Эллиот Кейт Пылающий камень

ПРОЛОГ

Ему удалось забраться довольно далеко, и его все еще не поймали, но он отлично знал, что хозяин по-прежнему идет по следу и отстает совсем немного. Пробираясь к реке сквозь мокрый кустарник, беглец содрогнулся от озноба — теперь на нем сухой нитки не было. Накануне он сумел ускользнуть от преследователей, бросившись в реку и проплыв по ней несколько миль. Но их это не остановит. Князь Булкезу никогда не позволит рабу сбежать и тем самым публично унизить его.

Беглец немного отдышался и сквозь шум в ушах услышал журчание воды и шелест листьев. На другом берегу в ветвях деревьев показалась пара упитанных дроздов. Господи, как же он проголодался! Кажется, попадись ему эти птички, съел бы их и сырыми.

Дрозды, словно угадав его мысли, испуганно упорхнули. Он зачерпнул ладонью воды и напился, потом принялся плескать холодную воду горстями себе в лицо, пока кожа не заледенела. Земля под ногами была покрыта опавшими прелыми листьями. Он привычным движением перевернул верхний слой, вытащил полную горсть и отправил в рот. У листьев был отвратительный вкус, но он уже научился глотать их не разжевывая.

Беглец закашлялся, его чуть не стошнило. Ну и гадость! Но что ему еще остается? Куманы не оставили ему иного выбора, кроме как бежать. Они издевались над его верой, его словами, когда он пытался рассказать им о своей родине. В конце концов они лишили его свободы. Предметом насмешек было все: его единственная книга, одежда, гладко выбритый подбородок, его почитание Господа и Владычицы, попытки доказать равенство мужчин и женщин. В результате с ним стали обращаться как с женщинами-рабынями. До сих пор при воспоминании о тех унижениях его передергивало от отвращения. С ним обращались все хуже и хуже, издевались все изощреннее. Куманы решили превратить его в женщину — самая худшая участь, которую они только могли себе вообразить. О Господи! Для него женщина не была низшим существом, но их отношение причиняло невероятную боль, такую, что он мечтал о смерти.

Но теперь все позади. Он успел бежать прежде, чем у него вырвали язык за слова, которые раздражали их больше всего.

Река медленно и лениво текла меж берегов. Сверху донесся пронзительный крик сокола. Беглец почувствовал, что уже достаточно отдохнул. Он выбрался из кустов, перешел реку вброд и помчался дальше. Конечно, долгий путь подточил его силы, но там, на западе, лежала земля, откуда он пришел много лет назад. Тогда он был гордым и свободным, но потерял и то и другое за эти бесконечные годы. Он даже не помнил точно, сколько лет прошло — пять, семь или девять. Теперь он хотел или вернуться, или умереть. Потому что быть рабом он больше не может.

Наступила ночь. Восковой круг луны освещал землю, этого света было достаточно, чтобы видеть дорогу. Беглец темной тенью скользил по равнине. Он направлялся на запад, ориентируясь по Полярной звезде.

Его внимание привлек огненный всполох. Он тихо выругался — неужели его выследили и теперь только и ждут, когда жертва сама попадет в приготовленную западню, как муха в паутину? Но нет, такое не в правилах Булкезу. Он предпочитает честно встретиться с врагом лицом к лицу, если, конечно, можно назвать честным поединок с безоружным и бессильным рабом. Одно ясно: обнаружив беглеца, князь помчался бы напролом, как бык на красную тряпку, не раздумывая и не прячась, благо сил у него в избытке.

Нет, это кто-то другой. Или что-то другое.

Он начал осторожно подкрадываться к тому месту, где заметил огонь. Залитые лунным светом, перед ним возникли огромные каменные столбы. Казалось, на равнине порезвился какой-то великан, который аккуратно поставил камни в круг, а потом ушел, забыв о таком пустяке. Народ беглеца называл такие сооружения каменными коронами, и сейчас пламя полыхало в середине этого венца. Куманы никак не могли устроить там лагерь — они слишком подозрительно относились к подобным местам, считая их заколдованными.

Он подполз ближе, передвигаясь на четвереньках, и острая трава резала ему руки. Луна побледнела, зато на востоке в первых лучах зари стала видна линия горизонта. Пламя внутри каменного круга взметнулось выше, и яркий свет заставил беглеца зажмуриться. Он добрался до ближайшего зубца каменной короны и замер, слившись с ним в единое целое.

