Путь в пантеон

Когда очередной человек заявляет мне, что он обожает дождь, бродить под дождем, слушать дождь, или еще как-либо получать от него удовольствие, меня начинает откровенно мутить. Единственное, что я способен делать под дождь с удовольствием, так это спать. Спать и при первых попытках организма проснуться, загонять себя снова в сон. Ибо дождь мне надоел. Надоел настолько, что я уже всем телом начинаю чувствовать его приближение. Начинает ломить кости и в голове появляется невероятная тяжесть не дающая думать ни о чем кроме предстоящего ливня.

Городские неженки считают дождь просто водой, что по законам природы льется с неба. Влагой, которая, по вычитанному в ярких цветных книжках, наполняет поля живительной силой. Считают его добрым другом всего живого на планете. Мол, рады дождю и лисичка, и зайчонок, и цветок, и колосок. Как бы не так. Показать бы этим наивным, как сгнивает прямо в поле почти созревший урожай. Как набухшие от дождей вены рек, буквально взрываются, снося целые деревни и на долгие недели затапливая огромные площади. Как тонут в этой мутной воде без надежды на спасение мелкие животные. Как их тельца скапливаются на естественных отмелях и становятся добычей падальщиков. Показать им трупы крупных животных - бордов и мясных ящеров, что в изобилии гниющими тушами разбросаны то тут, то там. Может, тогда и неженки взглянут на дождь, так как я гляжу на него.

Для меня дождь это чудовище. Инфернальное, злое, коварное. Чудовище, питающиеся силами, криками и болью застигнутых им.

Когда бредешь по размокшей земле, и каждый твой шаг тяжелей предыдущего. Когда намокшая глина колодками неподъемными повисает на твоей обуви, а сил стряхнуть ее уже нет. И палку, которой раньше сбивал глину с обуви, ты давно выбросил. Дождь отнял силы нести даже ее. Одно маниакальное желание бьется в твоем мозгу - найти укрытие. Теплое, просторное, сухое укрытие, в которое с рычанием будет биться дождь. А ты в этом укрытии, для надежности завернувшись еще и в одеяло, будешь медленно проваливаться в сон. Так всегда, когда после промозглого холода улицы попадаешь к огню, ты неминуемо начинаешь зевать и бороться со сном. А я бы и не боролся. Уснул бы и гори они огнем все дела, что погнали меня в тот богом и Правителем забытый край.

Мне не хотелось пускаться в то путешествие. Тем более, что с самого начала знал, что это будет далеко не увеселительная прогулка. То, что мне нарассказывал мой отец мне не внушало ничего, кроме отвратительного чувства страха перед неизвестностью. Но мое нежелание ехать в эту глушь совершенно никого не интересовало. В управлении мне было четко сказано, тогда-то выехать, такого-то прибыть, а по истечении недели пребывания доложить обстановку. На мою просьбу о спутнике и помощнике мне яснее некуда сказали, что не то, что помощник, мать родная знать не должна ни о цели моего путешествия, ни о пункте назначения. А то, что пол управления и так все знает так же мало, кого волновало.

Перед поездкой я крутился, как мог. Сдав свои неторопливо расследуемые дела по хищению с рудников и по незаконной вырубке леса помощнику, подписав ему, верительные документы на право ведения расследования этих дел я смог заняться экипировкой.

По статусу мне полагается минимум механический экипаж, но, здраво рассудив, что в такую погоду от него будет мало толку, я заказал на вечер себе билет на экспресс до Орденской столицы, и отзвонившись в их Управу потребовал предоставления к моему прибытию транспорт и сопровождение. Когда я утряс дела с казначеем и получил чеки на обналичивание в Орденском банке, меня вызвал к себе оружейник и под роспись вручил мне комплект "мечта дикаря". Уложив длинноствольные пистолеты, боеприпасы к ним и кобуры в саквояж, я уговорил таки, пользуясь полномочиями командировочного в удаленный район, выдать мне дополнительные патроны. Я не думал, что мне так уж понадобится более ста патронов в моей поездке, но, пользуясь правилом, что запас спину не тянет, я с превеликим удовольствием закинул в саквояж еще коробку со стройными солдатиками смерти.

После оружейника, Карлик велел мне решать дела домашние. Я попрощался с руководителем и покинул управление. Слуги, оповещенные мной по телефону о том, что я уезжаю на продолжительное время, уже собрали мне мои походные принадлежности. В модный нынче кожаный чемодан были уложены мой охотничий, он же для верховой езды костюм. Предметы нижнего белья, без которого ни один цивилизованный человек не мыслит своего существования. Так же костюм для встреч, который я приказал немедленно выгрузить, понимая, что там, куда я еду, он мне будет лишь ненужной обузой. Так же было собрано много всякой ерунды, что, по мнению моего старшего слуги, непременно должны мне пригодится в дороге. Проверив лично каждую мелочь, я согласно кивнул и слуги, закрыв чемодан, унесли его в мой экипаж что так, и ожидал у входа.

Я уже был сам готов отправиться к отцу в его кабинет, когда появившийся слуга пригласил меня к нему.

Сказать, что наши отношения с отцом были идеальными, было бы неверно. Мы часто спорили особенно, что касается политики и понятия права. Но он был ветераном жандармерии и понимал мою работу как, наверное, никто другой, и это нас роднило еще больше, чем прожитая жизнь под одной крышей. Несмотря на различие взглядов на современный уклад жизни он принимал почти все нововведения не зацикливаясь, как многие старики ветераны на "в наше время так было не принято". Он прекрасно понимал, что в постоянно совершенствующемся техническом мире огромную роль играют именно знания, а не махание саблей или меткая стрельба из служебного оружия. Единственное, что он не принимал, это новомодные тенденции принижения роли Богов в нашем мире. Он, наверное, в чем-то обоснованно заявлял, что именно Боги дали нам все то, что мы имеем сейчас. Я же скорее просто из чувства легкого противоречия был сторонником идеи, что и без Богов мы бы достигли всего этого, спустя каких то десять-двадцать лишних лет. На что мой отец с небрежной ухмылкой заявлял, что и за 200 лет бы не добились. Ну, не знаю, может быть, конечно, он и прав. Но не верить же вслепую, что если бы не Боги, то мы бы сейчас бегали в набедренных повязках с луками и копьями из дерева Прота и издавали бы улюлюкающие звуки. Это мне кажется смешным и нелепым.

Отец встретил меня, не вставая, но, приветливо улыбаясь и жестом предлагая присесть в кресло напротив него. Я послушно присел на край гигантского кресла, в котором по преданию сиживал один из императоров. Мой отец служил еще Инте Удачливому. И хорошо служил, пользовался расположением и был доверенным лицом. При следующих правителях его карьера не очень удалась, но я никогда не слышал, чтобы отец жаловался на судьбу. Он был слишком горд для этого.

Отец заговорил первым:

- Мне сказали, что ты надолго удаляешься. - Он приосанился и взглянул мне в глаза - Тебе может показаться нелепым, но я не устоял и позвонил Карлику узнать, куда он тебя направил.

Я, наверное, густо покраснел, и отец, заметив это, только махнул рукой:

- Не смущайся. Когда я управлял твоим отделом твой нынешний начальник бегал у меня и расследовал такие дела, о которых без смеха не вспомнишь. И то, что он стал начальником в этом и моя заслуга есть, так что я имел право спросить, куда он направил моего единственного сына и наследника.

Я невольно поерзал, стыд-то какой. Я следователь - сыщик по особым делам, за моей спиной сотни раскрытых хищений, два подавления восстаний дикарей, два морских путешествия по делам департамента жандармерии Столицы… о чем речь, я даже удаленным лесным округом управлял, пока из столицы не прислали наместника - одного из провинившихся политиков. И мой отец звонит моему начальнику и узнает о моем назначении, хотя это служебная тайна.

- Как настоящий страж Империи, он мне ни словом не обмолвился о цели твоего путешествия, только заверил, что оно соответствует твоему статусу и что ты, выезжая на это задание, обладаешь исключительными полномочиями.

Я невольно поднял глаза к затянутому голубым шелком потолку. Смеха-то будет между начальством, если Карлик, как его называет, открыто отец и за глаза сотрудники, обмолвится о звонке другим начальникам отделов.

- Потом я позвонил своему знакомому на станцию и спросил, не заказывал ли ты билет на сегодня у него. - Отец чуть откинулся в кресло и довольно произнес - И выяснил, что ты экспрессом двигаешься на север во владения Ордена. Информация о пассажирах не является тайной за семью печатями, так что не представляй себе, как ты в гневе бросишься на него.

Отец, уловив мои настроения, усмехнулся и продолжил:

- Лучше вообще сделай вид, что ты об этом ничего не знаешь. Может когда-либо и он тебе пригодится. Но не суть. За последние три недели только одно из событий во владениях Ордена заслуживает внимания. Это наводнения в их западных землях. Причем даже не сами наводнения, а количество официальных жертв. По радио, - отец с легким нажимом почему-то на "о", выговорил не так давно вошедшее в обиход словечко, - сообщили о гибели и пропавших без вести нескольких тысячах жителей.

Он смотрел на меня и ожидал хоть какой то реакции с моей стороны. Наверное, ему хотелось воскликнуть "я угадал!". Но такого повода я ему не дал, и он продолжил:

- Если не сам факт гибели такого количества людей, то, что еще могло заставить управление послать тебя туда. У меня есть мнение, что тебе поручено разобраться в том, кто виноват, что не были спасены эти люди или почему не были приняты меры к предупреждению опасности. Ведь наводнения там не впервой. Я думаю, что тебя включат в состав столичной группы. Но меня смутила просьба Карлика.

Я слегка расслабился… Пусть отец гадает, пусть он почти угадал цель расследования. Главное что я не имел права дать ему почву для окончательного вывода. Моя расслабленность мгновенно исчезла, когда я услышал, что же попросил мой начальник у моего отца.

- Он просил тебе рассказать о деле двадцатилетней давности. О деле Океана, как оно было названо.

Скажу так… само словосочетание "дело Океана" у всех разбросанных по материку следователей по особым делам вызывает жгучий интерес вперемешку с первобытным страхом. Да и вообще "дело Океана" нельзя даже в бреду спутать с делом, какого-нибудь уголовника по прозвищу "Океан". Нельзя даже подумать, что идет речь о каком-нибудь животном с такой кличкой. "Дело Океана" звучит, скорее, как мистическое действие. Мол, это Его дело и мы, мелкие сошки не набрались еще ума, чтобы понять хотя бы смысл, не то что, как такое могло произойти. Двадцать одна тысяча жителей пропала без вести за несколько минут. Поселки рыбаков, десятитысячный город Прилива, поселок Богов и их Пристанище, просто обезлюдели. Почти мгновенно. Выжившие после этого грандиозного действа - несколько волей случая оказавшихся на судах Богов рыбаков и торговцев после этого никогда в жизни не приближались на сотню километров к берегу Океана.

Видя мое изумление, отец сказал:

- Я не знаю, что и как творится на севере. Там никогда не было ничего подобного "делу Океана". Но если это хоть как-то там замешано, то во мне начинают бороться несколько чувств. Одно как ты понимаешь волнение за тебя. Оно конечно не настолько сильное, как если бы ты ехал прямиком на Юг в пасть Океану. Да и вообще практика показывает, что после этого кошмара еще долго подобного не бывает в том же месте. Второе чувство это, наверное, профессиональное. Повторяю, если это хоть как-то связано с делом Океана, то, сынок, тебе придется туго. Там не будет ни одного следа, ни одного намека на то, что там конкретно произошло. Проглоченные Океаном исчезают мгновенно на месте не успевая даже вскрикнуть или оставить сообщение. Если ты ел, то от тебя только и останется ложка да тарелка. Если ты спал, то одеяло даже форму тела сохранит, но тебя под ним не будет. И так далее. Первым отличительным признаком этого гнева Господа Единого служит полное отсутствие следов.

С каких пор отец употребляет в речи Бога Единого? Я был удивлен, но не сильно. В конце концов вера Ордена Семи Мечей никогда не была запрещена. Просто среди Лагги к ней относились с усмешкой. Зачем нужны выдуманные Боги, когда своих хватает.

Внезапно отец замолчал, что-то рассматривая в моем лице. Мы молча просидели минуты две, прежде чем он продолжил:

- Не знаю, что именно имел в виду Карлик, когда просил рассказать о деле Океана. Ты многое должен знать о нем и так. Что-то слышал, что-то читал в секретной библиотеке. Рассказать, как мы с ним и еще десятком следователей после прилета богов и их расследования вели свое? Так на это времени не хватит. У тебя через три часа экспресс. А тебе еще обязательно надо перекусить и собраться в дорогу. - Он снова замолчал на минуту - Я расскажу тебе вот о чем. О чувствах. Не делай удивленное лицо. Наши предки Лагги понимали толк в чувствах и предчувствиях. Когда мы работали там, на берегу Океана мы пережили много чего. Не самые приятные моменты. И не думаю, что мне суждено о них забыть. - Отец вздохнул и, почесав бровь без промедления начал рассказывать: - Мы прибыли довольно быстро. Буквально на следующие сутки. Богов уже не застали. А к Пристанищу нас не подпустили. С нами даже разговаривать не стали. Но нам достался довольно большой участок исчезновения. Побережье на сутки пути. Наши носильщики, переселенные дикари с той стороны Иса, наотрез отказались ночевать на берегу сославшись, что зло еще не ушло и якобы оно смотрит на них. Нам тоже было не по себе особенно от пустых улиц Прилива. Но это было и понятно - залитые солнцем улицы, сушащееся на веревках белье, игрушки детские во двориках. И ни души.

