Радужные небеса

На опушке березовой рощи среди осоки и пырея возвышаются два могильных холмика. На деревянных крестах таблички с именами матери и сына – одна дата смерти еще до войны с мимиками. Могилы пусты, но об этом знаю лишь я. Они служат для того, чтобы помнить и знать, кто я такой.

Чтобы полностью не раствориться в собственном уютном мире.

– Хороший нынче денек! – помахал мне рукой из-за забора Потапыч. – Как дела, Эван?

– Да не жалуюсь. – Я воткнул лопату в землю, снял брезентовые рукавицы и нахлобучил их на черенок лопаты. Пот заливал глаза, от жары не спасала даже тень от раскидистой яблони. – Давно уже собирался яму для силоса выкопать, всё руки не доходили. Что сегодня, нет для меня писем?

Потапыч виновато пожал плечами. Вопрос был привычным, игра шла по давно установленным правилам.

– Есть только «Сельские вести». Как обычно. – Потапыч тяжело вздохнул и шагнул во двор.

Мой дом стоял в конце улицы, и сквозь открытую калитку я увидел залитую летней жарой пустую дорогу. В небе переливались радужными цветами иглы тернии – силовые поля, искривляющие пространство. Словно распустившийся гигантский цветок, терния была прекрасна, как и в первый день своего появления возле города. Одна из многих, соединивших Землю с иной планетой. Где-то в центре тернии находится портал – кротовина, позволяющая пришельцам приходить в наш мир.

Я зажмурился. От воспоминаний и ярких картин прошлого нельзя спрятаться. Вновь и вновь они возникают перед глазами во снах и реальности вместе с болью и ощущением беспомощности. Ничего уже не исправить и не изменить.

Потапыч из прошлого погиб на моих глазах – мимик разорвал его, когда Потапыч, крича, бежал по улице. Длинные, гибкие, словно резина, щупальца захлестнулись вокруг его ног и шеи, скрутили, как белье во время отжима, до хруста и брызнувшей в пыль крови. Мои руки дрожали, но я успел зарядить охотничье ружье патронами с картечью. Выстрел, еще один. От мимика отлетали куски плоти. Я пятился во двор, перезаряжая оружие.

Не думал, что оно мне когда-нибудь пригодится. Не охотился с молодости. Сын жалел зверей, а после его смерти я и сам не хотел никого убивать. Но патроны купил. Так, на всякий случай.

По вечерам в пустом доме, где кроме меня жил лишь прячущийся под полом сверчок, я не раз подносил ствол ружья к подбородку, держа палец на спусковом крючке. Сверчок выводил трели, а я вспоминал погибших жену и сына. Террористов, взорвавших школьный автобус, в котором они ехали, поймали спустя несколько дней после трагедии. Одного убили во время перестрелки, двоих судили. Мне от этого легче не стало.

Может быть, плохо, что одинокими вечерами мне не хватило духу спустить курок. Но умирать от клыков, лап или щупалец мимика не хотелось. Пришельцы выглядели так, будто явились из наших кошмаров. Они могли принимать любой облик, подстраиваясь под наши мысли. Вытягивали сокровенные фобии из нашего подсознания, а мы всегда видели в пришельцах врагов. Теперь же наши страхи обрели плоть.

Навыков стрельбы я не утратил. Глаза схватившего Потапыча мимика лопнули, из его пасти хлынула кровь. Инопланетная тварь забилась на земле, ломая заборы и сдирая со стен штукатурку. Я смог спастись, чтобы позже вступить в ополчение.

Худшее в войне – это знание, что она проиграна еще до боя. Вторгшихся было слишком много, тернии появлялись там, где их совсем не ждали. Мимики захватили командные центры в считаные дни.

– Хорошо у вас, – сказал Потыпыч, срывая с ветки яблоко. – Спокойно.

– Здравствуйте, Сергей Потапович! – Из дома вышла Маша в купальном костюме и шезлонгом в руках. – Чаю хотите? Холодного. С самого утра остужала.

– Холодного, говоришь? – Потапыч вытер яблоко о рубаху и вгрызся в сочную мякоть, не отводя взгляда от моей жены. – Грех отказываться.

– Тогда я сейчас. – Маша нагнулась, разложила шезлонг, а затем вернулась в дом.

