Пробуждение

В глаза ударил утренний свет, а в комнате заиграла композиция Брамса. Какой кошмар! – пробурчала я сквозь зубы. Никогда не забуду эту ужасную мелодию. Я лежала с открытыми глазами и жалела то ли свой утраченный сон, то ли свое потерянное девство, в котором провела множество часов в музыкальной школе. Наполненные пылью классы со старыми партами. На обновление мебели денег не выделяли, а вот новая краска приходила из области регулярно. Парты каждый учебный год слой за слоем покрывались ярко синей краской, закрывая все начертанные школьниками ругательства, рисунки и шпаргалки. Они стояли набухшие от ее слоев, насупившись смотрели на затертую черную доску.

Лидия Федоровна, пожилая преподавательница музыки, верила в меня и уверяла родителей, что из девочки может получиться приличный музыкант. Она и сама готова была приходить к нам домой, если бы у мня появилось пианино. Но никаких инструментов, как и никаких музыкантов, так и не появилось. Воспоминания о Лидии Федоровне неизменно приходят вместе с запахом ее цветочных духов и глухо цокающим звуком туфель. Благодаря ее усердию я участвовала в конкурсах в своей области и даже в столице. Вопрос о том, где Лидия Федоровна брала деньги на поездки не посещал моих родителей. Я задумалась об этом только через много лет, когда сама была вынуждена зарабатывать себе на жизнь и платить по счетам.

Музыкальные конкурсы всегда были главной возможностью для талантливых музыкантов заявить о себе и привлечь внимание к своим способностям заграничных организаторов концертов. Победы давали право представлять страну на международных конкурсах, где можно было заключить контракт с иностранным оркестром, получить небольшую, но собственную известность или деньги за призовое место.

Гораздо позже Интернет открыл огромную площадку для ярких исполнителей, но откровенно говоря большинство людей обращает внимание на эксцентричность и способность музыканта привлечь внимание. По-настоящему талантливых детей могут определить профессионалы, а завладеть их вниманием можно будучи участником конкурса. Филармонии и консерватории того времени могли рассчитывать только на пожилых старушек, которые не смогли найти собеседниц в церкви или больничных очередях. Концерты видных мэтров не собирали никакой кассы, а скромные потуги юных дарований оставались незамеченными и проходили бесплатно. Пожилые интеллигенты собирались за час до начала концерта в фойе залов и тренировали свой мозг детальным воспроизведением биографий композиторов, декларированием стихов, предавались воспоминаниям о прошедших выступлениях.

В семье у меня не было профессиональных музыкантов, но среди близких и дальних родственников можно было отыскать то востребованного гармониста на свадьбе, то гитариста с обширным лирическим репертуаром. Мама работала в бухгалтерии местного завода. Цифры не смогли высушить ее веселый характер и солнечный взгляд на мир. Она прекрасна пела народные песни, которые, как правило, имели по тридцать куплетов, и были записаны полностью только в книгах местных краеведов. Множество нескончаемых песен нашло свое место в ее светловолосой голове. Мало кто решался поддержать ее во время их исполнения. Друзья, оказывающиеся ее слушателями, подпевали ей на тех куплетах, которые запомнились им раньше, показались близкими и понятными по смыслу.

Отец много работал с людьми: организовывал снабжение на том же заводе. Он знал, каким образом функционирует каждый узел огромного железного организма. Обеспечивал его нужными деталями, смазочными материалами, привозил из столицы уникальных механиков, которые словно доктора выхаживали завод после аварий. В момент окончательно впадения государства в шизофрению и рассогласованности в работе ее органов, такие люди были особенно ценны для сохранения завода. Вот только примиряться с увиденным и услышанным на многочисленных встречах с самыми разными людьми ему помогал исключительно алкоголь. Отец часто был хмур, неразговорчив и, кажется, многим был недоволен, но он точно любил свое дело, лелеял огромного механического монстра, который рос каждый год на наших глазах. Когда я родилась, старший механический брат выделил нам двухкомнатную квартиру по соседству с собой.

В один из летних дней, сверкавший переливами зеленого, пахнувший свободой летних каникул и наполненный вкусом мороженного, у нас в квартире раздался звонок. Секретарь директора музыкальной школы сообщила маме о прощальной церемонии в связи со смертью Лидии Федоровны. На следующий день я пошла к дверям школы, чтобы попрощаться со своей учительницей. Никакой грусти я не испытывала, утрата учительницы казалась незначительным событием. В общеобразовательной школе у меня тоже были учителя, они тоже относились ко мне хорошо, заботились об успехах и пахли похожими цветочными духами. Однако талантливой меня больше уже никто не называл.

