Пушкин и наше всё

Он памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастет народная тропа…

А что, если Поэт вернется в Мир повторно,

Дабы узнать, а чем сейчас живет толпа?..

I

Архангел Рафаил велел войти очередному (по списку) грешнику и придвинул к себе новую папку, покрытую пылью. Перед ним стояла высокая стройная женщина в обгорелом платье, когда-то длинном и плотном, но теперь практически ничего не скрывающим. У женщины были длинные стройные крепкие ноги, развитые гладкие плечи, большая упругая грудь и невероятно тонкая талия. Роскошная красавица, однако. Даст фору Софи Лорен.

Рафаил вздохнул и стал листать ее пухлое дело. Ангел-секретарь тщетно пытался открыть файл в компьютере, ворча по поводу сатанинских вирусов.

— Наталья, по мужу — Ланская, русская… Так, что ли? — пробормотал Рафаил, не поднимая глаз на даму и не предлагая ей присесть.

— Воистину так, — скромно потупилась красотка, пытаясь прикрыть оголенные части своего роскошного тела.

— По первому мужу — Пушкина, — тихо подсказал ангел, совладавший наконец с непослушным файлом.

— Ага, понятно, — молвил Рафаил. — Ну вот что, Наталья… Наталья Николаевна… Ваше дело рассмотрено на предмет амнистии, в связи со столетней годовщиной смерти Вашего первого супруга.

— Так ведь когда была эта годовщина, — вздохнула Наталья Николаевна. — Уже XXI век…

— Оно конечно, — раздраженно согласился архангел. — Но у нас тут в 1937 году запарка была по России… Было не до Вас. Да и сейчас дел невпроворот… Вот если нам удастся отладить программу «АвтоБог», то дела пойдут быстрее… Ждем Билла Гейтса.

И архангел кивнул головой на стеллаж, забитый пыльными папками; полки стеллажа уходили ввысь и вдаль, теряясь в небесах…

— Значит, так, Наталья Николаевна, — неспешно продолжал Рафаил. — Амнистия Вам дарована, по ходатайству вашего первого супруга; можете забирать свои вещи и перебираться в Рай. Там вас отмоют, приоденут, причешут, будете обитать с семьей… Распишитесь, что ознакомлены с постановлением Высшего Суда… Вот здесь… И здесь, что не имеете претензий к Небесной Администрации…

— Так ведь не виноватая я, — горестно выдохнула Наталья Николаевна, вертя в руках фламма-мастер (огненную ручку). — Он сам привязался… Ну, Дантес…

— Ну да, конечно… — саркастически произнес Рафаил. — А глазки Вы ему строили? Ухаживания принимали? Заигрывания поощряли? А Дантес — это же француз! Ему только дай намек, так не отцепится. А ведь Вас и муж предупреждал, и даже царь, что жене великого поэта надобно вести себя осмотрительно… И это ваше неосторожное свидание у Полетики…

— Так ведь это она подстроила свидание, Полетика! И меня обманом завлекла! — воскликнула Наталья Николаевна, и горькие слезы брызнули из ее прекрасных глаз. — А верность мужу я хранила и супружескую честь сберегла!

— Ну, это мы знаем, — согласился Рафаил. — Поэтому-то вам амнистию и даровали, а Полетике отклонили. Честь-то Вы сохранили, а вот мужа не уберегли. За это и наказаны… Ведь не в Ад же Вас навек поместили, а лишь в Чистилище мотать срок, да и тот скостили… Вот сидели бы дома, детей растили, вместо того чтобы по балам шастать, так и не случилось бы ничего. Ладно, расписывайтесь и ступайте, муж уже заждался Вас…

— Долго же у вас тут дела делаются, — проворчала Наталья Николаевна, оставляя огненную подпись на пергаменте.

— Скоро только сказка сказывается, — буркнул архангел, оглядывая полуобнаженную фигуру прекрасной женщины и вдруг неожиданно для самого себя произнес: — Впрочем, в качестве моральной компенсации можете высказать желание… Если оно будет в наших силах… Только быстрее думайте, там же за дверью другие души ждут…

Наталья Николаевна призадумалась…

— Мужа мне жалко, — выдохнула она. — Многое не успел сделать… У него же были такие грандиозные планы, такие смелые замыслы… Можно ли дать ему возможность хоть что-то дописать?

