Появляется всадник

27. Принц ведет осаду

Утром следующего дня началась осада Орисона. Огромный прямоугольный замок вздымался из низины, со всех сторон его окружала лишь голая земля, на которой кое—где уже пробивалась трава… Голая земля — и армия Аленда с ордой слуг и прочих сопровождающих. С того места, откуда смотрел принц Краген, Орисон казался слишком неприступным, а кольцо окруживших его войск слишком тонким для успешной осады. Но принц прекрасно разбирался в осадах. И знал, что у него довольно воинов, чтобы взять замок.

Однако принц не собирался терять своих людей понапрасну. Конечно, он чувствовал, что время поджимает; почти физически ощущал, как армия верховного короля Фесттена марширует из Кадуола, чтобы вступить с ним в бой: чувство не менее тревожное, чем запах, приносимый сырым ветром. Это была мощная армия — принц знал это: он взял в плен нескольких раненых воинов Пердона, направлявшихся в Орисон, и допросил их. Состоящая наполовину из наемников, наполовину — из собственных войск, армия верховного короля насчитывала по меньшей мере двадцать тысяч воинов. В то время как алендский монарх привел с собой всего десять тысяч.

И потому принц спешил. Ему необходимо взять Орисон и укрепить его до того, как двадцать тысяч кадуольцев перейдут Бродвайн и вторгнутся в Демесне. В противном случае при появлении верховного короля ему останется только спешно отступить. Разве что он пожелает лишиться своего войска, пытаясь помочь Джойсу не отдать Гильдию в руки Кадуола. План леди Элеги парализовать Орисон изнутри с треском провалился, и время сейчас было не на стороне Аленда.

Но принц не хотел рисковать никем из своих людей. Они все понадобятся ему, и очень скоро.

Вместо этого он приказал установить катапульты для метания камней в наспех сооруженную каменную заплату, закрывающую пролом в стене замка.

Краген имел возможность рассмотреть этот пролом с удобной точки на следующий день после того, как безумный Воин Гильдии огнем проложил себе путь к свободе, — в тот день, когда принц в роли посла Аленда официально покинул Орисон; дымящаяся брешь в твердом камне, мрачная, словно смерть. Разрушения выглядели внушительно, в особенности на фоне холода и снега, словно смертельная рана, над которой еще поднимается парок, потому что труп еще не остыл. При взгляде на эти разрушения сердце принца Крагена затрепетало от восторга и ужаса — ибо это зрелище сулило, что Орисон может быть взят, что сила, некогда управлявшая Мордантом и сглаживавшая противоречия между Алендом и Кадуолом, уже обречена.

Да, позиция короля Джойса выглядела более уязвимой. Что сооруженная наспех заплата в стене на месте бреши слаба, заметил бы и ребенок. Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, Смотритель Леббик сделал все, что было в его силах, — поистине сделал все от него зависящее. Но ничто не поможет, когда против них применят стенобитные машины. Командующий катапультами принца капитан уже поспорил, выдержит ли стена хотя бы одно точное попадание.

Однако принца заботило вовсе не то, сможет ли он ворваться в Орисон, — его заботило, насколько отчаянно будут сопротивляться защитники замка. Леди Элеге не удалось вызвать недомогания у стражников Леббика, но удалось отравить резервуар, тем самым заставляя переполненный людьми замок перейти на жесткий паек воды. А что касается короля Джойса… Он не был вождем своих подданных — он был их героем, человеком, который отвечал их идеалам. Но сейчас он лишился рассудка. Оставшись без руководства, отчаявшиеся — насколько яростно будут сражаться жители Морданта?

Возможно, очень яростно, даже остервенело, если Джойс сдержит слово. Хотя он действительно лишился рассудка — в этом не было никаких сомнений: на требования Аленда он ответил угрозой, вселившей надежду в сердца его народа: Король Джойс собирается использовать всю силу Гильдии и выкорчевать вас отсюда!

Элега не поверила этому, но принц не разделял ее убежденности. Если Джойс действительно собирался использовать всю силу Гильдии, алендскую армию ждало нечто гораздо худшее, чем просто поражение. Полное уничтожение армии.

Поэтому принц приказал своим войскам немного отойти от стен Орисона. Прикрыв черные кудри шлемом с шишаком (нафабренные прямые усы подчеркивали выразительность темных глаз принца, а белая меховая мантия делала хорошо заметными нагрудник и двуручный меч), он — воплощенная уверенность и мощь, окруженный штабом, — принялся обсуждать с командующими катапультами вес снарядов и траектории. Тем не менее, любая мысль в его голове натыкалась на препятствие. Он не собирался рисковать ни одним из своих людей без крайней необходимости. У него были опасения, что очень скоро они понадобятся ему все.

