Рожденный дважды

Пролог

Воскресенье, 11 февраля 1968 года

Теперь он называл себя мистером Вейером, Гастоном Вейером, и сегодня он никак не мог заснуть. Не давала покоя смутная тревога, назойливая мысль сверлила мозг, пробуждая старые воспоминания и прошлые кошмары. Но он не оставлял попытки забыться сном. Он сумел выровнять дыхание и вскоре овладел ускользавшей добычей. Но стоило ему погрузиться в сон, как что-то рывком вернуло его к яви.

Свет. Он таился где-то в конце холла. Мистер Вейер поднял голову и посмотрел: свет шел из бельевой кладовки. Бело-голубое сияние струилось из-под закрытой двери.

Осторожно, чтобы не разбудить жену, мистер Вейер выскользнул из постели и босиком пошлепал через холл. Суставы его скрипели, протестуя против перемены положения. Старые травмы, старые раны; они напоминали о себе, отдаваясь эхом прошлого. Похоже, у него развивается артрит. Нет ничего удивительного. Его тело выглядело шестидесятилетним и по своему состоянию соответствовало этому возрасту.

Он помедлил, взявшись за ручку двери кладовки, затем резко открыл ее. Казалось, самый воздух внутри светился; он сиял и клубился, образуя подобие водоворотов в горящей жидкости, но был холодным. Мистера Вейера обдало ледяным холодом.

Что порождает это сияние? Оно исходило из дальнего угла нижней полки; там, под одеялами, свет казался особенно ярким. Мистер Вейер нагнулся и вытащил их. И тут же, вскрикнув от боли, поднес руку к глазам; яркое сияние будто пронзило его мозг.

Потом оно стало угасать.

Когда к нему вернулось зрение, когда он осмелился снова посмотреть, он нашел источник сияния. Запрятанное среди полотенец, простынь и одеял, лежало то, что выглядело как большой железный крест.

Он улыбнулся. Она сохранила его. Прошло много лет, но она все еще цеплялась за него.

Крест по-прежнему излучал холодное голубое сияние, когда Вейер, привычным движением взявшись обеими руками за низ вертикальной планки, поднял его вверх, удерживая на весу. Это был не крест, а эфес меча, когда-то серебряный с золотом. Сослужив свою службу, он стал железным. Из сияющего железа.

Почему? Что это означает?

Внезапно сияние совершенно погасло. Вейер теперь глядел на тусклый серый металл, который вдруг тоже начал меняться на его глазах: поверхность становилась неровной, на ней появились маленькие трещины, потом он начал крошиться, буквально за секунды превратившись в грубый порошок, утекающий сквозь пальцы Вейера, точно песок.

Что-то произошло. Что-то не в порядке! Но что именно?

Вейер растерянно стоял с пустыми руками в темноте, вдруг ощутив, как тихо стало в окружающем мире. И только рев пролетающего на большой высоте реактивного самолета нарушал царившую вокруг тишину.

Родерик Хэнли ерзал в кресле, стараясь дать отдых затекшим мышцам и унять боль в спине. Полет из Лос-Анджелеса был долгим и утомительным; широкое кресло в салоне первого класса оказалось тесным для его крупного тела.

– Скоро посадка, доктор Хэнли, – сказала стюардесса, склоняясь над ним. – Могу я предложить вам что-нибудь до того, как закроется бар?

Хэнли подмигнул ей.

– Можете, но оно не числится в баре.

Смех ее прозвучал искренне.

– Нет, серьезно...

– Как насчет еще одного коктейля с водкой и лимонным соком?

– Так, посмотрим. – Она потерла подбородок. – Водка и лимонный сок – четыре к одному и чуточку куантро. Верно?

– Замечательно.

Она дотронулась до его плеча.

– Сейчас же принесу.

Мне скоро семьдесят, а я все еще умею нравиться им.

