Прививка добра (СИ)

ПРИВИВКА ДОБРА

_{Все хотят добра. Не отдавайте его.}

_{(с)Станислав Ежи Лец.}

Питер бесшумно, но быстро шел по едва заметной тропинке, зажатой со всех сторон плотной зеленой стеной, не видя никого и в то же время зная, что две дюжины вооруженных людей скользят сквозь враждебную чащу справа и слева, впереди и позади него.

Сельва молчала, чувствуя чужаков. Сейчас в чаще не было слышно даже птиц. Огромные стволы деревьев, покрытые шершавой темной корой, иногда перегораживали топкую тропку, часто приходилось перепрыгивать полоски черной как "кровь земли" воды, еле видной сквозь ярко-зеленую осоку. Воздух был затхл и недвижим, напитан смрадом гниющих листьев и вонью сырой земли.

Питеру вспомнился ангар - темное помещение воняющие смертью в котором аккуратным рядком лежали тела обмотанные блестящей фольгой. Сердце сбилось с ритма, тоненькое белое запястье со следами ожогов снова встало перед глазами. Хрупкая рука, которую он любил целовать, чувствуя губами тихое биение пульса.

--Они умирали трудно? - свой голос, задающий этот вопрос, он слышал будто со стороны. Тогда.

А вот ответ женщины-медика с посеревшим от усталости или пыли лицом, он слышал четко, даже теперь, после всего:

--Они ждали смерть, как избавления.

Сейчас Питер намного лучше понял смысл этой фразы. Сейчас. А тогда...

Чаща внезапно расступилась и на залитой солнечными лучами поляне Питер увидел проводника из местных, замершего, словно хорошо обученная собака почуявшая дичь.

"Не стоит оскорблять псов, псы не охотятся за деньги", - поправил Питер себя, подходя к невысокому проводнику в потрепанном камуфляже.

Тот молча дотронулся указательным пальцем с грязными обломанными ногтями до кончика своего приплюснутого, едва заметного, коричневого носа и улыбнулся Питеру. Офицер втянул воздух - явственно пахнуло дымом... Капитан Питер Редуайт коснулся пальцем правого уха, и рядом, словно из воздуха, материализовалась фигура одного из разведчиков. Из-под мохнатой камуфляжной маски азартно блестели глаза.

"Кто-то из молодых", - капитан жестом показал на проводника и сделал шаг вправо.

Разведчик кивнул, тоже шагнул направо и снова исчез в густой дурманно пахнущей траве. На этот раз Питер шел за ним след в след, растяжек здесь быть не должно, но в сельве часто происходит то, чего быть не может. Жесткие стебли хлестали по лицу, опутывали ноги, неслышно ломались под тяжелыми джамп-бутсами. Так они крались еще минут пять - и вдруг втянувшийся в ритм движения Питер едва не ткнулся носов в широкую спину. Парень левой рукой придерживал высокие желтые стебли, а правую предостерегающе вытянул назад. Из-за занавеса раздвинутой травы была видна просторная поляна, по которой в причудливом беспорядке были разбросаны круглые глиняные хижины с высокими конусами крытых тростником крыш.

Питер сверился с картой. Похоже, деревня была той самой: "нуждающейся в гуманитарной помощи". Той самой, где умирала Джул. Наивная девчонка любящая весь мир и заплатившая за желание помочь своей жизнью. Он глянул на циферблат часов.

Полдень. Жаркий полдень, вернее "мертвый час", как называли это время аборигены здешних, проклятых даже местными демонами, болот. Деревня словно вымерла.

Рядом с одной из хижин, у входа, завешанного грязного циновкой, тлели угли. Дым низко стлался по земле и тянулся к зарослям. Тощая пятнистая собачонка, вывалив лиловый язык, лениво подошла к деревянной ступке, обнюхала ее, подняла ногу и выпустив дежурную струйку, поплелась в ближайшие кусты. Все дышало усталостью, негой, миром, ленивая дремота царила в крохотной лесной деревушке.

Питер прикоснулся к плечу разведчика, словно для того, чтобы удостовериться - здесь ли он, потом сложил ладони рупором и прокричал петухом.

В тот же миг из глухой, сонной сельвы к безмолвным хижинам метнулись пятнистые фигуры. Их автоматы были закинуты за спины, а в руках блестели длинные и тонкие ножи. Они бесшумно проскользнули к хижинам, тонко взвизгнул, умирая, пес, а потом Питер услышал приглушенный шум борьбы, короткие стоны, сдавленные, полные предсмертного ужаса вскрики. Его люди умели делать свою работу. И им было за кого мстить.

