Реверанс со скальпелем в руке

Глава 9

Утром, как я и просила, меня разбудили пораньше.

— Мари, я — к полковнику, как договорились. Но мне тут пришло в голову… — звучало из-за парусиновой стенки, — а если нам пойти вместе? Заодно и представлю вас. Мари…?

— М…ммня-а… — страдала я. Придумывать что-то, выкручиваться… нет.

— Нет, только если он этого потребует. Мы же договаривались, мэтр — я имею дело только с вами. Мы же договорились! Угрюма и нелюдима, тяжело переживаю вдовство. Даже в лагерь прибыла, почти не осознавая себя от горя, страдаю душевно — тонко и долго… додумайте сами, — притихла я в постели, превратившись вся в слух.

— Хм, хмм… — только и дождалась, а дальше прозвучали его удаляющиеся шаги.

Я еще немного посидела, обнимая колени, а потом вспомнила, что помещение в свободном доступе и сюда запросто может ввалиться кто угодно.

Дальше по привычной схеме — горшок, одевание, выход, умывание… На столе в солдатском котелке меня ждала все та же капуста со свининой — вкусной и постной, надо сказать, свининой. Свиней здесь не держали в загонах, и они рыли себе еду кто где. Сала на боках при таком раскладе точно на нарастишь.

А еще я уже знала, что говядина и свинина — еда простолюдинов. Аристократия в основном поедала каплунов и прочую дичь — птицу. И картошка была уже известна, оказывается. Но, как и у нас, когда-то и здесь насаждалась почти силой — народ отказывался понимать свое счастье. А потом пошло что-то не так… это мне еще предстояло выяснить. У нашей семьи была дача и я до сих пор помнила — мама успокаивалась только набив погреб под завязку. Будет картошка и никогда не останешься голодным — её слова…

Дальше рисовалось свободное время, я решила помыться. Вечером, в темноте, это неудобно, день всегда чем-то занят, оставалось утро. И высушить волосы есть время. Пока быстро ела, сидя у костра, чуть подогрелась вода… а мне и не нужен был кипяток. Мыло было — зеленое, в виде мази. Если это то самое, сваренное из конопляного масла… значит имело еще и антисептические свойства — применялось и в нашей… той медицине.

Я внимательно осмотрелась перед тем, как идти в импровизированный душ — приключений не хотелось. Но вокруг было тихо. С утра все военные были при деле и около лазаретного шатра никто не шлялся. А погода стояла замечательная для августа — безо всяких катаклизмов в виде затяжных дождей или жары. Ровная, теплая… Захватив чистую одежду, я тихо просочилась в помывочный закуток. Разделась там, развесив все свои одежки на сучках. Стенки из парусины, обнимая три деревца, поднимались выше человеческого роста… вода была приятно прохладной… мыло пахло съедобным…

Стоя на куске ткани и уже ополоснув волосы, я запрокинула голову к небу, отжимая их, смахнула и с глаз воду и… встретилась с мужским взглядом.

— С-сука…х, — коротко выдохнула. И глубоко вдохнула.

И не заорала — завизжала! Не знала, что так могу… Перепуганное лицо с вытаращенными глазами шарахнулась куда-то в сторону с дерева, послышался шелест, хруст, вопль…! Удар! Бл*ть…

Я быстро одевалась, с трудом попадая в узкие рукава и тихо матерясь — все, что вспоминалось. И на родном, естественно. Никогда не позволяла себе… все шестнадцать лет брака и даже на работе — повода не было. А дальше все просто пошло не так — не моя вина!

А от ближайшего дуба раздавались стоны, обеспокоенный говор… Да он не один там?!

— Дешам… Дешам… — нерешительно послышалось уже где-то в лазарете.

— Я за него! — вынеслась я, поспешно затягивая шнуровку платья.

— Мадам… — блеял молодой солдат в неопознанной мною форме, — Ланс рухнул с дерева!

— А что он, скажите, делал на этом дереве? — рычала я, двигаясь на выход. Мальчишки! Засранцы!

