С волками на вы

Глава I — Снег

По количеству ругательств, доносившихся с дороги, Варя поняла, что пора вылезать из машины. Пришлось, однако, приложить немало усилий, чтобы открыть дверь и поставить обе ноги в свежеутрамбованный снег. И затем ещё пропустить мимо ушей начало фразы и услышать только:

— ... вылезла наконец!

Варя оторвала взгляд от своих светлых валенок и задержала на миг на облепленном грязью диске переднего колеса и крыле, окантованном коричневым снегом, точно коктейльный стакан сахаром. Только потом она посмотрела на Костю, который стоял за машиной, широко расставив ноги и дуя на красные пальцы. Его синие глаза стали свинцовыми, а каштановые волосы редкими сосульками прилипли к вспотевшему лбу. Куртка распласталась на крыше машины, а рядом с задним колесом валялась лопата и сломанный корешок.  Варя схватилась за отворот связанной мамой шапки и натянула по самые брови, будто могла спрятаться от страшного взгляда.

— Давай, спроси, что мы теперь будем делать? А… — Костя стиснул зубы, глотая следующее слово. — ... его знает.

Варя тяжело вздохнула, сунулась обратно в машину, чтобы взять свои перчатки, и прошествовала к парню, который продолжал нервно сжимать и разжимать пальцы, что, похоже, давалось ему с большим трудом.

— Поздно.

Он не взял перчаток и молча направился к сугробам, которые тянулись вдоль обочины насколько хватало глаз. Они доходили ему чуть ли не до пояса, потому Костя остановился, ища глазами брешь в снежной стене, и,  не найдя,  занёс ногу и, тут же провалившись по колено, выдал очередную порцию русской брани. Затем кое-как  выпрыгивая из снежных пучин, Костя двинулся в лес.

— Ты куда? — крикнула Варя, но ответа не дождалась.

Она смогла обойти машину лишь на три четверти, потому что левая сторона багажника закопалась в снег. Тишина за спиной хрустела, свистела и материлась. Наконец Костя вернулся с охапкой еловых веток и так посмотрел на Варю, что та поспешила ретироваться на пассажирское сиденье, даже не стряхнув с валенок снег. Через лобовое стекло она видела, как парень подкладывает под колёса ветки, но решила от греха подальше не предлагать помощь.

— Садись за руль! — приказал  Костя, распахнув дверь, и почти что вытащил девушку на улицу. — Только газуй плавнее. А я постараюсь подтолкнуть машину.

Варя захлопнула пассажирскую дверь, обошла машину и села на водительское сиденье. Ключ повернулся, педаль нажалась, колеса с шумом закрутились, ветки захрустели, Костя завыл от натуги, но машина не двинулась с места. И так раз пять. Тогда Костя забарабанил кулаками по капоту, и Варя испугалась, что железо съёмной машины не выдержит его злости. Она вновь с трудом открыла дверь и, вылезая, чуть не свалилась в сугроб.

— Слушай, это чужая машина! Успокойся! И… Ты мог бы материться поменьше? — сказала она, отряхивая куртку.

Костя взглянул на неё, как на врага, и Варя вновь заставила себя пропустить мимо ушей начало фразы:

— … я должен стихи Пушкина тебе читать!

Костя открыл дверь, плюхнулся на пассажирское сиденье, закатал лыжные штаны до колен и стал стряхивать комочки снега с по-зимнему бледной кожи с редкой тёмной порослью. Затем принялся расшнуровывать высокие ботинки. Только пальцы не гнулись, и шнурки с трудом покидали петли. Варя  подалась вперёд, чтобы предложить помощь, но, наткнувшись на стальной взгляд, опустила руки по швам и продолжила стоять в отдалении.  Костя стянул насквозь мокрые носки и швырнул на заднее сиденье. Пальцы ног тоже шевелились с трудом. С вытащенного из ботинка войлока посыпался снег.

— Ну чё стоишь? Может, достанешь сухие носки?

— Багажник не открыть… — начала Варя и вновь услышала в свой адрес брань.

— Через заднее сиденье залезь, дура!

Варя с трудом перевернула красный походный рюкзак и после пяти минут копания в его содержимом отыскала серые носки. Передавая их вперёд, она нечаянно коснулась красных рук Кости. Тот поморщился от боли, но смолчал. Натянул на ноги носки и стал медленно шнуровать левый ботинок.

— Можно я тебе помогу?

Он вновь смерил её пустым взглядом, но поднёс руки к губам, чтобы согреть дыханием. Варя тут же вылезла с заднего сиденья и опустилась коленями в снег. Благо, через лыжные штаны холод не чувствовался и тонкие вязаные перчатки не мешали затягивать толстые шнурки. Она пару раз вскидывала голову — Костя продолжал  согревать обмороженные руки и не смотрел на ботинки.

— Может, снегом надо растереть? — робко предложила Варя.

— Наоборот этого делать нельзя!

Костя немного остыл, иначе бы обязательно добавил неопределённый артикль русского языка, созвучный с нотой “ля”.

— Что делать-то будем?

—  Пойдём вперёд. Не ночевать же в лесу! У нас есть часа три до заката. Авось доберёмся до этой Богом забытой деревушки, чтобы черти взяли твоего научного руководителя! Да как и всю академию с её старыми пердунами! Мы тут  замерзать будем в трансильванском лесу с волками, — Костя на мгновение замер и прислушался к тишине леса, нарушаемой только звуком падающих с высоких сосен снежных шапок, — а он потом своё имя перед твоим напишет, добавив в текст пару цитат со сносками, заявив — ну ты понимаешь, я ведь  корректировал, чтобы было более научно... Плавали, знаем...

— А чего ты злишься-то теперь? Сам ведь отказался в аспирантуру идти и читать курс по своему диплому. Ну хоть в методичке твоя фамилия есть, мелким шрифтом… — И тут Варя замолчала. — Ты сказал — волки?...

— Сказал, что до заката доберёмся до места, если разговаривать не будем. Хотя... Зимой они наглеют и выходят на охоту даже днём. Что, испугалась? На людей они не нападают... Обычно. Чё стоишь, как истукан? Рюкзак за плечи  и почапали за твоим дипломом. Весны дождаться не могла! Вся страна бухает, а мы тут культуризмом занимаемся! И водки в машине даже нет, чтобы согреться.

Глава II — Странники

Дорога давалась с трудом из-за тяжёлых рюкзаков и ещё более тяжёлых дум о брошенной в глуши чужой машине, пустом желудке и уставших ногах, для которых даже небольшая заснеженная выбоина уподобилась горному перевалу. Шли теперь молча, чтобы сохранить хорошие отношения хотя бы до конца трансильванских каникул, потому что каждый обвинял в случившемся другого. Мысленно, но очень живописно, что и следовало ожидать от филологов. 

Впрочем,  за последний час Костя многое сказал про Варю вслух. Она же молчала, но от этого дум не убавлялось. Для начала ей не удалось убедить Костю не ехать в Румынию на собственной машине — две тысячи километров из Питера по заснеженным дорогам некогда братских республик не обещали много романтики. Хорошо,  отец без лишних разговоров забрал у сына ключи. Отец, а не она! Затем началась свистопляска с румынской визой. Краткосрочную пятидневную Костя не пожелал получить, решив, что раз уж они прутся в такую дыру, то на обратном пути обязаны завернуть на горнолыжный курорт. Тогда консульство потребовало подтверждение бронирования отелей. Костя всегда был против расписанных маршрутов и сумел уломать турагента на проплату только двух ночей в Бухаресте  — одной по прилёту и второй перед вылетом.  Но вскоре все формальности остались позади. Заодно с причитаниями Вариных родителей, для которых Костя хоть и попадал под категорию «настоящий мужик» даже с серьгой в ухе, но полного доверия всё равно не вызывал, хотя старательно копал грядки на бабушкиной даче. Впрочем, тут у него была настоящая отмазка:

— Причем тут я? Это ваша дочь пересмотрела мюзикла Романа Полански и теперь умирает написать диплом по трансильванскому фольклору. И ей, дуре, мало публичной библиотеки имени товарища Маяковского и подаренного мной лично "Larousse dictionary of world folklore". Да и грёбаного научного руководителя её благодарите, который непонятно где и зачем откопал какого-то трансильванца, готового рассказать ещё никому не рассказанное. Понятно зачем — свою жопу кто желает отрывать, лучше глупого студента послать  прыгать по сугробам, а потом поразить всех своим вкладом в развитие филологического факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета.