Капитан поднялся во весь рост, кивнул разведчику, чтобы тот держался рядом с ним, и решительно вышел из зарослей, настороженно остановился на краю поляны, вглядываясь в сторону хижин. Там еще шла "прополка ананасов", как привык он называть свою работу. Свой автомат он все равно держал наготове. "Ананасы" - "мирное население" этих джунглей отличались редкой живучестью. Питер обошел истекающий кровью трупик несчастной пятнистой шавки.

"Невинная жертва", - отметил капитан и присел на краешек ступы.

Вскоре его люди начали выходить из хижин. Они вырывали пучки желтого, сухого тростника и деловито вытирали свои ножи. Один из них приблизился к Редуайту, стал в почтительном отдалении, ожидая, когда командир выйдет из задумчивости. Это был высокий человек с маленькими быстрыми глазками и широким приплюснутым носом, выдававшим в своем владельце любителя бокса. Рукава десантной куртки закатаны по локоть, автомат он небрежно держал за ствол. На груди висел талисман - высохшая лапка макаки.

--Капитан, - долговязый верзила, чей комбез был изрядно забрызган бурым, протянул ему что-то темное.

Питер подставил ладонь, теплый кусочек плоти блеснул знакомой сережкой - серебряный колокольчик на тоненькой цепочке. Его подарок Джул на годовщину их первой ночи.

--Спасибо, Расмус, значит мы не ошиблись, - тихо поблагодарил Питер, убирая ухо "ананаса" в карман.

Кто-то рядом тяжело вздохнул. Питер посмотрел на молодого разведчика, тот, сдернув маску, держал ладонь возле рта, лицо паренька побледнело. Редуайт с интересом наблюдал за ним. Парень с трудом сглотнул и, широко раскрыв рот, втянул воздух в себя.

--Когда-то мне тоже было противно, взблевнуть хотелось, - спокойно заметил Питер, не сводя с парня взгляда. -Но на войне нет выбора, солдат! Они убивали нас, если бы мы не уничтожили их, они бы продолжили убивать. Сорняки надо полоть, - хмыкнул капитан. И распорядился:

--Проводника ко мне.

Впрочем, тот уже спешил к Питеру, сверкая белозубой улыбкой.

Питер протянул ему пластиковую карту:

--Держи, заработал, - сказал он, криво улыбнувшись.

Внезапно из зарослей травы вырвался огненный смерч и, ударив проводника в бедро, сбил того с ног. Второй смерч пронесся над головой бросившегося на землю Питера и разнес грудь молодого разведчика. Питер грохнулся на землю, тут же ловко, по-кошачьи, перевернулся на бок, одновременно вскидывая автомат. Он видел, как заросли медленно раздвигаются, а из желтой травы выглядывает толстый ствол пулемета, над которым хищно скалится черная рожа с узнаваемым хвостом из жестких, курчавых волос на макушке. Рядом кто-то орет:

--Ананасы!!!

Питер жмет на спуск автомата, чтобы снять врага и его накрывает знакомая волна боли. Боль острым огнем выжигает мозг, судороги сводят тело, мир разлетается ошметками и в мире остается только крик. Его крик. Он кричит, не переставая, кричит вечность, кричит, растворяя в крике жар боли. Кричит, пока не исчезает во тьме.

Тьма пахнет коньяком и травой. Питер с трудом открывает глаза, в голове гудят набатом колокола. Тело сотрясает болезненная дрожь. Стараясь удержать в груди, рвущееся из горла сердце, Питер стискивает зубы и усилием воли открывает глаза. Сквозь багровую пелену глядит в добрые как у преданной собаки глаза. Синие глаза, наполненные слезами. Анни тычет ему под нос фужер с коньяком и шепчет что-то невнятное, сдерживая рыдания.

--Все хорошо, - выдыхает Питер. -Уже прошло.

Бокал, расплескивая янтарное содержимое, летит на пол, а у него на коленях бьется в рыданиях женщина.

--Зачем... Перестань... Ты же обещал, - доносящиеся сквозь всхлипы слова постепенно стихают.

Он гладил Анни по голове, зарываясь в пахнущие травяным шампунем волосы, ласкал губами ямочку возле шеи, баюкал на руках, как капризного ребенка.

--Все будет хорошо, - шептал в маленькое ухо украшенное знакомой сережкой-колокольчиком.

Он врал. "Хорошо" для таких как он не бывает.

