Рубеж-Владивосток (книга 1)

Глава 1 Таинственная незнакомка

В 1863 году на Землю упал метеорит с чуждыми существами, несущими человеку смерть. И с этого события история человечества кардинально изменилась.

1905 год. Расцвет Российской империи.

Территория США, куда упала большая часть метеорита в разгар гражданской войны, ныне оккупирована монстрами и является их основным пристанищем.

Британия, вторая по силе империя, лишь благодаря мощи линейного флота на пределе сил держит атлантический рубеж, защищая Европу от вторжения космических тварей.

Российская империя — процветающая держава, которая диктует политику всему миру. Она стоит на страже дальневосточного рубежа. Многие страны Тихоокеанского региона, в том числе и Япония, являются её колониями.

Человекоподобные боевые машины, найденные в одной из частей Метеорита, упавшей на территории Сибири, составляют основу могущества Российской империи. Этот подарок внеземной цивилизации люди называют «мехарами».

Юнкера училищ Иркутска и Владивостока — будущие пилоты мехаров, которых готовят сражаться не только за Империю, но и за весь мир.

Количество боевых машин ограничено.

Юнкеров, способных овладеть ими, единицы.

Магическую связь между человеком и мехаром через кольцо управления обеспечивает минерал, называемый эрением. Его частицы добывают из метеоритных осколков и сердец монстров высокого класса.

Чем больше у пилота частиц эрения в кольце, тем его мехар эффективнее.

Заслужить частицы меха–гвардеец может только в бою.

Глава 1. Таинственная незнакомка

42 год от падения Метеорита. Российская империя. Владивосток.

27 мая 1905 года по старому календарю. Суббота.

Дом офицеров. 21:17 по местному времени.

Шелест бумаги ласкает слух, когда разворачиваю письмо с красивым почерком. Всегда нежно–розовый, плотный лист. На нём чёрные чернила хорошо держатся, впитываясь в бумагу, как в губку. Но стоит помедлить пером, и выходит клякса. Оттого по каждой букве можно понять, когда она засомневалась. И представить её нежные губы, шёпотом проговаривающие слова, или приоткрытые в молчании, мечтательный взгляд, а может, смущение.

Так мало строк, но так много сказано.

«С недавнего времени узнала, что в этом мире есть вы. Без вас жизнь перестала бы иметь смысл. Простите за столь скорую откровенность. Мне известно о вечере в субботу, обязательно там буду, но не надейтесь понять кто я. Леди Т. С.»

У меня есть догадки кто эта девушка. И сердце разгоняется от волнения, ведь она прекрасна.

Светский вечер, устроенный комендантом города, никак не вязался со мной, юнкером первого курса, ещё и близко не вдохнувшим жгучего льда и не содравшим мозоли за штурвалом хотя бы тренировочного меха.

Лёгкая музыка с патефона, нечастый звон бокалов, сдержанный смех, всё под бриз с Амурского залива и свет хрустальных люстр на высоком потолке, походящих на грозди винограда. Дамы и господа в богатых одеждах, с хорошим положением в обществе вряд ли заинтересуются беседой с мальчишкой в серой юнкерской форме.

Но штабс–капитан пригнал нас таких целый взвод к Дому офицеров. Не случка с милыми барышнями, не вечер встречи с ветеранами русско–японской войны. Разбавляем серой массой пёстрые наряды и офицерские мундиры с блеском от начищенных медалей.

И таинственная леди Т. С. почему–то знала, что именно наш взвод из трёх удостоится такой сомнительной чести. Неужели она имеет знакомства с командиром роты? Ведь это он решает, какой из взводов будет уволен в город.

— Внеурочное занятие по этике, господа юнкера! — Объявил взводный перед строем у здания, после того, как мы отмаршировали с песней по набережной.

— А шампанского можно? — Спросил Пётр офицера после команды «вольно, разойдись».

— Товарищи будущие обер–офицеры, если позволите сие послабление, весь взвод примет честь караулы целый июнь на себе тянуть, — пообещал усатый штабс–капитан браво и рванул в холл первым, поправляя кончики усов и на ходу снимая фуражку.

У одних на уме выпивка, у других себя показать и на других поглазеть.

У меня же удостовериться, кто пишет мне третье письмо за месяц, которые дворецкий передаёт на КПП училища.