Постепенно и сама я уже перестала верить в волшебное будущее, где европейские концертные залы неистово рукоплескают моему оригинальному прочтению средневекового композитора. Молодые представители знатных дворянских домов приглашают меня на ужин, рассчитывают получить долю моего внимания музыкальные критики, а журналы обсуждают наряды для выступлений.

Золотую медаль после окончания школы мне не дали, собственно и серебряную я тоже не заслужила. Но за плечами были одиннадцать классов школы с немецким уклоном. Со своим аттестатом зрелости я отправилась в столицу, где уже ждал меня будущий муж. Мальчик, который также, как и я пытался через пальцы передать вечную красоту классической музыки, проливал слезы на конкурсах, когда занимал вторые и третьи места. Но время идет, вкусы меняется, надежды рушатся, закрываются и открываются двери.

Среди его пластинок с записями облюбованных критиками пианистов появлялись пластинки с новой ревущей музыкой. Музыканты уже не могли сыграть ее на фортепьяно или скрипке, она была записана механическим гулом заводских цехов, грохотом взлетающей ракеты, скрежетом компьютерных узлов. Роль новых композиторов заключалась в приручении этой новой стихии, упорядочиванию, преданию гармонии механическому пространству. Мир охватила жажда электронной музыки, новый двадцать первый век требовал нового авангарда.

Не слишком успешный пианист стал довольно известным ди-джеем. Алексей взял себе имя «Funny Money», сотрясал клубы и стадионы, приводил в животный экстаз жителей благополучных европейски столиц. Он демонстрировал свои успехи в приручении музыкального хаоса. Алексей получал приличные гонорары, снимал квартиру в центре города, а я изучала филологию в университете и решила родить ему сына.

Время принесло много денег, больше чем могли потратить два все еще закомплексованных молодых человека. Мы упорно не хотели покупать дорогих вещей. Немедленно накатывало чувство стыда в примерочной, где на ценнике моих трусиков была указана точная зарплата моей матери. Алексей каждый раз нервно наворачивал круги по торговому залу, когда нужно было идти с выбранной зимней курткой на кассу. Намного легче было делать покупки в другой валюте, с марками или франками мозг не сразу выстраивал ассоциации с родительскими зарплатами.

Успех изменил глаза моего мужа. Алексей из зашуганного юнца превратился в уверенного и наглого мужчину. Он самодовольно отдавал распоряжения своим музыкальным техникам, высокомерно комментировал журналистам выступления и альбомы своих коллег, скандалил в отелях, если номер был недостаточно хорошим. Казалось, этим взглядом он будет смотреть на мир, защищать меня, наших детей от его несправедливости и угроз. Уже только за наше знакомство на одном из детских музыкальных конкурсов можно было поблагодарить Лидию Федоровну, с теплотой вспоминать ее многочасовые усилия по моему музыкальному воспитаю. Но мне совершенно не хочется этого делать.

Алексей быстро подсел на разрешенные в некоторых уголках Европы вещества, а затем с большим удовольствием получал их от организаторов концертов в качестве платы за выступления. Концерты электронной музыки не требовали от него твердости рук и безукоризненного вида, но Алексей уже не мог даже выходить в назначенное время к диджейскому пульту. Фестивали отказывались включать его в программу, а промоутеры разорвали с ним все контракты.

Практически сразу же в Алеше проснулась агрессивная мужественность и страсть к подчинению окружающих. Низкорослый и худенький человек, которой проводил время не в спортзале, а за пианино, мог продемонстрировать свое доминантное положение только мне, и мы перешли к побоям после каждого наркотического трипа.

– Где ты была?

– Я же предупреждала, что пойду на день рождения к Свете.

– Ты делаешь из меня идиота? С кем ты была? С мужиком! – уже не мог успокоиться Алексей.

– Что ты говоришь? У меня только ты.

– Никаких больше гулянок!

– Но я не могла не пойти, ты же знаешь.

– Пока живешь в моем доме, будешь подчиняться моим правилам.

– Леша, я также плачу за эту квартиру, как и ты. Мы же решили не брать ипотеку.

– Заткнись, – кричал Алексей. Затем последовал удар кулаком в живот. Я рухнула на пол, рот наполнился соленой слюной, по телу прокатилась ноющая боль. Я свернулась, уткнулась в пол и затихла.

– Тебе нравится меня унижать? – он все еще не успокаивался, но уже не ждал от меня никакого ответа, просто выговаривал накопившиеся обиды.

