Призрачная любовь

Синтия Лейтич Смит «Призрачная любовь»

По пути на работу я прохожу мимо обветшалого белого дома, где жил в детстве. Теперь его окна заколочены, дверь тоже. Полагаю, здание выставят на аукцион и, скорее всего, продадут по дешевке. Никто не стремится покупать жилье в городе Спирит, штат Техас.

Год за годом выпускники средней школы собирают вещи и уезжают: один или два — в колледж, остальные — на работу в большие города. А раз в две недели толпа собирается в похоронном бюро выразить свои соболезнования кому-то из стариков. Обслуживание смерти — самое доходное дело в городе.

Кажется, что каждый из нас либо умирает, либо уезжает. Но я никуда не собираюсь. Спирит — мой дом. Этот маленький кусочек мира важен для меня, и это говорит о многом.

— Коди! — окликает сзади звонкий женский голосок.

Не обращаю внимания — я никогда не был особенно разговорчивым.

— Коди Страйкер! — окликают меня опять. Это юная дочь новоизбранного мэра — того самого, который собирается превратить пустующие магазинчики на первых этажах в антикварные лавки, а заброшенные дома — в гостиницы «номер плюс завтрак» и предложить Спириту новое будущее. По крайней мере, так он утверждает. — Подожди, — просит она. — Мне нужно с тобой поговорить.

Я останавливаюсь, оборачиваюсь. Я сказал, никто сюда не переезжает? Стоящая передо мной девица — исключение из этого правила. Прошлой осенью Джинни Огастин и ее родня прибыли в Спирит после того, как банк забрал в счет долга их дом в Вудлендсе.

Обычно новичку приходится прожить в городе не меньше года, прежде чем он сможет баллотироваться на подобную должность, но никто другой на нее не претендовал, городской совет подписал отказ, и мистер Огастин прошел как единственный кандидат.

Девичья ладонь ложится на мой рукав; я мрачно гляжу на нее, и Джинни отдергивает руку.

— Я полагаю, мы прежде не встречались. Я…

— Я знаю, кто ты, — бурчу я, двигаюсь дальше и, искоса глянув на нее, спрашиваю: — Чего ты хочешь?

Она ошеломленно моргает, и меня слегка покалывает чувство вины.

— Что ж, — снова начинает Джинни, — кое-кто, видно, встал не с той ноги. Суть вот в чем: я собираюсь заняться продажей билетов для тебя. Круто? В смысле, билетов в кино, — добавляет она, так и не дождавшись от меня ответа. — На фильмы. Понимаешь, о чем я?

Я понимаю. Сегодня, в восемь вечера, впервые за пятьдесят с лишним лет вновь откроется кинотеатр «Старая любовь». Чтобы заплатить за него первый взнос, я после смерти дядюшки Дина продал треть его скота, древнее ружье и лодку. За все это я выручил сущие гроши, но и «Старая любовь» стоила недорого.

Мне спокойнее от того, что у меня есть место, где я могу проводить ночи, и цель — помимо утоления собственной жажды. И лишний предмет для размышлений — кроме той ночи, когда я в последний раз сцепился со своим дядюшкой.

Я иду дальше, — Джинни не отстает, но я пытаюсь не обращать внимания.

В свои шестнадцать она довольно симпатичная, среднего роста и с хорошей фигурой. Зубы у нее ровные и жемчужно-белые, длинные медово-золотистые волосы обрамляют дружелюбное личико. В сочетании с тесной зеленовато-голубой футболкой, на которой стразами выложено слово «нахалка», и выцветшими джинсами, обрезанными выше колена, это придает ей такой вид, будто она родилась и выросла в Спирите, — настоящей девчонки из захолустного городка.

Когда мы добираемся до кинотеатра, она настойчиво обходит здание следом за мной. С показной скромностью облокачивается на дверь, пока я выуживаю ключи из кармана джинсов.

— Важный вечер, — замечает она. — Волнуешься?

— Нет, — лгу я, отпирая засов, и уже из-за порога добавляю: — И не нанимаю работников.

— Правда? — переспрашивает Джинни и просовывает в дверную щель ногу, обутую в сандалию. — Ты имеешь в виду, что намерен управлять проектором, готовить попкорн, пополнять товары на стойке, пробивать чеки на еду и напитки, пылесосить ковер, добавлять туалетную бумагу и разбираться с… что там делают администраторы — со всей этой бумажной волокитой и счетами — и все сам? Подумай об этом, ковбой. Как ты собираешься продавать билеты и управляться с баром в одно и то же время?

Мне не хочется ее поощрять, но и злить тоже не хочется. В настоящее время мне не нужны лишние осложнения. Но лучше бы она просто ушла.

— Я не собираюсь продавать напитки и закуску.

— Как же, это ведь твоя прибыль! Сколько ты там назначил — три бакса за сеанс? Я знаю, люди в этих краях прижимистые, но ты вообще представляешь, во сколько тебе обойдется, скажем, одно электричество? На дворе лето. Это Техас. Подумай: одни кондиционеры чего стоят.

Честно говоря, этого я не учел. Не то чтобы я получил степень по деловому администрированию или чему-то в этом роде — все мое образование ограничивается средней школой. Закончил я ее пару недель назад, а до того каждое лето подстригал газоны, но кинотеатр станет моим первым настоящим делом, не связанным с работой на ранчо. Может, я слишком высоко замахнулся?

— Вдобавок, — продолжает Джинни, — страховка, налоги, а еще, возможно, тебе придется давать рекламу для привлечения приезжих. Основатели Спирита сыграли заметную роль на заре республики, а исторический туризм становится…

Все правильно, она же дочь политика.

— Достаточно. Заходи, — предлагаю я, открывая дверь шире, хотя и знаю, что еще пожалею об этом. — Поговорим.

Пока мы идем по служебному коридору, Джинни молчит. Тут, внутри, жарко и душно.

Интересно, что ей известно о трагической истории здания, о его давнишней славе — и известно ли хоть что-нибудь? О том, как в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году в здешней кладовке нашли мертвую девочку-подростка по имени Соня Митчелл. Еще одна девушка, Кэтрин — не помню фамилии, возможно, Фогель, — вообще исчезла бесследно. Как и Джинни, она незадолго до этого приехала в город, и ее тела так потом и не обнаружили. Обе девочки работали в кинотеатре. И — опять же как Джинни — им обеим было по шестнадцать лет.

