Реверанс со скальпелем в руке

Глава 22

Этот населенный пункт назывался не До и не По, а Ло — деревня во французской глубинке, оказавшаяся красивейшим местом. Гористая местность, леса, виноградники в долинах, но главное — небольшая речка, срывающаяся многочисленными каскадами на перекатах. И каменные дома вдоль её берегов… и старый арочный мост. И мрачный замок… который с трудом можно было так назвать — просто большой квадратный дом с одной башней сбоку, доминирующий над остальными постройками Ло.

Над ним не реял штандарт сюзерена и не наблюдалось оживления во дворе, даже не сушились простыни или другие тряпки — это было видно, он просматривался от моего дома.

И мой дом тоже был каменным, под черепичной крышей… опять же. А как тут еще? И почти весь оплетен девичьим виноградом — вполне себе с виду… дом. Я с интересом рассматривала его, уже приятно предвкушая жизнь здесь — с видом на высокие, поросшие лесом холмы и бурлящие перекаты. Место мне нравилось и дом нравился. Не то, чтобы очень, но… пойдет.

— Если вам потребуется помощь, мадам, только скажите, а она потребуется, — кивала сама себе одетая в темную одежду женщина средних лет. Бригитт — почти точная копия той Алэйн, только моложе. Та же манера одеваться, говорить, держать руки под фартуком, чепец…

— Что вы хотите за уборку всего дома? — осторожно поинтересовалась я, — я бы пока прогулялась вдоль реки, а, вернувшись к вечеру…

— Ну кто же так делает?! — возмутилась она, — сегодня моя Жюли уберет только вашу спальню — выдраит её до блеска, выбьет перины. Хотя… я сама хочу взглянуть, что там оставил Жером и в каком состоянии. Вы не против, если я войду в дом вместе с вами? — и не дожидаясь ответа, она вынула из моей руки большой ключ и вставила его в замочную скважину.

Из-за открытой двери пахнуло сыростью и чем-то еще — неприятным, нежилым. И похоже плесенью. Я даже отшатнулась, прикрывая рот и нос рукой. И сдавленно пискнула, подскочив на месте — мимо ног шмыгнула крыса.

— Худо дело, — проворчала женщина, — хотя чего было ждать? Жил одинокий мужчина, да и три зимы уж не топлено… или больше? Я отопру ставни — пождите тут, мадам.

Я пождала… потом вдвоём, прикрывая носы платочками, мы прошлись по комнатам первого этажа — небольшому залу с камином и кухне, кладовой комнате и хозяйственной. А потом, поднявшись по узкой лестнице, прошли и по второму, где находились две спальни и еще один просторный чулан. Снаружи дом казался намного больше, но потом я сообразила — толстые стены безбожно воровали метраж. Комнаты были маленькими, а еще — пустыми. В тех, что были хоть как-то обставлены, постельное и все ткани были изъедены, пух из перины и подушек валялся на полу неопрятными комками… Деревянный пол второго этажа был густо усыпан крысиным пометом.

— Я так скажу вам, мадам — жить там будет можно, — говорила Бригитт, когда мы возвращались к ней в дом, где остались мои вещи.

— Но дом сильно большой для вас, да и вынести оттуда нужно все до щепочки — засырело. Высохнуть — высохнет, но запах не уйдет, так и будет смердеть гнилью. Все нужно новое… а вы не то, чтобы сильно при деньгах. Так же? — с укоризной глядела она на меня.

— Как бы — да, — согласилась я, — но у меня есть планы…

— Знаю я, какие в молодости планы… Да только не туда вы за этим… — ворчала она, — тут викарий дом продаёт. Маленький дом, но добрый и хозяйка в нем была добрая. А этот — свой, с приплатой можете предложить нашему виконту — он кузни собирается завести. Стало быть, завезет сюда кузнецов. Семейных, должно быть, а дом просторный…

Я не особо вникала пока в подробности, голова пухла от количества информации и неприятного чувства, что меня безбожно надули. Скотина Жером это и сделал. Нет, ну как пел, как восхвалял! Хотя… больше, пожалуй, о местных красотах говорил. А мне тогда было не до этого — вынести бы как-то присутствие дю Белли.

Бригитт уложила меня спать в гостевой комнатке, предварительно накормив рыбой с капустой и дав возможность помыться с дороги. Укутавшись в длинную ночную рубаху, я согрелась в перине, пахнущей лавандой и попыталась уснуть, оставив выяснение всех сложных моментов до утра.