Наверное, в первый день мы так ничего по плану не сделали. До такой степени мы были шокированы тем, что видели. Нет нужды описывать безлюдье вокруг. К нему мы к вечеру, если не привыкли, то не так уж сильно удивлялись эху на улицах. Из того, что стоит описания это тот бедняга, что набрел на наш костер перед Управой Прилива. Не поверишь, его появление вызвало у нас такой ужас, как будто явился сам Рог за нашими душами. Он вышел из темноты и почти минуту стоял замерший, словно не веря в нас или считая нас миражом. А мы увидев его, ободранного, в рваной одежде, с безумными глазами и оскалом… Только выучка помогла нам справится с собой и не расстрелять его, когда он побежал на нас. Пустяками кажется его внешний вид по сравнению с его состоянием духа. Бросился нас обнимать. Плакал словно дите неразумное. Будто он не просто набрел на нас, а вырвался из лап дикарей каннибалов, которых еще можно встретить на дальнем западе. Ничего внятного мы от него не добились в тот вечер. Но мы накормили его и уложили рядом с нами на мостовой. Выдали ему одеяло одного из носильщиков, что ушли в леса на север на ночевку и он уснул нервно вздрагивая. Сами мы по чисто суеверным причинам не стали ночевать в пустых домах. Устроили на площади настоящий лагерь. И хотя нас было сравнительно немного, мы смогли выполнить элементарные требования безопасности. Выставили сменяемое охранение и кое-как укрепили мебелью из домов в округе нашу стоянку. Веришь, нет, но мы были вроде бы в здравом уме, а вот такое откалывали. Страх заставлял нас все это делать. Еще с Академии я помню, что со страхом и морской болезнью можно бороться только трудом. И мы работали.

Отец улыбнулся, что-то вспоминая из своей бурной молодости.

- Мы словно ощущали, не то, что взгляд на себе. А как бы это правильно выразится. Дикари верно сказали… зло еще не ушло из тех мест. И мы словно оказались в этом неописуемом зле. Казалось даже безветрие, что так редко бывает на южном берегу Океана, стремилось нас напугать. А уж полная тишина - даже без ночных звуков насекомых были словно удавка на нашем горле. Словно эфемерный зверь - ночь, пыталась проглотить нас вместе с нашей искоркой костра. Наверное, мы все-таки еще дикари. Боги не смогли выбить из нас этот страх и поклонение неведомому. Было немного стыдно справлять свои нужды прямо рядом с лагерем на площади, боясь отойти куда-нибудь в дом, где были и туалеты и ванны. Ты сам понимаешь, что в такой обстановке нервозности подогретой уходом наших помощников мы спали не очень хорошо. И на утро, вареные приступили к плану мероприятий, что наметили еще в пути.

То, что наши поиски ничего не дали, ты знаешь… наверняка не раз читал. А вот чего никто не знает… точнее знают не многие, но молчат. Карлик, я, другие участники. Это о выживших. О том, как они выжили. - Отец специально выделил голосом слово "как" интригуя меня и заставляя внимательнее слушать. - Мы нашли за время поиска всего пятерых. Причем состояние их было не намного лучше того, в котором к нам забрел тот ночной гость. А может и хуже. Главное что мы смогли выяснить - они совершенно не понимали из-за чего остались там, где исчезли абсолютно все. Это не понимали и мы. Делали сравнительные анализы. Кто и что делал из оставшихся в момент исчезновения остальных. Это не дало ровным счетом ничего. Все они занимались своими обыденными делами. Но одно все-таки было связано со всеми. Они находились порознь. То есть рядом с ними не было других людей. Тот, которого мы нашли самым первым, был хозяином удаленной мельницы и был совершенно один в тот день. Это выходной был, и никого из сотрудников на мельнице быть не могло. Он, только вернувшись в город, осознал, что что-то не так, а к ночи был уже в шоке от понимания своего одиночества. Как он провел время, слоняясь по улицам, и почему оказался в таком жутком состоянии, мы не выяснили, но на следующую ночь он уже набрел на нас. Еще один, найденный нами, в день исчезновения верхом возвращался в Прилив, из которого уезжал по заданию своего отца. Понятно, что когда он вернулся ни отца, ни других он не встретил. Женщина найденная нами к обеду рассказала, что плавала на лодке проверять сети, которые, уходя в далекий лов, поставил ее муж, чтобы подобрать на обратном пути. Остальные тоже, так или иначе, были удалены от городов, поселков и просто других людей. В этом было общее… но единственное общее. Проверяли все от того, что они ели в тот день до того, кто и во сколько встал с утра. Ничего. Отсюда мы сделали вывод, что это один из путей спасения для жителей юга. Но какой это путь, если невозможно постоянно находится отшельником. Ведь нет никакой возможности предсказать, когда Океан возьмет себе очередную жертву…

Отец насуплено замолчал, посмотрел на меня, так ни разу его не перебившего и все время молчащего, и сказал.

- Я понятия не имею, зачем Карлик просил рассказать тебе об этом но, наверное, он что-то подозревает. Подозревает связь между южными делами и северными разливами. Я этой связи, кроме в как в количестве пропавших без вести, не вижу. Но ему лучше знать я-то уже сколько в отставке. Но, сын… если там и правда орудует Океан… есть только один надежный способ не пропасть с остальными - держаться от людей подальше.

Я медленно кивнул внимая. Я даже не представлял, как и где мне пригодится этот совет, и слушал отца исключительно из уважения. Никогда и никто не слышал об исчезновении людей на севере.

- Я надеюсь, что тебе пригодятся те скудные крохи знания, которыми обладаем мы. Но еще больше надеюсь, что все это окажется просто стихийным бедствием. Да ужасным. Да трагедией. Но природным катаклизмом, а не мистическим исчезновением. Надеюсь, тебе не придется испытать страха перед неведомым, что не подвластно даже нашим богам.

Из кабинета отца, попрощавшись с ним, я отправился на кухню, где попросил меня покормить перед дорогой. Пообедав в столовой, я еще раз в уме проверил, все ли необходимые приготовления я сделал. Ничего ли не забыл из того, что понадобится мне в пути. Еще раз посетил свою спальню и кабинет, просто, чтобы убедиться в порядке ли я оставил их. И запер ли сейф с важными бумагами, которые я хранил дома. Успокоив свое сознание, я попрощался со слугами и покинул отчий дом, чтобы отправится в то странное и как покажет будущее далеко не легкое путешествие.

В дороге, устроившись на заднем сидении экипажа, я, честно говоря, не столько думал о сказанном мне отцом про "дело Океана", сколько пытался увязать свою предстоящую рутинную работу с этими предостережениями. По мне задача выглядела довольно просто. Прибыть в земли Ордена, получить сопровождение. Пробраться через перевалы к пострадавшим районам и уже на месте выяснить, кто виноват в том, что трагедия не была предотвращена. Отец говорил о том, что меня должны были включить в столичную группу следователей, но он не знал кода моего задания. Это было задание для одиночки. Код инспекторской проверки. Почему для этой операции выбрали меня, а не одного из столичных жандармов я не думал и даже не хотел думать. Управление часто, согласно традициям, поручало молодым сотрудникам с периферии довольно важные дела. Не столько, чтобы помогать им взбираться по служебной лестницы, сколько для поддержания должного уровня во всех управлениях, а не только в столичном. В этом был свой рационализм. Мы из провинциальных управлений чувствовали, что нужны империи. Империя четко ощущала слабые участки провинции, если кто-то не справлялся со своим заданием. Вслед за наказанием нерадивому сотруднику обычно шла встряска и натаскивание всего управления, в котором он работал. Так что любое задание выездного характера было делом ответственным за невыполнение, которого могли пострадать твои товарищи. Эта ответственность на молодых жандармов действовала угнетающе, но я, честно говоря, к ней привык и не особо нервничал. Даже, если я провалю задание, у меня был довольно хороший послужной список, чтобы надеяться, если не на прощение, то на смягчение наказания. Когда я только закончил академию и от любого дела меня охватывал мандраж, я часто спрашивал отца, почему так: почему мы работаем всегда под угрозой расправы. Ведь это вредит делу. Заставляет сотрудников отвлекаться и бояться делать рискованные шаги. Отец тогда усмехнулся и сказал:

- Ты задаешь те же вопросы, которые задавал в твоем возрасте я. Мне на них когда-то ответил сам Боевой Зверь. Степень ответственности человека, определяется степенью наказания за несделанную работу. Мы не дворники. Мы не рыбаки или охотники. Мы элита. И требования к нам очень жесткие, если мы хотим оставаться элитой и иметь все, что имеем. Нам не надо специально рисковать, нам надо просто хорошо делать свою работу. Если в нашей работе прописан риск, это должен быть настолько оправданный риск, чтобы вопросов ни у кого не возникало, почему ты решился на него. Относись к своей работе, как к рутине. Как к обычному каждодневному труду рабочего на заводе. Только вместо деталей в твоих руках - карандаш, бумага… иногда оружие. И не жалей людей. Тебя никто не пожалеет. А твоя жалость к ним будет мешать Делу. Люди это та же рутинная часть твоей работы. Не относись к людям по-другому. Они лишь твои инструменты для извлечении истины. Правда и жестокость ты не имеешь права проявлять к невиновному. А потому ровное, отстраненное отношение. Это не человек, это прибор перед тобой, через который ты найдешь искомое. И прибор, который нельзя повредить. Вот чтобы ты понимал степень ответственности ты и работаешь только под страхом наказания. Не нравится - уходи. Попытайся другими способами получить от жизни то, что дает тебе империя за службу.

Я часто думал о таком отношении к людям и не мог поверить что сам отец не испытывал человеческих чувств к тем с кем ему приходилось работать. Только спустя несколько лет после академии я подстроился под систему, и смог уже отстраненно допрашивать и губернаторов, и мелких воришек из доков. Причем относясь к ним одинакового холодно. Страх в людях при таком отношении превышал даже тот, что мы испытывали перед главным управлением жандармерии. Им казалось, что все уже решено. Что остались лишь формальности для утверждения приговора. Причем так себя чувствовали даже невиновные. Без особых трудов мне удавалось распутывать сложные дела с таким подходом. Отец это называл "брать дела седалищем". Когда ты опрашиваешь сотни людей, или тысячи, как с делами о восстании дикарей, оставаясь отстраненным и не позволяя замыливаться взору ты находишь цепочки и ниточки ведущие к преступнику или преступникам. Бывает, конечно, и просто везение. Отчего-то в народе упорно ходит мнение, что девять из десяти преступлений в наше время раскрывается случайно. Никто их не разубеждает. Описывать, как такие, как я, долго и скрупулезно собирают информацию от помощников и опрашиваемых, чтобы быть уверенным - неблагодарное занятие.

Вот и в предстоящей мне поездке я должен был просто собирать и анализировать информацию. Ничего больше, но это было самым важным. Смотреть и главное видеть.

Я уже опаздывал на поезд и думал, что придется в моем экипаже добираться до следующей остановки экспресса. Но я успел. Стюард ничем не выдал своего волнения по поводу того, что в свое купе я вскочил, когда уже поезд тронулся, а мой модный чемодан в него закинули, когда тот набирал скорость. Стюард вежливо поприветствовал меня, осведомился, что мне подавать на ужин через пятнадцать минут и только после этого закрыл внешнюю дверь, в которую уже задувал с воем воздух. От ужина я, понятно, отказался, так как поел дома и стюард удалился в укрытый коридор, что тянулся вдоль всего вагона и в который пассажиры выходили пообщаться с друг-другом или просто провести время, рассматривая картины, что были в изобилии развешаны на стенах. Я нередко катался в вагонах этого класса. Мне нравилось не только ощущение самого путешествия, но и то обстоятельство что обычно мне везло с попутчиками. И в тот раз я надеялся, что в вагоне окажется не мало достойных людей для знакомства. Я как положено моему сану сначала привел себя в порядок, умылся, переодел сорочку и только после этого вышел в коридор представиться обществу, что будет сопровождать меня в двухдневном моем путешествии на север.