Местность была удобной для катапульт. Хоть в чем—то удача. Если не считать деревьев по краям дороги, вокруг было голо; все естественные заросли были выкорчеваны, и даже трава, которая с приходом весны рвалась из земли наружу, пробивалась с трудом из—за холода и отсутствия дождя. Кроме того, дороги не мешали принцу Крагену, они сливались немного северо—восточнее ворот Орисона, в то время как брешь в стене зияла ближе к северо—западу. К тому же Орисон находился на одном уровне с расположением армии Аленда или даже ниже. А военные учителя и советники много лет вдалбливали принцу Крагену, что довольно сложно стрелять из катапульты снизу вверх. Здесь же были почти идеальные условия для его боевых машин.

Леди Элега присоединилась к нему в тот момент, когда заряжали самую мощную из метательных установок. Мысли принца были заняты множеством более насущных вещей, но Элега умела в любой момент привлечь его внимание, и он приветствовал ее улыбкой более теплой, чем дополнявшая смущенная фраза: — Миледи, мы собираемся начинать.

Кутаясь в плащ, она посмотрела на свой дом.

— Что произойдет, милорд принц? — пробормотала она, словно не ожидая ответа. — Выдержит ли временная стена? Смотритель хитрый старый лис. Наверняка он сделал для Орисона все возможное.

Пока она изучала замок, принц Краген изучал ее лицо. И поскольку он любил ее да к тому же уважал (стыдясь мыслей о том, что не должен полностью доверять женщине, которая с таким упорством действовала против своего отца), ему было трудно признаться даже себе, что выглядит Элега не лучшим образом. Холод и ветер изничтожили блеск в ее живых глазах, сделав их блеклыми и припухшими, яркий солнечный свет бледнил ее, придавая сходство с бессердечной женщиной. Она была прекрасна только в помещении, при свете свечей и интриг. Но ее нынешняя некрасивость лишь давала принцу повод любить ее еще больше. Он знал, что у нее есть сердце. Пальцы, придерживающие плащ, были белыми и напряженными. Каждое сказанное ею слово, каждый ее жест свидетельствовал и о том, что она страдает.

— Стена наверняка не выдержит, — ответил он все так же смущенно. — Мы разрушим ее к вечеру, может быть даже к полудню. Ее возводили зимой. Каким бы хитрым и ловким не был Леббик, — Краген не жаловал сурового Смотрителя, — у него не было ничего годного для раствора. Даже если он забрал весь песок Гильдии и затем изрубил в куски всех Воплотителей, чтобы использовать их кровь для замеса, — стена все равно не выдержит нашего натиска. Леди поежилась.

— И когда она рухнет?.. — спросила она, снедаемая невысказанным беспокойством. — Что тогда?

— Когда удар будет нанесен, — ответил он с внезапной резкостью, — отступать станет некуда. Аленд окажется в состоянии войны с Мордантом. И мы не будем ждать, пока жажда и страх сделают за нас нашу работу. Пердон — единственное, что стоит между нами и верховным королем Фесттеном. Мы постараемся проделать еще бóльшую брешь и пойдем на приступ, чтобы захватить замок. — Но через мгновение он почувствовал жалость к ней и добавил: — Орисону будут предоставлены все мыслимые возможности сдаться. Я не хочу резни. Все мужчины, женщины и дети еще понадобятся нам в борьбе против Кадуола.

Бледная, обеспокоенная Элега посмотрела на него с благодарностью. Она задумалась, а потом кивнула:

— Смотритель Леббик никогда не сдастся. Мой отец за всю свою жизнь никогда не сдавался.

— В таком случае, ему предстоит этому научиться, — буркнул принц.

Он верил в то, что говорил. Он верил, что заплата в бреши долго не выдержит — поскольку, за исключением Воплотимого, у Орисона нет ничего, с чем противостоять его натиску. Но от сомнений, которым он даже мысленно не мог подобрать названия, сводило мышцы живота, и принц приказал капитану запускать первый камень.

Двое крепких мужчин дружно взмахнули молотками и ударили по крюкам по бокам катапульты; огромный рычаг метнулся вперед, выбрасывая камень со стоном и скрежетом, словно тяжесть кидал согнутый в три погибели человек. Выстрел вызвал взрыв восторга в рядах воинов, но принц мрачно следил за полетом снаряда. Резкий удар молотов, стон струн, стук удара о стопоры и протестующий скрип колес — он, казалось, ощущал это всем телом, словно удары, направленные против него, и уже по звуку мог определить, что камень не попадет в цель. Так и случилось.