Впрочем, тот факт, что Костя без отговорок согласился ехать в Румынию, в который раз ублажил Варю мыслью, что она не зря ждала этого принца.  Всё складывалось просто замечательно, когда они в половине второго ночи вывалились из самолёта в Бухаресте с двумя заплечными рюкзаками  — если туризм для Кости был чем-то привычным, то максимум, на что он смог уговорить Варю — это ночёвка в лесу с палаткой. Потом начались проблемы с арендой машины, так как клерк всё пытался подсунуть им механику, а Костя, не говоря уже о самой Варе, и на полуавтомате-то никогда не ездил. Впрочем, сынок богатого папочки, да ещё чертовски уставший после семи часов торчания в аэропорту Варшавы, знал, как решаются подобные загвоздки, а потом с чистой совестью залил весь этот ужас в баре отеля, забыв о том, что с утра за руль. Единственное, что всё же не устраивало Варю в Косте, как раз и было это пусть небольшое,  но всё же злоупотребление спиртным.

— Это профессиональное, —  любил оправдываться начинающий журналист.

Однако в нужный момент Костя всегда оказывался трезв. Как и сейчас. Мозг явно забыл про утреннее похмелье.  
Снег под ногами хрустел. Мороз усиливался. Варя натянула шапку ещё ниже на самый лоб и уши. Костя тоже расправил свою, чтобы прикрыть покрасневшие уши. Руки он держал в карманах, не решаясь натягивать на них перчатки.

По девственно-белому снегу, будто по акварельному листу, начала растекаться голубая заливка,  а в просветах между деревьями и впереди у линии горизонта небо окрасилось хорошо разведённой оранжевой краской. Ребята не сговариваясь прибавили шаг. Никаких признаков жилья не наблюдалось. Никто не знал, сколько километров осталось до таинственной деревушки, которой нет на официальной карте Румынии.
Алексей Николаевич, научный руководитель, предупреждал ребят, что надо чётко придерживаться полученных инструкций, потому что никакой навигатор не сумеет отыскать места их назначения. Действительно связь со спутником была потеряна ровно на развилке дорог. Телефоны тоже перестали работать. Теперь они могли рассчитывать только на свои ноги.

— Знаешь, — нарушила молчание Варя, — надо было нам тоже, как Олегу, взять у географов сопроводительную бумагу.

Костя повернул к ней голову, но не улыбнулся. Олег, а вернее Хэльге, как звали его все друзья, был странным типом и странником по совместительству. Да-да, он странствовал по просторам необъятной матушки-Руси со всеми вытекающими из этого последствиями. Он был первым, с кем Костя познакомил свою новую девушку, и Варя впала в транс с первой минуты общения с Хэльге, раскованность которого и стильная небрежность в одежде слишком уж не соответствовали тому, что вылетало из его рта.

Они сидели и пили — парни водку, она — чай. Дело происходило в гримёрке одного из питерских театров. Костя по памяти записывал интервью с актёрами, которое успел взять в антракте, и думал о том, что ещё надо спросить, чтобы  рецензия на спектакль была полной. Спектакль он увидел на вчерашнем прогоне, а сегодня пришёл чисто поболтать, а  Хэльге было поручено развлекать даму его сердца.

— Странничество — физическое выражение моей философии, а духовное её выражение — это прежде всего саморазвитие, самоконтроль, — начал тот после очередной опрокинутой в рот стопки. — Я не скрываю, что несколько лет проработал в криминальном бизнесе, но лишь потому, что на каком-то этапе своего внутреннего обучения решил, что для развития необходимо создание искусственной кризисной ситуации, которая бы высвободила внутреннюю энергию: талант там, творчество... Но сейчас у государства ко мне никаких претензий нет, не считая моего вольнодумства.

Глава III — Волки

Костя держал Варю за руку, чтобы в сгустившейся темноте девушка не оступилась. К тому же, когда тебя кто-то держит, кажется, что идти легче.  Ещё Костя достал из рюкзака два налобных фонарика на резинке. Стало немного спокойнее — наверное, так чувствовали себя люди в давние времена, когда шли с зажжёнными факелами. Только испугаются ли волки искусственного огня?

Ответа Костя не знал, хотя помнил рассказ старого питерского рок-журналиста.  Однажды в дальнем походе тот отошёл от лагеря и столкнулся со стаей волков. Костя знал, что стая — это порядка девяти животных, у которых есть вожак и самка вожака — такова нерушимая иерархия подчинения. Вожак идёт впереди, он ведёт стаю.  Его приятель приготовился к смерти, но всё-таки выхватил нож в надежде забрать с собой на тот свет хоть один шкурный трофей. Однако выглянувшее из-за деревьев солнце отразилось от лезвия ножа и отпрыгнуло солнечным зайчиком прямо в глаз волка. Вожак отступил в испуге, и вся стая отступила за ним.  Звучит как байка, но почему-то тому человеку Костя верил. Всякое в жизни бывает. Потому одной рукой он крепко сжимал руку Вари, а другой, ещё крепче, складной нож в кармане куртки. Сможет ли он противостоять стае или хотя бы одному волку? Сможет ли остаться хладнокровным в критической ситуации? Мужик он или…

А ночь тем временем безжалостно укрывала своим крылом Трансильванию и две одинокие беззащитные фигуры. В сковавшей морозный воздух зловещей тишине каждый хруст снега под толстыми подошвами казался чужим, не своим. Ребята вздрагивали, то и дело оборачивались, потом молча улыбались друг другу и шли дальше, упрямо стараясь разглядеть впереди огни деревни. Сколько же они уже прошли? Идут бодрым шагом уже четвёртый час — пяти километров в час по снегу  да ещё в горку не сделать, но три-то они явно проходят. Так что десятку, как пить дать, отмахали. Теперь у них будто открылось второе дыхание. Они стали идти ещё быстрее, подгоняемые страхом, голодом и безнадёгой.

Поднимался ветер. На ум приходили знаменитые строчки группы «Любэ» — ветер в харю, а я шпарю... Только сейчас от них не хотелось улыбаться.  Нос пощипывало, щёки дёргало. Варя была уверена, что у неё на щеках  тоже образовалась красноватая корка, ведь однодневная щетина скрывала такую точно на лице Кости. Хотелось есть. Ещё хотелось пить. Из машины они взяли только одну поллитровку воды, и теперь то и дело посасывали комочки снега, от которых сводило зубы и становилось ещё холоднее. Быть может, температура и не опустилась намного, но столько часов в заснеженных просторах проморозили их насквозь.

— А ситуация, право, искусственная, — вдруг сказал Костя. 

Они вообще-то старались не говорить, чтобы не выпускать из организма дорогое тепло.

— Мы ведь сами попёрлись сюда зимой, никто нас не гнал...

Варя промолчала, восприняв это очередным обвинением в свой адрес.

— Я за всё заплатила сполна, — прошептала она через пять минут.

— Ещё нет, — усмехнулся Костя. Отсвет фонарика придавал ему сходство с монстром из фильма ужасов. — Мы ведь не добрались до человеческого жилья. И, признаюсь, я как-то уже не верю, что доберёмся.

— Как так? — вздрогнула девушка. — Мы проехали километров десять, а на  распечатке, что дал Алексей Николаевич, было указано пятнадцать километров.

— Малыш, если бы мы шли верной дорогой, то давно бы были в деревне. Боюсь, мы не туда свернули.