Пассажиры попались, откровенно говоря, более мелкого пошиба, чем я ожидал от вагона первого класса, в котором каждая комната имела выход на улицу и была рассчитана на одного максимум двух пассажиров. Из всех присутствовавших в коридоре я знал только одного. Владелец рудника и небольшого сталелитейного заводика. Мы вежливо поздоровались, и он по моей просьбе представил меня всем остальным. Из всех мне представленных только несколько отчетливо отразились в памяти. Остальные прошли некими серыми фигурами для моего озабоченного заданием мозга. С нами в вагоне ехали два офицера с гвардейского корабля. Они сели значительно раньше и чувствовали себя хозяевами, ведущими прием. Блистали в мундирах, откровенно флиртуя с миловидными девушками - воспитанницами или дочерьми, мне это неизвестно, строгой женщины представленной мне вдовой управляющего одного из поселков, кстати, в моей области. Узнав о моем положении, особенно то что, так или иначе, я имею влияние на нового управляющего, женщина попыталась поведать мне в каких отвратительных условиях им приходится жить после смерти ее мужа. Она направлялась в столицу с жалобой и мольбами к управляющему землями Лагги, с надеждой, что тот изменит сие плачевное положение. И как я понял для более страстного обращения она везла своих… да не помню я кто они… воспитанниц наверное… я краем уха слушал ее и даже кивал. Делал внимательное лицо, но был откровенно рад, когда меня отозвал в сторону один из офицеров, извинившись перед вдовой. Подмигнув мне, офицер еще шире улыбнулся, когда я сделал вздох облегчения. Как понял, я не первый кто слушал эту душещипательную историю. Правда, я не стал бы выражаться в тех тонах, которые позволил себе офицер.

- Вогнала мужа в гроб, теперь хочет и остальным жизнь испортить. - Заявил офицер, на что я смущенно ответил.

- Отчего ж… у нее горе, да еще и жизнь так немилосердна к ней.

- Я знал ее мужа. Прошу прощения - мужик-мужиком, простецкий на вид такой, но ума палата - хозяйственник, поднял из ничего торговлю у себя. Но подкаблучник жуткий… Но мы отвлеклись. Я попросил бы вас посетить нашу с моим другом каюту ближе к ночи. Мы собираемся скоротать время за игрой. Угощение за наш счет. К нам так же присоединятся господин Кронг - портовый управляющий Ристы и господин Ортанг - офицер дорожного патруля. Но предупреждаю, мы играем на деньги хотя по вашим меркам, наверное, не столь большие. - Он расплылся в улыбке, понимая, что льстит мне. Я принял лесть и приглашение, и обещал быть.

Я еще немного побеседовал из вежливости с некоторыми из присутствующих. Послушал несколько забавных историй, что рассказывал пассажирам господин Ортанг, и когда стюард уведомил, что начинает развозить ужин, поспешно скрылся у себя в купе. В коридоре я так понял, остались только вдова управляющего и внимательно ее слушавший не запомнившийся мне седовласый пожилой человек своим видом напоминающий мне тоже офицера-отставника.

Чтобы убить время в купе я не придумал ничего лучшего, как приняться за дневник, который обязан вести каждый следователь по особым делам. Прошитый дневник, еще даже не заполненный, уже обладал грифом "секретно" и был постранично пронумерован и в конце пропечатан.

В дневнике положено было излагать итоги дня - сделанную работу, законченные дела. Поощрялись мысли изложенные на бумаге. Во-первых, и сам мог, перечитав вспомнить, о чем думал в ходе расследовании, во-вторых, твои упущения может заметить начальство. И хотя ведение дневника было сродни ведению корабельного журнала, в котором учитывалось все, специалисты управления откровенно ленились писать что-то более чем итоги своих расследований. Оно и понятно, отданный на прочтение дневник может послужить причиной замечаний со стороны руководства. Мне было, нечего боятся. Ну, кто, зная мой послужной список, будет придираться к моим "мыслям вслух". Да и будут придираться и что? Кто не работает - того не едят. А я работаю, и ко мне всегда можно прицепиться. Правда пока я работаю хорошо, никто и не подумает докапываться до моих мемуаров. Введенный первоначально как постоянная проверкам грамотности сотрудников дневник стал "вещью в себе". Я даже читал дневники своего отца, заполненные убористым подчерком. Многое я стал понимать в отце лучше. Правда я так и не видел дневников с грифом совершенно секретно. Такие вещи в управлении не хранятся. - Они сразу увозятся в Тис на вечное хранение.

Заполнив две страницы данными о снаряжении и о начале поездки, я отложил дневник и, взглянув на часы, направился к господам офицерам. Я редко предавался игре и тем более на деньги, но это дело было мне не чуждо. Просто компания не подбиралась достойная и душевная. В тот раз все прошло на славу.

Играли азартно. С чувствами и легкой перебранкой, что только добавляла азарта игре. Очень много пили. Стюард, которого будили попеременно господа офицеры, казалось, истратил на нас все запасы вагонного бара.

Только под утро офицеры занесли меня в мое купе или, как они называли, каюту. Благородно они помогли мне раздеться и удалились, оставив меня наедине с чуть слышным перестуком колес на стыках. Я отлично выспался, что со мной бывало редко даже дома.

Утром, посчитав проигранное из одного кармана и сравнив с выигранным в другом кармане, я пришел к выводу, что если учесть выпивку господ офицеров, я остался при своих. Ситуация меня порадовала. Это притом, что ночью я не мог самостоятельно добраться до постели. Я был не прочь повторить такую игру.

Хотя утром я и чувствовал себя превосходно, мой внешний вид оставлял желать лучшего. Помятое лицо, мешки под глазами и ужасный запах изо рта. Понимая, что в таком виде мне не стоит появляться, не то что перед девушками, но даже перед господами офицерами, наверняка выглядевшими лучше, чем я, я пытался привести себя в норму. К выходу во внутренний коридор я готовился довольно долго. Кроме завтрака стюарду пришлось принести льда, коим я почти безуспешно пытался свести мешки под глазами. Потому массировал лицо разгоняя кровь. Сделал зарядку при чуть открытом окне в двери. Немного потренировался с оружием. Не стреляя, а просто, фокусируя взгляд на дальней цели, и проворачивая барабаны курками.

К обеду ко мне постучался господин Кронг и словно мы вчера породнились достаточно нахально вытащил меня в свет, поторапливая и требовательно восклицая с усмешкой, что меня давно все ждут. Кто все, я так и не понял, но пошел за ним в салон-коридор. К собственному удовольствию, я отметил, что мои утренние мучения не прошли даром - я выглядел значительно лучше, чем даже блистательные офицеры от которых уже серьезно разило алкоголем.

По непонятым мной причинам я привлек внимание двух девушек, что еще накануне отдавали свое внимание морякам. И до самого ужина я рассказывал им смешные, но немного страшноватые истории из моей практики и из практики моих коллег, которых я почти без смущения приписывал себе. Когда к вечеру господа офицеры предложили дамам сопровождать их по столице, в которую мы должны были прибыть в полночь, девушки мило отказали, сославшись, что именно я буду их провожатым на время стоянки поезда. Я был слегка смущен, но разве я мог отказаться от такой чести.

Ужинали в одном из двух вагонов-ресторанов. К увеселению публики в салоне играл виртуоз сканина - клавишного инструмента, что покорил своими звуками даже Королеву-Мать. Как гласила легенда, она помиловала приговоренного к смертной казни сканиниста после его последней просьбы сыграть о собственной смерти. Правда в легенде часто Королеву-Мать заменяли Богиней Ролл, но сути это не меняет. Сканин уже давно стал достаточно популярным инструментом в высшем свете. И мы даже после ужина еще долго наслаждались игрой молодого сканиниста.

За час до прибытия, в вагон-ресторан зашел командир вооруженного сопровождения поезда и напомнил нам правила поведения в столице. Просил не гулять поодиночке, а людей, что по своему статусу могли ходить вооруженными, просил, не откладывая подготовить оружие и взять на себя ответственность за сопровождение других пассажиров, что пожелают ночью посетить памятные места столицы.

Мы поблагодарили офицера и он, пожелав приятной прогулки и не опоздать к отправке поезда, удалился.

К приезду в столицу я был уже готов. Под моим плащом из кожи с подкладкой из плотной апратской ткани были почти не заметны заряженные длинноствольные пистолеты. Надев шляпу с большими полями, которые были еще модны в то время в столице, я вышел в коридор, где к моему изумлению меня ожидали не только две девушки, но и их воспитательница… или все-таки мать? А уж насмешливые взгляды моих знакомых морских офицеров окончательно смутили меня. Я понял что вместо романтической ночной прогулки меня втянули быть гидом для этих женщин.

Когда поезд остановился, я провел спутниц через свое купе и вывел их на широкий перрон, на котором, несмотря на позднее время, играл оркестр, всегда сопровождающий прибытие экспресса, что пересекает полматерика.

Управляющий вокзалом приняв рапорт у сопровождающего поезд офицера и приказал выставить охранение, особенно возле вагонов первого класса. Во избежание мелких хищений или тем паче террор акций, которые, признаться честно, случались все чаще в столице.

Столица. Сколько раз я в нее приезжал, она всегда удивляла меня. Не всегда приятно. И вот тогда спустившись с перрона первое, что встретило меня и неторопливо шедших рядом со мной женщин это огромная надпись на стене привокзального дома: "Прот - самозванец! Рог - сказка! Ролл -…!" Дворники, вооружившись лестницами, спешно закрашивали надпись и к тому времени, как мы проследовали в конец улицы, сквозь слой свежей краски лишь слегка угадывались низкие слова.

Пытаясь сгладить впечатление, я пошутил, обращаясь к женщинам:

- Поверьте, эти мерзавцы, что пишут на стенах, все-таки делают полезное дело!

- Какое же? - растерянно спросила меня одна из девушек.

- Ну, если бы не они, неизвестно, сколько бы еще лет этот дом ждал бы обновление фасада.

Мило улыбаясь, мы проследовали к введенным буквально год назад движущимся тротуарам, что огражденными участками пересекали практически всю столицу.

Пока стальная полоса под навесом, превращаясь в ступени на подъеме и снова сглаживаясь в стальную реку, несла нас, я как мог, отвлекал женщин, показывая им освещенные исторические здания и памятники. На дворцовой площади мы сошли с полосы и преклонили колени перед памятником Первому Королю. Поднявшись, мы развернулись к освещенному дворцу. Каждый раз удивляюсь тому ощущению, что охватывает меня при виде этих башен близнецов. Две власти. Бога и его наместника. И в башне Бога, как и в башне Правителя, всегда горит свет, ибо и днем и ночью они думают о делах великих, благих для всего мира.

Срок Империи не закончился, как многие боялись, когда Бог сказал, что теперь народ, населяющий ее, обязан выбирать своего правителя на десять лет из прямых потомков домов Тиса и Апрата. Опять ставшее святым число два. Как и количество башен, эти числа олицетворяли собой два различных пути развития. Если Тисский путь вел к стальной машине управления всеми, кто живет на материке, то путь Апрата всегда стремился к развитию, прежде всего духовного мира, а не мира механизмов и совершенствования систем управления. Сейчас шла эпоха Тиса. И она откровенно поднадоела всем за исключением армейцев и других служб, что получали в свое распоряжения каждый день все новые и новые достижения науки и техники. Но уже почти года три не отправляются миссии на запад цивилизовывать дикарей-людоедов. Прекратились как-то сами собой теологические споры. Они выродились в подпольное, а от того ставшее почти модным, отрицание божественных заслуг. Даже я сам бывало, задумывался о том, что в принципе рано или поздно мы бы сами до всего этого пришли. Но я на службе и это мой сознательный выбор служить Империи и планете. Быть винтиком, что решает в той или иной мере задачи всего населения Ивери. Наверное, именно эта сознательность и самопожертвование определяет меня, как правящий класс. К примеру, тот же дворник обеспечен менее меня, но он может заниматься и коммерцией и прочими делами, а я даже думать не имею права о пополнении своего богатства сверх того, что дает мне Управление. Да планета оплачивает моих слуг, мои претензии на достойную жизнь, но я служу ей и не имею права даже отказаться, или подумать об отказе, выполнить приказ. Что легко сделает слуга, который просто может уволиться. Я честным образом уволиться не могу никак кроме, как по выслуге, иначе ни один из моих потомков не сможет служить государству. Это гражданская обязанность служить там, где тебя поставили и к чему ты более годен. И, как я ее выполню, так будут относиться к моим детям. Я видал тех безвинных кому запрещено, где-либо работать за исключением самых отвратительных мест. И все за то, что их отцы или матери наплевали на свой долг перед империей. Мне их, не смотря ни на что, жалко и я страшусь того, что мои потомки могут оказаться в такой ситуации без вины виноватых. Но Бог сказал, что детям нести ответственность за дела отцов, и так и идет, ибо это тоже дар, пусть и неприятный дар. А дары богов неотторжимы.

Нет, конечно, я мог бы, как говорит мой отец, уйти со службы по непригодности к ней. Для этого много было не надо. Достаточно было показать свою глупость, тупость и лень. И мне бы дали право самому устраивать свою судьбу. Все-таки кой-какие заслуги у меня имеются. Можно было бы уйти в коммерцию или производство. Но это не отменило бы презрительного отношения к моим детям, буде они захотят связать свою судьбу с моим бывшим делом. К ним так же буду относиться, как относились бы ко мне. Предвзято рассуждая, что и они окажутся со временем непригодными. Мой отец отлично служил империи, и никто не сомневался даже на первом году моей учебы в Академии, что я так же буду служить. Что мне дано достойное патриотичное воспитание. Столица тогда, во время учебы, даже не показалась мне чужой. У отца здесь оставалось много сослуживцев. Они, видя во мне достойного продолжателя моего воспитателя, во многом помогли мне обвыкнуться в главном городе Империи.

Восхищение, наверное, вот что, охватывало меня всегда, и когда я учился, и позже, при виде дворца Правителя. А стального цвета купол, что поднимался над оградой, вызывал суеверное трепетание. Колесница богов. Воздушный корабль, что по прихоти своих хозяев погружает их в ад Космоса и безопасно возвращает обратно.

