Простолюдин

1

Сгорю или нет?..

Я не видел огненного шторма, заключившего в объятия мою посадочную капсулу, и плазменного хвоста, обозначившего ее спуск в атмосфере. Капсула не имела иллюминаторов, а наружные камеры, будь эта жестянка оснащена ими, давно отгорели бы. Жара я не чувствовал: термоизоляция под тепловым экраном оставалась такой же превосходной, как и тысячу лет назад. Что-то потрескивало, но и только.

Разумеется, меня трясло и швыряло. Если бы не ремни — вышвырнуло бы из ложемента. Я терпел, а это, знаете ли, тоже занятие. Очень скоро вопрос «сгорю или не сгорю» приобрел чисто академический оттенок. Страшиться смерти, потеть, скулить или даже молиться мне было просто некогда.

Смерть в случае разрушения теплового экрана будет гарантированной, а мучения чрезвычайно короткими — это я знал наверняка. Меня немного беспокоило, выдержат ли перегрузку мои кости, если случится приятный сюрприз и посадка пройдет штатно. Для того, кто родился на Лунной базе, провел на ней всю жизнь и с детства не любил изнурять себя в «земном» зале с увеличенной вшестеро гравитацией, вопрос отнюдь не праздный.

Некогда мне было и раздумывать на тему, какая часть моего скелета первой не выдержит перегрузки. Ключицы? Таз? Позвоночный столб? Тупая боль проникла во все закоулки тела, я терпел ее, и было мне не до сопромата. Или, может быть, я умру не от разрушения скелета, а просто от удушья, когда тяжесть, навалившаяся на грудную клетку, пересилит мои жалкие потуги сделать вдох?

Да какая разница! Главное — не страшно. Важен лишь итог, а я с самого начала знал, на что иду.

В какой-то момент я перестал видеть, не удивившись этому, не запаниковав и даже не огорчившись. Но догадывался: худшее еще впереди. Законы физики еще поизмываются надо мною, а потом прихлопнут, как муху. Разве я не жалкая муха в сравнении с мирозданием?

Оказалось — слегка ошибся. Конечно, я муха, но живучая. Дышать стало легче, чернота перед глазами растаяла. Перегрузка уменьшалась очень быстро, гораздо быстрее, чем я представлял себе, планируя спуск в атмосфере. До невесомости дело не дошло: последовал рывок, раскрылся тормозной парашют. Я находился в двадцати тысячах метров над поверхностью Земли. От меня по-прежнему ничего не зависело, однако во мне пробудился интерес к происходящему вовне. Чисто человеческий психологический дефект — интересоваться тем, что ты не в силах изменить.

На одиннадцати тысячах капсула отстрелила парашют, выпустила гибкое крыло и стала выбирать место посадки. Перегрузка все еще ощущалась, давила сильнее, чем мне хотелось бы, и я не сразу сообразил, что мое тело весит ровно столько, сколько оно и должно весить на прародине человечества. Что ж, придется с этим жить.

Скосив вбок глаза я посмотрел на второй, пустой ложемент. Нужно было завалить его каким-нибудь барахлом, чтобы он не попадался на глаза, бессердечно напоминая мне о том, кто я есть.

Предатель…

Крылатая капсула вовремя попала в вихревой поток, и болтанка выбила из меня черные мысли. Земной воздух с его дурацкими шалостями… Да здравствует атмосфера, естественная атмосфера Земли, не искусственная под лунным куполом! Настоящая!

Все равно я ожидал, что мое приземление будет совершаться как-то иначе. Никакая теория не предскажет реальных ощущений.

Место посадки оставалось для меня загадкой. То, что капсула сядет в пределах выбранного мною района, не подлежало сомнению, вот только район был великоват: задавая его, я сделал порядочную скидку на ветхость аппаратуры и недостаток свежей информации о планете. Выбор конкретного места приземления оставался за компьютером. Не водная поверхность, не горная местность, не вечные льды (впрочем, в заданном районе не было ни высоких гор, ни ледников), не топкое болото и, уж конечно, не водоем. Не населенный пункт. Лучше всего и не лес, а какое-нибудь поле.