Огонь оказался совсем не похож на обычные лагерные костры.

В центре кольца стоял еще один камень. По сравнению с теми, что водили хоровод вокруг него, он казался небольшим, но тем не менее немного выше человеческого роста. И этот камень горел.

Камни не могут гореть.

Беглец непроизвольно дотронулся до деревянного оберега, который он до сих пор носил на груди не снимая. Если бы он мог, он обязательно прочел бы молитву, но куманы отняли у него веру, так же как и многое другое.

Возле горящего камня стояла женщина. У нее был вид человека, который ест досыта и полон сил. Цвет ее волос больше всего походил на языки пламени, которые по-прежнему танцевали в воздухе, а кожа имела золотисто-бронзовый оттенок. На шее у нее висели ожерелья, поблескивающие в мерцающем свете огня.

Ведьминого огня.

Женщина покачивалась из стороны в сторону и что-то напевала низким голосом. Камень сиял так ярко, что на глазах у беглеца выступили слезы, но он не мог отвести взгляда от происходящего. Прямо сквозь камень, как через ворота, он видел другую страну, слышал странные звуки, доносившиеся словно сквозь вату. Видел он тоже как сквозь туман — как будто камень открывал вход в страну духов, о которой рассказывала ему старая бабушка. Там шелестели травы, мелькали птичьи крылья, лежали на песке белые ракушки.

Потом видение пропало, словно на камень набросили покров.

А затем вдруг и камень, и пламя исчезли, будто их никогда и не было.

Теперь в круге камней теплился маленький костерок, и женщина подбрасывала в него сухие ветки. Как только огонь разгорелся, женщина прищелкнула языком, встала и повернулась. Лицом к нему.

О Боже! Из всей одежды на ней были лишь кожаные сандалии, ремешки которых плотно обтягивали ее лодыжки, и юбка из светлой кожи, небрежно обрезанная чуть ниже коленей. Больше ее наготу не прикрывало ничего, если, конечно, не считать за одежду многочисленные ожерелья. Золотые украшения и простые бусы спускались с ее шеи так плотно, что закрывали грудь. Наверняка ведьма.

На обычных женщин она совсем не походила. В правой руке ее покоилось копье с наконечником из обсидиана.

— Подойди, — произнесла она на вендийском.

Он так давно не слышал родного языка, что в первый момент даже не понял, что именно она сказала.

— Подойди, — повторила она. — Ты понимаешь, что я говорю?

Колени у него задрожали, он встал и медленно направился к ней, в любую секунду готовый рвануться прочь отсюда. Но она просто смотрела на него, не делая ни малейшей попытки пойти навстречу. По ее левой руке от плеча до локтя шла двойная красная полоса — словно грубая татуировка. На голове не было обычной для куманских женщин шляпы, не прикрывала она волосы и платком, как вендские женщины. Тонкая кожаная полоска, украшенная бусинами, удерживала волосы так, чтобы они не падали на лицо. За эту полоску было заткнуто перо, которое в свете костра переливалось всеми оттенками изумрудно-зеленого.

— Иди сюда, — снова повторила она на вендийском. — Кто ты?

— Человек, — хрипло отозвался он, с горечью подумав: имеет ли он право называть себя так?

— Ты из Вендара.

Он с ужасом осознал, насколько трудно ему теперь говорить на родном языке — он почти забыл его, живя у куманов.

— Меня зовут… — Он запнулся. Собака, червь, рабыня, кусок дерьма — именно так называли его куманы, и это были еще не самые унизительные клички. Но он сбежал от куманов. — Меня… Когда-то меня называли Захария, сын Эльсевы и Волюзиануса.

— А как тебя зовут сейчас?

Он прикрыл глаза:

— Мое имя не изменилось.

— Имена меняются, как меняется весь мир вокруг. На свете нет ничего постоянного, но, как я вижу, ты, человек, этого не понимаешь.

На востоке из-за горизонта выглянуло солнце, и он прикрыл глаза рукой:

— Кто ты?