Дамы охали и ахали восхищенно. А когда у ворот ограды дворца церемониально сдавали караул, дамы даже платочками махали вышколенным гвардейцам, что, не обращая на нас внимания, с гордостью делали свое дело. Они тоже служат государству и планете. С автоматическим оружием в руках они охраняют покой Богов и Правителя.

На площадь шумной компанией приехали на стальном тротуаре мои приятели - морские офицеры и господа Кронг и Ортанг. С ними были еще одни наши соседи - молодые супруги Просту. Он дипломат для урегулирования вопросов самоуправления на землях Лагги, а она полномочный представитель губернатора этих земель. Оба птенцы академии Апрата. Видно там они и нашли друг друга.

Что мне нравилось в тех, кто закончил именно Апратскую Академию, а не любую из левобережных академий так это то, что спрос на молодых вышколенных интеллигентных людей не ослабевал. Владеющие всеми типами искусств, что преподавались в Академии в той или иной мере, знающие финансовое и юридическое право, они еще до окончания обучения были заказаны на хорошие посты в разных уголках цивилизованного мира. Не то, что мы, обормоты, не умеющие отличить стиль кранга от стиля имперского тронка. Эти могли бы часами рассказывать об искусствах, о достижениях мыслителей. Не даром все миссионеры, уходившие в леса дикарей, были выпускниками Апратской академии. Умеют удивить и заставить поверить в величие и правильность нашего жизненного уклада.

А ведь я, признаться честно, завидовал, наверное, им. Хотя мое положения специалиста по особым делам не на много ниже их и, в принципе, когда-нибудь, не дай Рог, я мог вести следствие против этих молодых людей, но вот не осилить мне того, что они изучили в своем Апрате. Я честно признаюсь и перед собой в этом, и перед богом. Я дикарь, а они Пассы. У них в крови искусство и цивилизация.

Компания приблизилась к нам, и мы церемонно раскланялись. Супруга дипломата, будучи на пару лет младше его и соответственно лет на пять младше меня, поражала воображение своими манерами и грацией. Поймав себя на том, что я бесцеремонно рассматриваю чужую жену и рискую быть вызванным на месте на дуэль, я обратился к самому Просту.

- Согласитесь, есть, что-то внушающее уважение к власти в самом величии этих башен.

Чуть поклонившись, Просту ответил:

- Без сомнения. Но чтобы еще более оценить величие наших богов я вам настойчиво рекомендую посетить Апрат. Это великолепнейшее зрелище, когда башня богини Ролл, кажется, разрывает небеса, стремясь к полуденному солнцу.

- Вы поклонник властелинов дома Апрата? - с легкой улыбкой, но нисколько не иронично спросил я.

В присутствии четырех слуг дома Тисса надо быть минимум сильным человеком, чтобы не отделаться шуточкой, а откровенно заявить:

- Конечно. Никто другие не несут столько света в наши души кроме них. Правители Тиса слишком, на мой взгляд, увлекаются… как бы это выразить… закручиванием гаек.

Ну, это святой аргумент, который не оспоришь у сторонников дома Апрата. Я лишь поклонился, не желая вступать в длительный политический спор о том, как далеко мы продвинулись в развитии с помощью потомков Первого Короля.

Отойдя от нас с извинениями, компания посетила памятник Первому Королю погибшему от адских зверей, а по нашему понимаю десанта враждебных Богам сил. Преклонив колени они помолились за то чтобы в долинах Рога Инта Первый сохранил свое величие. А госпожа Просту даже поцеловала камень основания памятника. Ну, как можно усомниться в лояльности этих господ из Апратских апартаментов.

Уже вместе мы направились на тротуарах к фонтану Великих, где в полной темноте наслаждались танцами подсвеченных струй. Стоя совсем близко от супругов Просту, я сказал негромко, чтобы не услышали господа офицеры, шумно переговаривающиеся в стороне:

- Скажите Госпиталь Ролл еще стоит?

Надо отдать должное самому Просту, он не сделал ни малейшего жеста сказавшего о его чувствах ко мне после этих слов. Но вот его супруга, казалось, немного отшатнулась от меня.

- Конечно, стоит. - Кивнул Просту - Самое шумное место в Апрате. Поток детей с запада не ослабевает. Другое дело, что сейчас стало сложнее с распределением детей по семьям. Когда мы учились в Академии еще ничего было… Но сейчас больше трети сразу отправляются на север на берега внутреннего моря в технические интернаты.

Я кивнул, не поворачиваясь к ним. Погрузившись в воспоминания об интернате-распределителе отчего-то названным Госпиталем Ролл, я не сразу расслышал вопрос жены Просту:

- А вам, сколько было лет, когда вы попали туда?

Ей пришлось, смущаясь от своей бестактности повторить вопрос, прежде чем я ответил:

- Не знаю. - Сказал я мельком заглянув в ее лицо: - Около трех. Как я потом узнал, документы никогда на нас никто не оформлял. Потому по прибытию мне дали новую дату рождения.

- Вас усыновили?

Я усмехнулся и ответил:

- Ну, да это так называется. Вручили меня моему отцу. Он уже нашел для меня и воспитательницу и потом когда я подрос, определил в лучшую школу Ристы. Я ему очень благодарен… Я ему собственно никто же был. Но он признал меня сыном и закрепил в правах…

- А ваша мать?

- Родная? - спросил я и, увидев отрицательный жест, сказал: - Нет, отец никогда не женился. Он считал, что семейные и клановые обязательства скажутся на его работе.

- А сколько вам было лет?…

- Когда меня передали на воспитание отцу? - переспросил для уверенности я. - Семь по бумагам. Это я точно помню. Я уже говорил хорошо. Меня обучили кое-каким манерам. Как надо относиться к приемным родителям. Я уже даже писать начинал. Я произвел на отца, наверное, хорошее впечатление, хотя мы никогда об этом не говорили.

Отчего-то она больше не хотела ничего спрашивать или узнавать. Я знал эту реакцию. Если еще на территории Тисса и лесов Лагги к нам, приемышам из за Великой реки, относились почти доброжелательно, то пассы и Орденцы несколько презрительно высказывались о таких как я. Они всегда считали, что мы остаемся в душе дикарями, даже если нас научить ездить на велосипеде. Но воля богов, которые затеяли эту сомнительную историю со спасением детей из гибнущих племен запада, не обсуждается. И даже состоящие на государственной службе бездетные пассы обязаны были принимать к себе детей на воспитание. "Не можешь сам воспитывать - позаботься о воспитателе!" гласило требование. Мне повезло. Мой отец заботился и учил всему, что сам знал, и мог нанять мне воспитателя. Больше того скажу. Он меня полюбил. Как и я его. Семилетний дикаренок с напылением цивилизации стоял перед ним на причале в порту Ристы и не знал, как и что делать. Все слова позабылись. А он просто подошел, посмотрел на меня. Назвал мое имя и повел за руку к экипажу. А дома он показал мне мою комнату. После интерната я был просто поражен, в каких апартаментах мне придется жить. Я не верил происходящему. Он тогда не дал придти мне в себя и повел в главную комнату дома, где долго и подробно рассказывал, кто теперь я. К каком роду Лагги принадлежит мой отец и кто мои ближайшие родственники, на которых я смогу рассчитывать, если с ним что-то случится. Я тогда не понимал, что он с первой минуты стал относиться ко мне как родственнику. А я просто не мог понять, что этот сильный, мощный и богатый охотник возится со мной. А уж когда он повез меня следующей весной сразу после дождей в родовую деревню в глубоких лесах и там меня признали своим, другие съехавшиеся и постоянно живущие… Я стал Лагги. Я и сейчас говорю о себе, что я Лагги. Никто не сможет это опровергнуть даже те, кто знают, откуда я. Если сами Лагги признали меня своим, то кто еще, что может тут сказать? Лагги не просто свято чтили волю Прота. Они просто еще хорошо помнили предания, как и их племена, вырезались и никчемные дети находили приют в других семьях и кланах…

Просту больше не общались со мной. Лишь по дороге обратно мы обменялись ничего не значащими словами по поводу необычно теплой ночи и довольно пустых улиц. В столице ночные гуляния в пору моей учебы в Академии были нормой, но что-то изменилось в Городе, раз за всю дорогу обратно мы встречали только уборщиков служащих, полицию и жандармов.

До отправки оставалось не более минут двадцати, когда мы вернулись к поезду. По дороге я обратил внимание, что дворники свое дело сделали хорошо. Покрашенная в два, а то и три слоя стена не выдавала никаких следов надругательства.

На перроне мы не стали задерживаться, а сразу устремились в вагон. Уже пропуская в поезд через свое купе женщин, я обратил внимание на нескольких офицеров в форменной одежде моего департамента жандармерии. Извинившись перед девушками, я поспешил к ним в надежде, что встречу хоть одного из своих товарищей с кем почти три года после школы провел в Академии. Увы, уже подходя ближе и принимая кивки головами, я понял, что никого не узнаю. Но зато один из офицеров, вежливо попросив у меня документы и удостоверившись, что я по праву ношу на гражданской одежде знаки различия чина, вручил мне запечатанный пакет, адресованный именно на мое имя. Я удивленно вскинул брови и старший по чину сказал мне в ответ на невысказанный вопрос:

- Мы собирались перед отправкой посетить ваши апартаменты в поезде и вручить там вам пакет, но вы видно интуитивно догадались, что мы ожидаем именно вас.

Я не стал его разуверять. Приятно когда о твоих способностях думают несколько лучше. Хоть это и опасно, но приятно.

Видя на пакете отметку секретности, я поблагодарил офицеров и, попрощавшись, вернулся в поезд. Заперев обе двери и на улицу и в коридор я распечатал конверт, но вместо ожидаемых инструкция нашел там просто один листок с переливающейся типографской печатью. На листке было от руки вписано, что именно я в период с этого дня и в течении трех месяцев обладаю чрезвычайными полномочиями. Я в праве требовать подчинения мне всего вокруг вплоть до армий и корпусов. Изумлению моему не было предела. Я даже сомневался, поверит ли такой бумаге хоть кто-нибудь. Я понимаю, что я не самого низкого чина, но неужели такие бумаги выдают провинциальным служащим? Но бумага была оформлена абсолютно верно и внизу красовалась подпись Правителя. Коротко и ясно: Инта 4 Тисский Ромуел - Повелитель.

Я, чтобы не выдать своего волнения спрятал бумагу в бумажный пакет с остальными своими документами и постарался думать о чем-нибудь другом. Но даже когда я вроде успокоился и вышел в коридор к попутчикам, оживленно обсуждающим прелести столицы, мою бледность немедленно заметили. Офицеры по своей манере отнесли это к тому, что меня напугала вдова, не отпустившая со мной двух девиц, вызвавших меня как провожающего. А молодые Просту с намеком сказали, что моя бледность вызвана восхищением величием дворца Тисских правителей. Я отшучивался, как мог.

Через полчаса беседы к нам вышли девушки со своей мамой (или воспитательницей) и тепло попрощавшись, заявили, что на следующей остановке - тоже в Столице, но на другом вокзале они сходят, чтобы там же остановится в гостинице и начать решать свои дела. Мы искренне пожелали им успеха, а спустя еще минут двадцать, на остановке, всем вагоном вышли проводить эту славную "семью"… Офицеры, несмотря на протесты пожилой вдовы, умудрились-таки передать девушкам номер телефона своей базы. Я, правда, сомневался, что они когда-либо созвонятся в этой жизни, но, порозовев, девушки, сказали, что когда им понадобится помощь господ, они будут рады рассчитывать на них. В общем, мило расстались.

Всю ночь пили и играли в "двенадцать". Не сказать, что карты надоели, просто решили сыграть и все. Мне везло - кубики катались, как заколдованные и к тому моменту, когда я уже слабо понимал что делаю, у меня в банке скопилось почти мое месячное жалование. Чтобы утешить проигравших и не портить им настроение, я по старой традиции… по которой возврат выигрыша равнозначен унижению, оскорблению и прочему… просто купил на выигранные деньги у господ офицеров две бутылки вина, которые мы с ними и распили. Как мы потом смеялись - вино может стоить дорого, но не столько же! Стюард, которого мы загоняли за ночь, помог мне добраться до постели и раздеться. Только он ушел, как, постучав в дверь, в "каюту" прошел один из офицеров бесцеремонно голый по пояс и с извинением за то, что так поздно побеспокоил, положил на стол мой кошелек, который я выронил в их апартаментах. Я махнул рукой и поблагодарил офицера. За окном в светлеющем небе мелькали деревья. Незаметно для себя я все-таки провалился в беспамятство.

Не буду описывать расставание с моими попутчиками. Скажу, что меня откровенно жалела даже супруга Просту. Орденская столица была не лучшим местом после прошедших в этом краю трагедий. Остальные, уезжая в умеренный климат севера, искренне мне сочувствовали.

Когда поезд удалился, я направился к ожидавшему моего прибытия ранее заказанному экипажу. Предоставив документы водителю, я сел и машина на удивление тихо завелась и выехала с вокзальной площади. Отметив, что это необычный, а какой-то последней модели экипаж, я с изумлением прислушивался к своим ощущениям от мягкой и неспешной езды.