— Странная Вы женщина, — молвил Рафаил, с интересом рассматривая Наталью Николаевну. — Обычно просят за себя, а Вы — за нелюбимого мужа… Ну ладно, попробуем что-нибудь придумать…

Архангел что-то быстро набросал на листе пергамента фламма-мастером и передал почтовому ангелу. Тот расправил крылья и улетел.

— Подождите пока в коридоре, — сказал Рафаил. — Вы ведь понимаете, что такие вопросы не в моей компетенции. Надо согласовать и наверху, и внизу… А внизу вряд ли согласятся… — и архангел вздохнул.

Вскоре Наталью Николаевну пригласили опять.

— Ну вот, вопрос решен, и решен положительно, против ожидания, — довольно сообщил Рафаил. — Вашему мужу будет позволено вернуться на Землю и еще поработать, на благо российской словесности. Бог согласился легко, и даже дьявол не стал возражать, только рассмеялся как-то сатанински… Так что отправляйтесь в Рай, Вас проводят. Будете пока с детьми общаться, а муж присоединится к Вам позже, когда закончит свои дела в Миру…

Наталью Николаевну увел дежурный ангел, а вскоре в кабинет привели Пушкина.

— Значит, так, Александр Сергеевич, — сразу перешел к делу Рафаил. — Ваше ходатайство о помиловании супруги удовлетворено, она уже на пути в Рай. Вот только увидеться с ней Вам пока не суждено. Супруга Ваша в долгу не осталась и вымолила Вам возможность вернуться на Землю (временно, конечно) и завершить Ваши неоконченные опусы.

— Но я не видел жену уже почти два века! — возмутился Пушкин, бешено сверкнув глазами. — Да и на Земле меня уже, наверное, не помнят… — поэт помрачнел.

— Напрасно Вы так думаете, — укоризненно молвил Рафаил. — В России Вас еще как помнят. Величайший поэт, которого знает каждый школьник, автор русского литературного языка… И вообще, «Пушкин — это Наше Всё»… Вот примерно так Вас себе представляют… А на свою супругу еще успеете насмотреться. У Вас Вечность впереди… Скажете ей спасибо: очень мало кому выпадает такая возможность: пожить после смерти… Даже не помню, когда это было в последний раз… Только ведите себя там осмотрительно и не ввязывайтесь ни во что, держите свой взрывной характер на привязи, а то ведь и в Чистилище загреметь можно… Пребывание среди живых, оно чревато всякими последствиями…

Пушкин призадумался и снова помрачнел.

— Там ведь уже никого не осталось из тех, кого я знал… Ни Жуковского, ни Вяземских… Кто же меня там узнает, и кто поверит, что… — поэт замялся.

— Узнают и поверят, — заверил его Рафаил. — Ваш портрет известен всем. А вот и документ, что Вы — это Вы.

Архангел протянул Пушкину пергамент с пламенеющими буквами, заверенный и Богом, и Люцифером. Поэт взял его с недоверием.

— Даже не сомневайтесь, — сказал Рафаил уверенно. — Это не просто красивая бумажка, это волшебный документ. Кто его увидит, утратит все сомнения, Вам ничего не нужно будет доказывать… Вот только свои проблемы Вам придется решать самому. Если же демоны Сатаны будут предлагать услуги — не связывайтесь с ними, выйдет себе дороже. И помните главное: Вам категорически запрещено рассказывать про загробную жизнь и как Вы отсюда вернулись в Мир. Если будут доставать с вопросами, просто скажите: дескать, не корысти ради, а токмо воли пославшей мя жены. Не заморачивайтесь, что это значит, просто скажите, и это разрядит ситуацию… Ну а на всякий чрезвычайный случай вот Вам волшебный свисток, повесьте себе на шею. Свистните — тут же явится Ваш ангел, и если к Вам не будет претензий по поводу Вашего пребывания в Миру, Вас тут же вернут в Рай. Ступайте же, пообщайтесь с людьми, город осмотрите, он сильно изменился. И опять зовется Санкт-Петербургом. Дежурный ангел Вас проводит.

Пушкин вышел, в сомнении крутя головой, а Рафаил смотрел ему вслед и думал, а с чего это дьявол так легко согласился отпустить Пушкина в Мир живых и что означал его сатанинский смех? Быть может, он надеется, что вспыльчивый поэт набедокурит в Миру и всё же попадет в Ад, стенгазеты выпускать?..