Поднялся ветер. В следующее мгновение ему стало понятно, что это вовсе не ветер. Сердце сжалось, и к горлу подкатил ком. Захария хотел крикнуть, предупредить ее, но звуки умирали у него на губах. Она смотрела на него не мигая. Совершенно одна, вооруженная всего лишь копьем, то есть почти безоружная, а он… Он слишком хорошо знал, как куманы обращаются с женщинами, которые не принадлежат к их племени.

— Беги! — прохрипел он и бросился к камню, прижался к нему, стараясь стать невидимым. Возможно, его не заметят. Еще можно бежать, хотя нет, уже поздно. «Если ты слышал шум их крыльев, тебе не уйти», — передавали рабы из уст в уста. Подобно грифонам, которые незаметно подкрадываются к своей жертве в высокой траве, воины-куманы набрасывались внезапно, как гром среди ясного неба. И только этот звук — шелест крыльев — выдавал их присутствие.

Захария давно научился определять по звуку, сколько воинов сейчас поблизости. — Преследователей было не меньше дюжины, но и не больше двух десятков.

В воздухе нежно звенели крылья грифонов.

Захария всхлипнул от ужаса. Он слишком хорошо понимал, насколько слаб и беззащитен, и поэтому сейчас вел себя «как женщина», так когда-то презрительно бросил ему один из куманов. «Как трус, потерявший веру в себя» — сказал бы его собственный народ. Но он так устал от погони, и он действительно слаб. Если бы он был сильным, то вытерпел бы все пытки и умер, славя Господа и Владычицу, но он испугался и выбрал жизнь. Поэтому Господь покинул его.

Захария перевел взгляд на восток, увидел посветлевшее небо и ведьму. Она смотрела мимо него, не проявляя ни малейшего беспокойства. Захария так удивился этому, что выглянул из-за камня.

К ним приближались всадники. За спиной у каждого из них топорщились сложенные крылья, такие длинные, что их кончики чертили бороздки по земле рядом со следами подков куманских коней. Крылья слегка позванивали и трепетали при каждом движении. Когда-то Захария думал, что куманы и вправду крылаты, но теперь он знал, что крылья проволокой привязаны к специальным деревянным каркасам, которые крепятся к доспехам. Над кавалькадой развевался штандарт с эмблемой клана печанеков — когтистая лапа снежного барса. Племя куманов состояло из множества кланов, и у каждого был свой знак. А этот был знаком Захарии слишком хорошо.

Отряд возглавлял всадник, чье лицо было скрыто забралом шлема. Но Захария и так знал, кто это.

Булкезу.

Это имя звучало как похоронный звон.

Отряд из пятнадцати всадников приближался к каменному кольцу, они перевели коней на шаг, и тонкий звон крыльев стих. С безопасного расстояния они осмотрели каменную корону и разделились, чтобы обследовать ее по всей окружности, выясняя попутно возможности подхода к каменным порталам и силы защитников, если таковые имеются. Поначалу лошади упрямились, не желая идти вперед, — им не нравились огромные камни и еще не растаявшие внутри кольца ночные тени, — но вскоре, послушные воле хозяев, они подошли поближе.

Женщина с копьем в руке стояла между двумя каменными столбами. Ее силуэт четко выделялся на фоне светлеющего неба. Она просто стояла и ждала, не выказывая никакого страха. Всадники перекликнулись. Их голоса разнеслись в воздухе, но Захария не мог разобрать ни слова — звуки были так невнятны, словно он слышал их из-под воды.

Вот снова послышался тонкий перезвон перьев грифонов — куманы подняли коней в галоп и вскоре окружили каменную корону. В предутренней тишине раздавались лишь тонкий звон, стук копыт да скрип седел.

Захария ясно видел появившегося из-за камней Булкезу. Он был похож на глыбу железа — металлические доспехи, крылья и непроницаемое выражение лица… На шлеме у него был султан из двух перьев — белого и коричневого. Его конь мчался галопом к восточному порталу, прямо на стоящую между каменных столбов женщину. Копье опустилось, нацеливаясь ей в грудь.

Захария судорожно втянул в себя воздух, но не двинулся с места. Он ругал себя последними словами, но просто немог смело встать перед человеком, который, вне всякого сомнения, в следующую минуту будет издеваться над ним, потом изобьет и в конце концов прирежет.