В Орденском управлении жандармерии меня поручили равному мне по званию следователю, чтобы он ввел меня в курс дел творящихся в затопленных районах. Как мне сообщил вынужденный помощник, затопленные области находятся в четырех днях верхового перехода. Он подробно расписывал, с чем мне придется столкнуться в пути, и очень настойчиво советовал никогда и нигде не расставаться с оружием за горами. Очень был удивлен, что я так мало знаю о географии тех мест. Я даже не знал, что ему сказать на невысказанный вопрос, почему послали меня на это задание. Но следует отдать ему должное, он больше не возвращался к вопросам, на которые я не знал ответа. Послали, значит послали. Доверили, значит именно мне этим и заниматься.

Введение в "Орденознание" заняло все время до обеда. Когда моя голова была достаточно загружена общими терминами, результатами наблюдений и подсчетом тех или иных утрат, мой помощник смилостивился и пригласил меня в один из неплохих ресторанов недалеко от управления. Мы, не спеша, и обмениваясь мыслями по моему делу, прошлись по улице мимо величественного храма Единого, кому, так или иначе, поклонялись жители Орденских земель. Задержались у памятного камня. Камень, установленный тут же на площади, красовался выбитыми на нем профилями семи славных воинов Морского народа, что с благословления Богов удалились на границу Империи и воздвигли тут новое государств. Кстати, это некрасивое число семь было очень популярно здесь. Даже символ Ордена это круг, олицетворяющий Единого и семь мечей, что лезвиями выходили из центра круга за его края.

Я хмыкнул, когда мой провожатый приложил руку к сердцу и поклонился храму. На меня укоризненно взглянул не только он, но и две девушки проходивших мимо в одежде стражников Ордена. Что мне, кстати, всегда нравилось в Ордене это то, что у них девушки, как и молодые люди, обязаны были нести службу любые свои четыре года от совершеннолетия до сорока лет. Империя могла спокойно спать, когда на ее северных рубежах все население может стать в ружье. Или как говорили злые языки не спать, вообще, по той же причине. В Ордене всего триста тысяч человек по последней переписи. Но Великий Прот с меньшей армией покорил все земли морского народа.

Я извинился за неподобающее поведение, мои извинения были приняты с пониманием и моим провожатым и девушками-стражницами. А могли и пристрелить, подумал я с иронией. Автоматическое оружие здесь было более распространено, чем в центральной части материка. Хотя вряд ли. Ну, кто додумается убить полномочного представителя Инты? Правитель, конечно, не станет устраивать бойню здесь, но лишит права торговли лет на двести. А Орден тогда сам помрет без помощи со стороны.

В ресторане за обедом мое хмыканье получило продолжение виде беседы на теологические темы.

- Вы, Лагги, - сказал орденец - скорее неверующие вообще, чем язычники, какими мы вас в большинстве своем считаем. Ваш бог из плоти и крови вы его можете увидеть - потрогать - особо приближенные, наверное, за ним испражнения выносят.

Такие непочтительные речи мне были не в новинку, за них даже не наказывали особо. Так вынесут предупреждение о нелояльности. А ему-то, кто в Ордене за нелояльность вынесет выговор?

- Ну, а вашего бога не то что увидеть даже унюхать нельзя - Сказал я, запивая мясо ящера кисловатым вином. - Что толку от такого никчемного и сомнительного бога? В чем смысл веры в него. Признаюсь, мне ваша вера напоминает болезнь умалишенных, которые верят в свои галлюцинации или в то, что сами себе придумывают.

Мой помощник улыбнулся и сказал с иронией:

- Ну, так зато наш бог не строит нас парадами и не заставляет чувствовать себя винтиком машины.

Я как опытный фехтовальщик нанес контрудар:

- Но он не заставляет, как вера в Единого чувствовать себя пылью вселенной у его немытых ног. И он не насылает на наши головы природные катаклизмы, которые вы называете карой господней.

Отмахнувшись от меня салфеткой, орденец сказал:

- Вижу вы верный служитель Прота…

- А вы разве нет? - наигранно изумился я.

Он рассмеялся кивая.

- Да. Наши предки подписали договор преданности. И мы, верно, исполняем его, не помышляя об ином. - Выкладывая облигации на стол, чтобы расплатится за обед, он сказал: - Но иногда мы думаем, что было бы более верно всем почувствовать в себе искру бога Единого, чем терпеть божков, что явились к нам из другого мира, который так же создан по воле Его.

Я пожал плечами и процитировал слова из их же наставлений молодежи, что я так хорошо узнал, живя в Академии с одним из будущих стражников:

- Вся власть от Бога.

Усмехнувшись, орденец поднялся, и мы вместе покинули ресторан.

На улице, уже направляясь в управление, мой провожатый сказал:

- Вам в помощь я дам своего сотрудника. Толковый молодой человек, хотя идет не по стезе следователя, а по специальности силового сопровождения. Он вам будет всем и опорой, и носильщиком.

Я откровенно сказал, что думал:

- А вам ушами и глазами, наблюдающими за мной.

К его чести он признал это, сказав:

- Да. Но спешите подозревать нас, в чем-либо. Мы ничего не скрываем. Боги периодически летают над нашими местами, и их помощники активно работают на территории Ордена. Но, во-первых, мало кто в глубинке поверит вашему мандату на неограниченную власть, воин-священник будет действеннее, чем кипа таких грамот…

Я обомлел.

- Сударь, вы хотите мне в напарники навязать воина-защитника Ордена? Увольте. Ваши фанатики, что обучались вместе со мной в Академии, мне за пять лет всю печень проели проповедями.

- Успокойтесь, он не проповедник. - Заверил меня помощник не в силах сдерживать улыбку. - Он хороший солдат и исполнитель. Мне он нужен рядом с вами для гарантии, что в случае если вы пропадете без вести, мои дети не будут ущемлены в правах, а сам я не пойду подметать улицы. Я выполнил свой долг, обеспечив вас минимально необходимой защитой. О другой вы, с вашим мандатом, можете позаботиться самостоятельно. Можете в казармах снять хоть весь гарнизон столицы вместе с нашим управлением в придачу.

Следователь открыл передо мной двери управления и продолжил уже в холле:

- К тому же вы уедете и вряд ли поделитесь с нами вашими выводами, а нам живущим здесь не будет лишней информация о катаклизме.

Мне пришлось согласиться и, уже через десяток минут, мне в кабинете следователя был представлен этот молодой человек.

Арнас, как его звали, смутил меня не тем даже, что при своем внушительном росте он не выглядел увальнем, а своей первой фразой:

- Господин Кротаг, весьма наслышан о вас и о вашем почтенном отце.

Я, недоумевая, спросил, откуда же он наслышан так.

- Вы прославились своими разоблачениями на заводах Ристы. Ну, то дело когда промышленники продавали оружие дикарям контрабандой. А про вашего отца вообще легенды ходят. Чего стоит его помощь Ордену в освобождении Северных гор от банд Ропре.

Я был вынужден признать, что, да, молодой человек мог слышать обо мне и моем воспитателе. Единственное, что я признать не мог это одеяние воина священника:

- Вы вот в этом и поедете? - Спросил я, указывая на странное облачение помощника.

Выручил своего подчиненного мой коллега:

- Вы видно не знакомы с этим специальным одеянием. Оно достаточно практично. Как видите, комбинезон оснащен кобурами, патронташами, ножнами. Все это сверху скрывается плотной курткой. Кстати под куртку можно одевать бронированные кирасы, если вас не смущает их вес. Мы ими, как понимаете, практически не пользуемся. Ткань комбинезонов на заказ сделана в Апрате. Она не рвется, даже, если растягивать лошадьми. Очень надежная одежда особенно для удаленных поездок.

Я признал заслуги умельцев, что придумали столь практичную одежду, но вежливо отказался от точно такой же, предложенной мне.

- Я, знаете ли, сторонник строгой формы. А в дорогу, вот видите, оделся по-простому чтобы не вызывать лишнего интереса. И думаю, максимум, что я могу себе позволить это верховой костюм. К тому же ворот этой куртки недостаточно широк, чтобы на нем комфортно чувствовали себя мои знаки отличия.

Мы посмеялись этой шутке и, договорившись с Арнасом, что он будет ждать меня в экипаже у входа, выпроводили молодого человека, дабы закончить наш разговор с его начальником.

- К вечеру вы доберетесь до небольшого поселения под названием Норн. От него до северных гор меньше суток пути. Там заночуете и наберетесь сил. Постарайтесь выехать не позже полудня следующего дня, чтобы к вечеру отправив машину, самим остановится в трактире в начале перехода. Там вы расплатитесь деньгами Ордена, так как Инты там не жалуют за исключением золотых конечно. У Арнаса есть стандартные бланки управления на дорожные требования. Но не уверен, что хозяин трактира вам не откажет в ночлеге если вы попытаетесь ими воспользоваться. Все-таки такая глушь. Деньги там предпочитают всяким чекам и обязательствам. И не забывайте, что ваши боги как не стараются, но не везде равномерно развита цивилизация. В тех краях нет электричества и, даже ванну, вам придется заказывать, чтобы ее нагрели у вас в номере. Я был там полгода назад по служебным делам и, скажу вам, был счастлив, вернуться в столицу Ордена… А далее вас ждет тяжелый перевал. Он займет у вас при удаче сутки при неудаче почти двое. И помните еще вот что. Дожди, что сейчас продолжают заливать землю по ту сторону гор, будут идти еще месяц. Сами знаете, что это такое. Старайтесь отдыхать везде, где только можете пока не доберетесь до местного торгового центра. Это городок на тридцать тысяч жителей, насколько нам известно, он практически не пострадал при наводнениях. Но связи с ним телефонной или зеркальной нет. Телефонной, потому что на протяжении многих километров повалена линия, ну, а зеркальной сами понимаете, какой сигнал без солнца или электричества. У них есть радио. Но мы здесь почти не пользуемся им. А там… в общем, не работает там радио, хотя в нашем управлении круглосуточное дежурство ведется в ожидании срочных указаний из Тиса. Мы о состоянии дел там знаем из подробных рассказов беженцев, которых вы, вероятно, встретите по дороге. Если не затруднит, то узнавайте, из каких районов они бредут, это вам позволит лучше представить картину катаклизма. Ну да что я вам рассказываю. Не мне вас учить, как работать…

Помощник улыбнулся и пригласил меня во второй кабинет, где секретарь уже накрыл нам столик. Аромат горного чая наполнял комнату, вызывая непреодолимое желание быстрее прильнуть к этому божественному напитку. Я люблю чай. И если бы он не стоил соответственно затратам на его экспорт пил бы каждый день. Но вино выходило доступнее. Горный чай обладал великолепнейшим свойством. В нем насколько я знал, содержался легкий наркотик, что придавал ощущение бодрости и сил на долгий срок.

Угостившись, я похвалил напиток, и был поражен благородным жестом моего вынужденного помощника. Он приказал секретарю упаковать для меня целый пакет сухих листьев. На мое изумление он пояснил:

- Это конфискованная контрабанда. Как вам известно, мы не имеем права поставлять в столицу Империи этот напиток. Только в северные провинции, но торговлю не может остановить ничто. Вот нам периодически и везет на такие подарки судьбы. К примеру, этот чай был снят с разбитого в горных герцогствах дирижабля. Мы первыми успели на место падения. Герцогские стражники опоздали, и им ничего не досталось. - Добавил он довольно.

Я похвалил расторопность Орденцев и пожелал им больше контрабандистов. Над этой шуткой вежливо посмеялся даже секретарь.

Выезжали мы довольно поздно. Солнце готовилось опуститься окончательно, когда водитель экипажа с шутками и байками вывез меня и Арнаса из столицы. Арнас вопреки моим ожиданиям в дороге вел себя молчаливо, лишь изредка добродушно улыбаясь, отвечал на мои вопросы о встречаемых по дороге достопримечательностях.

Машина нам предоставленная меня раздражала своей некомфортабельностью, после той на которой я доехал в управление. Вместо привычных диванов в ней были жесткие сиденья, которые не давали расслабиться. Стоит ли говорить, что когда мы таки добрались до городка, в котором собирались ночевать я чувствовал себя более разбитым и уставшим, чем от такого же времени проведенного даже в седле.

В отеле предупрежденные о нашем приезде слуги нас встретили готовыми номерами и ужином на троих. Не смотря на разность положения, меня, нисколько не ущемлял ужин с водителем и воином-священником. Наоборот они меня приятно удивили. Оба моих товарища оказались, как хорошими едоками, так и хорошими рассказчиками на сытый желудок. Было немного жаль расходиться по номерам, но осознание завтрашнего раннего отъезда заставило нас быстрее улечься.

Как все-таки отличается утро в предгорье от наших равнинных рассветов. Необычайно свежий воздух, небо, наполненное синевой, яркий свет, который, казалось, излучало само небо, так как солнце еще было скрыто горами. Мы выехали значительно раньше обеда, чтобы прибыть засветло во второй пункт нашего путешествия. Искренне не хотелось, чтобы водитель начал свой обратный путь в полной темноте. Но как мы не спешили, разбитость дороги, жесткие сиденья и аппетит, разыгравшийся на свежем воздухе, делали свое дело. Мы два раза надолго останавливались, чтобы перекусить и размяться.