– Не больно-то пялься, Потапыч, – тихо сказал я.

– Да будет тебе, – усмехнулся почтальон. – Я ж только посмотреть. Как на картину, можно сказать.

Он пожевал, скривился, затем придирчиво осмотрел яблоко и выковырял оттуда червяка.

– Давай уже свою газету, – протянул я руку.

Потапыч порылся в сумке и достал старый истрепанный экземпляр «Сельских вестей» за двенадцатое августа две тысячи двадцатого года. Я знал газету едва ли не наизусть. На первой странице под заголовком «Спецэффекты или инопланетяне?» фотография тернии – нагромождение разноцветных бликов. Каждый раз терния казалась иной. Это как стеклышки в калейдоскопе – поверни его, и они сложатся в новый узор. Небо вокруг тернии расцветало радужными лучами искривленного пространства.

Тогда мы посчитали статью газетной уткой.

– Спасибо, Потапыч, очень интересно, – сказал я, возвращая газету в его сумку. – А главное, познавательно.

Во дворе вновь появилась Маша с двумя чашками чая – для меня и Потапыча. Мы вместе с ним устроились на лавке в тени под деревом. Маша подошла сзади и облокотилась мне на плечи.

– Связи со столицей все нет? – спросил Потапыч.

– Нет, – ответил я, погладив спустившуюся мне на грудь руку жены.

В подвале гудел электрогенератор, компьютер работал, но Интернета не было. Мобильная связь тоже отсутствовала.

– Как там, интересно, – вздохнул Потапыч. – Сражаются ли наши еще?

– Вчера я видел военные самолеты. Три штуки. Летели на восток. Значит, кто-то еще дерется. Хотя все уже кончено.

– Эх-х-х… – махнул рукой Потапыч, расплескивая чай, отчего на его рубашке появились несколько новых пятен. – Давай как-нибудь вечерком раздавим чекушку? У меня еще одна припрятана со старых времен, хе-хе.

– Почему бы и не раздавить, – согласился я. – Очень даже можно раздавить.

– Я вам покажу! – Машины накрашенные коготки впились мне в шею. – Алкоголики! Только посмейте!

– Ладно тебе! – Я поднялся и обнял жену.

– Ну, молодые люди, оставляю вас наедине.

Потапыч поставил чашку на лавку и поковылял к калитке. Прежде чем уйти, остановился, оглянулся и заговорщицки подмигнул.

– Ванек, ты все же подумай насчет этого дела. – Он щелкнул себя по шее и, заметив гневный взгляд моей жены, шутливо поднял руки. – Все! Ухожу-ухожу.

Лешка с друзьями с самого утра убежал на озеро ловить рыбу, и мы с Машей были предоставлены самим себе. Работа подождет.

– Что ты делаешь? – наигранно возмутилась моя жена, когда я повел ее в дом.

– Там прохладно. – Я расстегнул застежку на ее спине. – Там хорошо. И вообще загорать вредно. Успеешь еще.

Я поцеловал жену в шею и вдруг вспомнил засохшую струйку крови в этом же месте, когда я увидел Машу в морге на опознании.

– Ты чего? – тихо спросила Маша. – Что случилось?

Я вернулся на лавку и опустил голову на руки.

– Что-то не так? – Маша села рядом. Погладила меня по голове.

– Все нормально. – Я через силу улыбнулся. – Все хорошо. Ты иди загорай. Я еще чуть-чуть посижу.

– Вперед! Быстрее!

Мой отряд – все оставшиеся в живых десять человек – шли по центральной улице. Мы собирались довести до тернии автоматическую тележку, несущую ядерный заряд, пройти сквозь туннель в космосе на планету мимиков и по возможности уничтожить их командный центр.

Вдоль дороги стояли одноэтажные дома с проломленными стенами и выбитыми окнами. В одном, с уцелевшим деревянным петушком над дверью, жила старая Клавдия, у которой я в детстве таскал яблоки.

Из дверного проема вырвался мимик – клубок лап и щупалец. Я упал на колено, вскинул автомат. Разрывные пули прошили тело чужака, вырывая ошметки мяса. Оторванное щупальце отлетело на середину улицы. Оно извивалось, словно огромная змея, оставляя на земле чернильные кляксы. Деревянный петушок над входом пошатался на перебитой ноге, а потом упал в кучу трепещущей плоти.