Сложив аккуратно записку и убрав во внутренний карман серого юнкерского кителя, решил прогуляться по залам отдельно от сослуживцев. Когда поднялся на второй этаж, приметил сразу несколько барышень, которые приходили на нашу присягу и глазели на то, как мы произносим клятву верности Родине. Вскоре взглядом отыскал и ту самую.

Молодая и прекрасная девушка, имени которой не знаю до сих пор, посматривала на меня с улыбкой всю торжественную линейку во время той присяги. А затем скрылась в толпе гостей крайне неожиданно, вызывая на сердце глубокую тоску.

Возможность приблизиться у меня тогда имелась, но я упустил её. Ибо смутился в присутствии других юнкеров после торжеств подходить к ней с выражением симпатии.

И товарищи, и все господа вокруг, в том числе офицеры, без стеснения и совести пожирали её глазами. Давая мне меньше шансов оправдать рвение и больше стать посмешищем.

И вот она здесь. В картинной галерее на втором этаже, где господ раз–два и обчёлся. Увидев её, обомлел. На миг дыхание перехватило.

Блестящее новизной, шикарное, непышное голубое платье подчёркивает её утончённость, а насыщенный блеск светло–русых волос кудрями до середины спины придаёт морского сияния. Если посмотреть на неё со стороны, она, словно морская нимфа, ещё наивная от незнания, как мир земных существ жесток.

Но это обманчивое впечатление, так, если бы я судил об огне, до сего момента не коснувшись. Осознаёшь это, когда смотришь на её нежную шею, изящные тонкостью и идеалом изгибов локоны над румяными щеками. И на голубые, что южный океан, прекрасные глаза.

Их сочный блеск и сияние, как Полярная звезда на небосводе. Стоило лишь посмотреть в толпу гостей на присяге, и вот они, два океана, затмевающие всё прочее. Не отточенное мастерство опытной женщины, а природой данное диво юному существу улыбаться глазами. Наивному, чистому, светлому. О каком только мечтать, ради которого стремиться к подвигам и превозмогать все трудности мужчины.

Она рассматривает картины, задержавшись слишком долго на той, где из воды выходит гигантский монстр — грозный оргалид, нависая прямо над пирсом с парусниками. С исполина сыплются смертоносные льдинки, а в раскрытой пасти поблёскивают крючковатые клыки. Масштабы рисунка позволяют рассмотреть ужас на лицах моряков и портовых работников, проникнувшись атмосферой до конца.

Две спутницы пока ещё «таинственной незнакомки» отвлеклись на противоположную сторону галереи, и это мой шанс, которым незамедлительно пользуюсь, начиная движение едва ли не строевым шагом.

Но с каждым преодолённым метром моя решительность тает. В какой–то момент она обращает на меня внимание! Мгновение длится удивление во взгляде вероятно от того, что я выбился из атмосферы размеренности, слегка поспешив.

Замираю, как пойманный на краже, дикий кот, в трёх шагах. И, кажется, что она слышит бешеный стук моего сердца.

Отвернулась к картине спешно, и я даже уловил улыбку на уголке её губ.

Могу подойти ближе? Всё… сердце готово выпрыгнуть из груди. Но я делаю ещё два неуверенных шага.

Девушка затаилась. Ростом не маленький, как мой отец, я почти на голову выше её. Стою сбоку от барышни, как идиот, делая вид, что рассматриваю картину. А сам, примечая блестящие заколки на её макушке, вдыхаю сладкий запах волос. Особенный, ни с чем несравнимый аромат. Невероятно притягательный, и уносящий в тёплое цветочное лето.

Спустя долгие мгновения, за которые я уже ощутил, как тянется капля пота по коже на моей спине, неловкость прерывает именно она.

— Вам тоже приглянулась картина, сударь?

От нежности в голосе ахнуло в груди. Впервые услышал её и очаровался вновь. Сглотнув пересохшим горлом, попытался ответить достойно.

— Да, — всё, что сумел выдавить.

Посмотрела на меня вдруг! Обдавая ещё большим жаром. И тут же отвернулась, улыбаясь себе под носик.

— А если бы художник рисовал очередной эпизод? — Продолжила непринуждённо, снова изучая картину.

— Эм… простите, сударыня?

