Прах

8 Ангелы яда

Как ни старалась Риан засунуть ноги под одеяло, они все равно мерзли. Она обхватила руками колени и плотно прижалась к ним лицом, но никак не могла понять, почему ее спине так жарко. И почему она не может дышать. Воздух был неподвижным, затхлым, со вкусом пота. Возможно, ее «гроб» вышел из строя. Она открыла глаза, ожидая увидеть энергосберегающую темноту, и вытянула левую руку, чтобы нащупать выключатель таймера.

Кончики ее пальцев коснулись прохладной наносетки крыла-паразита Персеваль. Охнув, Риан отдернула руку и пососала пальцы, словно обжегшись.

– Персеваль?

Да. Проснувшись хотя бы наполовину, Риан вряд ли забудет, где она. Сердце колотилось у нее в горле – это была адреналиновая реакция на панику; но как только Риан идентифицировала ее, ее новые внутренние чувства – ее колония, ее симбионт – изменили уровень тревоги, превратив ее во что-то более осмысленное и обоснованное.

– Ох, космос, – сказала она и надавила на руки Персеваль.

Она должна выбраться наружу. Это не она. Ее держит какой-то пришелец, но, что еще хуже, пришелец есть в ней самой, и он принимает решение за нее. Не бойся, шепнул ей симбионт.

И это, как и следовало предполагать, напугало ее еще больше.

Кожа Персеваль была какой-то не такой – хрупкой, похожей на бумагу, горячей. Риан показалось, что если потянуть за нее, то кожа соскользнет и треснет, словно корка на мозоли. Персеваль застонала. У ее дыхания был приторный запах.

Она была больна, и Риан не знала, что делать. Она забилась. Крылья-паразиты Персеваль удерживали ее на месте, но Риан ударила их слишком сильно и покатилась кувырком по коридору. Она врезалась в стену, размазав люминесцентные грибы по панели; ее левая рука онемела от кисти до плеча, а затем в ней вспыхнул огонь, и она снова ожила. Слезы жгли Риан глаза; ускорение заставляло их разделяться на части и распределяться по коже. Риан вытянула правую руку и ноги, широко развела их, хотя это и противоречило здравому смыслу, – и замедлила свое вращение.

Риан умела действовать в условиях микрогравитации, но это было что-то другое. Она стала лучше и быстрее, траектории и скорости появлялись в ее сознании, словно кто-то выводил их на экран. И в ее сознании строилась какая-то модель или структура, схема прилежащих коридоров, которые протянулись далеко за пределы того, что она могла себе представить. Эхо, подумала она. Как у летучей мыши.

Она отскочила от еще одной стены, повернулась к дальнему концу коридора и сумела удариться в стену согнутыми коленями и тем самым уменьшить свою скорость. А затем она отправилась обратно к Персеваль, но на этот раз это был более медленный и управляемый полет.

А Персеваль была закреплена на месте.

Риан обеими ладонями ударила по крыльям Персеваль. Левая рука выгнулась, но это помогло поглотить часть удара. Перья оказались мягче пола, и Риан удалось ухватиться за край крыла.

– Космос и пепел, – сказала Риан.

Персеваль висела посреди коридора между длинными крыльями; ее тело свернулось в позу эмбриона внутри еще одной пары крыльев, словно в прозрачной раковине моллюска. Эти крылья были похожи на дым, но когда Риан потянулась к сестре, то обнаружила, что у них гладкая и очень прохладная поверхность.

Но даже через кокон, в который превратилась колония, Риан видела блестящее от пота лицо Персеваль и красные полосы воспаления, которые, словно паутина, окружили те места, где крылья крепились к спине. Риан потянула за крылья, но у нее не было ни одной точки опоры, если не считать других крыльев Персеваль; в данный момент их было шесть – четыре перекрыли собой коридор, и еще в двух она спала. Поэтому все усилия Риан были напрасны.

– Ну пожалуйста! – взмолилась она. – Ее нужно доставить туда, где есть вода и пища.

Крыло сдвинулось под рукой Риан, расслабилось. Внезапно она поняла, как ей холодно; во сне она вспотела, а теперь пот на ее коже остыл и кончики мокрых волос обледенели. Может, крылья Персеваль и сохраняли тепло, но сами по себе они были такими же холодными, как и воздух в коридоре. А на Риан не было ничего, кроме широких вязаных брюк, майки и кардигана.

– Ну пожалуйста, – повторила она, испугавшись того, что ответ ей просто померещился. – Персеваль, у тебя карта. Ты нужна мне. Раскрой эти чертовы крылья.