Период, представлявшийся мне временным помутнением, затянулся на три года. Истории с похожим сюжетом повторялись раз в несколько месяцев. Алексей мог и не бить меня, но в таких случаях придумывал мне пытки. Ставил в угол и не разрешал выходить из него пока не закончит играть его любимы диск. Сам же в это время продолжал заливать в свою глотку пиво.

Утром он извинялся передо мной на коленях. Алексей, как и в детстве запинался, волновался и пытался найти слова для начала разговора и мое сердце вновь хотело доверять и верить, что он сможет остановиться. А затем он превращался в ненавистного монстра. Месяц за месяцем, новый круг, ничем не отличавшийся от предыдущего, и так было пока однажды его удар не пришелся в голову нашего сына, который был у меня на руках во время нашей ссоры. Сыну было два года, но он не заплакал, повернулся ко мне и посмотрел в глаза. Утром мы уже ехала на автобусе к родителям.

Мне было двадцать один год, год у меня ушел на бракоразводный процесс, и в двадцать два я наконец почувствовала себя счастливым человеком. Разрыв ужасных отношений повлиял на меня хорошо, лицо засверкало здоровыми красками. Как будто дюймовочка выбравшаяся на свет после долгой жизни с кротом, радовалась я каждому дню, солнечному свету и возможности просто спокойно засыпать. Я вернулась к занятиям музыкой, записалась в спортзал, рисовала, начала ходить на танцы, в театр и на выставки. Пришлось перейти на заочное обучение, но после получения диплома довольно быстро мне удалось найти работу. Крупная компания, занимавшаяся инвестированием в объекты инфраструктуры и промышленные предприятия по всему миру, пригласила меня на стажировку. В сети я нашла множество положительных отзывов об условиях работы от ее сотрудников, высоких социальных гарантиях в случае болезней, оплачиваемых отпусках и содействии в получении ипотеки под низкий процент. «Руководители явно заинтересованы в удержании в своем штате высококвалифицированных кадров, не то что наши барыги», – гласил один из комментариев под видео с рассказом о ценностях компании. Город, где предстояло работать, мне тоже показался замечательным, не туристическое, но очень милое место. Девушка с глубоким грудным голосом, подстриженная под каре и, похоже, принципиально не использовавшая никакую косметику, провела со мной собеседование на немецком языке. Я не была уверена, что понравилась им, но она перезвонила мне через несколько дней.

– Анна, добрый день. Это Мэри из «Реннов девелопер».

– Здравствуйте, Мэри.

– Мы с вами провели собеседование на вакансию переводчика. Но сейчас компания расширяет свои интересы на Востоке, мы готовы вам предложить должность в аналитическом отделе. Зарплата будет значительно выше, но и обязанностей будет больше.

– Мэри, я благодарна вам за такое предложение. К сожалению, у меня недостаточно знаний для такой работы.

– Не волнуйтесь, у нас есть специальная программа подготовки специалистов, а вы выросли в том промышленном районе страны, которой нас в данное время интересует. Если вы согласны, то мы начнем процедуру вашего оформления, а мой помощник займется вашими въездными документами.

– Спасибо за предложение. В таком случае я рада принять ваше предложение.

Родители довольно спокойно восприняли мой отъезд. Может мне показалось, но мама даже обрадовалась, когда я попросила разрешения оставить сына у них. Оба они вышли на пенсию, но сил и здоровья хватало, чтобы подрабатывать в частных организациях по своим специальностям.

После всего этого рассказа о себе стоит сказать, что мое сегодняшнее утро началось в постели моего начальника, одного из самых богатых людей этой страны. Он как породистый отпрыск своих родителей получил высокий рост, надменный взгляд, благородное лицо и крупные активы в Европе. У него отлично получилось не только сохранить доставшееся имущество, уже к своим 37 годам он стал обладателем промышленных объектов по всему миру.

В его доме я просыпаюсь уже несколько месяцев подряд. Полагаю, он ко мне совсем не равнодушен. Ничего о своем прошлом я ему не рассказывала, и про сына он тоже не знает, но как долго я еще буду занимать его мысли, мне тоже неизвестно, поэтому предпочитаю оставить все как есть сейчас.

– Анна, подожди меня в постели, мне нужно позвонить, и я сразу же вернусь к тебе. – Кристиан встал, накинул халат и вышел из комнаты.