II

Директор крупного издательства тяжко вздохнул и стал перебирать бумаги на столе. Что-то книги в последнее время перестали читать, все больше шарят в интернете… Внезапно дверь резко распахнулась и в кабинет стремительно вошел, или, лучше сказать, ворвался невысокий мужчина с пышными бакенбардами, одетый с иголочки, но весьма архаически, на голове цилиндр, в руке он нервно сжимал тяжелую трость с массивным набалдашником.

— Пушкин, — коротко представился он.

— Я вижу… — рассеянно ответил директор. — Фотосессия конкурса двойников этажом ниже.

— Да нет же, — нетерпеливо бросил незнакомец. — Я и есть Пушкин, — и он протянул директору свой пергамент.

Изучив магический документ, директор выпал в осадок.

— Действительно, Пушкин, — растерянно пробормотал он секретарше, красивой блондинке с ангельским личиком, в коротеньком красном платьице с большим декольте; хотя в литературе она не смыслила, но у нее были длинные стройные ноги и большая упругая грудь. — Да Вы проходите, садитесь, — засуетился директор. — Для нас большая честь приветствовать Вас в нашей скромной обители, Вы олицетворяете собой… в Вашем лице мы приветствуем и чтим… Анжела, быстренько организуй нам два кофе, круассаны, и никого не впускать… Да Вы садитесь, Александр Сергеевич, что же Вы стоите…

— Да я, собственно, по делу, — сказал Пушкин, с интересом разглядывая короткое одеяние секретарши. — Есть у меня тут десяток стихотворений, из неопубликованного, и еще парочку набросал за ночь… Хотел бы издать. Есть замыслы и в прозе, — и Пушкин протянул директору стопку исписанных листов.

Мозги директора со скрипом повернулись в привычную колею.

— Видите ли, молодой человек, — сказал он с сожалением. — Мы сейчас не издаем стихов… Ну не хочет народ читать стихи, что тут поделаешь… Но Вы можете выложить свои стихи в интернете, есть много литературных сайтов… Денег Вам за это, конечно, не заплатят, но зато без цензуры… У Вас есть дома компьютер?

Пушкин воззрился на директора с недоумением. Какие-то непонятные слова… Ему было стыдно признаться, что и квартиры-то у него нет, стихи были написаны в Летнем саду…

— Я же Пушкин, — с легкой обидой выдавил из себя поэт.

— Ну да, я понял, — сказал директор. — «Я помню чудное мгновенье»… «Я Вас любил»… Но ведь лучше Вы, наверное, уже не напишете, а хуже не нужно… Хотя… — директор вдруг оживился. — Может, Вы хотите издать стихи за свой счет? Так это запросто! Большим тиражом! И рекламу Вам организуем, и продажу устроим… Любой каприз за Ваши деньги! Но деньги вперед. Вы сможете оплатить издание за свой счет? А насчет гонорара мы договоримся.

Пушкин помрачнел и вздохнул…

— Понятно, — сочувственно сказал директор и деловито продолжил. — Тогда Вам надо просто раскрутиться, Александр Сергеич… Сходите в книжный магазин, спросите, что читают. Сейчас детективы хорошо идут, особенно Донцова. Возьмите, полистайте. Это самая продажная авторша на любом вокзале. Неужто Вы не сможете написать лучше? Это Вы-то, с Вашим-то талантом? Как-никак, солнце русской словесности…

— Ну, знаете ли… — вспылил Пушкин и крепко сжал свою трость; его глаза бешено сверкнули. — Это мне-то учиться у продажных женщин, как и что писать??.. — Поэт приложил усилие, взял себя в руки и сдержанно процедил сквозь зубы: — Был у меня знакомый, Крылов Иван Андреич, есть у него, помнится, забавная такая басня, как осёл советовал соловью поучиться петь у петуха…

— Да, — согласился директор совершенно серьезно. — Совет дельный. Ведь сейчас как? Кто громче прокукарекал — тот и соловей. А разбираться в соловьиных трелях никто не станет — на них бабла не наваришь… Впрочем, совсем не обязательно кукарекать самому, можно нанять других петухов, были бы деньги… Однако, что это я… — и директор тряхнул головой. — Мне ли Вас учить?.. Но дать толковый совет могу. Не хотите учиться писать у Донцовой — и не нужно. Напишите-ка Вы, Александр Сергеич, историю своей дуэли… Или как Вам жена с Дантесом изменяла… Не изменяла?.. Так ведь можно и присочинить, уж Вам-то поверят на слово… Не хотите?.. Ну тогда напишите, как Вы ей изменяли, и что у Вас с кем было. Вот такую книжечку мы издадим, за свой счет, и аванс Вам дадим; это пойдет… Мы и продажу Вам устроим, и рекламу в соцсетях организуем… Продвинем, в общем. Текст можете набросать от руки, мы сами наберем его в Ворде, и картиночки подберем в интернете… Но из Вашего гонорара мы, конечно, вычтем за эти мелкие услуги…

Пушкин сжал свою трость. У него возникло сильнейшее желание долбануть ей директора по башке, но он сдержался, вспомнив предостережение Рафаила насчет Чистилища.