Захария молча смотрел на женщину, которая спокойно ожидала приближения врага. Сначала ему было безразлично, кто выйдет победителем из этой схватки, потому что он не считал ведьму своим союзником. Но вскоре он осознал, что желает ей победы. Пусть она и ведьма, пусть и не похожа на человека.

Женщина выбросила руку вперед и щелкнула пальцами. Внешний мир тотчас исчез. Туман окутал равнину, только внутри короны камней все осталось как прежде — прохладный утренний воздух и костер посреди.

Туман поглотил все звуки — снаружи едва доносились стук копыт, перезвон перьев и далекие голоса.

Выкрикнув какое-то короткое слово на незнакомом гортанном наречии, женщина отпрыгнула в сторону. Из тумана появилась лошадь, ее очертания становились все отчетливее, еще мгновение, и она пересекла таинственную границу, отделившую внешний мир. Копыта зацокали по камням, и конь ворвался в круг. Булкезу пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о верхний камень портала.

В тумане, клубившемся за пределами кольца, угадывались силуэты других всадников, которые тщетно пытались найти проход. Глядя на них, Захария подумал о рыбках, которые плавают в пруду, но не могут пересечь поверхность воды. Куманы рыскали в туманной пелене, не в силах разорвать ее и войти в круг камней.

Булкезу же, оказавшись внутри, быстро огляделся, но женщина исчезла. Князь был явно поражен изменившимся миром, единственное, чего не коснулось колдовство, были крылья грифона.

— Собака! — выкрикнул он, увидев Захарию. — Гнусный червь! Ты не сбежишь от меня!

С этими словами он направил лошадь прямо на беглеца и выхватил меч. Захария отпрянул. Щель между камнями, которая служила ему убежищем, теперь превратилась в ловушку. Бежать было некуда.

Но не успела лошадь сделать и трех шагов, как земля у нее под копытами задрожала, а огромные камни стали ворочаться, словно живые. Казалось, они не хотят более оставаться на своих местах, хотя Захария чувствовал, что камни, к которым он прижимался спиной, прочны и неподвижны, как и прежде. Лошадь, испуганно заржав, упала на колени, и Булкезу, который был прирожденным всадником, выпал из седла. Камни снова зашатались, как будто какой-то великан встряхнул землю, и Захария испуганно обхватил голову руками — словно они могли защитить от каменных глыб.

Это было нечто большее, чем колдовство.

В центре круга снова появилась женщина. Она стояла совершенно спокойно, словно земля не тряслась под ее ногами. Бусы и золотые украшения на ее груди тихонько позванивали. Булкезу, который оказался у нее за спиной, тотчас вскочил на ноги и выставил перед собой меч. Захария хотел было крикнуть, чтобы предупредить ее, но смог только показать рукой на противника.

Женщина тотчас повернулась и, опередив соперника, нанесла ему тяжелый удар. Булкезу опрокинулся на спину, его шлем отлетел далеко в сторону. Из раны на голове потекла темная кровь, матово поблескивая на черных волосах. Земля продолжала трястись, но туман по-прежнему отделял круг камней от всего остального мира. Всадники все еще пытались найти портал и войти в круг.

Женщина подошла к Булкезу. Он перекатился на бок, вскочил на ноги и нанес ответный удар. Сверкнуло лезвие меча, и на землю посыпались бусы — настоящий град из нефрита, бирюзы и золота. Вся земля под ее ногами оказалась усыпана этим драгоценным ковром. Булкезу отскочил назад, держа меч наготове, и снова замахнулся. В глазах у него горел огонь, который куманы называли «священной яростью битвы», в этот момент лицо князя было исполнено завораживающей злой красоты, столь ценимой его сопле-менниками в мужчине. Он упивался боем и знал, что выйдет из него победителем, как из всех схваток, в которых ему доводилось участвовать.

На темно-золотой коже женщины появились уродливые красные порезы, из которых сразу же хлынула кровь. Красные дорожки зазмеились по ее телу, пачкая юбку.

Противники снова сошлись — получив рану, каждый из них стал осторожнее. Теперь оба знали друг о друге больше и понимали, что легкой победы ожидать не приходится. За спиной Булкезу трепетали крылья — только настоящий воин, одолевший в схватке грифона, имел право носить их. У ведьмы неведомого племени по бронзовой коже стекала кровь, но она смотрела на своего противника так спокойно, словно он был ей абсолютно безразличен. Казалось, даже у камня за спиной Захарии больше эмоций, чем у нее.