Любопытный воин сидел на земле и тихо выл, держась за лодыжку. Бледный, взгляд расфокусирован — весь внутри, в своей боли. Лицо искажено страданием.

Я на ходу доставала из складок юбки скальпель.

— Мадам! Я больше не посмею… Мада-ам! — полз он на руках и заднице от меня.

— Спокойно. Я даже не ругаюсь, видишь? — обернулась я к остальным пятерым, — сбегайте за доктором, он недавно ушел к полковнику. Только быстрее.

Один из парней сорвался и помчался бегом. Я оглядела остальных — стояли набычившись, но не сбежали и травмированного гаденыша не бросили. Нужно действовать и быстро. Если там перелом, немедленно пойдет отек и я даже грамотно пальпировать не смогу. А рентгена нет. Рентгена-то и нет…

— Я больше не посмею, мадам… — безнадежно шептал парень. И бисеринки пота на лбу, зрачки расширены. Больно, паразит? Я скинула с него головной убор вместе с паричком. И эпоха сменилась… передо мной на земле сидел высокий и крупный, но все-таки самый обыкновенный парниша лет семнадцати. Безусый…

— Не бойся… потерпи, голубчик, — шептала я, отбрасывая в сторону его башмак и распоротую скальпелем гетру, потом освободила и вторую ногу — для сравнения. Ощупала лодыжку, где уже нарастал травматический отек.

Большеберцовая кость спереди почти не укрыта мышцами и легко прощупывается… Парень тихо выл от страха и боли.

— Ударился о землю? Чем?

— О ветку… ногой, — задушено шептал он.

— Чем еще… где еще у тебя болит?

— Тут. Вот тут… — потер он предплечье.

Просто ушиб… иначе не касался бы так. И падал не так высоко. Пробежалась пальцами по ноге…

— Поднадкосничный? Незавершенный… ф-фухх… — прикрыла я на миг глаза, вспоминая и соображая.

— Что вы там шепчете? — дрожал у него голос, — я еще буду жить?

— Ну что ты, голубчик? Тебе повезло, хороший перелом, по типу зеленой ветки — только трещинки, а надкостница удерживает обломки кости, если они есть, от смещения. Заживет. Держите его крепко!

— Не-ет! — дернулся парень.

— Смотри! — спрятала я скальпель, — я больше ничего не режу. Не ори, солдат — стыдно. Или я зафиксирую кость, чтобы спокойно сраслась, или будешь хромать. Просто дай себя придержать друзьям… терпи… мне нужно прощупать лучше, увериться, что нет смещения, пока не отекла нога. Ну?

Он судорожно дернулся под моими руками, а потом кивнул, закусывая губу. Прокусит, дурачок… Зажмурил глаза и запрокинул голову назад: — Терплю…

Я не знала откуда бралась во мне эта уверенность. Проявляющаяся гематома указывала на место удара, судя по нарастающему отёку — перелом находился в месте применения силы — в середине голени. Особой разницы в изгибе кривоватых мужских ног не наблюдалось — все в пределах отека… повезло все-таки? Ему и мне. Обойдемся консервативным лечением?

— Мамка у тебя есть? — заговаривала я ему зубы.

— Да… мама, — сипел он под моими пальцами.

— Молится за тебя — не иначе. Повезло тебе…

Зафиксировав лодыжку полоской крепкой ткани к ровной дощечке, которую Дешам использовал в неизвестных мне целях, я попросила осторожно перенести больного на кровать доктора. Кровопотери нет, шока не ожидалось… Отек, увеличиваясь, сам жестко зафиксирует самодельную лангету, нужно следить, чтобы не слишком пережал потом ногу. Парни помогли снять мундир и исподнее, давая мне доступ к ушибленному плечу — серьезно приложился… тяжеленький мальчик.

— Сбегайте на кухню и притащите капусты… десяток чистых крупных листьев, только побыстрее, — отослала я еще одного, — штаны сейчас тоже срежу… будешь пока в подштанниках.