— Я не желаю, чтобы широкая публика смаковала детали моей семейной жизни, — сдержанно процедил он.

— Ну и зря, — заметил директор. — Другие же авторы пишут на эту тему… про Вашу семейную и про Вашу личную жизнь, и хорошие деньги на этом делают, и массы охотно смакуют… Грешки великих людей их интересуют куда больше, чем их дела; на этом и строится биографический бизнес. Не смотрели фильм «Мой муж — гений»?.. И когда массы видят, что грязное белье великих людей не чище их собственного, это помогает им смириться с ощущением своей личной ничтожности.

Пушкин опять вспомнил баснописца Крылова и мрачно продекламировал экспромтом:

— Не могут куры ни подняться в облака,

ни высь постичь орлиного полёта;

куриными мозгами судят свысока

о птицах лишь по качеству помёта.

Директор пожал плечами:

— Наше дело маленькое, а читатель всегда прав… Помёт орла массы готовы пережевывать часами… Загляните хотя бы на Дзен, почитайте, что там о Вас пишут. Ну и о других тоже. Такими помоями обольют, что не отмоетесь… Ну ладно, — согласился директор, опасливо поглядывая на тяжелую трость, которую поэт нервно сжимал в руке. — Не хотите писать про свою жизнь — напишите про чужую. Ну, скажем, так: «Санкт-Петербург в постели, глазами Пушкина». Кто с кем спал, кто кому изменял и всё такое… Помнится, перед дуэлью Вы что-то писали Геккерну про вензаболевания Дантеса… Эту тему хорошо бы развить… Особенно про его педерастию… Это будут читать, это сейчас в тренде…

Пушкин уже собирался долбануть все же директора по голове, но тут, мило улыбаясь, вошла секретарша с подносом, на котором вкусно дымилось кофе и приятно пахли круассаны. Поэт невольно засмотрелся на ее стройные красивые ноги и немного успокоился.

— То, что я писал в частной переписке, не предназначено для прочтения публикой, — сдержанно произнес он.

— Зря Вы так, Александр Сергеевич, — осуждающе сказал директор, придвигая поднос. — А не угодно ли испить кофейку? Публике-то ведь интересно именно то, что для читателей не предназначено. Это раньше читали то, что издавали; а сейчас издают то, что читают. Это раньше писатели сеяли разумное, доброе, вечное, а сейчас сдирают бабло… А кстати, как Вам удалось вернуться оттуда, откуда не возвращаются? И вообще: каково там? С кем общались, кого видели? Вот об этом тоже можно написать, такое с руками оторвут…

— Мне запретили говорить об этом, — вздохнул Пушкин.

— Жаль, — произнес директор и забарабанил пальцами по столу. Беседа явно выдохлась.

— Послушайте, Александр Сергеевич, — вдруг оживился он. — А почему бы Вам не заглянуть в редакцию? Там Вам скажут, что еще можно сделать и как встать на ноги… Я им позвоню… Анжела, проводи господина к редактору…

Когда Пушкин вышел, директор снял телефонную трубку и набрал номер редактора.

— Слушай, сейчас к тебе Пушкин зайдет… Нет, тот самый. Сам увидишь. Поговори с ним, помоги ему раскрутиться, он ведь к нашим реалиям еще не приучен, а денег у него, конечно, нет… Не позволяй ему уйти в другое издательство, нам надо срубить бабла с его помощью… Придумай что-нибудь, других подключи… Такой случай… Как-никак, Пушкин — это наше всё… Кстати, имей в виду: человек он вспыльчивый, так что повежливей там с ним.