Деревня засыпала рано — с сумерками. Вокруг меня стояла тишина… камень обладал идеальными шумоизоляционными свойствами. Я пялилась в темноту и прислушивалась до звона в ушах, вспоминая такие же ощущения и понимая, что моя жизнь здесь — в этом мире, будто сделала виток и вернулась в точку отсчета. Я опять была одна — в смысле одиночества и опять в глуши, темноте, полной тишине… Но то время и это не сравнить. Сейчас все было не так плохо — и относительная независимость, и собственная крыша над головой у меня были. И дом можно продать… я ведь и хотела продать? А на эти деньги рвануть в Россию, чтобы искать там своих предков — захудалых дворян Рохлиных… Если есть мадам Помпадур — почему бы не быть и им?

Сейчас эти планы казались бредовыми. И даже не ребенок сейчас все решал — погладила я совсем плоский еще живот. Просто тогда я не знала этой жизни, не понимала местных реалий, не воображала себе расстояний. Восемь льё от Безансона до Ло, которые казались мне пустяком — восемь всего! Но, если не принимать в счет ночевку, они вылились в общей сложности в полный день езды по пересеченной местности. Километров шестьдесят… минимум. Не так далеко, но, вспоминая оживленный город, я чувствовала себя за тысячи километров от него.

А еще я до этих пор почти не ориентировалась в деньгах и ценах. Дешам посчитал всё, что вручил мне дю Белли и еще хлопнул на стол те деньги, которые, оказывается, выдали мне, как зарплату. Прикинул и сказал, что, разумно экономя, я смогу прожить в Ло года два. И год, если жильё окажется сильно не в порядке и придется в него вложиться. Как чуял…

Но деньги пока были и это придавало уверенности. А еще нравилось это место, и теплая, солнечная погода — последние летне-осенние дни. Я и с места сорвалась, чтобы не буксовать потом по грязюке! Хотя кого я обманываю?

Когда вдруг вдохнула тот самый запах… даже не так — духи могли повторяться. Я по выражению лица, по глазам его всё поняла! И что делать, когда сразу паника до полной почти слепоты и глухоты? Когда потребность страшная — упасть, забиться в какой-нибудь дальний угол и заткнуть уши и зажмурить глаза, чтобы никогда и никого не видеть и не слышать?!

Я сбежала. Ожидаемо.

И кто знает — куда меня несло и о чем я тогда думала? Главное, чтобы подальше, потому что запах этот — до рвоты. Просто вот так — мигом, проснулся токсикоз. С тех пор по утрам периодически накатывало. Невыносимым стал запах духов и неожиданно — изысканной еды, вкус которой тонко оттенён пряностями… Тогда из дворца принесли вкусности, на которые я еще сутки назад слюной изошла бы — теперь мутило просто от их вида. Общее отторжение этой жизни? Или такого «сюрприза»? Или своего бессилия — человеческого и профессионального, неспособности предотвратить, исправить что-то? Стресс, напряжение, голод, запах смерти…? Только к вечеру я смогла протолкнуть в себя несколько ложек простой солдатской похлёбки.

— Что случилось на балу, Мари? — допрашивал меня Дешам.

А я не могла сказать ему про полковника. Вот просто не могла и все! Потому что они уважают друг друга, потому что тот снимает для его семьи дом, а скоро обещает жилье в городе, дает работу, платит за неё… Жак не смог бы потом нормально жить и работать здесь — разочаровавшись в человеке, как разочаровалась в нем я. Потому что Дешам… он тонок! Он мыслит! У него есть душа и принципы. Он умеет думать и делать выводы, оценивать, анализировать и ценить тоже.

Как случилось то, что случилось, я, кажется, понимала. Понимала саму схему — еще когда про Домик услыхала, уже догадывалась. И это ничего не меняло — для меня этого человека больше не существовало, а я не могла существовать рядом с ним. И тут намешана была хренова куча фобий и комплексов! О спокойно подумать и здраво помыслить даже речи не шло. Всего не передать — сколько дерьма кипело у меня внутри.

И в том числе мысли о том, что я не мылась тогда три дня. Я сама не понимала — это-то откуда, какого хрена вообще со мной делается, о чем думаю?! Немыслимо! Просто… так чувствовала — одним из составляющих своего позора и это тоже буквально выворачивало наизнанку. А еще то, что даже высказать не могу!

Короче… я понимала, что похоже среагирует и Дешам, и во многом потому, что я ему не безразлична. Как и он мне, а потому поберегу мэтра — решила я. Потому что как раз он-то, боюсь, и выскажет.