Варя остановилась как вкопанная.

— Как не туда, но...

— Это деревня, малыш, там живут люди, так?

Варя кивнула.

— Следовательно, они должны из неё выезжать хотя бы за продуктами. Да что там за продуктами! Сегодня же будний день — кто-то ведь должен работать в городе. Мы же с двух часов дня на этой дороге не встретили ни живой, ни мёртвой души. Тебе не кажется это странным?

Варя кивнула и поёжилась.

— Но... Дорога ведь расчищена...

Костя передёрнул плечами.

— Я уже который час думаю об этом и не могу понять, кому могло понадобиться чистить трактором дорогу, если ей никто не пользуется. Посмотри на сваленный у обочины снег — он девственно белый, а не коричневый, как бывает на дорогах, по которым ездят машины. Я понимаю, что здесь что-то не так, но не могу понять что. И мне...

Парень замолчал и почувствовал, как девушка сжала его руку:

— Мне тоже страшно, и это нормально. Костя, ты не думай, что я жду от тебя геройства. Но всё же…

— У меня есть нож, но я никогда им не пользовался. Я вообще никогда не был в реальной драке. В детстве был цирк-карате, а к рукопашному бою я особо серьёзно не относился... Если бы у меня был пистолет... Как мы могли отправиться в эту глухомань без оружия!

— А ты бы смог выстрелить?

Парень промолчал.

— Знаешь, когда я хотела получить разрешение на ношение оружия, отец сказал: «Нельзя достать пистолет и не выстрелить, потому что выстрелит тот, другой».  Разрешение я так и не получила.

— Блин, Варька, я же не о человеке говорю, а о волках. Кроме них здесь никого нет. Ну, быть может, ещё зайцы... Такие же трусливые, как и ты...

Варя закусила губу.

— Да ладно тебе. Идём. Останавливаться нельзя, замёрзнем нафиг. Все дороги куда-то да ведут.

Они двинулись дальше. Каждый шаг давался с трудом. Они чертовски устали. Животы крутило, и оба в который раз ругали себя, что не сунули в рюкзаки никакой еды.  Они рассчитывали добраться до деревни за час, ну максимум за два. Последнее, что Варя ела, была шоколадка, вернее маленький кусочек от нее, и то в полдень. Тогда они, несмотря на помощь навигатора, успели покрутиться по местности, сверяясь с распечаткой карты, нарисованной кем-то из этой самой деревни. Костя начинал нервничать, как всегда, когда терялся. Они были вместе уже два года, и два лета отколесили по Европе на машине. Она могла бы уже знать, что не стоило  шуршать обёрткой так долго и потом так же громко пережёвывать орешки. Костя резко съехал на обочину, открыл дверь и выбросил выхваченную у неё из рук шоколадку.

Глава IV — Тепло

Калитка отворилась с отвратительным скрипом, как бы нехотя пуская гостей на довольно просторный двор, в центре которого в большом сугробе мёрзли сани, а в глубине чернело бревенчатое здание в два этажа с покатой крышей, облепленной снегом настолько, что не видать было ни одной черепицы. Анна потопталась на крыльце, сбрасывая с валенок снег, и отворила тяжёлую дубовую дверь. Все последовали её примеру, устроив ногами настоящий барабанный концерт.

— Мы держим трактир, — сказала хозяйка, пропуская гостей в просторное помещение, уставленное массивными столами и такими же громоздкими скамейками.

На двух столах горели керосинки, поэтому ребята смогли оценить старинное убранство, вернее его отсутствие — если не брать в расчёт висевшие на одной из стен шкуру медведя и старое ружьё. «А почему здесь нет чеснока?» — чуть не вырвался из уст Кости вопрос, неожиданный даже для него самого. Он смутился и отвёл взгляд от Богдана, который будто прочитал его мысли и гадко улыбался им, вешая свою куртку на оленьи рога, служившие вешалкой. Хозяин жестом пригласил ребят раздеться, принимая полушубок жены.

Анна оказалась не в юбке, а шерстяном платье, и, когда платок с головы перекочевал на плечи, открылись две тугие чёрные косы до пояса. Такие же тёмные и большие, что и у мужа, глаза весело блестели на раскрасневшемся от мороза лице, а губы складывались в добрую улыбку. Она скрылась в тёмноте дома, и до ребят донёсся грохот посуды. Костя повесил куртки на рога и хотел уже пройти к столу, но Богдан остановил его:

— Снимите обувь. Оба. Небось ноги промокли. И проходите к камину, он ещё не остыл. А мы с Анной пока принесём горячей воды. Конечно, вам лучше бы в ванну, но без ужина мы вас не отпустим.

Когда Богдан ушёл, Костя непроизвольно выдохнул и плюхнулся на скамейку. Ноги так гудели, что он уже подумал, что не поднимется. Варя быстро стащила сапоги, а вот Костя вспомнил, что обморозил руки. Пальцы побелели, но продолжали болеть и заставили изрядно повозиться со шнурками. Костя стянул носки и, оставив подле ботинок, босиком прошествовал к деревянному креслу, закрывавшему камин. Варя ринулась следом, но не успели они протянуть к тлеющим углям руки, как перед ними появилось два таза, а на спинку кресел легли полотенца. Костя мигом сунул ноги в воду, а Варя долго со смущением стягивала носки. Анна присела подле гостя с фляжкой и свёрнутой в несколько раз материей.

— Давай сюда руки, — приказала она, и Костя покорно протянул обмороженные пальцы.

Анна капнула на ткань из фляжки и протёрла обе руки, а потом заставила опустить в кастрюльку, которую Богдан поставил Косте на колени.

— Скажешь, если вода остынет, — бросил Богдан и сел на шкуру.

Должно быть, ему тоже не хватало тепла, как и света, потому он попросил жену принести керосинку. Хочет рассмотреть гостей, не иначе, но света хватило и на него самого. Теперь румын выглядел не многим старше Кости, хотя тусклый свет обычно старит людей. Он явно младше жены, или же тяжёлая жизнь состарила Анну раньше прочих южанок, но, увядши, она приобрела материнскую красоту, сдобренную доброй улыбкой. Хотелось уткнуться в эту большую мягкую грудь и заплакать. Да, именно такое желание завладело Костей, когда хозяйка шагнула от мужа к нему.

— Я вижу, как тебе больно. Крепись, — бросила Анна по пути в кухню.

Она едва заметно коснулась плеча Кости, но его прошибло током, и на глазах всё же выступили слёзы.

— Надо было приезжать, когда цветут сливы. А теперь привыкай к нашей зиме, — усмехнулся Богдан, и мягкий голос его приобрёл злую хрипотцу.

— Кто ж знал, что у вас… Так, — закончил Костя опасную фразу. Критиковать с порога образ жизни хозяев — это форменное свинство. Кого надо прибить, так это проклятого Алексея Николаевича, отправившего их в эту дыру!

— Ты ещё не знаешь, как у нас, — прохрипел Богдан и пошёл, наверное, помогать жене, когда та что-то крикнула из кухни по-румынски.

Варя всё время молчала, но уход Богдана развязал ей язык:

— Ты не заметил, кто унёс мои носки?

— А тебе не всё равно?! — ответил Костя зло и, шмыгнув носом, вместе с соплями втянул аромат разогреваемого ужина, дурманяще-пьянящий.

Богдан вернулся с двумя парами шерстяных носков и бросил обе Варе на колени, затем стянул с плеча полотенце и, присев подле Кости на корточки, попросил вынуть из воды руки. Промокнув их, румын обернулся к Варе:

— Одень ему носки и ступайте к столу, — и, забирая кастрюльку, бросил парню: — Надеюсь, ты не отморозил их, и всё равно я замотаю твои пальцы после ужина. Пошевеливайтесь!