Сегодня была суббота и все наши планы заключались только в том, чтобы вечером посетить Бельгийское посольство в Берлине, где был прием для немецких промышленников. Портреты близких и дальних родственников смотрели на меня со все сторон довольно компактной спальни. Никак не могу привыкнуть к тому, как предки Кристиана с неизменной гордостью во взгляде наблюдают, как их потомок имеет меня. Его домом не было родовое поместьем или старинный замок, он жил в двухэтажном коттедже, который был запрятан в зелени сада и находился в горах. Дом практически ничем не отличался от остальных в городе, его высокая стоимость была обусловлена только тем, что с его обширной террасы открывался прекрасный вид на старинное немецкое поселение в долине. Портеры родственников тоже выглядели как анахронизм в довольно сдержанном, но все-таки современном доме с хорошим ремонтом и модными предметами интерьера. Картины соседствовали на стенах с телевизионной плазмой и дизайнерскими светильниками из Икея.

Я вышла из комнаты и пробежала на носочках в ванную в конце коридора. Пол был хоть и деревянный, но до того ледяной, что обжигал ступни. Очень хотелось встать под горячий душ, отогреться, простоять под потоками теплой воды как можно дольше. Несмотря на мою приличную зарплату, мне ужасно жалко тратить такое количество денег на счета за воду. Я балую себя наполненной до краев теплой ванной не больше одного раза в месяц.

На обратном пути в комнату я услышала голос Клаудии, старшей сестры Кристиана, которая четко произнесла мое имя в разговоре. Кристиан не знакомил меня с ней, но практически на первой неделе своей работы в компании из разговоров с коллегами я узнала многое о его сестре. Она никогда не была замужем и совсем не вовлечена в руководство семейным бизнесом. Клаудия занимается только гуманитарными проектами – ездит в Африку, где раздает деньги детям, спонсирует современное искусство в Восточной Европе. Я невольно приостановилась послушать, как меня обсуждают, и не ошиблась – разговор был интересным. Акустика в этом месте позволяла услышать каждое слово с первого этажа. Я поняла, что долго простоять на холоде я не смогу, сбегала в комнату за большой подушкой, бросила ее на холодный пол, села и начала слушать.

– Анна была здесь в прошлом месяце. Она живет в твоем доме уже дольше, чем все остальные. Ты уверен, что она подходящая пора для тебя? – Клаудия задала тот самый вопрос, заставивший меня прислушиваться еще внимательней.

– Может быть и дольше всех, но у меня пока совсем нет желания строить семейные планы.

– Совершенно напрасно, – продолжила Клаудия, – опросы показывают, что ты нравишься немцам. Уверена, они бы с удовольствием приняли тебя в качестве канцлера. Но холостой и бездетный политик вызывает множество вопросов в такой стране, как наша.

– Мы уже обсуждали это. В нашей семье покупают политиков, а не становятся ими.

– К чему постоянно возвращаться к этой теме.

– Ты бы смог решить наши проблемы гораздо быстрее, если бы сам занимался ими, а не передавал свою ответственность непонятным проходимцам с длинными языками.

– Клаудия, можно уже понять, как устроен мир. Ледники будут таять, животные вымирать, а дети голодать. Если тебе нравится спасать жизни африканцев, я не буду тебе мешать. Деньги на рекламу уже заложены в бюджете, но мне твои развлечения совсем не интересны.

– Ты забываешь, что ты из рыцарского рода, который всегда боролся со злом и так заслужил свое уважение в обществе.

– Мне кажется, мы знаем разные истории нашей семьи. Мы в очередной раз ходим по кругу и проговариваем одно и тоже. Я очень плохо спал, у меня болит голова, и мы непременно наговорим друг другу лишнего.

– В чем дело? Анна не дает тебе высыпаться? – усмехнулась Клаудия.

– Не дает, – он улыбнулся в ответ, – но дело не в ней, уже несколько недель подряд меня мучает один и тот же кошмар. Как в дурацком фильме, где герой каждый раз проживает одну и ту же историю, которая повторяется с мельчайшими подробностями.

– Ты обращался к врачу?

– Таблетки не помогают, а снотворное делает мое утреннее состояние только хуже. Сон вообще стал для меня тягостной мукой. В голову лезут странные мысли. Постоянно думаю про этот сон, у меня есть одна догадка, как можно избавиться от кошмара. Сегодня позвонит Мартин Майер и возможно все разрешится.

Клаудия рассмеялась: «Ты поручил своему финансовому директору изучить психологию? Как Мартин сможет избавить тебя от кошмаров?»

– Нет, – Кристиан помолчал и продолжил, – звучит как бред измученного бессонницей человека, но может кошмар требует от меня разгадать его загадку?