— Очередной эпизод, — выдала вдруг с удивлением, вновь на меня взглянув уже с задором. — Он бы написал разрушенный порт? А что тогда бы сталось со всеми этими людьми на холсте? Такими маленькими по сравнению с ужасным существом.

Столь много слов незнакомцу придало мне уверенности. И я собрался с мыслями.

Никогда раньше не видел этой картины, но глаза быстро отыскали особые детали, давая мне возможность блеснуть перед барышней.

— Полагаю, оргалид успеет разломать лишь этот пирс, — говорю деловито. — Едва ли весь порт.

— Вот как? — Ахнула, на меня взглянув вновь.

И улыбка сама наплыла на моё лицо, как живая. Удивить её оказалось удовольствием высшего разряда.

— Да, — воодушевился я. — Видите шлейф в небе? Вот здесь, светлый и изогнутый.

Показываю направление, куда смотреть, рукой.

— Постойте–ка, действительно, — произнесла, сделав полшага к картине и встав даже на цыпочки.

Изящные изгибы фигуры восхитили, но я увёл взгляд, дабы не быть пойманным её подругами. Которые, кстати, на нас уже посматривают.

— Это след от виража боевых мехаров, — комментирую. — Ударное звено уже на подходе. Скорее всего, если бы художник дорисовал всё, что делается правее пирса, то там бы уже над оргалидом нависали два истребителя.

— Неужели чудовище не подозревает? Оно так увлечённо разрушениями.

— Поэтому и заходят сзади. Особенно на Синего, — поясняю, чувствуя себя уверенно.

— Понятно, — ответила на выдохе, отошла от картины, даже дальше, чем стояла. И отдалилась от меня.

На подруг своих обернулась. Я тоже посмотрел украдкой. Перешёптываются девочки с улыбками и хитрыми выражениями на лицах. Что бы это значило?

— Спасибо, сударь, — произнесла моя незнакомка несколько отстранённо. — Очень познавательна.

— Простите, я не спросил вашего имени? — Спохватился, когда понял, что она собирается откланяться.

Посмотрела изучающе, повернувшись ко мне полностью. Очень внимательно и серьёзно. От чарующей глубины взгляда я вновь оторопел. Но, будто под гипнозом, оторвать ответного взгляда не смог. Пусть это и выглядит вызывающе, однако стало выше моих сил.

— По правилам этикета, подошедший мужчина представляется первым, — произнесла с лёгкой улыбкой и глубочайшим уколом.

— Но вы же… — начал и замялся, ибо слишком посерьёзнела.

Но вы же знаете моё имя, раз присылали записки — хотел сказать. Но поспешил исправиться:

— Князь Сабуров Андрей Константинович, — отчеканил.

— Хм, — вздёрнула идеально ровные тонкие брови. — Князь.

— Да, сударыня. По праву наследования, — пояснил с грустью.

— Соболезную утрате, ваше высочество, — ответила скорее формально, уловив смысл сказанного верно.

Кивнул с неловкостью. Кроме дворецкого ко мне так никто не обращается. И то скорее, чтобы порой приободрить.

— Леди Румянцева Татьяна Сергеевна, дочь графа Румянцева Сергея Илларионовича, титулов пока не заслужила, — присела в лёгком реверансе, вызвав у меня ещё большую неловкость. — Ах, да, князь. Форма юнкера вам идёт. Вы среди своих товарищей выглядите самым мужественным и сытым.

— Спасибо, сударыня, — ответил неуверенно.

— Не стоит, — обрубила вдруг строго. — Лишь констатирую факт. Все юнкера кроме вас набросились на закуски. Не сочтите за сарказм, слышала от офицеров, какое скверное столовое довольствие в военном училище. И, тем не менее, вы поспешили в зал искусства. К этой самой картине, осветив весьма интересную деталь, которой раньше я не замечала. Благодарю вас, юный князь.

Девушка, которой на вид лет девятнадцать, как и мне, внезапно показалась умом значительно старше. Оттого интереснее и ещё загадочнее.

Вспомнив о записках, предположил вдруг, что это некая игра. Что она притворяется или проверяет меня.

Но ответить мне оказалось нечего.

А она и не ждала, развернулась и двинула навстречу к подругам.