Все в округе слышали эту историю. Время от времени здесь пытались устраивать вечеринки, но все они кончались тем, что участники разбегались, истошно вопя о привидениях.

Нет смысла отрицать, что в этом кинотеатре таится нечто зловещее. За последнюю неделю я многажды видел букву «С», нарисованную в пыли, и снова и снова стирал ее. Я мог бы поклясться, что раз или два слышал негромкий голос, идущий откуда-то изнутри здания. Заманчивый, мелодичный, женский… Он преследовал меня даже во сне.

Выйдя вместе с Джинни в вестибюль, я, несмотря на жару, не стал включать кондиционер.

Вместо этого я осмотрел свои новые владения, пытаясь представить, какими увидят их сегодняшние посетители. Это величественное помещение с огромной старинной хрустальной люстрой, построенное еще в те времена, когда хлопок был нашим королем. Золотые с багряным обои поблекли, кроваво-красный ковер обветшал, как и алая обивка кресел в зале — и в партере, и на балконах, — но здесь по-прежнему царит романтическая атмосфера и слышится шепот прошлого.

Кроме того, он нравился маме. Всякий раз, когда мы проходили мимо, она говорила, что «Старая любовь» — это призрак былой славы Спирита, напоминание о том, кем мы некогда были и можем стать снова.

— Ты умеешь управляться с кассой? — спрашиваю я Джинни, показывая на аппарат.

Она уже забавляется с ним. У меня есть только один, установленный на билетной стойке. Это старая модель, которую я заказал на аукционе Bay.

— Хмм, — тянет Джинни, окидывая взглядом вестибюль, и вдруг светлеет лицом. — Знаю! Мы можем разложить сладости и попкорн на прилавке, повесить ценники и поставить коробку с прорезью для денег — полагаясь на людскую честность. Как в библиотеке поступают со штрафами за просроченные книги.

В большинстве мест это бы не сработало. Но в Спирите все пройдет как надо.

— У меня в конторе есть какие-то коробки, — сообщаю я, поневоле признавая ценность этой идеи, и, чуть помолчав, добавляю: — В любом случае, почему ты так хочешь эту работу?

— Деньги лишними не будут, — пожимает плечами Джинни.

Что ж, для меня тоже. Имея в перспективе вечную жизнь, поневоле озаботишься долгоиграющим финансовым планом. И, насколько я понимаю по озабоченности Джинни, других мест работы, до которых можно было бы добираться пешком, в округе нет. Держу пари, она привыкла ездить на крутой машине — которую, опять же готов поспорить, изъяли за долги.

Невольно прикидываю, не стоит ли за ее стремлением сюда что-то еще. Я и сам неплохо выгляжу, и дело не в излишней самоуверенности. От отца, кем бы он ни был, я унаследовал блестящие черные волосы, резкие черты лица и смуглую кожу, на фоне которой особенно ярко блестят голубые глаза, доставшиеся мне от матери. К тому же работа на ранчо дядюшки Дина сделала меня жилистым и крепким.

За пределами Спирита девчонки обычно заигрывают со мной — но я бы сказал, что умею им отвечать.

С другой стороны, местные меня жалеют и сочувствуют: я лишился матери в возрасте всего десяти лет. К тому же они знали, что за человек дядюшка Дин, и в последующие годы им не раз приходилось замечать у меня синяки. Долгое время я верил, что рано или поздно кто-нибудь — священник, учитель, школьная медсестра — донесет на него в службы социального обеспечения, но этого так и не произошло. Полагаю, большинство людей боялось дядюшку Дина не меньше, чем я сам.

Джинни смотрит на меня со странной понимающей улыбкой, и я вдруг осознаю, что она ждет моего решения. С одной стороны, она может оказаться полезной, это факт. С другой стороны — есть ли у нее парень? Так или иначе, мне придется проводить немало времени рядом с этой девицей, существом из плоти и крови, а это чревато лишними сложностями. Плоть — это проблема. Кровь — это проблема. И еще не поймешь, что хуже.

— Ладно, — говорю я. — Ты принята на работу.

От разговора нас отвлекает дребезжание люстры.

— Сквозит, — замечает Джинни, оглядываясь вокруг. — Но откуда бы?

Она задает слишком много вопросов.

— Я включил кондиционер.

Это ложь.

Мы смехотворно долго торгуемся, но в конце концов я соглашаюсь накинуть десять центов сверх минимальной заработной платы и отсылаю Джинни домой, чтобы она переоделась в строгую белую блузку, черные брюки и туфли и вернулась через пару часов.

Отпирая дверь в свою тесную контору, я без восторга осознаю, что мне, возможно, придется нанять еще одного работника. Кого-то из местных. И поспокойнее.

Передо мной стоит задача в течение ближайших лет добиться взаимопонимания с жителями Спирита. Может, они и не знают, что я такое, но со временем выяснят. Если план мэра Огастина по «оживлению» городской жизни, вопреки вероятию, вдруг сработает, мне предстоит общаться со многими поколениями горожан. И нужно убедить их, что я ничуть не более опасен, чем Эдвин Лабардж, коллекционирующий стеклянные шарики с фигурками внутри, или Бетти Мюллер, имеющая привычку разговаривать со своим покойным мужем, или мисс Жозефина и мисс Абигайль, уже лет тридцать живущие как «соседки по комнате». Мне понадобятся люди для прикрытия, — чтобы посетители, приезжающие из соседних городков, не заметили, что юный владелец кинотеатра, похоже, не стареет вовсе.

В конторе я включаю лампу потолочного вентилятора и принимаюсь копаться в старых газетах и коробках, отыскивая подходящий денежный ящик для прилавка.

На глаза мне попадается заголовок передовицы пожелтевшего номера газеты «Часовой Спирита» от 13 июня 1959 года. «Город скорбит о дочери; пропала еще одна девушка», — гласит он.