Варя быстро справилась с носками, а потом они на пару с той же быстротой умяли тушёный с мясом картофель, съели хлеб с хрустящей корочкой, какой может похвастаться только домашняя выпечка, и запили горячим, обжигающим горло, травяным чаем. Хозяева ничего не ели. Они молча обнимались со своими кружками, явно греясь о них.

— Мы в деревне ужинаем довольно рано. Если бы не вы, мы бы давно спали, — сказала Анна, поймав заинтересованный взгляд гостей. — Но вы пейте спокойно, мы вас не торопим. Я всё не решаюсь спросить, нужна ли вам вторая комната?

— Не нужна, — ответил Костя и, заметив, как потупилась Варя, пнул под столом её ногу. — Я могу и у камина на шкуре. После ваших лесов мне без разницы, где спать.

— Эта шкура волчья, — усмехнулся Богдан и, отставив в сторону кружку, отправился в кухню, откуда тут же вынырнул с двумя полными вёдрами. — Если не поторопитесь, ванна остынет.

Богдан так резво взлетел по тёмной лестнице, будто вёдра были пусты, но каждая ступень со стоном отозвалась на их вес.

— Колонки у нас тоже нет, — будто извиняясь, тут же выдала Анна. — Но вы же к нам всего на пару дней.

Анна сделала первый глоток из своей кружки и поморщилась, но затем быстро мелкими глотками осушила её до дна. Морозный румянец пропал, и лицо хозяйки приобретало ровный розовый цвет.

— Тебе я нашей святой воды не предложу, — рассмеялся ещё на лестнице Богдан, заставив Костю вздрогнуть. — Тебе сейчас сливовицы нельзя, но мы с тобой ещё выпьем, — румын протянул Косте отрез шерстяной ткани. — Обмотай руки и подержи в тепле хотя бы пару часов.

Глава V — Ночь

Костя выронил из рук керосинку. Та ударилась об пол и погасла — во всяком случае,  когда он открыл глаза, то не увидел даже смутных очертаний коридора. Рядом что-то зашуршало. Костя рванулся в сторону, чтобы встать на ноги, но тут же упёрся лицом в большой сапог. Его очертания он уже смог различить, потому что сверху полился свет — хозяин сапога явно держал в руке лампу. Его лампу.

— Я, кажется, чётко сказал, чтобы вы не выходили из комнаты, — послышался сверху спокойный голос Богдана.

Холодная рука сомкнулась вокруг бицепса Кости, и через мгновение парень стоял на ногах, судорожно стараясь вернуть съехавшее полотенце на бёдра. Губы румына скривились в усмешке.

— Что же так понадобилось тебе на чердаке, что ты полез туда в таком виде?

— Мне показалось, что там кто-то ходит, — честно признался Костя.

— И что? Тебе-то какое до этого дело?

Парень пожал плечами.

— Просто мне показалось, что кто-то был у нас в комнате, пока мы принимали ванну.

— Это был я, — тут же ответил Богдан. — Я принёс ваши рюкзаки.

— Но я закрыл дверь на засов. Как вы вошли?

— Наверное, ты только хотел закрыть засов, потому что дверь была открыта. Я не закрыл её плотно, чтобы не напугать вас лишним шумом. Понимаешь же, старый дом, всё и так скрипит вне зависимости от нашего желания.  

Костя теперь двумя руками держал полотенце, которое так и норовило сползти на пол,  и мечтал закончить разговор,  но Богдан продолжал закрывать собой дверь и не собирался уходить.

— В таком виде ты бы всех крыс там распугал и летучих мышей, которые мирно спят до весны.  Если хочешь остаться в живых, не суйся на чердак.

Богдан поднял свободную от лампы руку и, приподняв крышку, плотно закрыл отверстие.

— Не понял?..

Костя с вызовом взглянул на румына,  и тот вновь усмехнулся.

— Там разбросано много старых ржавых капканов. Попадёшь в один ногой, заражение крови гарантировано. А у нас тут в деревне такие знахари, что вместо помощи ещё быстрее на тот свет отправят. Держи лампу.

Костя схватил керосинку.  Руки румына оставались ледяными.

— Прости. Я таскал воду из колодца. Ещё не согрелся. И ты не стой здесь голым, а то завтра не встанешь с постели. Кстати,  я до сих пор не знаю твоего имени.

—  Меня зовут Константин.

—  Доброй ночи, Константин, и запри дверь на задвижку так, на всякий случай.

Косте показалось, что в этот раз Богдан усмехнулся совсем недобро. Это Косте совсем не понравилось:

— Почему чердак был открыт? — решил он докопаться до правды.

— Он не был открыт. Он просто не был плотно закрыт. Наверное, последний раз я очень спешил. Иди спать. Скоро уже деревня начнёт просыпаться.  И ещё совет — пусть только Варвара задаёт вопросы, и только о фольклоре. Мы не очень любим, когда суют нос в нашу жизнь. А у тебя,  вижу,  хобби — лезть, куда тебя не просят.

— Это моя профессия. Я журналист.

— О… — Богдан аж языком прицокнул.  — Надеюсь, наша деревня не послужит материалом для какого-нибудь репортажа. Я уже объяснил, почему.

Богдан обошёл Костю и как бы невзначай коснулся его обнажённого плеча, и парень чуть не впечатался в стену. Костя потёр ушибленное плечо и зло посмотрел вослед румыну, который даже не обернулся. Богдан спокойно удалился в темноту коридора, как был,  без лампы.  Костя вернулся в комнату и, задвинув тяжёлую задвижку, подумал вслух:

— Я точно закрывал её. Точно.

— О чём вы говорили с Богданом? Мне не было слышно.

Варя сидела на кровати в какой-то странной длинной белой ночной рубахе. Рядом с ней на полу стояла керосиновая лампа, принесённая из ванной комнаты.

— Ни о чём, — буркнул Костя. — Что это за фигня на тебе?

— Тут лежала, и я надела, потому что замёрзла. Богдан принёс  наши рюкзаки и...

— Богдан не стал бы подсматривать в замочную скважину,  — перебил Костя.  — У тебя самомнение завышенное.

Костя скинул на пол полотенце и присел на корточки подле рюкзака,  чтобы достать футболку и трусы.

— Богдан что-то скрывает, — сказал он,  одевшись.  — Я уверен, что кто-то до него побывал в нашей комнате. Возможно, он был здесь, когда мы вошли, ведь дверь была открыта. Быть может, он спрятался в шкафу или под кроватью, и когда мы были в ванной, вышел и залез на чердак. Я уверен, иначе бы Богдан так не разозлился, что я туда сунулся. Одно не могу понять, почему именно на чердак. Я не мог ослышаться. Это не было завывание ветра или пробежка крысы, это был...  — и тут Костю осенило: — Ребёнок! Наверное, это были шаги ребёнка — слишком лёгкие даже для женщины.  Хотя не пойму, как ребёнку забраться на чердак, там нет лестницы.

— Могла быть верёвочная, которую он втянул наверх, — предположила Варя, забираясь под одеяло.

— Возможно, ты права, и именно из-за неё не закрылась крышка... Ладно, давай спать. Утро вечера мудренее.

— Что ты завёлся? У Богдана с Анной обязан быть ребёнок. Быть может, он какой-нибудь не такой. Ну, странный... И они скрывают его от посторонних.

— От посторонних?  В деревне?

— От нас с тобой!

— Всё может быть, всё может быть... Давай спать.

Костя  нырнул под одеяло и отвернулся к окну,  а когда рука Вари легла ему на плечо, пробубнил:

— Прости, Варя, но разговор с Богданом меня полностью удовлетворил. К тому же, я не бритый,  и у меня руки замотаны.  Спи, пожалуйста.

Глава VI — Утро

Костя привалился к ставне плечом.

—  Как-то совсем моветон кричать в окно. Может,  просто спрыгнуть вниз? Не так уж и высоко.

Серьёзность в его голосе заставила Варю задрожать ещё сильнее.

— Не дури!  Ноги переломаешь!