Татьяна Сергеевна, так она представилась. Леди Т. С. Всё сходится. И когда вдруг это осознал, то воспарил душой, как счастливый ребёнок, отбросив все сомнения.

Упаси Господь маячить перед ней лишний раз, с этой мыслью я спустился к товарищам. Все их шуточки кажутся мне низменными, совершенно лишёнными смысла. Вскоре юнкера уже видят мою отстранённость. Потому что я думаю только о ней.

В мыслях лишь бледно–розовый пергамент с её словами. А перед взором завораживающие глаза и блестящие сочностью губы, к которым хочется прикоснуться.

Какова же будет следующая записка? Как скоро её ждать? Вынесу ли я это ожидание…

— Простите, сударь, — раздаётся сбоку тоненькое.

И я вижу девчонку с подносом в бежевом фартуке прислуги. Лет пятнадцати, светленькая с большими светло–карими глазами. Худенькая совсем. Среди трёх служанок, хлопочущих в залах на этом вечере, выглядит самой юной и самой живой, куда ни посмотрю, всюду она и со всеми внимательна.

Видимо, оторопев от моей лучезарной улыбки, девочка продолжает, запнувшись:

— Осталось два бутерброда с ветчиной, а госпожа Третьякова велела обновить всё десертами. Жалко выкидывать, съешьте, пожалуйста.

— Почему же подошли ко мне, маленькая леди? — Интересуюсь с нескрываемым теплом.

— Простите, сударь, — затушевалась вдруг и двинула спешно прочь.

Но, похоже, не из — за меня.

В зал вошли сразу четыре обер–офицера гвардии, сияя бравыми улыбками и мундирами с полосками боевых наград. Не часто можно встретить меха–гвардейцев в наше нелёгкое время. Небесного цвета новенькая, идеально выглаженная форма, голубые полосы на погонах. Эрениевые кольца управления мехарами на пальцах, как и положено.

Два корнета, поручик и целый штабс–капитан, у которого от кольца самый насыщенный свет исходит.

При виде мощных и уверенных мужчин разволновался и заробел, похоже, не только я. Все мои товарищи чуть ли не по стойке «смирно» встали. А женщины, коих в зале человек пятнадцать набралось, уставились на вновь прибывших, как на нечто невероятное.

Гвардейцы же, сочными взглядами хищников окинув гостей, направились в другой конец основного зала прямиком к коменданту, который встретил их с распростёртыми объятиями вместе со своей семьёй.

Его младшая дочь, едва достигшая совершеннолетия, на капитана так посмотрела, что я аж смутился. Черноглазый жгучий взгляд барышни никак не вязался с раскрасневшимися щеками.

Там появилась и Татьяна Румянцева. Возникла откуда–то сбоку вместе с двумя подругами. И начала живенько общаться с гвардейцами, глядя на них с нескрываемым восторгом и выражая всю эмоционально–положительную палитру красок на лице. При этом впечатление сложилось, что они давно знакомы. Судя по тому, как многословны беседы, как легко, не соблюдая дистанции, наклоняются к ней офицеры.

Волнение разыгралось ещё сильнее, когда Татьяна вдруг чётко посмотрела на меня и заговорила с капитаном, который последовал её примеру, уставившись без всякого такта. Я сделал вид, что смотрю в сторону, но краем глаза продолжил наблюдать, как они перешёптываются.

Слишком уж по–дружески.

Мне захотелось просто уйти, но наш взводный и не думал покидать мероприятие. Пропал в бильярдной комнате наглухо, а юнкера рассосались по Дому офицеров так, что здесь, в главном зале, наблюдаю лишь четверть взвода.

Переборов смятение, отвлёкся. Мне вдруг захотелось тоже найти себе милую собеседницу. Желательно привлекательную. Но перед Татьяной все тускнели.

Часть зала, где находятся комендант и гвардейцы, оживилась. После бурных споров, задорного смеха, одна из подруг Татьяны, полненькая темноволосая девушка, неуверенно вышла к стоящему у фасадного окна блестящему от лака чёрному роялю.

Патефон заглох в момент красивого припева.

После непродолжительного гама, все вдруг притихли и обратили свой взор к девушке, усевшейся с прямой спиной к музыкальному инструменту.

Настроившись за минуту, она надавила на клавиши, сперва, неуверенно, но вскоре, казалось бы, нелепые звуки переросли в мелодию медленного вальса.