Я поднимаю его, изучаю черно-белое изображение — ямочки на щеках и смеющиеся глаза Сони. Обвожу пальцем контур прически вокруг ее милого личика. Шестнадцать навсегда.

Я никогда не хотел быть чудовищем, убивающим невинных.

Пошарив в небольшом холодильнике, я достаю бутылку крови, наливаю полную кружку с эмблемой сельскохозяйственного и политехнического университета Техаса и подогреваю ее в стоящей на полке микроволновке.

Потом прикрываю глаза, смакуя вкус и в то же время борясь с отвращением.

Таким я стал всего лишь считаные недели назад.

Забавно. Я привык посмеиваться над этими журналистскими байками о неприятностях, подстерегающих детей в Интернете. Ведь каждое поколение взрослых твердо верит, будто любое новое веяние — от коротких платьев и рок-н-ролла до Всемирной паутины — по умолчанию предвещает конец света. Мне сдается, что отцовство или материнство приводят к амнезии, за которой следует паранойя, хотя, должен признать, было бы мило, если бы кто-то так обо мне тревожился.

Вскоре после того как дядюшка Дин сломал мне ребро, я услышал в школе, что некий парень из Афин, штат Джорджия, продает по сети «эликсир силы». Я решил, что это какой-то стероидный коктейль. Пусть рискованно, но моя жизнь и помимо того не была безопасной. Ходили слухи, что университетская футбольная команда из Эль-Пасо выиграла в прошлом году первенство штата именно потому, что получила от того парня целую цистерну загадочного средства.

Все оказалось так просто. Я позаимствовал кредитку дядюшки Дина и оформил заказ. Флакон прибыл той же ночью, упакованный в коробку с сухим льдом.

«Что за чертовщина?» — как мне помнится, думал я, откручивая пробку.

И оказался прав — это была самая настоящая чертовщина.

Отбросив воспоминание, я потянулся за бутылкой, чтобы налить себе еще крови.

На запотевшем стакане виднелись какие-то линии, будто прочерченные пальцем. Что-то похожее на букву «С». Еще мгновение назад ее там не было. Она становится смелее, отчаяннее пытается привлечь мое внимание. Признаюсь, это кажется мне лестным.

— Соня? Это ты?

— Ну и как тебе? — спрашивает Джинни, выравнивая на стойке только что наполненные бумажные стаканчики.

— Неплохо.

Приходится отдать ей должное. В импровизированной униформе, дополненной собранными в хвост волосами, Джинни выглядит, словно воплощение всеамериканской добропорядочности. Заодно она упросила свою мать заехать в универмаг «Уолмарт» — парой городков севернее, и они привезли лед, несколько двухлитровых пластиковых бутылок газировки (диетическая кола, обычная, «Доктор Пеппер», «Спрайт») и коробок шоколадных батончиков со скидкой. Впечатляющее проявление энтузиазма — даже, можно сказать, боевого духа.

Она радостно улыбается и отходит за черным маркером, чтобы написать ценники и инструкции по оплате. Маркер, как и доску для записей, она принесла с собой. Я тем временем устанавливаю на стойке коробку из конторы, обернутую в яркую золотистую бумагу — тоже купленную в «Уолмарте».

Мой взгляд задерживается на коже над яремной веной девушки. К счастью для Джинни, я могу позволить себе покупать «питание» с доставкой на том же сайте, где приобрел и первоначальную дозу.

Той ночью, когда я зарыл дядин труп за амбаром, пришло электронное письмо от продавца, содержащее извещение, что я получил «статус особого клиента» и код, чтобы войти в систему для дальнейших покупок. Там я обнаружил много занятного: длинный список вопросов и ответов, касающихся нашего вида, сведения о том, как смешивать различные коктейли из крови и вина, и вдобавок бесплатную службу знакомств («Любовь, которая длится»), к услугам всех зарегистрированных пользователей. Сознаюсь, я это пролистал, и, несмотря на ужас ситуации, меня позабавили советы на тему, как отращивать клыки, уменьшать себе бедра и найти «спутника для вечной жизни». Пользоваться данными услугами у меня не было ни малейшего желания.

Может, я и простак, помогающий обеспечить безбедную старость какого-нибудь изверга. Но я получил, что хотел. Теперь я способен защитить себя от кого угодно.

Я еще просто не представлял себе, насколько дорого мне это обойдется.

Выглядывая из окна кинотеатра на Главную улицу, я с радостью обнаруживаю, что там уже выстроилась очередь — горсточка подростков и помощник шерифа округа с женой.

На этой неделе я показываю «Призрак оперы». На следующие три у меня намечены «Дом с привидениями» с Винсентом Прайсом, «Охотники за привидениями» и просто «Привидение».

Я использую в своих интересах зловещую славу этого местечка. Надеюсь, Соня не возражает. Снова и снова, прибивая отошедшую половицу, или чистя ковер, или помещая в дамскую уборную ароматизатор с крем-карамельным запахом, я невольно задумываюсь, одобряет ли это она. Не могу избавиться от ощущения, будто пытаюсь произвести на нее впечатление.

Занятия в школе вот уже пару недель как закончились. Новизна лета успела выветриться. Футбольные команды и группы поддержки проводят усиленные тренировки, но к закату они освобождаются и не прочь спустить пар. Я сумею привлечь и местных, и народ из окрестных городков — хотя бы просто потому, что заняться здесь больше нечем.

— Три минуты, — объявляю я, отмечая, что очередь снаружи стала длиннее.

В основном, я уверен, пришедшими движет любопытство. Но для начала и это неплохо.

— Так долго? — восклицает Джинни, пристраивая на место табличку. — Лед растает.

— Лед будет в порядке. Ты… ты хорошо справляешься.

Я способен выносить солнечный свет, хотя, похоже, он меня ослабляет. В точности как и сияющая улыбка Джинни. Она поспешно направляется к билетной кассе, но на полдороге вдруг оступается и издает легкий крик. Не задумываясь, я перехожу на сверхъестественную скорость, чтобы успеть подхватить ее.

Джинни удерживается на ногах, опираясь на мое плечо.

— Откуда ты взялся?