– Справа! Берегись, капитан!

Рядом стрелял Чижик, самый молодой из «коршунов».

Мимики лезли со всех сторон. Я выпустил почти весь рожок в раскрытую пасть мимика, полную острых зубов. Пули разорвались у него внутри, и меня забрызгало черной кровью. Двух одинаковых мимиков не существует. Разумны ли они? Я не знаю. Никто не знает. Может быть, они копируют не только наши страхи, но и мысли и переживания? Полная мимикрия? Определенно у них где-то должен быть главный. Тот, кто управляет их действиями.

Калитка открылась, во двор вбежал Лешка.

– Папа! Пойдем со мной на рыбалку! Пожалуйста! Олег и Колька ушли! А там самый клев! У меня вот такой карась сорвался!

– Клев, значит? – Я с сомнением посмотрел на полуденное солнце. Работать не хотелось. – Ладно, пойдем.

И мы пошли, оставив Машу загорать в шезлонге.

На улице было по-прежнему пусто. В соседнем доме жила глухая баба Клава, вечно сварливая и всем недовольная старушка, у которой мы покупали молоко. Еще дальше снимала дом молодая семья – Павел и Оля. Маша жаловалась, что порой по ночам они слишком шумные. Перед Лешкой неудобно, если он проснется. Но сама Машка от далеких вздохов и вскриков уснуть не могла, да и мне не позволяла.

В самом начале улочки в доме с провалившейся крышей обитал Потапыч. Я снова вспомнил его бегущим по дороге. На стенах пустых домов с выбитыми стеклами виднелись следы от когтей и пятна засохшей крови.

– Папа, – прижался ко мне сын. – Они больше не придут?

– Не придут, – успокоил я его.

– Может, не пойдем на рыбалку? Пойдем лучше в парк.

– Пойдем в парк, – согласился я.

Удочки мы решили домой не возвращать. Парк аттракционов построил в нашем маленьком городке местный олигарх и депутат Онуфриев. Возле входа стоял киоск, где обычно по вечерам и выходным шла бойкая торговля сладостями. Сейчас киоск был опрокинут, его жестяной бок погнут, будто по нему потоптался кто-то тяжелый.

Над парком возвышалось наклонившееся, словно Пизанская башня, колесо обозрения. Карусели давно не работали. Жестяные самолетики поскрипывали на поржавевших цепях. Деревянная лошадь, на которой любил кататься мой сын, когда был совсем маленьким, стояла обезглавленной, но Лешка все равно забрался на нее, отчего стал похож на кентавра.

– Папа! Давай уедем отсюда!

– Потом, сынок. Когда-нибудь потом.

– Хочу на крутилку.

Лешка спрыгнул с лошади и устроился на маленькой карусели. Я раскрутил ее, и она принялась вращаться, противно скрипя. Я почувствовал необъяснимую тревогу. Словно совсем скоро должно случиться что-то скверное, готовое разрушить мой привычный уклад жизни.

– Сынок, пора идти домой.

– Но мы только пришли!

– Пойдем, пожалуйста, – нахмурился я.

Тревога не проходила.

– Ну ладно. – Лешка спрыгнул с карусели, но едва мы вышли на улицу, как он вскрикнул:

– Ой! Мы удочки забыли!

И рванулся было обратно, но я схватил его за руку.

– Стой!

– Почему?!

Вдали, в самом начале улицы, по направлению к нам медленно шел человек.

– Домой, быстро! – скомандовал я сыну. – Бери маму и спрячьтесь в погребе. Без разговоров!

Лешка умчался, а я отправился навстречу незнакомцу, одетому в военную форму. Скрываться бесполезно. Рано или поздно меня все равно найдут. Еще издалека походка человека показалась мне знакомой – он шел, будто подпрыгивая на каждом шагу. Когда я приблизился, то узнал знакомые черты лица и смог разглядеть нашивку на его плече в виде раскрывшего крылья коршуна. Это был Володька Чиж, который теперь настороженно наблюдал за мной, сжимая автомат.

– Здравствуй, Чижик, – сказал я, останавливаясь в нескольких шагах от него.

