Пятый тотем

Глава I. Бегство

По правде сказать, раньше я никогда не думал, что этот день настанет так скоро. Мы стояли на дороге и просто молчали. А что еще можно сказать в таких ситуациях? Порт Чугунной сопки[1] готовил к отплытию сразу два торговых барка, и по переброшенным на берег стропам торопливо несли, катили и тащили разномастные товары. У рунианцев[2] не принято долго прощаться, как и грустить. Но когда твоего друга забирает не смерть в бою, а его собственное решение… Что ж, смею предположить, это может быть расценено как предательство, хоть наш род и никогда не слыл домоседами.

– Так ты, это, не передумал?

Коротко стриженный парень, с весьма бандитским, вызывающим, наглым взглядом, переминался с ноги на ногу и вопросительно таращился на меня, набычившись так, словно пытался напугать. Я слишком хорошо знал его, чтобы он смог меня обмануть. За этой напускной грубостью скрывалось доброе сердце, которое так и не приняло того факта, что его лучший друг оставляет родную землю.

– Ты же знаешь, что он должен уйти. Шаман либо уважаемый целитель и опора всей деревне и клану, либо ни на что доброе не годная бестолочь, готовая душу продать, лишь бы швыряться факелами по жабам.

Чего-то подобного я ждал от нее, правда, в конце тирады ожидалась оплеуха или, в крайнем случае, плевок под ноги. Я смотрел на эту парочку и размышлял, сговорились ли они уже пожениться. Свелко и Номи. Мы были много лет вместе. Они, пожалуй, мои самые близкие друзья, но всему когда-то приходит конец. Их место здесь, оберегать наш дом, взращивать новые вершины, валить лес, вгрызаться в камень, жить. Что до меня, стихийные духи определили мою судьбу, и я давно чувствовал, что задыхаюсь в привычном, хоть и родном мире.

Я упрямо посмотрел в глаза другу, но вышло как-то виновато. Ком подкатил к горлу, что я даже не смог ответить, лишь отрицательно покачал головой.

– Ну как знаешь, – буркнул он немного резче, чем сам того хотел. – Сгинешь, и закопать будет некому!

– Хватит брюзжать, Свелко. Ты даже меня не мог уговорить два года, чего уж говорить о нем!

И без того рыжий Свелко стал буквально пунцовым. Его глаза испуганно сверкнули, уставившись на девушку, а я лишь довольно хохотнул, отметив, что моя догадка оказалась очень близка к цели.

Я перевел взгляд на нее. Как всегда, эти шальные глаза светились азартом. Оно и понятно, мы выросли вместе, и мое волнение от предстоящей дороги не могло не передаться ей. Но было в этом взгляде и разочарование. Она явно была в ярости.

Номи, как и мы, принадлежала к гордой расе рунианцев, славившейся наряду с трудолюбием пылким нравом. Когда-то давным-давно Новые Боги,[3] сошедшие на землю с небес, решили спасти задыхающийся в агонии мир. Пожиратели Бездны, старые хозяева, царствовавшие здесь с зари эпох, были низвергнуты и заперты под земной твердью. Что же до поверхности, то из порождений Пожирателей Новые Боги вылепили живых существ, и сделали это столь искусно, что у каждого из Богов выходили свои, не похожие на прочих, творения. Так появились и мы – слагруны, дети гор и земной тверди. Искуснейшие кузнецы и литейщики, отчаянные рудокопы и воины, впоследствии образовавшие королевство Слагрунаар.

Если вы никогда не видели рунианца, то повстречавшись с одним из нас в дороге, возможно, и не заметите отличия от обычных людей. Но это только на первый взгляд. Рунианцы от рождения имеют бледный цвет кожи, варьирующийся от иссиня-темного до серовато-коричневого. Такая кожа не боится ни огня, ни мелких порезов. Из-за чего про нас часто шутят, что мы рождаемся в кольчугах. Сказывается страсть к нахождению под землей целых поколений наших сородичей. Это отразилось и на телосложении – привыкшие к тесным штольням и тоннелям, слагруны всегда были низкорослы, но крайне жилисты и выносливы. Мы дети земной тверди, дети скал и гор. По легенде слагрунов создала самая старшая из Титанов, повелительница каменных элементалей Руна. Она дала своим детям те качества, которые считала самыми достойными. На горном хребте Слагдебарра[4] обосновалось сначала небольшое племя, а затем и целое государство, впоследствии ставшее жемчужиной северного мира. Рунианцы не боялись никого и ничего на этом свете, но к своим горам относились ревностно и практично. Так родилось такое чудо железокаменного зодчества и строительства, как Стальной клюв – крепость и столица королевства Слагрунаар. Ворота крепости располагались на высоте нескольких десятков ярдов над землей, и чтобы попасть внутрь, нужно было подняться по узкой, хоть и надежной горной дороге, которая простреливалась со всех сторон. На некоторых ее участках были установлены различные инженерные сюрпризы в виде механических мостов, которые могли внезапно убираться, обрушивая нападавших в пропасть.