Никогда в жизни у меня не было приятелей-сверстников, да и вообще я ни с кем не дружил лично, только болтал с парой человек по Сети. И совершенно не представлял, каково это, когда тебя тянет к кому-то. Но я не настолько глуп, чтобы придавать этому большое значение.

— С тобой все в порядке? — тем не менее спрашиваю я.

— Вроде бы, — откликается она, выпрямляясь. — Готова поклясться, я обо что-то споткнулась.

Мы оба смотрим вниз на гладкий красный ковер.

Джинни отлично справляется за кассой. Она рассыпает «да, мадам» и «да, сэр» взрослым, лучится дружелюбием с подростками и со всем очарованием дает понять, что, несмотря на зловещую историю кинотеатра и якобы населяющих его призраков, весь замысел с фильмами о привидениях — не более чем шутка. Все мы тут просто развлекаемся.

Тем временем я расставляю новый ряд стаканов с лимонадом. Превосходно. Благодаря системе оплаты «по совести» мне совершенно не приходится общаться с посетителями.

По крайней мере, до тех пор, пока к коробке с парой свернутых долларов не приступает помощник шерифа округа.

— Юный мистер Страйкер, правильно? — уточняет он.

— Да, сэр, — ровным тоном отвечаю я. У меня никогда не было неприятностей с законом. По сути, я известен как вполне добропорядочный гражданин, которому в детстве пришлось нелегко, но который тем не менее окончил школу с отличием и заслуживает уважения. — Добро пожаловать в «Старую любовь».

— Как дела у твоего дяди? — интересуется он, выбирая колу, пачку карамели в шоколаде и упаковку красных лакричных конфет. — Ребята в придорожной закусочной Хэнка спрашивали о нем.

Я знал, что рано или поздно начнутся расспросы. Становится горько от напоминания, что у дядюшки Дина имелись приятели, знавшие его с другой, лучшей стороны, которую мне случалось увидеть лишь мельком, в редкий выходной или когда он срывал знатный куш.

Незаметно сглотнув комок в горле, я напоказ оглядываюсь по сторонам и твердо встречаю взгляд помощника шерифа.

— Между нами? — понизив голос, спрашиваю я, так же, как и он, растягивая слова.

В ответ следует отрывистый кивок.

— Думаю, он в конце концов все же разозлил не того человека. Унес ноги в Матаморос, пока за ним не пришли. Даже не попрощался.

Помощник шерифа покупается на это.

— И скатертью дорога, — бормочет он, отходя.

Затем, передав стаканчик лимонада жене, вновь оборачивается ко мне.

— Рад видеть, — добавляет он, — что ты не тратишь времени впустую. Твоя матушка была славной женщиной.

Еще сколько-то минут я разливаю напитки и порой бросаю «привет» или «как дела?», пока посетители выбирают себе что-нибудь и расплачиваются. Но вскоре замечаю какую-то суматоху у билетной кассы.

— Бен, пожалуйста, — повышает голос Джинни, — меня ждут клиенты.

Бен Мюллер учился в средней школе на год младше меня. Его старший брат играет в футбол за университет Бэйлора, мама преподает в начальной школе, а папа владеет агентством по продаже подержанных автомобилей у шоссе. Его дедушка Дерек Мюллер сорок лет прослужил шерифом и умер два года назад от сердечного приступа. Сам Бен известен как крепкий, разносторонний спортсмен, исправно посещающий церковь. Я знаю его только понаслышке, но он много ухмыляется и похож на одного из этих стандартных блондинов с развлекательного телеканала «CW».

— Какие-то затруднения, Джинни? — спрашиваю я, подходя ближе.

Бен смеется — сердитым, резким смехом.

— А ты что, тоже урод?

За его спиной Триша, владелица салона красоты, шепчется со своей лучшей подругой Марти. Это неофициальная «горячая линия» новостей. Если «Старая любовь» приобретет репутацию места, где буйствуют юные хулиганы, все кончено. Мне надо разобраться с этим быстро и без раздувания скандала.

— Бен, пожалуйста, — повторяет Джинни. — Плати или уходи.

— Ладно, — отвечает тот. — Но просто имей в виду, что я…

Я беру его за руку, и, готов поклясться, он удивлен силой моей хватки. Смотрю ему в глаза, осознавая, что я на пару дюймов выше. Судя по «часто задаваемым вопросам» на сайте моего поставщика крови, некоторые из нас способны делать внушения людям — слабовольным или перенесшим сильное потрясение. Стоит попробовать.

— Ты уже собираешься уходить, — ровным голосом сообщаю ему я.

— Я уже собираюсь уходить, — повторяет за мной Бен и разворачивается кругом, чтобы выйти через главный вход.

Странно, что это сработало. Я, конечно, плохо знаю Бена, но никогда не считал этого парня слабовольным, да и на потрясения его безоблачная жизнь явно небогата.

— Мой герой! — восклицает Джинни, и в ее голосе слышится искренняя признательность.

Затем она приветливо улыбается следующим в очереди двум дамам.

— Чем я могу вам помочь?

Когда последний посетитель усаживается, я запускаю на кинопроекторе «Призрак оперы». Затем слышу, как Джинни выкрикивает мое имя. Судя по голосу, она потрясена и испугана.

Едва не кувырком слетев вниз по лестнице, я врываюсь в распахнутую дверь дамского туалета и вижу слово «убирайся», выведенное на зеркале темно-лиловой помадой.

Перед тем как мы открылись, его здесь не было. И я не приметил, чтобы кто-то заходил в уборную до начала сеанса. Судя по выражению лица Джинни, автор надписи не она, но по цвету буквы совпадают с помадой у нее на губах.

— Это моя, — подтверждает она, взяв со столика тюбик. — Лежала у меня в сумочке.

Я сам по ее просьбе запер сумочку в конторе, когда она вечером явилась на работу.

Это явно дело рук Сони. Я и не знал, что она способна перемещать предметы. В любом случае похоже, что она желает оставить это здание себе. Не понимаю, в чем дело. Мы еще только знакомимся, но до сих пор все шло вполне благополучно.

— Дурацкая шутка, — говорю я, чтобы успокоить Джинни. — Давай вытрем зеркало.