Когда «раковина» приоткрылась, находившийся в ней теплый воздух вылетел наружу в виде свитка, состоявшего из тумана и чешуек инея. Персеваль бесшумно парила в воздухе, а тем временем третья пара крыльев бесшумно слилась с массой крыльев-паразитов. Потянувшись, Риан коснулась щеки Персеваль.

Щека была горячей и влажной, и тогда Риан почувствовала, что от ее пальцев пахнет болезнью.

– Персеваль. – Ее собственный умоляющий голос мог с тем же успехом принадлежать кому-то другому. – Вот так, золотко. А теперь открой глаза.

Так мог сказать Голова. Голова действительно говорил так, когда Риан была маленькой и болела. Возможно, на Персеваль подействовал страх в голосе Риан, а может, смысл ее слов, но в любом случае Персеваль прижалась щекой к ее ладони.

Крылья постепенно расслабились еще больше и неторопливо – совсем не так, как прошлой ночью, – понесли Персеваль и Риан вперед. Концы перьев – ну, то есть у настоящих крыльев это были бы концы перьев, – сгибались, встречаясь с переборками. Риан и Персеваль плавно летели вперед, словно их нес огромный, четвероногий механический паук.

Риан отпустила передний край крыла и схватила Персеваль за плечо, прижимаясь к ней, чтобы было теплее. Сделать это в условиях микрогравитации было легко.

Крылья-паразиты несли их по коридору минут пятнадцать, и за это время глаза Риан, привыкшие к темноте, не видели ничего, кроме Персеваль, пластин пола и зелено-голубого свечения грибов. И еще она заметила плывшую по воздуху стайку корабельных рыб – полдюжины дышащих кислородом падальщиков; они были прозрачными, словно стекло, если не считать глаз, внутренностей, зубов и ярких голубых и алых полосок на теле. Облако из рыб на секунду зависло, а затем исчезло, сверкнув крылоплавниками.

От холода и низкой концентрации кислорода у Риан кружилась голова. «Возможно, рыбы, споры и атмосфера проникли через одну и ту же щель?» – подумала она. Ей совсем не хотелось быть ястребом-перепелятником, который вынужден ловить этих рыб себе на ужин.

В конце концов крылья остановились перед люком, похожим на десятки других, которые остались позади. Жгучая боль в левой руке Риан немного стихла, превратившись в периодические острые вспышки, характерные для ушиба. Не отпуская плечо Персеваль, Риан схватила ее за подбородок и потрясла.

– Здесь?

На ресницах Персеваль засохли желтые корки. Она дрожала, и ее остро пахнущий пот пропитал одежду Риан насквозь. Симбионт Персеваль явно вел тяжелый бой с инфекцией.

– Открой его, – сказала она треснувшим, липким голосом. – Возможно, там неопасно.

Риан приложила ладонь к сенсорной панели, но люк – в отличие от предыдущих – не отозвался. Поэтому она отдраила его вручную, убедилась, что крылья Персеваль поддерживают ее, второй рукой открыла люк.

По крайней мере, она знала, что за дверью нет Врага. Избыточное давление вжало дверь в ее ладонь.

Громкий болезненный щелчок в ушах Риан заставил ее вскрикнуть.

Атмосфера, которая вылетела, окружая их, была теплой и влажной, она приятно пахла хлорофиллом и богато удобренным суглинком. Пели птицы; по внутренней поверхности люка тянулись лозы, на которых висели тяжелые грозди незрелого винограда, и жужжание насекомых нарушало то, что – как теперь поняла Риан – было гудящей, механической не-тишиной холодного коридора. За дверью была гравитация, и Риан, раскачавшись, бросила свое тело вперед, чтобы оказаться внутри и ощутить силу тяжести.

Корабельные рыбы прилетели не отсюда.

Риан закрутилась снова, используя крылья Персеваль в качестве турника. Набрав достаточное ускорение, она перелетела через порог и приземлилась босыми ногами на покрытую мхом почву. Выдавленная из земли вода залила пальцы на ногах Риан.

Она обхватила себя раненой рукой и шагнула вперед.

– Персеваль, – сказала она. – Ты нашла то, что искала.

Позади нее не раздалось ни звука. Риан повернулась; Персеваль все еще плавала среди угольно-черных очертаний паразитических крыльев. Ее глаза, прикрытые ресницами, были похожи на застекленные прорези.

– Крылья, – сказала Риан, чувствуя себя глупо, – пожалуйста, следуйте за мной.