— Я глупо вела себя, — честно призналась я, не открывая всей правды: — Кажется, растерялась и совершенно зря флиртовала с наместником. Потом оповестили о бойне… Я уезжаю, Жак, — решилась я, — скоро станет видно живот, да и тошнить уже начало — даже Люк вскоре сложит два и два. Все поймут… Уеду в По и буду жить там. Это где-то тут — совсем недалеко, так же?

А он смотрел на меня так, как я бы смотрела на мокрого, голодного бездомного котенка. Нет… еще и кривого на один глаз — с каким-то безнадежным бессилием смотрел. Будто понимая, что помочь мне нечем или уже невозможно.

Ну и зря.

— Я жду письмо, Мари, вы назвали тогда городок, и я вспомнил, что мне обязан один человек… По крайней мере, кто-то присмотрит за вами первое время, поможет устроиться на месте. Это важно — знать, что можешь на кого-то рассчитывать. И я был бы за вас спокоен. Но ответ все еще не пришел… может, этого человека там сейчас нет и письмо его ждет.

— Без проблем — пишите еще одно, а я передам его прямо в руки.

Я не совсем сошла с ума — отказываться от помощи. А Дешам не мог поместить меня под опеку (а я понимала это так) плохого человека. Хотя мог и ошибаться, как с полковником. Но теперь я буду сильно настороже, потому что да — миром правит похоть. И мужчины. Я не хотела мужчин и не хотела похоти, даже любви уже не хотела — я ничего не хотела, кроме теплого угла для себя и ребенка. Выносить, родить, выкормить… А дальше я заработаю и себе, и ему на жизнь.

Зацикливаться на мыслях, планах, самой идее материнства я не собиралась. Существовал какой-то иррациональный страх, наверное — сглазить, строя прогнозы, спугнуть… стронуть с места. Мечтать и проваливаться в беременность я себе запретила, но, когда поняла до чего себя довожу, заботу включила по полной. Он крепко там уцепился и прирос ко мне, иначе уже все закончилось бы плохо. Все так сложилось тогда, один к одному — страх потерять ребенка, понимание, что здесь я дам ему только позор… И отвращение к конкретному человеку.

Я уехала.

Без проводов и прощаний — по-английски. Кроме Дешама и кого-то из начальства, раз уж мне выдали плату за работу, об этом знал только Гаррель и то… кажется, я тогда еще путалась и доложила по секрету, что уезжаю в По на пмж. У мужчины полезли глаза на лоб:

— Немыслимое расстояние, мадам! И что за странный крюк вы сделали тогда? Не было войск ближе к дому? Но раз уж вы здесь — оставайтесь, голубка вы наша! Мы сами станем платить вам жалование.

Я и растрогалась, и удивилась его словам о расстоянии и, кажется, поняла, что опять что-то напутала с названиями. Но уточнять не стала… просто не до того уже было — пробило на слёзы. Гормоны…

Ранним утром Дешам сажал меня на мягкий пассажирский дилижанс, приговаривая, инструктируя и буквально не закрывая рот… будто спешил сказать все то, от чего я вдруг резко поумнела бы:

— Растрясет… здесь все дилижансы идут в одну сторону. Остановитесь на второй станции — это с полдня пути отсюда и возьмете комнату… отдохнете, поедите, отоспитесь. Мари?! Это серьезно. Дальше возьмите карету — это дорого, но дороги там ужасны — камень на камне. Пускай едет не спеша… и обязательно предупредите, что это я велел сделать так… или лучше скажите — полковник. Обещайте мне… и пишите, слышите? Я там положил еще один саквояж — это вам от меня, но и не только. Может это такая благодарность? Но наместник подходил пару раз и спрашивал о вас, когда вы отдыхали… принес зерна кофе. Сказал — они уже обжарены. Я не знаток, но Гаррель велел купить для вас мельничку… здесь внутри — маленькая ручная мельничка, девочка моя…

— Дешам! — уткнулась я лицом ему в грудь, давясь рыданиями. Обняла за пояс: — Жак… я не прощаюсь, мы обязательно увидимся еще, и я расскажу тогда — обещаю, что расскажу все. Сядем с вами… и будем говорить.

Я хотела сказать ему много чего. О том, например, что приблизительно… через два года начнется очередная война — Франция вступит в спор с Англией за колонии за океаном. Потом французы впишутся за союзников и ввяжутся в войну «за австрийское наследство». Франция и Россия в этой войне будут на одной стороне, но радости в этом мало — полк ла Марльера приграничный и их обязательно дернут туда — в семилетнюю бойню, грызню непонятно за что.