Булкезу прыгнул вперед, замахнувшись мечом, — еще немного, и ведьме наступит конец. Захария замер. Но женщина отвела удар копьем и, скользнув в сторону, ударила Булкезу под колени. Тот упал, но тотчас вскочил снова, меч по-прежнему блестел у него в руке. А ведьма отпрыгнула назад, оставив копье лежать на земле. Булкезу злобно осклабился и шагнул к ней, но в это мгновение копье шевельнулось само по себе. Как змея, оно обвилось вокруг ног кумана, он упал, сумев сгруппироваться, но его клинок вошел в землю почти на всю длину и застрял, словно там, на глубине, в него намертво вцепились когти какого-то неведомого зверя. И как Булкезу ни старался, ему не удавалось извлечь оружие из подземного плена.

Женщина подняла руки, теперь у нее на груди мерцала лишь одна драгоценная нитка. Снова затряслась земля, сильнее, чем прежде, камни словно пустились в пляс: большие раскачивались, те, что поменьше, подпрыгивали, как ярмарочные паяцы на натянутом полотнище. Захария не устоял на ногах и упал на колени. Булкезу кинжалом пытался перерезать опутавшее его ноги волшебное копье, но у него ничего не получалось. С каждым ударом копье становилось все больше похожим на хищную тропическую лиану — оно выпускало корни и обвивалось вокруг лодыжек все прочнее, пока наконец ноги Булкезу не оказались намертво привязаны к земле. А отростки тянулись к его рукам, пытаясь связать его еще крепче. Булкезу в ужасе метнул кинжал в женщину. Она стояла перед ним безоружная, с простертыми к небу руками, творя какое-то колдовство, и представляла собой отличную мишень. Единственное, что она сделала, — посмотрела на своего врага.

Кинжал как будто полетел медленнее, а потом и вовсе застыл в воздухе, словно муха, попавшая в смолу.

Невозможно. Захария медленно поднялся на ноги, опираясь на камень. Кто же она?

— Будь ты проклята, ведьма, чего ты хочешь? — взревел Булкезу.

Она не ответила, казалось, она вообще не слышала его и не понимала, о чем он говорит. Вне круга камней в густом тумане по-прежнему метались всадники.

Булкезу вырывался, пытаясь освободиться от лианы, которая связала его по рукам и ногам. Его меч исчез, земля поглотила его. Булкезу бесновался — подумать только, мало того, что его повергла на землю слабая женщина, так из всего оружия у нее при себе было лишь дикарское копье и ничего больше! Сила ненависти Булкезу могла сравниться лишь в силой восхищения, которое испытывал Захария.

Бывший раб понял, для чего он выжил, — чтобы увидеть поражение Булкезу.

— Колдовство сильнее любого оружия, — произнес Захария на языке куманов. — Что проку в том, что ты могучий воин, а она всего лишь слабая женщина? Не важно, что ты сумел убить грифона и твое племя славит тебя за это. Ты можешь лучше всех сражаться и убивать, но она вооружена куда большим, чем простая сила. Ее колдовство связало тебя по рукам и ногам. Самое большее, на что ты способен, — это убить ее, но ты никогда не сумеешь подчинить ее своей воле, как это только что сделала она. И правда заключается в том, что ты вообще не можешь ее убить.

— Собака лает, но никому до нее нет дела, — рявкнул Булкезу, не глядя на Захарию, он не отрывал глаз от ведьмы. — А ты — всего лишь женщина, и сегодня ты нажила смертельного врага!

Но она только улыбнулась, похоже, ее лишь насмешили слова воина. Для нее он не представлял никакой угрозы. В эту минуту Захария почувствовал, что готов идти за ней куда угодно. Эта женщина была храброй, и с ней были ее боги. Что за важность, что его не считали мужчиной? Разве сам блаженный Дайсан не говорил, что все в мире равны и нет никого, кто бы мог сказать, что он лучше других? Эта женщина могла все, а он, Захария, ничего.

— Прошу тебя, — хрипло произнес он на вендийском. — Позволь служить тебе, чтобы и я мог обрести силу.