Шальные глаза Номи светились азартом, и дрожь от контакта мгновенно отражалась в моем сердце, вибрируя, как часовой механизм. Как в первый раз, я смотрел в эти чистые, цвета небесной лазури глаза, дивясь, что никогда раньше не замечал их истиной красоты. Но нам явно было не по пути. Я знал это с момента нашей первой встречи. Чем-то смутно тревожным я видел любые мысли о ней и нашем будущем, понимая, что оно у каждого из нас будет своим собственным.

– Берегите себя, ну и не поминайте лихом, – бросил я им и принялся торопливо подхватывать тюки с едой и вещами, понимая, что начинаю сомневаться в своем выборе, а значит, нужно срочно делать отсюда ноги.

Конечности вдруг перестали слушаться, и хоть я старался как можно быстрее свалить отсюда, но ничего не мог с собой поделать. Волнение накрыло меня с головой. Прежде чем мне удалось взять себя в руки, я дважды запутался в ремнях заплечного короба, закидывая его на спину, оступился и чуть не рухнул, задев проводимого в поводу мимо нас тяжело груженного коня. Ярость от бессилия перед позорным волнением прокатилась по моему телу теплой пьянящей волной, прежде чем я осознал, что на моих пальцах сухо потрескивают искры.

– Ну вот, сейчас он шарахнет в землю, и его от нас нипочем не заберут. Кому охота плыть с чокнутым шаманом? Говорила же, его надо было напоить! – в глазах Номи плясали кавильгиры.[5]

Она от души потешалась над моим бессилием перед эмоциями, с лихвой упиваясь возмездием, которое обрушивала на меня сейчас. Оставалось лишь одно – бегство. Собрав остатки воли в кулак, я тремя резкими движениями накинул сумочные ремни на плечи и, ударившись о землю, перекинулся в волка и бросился прочь. Вы не ослышались, мне и правда доступен переход в форму снежного волка, что является одной из отличительных черт полученного мной при рождении Дара – шаманизма. Способность в единении с природой постигать ее дикие стороны и принимать облик животных бывает обусловлена разными факторами. Существуют, к примеру, ликаны – для них форма зверя является проклятием, которое они не могут контролировать. Совсем другое дело – друиды, – для них перерождение в животных становится частью жизненного цикла, и многие из них уходят в мир теней, полностью отрешаясь от прежней оболочки. Шаманы же, в зависимости от склонности, обладают возможностью усилием воли пробуждать в душе ярость зверя, высвобождая своего тотемного покровителя из неистовых духов. Как вы догадались, во время обряда инициации несколько лет назад меня выбрал волк. Его дух поселился в моем сердце, и время от времени я мог давать ему волю.

За спиной я услышал крик Номи, сопровождаемый хохотом Свелко:

– Песик, нельзя к воде!

Но мне уже было не до них. В шесть или семь больших прыжков я преодолел расстояние, отделявшее нас от барка, и взлетел по стропам на верхнюю палубу. Кормчий недовольно зыркнул в мою сторону, но промолчал. Я давно привык к тому, что простому обывателю на уровне инстинктов неприятно находиться рядом с диким животным, пусть и одушевленным. Впрочем, меня это нисколько не волновало. Билет был куплен заранее, и он все прекрасно видел со своего поста. До отплытия оставались считанные минуты!

Наш путь не должен был занять много времени, не более двух дней при хорошей погоде. На корабле за каждым членом экипажа судна, включая пассажиров, было закреплено личное спальное место, как правило, в общих каютах. Первым делом я отправился искать свой угол и крепить поклажу. В море полно сюрпризов, и, если все заранее не подготовить, можно запросто остаться без ценных вещей. И денег – додумал я, глядя, как матросы рубятся в кости.

Торговый барк представлял собой широкое и не слишком изящное судно, но оно и не должно было быть красивым. Такие корабли способны перевозить многотонные грузы и не боятся даже сильных штормов. Я с интересом изучал его устройство. По всей видимости, с барка демонтировали часть штатных орудий в угоду снижения водоизмещения. Палубные бревна были некрашеными, но хорошо просмолены и отполированы тысячами шагов, а мачты туго скрипели под весом натягиваемых и уже ловящих ветер парусов.