***

– Какую загадку?

– Понятия не имею, но у Мартина талант находить решения нестандартных задач, – устало произнёс Кристиан. Каждое утро мне кажется, что за несколько часов, на которые я решаюсь уснуть, невозможно вместить всю эту историю, но, как моментальная загрузка на компьютер файла с вирусом, она попадает мне в голову.

– А что тебя так растревожило? – Клаудия сменила тон на заинтересованный.

– Каждую ночь я просыпаюсь в казарме от вопля сирены, но я уже знаю, что делать по инструкции: одеваюсь и бегу к своему самолету. Оказывается, казарма расположена на авиабазе в окружении густого леса. Один за другим на нас падают с неба грузные железные мешки с огнем. Бомбы подрывают наши самолеты, но многие из пилотов успевают взлететь, среди таких смельчаков оказался я. Мой самолет поднимается в небо, подо мной оказывается густой лес и множество тонких извивающихся речушек. Я начинаю преследовать тучные, пузатые, похожие на трактора самолеты. Мне не составило особого труда сбить один из них, первой же очередью я пробил его мотор, и самолет рухнул вниз, как корова, разучившаяся летать.

Я вышел на новый круг для атаки на очередной бомбардировщик, но боковым зрением заметил своего преследователя. Самолет, который начал охоту за мной, был такой же странный и несуразный, походил на тот, на которых фермеры опрыскивают свои поля химикатами от вредных насекомых. Неожиданно для меня он начал нагло плеваться пулями, легко проникающими в тело моего самолета.

Я всеми силами пытался оторваться от преследователя. Координация была потрясающая, я чувствовал единство со своей машиной.. Мысли и каждая мышца работали идеально слаженно, казалось, что я провожал взглядом каждую пулю, которую выпустил в меня мой враг и точно знал, попадет она в тушу моего самолета или нет.

Внизу зеленый лесной ковер с узорами из рек и озер сменился обширной водной гладью, а вдалеке был виден большой город. Я моментально изучил края ковра, как придирчивый покупатель. В уголке у водяного массива проходило другое сражение, я был уверен, что оно важнее, чем моя теперешняя борьба за жизнь. Пушки восемнадцатого века обстреливали крепость, выплевывая больше дыма и шума, чем смертоносного огня. Деревянные корабли, гордо надув паруса окружили крепостные стены, за которыми по одним и тем же траекториям слаженно бегали защитники крепости в ярких военных костюмах. Удивительно, но с высоты полета мне был ясно виден только один человек, он был огромным великаном в шляпе-треуголке, звучно отдавал приказы артиллерии расстреливать крепость. Взгляд мой приковали его тонкие усики, рассыпанные на плечах кудри, длинный камзол и истертые сапоги. Он наводил на меня ужас своей исполинской фигурой, свирепой жаждой победы. В то же время я чувствовал с ним родство, мы были едины в ощущении этого голода новых свершений. Я был уверен, он выиграет эту битву и эту войну. Затем начнет следующее сражение, человек в треуголке будет развязывать войну за войной, и так будет до самого конца. Его обновлённой, вернувшейся на историческую сцену стране необходимо пространство, выход к морям и торговым путям.

Все это сражение настолько увлекло меня, что я не заметил, как был сбит и уже пикировал на лесной пушистый ковер. Вовремя вспомнил про спасительную катапульту, успел нажать рычаг,сразу же оказался под огромным белым куполом и направился на свидание с землей. Стремительно спускаясь, я наблюдал лес, который уже раскрыл свою зеленую пасть и готовился заглотить меня. Ветки деревьев как школьные хулиганы тыкали в меня не смертельно, но хотелось кричать от обиды, что ничего с этим невозможно поделать. Оставалось ждать конца унижения, встречи с твердой почвой под ногами, как учительницы, которая вот-вот войдет в класс и все это прекратится.

Наконец я повис между деревьев, отстегнул ремни, рухнул на долгожданную землю. Перевернулся на спину и посмотрел наверх, там разрастался, отвоевывал себе бескрайнее небесное пространство солнечный свет. Он освободил от темноты сначала макушки деревьев, затем добрался до стволов и наконец согрел мое расцарапанное лицо. Отдышавшись, примирившись со своим удручающим положением, я побрел искать самолет. В моей летающей машине должна была быть аптечка, спрятан револьвер и пакет с сухарями.