— Не нужно, — попросил один из его приятелей, — я сам сейчас — по шву, а потом и зашью… сам. Кто ему потом даст штаны?

Травмированную ногу я приподняла, к гематоме на предплечье пока что приложила холодную мокрую ткань. Остальных отослала — пускай известят там кого нужно.

— Не мерзнешь, голубчик? — заглянула в лихорадочно блестящие черные глаза.

— Нет… уже можно терпеть… больно, но можно. Почему я голубчик?

— Так говорят, когда жалеют. А хочешь, спою тебе песню про голубку? Только она на другом языке, хочешь?

— Хочу… простите меня, мадам. Мне так стыдно! — зажмурил он глаза.

— Слушай тогда… — с облегчением улыбнулась я и негромко запела. У Маритт был не звучный, но вполне приятный голос:

Мы еще поговорили… я считала его пульс, когда вернулся Дешам. Долго же его искали.

— Мари? Что тут у вас?

— Разрыва связок и мягких тканей нет, голень я зафиксировала, — докладывала я, не оборачиваясь. Кожа у парня уже не была такой бледной. Успокаивая, погладила его по волосам — не бойся… он с таким страхом смотрел на Дешама!

— Я практически уверена — незавершенный перелом по типу… — засомневалась я, что меня поймут. Умничать не хотелось. Потом — между нами…

— Просто трещина в кости, мэтр. Пульс нормализовался… сильный мальчик — терпит, хотя ему очень больно сейчас. А в полку есть плотник?

— Плотник есть, — ответил мне не Дешам и я медленно обернулась. А вот и принц… заказывали?

Мужчина лет тридцати, остановившийся в десяти шагах от кровати, производил сильное впечатление — высокий, сильный и очень красивый. Трудно так сразу понять, в чем она — мужская красота? Нос, рот, глаза… все в пределах и будто ничего особенного, а взгляд оторвать трудно. Южный типаж: жаркий, даже знойный — смуглый, чернобровый, черноглазый… Жесткое, волевое лицо и вместе с тем — умное. Или лучше сказать — интеллектуальное? К поясу пристегнуто холодное оружие… как там его? Не шпага — пошире. Высокие сапоги, светлые штаны, темно-коричневый мундир с желтым жилетом, белыми отворотами и золотистыми эполетами — красивая форма. А головного убора нет, как и парика — вороные кудри. Как у меня, только совсем короткие.

Наверное, я засмотрелась… потерялась от неожиданности, потому что он терпеливо повторил вопрос:

— Так зачем вам плотник, мадам?

— Простите, неожиданно… Маритт, вдова дю Белли, урожденная Лантаньяк, — встала я с краешка кровати и чуть присела.

— Полковник де ла Морльер. Так что там с плотником? — не терпелось ему.

— Нужно вырезать колодку по форме ноги — лубок. Чтобы зафиксировать и стопу тоже, обездвижить ногу ниже колена полностью. А… вопрос, по которому к вам подходил мсье Дешам, решен?

— Да, — спокойно подтвердил он и подошел к изголовью кровати, став рядом со мной. Взглянул в лицо солдату, коротко спросил:

— Имя?

— Солдат 2-го класса, Ланс Журэ!

— Ротного известили?

— Да, мсье полковник, — белел парень, пытаясь встать.

— Лежать, — рыкнула я, принюхиваясь заодно. Полковник пах лошадьми, липовым саше и кофе. Много, много липового саше, будто им в сплошную была переложена вся его одежда. Я сама пользовалась такими же, сама сушила липовый цвет, помогая Алэйн и зашивала его в тонкую ткань, чтобы проложить потом между одеждой. А вот кофе… где-то тут у них есть и кофе.

Хотя принюхивалась я зря — он прибыл только через сутки… Да и просто не мог — по ощущениям.

— Слушай врачей, сейчас они твое начальство. Приятно было познакомиться, мадам…? — развернулся он на выход, даже не взглянув на меня.