Тугой толчок возвестил нас о том, что судно двинулось в путь. Как ни странно, но я сразу же испытал облегчение, а все тревоги и заботы, казалось бы, тотчас отступили, оставляя место для чего-то нового. Я вышел на палубу и пристроился неподалеку от капитанского мостика, сев прямо в тень массивной бочки и уперев спину в борт.

Оглядываться назад мне не хотелось. Никогда не знаешь, что можно там увидеть: вдруг они стоят и машут руками, или того хуже, уже ушли. Смотреть вперед тоже пока не тянуло. Прежде чем поднять свой взгляд навстречу приключению, на которое я обрекся, мне необходимо было все это пропустить через себя, осознать, почувствовать. Обычаи шаманизма в первую очередь учат созерцанию мира и себя в нем. Чтобы управлять стихиями, нужно не только знать их, нужно им верить, чувствовать их, купаться в них. Так и со всем остальным, шаман не угадывает, как чародей, события вселенной за дымкой тайных эфиров. Напротив, он смотрит насквозь в самую суть, таким образом получая ответы более честно.

Подобный подход используют друиды, но мне всегда казалось, что их работа не более чем практическое садоводство. Нет, я ни в коей мере не умаляю их заслуг перед обществом и природой, но, на мой взгляд, общение с творениями преимущественно простыми, растительного мира и мира животных, не идет ни в какое сравнение с тем, с чем сталкиваются шаманы каждый день. Огонь, вода, земля, ветер – их освобожденные и первородные силы даны самими Титанами. Это и дух, и материя. Неживое в привычном значении этого слова есть лишь тень того понятия, которым можно описать то, что и не жило, вдыхая ветер, но и не может умереть, растаяв в земле. Когда вдумываешься в глубинный смысл самой природы подобного существования, по спине начинают бегать мурашки.

Пока мы шли по заданному курсу, все дальше и дальше удаляясь от материка, я не заметил за своими думами, как день склонился к закату. Мы отплывали уже к вечеру, и сейчас теплый и соленый морской воздух стал словно стократ чище, растворяясь и вбирая в себя ночную дымку. Я повернул голову и опустил взгляд на воду за бортом. Тёмные волны медленно накатывали на корпус барка, и, отпустив сознание, я посмотрел на воду уже другими глазами. Водные элементали, весело играя, тащили нашу посудину, иногда дергая в стороны, то отпуская нас, то снова подхватывая. Им не было дел до нашего маршрута, желаний и целей, как и до наших жизней, они были здесь задолго до нас, будут, наверное, и после.

Я завороженно оторвал взгляд и поднял голову – под парусами происходило похожее движение. Элементали воздуха, тягучие, как смола, и, казалось бы, даже флегматичные, не спеша толкали нас вперед. Другие их сородичи проплывали мимо пурпурными облаками навстречу нашему движению, обволакивая мачты, как молоко. Они казались очень спокойными, но мне доподлинно известно, что тишина штиля бывает обманчивой и такое столкновение разных потоков может сулить беду. Разъяренные, они станут для нас сущим наказанием, ведь нет в мире ничего хуже для моряка, чем буря.

Я так и сидел у борта, рассеянно и задумчиво глядя по сторонам. Вокруг то и дело сновали матросы, временами прогуливались пассажиры, стараясь не мешаться под ногами команды, а я размышлял о том, в каком же скучном мире они живут. Они ведь и правда думают, что киль рассекает морскую воду, а натянутые на мачты паруса тащат барк к цели. И что нет ничего вокруг, кроме их творений и желаний. Именно поэтому я и не мог остаться – тому, кто однажды познал даже малую часть истинного величия мира, уже никогда не хватит ни родных гор, ни домашнего очага.

На одном, уже мертвом, языке есть слово, которым называли таких, как мы, в древности – экзорим. В переводе на всеобщий человеческий язык империи Арскейя[6] это означает волшебник или чародей. В рунианском диалекте есть иное, и как мне кажется, более точное трактование этого понятия – творящий заклинания, или заклинатель. А это, знаете ли, совсем не одно и то же. Такое старое и позабытое в нынешнюю эпоху слово легло в основу моего имени – Эк’зор, или Кзор, в зависимости от произношения говорящего. Данное при рождении имя предсказало, а может, предопределило мою судьбу. В отличие от магов, колдунов и жрецов, шаманы не проходят академическое обучение. Чтобы стать шаманом, недостаточно, имея Дар, прочитать десяток-другой книжек и научиться делать аскетично строгие пасы руками. Шаманом можно только родиться и научиться быть. Это все равно что пытаться понять, почему идет дождь, или вместо этого стать самим дождем. Характер, привычки, внутренний стержень и дух – эти качества определяют возможности шамана и его тотемное животное.

Меня зовут Кзор, я боевой шаман из рода рунианцев, королевства Слагрунаар, и здесь начинается моя история.