Она взглянула на него, отвернулась и, свистом подозвав к себе лошадь, взяла ее под уздцы. Возле костра лежали колчан со стрелами и лук, женщина подняла их и неспешно направилась к исходящему бессильной злобой Булкезу. Она выдернула перо грифона из крыльев, застывших над его головой под нелепым углом. Из пальцев тотчас же потекла кровь, но она лишь слизнула алые капли и принялась бормотать незнакомые слова, похожие на заклинание или молитву.

— Нет, прошу тебя, позволь мне сделать это. — Захария выступил вперед, а Булкезу разразился громкими проклятиями. — Позволь мне. Он унижал меня, и сейчас я могу вернуть ему долг сторицей.

Она отступила на шаг и, сощурившись, посмотрела на него. Захария еще ни разу в жизни не видел таких зеленых глаз — зеленых, как листья весной, зеленых, как драгоценный нефрит. Осмотрев его с головы до пят, она приняла решение. Не успел он и глазом моргнуть, как она оказалась возле него и проколола ему мочку левого уха своим обсидиановым ножом. Он вскрикнул — скорее от удивления, чем от боли, а она слизнула капельку крови с его кожи, вручила ему нож, а потом повернулась к нему спиной, как будто всецело ему доверяла.

— Бей! — выкрикнул Булкезу, сочтя это за невероятную удачу. — Ты получишь почетное место среди моих рабов!

— У рабов нет почетных мест. И ты больше мне не хозяин!

— Ты что, не понимаешь, кто она? Она из Ашиой — золотого племени, из тех, что исчезли, не оставив и следа.

Захария почувствовал, как по коже побежали мурашки, теперь все становилось на свои места и обретало смысл. Она пришла из мира духов. Эта женщина — из народа Аои, Исчезнувших.

Булкезу фыркнул, он все еще дергался, пытаясь освободиться из прочных силков. Ведь грифона мог убить только тот человек, который никогда не сдавался на милость победителя и продолжал драться, даже когда всем становилось ясно, что победить невозможно.

— Я ей страшно отомщу. Мои воины убьют ее и швырнут тебя мне под ноги, чтобы я смог раздавить тебя, как червя.

Захария рассмеялся, его страх растаял без следа, теперь он видел перед собой лишь поверженного врага, который так долго унижал его.

— Сначала ты пытаешься взять лестью, а потом угрожаешь, Булкезу. Но жизнь, которую ты грозишь отнять у меня, ничто по сравнению с тем, что я могу отнять у тебя. Потому что боги всех наделяют плотью, и все понимают, что рано или поздно им придется расстаться с нею, но если я нанесу удар по твоей чести, никакая доблесть и отвага тебя не спасут. Подумать только, Булкезу, самый сильный и могучий воин из клана печанеков, убит рабом, собакой, которого все называли не иначе как дерьмом!

— Я прокляну тебя! Ты навсегда останешься рабом, жалким червем под ногой воина! И однажды я убью тебя! Клянусь костями Таркана!

Захария потянулся к крыльям грифона, вздымавшимся над головой Булкезу. Он тотчас изрезал в кровь пальцы и ладони. Кровь стекала по рукам и капала на землю, а он упорно стаскивал с Булкезу крылья — символ его особого положения в клане.

Наконец крылья были сорваны, и Захария, обращаясь к женщине, крикнул:

— А теперь убей его!

— Его кровь ослабит меня, — спокойно ответила та, и по ее тону он понял, что спорить бесполезно. — И ты тоже его не тронешь, — добавила ведьма. — Если хочешь мне служить, выполняй то, что я прикажу, а не то, что тебе хочется.

Она взяла Захарию за руку и слизнула кровь с его ладоней, потом показала ему, чтобы он собрал осыпавшиеся в крыльев перья в колчан. Сама она достала несколько стрел, прикрепила к ним перья и взвесила каждую на ладони, проверяя баланс. Когда наконец результат ее удовлетворил, женщина подошла к восточному порталу, прицелилась и выпустила несколько стрел во всадников, окруживших святилище. Прежде чем те поняли, что происходит, женщина пристрелила четверых. Куманам пришлось отступить. Лишь удалившись на безопасное расстояние, они стали рассматривать стрелы, поразившие их товарищей. Захария видел, как, обнаружив оперение из стрел грифона, они принялись размахивать руками, а затем один из них поскакал прочь.