Они двинулись вперед, гладко и грациозно, со скоростью и уверенностью гигантского паука. Последнее крыло провело по заросшему лозой люку, и Риан услышала глухой стук закрывающихся засовов.

Затем раздался шелест крыльев – не таких больших и жестких, как у Персеваль. Что-то белое, словно звездное сияние, размером больше петуха опустилось перед ней, отчаянно размахивая крыльями.

Эти крылья были длинными, чуть больше ноги Риан, и настолько прозрачными, что текущая внутри их кровь окрашивала их в голубой цвет. Когти животного напоминали рыболовные крючки, а на длинной шее сидела голова с гребнем, словно у какаду, и блестящим черным клювом – кривым и мощным. Но его глаза были крепко зажмурены, закрыты морщинистыми веками, похожими на кожу на шее старика. Тело существа было покрыто чешуей, по которой тянулись серебристо-голубые и белые узоры. Оно сидело на ветке, обвивая ее хвостом.

– Я Гэвин, – сказал василиск. – Добро пожаловать в этот рай, дочери Бенедика.

Риан не знала, что бы сделала Персеваль, но она могла себе это представить.

Она встала между василиском и сестрой. Ветка, на которую приземлился василиск, все еще раскачивалась, и он слегка развел крылья в стороны, чтобы сохранить равновесие. Он напомнил Риан раскачивавшегося на качелях попугая, которого она видела у какого-то паяца.

Она не знала, что будет делать, если василиск бросится на нее. Его пальцы и когти вместе были длиной с ее мизинец; его клюв выглядел так, что сможет с легкостью этот мизинец откусить. Когда василиск поворачивал голову из стороны в сторону, Риан была уверена, что он измеряет расстояние между ними, – и то, что его глаза были закрыты, не имело значения. Она присела, вытянула правую руку – левая по-прежнему двигалась с трудом – и пошарила в мокрой опавшей листве, пытаясь найти камень, ветку… хоть что-нибудь.

– Я вежливо тебя приветствую, – сказал василиск. – А ты стараешься найти камень. Вот, значит, как вы встречаете незнакомцев в Доме Власти? Мысль об уровне вашего гостеприимства меня пугает.

Самым странным был его клюв: он двигался, словно рот марионетки, – так, словно клюв и толстый черный язык могли издавать звуки человеческой речи…

Риан вспомнила попугая и закрыла рот, но не выпрямилась и не встала на колени. Добрые слова или нет – все равно; после того что произошло за последние часы, ей не очень хотелось доверять чужаку.

– Прошу прощения, – сказала она. Локтем, словно согнутым крылом птицы, она указала себе за спину, на Персеваль: – Вот как мы обращаемся с гостями во Власти. Не рекомендую тебе туда идти.

– Да уж. Но я – ваш проводник по раю, и, если ты пойдешь со мной, я выясню, что мы можем для вас сделать.

– А если я не пойду с тобой?

Василиск сложил крылья; маховые перья скрестились над его спиной. Риан заметила, что блестящие чешуйки хвоста образуют серебристо-белые узоры между голубыми и серыми чешуями, под которыми просвечивала кровь.

– Твоя сестра больна, – сказало существо. – Если ты не пойдешь со мной, то что ты будешь делать?

Василиск подождал минуту, словно действительно рассчитывал услышать ее ответ. Она промолчала, и тогда он развернул хвост с изяществом крупной змеи; нижняя поверхность изогнулась, стягивая широкие чешуи. Существо взлетело, сделало круг – над головой Риан, но не пролетая над Персеваль, – а затем развернулось.

Замахав тяжелыми крыльями, василиск пролетел десять метров вдоль голой тропы, на которой сплелись корни деревьев. Пауза, затем еще десять, и снова остановка. Риан следила за ним.

Он не оглядывался.

Риан потянулась назад, нащупала безвольно повисшую руку Персеваль среди крыльев-паразитов и шагнула вперед. Конструкт задрожал и, похоже, хотел осторожно отступить. Риан подумала, что он старается держаться подальше от василиска, словно испуганный пес, который надеется, что его не заметят.

– Прекрати. Идем. Быстрее, – сказала она.

И крылья-паразиты – а теперь скорее паучьи ноги – неохотно зашагали вслед за ней, словно Персеваль была их поводком.