– К-капитан? – неуверенно спросил Чиж, а потом на его лице появилась улыбка, сначала робкая, но уже через секунду она расплылась едва ли не до ушей. – Эван! Я знал, что вы живы!

Он рванулся навстречу, и мы обнялись, похлопывая друг друга по спине.

– Ты один? – спросил я, осматривая пустую улицу.

– Да, послали проверить, что и как. Я должен вернуться через час. Уж больно тихо в этом городке, непривычно. Что-то здесь не так.

– Все так, Чижик. Я тебе покажу, пойдем ко мне. – Я схватил его за локоть и потащил по улице. – Кто из наших остался?

Чиж сначала помедлил, а потом ответил:

– Почти никого. Я да Игорь Валетов. Помните его?

– Помню, – сказал я.

Автоматные очереди слились в непрекращающееся стаккато. Позади хрипел Игорь Валетов по прозвищу Бык. Я обернулся и увидел, что суставчатая лапа мимика прошла сквозь его тело, и теперь Бык висел над землей, словно жук на булавке. Я выпустил длинную очередь, которая прошила тело мимика, и оба – Бык и пришелец – упали на землю. Земля у автоматической тележки была завалена мертвецами. Из отряда остались только я и Чижик. Мой автомат захлебнулся, я лихорадочно пытался вставить новый магазин, но он вывалился из рук. На него закапала кровь из раны в моем плече.

Чиж стрелял экономно, короткими очередями, как на учениях. По земле ползли тени окруживших нас мимиков.

– Капитан, я не понимаю, что здесь происходит? – тихо спросил Чиж. – Почему в городе люди? Куда пропали мимики?

Мы подошли к моему дому. У входа нас встретила встревоженная Маша. Лешка испуганно прижимался к ее руке.

– Я же сказал вам сидеть дома! – вспылил я. – Почему не послушались? Хорошо, что пришел друг.

– Здравствуйте, – неуверенно кивнул Чижик.

Маша улыбнулась.

– Я сейчас мигом на стол накрою.

И убежала в дом.

– Иди к маме, – сказал я Лешке. – Мне с дядей надо поговорить.

Сын неохотно ушел, а я повернулся к Чижу:

– Вы пришли за ядерным зарядом? Хотите взорвать тернию или проникнуть на планету врага? – спросил я у него.

– Да, закончить то, что мы вместе когда-то начали.

– Я отвез тележку к тернии, подальше отсюда. Может быть, хотел взорвать. Не знаю. Там она и стоит до сих пор. Помню, как вы шептались за моей спиной, что я веду вас на смерть. Слышал, как ты возмущался, но парни были правы – я искал смерти с того времени, как погибла моя семья. Но я не хотел, чтобы вместе со мной погибли вы. Я никогда излишне не рисковал, но в тот бой потерял всех. А теперь вокруг меня мимики.

– Не понял, – сказал Чиж.

– Моя жена, Лешка, старушка по соседству, молодая пара, в которой еще бурлит страсть, – это всё мимики! Людей в этом городе не осталось.

На пороге появилась Маша.

– Прошу к столу.

Чиж попятился, поднимая автомат. Я бросился на него, выбил оружие из рук и прижал за шею к земле.

– Машка, иди в дом!

– Но…

– Быстрее!

Чиж дернулся, я надавил сильнее, склонился к его уху и зашептал:

– Помнишь, я говорил когда-то, что мимики копируют не только наши страхи. Они пытаются скопировать наши мысли. И если в тебе нет страха, они не порождают кошмары. Я перестал их бояться, перестал беспокоиться о чем-либо, и больше не вижу в них врагов. А других людей в городе нет. Теперь мимики вокруг меня могут лишь изображать людей, живущих в моей памяти.

Чиж перестал вырываться. Я ослабил хватку, и он перевернулся на спину, глядя на меня.

– Это всё пришельцы… И они знают, кто они такие?

– Я до сих пор не понимаю, разумны ли они. Может быть, только слепо копируют наши желания, поступают так, как мы хотим, чтобы они поступали. Или, возможно, на них действует так лишь мое сознание. Если судьба подарит тебе дни счастья, пусть даже обманчивого, сможешь отказаться?

Чижик поднялся и сел на землю рядом со мной.