Но Костя всё равно открыл окно. Вместе с ледяным воздухом в комнату ворвался детский визг. Малышня в коротких тулупчиках каталась на санках с огромных сугробов. Слышался стук топора. Кто-то на кого-то кричал. За частоколом лошадка тащила заваленными мешками сани.

— Там внизу сугроб,  — не унимался Костя.  — Я всё же попробую.

— Не в трусах же! — взвизгнула Варя,  и Костя с улыбкой потянулся за штанами,  но взять не успел.

В дверь постучали, достаточно громко.

— Вы вставать думаете? — Сегодня акцент румына чувствовался меньше. — Мы дольше не можем держать завтрак горячим.

— Богдан, мне очень стыдно, но я погнул задвижку и без инструмента тут не справиться.

Костя сжался,  приготовившись услышать привычный смешок, но из-за двери донёсся спокойный ответ:

— Открой окно.  Я мигом.

— Оденься уже! — зыркнул на Варю Костя,  но та не успела даже с кровати спрыгнуть,  как наружная стена задрожала от удара. — Хоть одеялом укройся.

Она натянула его по самый нос,  когда в окне появилась присыпанная снежком лохматая шевелюра румына.

— Сосульки сбивал,  — опередил он вопрос про свою быстроту.  — Лестница короткая. Слезать по ней не предлагаю.

И подтянувшись на руках,  Богдан перевалился через окно,  умудрившись не выронить ломик.

— Утро доброе, — бросил он, задержав на мгновение взгляд на спрятавшейся от него девушке.

От тёмно-синей рубахи и овчинного полушубка пахнуло морозцем.

— Нынче довольно тепло. В этих штанах спаритесь.

Румын махнул в сторону лыжных костюмов и прошёл к двери. Привстал на одно колено, ловко в два приёма вытянул гвозди, и задвижка полетела на пол.

— К вечеру поставлю новую. Не волнуйтесь,  — обернулся он к кровати,  глядя поверх Вариной головы на Костю.

— Не стоит беспокоиться, — бросил тот, чувствуя,  что краснеет из-за всей этой дури с замком. — Нам это не важно.

— Это важно мне,  — отрезал Богдан.  — Я, кажется, вчера достаточно внятно объяснил, что на ночь лучше запираться. Не будете делать это сами,  я запру вас на ключ, как маленьких детей.  Да вы и есть дети.  С вашим неуёмным любопытством.  Однако в вашем возрасте оно уже непростительно.  Одевайтесь и спускайтесь к завтраку. Нам ещё надо машину притащить.

Он поднял с пола задвижку и направился к окну.

— Не забудь закрыть, а то я здесь не протоплю. И ещё вопрос, — Богдан смерил Костю взглядом,  и ему явно не приглянулась татуировка.  — Ты всегда встречаешь людей голым?  Или только мне так везёт?

Теперь Костя точно покраснел. Темнота и полотенце куда больше скрывали тело,  чем солнце и эти узкие трусы. Что вылупился?  Не нравится тигр?  В другой раз волка набью,  чуть не выкрикнул Костя.

— Прости за синяк,  —  Богдан опустил ему на плечо тяжёлую руку. — Я не нарочно.

Костя тут же отметил про себя, что пальцы Богдана были тёплыми, хотя работал тот явно без перчаток. Наврал про сосульки? Вновь почти спросил он румына.  Они уже слишком долго глядели друг другу в глаза, будто, как в детстве,  не желали проигрывать в “гляделки”. Чёрные глаза румына продолжали искриться смехом, а рука не покидала плеча. И тут Костя ахнул от боли и даже глаза прикрыл.

— Гематомы нет, за пару дней посветлеет, — Богдан убрал руку и перекинул ногу за окно. — Забыл спросить — как спалось на новом месте? Хотя в Трансильвании все сны вещие, не только первые.

И в ту же секунду Богдан исчез из оконного проёма. Костя перегнулся через окно. Богдан стоял с лестницей в руках и смотрел вверх. Их взгляды вновь встретились, и Костя отпрянул с мыслью: “Блин, у него ведь не жёлтые глаза. Это просто солнце слепит”.

— Холодно, — Костя поёжился. — Только Богдану тепло.  Варь,  ну хватит сидеть! Иди умывайся.  Я тоже попытаюсь побриться холодной водой.

— Брось, тебе идёт щетина. И целоваться мы не собираемся,  — попыталась пошутить Варя.  — А то нас по разным комнатам разведут.

И не получив реакции на шутку,  добавила:

— Потом возьмёшь кипяток на кухне.

— А тебе я ведро не потащу. Иди умойся.  И волосы расчеши,  а то всех трансильванских ворон распугаешь.  Тебе что-то снилось?  Что ты с простынёй сделала?

Варя опустила глаза. Что он так разозлился?  Неужели не спал и видел, что её нет в комнате?

— Мне приснился жуткий сон, — начала она осторожно.  — Мне приснился волк.

Костя улыбнулся:

— Я даже догадываюсь,  как его звали…

Сердце Вари перестало биться.  

— Брось,  — улыбнулся Костя.  — Богдан выпендривается перед нами.  Может, его жена строит,  вот и отрывается на тех,  кто из вежливости тявкнуть не может.

Варя прикрыла глаза: Костя ничего не знает. Фу…

— Мне действительно приснился волк. Он чуть не загрыз меня,  — сказала она уже твёрдо. Сон ведь можно рассказать.  Это явь надо держать в тайне.  Богдан ничего не скажет. Ей бы самой не проколоться.  Ведь Костя может и не поверить,  что это не её вина…

Глава VII — Завтрак

В трактире снова,  кроме них,  ни души,  хотя со двора продолжали доноситься голоса и уже не только детские. Что там,  не разглядеть — ставни только на двух окнах открыты, у накрытого стола. На белой скатерти две тарелки, плетёнка с хлебом и чашки. Хозяйка во вчерашнем сером платье приветливо улыбнулась гостям.  Костя поздоровался громко и извинился за опоздание. Варя невнятно буркнула “здрасте” и забилась подальше к окну.  Жаль,  к нему не отвернуться — смотреть не на что: снег и дровник за большим сугробом. Бело и ни души.

Костя отметил, что сейчас Анна выглядела чуть моложе. Сон,  точно утюгом,  разгладил морщинки,  и всё же ей было далеко за тридцать. Она поправила съехавший с плеч платок с девичьей быстротой,  и на ум тотчас пришли строчки фронтовой песни, и отчего-то вовсе не начальные: «о смуглянке-молдаванке часто думал по ночам...» Костя даже головой тряхнул — прицепится мотив, покоя не даст! И рассматривать чужую жену он больше не собирается — дополнительных стычек с Богданом только не хватало. Остаётся надеяться, что взаимное разглядывание закончилось. Он перевёл взгляд на Варю — улыбается. Сняла наконец маску затравленного зайца.

Костя одновременно стянул льняные салфетки с обеих тарелок и замер.  Взору предстали странные жёлтые комочки — он смог различить яйцо, а вот остальное оставалось тайной, покрытой сметаной. Переглянувшись, ребята взяли в руки столовые приборы.  Серебряные, старинной работы, кое-где почерневшие. Было видно, что не один десяток лет их с усердием чистили.

Анна продолжала стоять подле стола.

— Не пугайтесь. Это всего-навсего творог. Правда,  из козьего молока. Коров мы не держим.  Жареный с луком и яйцом. Попробуйте — это не смертельно.

— Это даже вкусно.

Крикнул Богдан с порога. С мороза розовый. Улыбка добрая, не вчерашняя пренебрежительная.  Он явно намеревался пройти мимо прямо в кухню,  но Анна поймала его за рукав и сказала что-то коротко и очень зло по-румынски. Богдан отступил, и Анна молча удалилась в кухню.  Варя проводила её взглядом и,  когда хотела вернуть его в тарелку,  встретилась с тёмными глазами румына. Он уже взгромоздился на стол.  Возможно,  тот самый. По телу побежал холодок,  а к горлу подступил горький ком, которым Варя чуть не подавилась,  услышав:

— Я уже достаточно хорошо изучил твоё тело.