Только к позднему вечеру мы прибыли в небольшой поселок, забравшись уже в горы. Возле таверны совмещенной с домом для гостей мы тепло попрощались с водителем, пожелав ему удачного и безопасного обратного пути, а сами с нашей ношей в руках зашли в таверну.

Меня обрадовал разожженный камин, возле него я и устроился, пока Арнас заполнял дорожные документы, по которым нам полагались комнаты, ужин и завтрак. Предупреждение орденца о деньгах оказалось излишним. С нас даже "в темную" не потребовали денег. Греясь у огня, я рассматривал посетителей. Кто они и чем занимаются в горах, я не представлял.

Пояснил мне Арнас, когда вернулся ко мне за стол:

- Здесь живут не хуже, чем в любом другом месте. Деревня что немного в стороне отсюда, далеко не маленькая. И работа тут найдется для любого. Кто-то подрабатывает носильщиком, кто-то каменотесом, многие среди здесь сидящих, выращивают чай и занимаются выпасам скота. Охотников тоже можно заметить, обычно они носят одежду из шкур убитых ими двухголовых ящеров. Это некий показатель смелости. Поверьте, когда такой гад пикирует на тебя надо иметь мужество, чтобы не растеряться и выстрелить. Да и надо быть достаточно внимательным, чтобы вовремя заметить опасность.

- А нам они тоже встретятся? - поинтересовался я.

- Кто? Охотники или ящеры?

- Ящеры? - сказал я.

- Вряд ли. - Усмехнулся Арнас. - Местные охотники свое дело хорошо знают. Это будет большой удачей, если мы увидим такого.

- И еще большей, если спасемся от него. - Прибавил я.

Я вспомнил свои еще детские впечатления от этого монстра. Чучело его было выставлено в моем городе в музее Лагги. Десятиметровое чудовище с размахом крыльев почти двадцать метров… это был гигант даже среди своих сородичей, но две его оскаленные пасти не давали мне еще долго спокойно спать. Не хотелось бы встретиться даже с меньшим братом его.

- А как они убивают этих зверюг. - Поинтересовался я.

Вместо ответа Арнас жестами сымитировал выстрел из ружья.

- Кстати не надо быть очень метким, чтобы попасть в сердце чудовища. Оно у него огромное. Еще бы на таких две шеи надо очень мощное сердечко.

Я согласно кивал.

- А вот раньше они ходили на охоту с длиннющими пиками. - Продолжал Арнас. - Основной задачей было подставить под падающего на тебя монстра длинное копье. Он уже не успевал затормозить падения и буквально насаживал сам себя на него. Но это было чрезвычайного опасно. И копья ломались, и ящеры насаживались на пики, так что давили охотников.

Поучительно, решил я, и сменил тему на более отвечающую нашим планам:

- А они ходят на ту сторону вообще?

- Конечно. Там все-таки тоже же люди живут. Но откровенно не любят долины за перевалом. Во-первых, там уж очень влажно всегда. Еще бы, там меньше недели пути и океан. Во-вторых, на той стороне уж очень часты сходы селей. Это страшно поверьте. Кисель из воды, камней, почвы, деревьев, несется снося все на своем пути. На месте схода селя, просто сглаженная пустыня остается… да какое там пустыня - болото… На мой взгляд, легче и проще потоп перенести, чем сход этой грязи… от потопа можно спастись даже попав в самую гущу, а от несущейся смерти нет…

Я хотел напомнить ему, что мы едем расследовать гибель тысяч человек во время потопа как раз, но не стал. Просто принял к сведению сказанное им.

После простого ужина мы пошли в свои комнаты. Пока я поднимался по скрипучей лестнице, я думал о том, что же я такого наложил в саквояж и чемодан, что они такие тяжелые и почему раньше они мне казались легче. Усталость? Тогда я сам себе сочувствую. Это только начало пути.

В номере мне показалось несказанно душно даже после общей трапезной. Попытался открыть окно и выяснил, что оно наглухо заколочено. Пришлось звать на помощь Арнаса. Он без лишних разговоров, подмигнул и аккуратно вынул стекло из рамы. Спустя минут двадцать в комнате стало свежее и я, забравшись в мягкую постель, постарался расслабиться и уснуть. Но толи дрова в печке слишком громко трещали, то ли просто ощущение незнакомого места, так что мне пришлось-таки помучаться, прежде чем я уснул.

Ночью я проснулся оттого, что зуб на зуб не попадал. Ночной горный воздух это вам не равнина… Кое-как в темноте, лишь при свете звезд и тлеющих углей в камине, я поставил стекло на место и пулей влетел обратно под одеяло. Укрывшись с головой, я снова уснул.

Несмотря на ночное пробуждение, я встал утром необычайно посвежевшим и полным сил. Спать не хотелось совершенно. А такое, признаюсь, со мной последнее время редко происходило. Обычно утром мне стоит больших трудов ввести себя в рабочее состояние. Однако к моему удивлению Арнас встал еще раньше и уже завтракал, не дожидаясь меня среди прочих гостей внизу. Одевшись в костюм для верховой езды, я спустился к нему и тоже попросил себе накрыть. Мне подали местный молодой сыр, хлеб и огромную кружку так популярного нынче в долинах напитка под название Квас созревавший на хлебе и воде по нескольку дней. Говорят, что рецепт этого бодрящего и вкусного напитка боги подарили людям за их преданность доказанную в терпении перемен. Не знаю, правда, или нет, но мне так редко пробовавшему его казалось, что за такое можно многое потерпеть. Выдержанный квас оказывал легкое пьянящее действие и, по слухам, что им даже можно напиться не хуже чем пивом особенно, если в приготовлении были использованы специальные вещества, усиливающие брожение. Хлеба что мне подали, я почти не пробовал так и пил квас, заедая соленым сыром. Вроде бы ничего особенного, но ломоть сыра насытил меня. Я, удивляясь сам себе, стал подгонять Арнаса, отправляться в путь.

Но прежде чем расстаться с таверной мы были приятно удивлены расторопностью хозяина и его слуг. Наши керы потребованные вчера Арнасом у хозяина были уже готовы. Помимо требуемых припасов хозяин позаботился и о пропитании лошадям. На лошади Арнаса пристроились два огромных тюка сена, зато моей достался почти весь запас провизии. Видя такое несправедливое распределение веса, я добавил на кобылу попутчика свой чемодан. Саквояж я не позволил приторочить к седлу. Пусть будет в руках. Там же и документы, и оружие, и если лошадь понесет, а я свалюсь, то мне не хочется остаться без моего саквояжа.

Но кобылы попались на редкость вышколенные. Мы без труда преодолели первый подъем и к полудню, показалась главная преграда, которую мы хотели по самым плохим выкладкам преодолеть не позже полуночи. Лошадки, казалось не чувствовали усталости и только к ужину, когда мы были уже близки к вершине моя кобыла стала себя плохо вести - упираться и выказывать другие дурные черты характера. Я спешился и повел ее под узды, тем более что подъем был уже достаточно крут. Моему примеру последовал и Арнас.

- А как тут спускаются груженые телеги? - спросил я, откровенно тяжело дыша спустя минут десять такого неудобного и непривычного мне подъема.

Нисколько не уставший на вид, Арнас ответил:

- На веревках.

- В смысле?

- В прямом. Видите эти столбики у дороги? Вон к примеру. На них наматывают веревки и по чуть-чуть стравливают по мере продвижения лошадей и повозок. Потом перекидывают на следующие столбики и так далее.

- А зимой?

- Что зимой? Да то же самое. Но вообще-то местный управляющий нанимает людей для очистки самых тяжелых участков от снега. Да тут его, кстати, много и не выпадает. Это вот по другому перевалу идти, так там, да. Там зимой чисть не чисть, все равно не пройти. Но он значительно выше того уровня, на котором мы сейчас. Тем перевалом пользовались в старину контрабандисты да еще бандиты. Сейчас он окончательно заброшен.

Я остановился, переводя дыхание.

- А этот перевал охраняется? - спросил я.

- А зачем? Бандитов давно всех отстреляли.

- Ну, мало ли… - пожал я плечами.

Остановившись, ожидая меня Арнас, сказал.

- Вообще то там за хребтом стоит башня сторожевая. Она запущена, конечно, но там всегда можно переночевать. Я и думал, что мы там остановимся, прежде, чем начнем спуск в долины.

Я только кивнул, мол, посмотрим.

К моему удивлению, когда мы таки перебрались через самую высокую точку нашего пути и подошли к упомянутой башне, мы нашли ее далеко не пустой. Не смотря на поздний вечер, возле нее играли дети, а из дверей слышался многоголосый шум. Когда мы вошли внутрь, а за нами и любопытные детишки, то разговоры смолкли, и на нас посмотрело одновременно человек тридцать. Именно столько уместилось на первом этаже башни между колоннами-подпорами. Почти сразу мы выяснили, что это беженцы из долин и что они здесь уже не первый день стоят этаким дикарским табором. Они никак не могли решиться, толи возвращаться в свои разрушенные и затопленные дома. Толи уйти глубже в земли Ордена. Для них перевал был своеобразной точкой невозврата. Какая разница, где с нуля все начинать на старом или на новом месте. Мы со многими переговорили, узнали из каких мест они и какое там положение вещей. Нанесли на карты местности полезные сведения. Сначала думали, придется делиться запасами еды, но выяснилось, что несчастные успели взять с собой многое из своих хозяйств. Они сами нас накормили, напоили и предложили остаться на ночлег с ними. И хотя еще можно было продолжать путь мы все же остались в надежде еще больше узнать об их злоключениях, и может помочь делом или советом этим застывшим на распутье людям.

За час общих разговоров мы уговорили их идти в орденские земли подальше от беды и горя и устраиваться ближе к столице, где всегда можно было найти как работу, так и землю для обработки. Ну, а когда я собрался укладываться спать меня, конечно, удивил Арнас, который отказался ложиться, как ему настойчиво рекомендовали. Он сказал, что будет на равных нести вахту на вершине башни. По моей просьбе ему нарезали начальный кусок ночи, чтобы он все-таки поспал и к утру мог продолжить путешествие. Сам я понятно даже не подумал о том, чтобы предложить свою помощь в вопросах охранения лагеря. День езды и подъема меня сильно притомил и я уснул на уменьшившихся мешках сена, которые на ночь сняли с кобылы Арнаса.

Утром пришлось просыпаться и скакать вокруг дежурного костерка, что ввиду почти полного отсутствия дров не разжигали сильно. Замерз я жутко, сознаюсь. И довольно неэстетично шмыгал носом, так как моих сил и воли не хватало отойти от огня и в чемодане искать носовые платки. Арнас присоединился к моим танцам чуть позже, когда я почти отогрелся. Нам принесли кипятка подогретого в очаге, на вершине башни, и мы с придуванием глотали его, чтобы отогреется внутри.

Я без понятия, сколько было времени, когда, попрощавшись с беженцами, мы двинулись вниз сквозь белесый туман, который, как оказалось позже, был ничем иным, как облаками.

Дорога была сравнительно легкой хоть и утомляла неудобством спуска. Время шло, а туманность не рассеивалась наоборот становилось темнее и влага холодом пробиралась к нам под одежду.

А уж когда я увидел змеящийся по дороге ручеек, то потерял надежду увидеть солнце в конце спуска. Арнас только плечами на это пожал, мол, мы знали куда идем и чего ждать. Дождь начал накрапывать, когда мы были в середине спуска. Преодолев еще пару невысоких перевалов, мы спустились уже под бурный ливень в долину. Первым моим ощущением стала неуверенность. Ни черта не видно дальше нескольких метров. А уж когда Арнас остановился и сказал, указывая на бревна, что ребрами неведомого изуродованного животного торчали из земли, "Тут раньше была таверна", я понял все.

Не будет ни ночлега сухого, ни горячей пищи, ни спокойной ночи.

И в самом деле, ночевали мы с ним в каком то сарае, что чудом уцелел во время схода селя. И хотя пол в сарае был больше похож на жидкую топь мы, набросав бревна и ветки, смогли в нем устроится. Усыпали в сумерках под грохот грома, шум ливня, и проснулись под шум ливня и вспышки молний. Мне уже начинало казаться, что яркое солнце по ту сторону гор было всего лишь сном.

Не долго собираясь, мы оседлали коней, что спали на настиле из веток поваленных деревьев и под их недовольное ржание двинулись снова в путь. В Дождь.

Как я отметил, это был когда-то густо заселенный район. Мы миновали за несколько часов, наверное, пять деревень под корень уничтоженных горным сходами и потопами. Дважды мы попадали в "ловушки". Это ямы наполненные жижей ничем не отличные от остального ландшафта. Хорошо керы себе ног не сломали. Правда, мой костюм для верховой езды после таких приключений нуждался в тщательной чистке. Хотя, что было проще, выкинуть его или отстирать и подшить, мне было затруднительно ответить. Судя по моему внутреннему счетчику времени и расстояния, скорость наша оставляла желать лучшего. В среднем получалось, что мы передвигались со скоростью моего обычного шага. Но я был и этому рад, при таких-то обстоятельствах.