– Но теперь я думаю, что представляю для них угрозу, – продолжил я. – Мимики становятся полными копиями людей из моих воспоминаний. Скорее всего, они забывают, кто они на самом деле.

– Почему вы так решили?

– Либо забывают, либо очень хорошо притворяются, но это вряд ли. Почему решил? Потому что ты тоже мимик. Настоящий Володька Чиж умер на моих глазах в тот бой.

Я пытался непослушными пальцами вставить магазин, только теперь понимая, что ранен. Где и когда меня зацепило? Чиж с пробитой грудью бился на земле, как раненая птица, его пальцы загребали песок, оставляя кровавые разводы. Магазин снова выскользнул из моих пальцев и упал на дорогу. Все бесполезно и бессмысленно. Жить или умереть больше не имело никакого значения, собственная смерть меня не пугала. У самураев с их буси-до было подобное состояние «не ума», когда они совершали действия рефлекторно, без страха и сожаления убивая противника. А я также без страха и сожаления больше не хотел сражаться.

Тень закрыла от меня свет. Я ожидал смерти, но вместо этого на мое плечо опустилась рука стоящей рядом Маши.

– Я мертв? – удивился Чижик. – Не может быть. – Он побледнел, на его лице то появлялась, то пропадала улыбка. – Ерунда какая-то.

– Да, Чиж, ты мертв. Ты существуешь только благодаря моим воспоминаниям. Если я уйду, вы потеряете свой облик, но я не хочу уходить. И я не виноват в твой смерти.

– Нас всего четверо из нового отряда, – тихо произнес Чиж. – Вы хотите сказать, что все мы мимики? Меня послали выследить вас и устранить, как дезертира. Говорят, что это вы тогда завели отряд в ловушку. Знаю, что это не так. Но все очень странно. Я не ощущаю себя чужим. Слушайте! А может быть, пришелец вы и это вы меня обманываете?

Я взял его автомат, проверил затвор. Плечо кольнуло давно забытой болью.

– А ведь меня точно боятся, – сказал я скорее для самого себя, чем для Чижа. – Определенно боятся, иначе не отправили бы вас меня убить.

Чиж попытался отобрать автомат, но я не отдал и продолжил:

– Они готовы взорвать часть себя, чтобы устранить меня. Они не могут убить меня сами, превращаются в ожившие воспоминания и не знают, как взорвать ядерный заряд, чтобы уничтожить меня вместе с городом. Поэтому они направили сюда вас – мимиков, превратившихся в солдат из моих воспоминаний, пусть даже тех, что считают себя людьми.

Чижик внезапно кинулся ко мне, толкнул, сбивая на землю. Его голова взорвалась фонтаном крови, а потом раздался хлопок далекого выстрела. Я перекатился, высматривая противников. Сквозь открытую калитку заметил трех врагов. Один скрывался в доме молодоженов – именно он стрелял из открытого окна. Двое других приближались по улице, перебегая от укрытия к укрытию.

Чижик шевелился на земле грудой сплетенных лап и щупалец, которые вырастали из его мертвого тела. На порог выбежала Маша и замерла, неотрывно глядя на появляющегося мимика.

– Назад! – махнул я рукой, приподнимаясь. – В дом, быстро!

Главное, увести врагов дальше от моей семьи. Сжимая автомат, я выскочил на улицу и укрылся в соседнем доме. Часть забора с треском рухнула, сквозь образовавшийся проем выбрался истекающий черной кровью мимик. Он полз по направлению ко мне, его щупальца бессильно шевелились, не в состоянии оторваться от земли. Я поднял автомат и сквозь выбитое окно прицелился в чудовище. Затем опустил оружие, зажмурился, представляя заросшие травой могилы. Я не хочу убивать. Не хочу больше смертей, ни человеческих, ни чужих.

Пули стучали по стене, на меня сыпалась штукатурка. Надо было бежать, уводить врагов дальше за собой, но я не мог сдвинуться с места.

Мимик подполз к стене, ухватился щупальцами за оконный проем и приподнялся. В этот момент в него попала разрывная пуля. Мимик по-щенячьи взвизгнул и затих. Я высунул автомат в окно и выпустил очередь куда-то в воздух в сторону врагов.