Анни он встретил возле одного из ночных клубов. Вскоре после трибунала, когда он еще не потерял надежду умереть, став жертвой подходящей поножовщины.

Вызывающе красивая женщина в окружении каких-то неприятных личностей. Плачущая женщина, вырывающаяся женщина и он... Пустая оболочка от мужчины, мечтающая лишь о смерти, но не способная обрести даже смерть.

Питер закрыл глаза и крепче обнял худенькие плечи.

--Подсудимый, Вы по-прежнему не признаете свою вину? - вновь перед глазами возникло усатое лицо обвинителя трибунала.

Под сводами огромного зала рождается величавое эхо, кажется, что сами древние стены вопрошают к преступнику.

Лицо полковника представляющего обвинение выражает отвращение к отступнику, голос переполняет презрение к стоящему перед ним бывшему капитану. Кажется, что в этом человеке сейчас сосредоточено все правосудие мира. Отличная картинка для журналистов. Губы Питера неслышно шепчут, в который раз:

--На мне нет вины. Я выполнил свой долг.

И снова, будто в повторяющемся сне, тяжелые слова:

--Резню в мирной деревушке Вы называете "долгом"?

--Мое подразделение уничтожило базу бандитов, мое подразделение уничтожило возвращающуюся туда банду...

--В деревне были женщины и дети! - обвиняюще восклицает полковник.

--Враг всегда враг!

Как же он любил красивые слова. Глупец.

--Коррекция личности! - зачитывает приговор седовласый генерал-судья.

Щелкают блицы журналистов, довольно кивают несколько престарелых "ананасов" поддерживающих обвинение... Шоу подходит к финалу.

Питер обводит свой кабинет глазами - стеллажи книг, огромный лунный глобус с баром внутри, а перед глазами стоит белая комната, пропахшая чем-то страшным, больничным - так пахнет в госпитальных палатах, тюремных камерах и в моргах. Его ввозят на больничной каталке. Тесная белая комната с зеркальной стеной, которую он может видеть, если скосить глаза. Он пристегнут к каталке. Раньше преступников казнили, сейчас преступников "корректируют". Но комната все та же, видевшая сотни приговоренных и тысячи тех, кто наблюдает за экзекуцией сквозь зеркальную стену.

"Стервятники боятся смотреть в глаза", - старая индейская мудрость, памятью о детстве, о книгах, о мечтах.

Короткий поцелуй присоски вцепившейся в кожу. Темный сон, гасящий сознание. Когда-то вслед за снотворным подавался яд, останавливающий сердце - сейчас же мириады искусственных вирусов вбрасываются в кровь, вступают во взаимодействие с нейронами, меняют параметры биологических полей: "корректируют". "Рой" - так это называли в газетах. Панацея от рака. Спасение миллионам... И наказание. "Прививка добра" - заменившая казни. С каталки встает уже инвалид - человек не способный на насилие, всплеск эмоций, выброс адреналина и вместо агрессии, страшная боль скручивает преступника. Гуманно и жестоко. Нет. "Рационально"... Это самое важное.

Все это Питер поймет позже. Когда будет стоять подобно смиреной овце, отдавая грабителям содержимое своего тощего кошелька, когда будет валяться в судорогах рядом с пистолетом, из которого он не может даже убить себя, когда и память о прошлом причиняет боль. Он поймет иронию своих палачей, наказавших его чем-то, что страшнее смерти.

Но он до сих пор не может понять, что же не сработало в программе его внутренних стражей и палачей. Там, в темной подворотне наполненной тенями от далеких уличных фонарей, при виде бьющейся в руках подонков женской фигурки, произошло то, чего не могло случиться никогда. Питер знал это, но ведь это случилось. Он просто шагнул в тьму подворотни. На короткий миг он смог стать самим собой. Спокойная ярость боя, тело вспомнившее долгие уроки. Четверо врагов корчащихся на земле. Наивно-восхищенные глаза незнакомой красавицы, ее рука в его ладони...

Боль пришла только потом. Страшная как никогда. Длящаяся целую вечность. Но не способная убить. Ведь в легкой смерти ему тоже отказано.

В себя он пришел уже в этом кабинете, на этом самом диване. Рядом была Анни. С тех пор она почти всегда была рядом. Анни - половинка, дарованная ему судьбой. Его любовь, его жизнь...

Он вновь поцеловал заплаканное лицо, слизнув соленые капельки. Теперь он не боялся слез. Слезы действительно даруют облегчение... Хотя как же он напугал посетителей того кафе, в которое он забрел через пару дней после коррекции - рыдающий здоровяк, это ненормально... и страшно. Ведь слезы - это удел женщин и детей.