Вилка звякнула о тарелку под продолжение фразы:

— Можешь уже одеться. На дворе январь,  если ты забыл.  Обмороженные пальцы сказкой покажутся.

Варя вскинула голову: Богдан смотрел только на Костю.

— Я отдал свитер Варе. Её остался в машине, — ответил тот скороговоркой. — Потом совершим обмен.

— До того момента ты заработаешь себе воспаление лёгких.  Может, тебя одеть?

— Я как раз собирался спросить вас про лишний свитер.

— И что не спросил до сих пор?  Здесь тоже не жарко.  Только вечером здесь не продохнуть от перегара.

Богдан спрыгнул со стола и направился к шкуре медведя. Варя не сводила глаз с его спины, молясь, чтобы это не был… О,  нет! Богдан нашёл брошенный ночью свитер и демонстративно встряхнул его, поймав затравленный взгляд гостьи.  Варя желала побелеть, но вместо этого покраснела. Даже уши запылали.

Богдан же, уже не глядя на неё, подошёл к парню и сделал приглашающий жест подняться. Костя встал и, поняв, что свитера ему не дождаться, вытянул руки,  позволяя себя одеть.

— Большеват,  — заключил румын и играючи ударил Костю в грудь,  но тому,  чтобы устоять,  пришлось ухватиться за край стола.

— Спасибо, мне сойдёт, — процедил он сквозь зубы и сел на скамью.

— Ешь быстрее.  И не кривись,  — приказным тоном сказал Богдан.  — Думай, что это твоя последняя еда,  и будет вкусно.  И жене моей не смей показывать,  что тебе не понравилось,  а то и вправду станет эта еда твоей последней.  Тебя,  Варвара,  это тоже касается.

Варя так и не подняла оброненной вилки,  а теперь и подавно куска не проглотит,  хоть ей амброзию в золотом кубке поднесут. Анна появилась в зале с дымящимся медным чайником, и от Вари не укрылось,  с какой злостью она взглянула на мужа. Затем взгляд её скользнул по облачённому в свитер Косте и мгновенно потеплел, а губы приоткрылись в улыбке,  но лишь на мгновение.  Она обернулась к Богдану и,  протявкав что-то по-румынски,  тут же извинилась перед гостями:

— Я прошу его отойти от стола. С него волчья шерсть сыпется. Она у нас,  если заметили,  везде.

— Я шёл в кухню,  — с обидой,  но тихо отозвался Богдан,  отступая к соседнему столу. — Ты сама меня остановила.

Анна прикрыла глаза,  и Богдан улучил момент продолжить прежний путь,  но не тут-то было.

— Пошёл вон! — закричала Анна не своим голосом,  и теперь выронил вилку Костя.

Богдан вернулся к столу,  и Анна прорычала уже тише что-то по-румынски. Тот кивнул и, бросив краткий взгляд на Варю, вышел на двор, со всей дури шарахнув дверью. Анна вернула на лицо  маску радушия и разлила по чашкам желтовато-зеленоватый чай — должно быть,  ромашковый.

— Ешьте. Еда и так еле тёплая,  — сказала хозяйка и присела рядом с Варей. У той аж дыхание перехватило: «Анна всё знает, всё знает. Сам рассказал или  догадалась?  А,  может, видела?”

Хозяйка недовольно постукивала по столу пальцем. Варя подхватила кусок творога,  но как такими дрожащими руками до рта донести?  Не говоря уже о том,  чтобы проглотить. Не нужны ей никакие эксклюзивные предания. Ей нужен Костя, и чтобы он ни о чём не догадался.

— Варь, тебе жарко? — спросил он с полным ртом и добавил, проглотив: —  Ты что так раскраснелась?

Она кивнула и судорожно принялась стягивать свитер. Короткие  пряди, выбившиеся из хвоста, встали дыбом. Анна перехватила  свитер и помогла Варе вынуть руки из рукавов, а та вся сжалась от такой близости. «Наверное», — думала Варя, — «Анна сейчас с удовольствием влепила бы мне оплеуху, и была б права...» Варе даже подумалось, что от новой боли, возможно, уляжется старая. Но Анна только улыбалась и улыбалась по-доброму. И от такой фальшивой улыбки Варя только больше сжималась в комок — ну как же можно так лицемерить... Как?! Потом сама себе ответила — да, всё просто: она далеко не первая дура, которую Богдан оприходовал, и Анне похождения муженька по барабану. Может,  она действительно выгнала его из-за шерсти?

Глава VIII — Фольклор

Костя еле поспевал за Богданом.  Бегом,  через снег. Не разбирая дороги. Мимо пронеслись санки, чуть не сбив его с ног. Отскочив в сторону, Костя налетел на двух мальчишек лет десяти, которые тут же послали ему в спину по снежку. Костя обернулся — сорванцы скорчили ему рожи, но тут же получили нагоняй от мужика, который пилил дрова. Тут же хлопнули двери сарайчика — девчонка потащила через двор за шею вырывающегося гусёнка, уже сменившего жёлтый окрас на белый. К ней  подскочила целая девчачья стая, но тут же разбежалась от грозного окрика. Женщина стояла подле древней старухи, которая сидела на маленькой скамеечке, полностью закутав в серый платок морщинистое с впалыми глазами лицо.

Пока Костя с любопытством разглядывал жителей, пятясь к калитке, Богдан исчез, а расчищенную дорогу перегородили сани.  Тяжеловоз мерно выпускал ноздрями пар и приминал копытом снег. Хозяина рядом не было, и Костя решил залезть на калитку и прыгнуть в сани, но не рассчитал прыжок и упал на голые доски. На ходу потирая ушибленную коленку, Костя спрыгнул на дорогу, покосился на безразличного ко всему коня и побежал туда, где начиналась развилка и сквозь лай собак слышался шум работающего мотора.

Богдан успел развернуть машину к дороге, и та стояла с поднятым ковшом. Богдан лежал лицом на руле и барабанил пальцами по кнопке клаксона. Костя  обошёл машину спереди, чтобы водитель его заметил, открыл дверь и подтянулся на руках, чтобы вскарабкаться на сиденье. Обнаружив третий  ремень безопасности, Костя спросил:

— Можно я всё-таки сбегаю за Варей?

Богдан откинулся на спинку и потянулся за своим ремнём.

— Ответь, только честно. Чего именно ты боишься? Остаться со мной один на один? Или оставить Варвару с моей женой?

— К чему подобные вопросы? — Косте сделалось не по себе, будто все шерстинки свитера разом впились в кожу. — Просто спокойнее, когда она под присмотром. Я несу ответственность за неё перед её родителями,  понимаете?

Богдан положил руку на ручку переключения передач и усмехнулся.

— Я б понял,  если бы ты сказал,  что так сильно любишь, что и часа не можешь прожить в разлуке. Другого мне не понять.

Богдан выжал сцепление и перевёл ручку с нейтралки на первую передачу. Машина сперва забуксовала, а потом,  подпрыгивая, выкатилась на дорогу.

— Знаете что,  Богдан… — Костя замолчал,  не зная, как вежливо попросить румына не лезть в его личную жизнь. — Я не хочу обсуждать свою девушку с посторонним.

— А я не обсуждаю Варвару. Я спросил про тебя.

— Вы ничего не спросили. Вы передёрнули мою просьбу.

— Тогда спрошу сейчас и прямо: ты любишь Варвару?

— Богдан,  я же сказал,  что не намерен обсуждать…

— Да я же ничего и не обсуждаю! — Богдан так резко вошёл в поворот,  что Костя едва успел за ручку схватиться,  чтобы не привалиться к водителю. — Ты дурак или нарочно доводишь меня? Не в состоянии,  что ли,  ответить на простой вопрос про женщину, с которой делишь постель?

