Ралли «Конская голова»

— Восемьсот!

Рука Греты в красной перчатке на клавишах кривизны: нас жмет к стенке гоночного кокона, если это только можно назвать стенкой… Примерно три земные тяжести, полминуты — не так уж много. Кокон в полуэллипсе, впереди треть дистанции, мы шестнадцатые, еще есть шансы…

— Семьсот восемьдесят!

Начинаем выходить из кривой; сигнализатор трассы отмечает кокон, наши лица деревенеют от перегрузки. Калькулирую курс и тут же даю его Грете. Опережаем график на девятнадцать секунд. Грета почти лежит в упругой прозрачной вмятине, кокон выдавился наружу в том месте, и кажется, что вот-вот девушка оторвется и улетит в отделившемся пузырьке силового поля. Это почти предел скорости на таком закруглении. Газ туманности, по сути вакуум, начинает оказывать сопротивление: кокон, обычно совершенно невидимый, обрисовывается светящимся газом, след кокона тянется позади, как бесконечная нить зеленого свечения. Хвост направлен точно на альфу Большого Пса. Там возникает слабая искорка, светлеет.

— Стоун и Машкова пытаются достать…

Грета даже не оборачивается; стереосхема прямо перед пультом, в воздухе рдеет извилистая, причудливая, словно моток раскаленной проволоки, нить трассы; по ней медленно ползут, опадают в ее петлях, теряются в сгущениях сотни цветных крохотных шариков. Имена гоночных пар возникают рядом с ними время от времени. Я вижу наш крохотный номер на шарике, будто обрисовывающем чью-то пятку. Схема высотой в полметра охватывает сорок тысяч кубических астрономических единиц, почти вся трасса гонок проходит в толще знаменитой туманности.

— Шестьсот семьдесят!

Кривизна быстро падает, начинает сказываться невесомость. Даю Грете участок почти прямого пути. Клайв и Эдна сходят с трассы — их шарик прерывисто мигает, значит, теперь от «Орбиты» осталась лишь наша пара. На траверзе комплекс сопровождения, он виден километрах в двухстах, как далекая снежинка. Дежурный запрос — у нас все в порядке. Пятьдесят секунд свободного полета. Грета отрывается от управления, разминает затекшие кисти.

— Лидеры Попов и Керрин?

— Как видишь. А Керрин перед стартом жаловалась на переутомление и плохую спортивную форму.

Грета ходит по кокону, от схемы на ней цветные блики. Влетаем в разрежение туманности, ореол вокруг кокона исчезает, и теперь Грета стоит передо мной на фоне Млечного Пути — комбинезон в обтяжку с эмблемой «Орбиты», волосы распущены, губы темно-красные, почти черные в этом свете; она прикусывает их всякий раз, меняя курс… Она мало похожа на преподавательницу музыки, но как бы мне хотелось, чтобы ученики видели ее сейчас! Кокон ощутимо набирает ход, мы идем вдоль мощной гравитационной струи. Впереди Новак и Анна Зай.

Снова не видно почти ничего, зато ионизированный газ полыхает вокруг, как северное сияние. Пронизываем сгущение, «пробку», здесь плотность туманности раз в тридцать выше средней, но в тренировочном пробеге все обошлось. Кокон сплющивается, сжимается от встречного давления, становится трудно дышать. Я беру управление.

— Не сбавляй!

Грета не хочет терять ни секунды. В нашем дуэте я олицетворяю продуманность и расчет, Грета — риск и вдохновение. Блестящее сочетание, но приз нам пока не светит — у идущих впереди опыта больше. Поэтому я трезво уповаю на первую десятку, ну а Грета… Грета хочет победы, какой бы недосягаемой она ни казалась. Снижаю скорость до разумно допустимой, пока не проявляется Млечный Путь, — значит, выходим из сгустка. Теперь — полный. Вспыхнув, как комета, мгновенно исчез за нами экипаж Новака и Зай.

— Близко обходим, — говорю я.

Грета не отвечает, она думает лишь о том, что впереди Теперь вираж без препятствий, с незначительной кривизной, однако на такой скорости нас ощутимо швыряет влево. Грета улыбается — это ей по душе. Выйдя из толщи туманности, обходим ее по ниспадающей траектории, стремительно проваливаемся в беззвездную прорву. Уже полминуты формы против графика. Лишь бы устоять на лыжне, как говорят старики.