Далеко идти не пришлось, самолет был от меня в нескольких десятках метров. Я заметил место его крушения еще в воздухе и старался координировать свой спуск на парашюте ближе к месту его новой стоянки. Деревья сгладили удар, и обшивка выдержала такое экстренное приземление, но крылья с черными крестами отвалились. Вид моего самолета ужасно расстроил меня, как будто, если бы крылья остались целы, то мне удалось бы улететь на нем домой. Я наполнил глаза слезами, жаждал облегчить свои страдания громкими стенаниями, сел на землю и прижал колени к груди.

Вокруг меня рос шум, казавшийся по началу простым шуршанием деревьев, но вокруг становилось громче от минуты к минуте. Наконец шум превратился в рев, и я начал различать отдельные слова в этом нарастающем рыке. Кто-то говорил со мной на неизвестном языке, ничего перевести я не мог, но чувствовал, что слышу ругань и брань. Кажется, я был противен здесь каждому дереву, каждой травинке. Все было возмущено моим появлением в лесу, моим блужданием по почве, вдыханием воздуха, сломанными ветками. Страх охватил меня, и я побежал, ветки норовила ткнуть мне в глаз, а в земле образовывались рытвины, о которые я спотыкался. Наконец, я выбился из сил и упал, дышал в землю, что-то шептал, пытался умилостивить природу, дать мне возможность выжить.

Очнулся я, кажется, уже в полдень. Летнее солнце осветило лесную полену, где я отключился. Лицо горело, казалось, все насекомые в лесу приползли или прилетели, чтобы попробовать моей крови, и теперь рассказывают другим, насколько она хороша, уговаривают поискать меня в лесу и пробовать ее на вкус. Кровь на лице запеклась, голова ужасно болела, в животе то вспыхивала, то угасала острая боль.

Я твердо решил не унывать и двигаться строго на север. Неизвестно смогу ли я выбраться к своим, но это было лучше, чем блуждать по лесу бесцельно. По мху на деревьях я определил север и побрел на встречу к своему будущему. На пути встречались то кусты с какими-то непролазными колючками, то плотно растущие деревья. Мне приходилось их обходить, делая огромный крюк, сложно было понять сбился я с пути, или все еще двигаюсь в выбранном направлении.

Порой пронзительные крики птиц и скрипы сосен сменялись абсолютной тишиной. Я чувствовал, как лес прислушивался ко мне, присматривался: «Не сошел ли еще он с ума?». Затем мучение звуковой атакой под палящим солнцем начиналось заново. Наконец я закричал, так громко, что заболело горло. Мне стало легче, возможно, мой крик даже отогнал надоедливых насекомых, которых, кажется, стало меньше. Я облегченно заплакал.

Я вспоминал наш большой уютный дом, где по утрам пахло кофе и свежим теплыми булочками, на которых таяло холодное сливочное масло. Заразительный смех матери и длинные увлекательные истории отца об африканских странах. Сложное время между двумя войнами, но для меня оно стала периодом грандиозных открытий. Вместе со мной, сам себя удивляя, взрослел новый двадцатый век, по улицам впервые поехали автомобили, в кинотеатрах можно было увидеть, как выглядит Нью-Йорк, зазвучала новая ревущая музыка. Счастье это было мимолетным – маленькой песчинкой, но самой заметной среди большой россыпи бисера детских воспоминаний.

Компания отца обанкротилась, я до сих пор не понимаю, как он смог не потерять дом, не пасть духом. Множество людей решило снять с себя ответственность за жену и детей, просто выйдя в окно высотного здания. Как странно сегодня осуждать тех, кто посчитал самоубийство лучшим способом завершить жизнь. Правительство менялось одно за другим. Доллар стоил целую садовую тележку марок. Неожиданно странный психопат выстоял на политической сцене больше трех месяцев и договорился со всеми «жирными котами» этого мира. Горлопан и популист дал людям работу. Оказывается, выгодно размещать производства там, где людям почти не нужно платить, если пересчитать их зарплату в долларах. Все, что нужно человеку, – возможность накормить себя и своих близких. За эту возможность немцы готовы были простить ему даже самые сумасшедшие идеи. Никто не обратил внимание на его репутацию, отсутствие образования и опыта. Кризис действительно открывает возможности, но чаще для чертей, которые засиделись в аду. Они быстро подстраиваются под новую реальность и устанавливают новый порядок. Психопат нарядил одних людей в стильную форму, построил в стройные шеренги и отправил воевать, а других обеспечил пижамами психиатрических клиник. Последние в полной мере ощутили жар его ненависти.