Она открывает небольшой шкафчик, чтобы достать пульверизатор с очистителем для стекол и рулон бумажных полотенец.

— Что ты сделал с Беном? — спрашивает она вполголоса, и я осознаю собственную промашку.

Если я хочу оставаться вне подозрений, мне придется так или иначе улаживать дела с людьми — а особенно с заурядными нарушителями порядка, — не прибегая к своим способностям. Больше никакого внушения. И, раз уж на то пошло, больше никакой сверхскорости.

— Что происходит между тобой и Беном? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Джинни принимается опрыскивать стекло.

— Я могу тебе доверять?

Это куда более серьезный вопрос, чем она сама думает. Не уверен, что я знаю на него ответ.

— Можешь мне рассказать, — откликаюсь я. — Спроси кого хочешь. Я не сплетник.

Вот это по крайней мере правда. Она выглядывает за дверь уборной, проверяя, нет ли там кого.

— Ну…

— Погоди. Пойдем ко мне в контору. Там есть замок. Никто туда случайно не зайдет.

— Но что насчет… — начинает она, кивая на зеркало.

Я пожимаю плечами:

— Скажем, что это был призрак.

— Призрак? — переспрашивает Джинни.

По дороге я пересказываю ей всю историю, представляя призрака персонажем местного фольклора. Судя по серьезному выражению лица моей сотрудницы, она либо находит отвратительной или богохульной саму идею, либо сейчас занята более насущными вопросами.

Я отпираю контору, сажусь за стол и жду, стараясь ничем не выказывать нетерпения. Мы не можем долго оставаться здесь за закрытой дверью: в конце концов, она еще несовершеннолетняя.

Однако есть в ней что-то, из-за чего между нами возникла особая связь. За этот день я сказал Джинни больше слов, чем кому бы то ни было за весь прошлый год.

Она скрещивает на груди руки.

— Я пока что не слишком хорошо знаю жителей Спирита, гораздо хуже, чем они знают друг друга. И насчет Бена я не знала.

Наклонившись, я сбрасываю с ящика газеты, чтобы она могла сесть.

— Что насчет него?

Она присаживается.

— Мы вместе отправились на школьную вечеринку. Потом Бен снял комнату в придорожном мотеле. Я думала, что это ничего особенного не означает. А он считал, что это означает, э…

— Понимаю, — перебиваю я.

Многие парни возлагают на школьные вечеринки надежды определенного рода. Любопытно, как Бен принял ответ «нет» — вернее, насколько плохо принял? Раз он до сих пор не оставляет Джинни в покое, надо понимать, что сцена вышла неприглядной.

— Мне пришлось вылезти через окно ванной комнаты, — добавляет она.

Могло быть и хуже.

— Хочешь, чтобы я проводил тебя вечером домой?

— Да, — Джинни осекается и встает. — Нет. Все в порядке. Просто… я совершенно не хотела, чтобы все так обернулось. Никогда не думала, что одно паршивое свидание станет…

— Преследовать тебя вечно? — заканчиваю я.

Она заметно вздрагивает.

— Откуда ты знаешь?

Дядюшкино лицо мелькает перед моим внутренним взором.

— Вероятно, интуиция.

Как только уходит последний счастливый посетитель, Джинни проносится по вестибюлю с большим черным мешком для мусора.

— Давай покончим с этим и пойдем отмечать! — кричит она и, сверкнув лучезарной улыбкой, исчезает в зале.

Отмечать? Похоже, мне придется усадить ее и объяснить, что мы с ней — работник и наниматель и ничем большим стать никогда не сможем. Разве что… сейчас ей мог бы пригодиться друг.

— Погоди, — окликаю ее я. — Давай помогу.

Я подхватываю мешок, и до меня доходит, что, возможно, стоило бы начать с уборных. Выхожу в коридор — и замедляю шаг. Вновь этот таинственный голос.

— Соня?

Это она поет?

— Соня!

Полиэтиленовый мешок выскальзывает из моих пальцев на красный ковер, и я спешу в направлении звука. Он становится громче, яснее с каждым моим шагом.

Я уже слышал эту песню. В Спирите ловятся всего три радиостанции: одна на испанском, вторая — посвященная музыке в стиле кантри-н-вестерн и третья — играющая старые шлягеры. Это хит пятидесятых «Знать его — значит любить его». Довольно милый, хотя и скучноватый, и, если уж ты его услышал, он будет преследовать тебя весь день.

Голос приводит меня к двери в неопрятную комнату отдыха, с которой я решил разобраться позже. Я как раз тянусь за ключами, когда предположительно запертая дверь распахивается сама.

Внутри прохладно, куда прохладнее, чем должно бы быть, — тем более в непроветриваемом помещении. Моему взгляду открываются раковина и шкафы, пустое место, где некогда стоял большой холодильник, видавший виды стол размером на шестерых и пять металлических стульев.

Голос доносится от одного из десятка ржавых личных шкафчиков, выстроившихся вдоль стены.

Я успел затаить дыхание — могу и вообще не дышать.

— Что ты пытаешься мне сказать?

Открываю шкафчик — там пусто. Голос становится громче, а воздух холоднее.

Слышу, как у меня за спиной что-то шлепается на стол. Быстро обернувшись, вижу пыль, все еще висящую в воздухе, а под облаком пыли на полу — небольшую книжку в тряпичном переплете. Подхожу ближе, и песня с каждым моим шагом стихает. Беру книгу в руки, и становится тихо. Это дневник.

Пролистываю записи, каждая из которых подписана буквой «С». Нахожу старую фотографию симпатичной темноволосой девочки — той же самой, чей портрет напечатан на первой полосе «Часового Спирита» пятьдесят девятого года, лежащего в моей конторе. Она прижимает к себе полосатого котенка.

Поразительно. В моей до сих пор одинокой жизни внезапно объявились сразу две девушки.

Джинни понять не так уж и сложно. Но Соню? Пение, дневник, даже таинственное «С» то тут, то там — все это выглядит признаками радушной встречи и не вяжется со словом «убирайся» в туалете. Она действительно хочет, чтобы я ушел, или просто поддерживает игру в кинотеатр с привидениями?