— Думайте, что я дурак. На том и разойдёмся.

Но Богдан продолжал,  точно не расслышал слов Кости:

— Если бы ей угрожала смертельная опасность, ты бы бросился, не задумываясь, её защищать?

— Богдан, я, кажется, не на приёме у психолога. Если вам хочется поболтать, то можем обсудить трансильванский фольклор.

Богдан даже отвёл взгляд от дороги и скривил губы на прежний манер.

— Слабо верится, что ты способен поддержать подобную беседу.

Костя выдохнул и уставился на пустынное белоснежное полотно дороги. Делиться личным он не собирался, хотя мог бы сказать, что отчасти Богдан прав.  Если на первом курсе древнерусскую и античную  литературу Костя ещё честно читал, то фольклор прошёл мимо бодрым шагом, оставив  в зачётке первую и единственную тройку. На пятом курсе его вдруг позвала к себе замдекана и предложила пересдать  экзамен, потому что все решили, что он идёт на красный диплом — единственный представитель сильного пола. После получаса уговоров, Костя согласился взять у секретаря направление на пересдачу и, свернув трубочкой, сунул в карман рюкзака. В основное же отделение легли два библиотечных учебника и хрестоматия, которую он дома с первых страниц покрыл словами, позаимствованными  культурным русским народом у татаро-монгол. Через две недели, насвистывая весёлый мотивчик, он пошёл от факультета журналистики  на Университетскую набережную, свернул налево и вскоре вступил под своды ненавистного красно-белого здания. Таким же ненавистным взглядом хотела бы наградить его и преподавательница по фольклору, только по природе своей не умела делать злые глаза, а с наследием завоевателей земель русских была знакома лишь на этимологическом уровне. И всё же, поправив на плечах Павло-посадский платок, она отправила его домой дочитывать хрестоматию, закрыв уши на обычные объяснения студента-старшекурсника — мастер-классы, мастерские, работа… Остальные составляющие занятости перед учителями обычно опускались.

— Это очень безответственно, Константин, не оправдывать ожидания своего деканата.

Костя аж глаза опустил от мнимого стыда,  но быстро поднял на продолжение фразы:

—  Наша Варвара может помочь тебе подготовиться,  если ты хорошо её попросишь.

Костя и не заметил её раньше. Слилась с окном, растворилась в раскрытой на коленях книге. Совсем без краски, коса через плечо, длинная юбка, дурацкий джемпер — короче, обычный филфаковский экземпляр. Из серии, столько ему не выпить.

Костя перевёл взгляд на бывшую преподавательницу:

— Я умею читать.  И через неделю всё вам отвечу.

Глава IX — Дорога

Костя и волк будто гипнотизировали друг друга. Парень мог поклясться, что взгляд у волка человеческий. Животное стояло на задних лапах, положив передние на стекло, и смотрело человеку прямо в глаза. Костя вжался в сиденье. Волк походил на изваяние — шерсть на холке взъерошена, но уши не шевелятся. Костя стал судорожно рыться в карманах — чёрт,  нож остался в лыжных штанах. Впрочем, волк не медведь и даже не лось, чтобы пробить стекло. Так что Богдан прав. Самое лучшее в данной ситуации — оставаться в машине и ждать, когда волк сам уйдёт. Только ждать не хотелось. Хотелось проявить волю. Показать,  кто в лесу хозяин, и увидеть хвост убегающего волка.  

Костя перегнулся через сиденье в надежде отыскать что-нибудь, способное обратить хищника в бегство.

Первым на глаза попался фонарик. Отлично! Он включил его и направил луч света через стекло прямо в глаза зверя. Заскулив, волк спрыгнул с окна и попятился.  Но дальше обочины не ушёл. Шея втянута, а вот устремлённый на человека взгляд горит недобрым огнём.

Костя стал шарить дальше и нащупал рукой домкрат. С трудом вытянул из-за сиденья и взвесил на руке. Сойдёт!

Волк снова припал к стеклу, и вновь Косте пришлось отпугнуть его фонариком. Затем он перелез на водительское сиденье, вытащил задвижку и замер. Волк перескочил на эту сторону и вновь загипнотизировал его жёлтыми глазами. Надо резко открыть дверь и ударом отбросить зверя, но левая рука почему-то дрожала, а железяка оттягивала правую так, что Костя испугался, что сейчас уронит домкрат. Но не может же он, как глупый ребёнок, просидеть взаперти, чтобы подарить Богдану очередной повод высмеять его. Нет, уж лучше встретиться с этим самоуверенным красавцем над бездыханным телом волка.

Впрочем, это, может быть, не самый лучший способ завоевать расположение хозяина, принимая в расчёт его любовь к серому брату.  Богдан ведь не зря попросил не реагировать на волка. Быть может, это один из вскормленных им питомцев пришёл, признав машину. Да и под ложечкой сосёт не по-детски, и тоненький мальчишеский голосок, ещё с картавым «р», пищит изнутри: «Прекрати, не надо!»  К чёрту Богдана! Надо самому себе доказать, что на твоей спине татуированный тигр не просто так пасть разевает.

Костя с силой толкнул дверь, но та застряла, и желаемого эффекта не получилось, а волк, почувствовав опасность, отпрыгнул, встал в стойку и стал выжидать. Костя медлил, поглядывая в сторону леса в надежде увидеть возвращающегося Богдана. Затем тяжело вздохнул и навалился плечом на дверь. Та распахнулась слишком быстро. Костя не удержался и полетел под колесо машины прямо в снег. Правой руки он не разжал, и домкрат больно приземлился на ногу. Но времени для стенаний не было. Костя видел несущегося на него волка с взъерошенной шерстью и разинутой пастью, из которой валили клубы пара. И слишком ярко сверкали четыре смертоносных клыка.  Лапы будто вовсе не касались снега — полёт волка был  мягкий и плавный, как в замедленном кино.  Костя не мог оторвать взгляда от пылающих жёлтым огнём глаз и просто ждал, когда серый хищник запрыгнет на него. Только тоненький внутренний голосок не был парализован и взывал о помощи — сделай, сделай что-нибудь! Только волк уже совсем рядом, и сопротивление бесполезно, но всё же Костя поднял над головой правую руку и швырнул домкрат наугад, не целясь. Страх взял верх над смелостью, и, сам не понимая почему, он повторил зов писклявого голоска и позвал на помощь:

—  Богдан!

Костя не знал, успел ли выкрикнуть имя румына.  Опустившиеся на грудь тяжёлые  мягкие лапы перекрыли поток воздуха,  в глазах потемнело, и тело сделалось абсолютно ватным.

— Константин! Константин! Очнись!

Парень с трудом приподнял веки, увидел белое лицо Богдана и захотел вновь закрыть глаза, но, почувствовав на лице холод,  слизал с губ снежинки.

— Вставай! — орал Богдан не своим голосом.

Костя сумел подтащить себя к переднему колесу и принял сидячее положение, затем смахнул с лица остатки снега, которым Богдан,  похоже, его растирал, и хрипло спросил:

— Что с волком?

Слова давались с трудом, грудь болела, будто на ней лежала груда кирпичей.

— Какой ещё волк? — непонимающе переспросил Богдан.

— Как какой? Как только вы ушли, к машине сразу подскочил серый, я схватил домкрат и швырнул в него, а потом позвал вас. Мне даже показалось, что волк меня немного придушил. Дышать тяжело.

— Ты, кажется, перепутал волка с домовым, — усмехнулся румын. — Если бы он выдрал клок одежды, тогда я бы ещё поверил. Но душить... Я действительно услышал твой крик и поспешил к машине. Только, прости, никакого волка не увидел. Ты лежал тут на снегу без сознания.

— Но вот же. Я швырнул домкрат...

Снег вокруг оказался чист. Костя недоуменно посмотрел на поднявшегося с колен румына.

— Все инструменты в закрытом ящике в кузове. И ты никак не мог ничего оттуда взять.