— Дю Белли, — машинально присела я, изображая книксен и уже не понимая — как мне могла понравиться эта заносчивая скотина? Вот так дал понять, что даже не собирается запоминать мое имя. Заносчивый скот.

Мы все смотрели ему вслед, пока он шел к выходу. Уже опуская кусок парусины, выполняющий функцию двери, полковник обернулся и мельком взглянул мне в лицо. И я как-то сразу поняла — знает…

Взгляд не был ни торжествующим, ни насмешливым. И с какого я вообще решила, что только так…? Но он знал, это точно. Хороший командир всегда знает, что происходит в его заведовании. И этот тоже. Откуда — не так и важно. Ничего… и это переживу.

— Мари?

— Я посижу здесь еще немного, — заторможено ответила я. Куда-то делись все силы и захотелось прилечь, полежать.

— Зачем? Сейчас подойдет плотник… На свету объясните ему что к чему.

— Обязательно, а пока буду следить, чтобы повязка не слишком пережала ногу. Дешам, — спросила я, прямо глядя ему в глаза: — Опий… конопля, маковое молочко… чем вы снимаете боль при тяжелых ранениях или операциях?

— Опий, Мари, водный раствор.

И я заплакала… И отвела его руку, когда захотел утешить. Или пожалеть, как я этого мальчика.

— Простите — понервничала… И понимаю, насколько мне повезло с вами. Не иначе — Господь привел… Вы удивительный человек, мсье Дешам, — лились бесконечные слезы, — я уж готовилась услышать про оглушающий удар в висок, или пережатие сонной артерии. Или вообще… безо всего.

— Далеко на востоке у меня остался друг, — задумчиво говорил он, пробуя заодно — нет ли жара у глупого Ланса: — Как тебя угораздило, солдат?

— Мадам… — просительно прошептал тот и крепко зажмурил глаза.

— Чего уж теперь, голубчик? — грустно улыбнулась я, — наверное, уже все знают. Он подглядывал, как я моюсь, доктор, сидел на дубе. Я завизжала.

— Я сам его срублю… только вот встану, — бормотал покрасневший мальчишка, не открывая глаз: — Простите меня, мне так жаль… или нет. Стыдно. Но я срублю… дуб.

— Спасибо, Ланс, но давай просто забудем, — встала я и вышла в помещение лазарета. Дешам — за мной.

— Вы слишком снисходительны, Мари, он заслужил взыскание и уверен — получит его.

— Хорошо, пускай получит. Он просто мальчишка, Дешам — глупый. Он признался, что уже год служит и всего — семнадцать лет… как так? А призывной возраст?

— Крупный парень… возраст приписали. Выкупили у семьи, скорее всего — служит за кого-то побогаче, а родственники решили свои проблемы за его счет. Ну, а вы сами-то? — хмыкнул доктор, — сами на сколько его старше? Год, два?

— Кажется, на целую жизнь, Жак, — вытерла я глаза и деликатно высморкалась в платочек.

— Иногда и мне так кажется, — перестал он улыбаться, — я принес хлеб. Для эликсира.

— Замечательно! — оживилась я.

Мы взбрызнули хлебные буханки водой и плотно закрыли в горшке.

— Оставим так лежать, пока не начнут появляться споры. Потом поломаем на кусочки, чуть увлажним еще и опять туда… Постепенно плесень станет плотной и такой… голубовато-зеленой. Тогда можно её снимать. Зеленая плесень имеет в себе пенициллин.

— И все? Так просто? — хмыкнул Дешам.

— Жак… вы знаете микроскоп?

— В Академии уже был микроскоп Гукка, — кивнул он.

— Нужны научные изыскания… Сразу выделить чистый эликсир из водного настоя плесени не получится. Там растворится не только она, ну и побочные… нехорошие эффекты обеспечены — понос, может и рвота… своего рода легкое отравление. Но то, что там найдется из пенициллина… Например, бледная трепонема — возбудитель сифилиса, очень чувствительна к нему. Особенно во времена… когда таких эликсиров еще нет. Чем вы лечите сифилис?