Мигом позже в другом конце здания снова раздается крик Джинни.

Когда я добираюсь до зала, она стоит в проходе, согнувшись и крепко стиснув свое правое предплечье. Сквозь пальцы сочится кровь. Я чую ее. Я почти ощущаю ее вкус. Мои клыки удлиняются.

Приходится помедлить, чтобы взять себя в руки.

— Джинни! — окликаю я, как будто не замечаю.

— Я здесь, — отзывается она, выпрямляясь.

Ее лицо скрыто под медовыми волосами.

Я бросаюсь к ней.

— Что случилось? Ты поцарапалась о кресло?

Они уже старые, и тяжелые сиденья с мягкой обивкой просели. Она могла пораниться о пружину.

— Нет.

Джинни разжимает пальцы, показывая мне три коротких, глубоких царапины. Они похожи на отметины от ногтей.

— Как будто меня ветер полоснул когтями, — озадаченно добавляет она.

Это Соня.

Я ловлю себя на том, что облизываю губы.

— Нужно зашить. Давай…

— Нет, — возражает Джинни. — Все в порядке. Просто это застало меня врасплох.

— Останутся шрамы, — настаиваю я.

— Дай мне твою рубашку, — парирует она.

— Что?..

— Твою рубашку. Тогда я смогу, ну, ты знаешь, наложить давящую повязку.

Смущенный недопониманием, я принимаюсь расстегивать пуговицы. Как могу, складываю ткань и обматываю ей руку.

— Мой герой, — снова говорит Джинни.

Она привстает на цыпочки, чтобы чмокнуть меня в щеку, но теряет равновесие, и ее губы вместо этого касаются моего горла и задерживаются там.

— Так насчет того, чтобы отметить…

— Иди домой, Джинни, — отрезаю я, отстраняясь.

Она выглядит обиженной, словно ребенок, — каковым, собственно, и является.

— Но…

— Я имел в виду, — уже мягче уточняю я, — тебе лучше было бы пойти домой.

Рассерженная, она удаляется по проходу и скрывается за дверью. Я смотрю ей вслед.

А затем бестелесный голос — тихий, мелодичный и яростный — шепчет у меня в ушах:

— Убийца, убийца, убийца…

Позже, вернувшись на дядюшкино ранчо, я подхожу к его могиле за амбаром. Я завернул тело в мексиканское одеяло и зарыл поглубже, место ничем не отмечено — только голая, слежавшаяся земля. Пытаюсь убедить себя, что здесь ему лучше, чем на старом городском кладбище. Дядюшка Дин любил эту землю — насколько он вообще был способен что-то любить.

И все же меня мучает, что он погребен таким неподобающим образом — ни камня, ни креста. Может, он и не был хорошим человеком, но зато приходился старшим братом моей маме.

С приближением зари я стряхиваю с себя чувство вины и ухожу в дом.

Теперь я брожу по Сети, прихлебываю разогретую в микроволновке кровь и изучаю материалы о призраках. История Сони вполне соответствует тому, что я уже узнал. Ее смерть была внезапной и мучительной, а убийцу так и не поймали. Для призраков это классический пример «неоконченного дела». Причина вернуться. И Соня явно хочет, чтобы я ее узнал, — недаром же она пишет первую букву своего имени и вручила мне дневник.

Судя по газетной статье, Соня была просто ангелом. Она вела занятия в воскресной школе и выполняла поручения пожилых соседей. Наскоро пролистанный дневник, где все действующие лица обозначены инициалами, подтвердил, что она была добросердечной девушкой, обладавшей затейливым почерком и погруженной в обычные подростковые переживания: здесь и домашние задания, и мальчик («Д»), и соперница («К»). Она любила Элвиса («Э»), держала котенка по имени Песо («П») и на Рождество собирала игрушки для бедных.

Наверно, Соня считает, что я представляю угрозу для Джинни, и хочет, чтобы я знал: она меня раскусила. Хотя непонятно, почему она сама набросилась на девушку. Возможно, будучи призраком, она несколько запуталась. Или пытается защитить Джинни, отпугнув ее.

Впрочем, всегда остается вероятность, что «Старую любовь» считает домом не один призрак. Не исключено, что другая пропавшая девушка, Кэтрин, — это и есть К. Судя по дневнику, они с Соней плохо ладили при жизни. Но надежных свидетельств наличия там более чем одной сущности нет, а поющий голос, который привел меня к дневнику в комнате отдыха, — тот же самый, что шептал «убийца».

Кроме того, сколько мертвых людей вообще могут болтаться в одном и том же месте?

В любом случае я не могу смотреть сквозь пальцы на надпись помадой или царапины Джинни. Если мне не удастся каким-то образом убедить Соню (или кого бы там ни было), что я не опасен, придется ее прогнать. Иначе все мои усилия по возрождению «Старой любви» пойдут прахом.

Вопрос в том — как? Не в моем положении уместно звать на помощь священника.

Хуже того, призрак прав. Я могу быть смертельно опасен. Я уже однажды убил.

Отхлебываю еще глоток крови и замечаю, что мой определитель номера мигает. Звонил Бен Мюллер, но сообщения не оставил.

Зачем Бену звонить сюда? Неужели он всерьез считает, что Джинни прошлым вечером отправилась ко мне домой? Едва ли мне можно приписывать обилие любовных похождений, но, с другой стороны, он знает Джинни лучше, чем я, и если вспомнить, как она поцеловала меня в шею…

И все же, если судить по тому, как они сцепились раньше, это навязчивое преследование. Может, Соня и права, что тревожится за безопасность Джинни. Только она взялась не за того парня.

Следующим вечером, обходя коридоры кинотеатра, я не слышал пения, не натыкался на островки холода и нигде не видел новых букв «С».

Сегодня я сам принес освежающие напитки и сласти, а заодно и сделал несколько звонков, заказал регулярные поставки конфет, воздушной кукурузы и лимонада. Теперь надо принять меры, чтобы Соня успокоилась.

Ровно в семь вечера в вестибюль вприпрыжку влетает Джинни. На ней другая белая блузка, с длинным рукавом и манжетами на пуговицах.

— Как твоя рука? — спрашиваю я из-за прилавка.