Точнее, не совсем так: Орисон был слишком большой целью, чтобы промазать. Но камень ушел выше и левее, не попав заплату.

Удар оставил на стене замка отметину. А дальше произошло то, что и должно было произойти; снаряд разлетелся. Ничем не украшенный пурпурный штандарт, разновидность личного знамени короля, продолжал развеваться и трепетать на ветру, недоступный, невозмутимый.

Принц негромко выбранил ветер, хотя знал, что тот совершенно ни при чем. Честно говоря, промаха следовало ожидать; необычным было бы попадание. Командующему катапультами требовалось произвести несколько выстрелов, чтобы пристреляться и приноровиться к натяжению струн. Но принц Краген чувствовал необъяснимое раздражение, словно промах был дурным предзнаменованием.

Вероятно, так оно и было. Прежде чем люди капитана принялись вращать вороты, чтобы вернуть на место ложку катапульты, все войско услышало сигнал трубы. Это не походило на сигналы, объявляющие о посланнике или вызове; это был высокий душераздирающий стон на одной ноте, словно трубач не пытался что—то сыграть, а ему просто приказали привлечь внимание.

Краген посмотрел на леди Элегу, ожидая объяснения. Она пожала плечами и кивнула в сторону Орисона.

С того места, где находился принц, ворота замка не были видны. Но они, вероятно, открылись, потому что из—за поворота стены появился и поскакал в сторону катапульты всадник.

Это был небольшой человек — слишком маленький для своего коня, автоматически сделал выводы принц. И не привыкший к езде верхом, судя по осторожности, с которой держался в седле. Если он имел оружие или был одет в доспехи, то они скрывались под толстым плащом.

Но на его плечах, выбиваясь из—под плаща, была желтая мантия Мастера. Ветер развевал полы мантии, и ее невозможно было спутать ни с чем.

Принц задумчиво приподнял черную бровь, но не позволил себе никакое иное выражение чувств. Сознавая, что все сказанное им будет немедленно услышано и станет известно среди армии, он тихо пробормотал:

— Интересно. Воплотитель. Мастер Гильдии. Вы знаете его, миледи?

Она медлила с ответом, опасаясь ошибиться. Затем тихо сказала:

— Это Квилон, милорд принц. — Она нахмурилась. — Почему он? Он никогда не играл никакой роли, ни в Гильдии, ни при дворе.

Принц Краген, глядя на приближающегося Мастера, улыбнулся. И так, чтобы могла услышать лишь одна леди Элега, заметил:

— Подозреваю, что в самом скором времени мы узнаем ответ.

Мастер Квилон с покрасневшим лицом спешил к ним, смешной на своем жеребце. Глаза у него слезились, словно он плакал, хотя в его лице не было заметно печали. Нос подергивался, словно у кролика; губы открывали торчащие вперед зубы. И когда Мастер остановил лошадь перед принцем Крагеном и леди Элегой — когда Квилон наполовину сполз, наполовину свалился с лошади, словно сдутый ветром — алендский Претендент с трудом удержался от смеха. Но как бы комично ни выглядел этот Квилон, он был Воплотителем. Будь с ним зеркало, он бы успел причинить серьезный ущерб, прежде чем его захватили бы в плен или убили.

— Милорд принц, — начал он без особых предисловий, не взглянув на дочь короля Джойса и даже не кивнув в знак приветствия сыну монарха Аленда, — я спешил сюда предупредить вас.

Люди, окружающие принца, застыли; командующий катапультами положил руку на меч. Но поза Крагена свидетельствовала, что он не намерен реагировать на оскорбительное поведение.

— Предупредить нас, Мастер Квилон? — Его тон был спокойным, несмотря на блеск ярости в глазах. — Какое неожиданное благородство. Мне краем уха довелось услышать, что Смотритель Леббик грозился «обрушить на нас всю мощь Гильдии». Неужели я неправильно понял намерения вашего короля? Разве меня уже не предупредили? Или… — он проницательно взглянул в глаза Квилона, — ваше предупреждение несколько иного свойства? И ваше присутствие свидетельствует о том, что Гильдия больше не подчиняется королю Джойсу?

— Нет, милорд принц. — Воплотитель казался до того напуганным, что твердость в его голосе казалась неестественной, неожиданно зловещей. — Вы торопитесь с выводами. А это очень опасная слабость для человека, управляющего людьми. Если вы намереваетесь пережить эту войну, вам следует быть осмотрительнее.

— Мне следует?.. — спокойно повторил принц. — Прошу прощения. Вы, вероятно, поняли меня неправильно. Ваша собственная неосмотрительность, поспешность, с какой вы прибыли сюда, вызвала неосмотрительность с моей стороны и породила домыслы. Если в ваши намерения входит всего лишь повторить угрозы Смотрителя, вы могли бы не утруждать себя малоудобной скачкой.