К ужину мы набрели на более сухое место, которое спустя час стало превращаться в возвышенность. И хотя многонедельные дожди творили с почвой страшные вещи наши кобылы пошли бодрее. Керы довольно резко выдергивали копыта из жижи, отчего грязи на нашей одежде, понятно, только прибавлялось. Нам только раз пришлось спускаться с лошадей, чтобы помочь им перебраться через каменные завалы на пути. Да еще один раз мы хотели пообедать по-человечески на земле. Не вышло. Пришлось перекусывать, не спускаясь с лошадей. Обедать в грязи по середину икр мы не представляли возможным.

И лошади, и мы, к ночи были вымотаны до предела. Хотя нет, обманываю. Я и лошади были вымотаны. А вот Арнас оказался крепышом и пока я хандрил, уткнувшись носом в поднятый воротник, он нашел нам сухой, брошенный хозяевами дом и мы в нем заночевали. Сначала отогревались сжигая в очаге разбитые священником лавки. Ветки с улицы собранные возле дома мы уже располагали поверх сухой разбитой мебели. Дымоход плохо справлялся с белым паром и дымом, повалившим от нашего кострища, и Арнас не долго размышляя, открыл дверь, чтобы увеличить тягу и добавить воздуха в наполнившуюся дымом комнату. Спустя не больше часа, я окончательно обсох и потянулся за едой. Но только я пережевал в сухомятку кусок хлеба и вяленого мяса, как сон сморил меня. Прислонившись к холодной стене, я закрыл глаза и, не сказав ни слова Арнасу перед сном, просто закрыл глаза.

Утром я, устыдившись своей слабости, решил приступить к заданию и, осмотрев дом, был неприятно удивлен. Признаки самого страшного были как будто на лицо. Брошенные недоеденные остатки пищи в тарелках на столах. Не заправленные постели. По углям в очаге в другом помещении, я понял, что их не заливали, когда покидали дом, а они сами прогорели и потухли. Что вообще казалось прямым признаком того самого, о чем я боялся подумать. Ну, кто в спешке покидает дом, не потушив огня? Я был уже готов поверить в причастность Океана к наводнению и пропаже людей, даже собрался готовить отчет, когда Арнас вошел, грызя яблоко, и сказал:

- Грамотно ушли.

- Кто? - Спросил я, не понимая и занятый своими мыслями.

- Хозяева. - Ответил он и махнул рукой куда-то за спину. - Бросили все лишнее, но под навесом следы телеги и скота в сарае нет, все с собой увели.

Я еще раз с чувством странного сожаления и облегчения посмотрел на очаг. Осмотрев угли, воин священник сказал:

- Огонь сам погас, его не тушили. А мог и дом загореться. Хотя кто думает о доме, когда жизнь спасает.

- Но зачем они сбежали, когда могли спокойно здесь остаться? И куда главное? - недоумевал я.

- Паника - пожал плечами Арнас. - Видно все бежали к морю или посуху в горы от разливов и наводнений… и они пошли.

- Но там же все затоплено было. - Сказал я, вспоминая рассказы беженцев оставшихся в башне.

- Ну, они могли этого и не знать. - Так же равнодушно сказал Арнас. - А могли и в затоп попасть.

- Понятно - сказал я кивая. Хотя, откровенно говоря, я принял слова Арнаса, только как версию оставляя право на жизнь другим вариантом.

Пообедали припасами в доме. Зря. Сытое брюхо снова потянуло в сон, а не на подвиги, во имя Империи.

Как бы передать мои чувства, когда мы покидали дом. Не смогу, наверное. Я еще не вышел за порог, а на меня уже навалилась такая усталость, что хотелось вернуться и еще не много отдохнуть, набираясь сил для похода. Но, видя насмешливый взгляд воина-священника, я придал своему лицу решительное выражение и, поправив шляпу, вышел из дома к лошадям, что держал мой напарник. Маленьким счастьем было для нас, когда дождь внезапно прекратился. Но тучи не рассеялись, и ветер, дувший по низам, только усилился. Спасаясь от него, я достал плащ на меху и, закутавшись, пытался просохнуть и согреться. Тяжелый кожаный плащ я перекинул на ноги и закрыл их от ветра и грязи с копыт кера.

Ближе к полудню Арнас начал кашлять. Странно, но я вроде хилее его, но ничего неприятнее насморка в организме не чувствовал. А вот его грудной кашель показался мне до боли знакомым. Со мной в отделе, когда я еще был стажером, работал следователь по земельным спорам. В его задачи входило малость - устанавливать истинные границы участков и, выяснив, кто кого притеснил, давать показания на суде. Как-то зимой в сезон дождей он так же уехал на задание, а по возвращению кашлял вот таким же грудным кашлем. Оказалось воспаление легких. Можно сказать, специально для него из столицы прислали лекарства, которые останавливают воспаления. Говорят из самих божественных запасов исключительно для нашего госпиталя. Все-таки государство заботится о своих служащих. Через месяц его подняли на ноги, и он оправился, а если у Арнаса тоже самое? Кто тут поможет ему? - думал я немного расстроено. - Такие воспаления тяжело переносятся.

Я озабоченно спросил, как тот себя чувствует. Воин естественно ответил, что хорошо. Но, видя температурный румянец на его щеках, я понял, что у него жар и что нам необходимо пристанище, чтобы отогреться и придти в себя, а может и подлечится. Чем придется. Но на все мои призывы искать место для лёжки, Арнас отмахивался и убеждал, что он и правда себя чувствует нормально и сможет довести меня до города. Он говорил, что осталось не много и проще дойти единым рывком, чем растягивать удовольствие под дождем еще на сутки.

И впрямь к ночи мы заметили факелы вдали. Это оказался пост, выставленный на дороге перед городом для распределения беженцев. Мы на беженцев не смахивали, и офицер охранения подозрительно потребовал наши документы. Меня порадовали его знаки жандармерии на вороте. Ну, хоть здесь нашлись люди, кто может все организовать и правильно расставить людей.

А вот жандарма, похоже, мои знаки следователя по особым делам, показавшимся, когда я распахнул плащ, нисколько не порадовали. И хотя он четко отрапортовал мне и даже рассказал, как и куда обратиться в городе, в его голосе слышалось неудовольствие приездом шишки в столь тяжелое для всех время.

Простившись с жандармом и полицейскими на посту, мы двинулись к темнеющим вдали зданиям пригорода и скоро копыта наших лошадей уже цокали по брусчатке. Отчего-то в голову лезли всякие глупости наподобие того, что по брусчатке особо на механическом экипаже не покатаешься. Особенно на том, на котором нас везли к перевалу. Казалось, что все седалище себе отобьешь на таком покрытии дороги. Глупо конечно, но мысли от усталости уже давно жили своей жизнью, мало подчиняясь моему желанию думать только о деле.

На улицах во тьме, редко освещенной масляными фонарями и факелами, попадались люди, что спешили воспользоваться передышкой ливня для своих целей. Я видел даже целующиеся парочки, что в моем состоянии не вызывали, вообще, никаких эмоций. Хотя раньше, я бы по долгу службы обязан был бы сделать замечание за неподобающее поведение в общественных местах.

Мой священник вообще ссутулился. Когда мы подъехали к магистрату, я даже в свете факелов увидел его проявившуюся бледность и блеск слезящихся глаз. Я только посочувствовал ему про себя, и пообещал уложить того на койку под присмотр врача, сразу после встречи с мэром.

С мэром мы не встретились. Мэр исчез с концами во время одной из спасательных операций в предгорье. Ну, спрашивается, что мэру делать во время спасения? Этот видно себе дело нашел. Вместо обустройства беженцев он поперся на спасательные работы. Нас встретил его помощник, уже ставший временным главой управы города. Он прочитал наши верительные бумаги, мой специальный мандат и спросил, когда мы сможем приступить к работе. Я немного резковато ответил, что мы уже приступили, но моему товарищу нужна срочная медицинская помощь. Лекаря вызвали немедленно.

Молодой врач подтвердил мои опасения насчет Арнаса. Быстро развивающееся воспаление легких. Все что лекарь мог предложить это покой в тепле, настои на травах, и уход за больным до его выздоровления. Я с видом знатока поинтересовался, нет ли у него средств для остановки воспаления. Он ответил, что божественные такие средства он видел только в столице, где проходил обязательную практику, а в их глуши таких вещей не появлялось никогда. Врач заверил меня, что него есть свои разработки, пусть и не столь сильные, как божественные, и я, мол, могу не волноваться. Он - личный лекарь пропавшего без вести мэра, конечно, поднимет офицера священника, защитника веры Единого, на ноги. Я пообещал навестить товарища сразу, как освобожусь от дел. И он, пожелав мне удачи, ушел сам, в сопровождении доктора, отказавшись от помощи слуг.

- У вас есть связь с кем-либо за пределами гор? - спросил я помощника мэра.

- Нет, к сожалению - ответил он. - Нам некого послать восстанавливать связь, а из орденской столицы вот прислали только вас. Хотя два инженера императорских заводов могли бы все сделать с помощью рабочей силы, которую я бы им выделил.

- А беспроводная связь? - спросил я с надеждой.

Немного помявшись, помощник мэра признался:

- У нас есть аппаратура, и даже ветряк для получения энергии. И батареи для ее аккумуляции. У нас нет ни одного связиста или просто знающего эту аппаратуру человека. Наш специалист пропал без вести уже как с полмесяца, когда уехал на выходные навестить родственников.

Я понимающе кивнул и спросил:

- А я могу взглянуть на аппаратуру? Не сказать что я уж сильно знающий специалист но, имея под рукой таблицу кодов, я могу послать нужную мне информацию.

Вскинув брови, помощник мэра с надеждой спросил:

- А может, вы попытаетесь отправить и наши срочные сообщения.

Пожав плечами, я согласился, сказав что, помогу, если аппаратура и впрямь в рабочем состоянии.

Видно их, и, правда, приперло, если ни минуты не откладывая, он, повел меня в радиорубку. Я еле поспевал за чиновником по этим переходам и лестницам. Мы так спешили, что караульные только, когда мы проходили мимо, запоздало прикладывали руку к груди.

Аппаратура была времен, как раз моего обучения. Сейчас уже много, где применяется голосовая передача, но этот монстр передавал в эфир только электрические импульсы. Уже оператор регулировал их длину. И о каком "радио" говорил мне жандарм из орденской столицы?

Но не сильно расстраиваясь и, наверное, в глубине души радуясь такой простой технике, я начал вспоминать свои познания в радиоделе.

А познания, надо было признать, оставляли желать лучшего. Существовал целый словарь в котором буквы и целые слова заменялись на короткие или длинные импульсы, но учить его наизусть было, на мой взгляд, безумием. Да и не требовали в общей подготовке такого. Только основные сигналы запроса помощи. Остальное мы обязаны были уметь набрать по таблице. Включив аппаратуру, я проверил заряд батарей. Был почти на нуле.

- Надо ветряк запустить. - Сказал я помощнику мера.

Он вышел в коридор и отдал указание охране. Спустя минут десять я увидел по разгоревшейся лампе индикатора, что пошел ток на зарядное устройство.

Довольно кивнув помощнику мэра, я включил аппаратуру и на пробу отбил ключом трель. Динамик над головой послушно усиливал мои стуки, превращая их в не очень приятный писк. Осмотрев кабинет, я нашел, то, что искал. Вытянув с полки над головой справочник сигналов, я сдул с него пыль и усмехнулся.

Как бы извиняясь, помощник мэра сказал:

- Мы не часто пользовались этой связью. Точнее на моей памяти всего пару раз. Практически все нам решал телефон. А как его не стало, и связист куда-то запропастился. Вы же поможете нам? - спросил чиновник с надеждой.

Я кивнул. Не откладывая в долгий ящик, я отстучал его срочные радиограммы о событиях в столицу Ордена. Хотел передать сообщение и о своих делах. Но подумал, что еще рано делать выводы и только надо дать о себе знать. Но и на это я несколько долго решался. Еще ничего, не выяснив, можно легко получить выговор за нерасторопность впоследствии. Да и добавить к той картине, что описал чиновник в своих радиограммах, мне было нечего. Но я все же отправил сообщение с кодом жандармерии о своем прибытии.