Неужто на Земле мало полей?

Когда-то было много — триста семь лет назад и ранее. Более свежими данными о прародине человечества компьютер посадочной капсулы не располагал. Как и я, конечно. Более четырех веков назад с Лунной базы стартовала последняя баржа с переселенцами. А триста семь лет назад оборвалась связь с Землей.

Почему? Этого не знали те, кто все это время жил и работал на Лунной базе; не знал и я. Одно было известно точно: цивилизация не погибла. Ночная сторона земного диска, низко висящего над ближайшим горным хребтом, по-прежнему пестрила блестками освещенных городов в разрывах облачности; правда, судя по древним записям, свет ярчайших из них изрядно потускнел за последние столетия, зато мелких блесток стало гораздо больше. Не вулканы же зажигали эти огоньки!

Я очень внимательно изучил техническую документацию, но с хитроумной логикой, заложенной в программу выбора места посадки разобраться не сумел. Оставалась небеспочвенная надежда: какое бы место ни выбрал компьютер, меня найдут, меня спасут.

Капсула мягко раскачивалась. Один раз началась тряска, но быстро прекратилась. Все-таки удивительная штука — воздух! Еще удивительнее, когда он присутствует вокруг окружающих меня стен прямо-таки в ненормальном количестве. Тогда он начинает вести себя. Я читал, что в прошлом физики и инженеры Земли худо-бедно сумели обуздать его дурные наклонности, уменьшив силу наиболее разрушительных ураганов и торнадо. Изменилось ли что-нибудь к худшему с тех пор?

С одной стороны: с чего бы? С другой: почему бы и нет?

Я не сгорел и теперь вовсе не хотел, чтобы какой-нибудь дурной шквал оторвал капсуле крыло или с размаху шмякнул ее о скалу. Как быстро тупой и покорный фатализм сменяется постыдным страхом за свою шкуру!

На полутора тысячах метров над поверхностью я почувствовал, что капсула маневрирует — нормальные, плавные, осмысленные маневры на чистой аэродинамике. Было совершенно ясно, что компьютер нашел площадку и аккуратно подбирается к ней, дабы сделать приземление как можно более комфортным.

Сто метров… пятьдесят… двадцать…

Жестокий рывок — и красная муть перед глазами. Удар! Хруст не то конструкции, не то костей… Резкая боль. И чернота.

Бум-бум-бум-бум — снизу. От этих звуков я вынырнул из небытия. Кто-то колотил в днище моей капсулы, и был он явно не в духе. Так, бывало, стучал разводным ключом старый Томура, когда спускался проверить систему регенерации воды, а мы, безмозглые молокососы, шутки ради задраивали люк над его головой. Следовало подождать минут пять, потом открыть люк и быстро разбежаться, пока он не надрал кому-нибудь уши.

Либо Хелен, либо мне. Кому-нибудь из нас двоих. Других детей на станции не было.

Восемь человек, включая меня, — столько людей оставалось на Луне, когда я родился. Или все-таки девять?.. В тот день, когда я появился на свет, скончалась одна старушка, а вот что случилось раньше — мое рождение или ее смерть? Не знаю. Я даже имени ее не помню, потому что дети обладают привычкой мгновенно забывать ненужное, а когда я подрос, о старушке уже никто не вспоминал. Разве что ее дочь, тоже уже ветхая, да и та не вслух. Она была на удивление молчаливой старушкой.

Бум! Бум! Бум-м-м!!!

Нет, это стучал не Томура. Во-первых, удары звучали иначе, во-вторых, бежать мне никуда не хотелось, в-третьих — не моглось. Я был надежнейшим образом зафиксирован в ложементе. Только ложемент почему-то крепился к потолку, а не к полу.

Вз-з-ззз-з!..

Кто-то резал снаружи мою капсулу. До меня наконец дошло: капсула валяется брюхом кверху, а я, проведя невесть сколько времени в беспамятстве и только что очнувшись, не лежу в ложементе, а вишу на ремнях. Компьютер все-таки ошибся с выбором посадочной площадки…

Невезение? Так я и подумал в первую секунду и думал эту мысль еще вторую секунду и третью. А в течение четвертой осознал: я все-таки жив! Я жив и, кажется, даже не искалечен, несмотря на аварию!