III

Редактор так ничего и не понял с этого разговора, но тут к нему зашел Пушкин, показал свой магический пергамент, и всё стало ясно. Редактор закрыл свой открывшийся было рот и собрался с мыслями. В кабинет стали подтягиваться (якобы по важным вопросам) другие сотрудники редакции. Секретарша уже оповестила всех, что к ним пожаловал сам Пушкин, и они, конечно, побросали все свои дела, чтобы взглянуть на живого поэта. Пушкина усадили в мягкое кресло для отдыха, цилиндр повесили на вешалку, тяжелую трость предусмотрительно поставили в дальний угол. Самого молодого сотрудника тут же услали в Макдоналдс за фаст-фудом и пепси-колой, включили электрочайник и расселись вокруг поэта.

— Да я, собственно, хотел новые стихи показать, — сказал поэт смущенно и протянул редактору стопку своих листов, до которых директор даже не дотронулся.

— Да-да, конечно, — поспешно согласился редактор, сунул не глядя стихи в стол и тут же напрочь забыл про них. — Ну и как оно там?

— Мне категорически запретили рассказывать об этом, — виновато вздохнул поэт. По кабинету прошелестел вздох разочарования.

— Значит, так ребята, — обратился редактор к сотрудникам. — Поэт прибыл к нам издалека… и, можно сказать, издавна… Для нас большая удача… то есть я хотел сказать, большая честь, что он обратился именно к нам. Мы должны помочь ему устроиться в этой жизни, приспособиться, раскрутиться… Это поручение директора.

— Слышь, Сергеич, а зачем тебе стихи писать? — спросил сочувственно мордатый и бородатый менеджер по продажам. — Это сейчас не в тренде. Ты и так уже известный поэт. Бренд у тебя уже есть, а это главное. Надо делать деньги. Заведи сайт в интернете, стань блогером и раскручивайся на комментах к чужим книгам, деньги от авторов потекут рекой… Походи по другим блогерам, заведи связи, найми группу поддержки, чтобы публика не теряла интереса. Будет аудитория — дадут рекламу, а это живые деньги… Как-то так, для начала…

— Пожалуй, — согласился редактор. — Но на всё это нужны и деньги, и время, и опыт работы в интернете, и знание наших реалий… Конечно, мы ему поможем, введем в курс дела, под эгидой нашего издательства. Но пока он освоится, надо бы начать с чего-то попроще…

— Самое простое и быстрое — это пойти прямо сейчас к своему памятнику, показывать свой волшебный пергамент и давать автографы туристам, — сказала художница издательства, молодая еще женщина в стильно рваных джинсах и умеренно мятой футболке. — А если еще и фоткаться с ними, то деньги потекут рекой. За один день можно столько бабла огрести…

— Не пойдет, — возразил бухгалтер, маленький сухонький старичок. — Это же незаконное предпринимательство.

— Можно просто засветиться у своего памятника и давать автографы бесплатно, — авторитетно сказала начальница маркетингового отдела, строгая дама в костюме и в очках. — Вас, Александр Сергеевич, корреспонденты быстро найдут. Я и сама могу редакции телевидения обзвонить, хотите? Вас по телевизору покажут, это лучший пиар. В Ваше время мерилом высоты был Александрийский столп, а сейчас — Останкинская телебашня. Эту высоту нужно взять и освоить. Научитесь грамотно давать интервью. Вам нужно сразу занять четкую позицию по принципиальным животрепещущим вопросам: о Вашем отношении к ЛГБТ, о Навальном и Путине, об Ольге Бузовой, по поводу вакцинации и ношения масок, ну и про всё такое. Не волнуйтесь, мы Вас тут быстренько натаскаем, что сказать, главное — громко, красиво и убежденно. Про свою жизнь также придется поговорить, особенно про то, о чем хотелось бы умолчать. Светские сплетни Вашего времени тоже будут интересны. Репортеры, они бесцеремонные и дотошные. Малахов возьмет Вас в свою передачу «Пусть говорят», и это будет хороший пиар. Правда, Малахов — мужик коварный и хитрый, любит сюрпризы подкладывать, будьте готовы; Вам там в конце передачи и живого Дантеса приведут, его для такого случая из-под земли достанут… Только не подеритесь там с ним, разве что чуть-чуть и в самом конце…

— Вообще-то я поэт, — расстроенно сказал Пушкин. — Мое призвание — стихи писать, а не в светских сплетнях копаться… Тем более что всё это — дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…

— Дались тебе эти стихи, — снова подал голос мордатый менеджер. — Мало ты их написал, что ли? У тебя же деньги под ногами валяются, наклонись и подними! Тебе надо срочно реализовать свой бренд, пока ты не приелся массам. Если тебе интернет не о…