Меня мало волновали заокеанские колонии, что и нормально, в принципе. Но болела душа за всех тех, кого оставляла там — в цитадели Безансона. Сказать Дешаму, предупредить его? Но ведь все равно он уйдет с полком — спасать, лечить… Как и Гаррель, и Ланс, и Люк… и многие другие, кого я тоже знала и кто уже стал мне дорог. Незаметно и необъяснимо… но это так.

— Ваш отец, мадам? — качала головой приятная дама в шляпке с цветами, — ну полно… полно печалиться — скоро увидитесь вновь. Он у вас совсем молод…

Наверное… увидимся. Мой папка всегда держался в стороне от семейного «курятника» — жены, трех дочек, внучек и внуков… Когда в семье появились маленькие мужчины, потребности возиться с ними, воспитывать их у него уже не было — только отдохнуть после работы. С ним мы никогда не были близки так, как с доктором. И будь мне в душе тоже двадцать три, как Маритт, может и воспринимала бы его отцом, а так… В мои тридцать шесть… семь уже, я чувствовала его своим другом — самым близким и надежным.

Утром я хорошенько рассмотрела дом, где спала — они все здесь были построены по одному подобию — камень стен и пола на первом этаже, тяжелые балки, держащие деревянный настил пола второго… в каждой комнате или камин, или его теплая стенка… Вместо ковров на стенах подобие примитивных гобеленов. На полу — половички. Салфетки, покрывала, расписные кувшины, блюда на камине… — чисто, даже уютно. Захотелось скорее взглянуть на дом викария.

Но вначале…

— Бригитт, скажите — а виконт… де Монбельяр? — читала я по листочку имя человека, которому писал обо мне Дешам.

— Да, де Монбельяр. У меня есть для него письмо от старого друга. Отправьте кого-нибудь передать, если можно, — попросила я женщину, с удовольствием принимаясь за утреннюю молочную кашу.

Вскоре шустрый мальчишка унесся к мрачному строению на горе.

— А там правда кто-то живет? — удивилась я, — по виду все нежилое.

— Хозяин редко наезжает в шале, — присела и себе за массивный старый стол женщина, оставив кухонные заботы молодой помощнице: — Но сейчас озаботился кузнями — я говорила. Так что пару дней уже живет здесь, скоро может опять уедет…

— А где живет его семья? — выпытывала я.

— Графья Монбельяры не французы, мадам, их земли на той стороне — за границей. Там го-ород, — протянула она значимо, — там громадный за-амок — не чета здешнему шале. Его тут поставили когда-то… очень давно, чтобы контролировать соляной путь… да. А нынче только наведываются. В основном — мсье Старый Рауль.

— Сильно старый?

— Душа у него старая, мадам… — вздохнула женщина, — скорбит уж…

Я не стала выпытывать все сразу, да и старый Рауль был почему-то не так интересен, как Рауль молодой — тут по определению и без объяснений.

— А когда мы сможем посмотреть дом викария?

— Доели, мадам? Сразу и пойдем — чего тянуть? — встала с лавки Бригитт, меняя фартук на другой — почище и поновее, и поправляя чепец.

А я привычно натянула перчатки и оглядела себя — юбка из тяжелого вишневого крепа, белоснежное фишю — косынка, прикрывающая декольте и почти черный жакет-карако с более светлыми кружевами в цвет юбки. Всё то же, в чем выехала из Анжу. Небогато, но достойно — хотелось, да и нужно было производить впечатление если и не богатой, то знатной дамы.

Мы вышли из дому и сошли с крыльца прямо на мостовую. Сбоку шумела река, пахло водой и, наверное, окончанием лета — самые верхушки холмов уже несмело играли осенними красками. Дальше меня повели по улице куда-то вверх. Несмотря на то, что на улицах никого не было, ощущения запустения или заброшенности не возникало — слишком живой и разнообразной была природа вокруг.

Щурясь от солнца, я все оглядывалась на свой дом, который был виден отсюда. И перед глазами вставали крысиные гнезда, свитые из остатков перины. Непонятно по какой причине, но я улыбалась — наверное, в общем и целом, все складывалось неплохо. А крыс выгоним.

— А вот и мсье виконт, мадам — идет вместе с Гонтраном. Видно, хочет сам расспросить про старого друга, — смотрела женщина из-под ладони на дорогу впереди. Я сделала так же и из-под импровизированного козырька тоже смогла рассмотреть проходящих по мосту мальчика и мужчину — высокого, темноволосого и молодого, судя по уверенной походке. Правда, солнце и расстояние мешали разглядеть лицо. Бригитт предложила:

— Пойдемте им навстречу, что ж тут стоять?

И мы пошли, придерживая подолы юбок — дорога шла в гору.