— Все воины моего племени скоро придут сюда, — объявил Булкезу. Он уже сообразил, что женщина не понимает его слов, но все равно не мог удержаться. В его голосе не было злости, а слышалась лишь уверенность человека, который выиграл множество сражений и победит еще в одном. — Тогда даже мои крылья тебе не помогут.

— Тебе они тоже не помогут! — воскликнул Захария.

— Я убью другого грифона. А ты, трус, станешь кормом для червей — пусть пируют на здоровье.

— Нет, — прошептал Захария, в глубине души понимая, что это правда. Когда-то он был человеком, мужчиной, был верен своим клятвам, но нарушил их, и тогда Господь отвернулся от него.

Булкезу взглянул на женщину. Он оставался пришпиленным к земле, но мог приподнять голову и плечи.

— Я подниму армию и пойду войной. Я выжгу все деревни на своем пути и успокоюсь, только когда отрежу тебе голову и подниму за волосы, окропив землю кровью.

Захария содрогнулся. Но он уже зашел слишком далеко, чтобы теперь уступить страху. Как ни удивительно, сейчас он снова был свободным человеком. Он решил служить этой женщине по своей воле. Возможно, он и в самом деле всего лишь жалкий червь, но все меняется. Она сама так сказала.

— Подойди, человек, которого когда-то звали Захария-сын-Эльсевы-и-Волюзиануса.

Женщина из племени Аои привязала две сплетенные из тростника корзины к копью Булкезу, после чего приторочила копье к седлу так, чтобы ни одна корзина не перевешивала другую. Потом зачерпнула горсть земли и перебросила через костер, свистнула, и за стенами святилища тут же поднялся ветер, разрывая туман в клочья. Куманы отступили еще дальше — никому не хотелось оказаться заколдованным.

Булкезу лежал на земле. Порыв ветра подхватил последнее перо грифона и унес с собой. Женщина осматривала свою поклажу, не обращая на воина ни малейшего внимания, а он проверял, удастся ли ему дотянуться до своих крыльев и выдернуть оставшиеся там перья, чтобы перерезать путы.

— Я отомщу! Ты еще пожалеешь!

Она даже не взглянула в его сторону, словно не слыша. Женщина повернулась к восточному порталу — там туман сгустился и укрыл землю таким плотным покрывалом, что они с Захарией вполне могли бы бежать. Всадники, каким бы острым зрением и слухом они ни обладали, ни за что бы не заметили их. Но далеко ли они смогут уйти, прежде чем куманы настигнут их?

Женщина посмотрела на Захарию и слегка улыбнулась, словно читала его мысли, как открытую книгу. Она осторожно вытерла руки о юбку, затем хлопнула в ладоши и произнесла какие-то слова. Костер вспыхнул так сильно, что Захария отпрянул. Только сейчас он понял, что женщина народа Аои уйдет из этого святилища не той дорогой, по которой привыкли ходить люди.

Аои смотрела на него не мигая, словно испытывая его храбрость. Булкезу молчал. Захария снял с седла дорожный мешок и вытащил из него длинную кожаную тунику, которую обычно носили куманы, когда на них не было доспехов. Он протянул одежду женщине, предлагая ей прикрыть наготу, потому что теперь на ней не осталось ничего, кроме подтеков подсыхающей крови.

Камень, стоящий в центре круга, беззвучно вспыхнул. Подул ветер.

Булкезу приподнялся на локтях и завыл. Шаманы говорили, что так кричат грифоны. Захарии однажды уже доводилось слышать такой крик: тогда клан печанеков добрался до границы земель, которую решаются пересекать лишь герои и шаманы — простым смертным остается лишь ждать, какие вести принесут ушедшие туда. Господи! Он никогда не забудет этого крика!

Но сейчас он не мог позволить себе страх.

Аои шагнула вперед. Захария последовал за ней, ведя лошадь в поводу.

Жар костра опалил его лицо, но прежде чем он успел сморгнуть выступившие слезы, они прошли через врата. Крик Булкезу, свист ветра, белый туман — все исчезло, словно невидимое лезвие отсекло звуки и картины этого мира.

Загрузка...