Похоже, гвардейцы этого и ждали. Выпив уже по нескольку бокалов игристого светлого, они пошли по залу искать себе партнёрш по танцам, как львы на охоте. А по мне так павлины.

Татьяну в оборот взял сам штабс–капитан. И они стали кружиться по спешно освобождённому гостями пространству. Высокий, широкоплечий, светловолосый красавец с интересными голубыми глазами, харизматичный и напористый по первому впечатлению. Девушка под стать ему. Отличная пара. Движения в танце выверенные и гармоничные. Любоваться да и только.

До кучи к сильному кольцу, заметил на груди штабс–капитана Пурпурную ленту — высшую награду в меха–гвардии за боевые заслуги, и подумал с тоской, что мне вообще лезть не стоит.

В растерянности ухватился за бокал вина и, поймав беспокойный взгляд товарища, не решился на сей подвиг.

Хотелось покинуть это душное место, да хоть на балкон выйти. Но тут внезапно Татьяна уходит с площадки ещё до окончания мелодии. Похоже, вышел конфликт. Штабс–капитан вернулся, посмотрел на неё, она на него недовольно. Обменялись короткими фразами, и офицер отступил беседовать с комендантом.

Седовласый, ещё бодренький дедуля граф Третьяков отслужил Владивостоку достаточно, чтобы вызывать уважение. Наш начальник училища его хороший друг, подозреваю, это по просьбе Третьякова сюда направили наш взвод, чтобы господа подивились.

Рояль продолжила звучать, балуя слух новыми мелодиями. Надо отдать должное, девушка отлично играет.

Ещё немного прошло, и когда наши взгляды с Татьяной встретились вновь, я решился. Ведь раз она призналась мне в письме, не может же быть всё пустое?

Пройдя вдоль танцевальной площадки непринуждённо, направился к ней уже прямиком, с набирающим обороты сердцем.

Стоящая лишь с подругой обособленно, Татьяна встретила меня удивлённым взглядом, будто совершенно не ожидала моего приближения.

— Леди, позвольте пригласить вас на танец? — Выдал с ходу, пока ещё смелость вся не прошла.

Её невзрачная подруга посмотрела на меня, дико вытаращив глаза, и даже отвернулась.

Татьяна лишь приоткрыла ротик, вероятно, не зная, что и сказать. Наверное, я застал её врасплох. Вижу, так и есть. А меня следом застали врасплох два офицера, подступившие к девушкам с обеих сторон. Татьяна даже оглянулась на них встревоженно.

— Этот юнкер докучает вам, леди? — Поинтересовался штабс–капитан, впиваясь в меня острым, испепеляющим взглядом.

— Можно и полегче, братец, — выдала Татьяна с укором.

Братец? Признаться, на душе отлегло. Хотя всё же наступило смятение в следующее мгновение от словестного удара с другой стороны.

— Леди Румянцева уже занята, товарищ юнкер, — обозначился поручик, по выправке и стати не уступающий и штабс–капитану.

Только в противоположность ему этот темноволосый и глаза тёмно–карие, выразительные очень.

Ну прямо собрались красавцы, как на подбор, аж не знаешь куда и деться.

Татьяна посмотрела на мужчину и закатила глаза. Но всё же зацепилась рукой под выставленный поручиком локоть. Что ж.

— Прошу простить, леди, — выдавил я, отступая.

Чем, похоже, ещё больше разгневал офицеров.

— Я с тобой разговариваю, юнкер, — прогремел штабс–капитан. — Где уважение к старшему по званию?

— Виноват, товарищ штабс–капитан гвардии, — ответил я, вставая по стойке «смирно» и легко выдерживая этот взгляд.

Потому что не испугался, а лишь выполнил требования Устава. Если эти боевые гвардейцы позволят себе строить младшего по званию при дамах, грош им цена.

Ещё два обер–офицера подступили, слетевшись на добычу, как стервятники. Эти пониже двух первых гвардейцев. Но один из них довольно широкий, как тяжеловес.

— Почему китель так сильно потёрт, товарищ юнкер? — Вмешался широкоплечий корнет, обозначаясь справа. — Насколько знаю, с присяги прошло не более полугода. И вам выдают всё новое. Что за небрежное обращение с мундиром? Почему молчите, я с вами разговариваю?