— Нет,  вы забыли его убрать.

Костя с трудом поднялся и, опираясь рукой о распахнутую дверь, заглянул в салон в надежде увидеть на сиденье брошенный фонарик и,  не найдя, стал искать его за сиденьем, но нашёл лишь бутылку с водой. За ночь она превратилась в большую льдинку и сейчас начала оттаивать.

— Выпей воды, — послышался над самым ухом голос Богдана.

Костя повернулся довольно осторожно, чтобы ненароком не толкнуть румына, но тот, к его удивлению, стоял далеко и,  отвернувшись,  ковырялся в зубах.  Заметив пристальный взгляд парня, он улыбнулся одними губами, не обнажая зубов, и тихо сказал:

— Не удержался и расцеловал волчонка, теперь весь рот в шерсти. Прости.

Он вытянул из зубов несколько  шерстинок  и попытался сплюнуть остальные.

Глава X — Обед

Костя не усидел на месте.  Волк? Варя! Что Богдан услышал? Костя подскочил со скамейки и, на ходу натягивая шерстяные носки, побежал к лестнице, успев пару раз приложиться бедром к массивным трактирным столам. Однако стонать и потирать ушибленные места времени не было. Тревога ушатом ледяного пота полилась на голову.  Костя вбежал наверх, будто на ногах выросли крылья.

В коридоре темно, но не выколи глаз, как ночью. Два окна по обе стороны пропускали немного солнечного света, и тот ложился на пол косыми полосками, точно огромный гребень с обломанными зубьями или же волчья пасть.  Костю затрясло ещё сильнее.  Богдана уже след простыл. Ни тени, ни звука, точно наверху он один.

На смену растерянности пришёл ужас.  Костя крутил шеей с такой скоростью,  что голова могла отвалиться.   Да он её уже потерял,  от страха за Варю.  По спине струился пот,  в ушах звенело от напряжения. Только услышать ничего не удавалось. Гробовая тишина.  А в голове гремят вопросы румына. Варя! Где она? Что с ней? Чёрт бы побрал тебя, Богдан! Да, я, не задумываясь, брошусь её спасать! Что вы с ней сделали?

Костя не знал, выкрикнул это или всего лишь подумал, но неожиданно возникший рядом Богдан схватил его за руку.

— Ты же обещал слушаться меня! — низкий голос походил на рык.

Богдан так сдавил руку, что Костя от боли даже оскалился.

— Где Варя? — еле выдавил он из себя.

Богдан завёл руку назад — пришлось согнуться пополам, упереться головой ему в грудь. Тяжёлая ладонь легла на волосы и принялась наглаживать затылок.

— Тебе жить надоело? — Костя чувствовал горячее дыхание на волосах. — У меня волк сбежал! Тебе повезло, что я успел поймать его до того, как ты поднялся.

— Где Варя? — прохрипел Костя вопрос по новой.

— Я сильнее тебя, — Богдан не дал ему свободы. — Тебе, сопляк, со мной не справиться, и я заставлю тебя делать то, что я тебе говорю. Понял?

— Понял, — выдохнул Костя, вновь чувствуя в груди нестерпимую боль.

Богдан тут же отпустил его.

— В прятки в детстве любил играть?

Костя растирал руку и молчал.

— Ну так вот — попробуй отыскать Варвару. Давай! Проваливай отсюда!

Богдан не двинулся с места. Костя тоже. С полминуты они смотрели друг другу в глаза, и Косте вновь привиделись в глазах румына жёлтые круги.  Он тряхнул головой и сдавленно попросил:

—  Отойдите, пожалуйста, в сторону. Дайте пройти.

— Спускайся вниз. Её нет в комнате.

— Отчего я должен вам верить?

— А почему тебе кажется, что я тебя обманываю? Или ты вообще не доверяешь людям?

— Я доверяю людям, которых знаю. Вас я не знаю.

— Неужели? — Богдан удивлённо приподнял  мохнатые брови.  — И это ты говоришь человеку,  который дважды спас тебя от волка?

Костя промолчал.

— Ты должен знать обо мне одно — я желаю тебе добра. Если я прошу не делать чего-то, не делай, ради всего святого!

— Обещаю! Но я испугался за Варю. Я думал, она здесь. С волком.

— Её здесь нет. Поищи в кухне. Я спущусь, как только усмирю волчицу.

И будто в подтверждение его слов трактир сотрясся от грохота. Богдан побежал вглубь коридора. Костя рванул за ним.

— Убирайся отсюда! — заорал Богдан и хотел толкнуть парня,  но тут толстая доска двери треснула,  и ему пришлось навалиться на неё плечом.

— У тебя есть ремень? — прохрипел Богдан.

Костя задрал свитер и дёрнул за бляшку. Румын выдернул ремень. В ту же секунду отлетела вторая доска, и в коридор просунулась волчья морда. Богдан накинул волку на шею удавку и затянул ремень.

— Вниз! — заорал он парню и выбил ногой треснувшую доску.

Волк рванулся к Косте, но Богдан сильнее стянул ременной ошейник. Зверь захрипел.

— Вниз!

Костя стоял, как вкопанный, не в силах отвести взгляда от жёлтых немигающих глаз волка.

— Назад! — заорал Богдан то ли ему, то ли волку.

Костя попятился и, шарахнувшись затылком о стену, съехал на пол. Волк напрыгнул на него, но не сумел дотянуться до горла. Однако Богдан уже тянул его назад из последних сил. Даже за дверной косяк схватился. Костя не двигался. Когти перебирали в воздухе, не касаясь его, но горящие расплавленным золотом глаза причиняли не меньшую боль.

— Уползай!

Костя пополз. Попятился, как рак, не поднимая зада. Волк хрипел. Богдан тащил его назад, крича теперь уже по-румынски. Костя почувствовал спиной балясину и поднялся. Трактир вновь сотрясся — похоже, Богдану всё же удалось втолкнуть волка в комнату и захлопнуть дверь. Костя вскочил на ноги, но, должно быть, слишком резко. Лоб покрылся испариной. Костя откинул чёлку и громко вздохнул. В глазах зарябило. Он вцепился в толстые перила, но картинка перед глазами продолжала распадаться на мелкие кусочки, и скоро те завертелись по кругу, будто стекляшки в детском калейдоскопе.  

Удара об пол Костя не почувствовал. Под ним оказалась мягкая шерсть, тёплая, пахнущая морозным холодом и зверем, хищником, кровью... Грудь затрещала, но желания освободиться от этой тяжести не возникало. Вот оно, безграничное спокойствие, которое возможно только на пороге смерти, в волчьих объятьях.

— Константин! Константин!

Голос Богдана звучал глухо и зло. Костя часто заморгал и попытался отстраниться от свитера,  в который уткнулся носом.  Богдан,  видимо, стащил его с него и растирал ему шерстью щёки — волосья до сих пор щекочут нос. Костя шмыгнул и потёр самый кончик.   

— Слушай, парень, два раза за один день — не слишком ли часто? У тебя такое раньше бывало?

Костя хотел подняться, но Богдан уложил его обратно.

— Полежи ещё хотя бы с минуту.

В голове гудело,  будто на него надели ведро и били по нему молотком. Костя вздрагивал, то и дело судорожно сжимая руку Богдана,  а потом вновь уткнулся носом в свитер.

— Шерсти наглотаешься, — Богдан отвернул лицо парня в сторону лестницы, на которой показалась Варя.  Или не она? На щёки Косте легли мягкие волчьи лапы. Он вывернулся,  скатился с колен Богдана и встал на четвереньки. Лицо Вари оказалось напротив,  губы шевелились,  но слов Костя не слышал,  лишь видел приближающиеся к его лицу когти.  Но вдруг волчьи лапы исчезли и появились обычные пальцы. Он опустил глаза: на полу лежали перчатки — похожие Богдан потерял в лесу — из волчьей шкуры,  с когтями.