландиец, что стоял на коленях. – Нас осталось меньше трех сотен.

– Нам нельзя принимать разумных существ, – дрогнущим голосом сказала бабушка. – Попытайте счастья в человеческом секторе, там не откажут в убежище.

А ее рука уже тянулась к испуганной девочке, тронула настороженное ухо. Ухо дернулось, а девочка зашипела, исподлобья глядя то бабушку, то на готового вмешаться в любой момент Ворчка.

– Ройнулы не успокоятся, пока не убьют всех. Стоит нам выйти за границу нейтральной зоны, как… – он осекся и встал на ноги. – Возьмите хотя бы дочь.

Маленькая ландийка ринулась к родителям с глухим воем, мать с трудом отцепила ее коготки от своего плаща, шепча успокоительные слова. Девочка плакала. Обернувшись к бабушке, оскалила острые клыки.

– Какая же она разумная? – проворчал Ворчок. – Вон, рычит, как древесная кошка.

– Ладно, – наконец, вздохнула бабушка. – Мы примем вашу дочь… на время.

– Ее зовут Анико, – сказала мать и поклонилась.

Дождь кончился, след от яхты ландийцев давно растворился в заголубевшем небе. Ворчок работал. В лесу всегда было полно занятий, только успевай поворачиваться. Маленькая ландийка позволила бабушке увести себя в дом, вымыть, напоить горячим и высушить. Но потом улизнула через окно (как будто кто-то запирал двери!), унеслась удивительно далеко для слабой девочки и теперь бродила по восточному берегу седьмого притока реки. Ворчок ничего не спрашивал, но Родион все равно то и дело сообщал ему что делает Анико.

Анико медленно, но верно приближалась к логовищу болотных тероподов из созвездия Змееносца. Родион многозначительно переслал файл с описанием рациона этих зубастых красавчиков. Как будто Ворчок не знает. Он вздохнул, слез с дерева, на котором развешивал ловушки для воздушных червей и направился в сторону болота.

Тероподы были сыты. Они дремали в теплых испарениях, положив головы друг другу на спины. Анико, совсем не испуганная, устроилась на ветке черного фикуса.

– Слезай, – негромко сказал Ворчок.

Ландийка вздрогнула, едва не потеряв равновесие, уши прижались к голове от страха.

– Зачем это? Мне и тут хорошо! – она гордо отвернулась, шмыгнув носом.

Ворчок поднял бровь.

– У вас росли такие деревья?

Анико помотала головой.

– Значит, ты не знаешь, что черные фикусы разводят у себя в корнях муравьев, которые отгоняют от растения потенциальные угрозы, а взамен питаются соком. Он довольно липкий…

Ландийка поерзала на ветке. Ну точно: прилипла.

– Ой!

А вот это – муравей.

Ворчок достал складное ведро, подошел к берегу и зачерпнул мутной воды.

– Будем тебя отмачивать.

Шерстка на мягком месте, конечно, пострадала, но не страшно. Дома бабушка еще добавит мыла и горячую ванну – и будет девчонка как новенькая.

Она ползла за Ворчком со скоростью муравья и то и дело утирала нос. Набегалась, устала.

– До дома еще далеко, – он покачал головой. – Забирайся на спину, я тебя понесу. Только мне придется связать тебе руки, чтобы ты не свалилась. И ничего не бойся.

Анико сначала визжала, потом затихла и вжалась ему в спину изо всех сил. Ветер трепал ее волосы, когда Ворчок выбегал на открытые пространства. Потом шипела от страха, когда он срезал путь через распадок с отвесным склоном и пересигнул со стены на ствол секвойи. Зато когда они достигли земли, девочка выглянула из-за его плеча и рассмеялась. Ворчок улыбнулся. Ему тоже понравилось. Тело само перестроилось под сместившийся центр тяжести, неудобства совсем не ощущалось. Он и не знал, что так может, пока не попробовал.

Дома их ждала бабушка и Яйка из квадрата Б-1. Его так звали потому что голова у него была длинная и узкая – ни дать ни взять яйцо красной цапли. Он взахлеб рассказывал бабушке что-то о переопылении и гибридах, та смеялась.

– Ворчуля! – расплылся Яйка при виде собрата. Если бы не видел, что руки у Ворчка заняты – полез бы обниматься.

– Здорово, – без энтузиазма бросил Ворчок, ссаживая на землю свою пассажирку.

Яйку он не жаловал: слишком уж он жизнерадостный, прямо деваться некуда от бьющего через край оптимизма.

– Я почему-то думала, что ты один внук у бабушки, – тихо сказала Анико.

Ворчок вздохнул.