Он пригладил седовласую шевелюру, расправил плечи, обтянутые сшитой на заказ охотничьей курткой из английского твида. Он часто думал: что же так привлекает к нему – аура богатства, которую он излучает, или броская внешность, скрывающая годы? Он гордился и тем и другим, не собираясь недооценивать могущество первого обстоятельства и давно не испытывая ложной скромности в отношении второго.

То, что он Нобелевский лауреат, тоже не мешало.

Он взял у нее стакан и сделал большой глоток, надеясь, что алкоголь снимет нервное напряжение. Полет казался бесконечным, но наконец они приближались к Айдлуальду. Нет, ведь теперь он называется «Аэропорт Кеннеди». Хэнли никак не мог привыкнуть к перемене названия. Но, как бы ни назывался этот аэропорт, они скоро благополучно окажутся на твердой земле.

Давно пора.

Полеты в коммерческих самолетах – просто мука. Точь-в-точь как на вечеринке в собственном доме. Тебе может не нравиться компания, но встать и уйти нельзя. Хэнли предпочитал собственный – такой удобный и подвластный ему самолет «лирджет». Но вчера утром стало известно, что в ближайшие три, а то и пять дней самолет не сможет подняться в воздух из-за отсутствия одной необходимой запчасти. Торчать еще пять суток в Калифорнии среди лос-анджелесцев, с недавних пор походивших не то на хиппи, не то на индусов или на тех и других, было выше его сил. Поэтому он рискнул купить билет на этот «боинг», похожий на бегемота.

Впервые – только в этот раз – они с Эдом путешествуют вместе.

Он взглянул на своего спутника, мирно дремавшего рядом. Эдвард Дерр, доктор медицины, на два года моложе его, но выглядящий старше, привык к таким путешествиям. Хэнли толкнул его в бок, потом еще раз. Дерр открыл глаза.

– Что случилось? – спросил он, выпрямляясь в кресле.

– Скоро садимся. Хочешь чего-нибудь, пока не приземлились?

Дерр потер помятое после сна лицо.

– Нет. – Он снова закрыл глаза. – Разбуди меня, когда долетим.

– Как, черт возьми, ты можешь спать в этих креслах?

– Привычка.

Тридцать лет они регулярно бывали вместе на конференциях по проблемам биологии и генетики во многих странах и ни разу не летали на одном самолете. До сегодняшнего дня.

Нельзя было допустить, чтобы они умерли одновременно.

В доме на Лонг-Айленде хранились записи и дневники, которым было еще рано увидеть свет. Вряд ли в ближайшем будущем мир созреет для того, чтобы принять их. Иногда Хэнли удивлялся себе: почему он просто не сжег их и не покончил со всем этим делом? Из сентиментальности, догадывался он, или из эгоцентризма, или из-за того и другого. Какова бы ни была причина, не мог заставить себя расстаться с ними.

Стыдно сказать, они с Дерром внесли вклад в историю биологии, но должны хранить это в тайне. Таково условие договора, который они заключили тогда, в начале января 1942 года. И еще они дали обещание, что, если один из них умрет, другой сразу же уничтожит все записи.

Уже четверть века существует этот договор, и Хэнли пора бы к нему привыкнуть. Но нет. Он не находил себе места все время с момента вылета из Лос-Анджелеса. Однако путешествие подходит к концу. Им осталось только приземлиться. Все в порядке.

Самолет внезапно сильно тряхнуло, раздался скрежет рвущегося металла и «семьсот седьмой» совершил какой-то невероятный крен.

Сидящий сзади пассажир крикнул, что отрывается крыло, и самолет, бешено вращаясь, стал падать камнем вниз.

На мгновение в голове Хэнли мелькнула мысль о смерти, и тут же ее – и все другие – вытеснило ясное сознание того, что некому будет уничтожить записи.

– Мальчик! – крикнул он, вцепившись в руку Дерра. – Они узнают о мальчике. Онвсе узнает о себе.

И тут самолет развалился на части.