— Не ваше дело, товарищ корнет гвардии, — огрызнулся я с гордо поднятым подбородком.

Потому что это мундир моего отца. Немного в рукавах и штанинах расшитый, но в плечах хорош. Выданный новый я продал, чтобы содержать поместье. У меня кроме старенького дворецкого Фёдора никого не осталось, и он тоже должен что–то есть.

— О, как заговорил, — прогнусавил корнет и добавил угрожающе: — коль ты в робе, может, отдраишь сортир после ухода гостей?

— Все вопросы к командиру взвода, — процедил я, готовый уже дать ему в морду за лишние слова. Ведь он назвал юнкерскую форму отца «робой».

— Татьяна, а это точно князь Сабуров? — Произнёс с брезгливостью на лице штабс–капитан, продолжая сверлить меня взглядом.

— Оставьте человека, — простонала Татьяна. — Олег? Это некрасиво.

— Товарищ юнкер, — продолжил штабс–капитан, не обращая внимания на возражения сестры. — А это не ваш отец князь Константин Васильевич Сабуров, ныне покойный?

— Да, это мой отец, товарищ штабс–капитан гвардии, — произнёс я жёстко.

— Похоже, его форму и носит, — усмехнулся второй корнет с другого бока.

— И что с того? — Посмотрел я и на этого, не отрицая сей факт.

— А ничего… — покривился штабс–капитан. — Ничего хорошего. Как ты вообще осмелился, пацан, подходить к леди Румянцевой, девушке благородных кровей? Как известно во всей Российской империи и за её пределами даже в самой отдалённой колонии, твой отец позорно пал, не сумев защитить ни себя, ни родных, ни самого Петра Михайловича, которого император вверил на ваш княжеский род. А теперь ты ходишь здесь и кичишься титулом перед дамами. Поглядите на него, аж целый князь. И почему же наш батюшка император не лишил тебя этого титула, который ныне стал формальным, судя по тому, как обнищали Сабуровы. Смешно смотреть.

Штабс–капитан закончил, когда вокруг уже скопилось достаточно народа, в том числе сам комендант Третьяков. Да и командир моего взвода вдруг обозначился.

— Юнкер Сабуров, ко мне, — пробурчал взводный неуверенно.

Решив, вероятно, отвести меня от греха подальше, ибо знает мой нрав получше этих офицеров.

— Товарищ штабс–капитан гвардии, господин Румянцев, — начал я, чётко проговаривая каждое слово.

— Сабуров! — Рявкнул взводный, прерывая. Но это не помогло.

— Я вызываю вас на дуэль за оскорбления памяти моего отца, — продолжил мысль я, не отрывая от брата Татьяны взгляда, потому что больше никого вокруг не вижу, все лица перемешались в кашу.

Даже лицо Татьяны, от который услышал после вызова душевный такой «ах».

Секунды три длится пауза. Кажется, что собравшаяся публика, не дышит. Рояль уж точно молчит.

— С удовольствием, — бросил штабс–капитан. — Но увы, товарищ юнкер.

— Струсили, господин Румянцев? — Заключил я с оскалом и добавил хищно: — от слов не отказываюсь, выбирайте оружие.

Мне вдруг показалось, что Румянцев действительно испугался моего напора. Да, мне уже не раз признавались, что когда злюсь, от моего дикого чернеющего взора хочется куда–нибудь скрыться.

Этот лишь на миг опешил, продолжая отвечать прямым уверенным взглядом. И даже рот свой открыл, но его перебили.

— Изучайте положение о статусе офицеров гвардии, товарищ юнкер! — Прогремел уже комендант Третьяков, вмешавшись. — Что вы здесь устроили⁈ Капитан, уберите пацана с глаз долой. Всё! В казарму, шагом марш все.

Это уже к моему взводному обращение.

Меня буквально потолкали назад. А я уже и сам понял, в чём моя ошибка. Нет, не в том, что должен был молчать. Никогда. Не дождётесь. Просто согласно законам дуэль между юнкером и обер–офицером запрещена. По тем же правилам обычный офицер не может драться на дуэли с офицером меха–гвардии. Только офицер гвардии имеет право вызвать на дуэль офицера гвардии.