И обрадовался.

Не бывает ведь счастья без мелких неприятностей, и незачем о них говорить.

Звук резки металла внезапно стал громче. Носом я ощутил струйку незнакомого воздуха Земли. Он пах как-то не так, но, ей-ей, приятно! Так и должно было быть: человек создан эволюцией для земного воздуха, а не для искусственной атмосферы Лунной базы.

Потом замкнуло, заискрило, пошла вонь горелого пластика, а вместе с ней и приглушенная ругань с ужасным акцентом. Часть слов я не разобрал, тем более что меня с ног до головы окатило противопожарной пеной. Она быстро заполняла невеликое обитаемое пространство капсулы.

К счастью, пожар задохнулся раньше, чем я. А три минуты спустя распиленная капсула развалилась надвое. И хлынул свет.

Лучше бы его было поменьше! Я временно ослеп.

К сожалению, не оглох. Кто-то очень шумный находился возле меня и безостановочно орал. Я слышал его, но не слушал. Он не был существенно необходим этому миру.

Выкопайте крота и поместите его в солярий. Загоните в сауну пингвина. Примотайте к палке змею, запретив ей извиваться. Налейте в аквариум суп вместо воды. Протест будет потом, но первая реакция живого существа на такое издевательство — ступор. Воздух со всеми его новыми запахами, звуки и свет ринулись на меня одновременно, и психика отказала. В обморок я все же не упал, говорю это потому, что когда прошло кружение головы, я обнаружил себя стоящим на ровной поверхности и даже страдающим от непривычной тяжести. Крепко скроен человек! Не робот, но кое-что может.

Кстати, первым, кого я увидел, был именно робот. Здоровенный, раза в полтора выше меня (а я на рост не жалуюсь), он напомнил мне тех давно пришедших в негодность киберов, какими мы пользовались на Луне для работ вне купола. Мощный, тупой, послушный и по идее несокрушимый громила. Две его верхние руки были оснащены инструментами, а две нижние, поменьше, всего лишь суставчатыми пальцами. Ими он, надо полагать, и вынул меня из разрезанной капсулы.

А рядом с роботом стоял его владелец. Поправка: не стоял, а приплясывал на месте, обильно жестикулируя. И орал.

— Какого…

Я понимал его через два слова на третье, да и в знакомых словах приходилось сомневаться: не изменили ли они свое значение за минувшие века? Одно было ясно: первый землянин, которого я увидел, очень недоволен моим появлением на его планете.

А я что — утратил право на эту планету?! Если я родился на Луне, то уже и не гражданин Земли?

Похоже, он думал, что нет. Я молчал. Смущенно улыбался, разводил руками: так, мол, получилось, — но не издавал ни звука. Понятия не имею, правильно ли я поступал, но шел по линии наименьшего сопротивления. Все равно избитое при посадке тело и ненормальная его тяжесть мешали предпринять хотя бы попытку объясниться.

Очень скоро ноги перестали держать меня, и пришлось сесть на ствол поваленного дерева. В сидячем положении до меня наконец начало что-то доходить.

Разрезанная пополам капсула лежала в лесу… или не в лесу? Нет, лес по идее должен быть обширнее. Не знаю, как назвать это место, но деревья в нем имелись. Три из них были сломаны при посадке, а четвертое искалечено. Выходило, что компьютер капсулы ошибся, выбирая ровное место. Кажется, я начинал понимать причину гнева землянина.

Зато не понимал себя. Я вернулся — но куда? Эта планета чисто номинально считалась моей родиной — фактически же не была ею. Прослезиться, пасть на колени, целовать грунт, ласкать траву и совершать иные достойные идиота телодвижения? Такое могло прийти в голову только землянину, вернувшемуся домой после долгих скитаний. Это не про меня. Нельзя вернуться туда, где никогда не был.