Джинни пожимает плечами:

— Выглядело куда хуже, чем на самом деле.

— А Бен? — нажимаю я. — Больше не приставал?

Она оглядывается на главный вход:

— Не сегодня.

И тогда я слышу, как Соня снова шепчет мне на ухо: «Убийца!»

— Нет! — вскрикиваю я и, спохватившись, добавляю для Джинни: — Я не тебе. — Удрученно взлохмачиваю рукой волосы. — Прости, но тебе лучше уйти. Сегодня мы не открываемся. Здесь… кое-кто есть. Это прозвучит нелепо, но она…

— Призрак? — подхватывает Джинни, поднимая поцарапанную руку. — Да, это я уже поняла. И если ты спросишь меня, я скажу, что нам стоит изгнать эту сучку.

Ух ты! Такой реакции я никак не ожидал и невольно восхищаюсь отвагой Джинни. А вдруг у нас двоих все же может быть будущее, если мы захотим за него бороться?

Бросаю косой взгляд на мамину Библию, обернутую в кухонное полотенце и лежащую на прилавке. Я не уверен, что не займусь пламенем, если коснусь ее. Я вообще не представляю себе, что делаю. Хотя Соня и набросилась на Джинни, я невольно испытываю смешанные чувства по поводу ее изгнания. В конце концов, я далеко не невинен, а она, по общему мнению, являлась как раз таковой.

— Серьезно, давай разберемся с этим сейчас.

Джинни делает шаг ко мне — и тут же ее отбрасывает порывом ураганного ветра, яростной воздушной стеной, вставшей между нами.

Сласти и стаканчики сыплются с прилавка, газировка разливается. На лбу Джинни появляется кровавый след от удара. Хрустальная люстра дрожит и раскачивается.

— Соня! — кричу я, пытаясь добраться до Джинни. — Соня, пожалуйста! Послушай меня! Ты совершаешь ошибку! Разве ты не видишь? Ты причиняешь ей боль!

— Убийца! — возвращается Сонин голос, на этот раз громче, чем мой. — Убийца!

— Я…

Я что, должен признаться? И этого хватит?

— Да, я…

Джинни лежит лицом вверх и извивается, как будто ее душат невидимые руки, пинает воздух обеими ногами. Затем ее поднимает, кружит и роняет снова.

Я тянусь назад, за Библией, но боль обжигает мне подушечки пальцев, и я отдергиваю руку.

Ничего не понимаю. Соня знает, что это я чудовище. Почему она метит в Джинни, а не в меня?

Уж не ревнует ли Соня, не спорят ли девушки из-за меня? Но затем призрак снова начинает стенать:

— Убийца, убийца!

— Ты права! Соня, ты права!

Я вовсе не собирался убивать собственного дядю, хотя иначе рано или поздно, скорее всего, он убил бы меня. Я просто хотел стать сильнее, чтобы иметь возможность защитить себя. Я не знал, что с этой силой придет и жажда крови, с которой до сих пор еще не научился справляться.

— Соня, остановись! Пожалуйста! Наказывай меня!

Я уже готов без возражений смириться с вынесенным мне приговором, когда из служебного коридора в вестибюль врывается Бен. В одной руке у него топор, а в другой — боже милостивый! — он держит за волосы отрубленные головы родителей Джинни.

И швыряет их на красный ковер.

— Приветик, Джинни!

Им овладела Соня? Он обезумел?

Джинни стоит на коленях, склонив голову, ее лицо спрятано в ладонях. Сейчас она — легкая добыча.

— Убийца, убийца, убийца! — снова обвиняет Соня.

Бен мешкает, отыскивая взглядом говорящего.

— Соня!

Я уклоняюсь от коробки конфет, со свистом проносящейся мимо. Я хочу помочь. Я должен помочь, но сверхъестественный ветер удерживает меня.

— Отпусти ее! Он же ее убьет!

Съежившись на красном ковре, Джинни кажется такой маленькой. Мы знаем друг друга всего пару дней, но она принесла в мою жизнь солнечный свет и дала почувствовать, что и у меня есть свое место в мире. Это не любовь — разве что надежда на нее. Но я не бывал ближе к этому чувству с тех пор, как мне сравнялось десять. Если я нравлюсь Джинни, как я могу быть чудовищем?

Я снова тянусь за Библией и поднимаю ее над головой, не обращая внимания на боль.

— Во имя… — Я осекаюсь и начинаю заново, повышая голос: — Во имя Отца, и Сына…

Взревев, Джинни поднимает голову. Маска невинности тает, и я вижу ее настоящее лицо. Она нежить. Порождение дьявола. Вампир, подобный мне.

Я роняю Библию, стискивая в кулаки обожженные ладони.

— Джинни?

Бен переводит взгляд с нее на меня, словно пытается понять, на чьей я стороне.

— Я собиралась тебе сказать, — объясняет Джинни умоляющим голосом. — Когда сведения о тебе появились в системе, я сочла это знаком.

Ее плечо дергается от призрачного удара.

— Мне хотелось той любви, которая длится.

Система. «Любовь, которая длится». Она говорит о службе знакомств торговца кровью. Должно быть, у нее тот же поставщик.

— Соня! — взвизгивает она. — Тебе что, больше нечем заняться? Ты при жизни была неудачницей и до сих пор ею остаешься. Я говорила тебе, что однажды этот город станет моим!

— Убийца! — отвечает та. — Кэти — убийца!

Так вот кто, выходит, ее убил. И Соня вовсе не пыталась отпугнуть Джинни, защитить от меня. Повторяя «убийца», она говорила не обо мне, а о той, что некогда звалась Кэти, Кэтрин, — о девушке, чье тело так и не нашли.

Прямо с места, где она сидела скорчившись, Джинни бросается на Бена. На ее груди проступает кровавая полоса, пачкая белую блузку. Она вышибает топор из руки парня и сбивает его на пол. Он ей не соперник.

Джинни не может сражаться с Соней, но Бена она способна разорвать в клочья.

— Позволь мне помочь ему, — прошу я, и призрачная сила унимается столь же быстро, сколь и возникла.