Вблизи Конская голова теряет всякое сходство со своим лошадиным профилем, каким он виден с Земли; это бесконечно большое облако темного газа, в тусклом галактическом свете видны бесчисленные завихрения окружностью с орбиту Марса. Здесь должен быть сигнализатор. Так и есть, на табло загорелся номер и исчез, как только мы поравнялись.

— Видела! — кричит Грета.

Это наш старый спор. Грета утверждает, что видит приближающийся сигнализатор, я же говорю ей, что это невозможно оптически. Из-за скорости.

Пятнадцатые Фроннер и Каш. Теперь Грета калькулирует маршрут, я веду. Маршрут «Конская голова» интересен обилием гравитационных вихрей, которые, по сути, и образовали это космическое облако. Стаут учил: «В резонансе гравитационной волны можешь идти почти без активации, как серфер в океанском прибое. Но с гравиметра глаз не спускай: возможен пробой поля, если вылетишь на волну с противоположным спином. Помнишь ралли трехтысячного года? Девять лет назад? Лучшая пара, Джина и Петр Стоевы, исчезла, ни атома не осталось…»

Конечно, риск есть. Ручное управление, самостоятельная прокладка курса, тот самый элемент опасности, что неизбежен в спорте. Хочется знать, на что ты способен. Кроме того, Грета…

— Грета! Ты что — штурмуешь световой барьер?

— А что?

Но она тут же дает другую выкладку.

— И это на грани фола. Нас снимут с трассы!

Добилась-таки своего. Кокон Фроннера растет на глазах. Такие сближения не поощряются, судьи предпочли бы, чтоб коконы расходились в тысячах километров друг от друга. Но опытный гонщик выкладывает курс не хуже электронного калькулятора, так что трассировка почти совпадает. Фроннер и Каш позади, исчезли. Опять в облако, вираж, две обратные петли, и тут дает знать превышение скорости: нас отшвыривает километров на пятьдесят в стороны, почти выбивает из трассы. Выправляемся на пятикратной перегрузке, теряем одиннадцать секунд. Фроннер вновь впереди. Кокон прогибается под нами, вписывается в трассу без калькуляции, импровизируя поворот. Конечно же погрешность. Нас заваливает набок еще раз. Манипулируя клавишами как бешеный, как пианист в виртуозном пассаже. Теперь понятно, почему Грета ведет в перчатках: пальцы не соскакивают с кнопок на виражах… Еще поворот, более спокойный, радиусом с орбиту Венеры. Гравиметр вспыхивает — резонанс, снова дикая перегрузка, но мы ее будто не чувствуем — так нас бросает вперед. И тут мы — раз, два — обходим сразу два кокона, борющихся на параллельных курсах. Не повезло им — они разминулись с резонансной волной.

— Не считала штрафные очки?

— Победителей не судят.

Грета схватилась за коромысло активатора, иначе бы не удержаться на месте. Снова разгон. Ныряем под длиннющую плеть черного газа, уже в ней, активатор слегка стонет — но как идем! Стойка выдавливает две ампулы кофе; высасываем его, хрустя пресной оболочкой, Грета калькулирует одной рукой. Шансы выросли.

— Возьмем «лошадку»?

Грета уверена: приз наш. Перекусываем, не снижая темпа. Три штрафных очка — и еще один кокон обставлен. Теперь — внимание…

— Воронка?

Я киваю молча. Стоевы пропали в такой. Гравиметр быстро идет от «лево» к «право». Обратный спин.

— Держись.

Спиральное закручивание, типичная аномалия поля. Только бы не выйти на обратный знак! Я форсирую активатор, кокон швыряет, Грета вдруг нажимает «минус».

…Абсолютный свет. Он длится миллисекунду, а может, вечность. И снова — кокон. Грета трет глаза, будто прозревая.

— Что это было?

Стараюсь набрать скорость — когда мы ее потеряли?

— Почем я знаю? Перегрузка.

— Что ты? Я чуть не ослепла. Она движется как сомнамбула.