— Отправляю таких больных в Безансон, — присел Жак на бревно и похлопал рядом с собой: — Присядьте.

Я опустилась на него, как старуха — тяжело, устало…

— Вы правы — ртуть долго была основным лекарством, — продолжал Дешам, — ртутные пары, мази и даже прием внутрь… Считалось, что мощное слюноотделение, вызванное ртутью, очищает организм.

— А потом?

— Отвар из муравьев, припарки из дождевых червей… и даже мертвые цыплята, привязанные к гениталиям, — весело взглянул он на меня.

Мне пока не веселело.

— Да ладно, Мари, это было давно, — успокоил он меня, — потом был настой из смолы гваякового дерева и признали — он помогает. Через месяц болезнь ушла.

— Или спряталась, — пробормотала я.

— Да — пять недель от заражения до появления первых симптомов и сыпь… первая стадия. Еще есть такое растение — сарсапариль. Его возят из Нового Света. Нужно голодать, пить только его настой… Лекарство от сифилиса одно, Мари — смерть. Людей сжигали, вывозили на кораблях и топили в море — было. Но сейчас мы уже знаем способ заражения. Тот, кто может позволить себе, имеют чистых содержанок или даже небольшие гаремы… набирают их из девственниц. В Безансоне такие пассии есть у троих наших офицеров… самое малое. Проституток, которых привозят в веселый домик для солдат, я осматриваю лично. И при малейшем… Что, Мари?

— Меня тогда поселили в домике, как проститутку? — сипела я, держась за горло.

— Гаррель приставил часового, вам ничего не угрожало, не беспокойтесь — никто не подумал о вас ничего подобного. Больше некуда было… только это свободное помещение.

— М-даммм… — отвернулась я, кусая губы, чтобы опять не сорваться в веселую истерику, — то-то полковник…

— Не обязательно. Вы небрежно одеты сейчас и совсем не причесаны. Впечатление о женщине…

— Нужно было соорудить куафюру, и только потом приступать к помощи пострадавшему, так?

— Вас обидело, что он так отвернулся. Меня, признаться — тоже. Но, в целом, он неплохой человек, Мари, я уверен, что со…

— Не обидело, Жак, — встала я с бревна, — больно, когда равнодушно отворачивается родной человек. Это по-настоящему больно — смертельно. Мнение полковника важно, но не для меня. Неприятно — да, но не больше. Я пойду, посмотрю на мальчика.

— Мари, а сколько вам лет? На самом деле?

— Кажется, двадцать три, Жак, — улыбалась я, — по годам, не по ощущениям. Капусту несут… пойду ставить компресс на ушибленное предплечье.

— Вы мне расскажете? — не отставал он.

— О чем? Это женские тайны.

— Мари… а капусту несет командир этого мальчика, — улыбался Дешам.

Действительно — ворох капустных листьев скрывал… а сейчас уже и нет… лицо высокого военного. Кажется, это тот выдвиженец — зауряд-офицер, которому симпатизирует мой начальник. Вот пусть и развлекаются тут вдвоем.

— Спасибо за помощь, мсье, она очень вовремя, — выхватила я из рук мужчины капустные листья и поспешила к Лансу. Пора было и на ноге повязку проверить и ослабить её, если отек увеличился.

— Мадам… позвольте представиться — Эжен Ожаро, су-лейтенант фузилер, — неслось мне в спину.

Пришлось приостановиться, обернуться, присесть, улыбнуться:

— Мне очень приятно такое знакомство, су-лейтенант. Мари дю Белли, — представилась я коротко. Не хотелось хвалиться тем, что Маритт еще и хорошо рождена — счастливой ее это не сделало.

Но что делать? У рождения есть свои привилегии и есть свои права, которые у них тут не принято нарушать. Он взрослый мужик и знал на что шел, принимая офицерский чин. А парень приятный, и цвет глаз у него мой — редкий. Светло-серые… Духами не пользуется.