Я перепрыгиваю через прилавок, подхватываю с ковра топор и встаю между ними.

На миг в глазах Джинни вспыхивает надежда. В отличие от Бена, она знает, что я ее сородич. Она уже призналась, что я ей нравлюсь. Она дважды назвала меня своим героем. Я медленно качаю головой, не оставляя никаких сомнений относительно собственных намерений.

— Ты не сможешь, — выдыхает Джинни, осознав ситуацию.

Мы с Беном и Соней совместными усилиями одолели ее. В ее голосе звучит смирение. Последнее, что она сказала: «А у папы были такие большие планы».

Я отрубаю ей голову и, дрожа, роняю топор.

После недолгого ошеломленного молчания Бен поднимается и кладет руку мне на плечо.

— Ты в порядке, мужик?

— Уже лучше, — отвечаю я. — А ты?

— Она пришла за мной ночью после школьной вечеринки, — объясняет он. — С тех пор я пытался прогнать ее из нашего города.

Наш город. Бен принадлежит Спириту. Я принадлежу Спириту. Бог свидетель, Соня принадлежит Спириту.

А Джинни снова явилась сюда как приезжая, на этот раз под новым именем.

— Я пытался ее предупреждать, — добавляет Бен. — Пытался отпугнуть. Я обратился за помощью к моей семье, но никто мне не поверил. Она не была похожа на вампира, понимаешь?

— Да, я понимаю.

Произошедшее здесь останется с Беном надолго. Он не из тех людей, кто способен уничтожить кого-то другого, пусть даже не совсем живого, и потом не испытывать никаких мук. Я понимаю, что он чувствует, и даже более того.

Прошло две недели с той ночи, как я в последний раз ощущал присутствие Сони. Мне уже ее недостает. Я сожалею, что усомнился в ее доброте, и рад, что убившее ее чудовище больше никогда и никому не причинит вреда.

Мы с Беном сожгли тело Джинни и останки ее родителей за моим амбаром. Топор, который он забрал из кабинета мэра, закопали неподалеку от могилы моего дяди.

— По весне ты мог бы посыпать могилы семенами полевых цветов, — предложил он. — Я имею в виду, они же когда-то были людьми.

Я пообещал, что так и сделаю, и мысленно взял на заметку посыпать семенами заодно и могилу дядюшки Дина.

На следующий день Бен наплел своей тетушке Бетти, будто бы Огастины собрали вещи и уехали среди ночи ради какой-то работы с шестизначной зарплатой, которую мэр наконец-то получил на севере. По словам Бена, Джинни сообщила ему, мол, ее отцу слишком стыдно признаваться в том, что он бросил город, сперва наобещав с три короба. И именно об этом они и спорили тогда в очереди за билетами.

Назавтра Бетти повторила его рассказ в салоне красоты, и с тех пор это сделалось общеизвестным фактом. Помощник шерифа собирает подписи, намереваясь баллотироваться на пост мэра. Я поддержал.

Как выяснилось, Бен вовсе не плохой парень. Его дед, шериф Дерек Мюллер, был охотником на вампиров, уже однажды изгнавшим Огастинов из города. Он передал свой опыт внуку, чтобы тот не растерялся, если смертоносную нежить вновь занесет сюда.

Бен решил поработать в «Старой любви» и подкопить денег на колледж. Несомненно, хороший спортсмен по меркам Спирита вовсе не обязательно равняется потенциальному стипендиату. Победа над нежитью изрядно помогла ему повзрослеть.

Он не знает, что я такое, пока еще нет, но он спокойно воспринял мои объяснения насчет Сони. Надеюсь, когда придет час и он осознает, что я не просто еще один паренек из его родного городка, он вспомнит обо всем происшедшем и не станет судить меня чересчур строго.

Этим вечером, когда охотники за привидениями опять спасают Нью-Йорк, я благодарю Бена за отличную работу, запираю за ним входную дверь и снова слышу, как Соня поет «Знать его — значит любить его».

Оглянувшись на голос, я впервые вижу саму Соню. Она взяла на себя одну из моих обязанностей и протирает прилавок, как будто так и надо.

Это полупрозрачная фигура в униформе, почти такой же, как и та, что носила Джинни, только дополненной красным жилетом с золотой нашивкой «Кинотеатр любви».

Я и не думал, что она все еще здесь. И не понимаю — теперь, когда Джинни исчезла навсегда, зачем ей тут оставаться?

— Соня?

Она поднимает голову, и я вижу ямочки и смеющиеся глаза.

— Коди!

— Соня, — объясняю я на случай, если она не поняла, что произошло, — твоего убийцы больше нет. Все закончилось. Ты можешь двигаться своим путем. Ты можешь, э… уйти в свет.

Соня склоняет голову набок.

— Дело было не только в возмездии. — В ее голосе слышатся глухие, замогильные нотки. — Скажи мне, Коди: ты веришь в любовь с первого взгляда?

Глядя на нее — Господи, помоги мне! — я определенно мог бы поверить. Я читал в Сети, что чем больше ты веришь в призрака, чем более сильные чувства к нему испытываешь, тем более вещественным он становится.

С каждой секундой Соня выглядит все плотнее, все живее. И, вынужден признать, в каком-то смысле мы превосходно подходим друг другу. Мы оба привязаны к этому старому кинотеатру, мы навсегда останемся подростками, и мы оба мертвы. Еще того лучше — мне не придется беспокоиться, что я могу ей повредить. Никакой плоти. Никакой крови. Никаких проблем.

Это может стать большим, чем надежда на любовь. Это может стать чем-то настоящим. Но сперва ей кое-что следует узнать. Вряд ли ей известно о событиях на дядюшкином ранчо, но я думаю, она догадалась о моей сущности по бутылке крови в конторском холодильнике. А может, Соня не поняла, что это за жидкость, или призраки смутно различают некоторые подробности…

— Соня, — начинаю я снова, когда она подплывает ко мне. — Тебе следует кое о чем знать. Я чудовище, точно такое же…

Ее прохладные пальцы прижимаются к моим губам, и в ее взгляде я читаю полное понимание. Она все знает и готова это принять.

— Нет, — возражает Соня. — Не такое же.