— Курс? — раздраженно спрашиваю я.

Хотя и так видно, что мы идем точно в инверсионном шлеффе переднего кокона. Объемная схема еле видна, как привидение в рассветных лучах; наверное, стереовизор повредился в момент встряски. Грета берет управление — ей явно нужно сосредоточиться.

— У меня такое чувство, — говорит она, закладывая вираж по следу, — что мы где-то побывали.

— С твоей помощью мы могли побывать и подальше. Ради чего ты нажала «минус»?

— Покачнулась…

Голос Стаута. Тренер явно вне себя: он никогда не отвлекает на трассе, говоря, что все советы уместны лишь на тренировках.

— Что произошло? Вы семь минут не отмечались маршрутной сигнализацией?

— Семь минут?.. Это почти треть астрономической единицы, пятьдесят миллионов километров! Но ведь мы здесь… — Я присматриваюсь к схеме. — А впереди… Впереди никого нет!

— Да! — тренер потрясен. — Сигнализаторы вас отметили по всей трассе, будто вы прошли мгновенно и тут же оказались во главе гонки. Иван, ты ведь честный спортсмен…

Это уж слишком! Я отключаю связь. Произошло что-то чудовищное. Грета права…

— А этот?! — кричу я, указывая на инверсионный тоннель, в котором мы несемся. — А этот? Его нет на схеме… впереди нас!

И тут лицо Греты светлеет, она дает полную активацию и ориентирует резонансные мембраны поперек волны. Ускорение отбрасывает меня в тыл кокона, я ору:

— Сумасшедшая!! Мы и так выиграли, что бы там ни получилось!!

— Это они… — шепчет Грета. — Теперь я поняла! Смысл ее слов доходит и до меня.

— Ты… думаешь?

— Уверена. — Она гонит вдоль инверсионной струи.

Предфинишный участок. — Мы вышибли их оттуда. Как в космотроне — одна частица выбивает другую!

— Да-да, — вторю я ей, еще не совсем осознав происшедшее.

«Они обратились в сгусток поля в этой воронке. В пылинку, в корпускулу, они дрейфовали в ней. Мы столкнулись, слились с ними на какой-то момент, воспроизвели их предыдущий путь — мгновенно, как утверждает Стаут, — и разделились, вышли в нормальный масштаб перед финишем. По-видимому, там, где они пропали на гонках трехтысячного года…»

Пятнышко кокона медленно приближается. В редеющих, бесконечных хлопьях газа лидер вычерчивает пологую линию, точно выдерживая курс. Мы идем вплотную, по лыжне легендарных чемпионов.

— Но почему он так гонит? Почему не…

— Думаешь, он знает, что с ними произошло? Что прошло девять лет? Ты ведь тоже ничего не ощутил. Они просто продолжают гонку, ставят рекорд. Рекорд трехтысячного года.

— Сигнализаторы их пропускают, у них не зарегистрирован их код… А схема…

— …наверное, такая же неразличимая, как у нас. Зуммер — мы проскакиваем финиш. Кокон чемпионов начинает замедляться, поджидая нас, сближаемся. Они уже видны, мужчина дает знак стыковки. Миг — и наши коконы слились в одну сферу. Строевы представляются, радостно улыбаясь:

— Джина, Петр! А вы, наверное, из второго эшелона? Что-то не помню таких в «Орбите». Впрочем, неважно… Поздравляю с призовым местом!

Белокурый мужчина весело жестикулирует, все еще в пылу гонки; его жена смотрит с тревожным вопросом, будто о чем-то догадывается. Грета хохочет во все горло. Я вынужден объясниться:

— Во-первых, ваш финиш не зафиксирован. Разве вы не заметили? — Их лица вытягиваются. — Во-вторых, нам, скорее всего, также не зачтут маршрут — мы прошли его… не вполне по «Правилам гонок смешанных экипажей». Но не это главное — и мы, и вы выиграли гораздо больший приз!

И мы ведем их, растерянных, недоумевающих, к нашей стойке. После гонок мы будем замедляться суток пять — это достаточный срок для того, чтобы Строевы адаптировались после своего, еще не осознанного ими, отсутствия.