Еще один шаг, а затем еще один. Если она не хочет упустить василиска из виду, то ей нужно принять решение. «Раз уж пошла, так иди», – подумала она, и целеустремленно двинулась дальше – меж деревьев и мимо заросшей плющом стены, вслед за слепым чудовищем. Крылья… «Крыло», – твердо сказала себе Риан; если дать им имя, это поможет отделить их от Персеваль, а Риан хотела четко разделять их в своей голове. Крыло семенило рядом, и Персеваль висела под ним, словно перезревший плод на дереве. Здесь была гравитация, и поэтому Персеваль больше не парила в позе эмбриона. Теперь ее руки и ноги болтались, а голова раскачивалась, как бы плавно ни двигалось Крыло.

Риан вышла на тропу, и земля под ее ногами стала ровной, утрамбованной и теплой; ноги многочисленных путников содрали кору с корней. И все же это была не лучшая дорога для босых ног, и, пару раз ударившись пальцем о корень, Риан заскулила.

А когда василиск повернулся к ней, она прикусила губу.

Возможно, остановка слегка пробудила Персеваль; она что-то невнятно мяукнула и капризно оттолкнула руку Риан.

– Она очень больна, – сказала Риан, когда василиск уставился на нее крепко зажмуренными глазами.

Он кивнул.

– Тогда, пожалуйста, поспеши.

И он снова двинулся в путь – вдвое быстрее, чем раньше.

Персеваль все еще было больно, но теперь боль изменилась. Это была не боль незалеченной травмы, а ноющая боль натруженных мышц на отдыхе – скорее напоминание о недавно полученном уроне, чем сам урон. Плащ из крыльев согревал ее, и она спокойно лежала в тени.

Она смутно помнила переход, головокружение, тошноту и озноб. Но сейчас у нее были мягкая постель, и зеленые листья, и чистый запах воздуха.

Должно быть, Риан привела их в безопасное место. Боль была почти приятной.

Персеваль перекатилась на спину и вспомнила, что обворачивающие ее крылья – чужие. Ее живот сжался. Неужели мысль об этом будет каждый раз так ранить ее?

Но теперь она была одета – широкие брюки и топ с длинными рукавами, завязанный на талии, дарили ей благословенное тепло впервые с… впервые с тех пор, как ее взяли в плен. Она была на поляне, на постели, лежащей на мягком слое мха, и над ней на веревках к ветвям деревьев кто-то подвесил плетеные зонтики. Сквозь отверстия в них падали осколки света. Звенела цикада. Кроме того, Персеваль услышала обрывки музыки – звуки флейты и гитары.

А Риан нигде не было видно.

С бешено бьющимся сердцем Персеваль села, и ее чуть не стошнило; к мерзкому вкусу во рту добавилась еле заметная нотка желчи.

Ее веки покрылись корками, зубы были отвратительными. Она не понимала, какая задача могла так отвлечь симбионтов, чтобы они настолько пренебрегли гигиеной. А вот ее кожа была чистой и пахла мылом; кто-то ее вымыл. Рядом с Персеваль на невысоком подносе стоял кувшин; вода в нем была комнатной температуры, и, судя по запаху, в нее добавили измельченные листья мяты.

Персеваль окунула пальцы в воду и протерла глаза, лицо, запекшиеся губы. Она вытащила листья мяты и пожевала их, а затем села, скрестив ноги и сгорбившись между крыльев-паразитов. Зажав кувшин между лодыжками, она наклонилась к нему, чтобы напиться. Она пила так до тех пор, пока вес кувшина не уменьшился настолько, что она смогла поднять его – и после этого она пила, держа кувшин в руках. Он был тяжелым, его металлические стенки запотели, но у воды не было привкуса алюминия; внутренний слой кувшина был сделан из стекла. Все его содержимое отправилось в нее – кроме двух ручейков, которые текли с ее подбородка на рубашку.

Она могла бы выпить больше.

Почувствовав себя лучше, Персеваль поставила кувшин на землю, собралась с силами и встала. Свое собственное тело казалось ей слабым и хрупким. Когда она шаталась, крылья разворачивались и подхватывали ее.

Это странно – понимать, что при этом они не причиняют ей боли. Персеваль потянулась и потрогала корень обрубка, то место, где когда-то росли ее собственные теплые крылья. Новые крылья неощутимо сливались с ее телом; гибкие в точке контакта, они становились прохладными и твердыми ближе к периферии.

Ткани, поврежденные антимечом, не регенерировали и поэтому не должны были объединяться с протезом. Подобные раны затягивались очень неохотно и часто кровоточили, словно стигматы, в течение многих лет. Иногда более глубокая ампутация стимулировала более качественное исцеление. Иногда.