Ничего знакомого — ни запахов, ни звуков, не говоря уже о привычной гравитации. Нет ничего хорошего в том, чтобы быть придавленным, и ничуть не лучше от того, что ты придавлен тяжестью собственного тела. Все вокруг было чужим, абсолютно все. А я ведь подозревал, что так и будет! Догадывался, что в числе моих первых мыслей по приземлении будет и такая: «Куда же это я, черт возьми, попал?» Догадка полностью подтвердилась.

Но я был жив. Это ли не главное? Жив не вследствие, а вопреки, что особенно ценно. И даже не ранен.

— Мне… позвать… моих дворян?..

Половину слов в очередном выкрике моего визави я опять-таки не понял. Возможно, они служили вульгарными ругательствами или витиеватыми проклятиями; за три века в стандартном общеземном языке могло радикально обновиться и то и другое. Зато слово «дворян» я понял вполне и был удивлен. Только такого словечка и не хватало, чтобы пробиться сквозь пласты моих ощущений. И я обратил внимание на орущего.

Нелепо одетый, со странной лексикой, сильно возбужденный… а так в общем человек как человек.

Он все-таки сдерживал себя. Приплясывал, махал руками, показывал, что сильно недоволен, — но и только. Чего-то не хватало ему, чтобы целиком отдаться гневу. И это «что-то» явно зависело от меня. Но чего он хотел, я не понимал, хоть убей.

Дворяне? Какие еще дворяне, зачем они? На Земле тридцать первый век. Наверное, за триста семь лет у этого слова изменилось значение, как это произошло и с ругательствами…

В любом случае дворянином я не был. Так ему и сказал.

Он сразу перестал орать и подбоченился. Теперь от его слов несло ледяной вежливостью. Не барон ли я? Если барон, то он тотчас вызовет меня на поединок как равный равного и квалифицированно превратит в фарш. Но если я нагло лгу и являюсь простым дворянином без титула, то фарш из меня сделают другие, а он не станет марать о меня руки…

О роботе, что стоял истуканом рядом с ним, он ничего не сказал. Вероятно, квалификации стального громилы хватало лишь на разрезание посадочных капсул и извлечение из них контуженных пилотов, а фарш — дело тонкое.

Я не был уверен, что понял правильно. И вы бы не были уверены, если бы прослушали всю эту белиберду при шестикратной тяжести да еще после жесткой посадки. Барон — так он сам себя назвал — качался передо мной, как маятник, менял масть и плыл пятнами. «Сейчас отключусь», — подумал я за секунду перед тем, как утратил сознание и повалился с древесного ствола в неизвестную сторону.

2

Похоже, я нырнул лицом вперед, потому что, очнувшись, обнаружил, что к моему распухшему носу прилеплен пластырь. Я лежал на спине, верхняя половина моего торса была схвачена каким-то корсетом, каждый вдох отзывался в груди слабой болью, но в целом дышалось на удивление легко. Совсем как на Луне.

Я подвигал руками, затем поднял их по очереди и не ощутил, что выжимаю гирю. Ну точно как на Луне! Куда подевалась земная тяжесть?

— Гравитация в вашей палате уменьшена, — донесся до меня приятный женский голос. — Вам повезло. В нашей клинике осталась лишь одна гравитационная установка, да и та глючная. Ну и пыли же на ней было!.. Но ее привели в порядок.

Потрясающе! Я понимал каждое слово!

— В самом деле? — отозвался я ни к чему не обязывающей фразой.

— Хотели сдать в музей, но оставили специально для вас. Вам ведь удобно?

— Более чем, — почти не солгал я. — Но где вы?

Повертел головой — никого. Просторная — по меркам Лунной базы — комната, почти без мебели и начисто лишенная окон, посреди нее койка, а на койке я. В пижаме и корсете.

— Вам не следует двигаться, — тотчас раздался прежний мягкий голос. — Странно, что вы отключились не сразу после посадки. Было очень больно?

— Ребра? — спросил я.

— Четыре сломаны, еще в двух трещины. Кроме того, у вас небольшие проблемы с позвоночником. Это пройдет, если вы будете лежать и не двигаться.

Я тотчас поступил наоборот — пошевелил сначала пальцами рук и ног, затем попытался согнуть ноги в коленях. Ура, они слушались! Кажется, проблема с моим хребтом действительно относилась к небольшим.