В это время на улице появился, пошатываясь, Потапыч с пустой бутылкой в руке. Он прокричал что-то нечленораздельное, замахнулся и бросил бутылку в сторону солдат. Прежде чем она упала на землю, один из «коршунов» вскинул автомат и выстелил. Я видел, как пуля попала Потапычу в плечо. Потапыч заорал и повалился на землю. Его кровь, сначала красная, через несколько мгновений окрасилась в черный цвет. Потапыч оброс шипами и щупальцами, вскочил на четыре лапы и бросился на врагов.

Наверное, у мимиков есть защитный механизм, включающийся в минуты опасности, и существо, бывшее Потапычем, вновь осознало себя. Выстрелы и рев, глухие удары и свист, который издают в воздухе бичи-щупальца, слились воедино, а потом наступила тишина. Больше было не разобрать, кто из мертвых мимиков был ранее Потапычем, кто – «коршунами». Их мертвые тела переплетались в тошнотворном сочетании лап, зубов и щупалец. Один из мимиков пытался уползти, но затих, сумев преодолеть лишь несколько метров.

Автомат выпал из моих рук. От шума его падения я пришел в себя, вновь подобрал оружие и вернулся домой. Выбежавшая навстречу Маша бросилась мне на шею.

– Милый, ты живой! Лешка в подвале! Он рвался тебе на помощь, но я его заперла. Главное, что ты живой!

Я смотрел в ее глаза и видел в них далекие разноцветные блики тернии.

– Прости, дорогая, я сейчас… Мне надо уйти.

Маша вцепилась мне в плечи.

– Не уходи!

– Я скоро вернусь. Прости. – Я мягко отстранил Машу, и она вдруг обмякла, опустилась на лавку и заплакала.

– Ты идешь к тем могилам?

Я замер.

– Откуда ты про них знаешь? Ты следила за мной?

– Жена должна знать, где пропадает ее муж. Или я не твоя жена? Почему на крестах наши с Лешкой имена?

– Извини, мне трудно сказать тебе правду.

Я вышел на улицу. За городом, когда впереди показалась березовая роща, я остановился. Затем резко свернул к тернии, опасаясь, что передумаю и изменю свое решение. Показалось, что город за моей спиной складывается, как карточный домик, исчезают дома, рассыпается дождем из ржавой пыли колесо обозрения, и ветер уносит прах прочь. Но это была только иллюзия.

Когда я отошел достаточно далеко, из города послышался рев мимика. Однажды, когда я отвозил тележку с ядерным зарядом к тернии, то уже переступал ту невидимую черту, после которой мимики в городе переставали меня чувствовать. Но я вернулся, и они вновь приняли облики близких мне людей. Больше попыток уйти я не предпринимал.

Впереди была терния. Охраняющие ее мимики с моим приближением становились людьми. Они все были другими «я», теми, которыми я был когда-то, которыми мог быть и которыми не стану никогда. Двойники шли рядом со мной, сопровождая к ядерному заряду. Улыбался бегущий вприпрыжку мальчишка, так похожий на Лешку. Молодой мужчина с самоуверенным взглядом осторожно переставлял ноги, чтобы не запачкать отутюженные брюки. Седой нахмурившийся старик порывался мне что-то сказать, но останавливался на полуслове, задумчиво рисуя тростью узоры на земле.

На тележке рос одуванчик. Их было много вокруг – желтых клякс на зеленой траве. Но тот, который вцепился в ядерный заряд, уже покрылся белым пухом, спеша породить новую жизнь. Я дунул, ветер подхватил белые парашютики и унес прочь. Оставалось сорвать предохранитель и ввести код, но я не стану этого делать.

– Я это не сделаю, – сказал я мальчишке, и тот, рассмеявшись, умчался прочь.

– Они ведь меня недаром боятся, – кивнул я мужчине-щеголю, и он опустил взгляд, не выдержав моего.

– Потому что ты можешь их изменять, – ответил старик. Или это произнес я сам? – Потому что это они хотели взорвать бомбу, а ты этого не сделаешь. Ты уйдешь в их мир и будешь его менять, пока не найдешь главного. Того, кто всем управляет. И не думаю, что он сможет устоять. Ведь он боится тебя.

– Ты прав, – сказал я сам себе.

А потом пошел в глубь тернии, туда, где был портал в иной мир.