Ботинки начали хлюпать и вязнуть. Найдя небольшой покой в своих мыслях, я поначалу не обратил на это никакого внимания. Теперь же начал ступать осторожно и с тревогой смотрел в сторону своего дальнейшего пути. Я вымазал лицо и руки глинистой грязью, которая помогла от укусов комаров и немного успокоила зуд на коже. Нужно было продолжать движение вперед. Деревья и трава вокруг меня начали меняться. Появились низкие кустарники с меленькими листочками и высокая трава. Сердце радостно забилось при виде черных ягод, россыпью украсивших холм впереди меня. Я бы съел и обычную траву, живот болел невыносимо остро, поэтому без сомнения начал набивать ими рот. Возможно дух леса решил немного сжалиться надо мной или просто заманивал дальше по гиблой дороге, но ягоды были очень вкусные, от поступившего в кровь сахара у меня закружилась голова.

При каждом шаге ботинки по щиколотку уходили в водянистую жижу. Пробираться приходилось уже через огромные скелеты высохших деревьев, которые во времена расцвета их величия правили лесом, как динозавры когда-то были хозяевами земли. Какими уверенными в себе, наверное, были эти ящерицы, – исполинские гиганты, покорившие сушу и воду. Налаженная жизнь, устоявшиеся пищевые цепочки, равномерная борьба за выживание с последующей победой сильнейших. Консерватизм предвещал только дальнейшее процветание, через накопление жировой массы, рост клыков и боевых бивней.

Кладбище гигантов не имело никаких обозримых границ, но сердце наполнилось решимостью, сил для сомнений уже не было, поворачивать назад поздно. В моменты, когда выбор ограничен или его вовсе нет, особенно легко двигаться вперед. Нет необходимости мучить мозг постоянным обмусоливанием вариантов, среди которых не будет идеального. В действительности есть только один серьезные выбор, с которым нужно примириться, этот выбор – жить или умереть. Все остальное поправимо и особой роли не играет. Но если было принято твердое решение умереть, то нужно точно знать, за что ты собираешься это сделать, чтобы в нужную минуту не было сомнений для решающего шага.

Живых деревьев становилось меньше, из-за отсутствия листвы можно было осмотреться на десяток метров вокруг себя. Слева я заметил пробирающуюся среди кустов белую фигуру. Затаился и задумался, какого зверя она может напоминать. Я наблюдал как фигура то удалялась, то приближалась. В какой-то момент она сблизилась со мной настолько сильно, что я смог разглядеть в ее очертании человека. Молодая женщина собирала ягоды. На ней был летний белый сарафан, светлые, почти белые волосы. Она легко передвигалась среди кустов, ненадолго замирала и двигалась дальше. Захотелось закричать и попросить помощи. Я обрадовался ей как своей спасительнице. Но неожиданно для себя я остановился от озарившей меня догадки. На этом участке фронта боевые действия только начались, но война идет уже третий год. В отпуске я часто встречался со своими одноклассниками и друзьями, которые воюют не в небе, а на земле. Каждый день драгоценного отпуска мы проводили в веселье, выпивая такое количество алкоголя, какое только могли, совокуплялись с женщинами за деньги и по любви. В пылу очередного дружеского спора о нашей войне, Питер не нашел хорошего аргумента, и алкоголь подсказал ему тот, о котором ему было положено помалкивать. Питер рассказал о документах, пришедших к нему по закрытым каналам, где упоминались способы решения лишнего населения на новых немецких землях. У Питера не было никаких сомнений, что под фразой скрываются те самые фабрики смерти, где уничтожают людей. О них рассказывала вражеская пропаганда. Мы и сами догадывались о незавидной судьбе славян на захваченных территориях, но как-то не принято было об этом говорить. Зачем? Наша родина только сейчас начала делать первые уверенные шаги, еще полгода и войны закончатся. Можно будет задуматься о благородстве, загладить вину, примириться с неизбежными жертвами. Что я мог ответить Питеру, который преждевременно решился погрузиться в пучину вины за военные преступления. Лев и Медведь привели славян в лоно Священной римской империи. Буквально лет сто назад люди помнили, что они полабские славяне. Сейчас только по фамилиям можно понять, что они принадлежали к этим племенам. Переселенцы, совместные браки, повсеместное употребление немецкого языка привели к их полной ассимиляции. Также будет и в этот раз, ничего страшного не произойдет, а вот Рейх прирастёт новыми жизненно необходимыми территориями.