По окончании работы с "ключом", как его когда-то называл мой наставник в академии, мы, вместе с помощником мэра, спустились в его кабинет, где нам накрыли перекусить. За этим очень поздним ужином я старался выяснить, как можно больше об обстановке вокруг. Прежде всего, меня волновали настроения среди людей. На мою озабоченность слухами о религиозных распрях собеседник хмуро пояснил:

- Да действительно. Среди людей сейчас особо обострены отношения. Население буквально расколото на приверженцев клятвы верности и тех, кто считает, что Единый покарал нас за службу ложным Богам. - В этом месте он поперхнулся и даже хотел что-то пояснить, но я успокоил его небрежным жестом с зажатой вилкой в руке и он продолжил: - Сами понимаете. Хотя мы и принимаем власть Прота и Тиса, но различные верования ставят определенные препятствия перед полным слиянием наших обществ. Но не это плохо. Главное, что сейчас препятствия превратились в пропасть. Доходит до того, что происходят стычки между старыми товарищами, друзьями, родственниками, а это думаю, вы понимаете, последняя стадия перед откровенным конфликтом. Я боюсь отдавать приказ о выдаче оружия. Мне совершенно неясно, на кого оно будет обращено. Единственные, кто не расстаются с оружием это воины - священники. Но за них можно не волноваться они, как никто другой чтят заповеди и клятву отцов-основателей. Они просто помнят по обучению, чем закончилась для основателей попытка нарушить слово. Именно священники сейчас наша опора. Что же касается вольных поселенцев особенно дальше к Океану, то там конечно нет ни защитников веры, чтобы их образумить, ни жандармерии, чтобы подавить выступления в случае открытого восстания. Поверьте, я конечно помощник мэра, но ума не приложу, что делать. Наместник Ордена в этих землях еще до дождей уехал в столицу, да так и не вернулся. Он, наверное, смог бы организовать все население. А я всего лишь заменяю мэра небольшого городка. У меня даже времени не бывает свободного, чтобы о чем-то кроме своего города думать. Понятно, что в нем самом я разберусь со всеми слухами и провокациями. Но дальше… Ведь, кроме этих настроений, которым мы стараемся уделять максимум внимания, нам приходится заниматься очисткой пригородов и близких селений от тел погибших. Это, поверьте, даже для видавших многое страшное зрелище. Люди что не погибли в потопе мрут от болезней, переохлаждения, в стычках с соседями за самое необходимое. А еще и погода, как вы сами видите, не способствует нормализации положения. По прогнозам в этом году дожди у нас продлятся еще недели три. Но за три недели, если мы так и не сможем, как-то помочь беднягам мало кто из них доживет до солнца.

Я кивал, соглашаясь, но как помочь не понимал и сам. Разве что всех вывести на ту сторону гор. Это мне, кстати, и предлагал следователь из Орденского управления жандармерии.

Я отложил в сторону вилку и, запив, этот толи завтрак, толи еще ужин, крепким чаем из моего запаса листьев, спросил:

- Мне придется самому осмотреть округу и даже пробиться к Океану. Пока приданный мне помощник болеет, мне понадобятся сопровождающие. Выделите мне одного-двух воинов священников. Тех, в чьей лояльности ни вы не сомневаетесь, ни мне бы не пришлось.

Чиновник временно заменяющий мэра медленно кивнул, словно сомневался, найдет ли он таковых. А может, перебирая в уме бесчисленную армию верных Тису священников - защитников веры в Единого. Я даже улыбнулся второму предположению. Пока он думал я продолжил:

- Совершу несколько поездок и по их итогу сообщу и вашему и своему начальству результаты. У меня есть определенная убежденность, что и Тис и ваша столица окажут посильную помощь. Но чтобы эта помощь была оказана надо подать конкретные запросы и еще лучше рекомендации по окончательному решению вопроса с беженцами.

Помощник мэра согласно закивал и предложил:

- Давайте я вам свой экипаж отдам. Понятно, что он не довезет вас до Океана, но весь сухой путь он преодолеет легко и сократит ваше время на дорогу.

Я с сожалением отказался:

- Мне нужно все видеть. От меня потребуют большего, чем описание пути в мягком салоне вашего экипажа. Мне надо общаться с людьми и иметь возможность обследовать не только побережье, но и затопленные районы, в которых по вашим данным никого в живых не осталось.

Казалось, что помощник мэра заподозрил что-то. Он был настолько не сдержан, что высказался вслух:

- Скажите вы ведь здесь, как я понимаю не только в связи с потопом? Вы ищите, что-то конкретное?

Я даже не знал, что ответить на столь обескураживающий вопрос. Но, собравшись с силами, я постарался выкрутиться:

- Я здесь только по одной причине. Пропало по последним данным несколько тысяч человек на достаточно большой прилегающей к океану территории. Случилось ли это вследствие потопа, селевых сходов, гигантских волн, или какого другого фактора… именно это я должен выяснить и сообщить. Заметьте, я честно говорю, что прибыл сюда не спасать уцелевших или искать пути к их спасению, а с четкой задачей выяснить, кто виноват в массовой гибели граждан. И если Орден хочет ограничиться простой спасательной операцией, и готовится к ней что бы по окончанию дождей без риска ввести людей сюда, то мое задание касается более далеко идущих… хм… планов, что ли. Поверьте, я нисколько не преувеличу, если скажу, что итогов моего расследования ждет сам Прот. Ибо бумага, которую мне выдали, обычно выдается прямым проводникам его воли. И пусть она подписана Правителем. Но не думаю, что ему, откровенно недолюбливающего свободу Ордена от решений Высокого совета, так уж нужно знать, что произошло у вас тут. Так что давайте считать, что я выполняю волю Прота, а воля богов, как вам известно, до исполнения не обсуждается никем и никогда, под страхом быть умерщвленным на месте. Мы можем обсуждать прошлые дела и тихо посмеиваться над легкими просчетами. Но текущая воля должна быть выполнена. Надеюсь, вы тоже служили…

Помощник мэра кивнул и сказал:

- Как положено, четыре года, в составе океанского корпуса Ордена.

- Значит вам понятно, что такое приказ. Мы бы еще, как дикари запада, бегали голыми по лесу с дубинками из деревьев Прота, если бы не умели выполнять приказы. Само это слово словно древняя магия шаманов подчиняет себе и разум и волю. И не противится, а помогать мы должны выполнению его. Пусть потом историки и теологи и ваши и наши изучают дела богов, но пока я выполню, то зачем меня послали. Соберу информацию во всех районах затопленных этим катаклизмом. И выясню причину гибели столь большого количества людей.

- Исчезновения. - Поправил меня заместитель мэра.

- Я надеюсь, конечно, на то, что они живы, но… понимаете сами… не одна неделя прошла. - Я посмотрел на него гадая о чем он думает с таким наморщенным лбом.

- Если честно, - помощник мера сделался жестким в голосе, - мне правда хочется знать, отчего Тис прислал вас вместо помощи потерпевшим от бедствия. Почему он не прислал сюда армию хваленых специалистов, врачей, спасателей, гвардию, медицинские препараты, что волшебным образом поднимают на ноги даже умирающих.

- Не знаю, по какой причине Тис этого не сделал, а вот почему Орден бросил своих за перевалом, и выжидает улучшения погоды, мне тоже непонятно. - Парировал я. - Я не слышал давно о том чтобы Ордену могли что-либо приказать без согласия на то Семи Хранителей Первых Мечей или без прямого указания Прота с Правителем.

Мой собеседник обмяк печально в кресле. Потом поднял на меня взгляд и сказал:

- Раньше мне казалось, что помощь просто опаздывает. Но, видя и слыша вас, я понимаю, что ее и не будет.

Не зная, как утешить этого старше меня орденца, я сказал уверенно:

- Так не бывает. Помощь придет. Может они ждут именно моего отчета, боясь вводить в опасный район армию спасения. Если это так то моя задержка здесь по любым причинам почти преступна. Будьте добры отдать распоряжения о моем сопровождении. И, наверное, я сразу покину вас.

Но, не смотря на расторопность, как самого помощника мэра, так и его слуг и подчиненных выехали мы, я и мое сопровождение только к утру. Я был уставший и меня, откровенно, клонило в сон, но оставаться на отдых мне не захотелось. Я боялся, как бы легкий дневной отдых вылился бы в задержку на сутки. Не на ночь же глядя отправляться потом. Проще потерпеть. Я совсем забыл о словах жандарма из орденской столицы, рекомендовавшего мне отдыхать везде, где будет возможность.

Вместо двоих бойцов мною запрошенных, мне был придан целый эскорт из взвода воинов-священников. В тех же необычных для меня одеяниях, с автоматическим оружием за спиной, они казались решительными и готовыми, если не к полномасштабной войне, то уж к защите моей персоны точно. Не знаю, что им наговорили про меня, но любое мое указание выполнялось незамедлительно с прикладыванием руки к груди. А ведь любой из этих воинов в душе, если не ненавидел неоспоримую власть Правителя, то уж не любил его точно, равно как и богов, которым тот служил. Но меня они вопреки ожиданиям не олицетворяли с этой властью, наоборот они принимали меня, как того, кто, правда, способен помочь их пострадавшему Ордену.

К обеду, мы добрались первых затопов в местах, где ранее были низины и поля. Встав лагерем в уцелевшей деревушке, мы отдыхали несколько часов, Я даже поспал чуть больше часа, чтобы во вменяемом состоянии продолжить путь.

Из сообщений от местных жителей мне передали, что дальше на много километров пути будет перемежаться новообразованные болота с холмами, на которых есть селения и в которых, говорят, еще остались люди. Мне также рассказали, когда я не выспавшийся поднялся и готовился к отходу, что буквально вечером накануне в небе видели божественную колесницу, что прошла под тучами на восток. Меня это сообщение нисколько не удивило, не обрадовало да и вообще не вызвало никаких эмоций. Нет сомнений в том, что боги, пославшие наземных следователей, не поленятся и сами посмотреть на происходящее сверху. Но на моих спутников сообщение подействовало странно. Они о чем-то группами переговаривались, с расчетом на то, чтобы я даже краем уха не услышал их речи. Мне это не понравилось и я, не постеснявшись, сделал замечания такому поведению.

- Если вам не нравятся наши боги это еще не повод нарушать клятву Отцов, в которой, кстати, отдельным пунктом оговорено беспрекословное подчинение. Без ропота, без пересудов и прочего…

Старший отряда потом еще долго внушал мне, что они вовсе не покушались на такие речи. Они напротив свято чтят закон, к которому естественно относится и клятва отцов-основателей. Ведь они не кто иные как воины-священники, хранители веры. Я махнул рукой, чтобы тот замолк и мешал мне думать.

Только мы вступили на жидкую почву, начались естественные трудности. Лошади вязли постоянно в трясине, их приходилось вытаскивать с помощью других лошадей, а иногда чуть ли не на руках. Отряду часто приходилось спешиваться и по колено, а то и по грудь преодолевать стремительные ручьи, что тяжелыми преградами пересекали нам путь. И ко всем этим неприятностям из так и не прояснившегося неба снова заморосил дождь. Когда мы к вечеру выбрались на один из островков, и лошади, и люди были одинокого без сил. Сказывался и спешный ночной переход, и очень короткий дневной отдых. Объявив привал, старший отряда сопровождения послал двух выбранных бойцов обследовать островок на предмет хоть какого-то жилья, в котором можно было бы укрыться от дождя. Вернувшиеся воины сообщили, что жилья на холме нет, да и сам холм не столь большой, как мы надеялись на него вступая, но на той стороне есть превосходная роща, в которой всяко будет удобнее, чем на открытом месте.

Превозмогая ломоту в суставах и боль в спине, я поднялся и вместе со всем отрядом перебрался в эту рощу. Стоит ли говорить, что после того, как был сооружен навес, я бесцеремонно завернулся в плащ и уснул прямо на земле, игнорируя предупреждения сопровождавших, о том, что могу простудиться.

Я проснулся в значительно более комфортных условиях, чем усыпал. Я был укрыт еще чьими то плащами, а прямо под навесом горел невысокий костерок, за которым присматривал один из сопровождавших меня. Как я понял, треск углей в костерке разбудил меня значительно раньше основного отряда. Но я продолжал еще долго лежать в тепле, наблюдая за редкими караулами что, меняясь, появлялись в моем поле зрения. Но наступил момент, когда я уже не мог просто валяться. Отогревшись, душа требовала, чтобы я приступил к работе.

Серое небо было еще темно, чтобы в его свете что-то можно было писать и я, придвинувшись к огню, стал торопливо заполнять дневник за прошедшие дни. Я не стал описывать наши разговоры с помощником мэра. Я так же опустил свои впечатления о поездке. Но я подробно занес все узнанное мной в башне на вершине перевала и в городе. Я так же подробно записал свои наблюдения в первый день путешествия уже по затопленным районам. Арнасу и его болезни я уделил всего пару строчек в дневнике посчитав ненужным расписывать, как болезнь свалила такого крепкого парня. Описал я и ночлег и даже заботу обо мне отряда сопровождения. Когда я положил дневник обратно в саквояж, мне принесли горячей воды чтобы напиться. Но я, всего не выпив, в остатки опустил озябшие руки и долго держал их в плошке, наслаждаясь теплом, что теперь передавалось моему телу, как изнутри, так и от ладоней. Высушив руки у пламени, я разрешил дневальному оставить меня, и он немедленно удалился по своим делам, а может досыпать свободные часы. Я сам следил за пламенем, благо сыроватых веток было навалено рядом вполне достаточно. Ветки, сразу не возгораясь, сначала долго шипели в пламени испуская пар и лишь, потом вспыхивали, но не хотя и не сильно. Я взял стальной котелок, в котором мне грели воду, и налив в него чуть-чуть красного вина из фляги, что мой домашний слуга не позабыл уложить в саквояж, я подогрел его почти до кипения. Перелив в плошку я мелкими глоточками попивал его, наслаждаясь ощущением бодрости и здоровья, которыми наполнял меня каждый глоток. Глаза перестали слезиться, и даже насморк, кажется, прошел на время. Я уже хотел будить команду и трогаться в путь, но вовремя опомнился, посмотрев, какая еще серость вокруг. Я снова лег на свой плащ и незаметно для себя опять задремал, пригревшись у костерка.