— Где вы? — повторил я.

— В ординаторской. Мне выделили специальный закуток. Не беспокойтесь, я с вас глаз не спущу. Вы у нас особый пациент. Кстати, вы правда свалились с Луны?

— Почти правда. — Я хотел было добавить, что «свалился» я с орбиты, а с Луны все-таки прилетел, но решил, что с уточнениями можно повременить. — У вас странный акцент.

Она рассмеялась.

— А вы представьте, чего стоило найти медсестру с филологическим образованием да еще с тягой к архаичной лексике и грамматике! Они с ног сбились.

— Кто «они»?

— Императорские медики, конечно. Пришлось подключить личное сыскное бюро его величества. Ну, они искали-искали и вот нашли меня.

Это прозвучало не без гордости. Моя сиделка была чрезвычайно довольна собой, и тут я чего-то не понял: то ли она горда тем, что ухаживает за «лунатиком», то ли рада, что на нее вообще обратили внимание и даже выделили специальный закуток.

Но… император? Его величество?.. Однако!

Еще недавно до земной политики мне было примерно столько же дела, сколько до Крабовидной туманности. Я твердо знал, что на Земле по-прежнему живут люди, существует какая-то цивилизация — и этого мне было достаточно. Насколько мы на Луне могли судить, три века назад здесь не случилось никаких жутких катастроф, просто Земля перестала выходить на связь. Почему — загадка. Возможно, после отправки последней волны переселенцев в иные галактические миры у землян угас интерес ко всему, что находится за пределами их родной планеты.

А мы, в свою очередь, привыкли обходиться без них. Что нам оставалось делать? Средств сообщения с Землей помимо радио мы не имели, если не считать единственного и притом весьма древнего кораблика, рассчитанного на двоих.

Отправиться в нем на Землю было теоретически возможно — если подлатать посудину как следует. Вернуться назад — никоим образом. К тому же триста семь лет назад, нас на Лунной базе было намного больше, чем двое. Добровольцев не нашлось. Начальство сказало: нет, и тема была исчерпана. Персонал станции согласился ждать, когда о нем вспомнят. Рождались дети, а взрослые старели. Кораблик тоже состарился и был выброшен на свалку.

Свалка на Луне и свалка на Земле — две разные свалки, особенно если кораблик защищен от солнечного ветра валом кратера. Микрометеоритная коррозия, в отличие от коррозии в кислородной атмосфере, крайне неспешна, и если в корабль не ударит метеорит крупнее песчинки, то его в принципе можно будет оживить и через несколько столетий. Все дело в наличии запасных комплектующих, в желании и еще во времени, которое вы готовы оторвать от своей жизни ради исполнения этого желания.

Я возился с корабликом без малого два года.

Альтернатива у меня имелась, но очень уж тоскливая: состариться и умереть на Луне. Вероятно, раньше положенного срока и, скорее всего, предварительно сойдя с ума.

Не лучше ли рискнуть, отправившись на Землю внутри жестянки, в которой не уверен, и притом зная об искусстве пилотирования лишь по видеоматериалам?

Вот и я решил, что лучше.

Все это я кратко изложил медсестре, и только потом догадался спросить:

— Как вас зовут?

— Джоанна. А вас?

Я назвался.

— А титул забыли?

Тут я вспомнил первого встреченного мною землянина и его бред насчет баронства.

— Боюсь, что у меня нет никакого титула.

— Вот как? — В голосе моей сиделки послышалось разочарование. — Жаль. Значит, вы простой дворянин, как и я?

— И даже не дворянин.

— Как такое может быть? — Теперь я уловил испуг в голосе Джоанны.

— Обыкновенно. Среди моих предков — я имею в виду земных предков — не было знати. Была бы — я бы, наверное, знал. А на Луне титулы и подавно были не в ходу.

Я не видел Джоанну, но мог бы поклясться, что она вытаращила глаза.

— Как так — не в ходу?

— А вот так. Зачем они нам?

— Для точного определения социального статуса индивида, — отбарабанила она явно заученное. — И что……