Нет, нужно было рисковать. Пусть попаду в плен, испытаю пытки и издевательства красных евреев, но в этом лесу мне точно не выжить. Я все еще нерешительно, но уже не скрывая своего присутствия, пробирался вперед, пытался найти кочки, выпирающие из общей трясины. Стратегия не подводила меня, пока одна из них не провалилась под моей ступней, и нога не нырнула по самое колено. Я уцепился за ветку и попытался вытащить ногу. С хлюпающим рыком нога выскочила из трясины, но без ботинка. Я выругался так громко, как только мог. Даже сам себе удивился, оказывается на ругань у меня еще оставались силы. В кустах, где должна была находиться девушка, забилась и тут же взлетела в небо огромная белая птица.

Немого отдышавшись, я продолжил продвигаться к кустам, где была женская фигура, но там никого не было. Я нашел только корзинку, наполненную черными ягодами, которые начал быстро засовывать себе в рот. Сок стекал по подбородку и шее, обжигая освободившиеся от грязи исцарапанные участки кожи.

Наконец силы совершенно покинули меня, и я упал, лежал и слушал, как на этом проклятом болоте с надрывом квакают лягушки. Постепенно в голове начали проясняться мысли, то ли от съеденных ягод, то ли тело обрадовалось, что удалось выбраться из трясины. Ко мне пришло осознание: «где-то рядом должны жить люди, а значит и болото скоро закончится». Не станет девушка заходить за ягодами в самую трясину болота, пройдет по краю, куда не суются трусливые подруги, соберет самый вкусный лесной урожай и бегом домой. Мне нужно было найти силы и продолжить свой путь. Я намотал на ногу свою майку и отправился дальше покорять болото.

Вода метр за метром отвоёвывала себе все больше и больше пространства у суши. В какой-то момент ее кусочков совсем уже не осталось и пришлось почти по пояс погрузиться в серую воду. Я думал, как спокойно принять тот факт, что я могу остаться здесь навсегда и перейти в Вальхаллу прямиком из этого болота. Мне нужно было подбодрить себя, и я подумал, а что сделал бы на моем месте рейхсканцлер.

– Вот посмотрите мой фюрер, – обращался я мысленно к нему, – там наверняка жижи будет только по колено. Затем дотошно рассказывал об удобствах и практичности палки, которой я проверял путь перед собой.

– Мой фюрер, обратите внимание, что уровень жижи снижается, и вам уже не стоит так опасаться, – убеждал я его в безопасности этой местности.

– Мы непременно выберемся. Вот у вас какие планы на отпуск? Осенью проведем парад победы и в Австрию. В Альпах отличная погода в октябре, но разве там бывает плохая погода? Не унывайте, все наладится, – он ничего мне не отвечал, но этому я тоже был рад. Его голос в голове точно следовало бы расценивать как окончательно сумасшествие.

– Каково вам было в окопах западного фронта? Я вот, видите, на восточном направлении воюю. Но у вас-то определенно тяжелее было. У нас тут все гладко идет, вошли как нож в масло. Мне впервые захотелось улыбнуться, отличная оказалась находка для поднятия настроения.

– А что фройляйн Ева? Изводит, поди, вопросами, когда же замуж позовете? Ох уж эти женщины, одно и тоже на уме.

Шаг за шагом я продвигался вперед по скользким веткам деревьев. Наконец после блужданий нащупал твердую почву. Прошел около ста метров, и болото окончательно отступило. Мне захотелось улечься на зелсмлю, немного отдохнуть, но повсюду плотно росли деревья.Пришлось пройти вперед еще около получаса, пока передо мной не открылась поляна. Посреди нее стояло высокое темно синее дерево, больше напоминавшее телеграфный столб, на котором не было ни листвы, ни веток. Оно напоминало устремленно в небо толстое копье, вокруг которого не смели расти кустарники или другие деревья. Скорее всего, я бы мог его обхватить руками, но с большим трудом. Мне здесь очень не нравилось, но сил искать менее странное место у меня не было. Я сгреб листву, из которой соорудил себе перину, и лег на спину. На небе появилась луна, хотя по-прежнему со своими правами не желало расставаться солнце. Луна же светила огромным прожектором, словно кто-то специально направил его на эту поляну. Я погрузился в забытье, но ненадолго.

Неожиданно древо задрожало, начало обрастать чешуей, встрепенулось, превратилось в огромную пружину и подпрыгнуло. Обвило солнце кольцами и впилось в него своими клыками. Желтый солнечный свет растаял, и наступила темная ночь, я наблюдал, как эта огромная змея с наслаждением ползет обратно на поляну по узкой дорожке из света, которую для нее приготовила луна. Не успел я уложить увиденное в голове, как понял, что столб вновь стоит посреди поляны.