Он ухмыльнулся.

--Чему ты улыбаешься? - всхлипнула Анни, удобнее устраиваясь у него на коленях. И тихо шепнула:

--Пит, зачем?

И в который раз он не ответил. Он не знал зачем, но он не хотел сдаваться. Сейчас, когда у него есть Анни, он должен быть самим собой. Капитан Питер Редуайт не сдастся.

--Ведь однажды получилось! - хочет сказать он ей, но мягкие женские губы не дают ему говорить...

Когда он вновь может думать, комнату уже заполняют густые сумерки, все так же ровно отщелкивают секунды огромные напольные часы собранные еще дедушкой Анни, строго золотятся корешки ее книг с названиями будто из магических сказок: "Механизм перехода между 1q- и 3q-фазами в двумерной модели кристалла." или "Кулоновское увлечение электронов проводимости в пространственно-разделенных двумерных слоях. Приближение эффективных параметров."... Многие из названий он когда-то заучил наизусть, чтобы не очень выделяться среди яйцеголовых коллег и друзей Анни. Впрочем, сейчас эти слова приобрели для него новый смысл. Как-никак он студент третьего курса Универа. Новая жизнь. И любимая женщина, уютно дышащая рядом.

В наполненной шорохами тишине тонко прозвенел комар. Взмах руки и ощущение неприятной вязкой массы между пальцами.

--Лишил жизни бедную комариху, - хихикнула Анни.

--Я защитил любимую женщину, - усмехнулся Питер, щекотнув языком ее ухо.

Ледяная волна понимания внезапно обрушилась на него. Вскочив с дивана, Питер бросился к столу. Как был, нагой. Включил свет. Жестом остановил всполошившуюся Анни. Каждый месяц он пытался, пытался стать самим собой. Пытался и не мог. А сейчас...

Выцветшая фотография под стеклом на столе: восемь парней в десантных комбезах на фоне огромного, чем-то смахивающего на хищную рыбу, корабля. За эту фотку их ротный едва не переломал им шеи - плохая примета сниматься на фоне бортов.

"Ты был прав, ротный", - мысленно признал Питер.

Он смотрел на лица парней, которых уже не было в этом мире. Он вспоминал.

Перед глазами вновь плыла пыльная, запорошенная красной пылью, дорога. А на обочине четыре головы. Отрезанные головы инженеров. Замученная Джул закутанная в блестящий саван фольги. Сожженная "мирными" броня... Ухмыляющиеся лица тех, кто медленно режет горло связанному, извивающемуся на земле пареньку в камуфляже - кадры с кассеты захваченной в бою.

Лицо над стволом пулемета, хвостик жестких волос... Вопль:

--Ананасы!!!

Лицо, как у тех... С кассеты "Ананасвидео". Вожделеющий чужой крови хищный оскал.

Питер жмет на спуск автомата, короткая очередь - голова "ананаса" разлетается брызгами крови и осколками черепа. Рядом хлопает подствольник Расмуса. Бой.

Какое-то мгновение Питер стоит, ожидая волны боли. Но боль не приходит. Вернее с ним только та боль, что всегда была с ним. Ведь он не убийца, он просто исполнял свой долг.

Вновь перед глазами грязные дороги. Колонна бронемашин, пестрые тряпки вдавленные в месиво грязи. Все знают, что это за "тряпки". На войне всегда бывают невинные жертвы... Догорающие хижины. Он сам отдающий приказы... Война.

--Питер, что с тобой?! - Анни бросилась к нему, заглядывая в глаза.

И отшатнулась.

Питер зажмурился, словно наяву увидев тяжелый армейский пистолет все еще хранимый им под грудой рубашек и трусов. Трофейный пистолет. Вот он вынимает магазин, осматривает его, вщелкивает обратно. Передергивает сыто щелкнувший затвор. Подходит к широкой кровати. Садится, поднимает пистолет и пускает себе пулю в висок. Питер открывает глаза, и улыбается испуганной женщине.

Боль не пришла. Он тоже не человек. Пока еще не человек. Но он станет им. Обязательно станет.

--Все будет хорошо, Анни! - сейчас он верит себе.

И женщина вновь оказавшаяся в его объятиях тоже верит в него.

От мягких волос дурманно пахнет травой: жесткой травой сельвы, сминаемой тяжелыми джамп-бутсами...

5 апреля 2004 г.