Но если комендант решит пожаловаться на меня начальнику училища, я вылечу со службы, как пробка из бутылки растревоженного шампанского, потеряв всякий шанс стать им.

— Строиться на улицу! — Объявил взводный и на меня посмотрел с укором.

Не отходя уже ни на шаг от меня, словно в охранники заделался, на улицу повёл и добавил, вздыхая:

— Что ж ты Андрюха творишь. Мало тебе предыдущей гаупвахты?

— Я за правду, Семён Алексеевич, — заявил разгорячённо в ответ, вываливаясь на улицу в числе последних.

— Не везде ж она твоя, горе луковое, — ответил взводный устало. — Обожди, я с Третьяковым перетру, дед отходчивый. А то на тебе и так клейма негде ставить.

Взводный назад пошёл.

Наверное, один из немногих офицеров училища, кому я симпатизирую. Справедливости в нём побелее, чем у офицеров постарше званием. Невысокий, но мощный в теле, уже с сединкой, давно за сорок, но живости его позавидуют и молодые. Силовые нормативы сдаёт получше половины юнкеров роты.

Меня всегда подтрунивает, что я дамский угодник. Мол, с моей необычной внешностью: волосами цвета золота и карими глазами, отдающими под светом янтарём, да харизмой взгляда порой диковатого нравлюсь я барышням значительно старше. Зачем мне молодые дочки баронские, коих обхаживать век, если можно княгиню вдовствующую окучить за день. И жить в достатке.

А мне вот всегда казалось наоборот. Что на меня дети хорошо реагируют. Тянутся, как родные. Далеко ходить не надо: две недели назад на площади коробкой стояли для массовки, а как строиться для убытия собрались, ко мне девочка лет десяти подбежала, явно родовитая. Раскраснелась от смущения, но в глаза смотрела, как на чудо. Платок свой подарила шёлковый, и умчала от меня и от надвигающейся няньки, что даже не успел и рта открыть. Вот у кого смелости в сердечных делах бы набраться.

Цветов бы набрать где, да подарить. Вот только что она после конфликта с её братом скажет⁈ И всё равно не жалею ни о чём.

Юнкера было построились у Дома офицеров, но затем на набережную пошли, не дождавшись взводного.

На меня смотрят с укором.

— И стоило того, товарищ Сабуров? — Съязвил юнкер Максим, с которым у меня во взводе с самого начала не заладилось. В морду часто просит.

— Зря нарывался, это ж сам штабс–капитан Румянцев, в приёмной комиссии гвардейской точно состоит, — выдал Алексей, наш главный отличник. — Он тебя и завалит.

— Чтоб не драться на дуэли? — Подхватил Артём и усмехнулся. — Хороший ход, Андрей.

По плечу меня хлопнул. Это самый хитрый юнкер, зрит в корень. Всегда приободрить может и перевернуть в свою пользу любую ситуацию.

— Ещё два с половиной года, — парировал я, выходя к мраморным перилам. — Всё может измениться.

— Согласен. Дожить бы, — произнёс Артём отчего–то мечтательно и, устроившись сбоку, добавил: — Хорошая барышня, но эти тебя замордовали, надо признать.

Молчу.

И не чувствую себя побитой собакой. Особенно, когда трусом целого капитана гвардии назвал. Именитого, с наградой пурпурной. Её ж только Небесная принцесса вручать может за что–то стоящее и заслуженное. Старшая дочь императора, и наша защитница, которая тоже всегда за правду.

Вдыхаю прохладный воздух с залива. Семь градусов всего. Холодает с каждым годом всё больше в сезонах.

Далёкий всплеск донёсся. Идущие по набережной прохожие смеются, что кто–то купаться вздумал. Но вдруг они замолкают, спешат прочь. Как странно…

В почерневшем море огни пароходов. Шум волн с криками чаек. А справа от декоративной каменной набережной военный пирс с ремонтными кранами, где стоят уже, как памятники, два стареньких, но грозных броненосца с Андреевскими флагами и караулом моряков.

Большая часть Тихоокеанского флота в бухте Золотой рог базируется, что город своими мысами обнимает, как родитель дитя. Всё–таки Владивосток — это город–порт, столица Приморской области.

Весь на пригорках стоит, словно бушующее море замерло. Расчленён долинами малых рек и распадками, оттого преодолевать путь по городу не так просто. Но с нечастыми увольнительными оно того стоит.

— Вы видели, у штабс–капитана целых три частицы эрения в кольце? — Начали обсуждать офицеров юнкера.

— Да ну!

— Вы бы присмотрелись, бокал шампанского в его руке аж лиловым стал. Точно три частицы.

Так и есть, три, подумал я про себя с ухмылкой. Магия слияния с мехаром, доведённая до совершенства. Брат Татьяны вероятно целый Ас мех–гвардии, она может им гордиться.

— Серьёзный пилот, это ж сколько он тварей уже завалил на своём мехе? — Продолжают восхищаться товарищи моим врагом. — Три канала связи — не мудрено! Мехар его, как родной, слушается. Не каждому такое дано.

Это да, магия слияния — штука капризная.

— А Пурпурная лента от самой Анастасии Николаевны? К ней ещё премия в тысячу рублей прилагается, — наращивают восторг ребята.

— Ого!

— Что это⁈ — Ахнули вдруг юнкера, стоящие чуть подальше в смотровой беседке, и стали на горизонт показывать в сторону острова Русский.

А там голубым свечением крыши домов объяты. Холодеет в груди от привитого ещё с детства ощущения беспомощности и ужаса. Такое явление не бывает случайным.

— Оргалиды! Напали! — Воскликнул бешено кто–то с порога Дома офицеров.

Юнкера, как по команде, упали почти синхронно на брусчатку и прижались телами плотно, чтобы их осколками не посекло. Только я остался стоять, не поддавшись панике. Но осознавая опасность.

Что мы, простые людишки, можем против огромных монстров? Следом пришедший раскат грома тому свидетель. Пронёсся над головой и прошёлся дрожью по стёклам. Где–то через улицу взахлёб залаяла собака, там же заорал грудной ребёнок.

Через пару секунд, как по заказу, мощно завыла сирена воздушной тревоги, заглушая всё. Протяжная, страшная, будоражащая душу. И уже забытая.

Ибо не трогали Владивосток больше года.

Все четыре офицера меха–гвардии выскочили из здания без фуражек и пальто с ошалелыми лицами, не заставив себя долго ждать. Сейчас это были совершенно другие офицеры. Звонко стуча подковами каблуков по брусчатке, они помчали вдоль по улице в сторону площади, где, вероятно, покоятся их мехары.

Отважные мужчины, с этим не поспоришь.

В этот самый момент подумал, что мне тревожно за капитана Румянцева.

А мои обиды — это пустое.

Но только в этот момент.

Промелькнула мысль, что с удовольствием рванул бы за ними. Но это пока ещё не моя битва. Какой жажду с момента, как очнулся под обломками своего дома под трупом своего отца, накрывшим меня собой.

29 мая 1905 года по старому календарю. Понедельник.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Казарма первого курса.

6:33 по местному времени.

— Рота по вашему приказанию построена, товарищ ротмистр! — Докладывает взводный.

— Утренняя зарядка отменяется! Нас изволила посетить Небесная принцесса её императорское высочество Анастасия Николаева! — Объявляет командир с нескрываемым трепетом, и по строю проносится волна удивления и восторга.

Но ротный не ждёт, пока опомнятся всё ещё сонные юнкера в белугах. Он объявляет по существу:

— Готовимся к строевому смотру и торжественной линейке с маршем. Назначаю знамённую группу! На знамя юнкера Опухов, Петров, Давыдов! И Сабуров! Последний во главе знамённой группы. Значит так, времени кот наплакал, территорию вылизать, как кошка котёнка. С аппетитом, господа!

— Почему ты, — прошипел зло Максим мне в ухо, стоя во второй шеренге позади.

Только после его слов я осознал, куда меня подписали! Я буду знамя держать!

— А траву нашу жухлую на газонах красим, товарищ ротмистр? — Уточняет взводный, поправляя ус.

— Красим.

— Исполним, товарищ ротмистр, — чеканит Семён Алексеевич браво и мне приподнято: — Сабуров, собирай знамённую группу, двадцать минут готовности на плащ тренироваться, остальные за инвентарём! Всё, живо — живо. Принцесса на мехе прилетит, не успеем опомниться!

— Только обосраться, — выпалил командир роты, из казармы выходя.