— Ничего подобного! Я прибыл предупредить вас, что сейчас мы уничтожим эту катапульту. Если вы останетесь поблизости, вас может ранить — а возможно и убить. Король Джойс не желает вашей смерти. Не он затеял эту войну, и ему нет никакой корысти в вашей гибели.

Холодная непривычная спазма обручем сдавила голову Крагена и скользнула вниз по шее. Сейчас мы уничтожим… Как и все остальные, кого он знал, он боялся Воплотителей, боялся странной силы, порождающей из ничего чудовищ, с помощью всего—навсего куска стекла и таланта. И одним из следствий этой боязни был его приказ войску старательно обогнуть перекресток дорог, ведь он знал от леди Элеги, что Пердон когда—то подвергся здесь нападению Воплотимого. Кроме того, сам вид Квилона делал его слова еще более безумными — неожиданными и поэтому таящими угрозу. Король Джойс не желает вашей смерти.

Однако сын Маргонала был Претендентом Аленда, он занимал определенную позицию и нес ответственность, снять которую с него никто не мог. В других землях принцы могли стать королями, заслуживали они того или нет; но трон алендского монарха в Скарабе мог быть получен только за заслуги, а никак не унаследован. И Краген жаждал получить этот трон, потому что верил своему отцу и верил в свои силы. Он заслуживал править Алендом больше, чем кто—либо другой. Он верил в то, чем занимался его отец, и знал, что ни один из его соперников не может сравниться с ним.

Поэтому когда он взглянул на Квилона, на его позу, услышал, как тот говорил, страх испарился. Осталось лишь беспокойство — и деланная веселость, которая, однако, никого не могла обмануть.

— Значит, никакой корысти? — спросил он мягко. — Несмотря на то, что я увел у него дочь и привел все силы монарха Аленда под стены Орисона? Простите, но я скептик, Мастер Квилон. Забота вашего короля о моей жизни кажется мне — не сочтите за оскорбление несколько эксцентричной. — И он качнул головой, словно кланяясь; но люди принца поняли его намерения и сомкнулись вокруг Квилона, отрезая Воплотителю путь к отступлению. — А вот вы рисковали многим, пытаясь предупредить меня о его расположении ко мне.

Взгляд Квилона метнулся по сторонам, пытаясь оценивать все происходящее вокруг. — Не слишком, — ответил он, словно не замечая своего окружения. — Всего лишь жизнью. Я предпочитаю жить, но если буду убит, это ничего серьезно не изменит. Катапульту все равно уничтожат. Каждая катапульта, которую вы направите против нас, будет уничтожена. Но, как я уже говорил, король Джойс не видит никакой корысти в вашей смерти. Если вы, тем не менее, страстно желаете погибнуть, то, конечно, он никак не может запретить вам это. То, что я рискую собственной жизнью, должно свидетельствовать, что я говорю правду.

— Поразительно, — буркнул принц. — Вы собираетесь разрушить мои машины с такого расстояния? Какой же новый ужас породила Гильдия, что вы в состоянии произвести разрушение так далеко от ваших зеркал? Мастер не ответил на этот вопрос.

— Уходите или оставайтесь, как вам будет угодно, — сказал он. — Убивайте меня или не убивайте. — Подергивание носа делало его все больше похожим на кролика. — Но не делайте ошибки, считая, что вам позволят войти или захватить Орисон. Вместо того чтобы уступить свой трон и свою силу, король Джойс предпочтет увидеть, как вас сокрушит между молотом Кадуола и наковальней Гильдии. Леди Элега не смогла сдержаться.

— Квилон, это — безумие. — Ее протест прозвучал гневно и безнадежно. — Вы один из мелких Воплотителей, один из малозначимых членов Гильдии. Вы признались, что ваша жизнь не важна. И вы смеете угрожать монарху Аленда и его сыну? Откуда у вас столько наглости, что вы осмеливаетесь утверждать, будто говорите от имени моего отца?

Впервые за все это время Мастер Квилон взглянул на нее. Внезапно его лицо отвердело, а в голосе прорезалась нотка неприкрытого раздражения.

— Миледи, эта наглость — не более чем приказ короля. Я всего лишь магистр Гильдии. — И, не сделав ни малейшего движения, он внезапно преобразился, словно стал выше. — В отличие от его дочери, я не предавал его.

Преданные своему принцу алендские солдаты замерли; некоторые схватились за рукояти мечей.

Но Элега в ответ на реплику Мастера повела себя спокойно. У нее была гордость королевской дочери, и кроме того, она уже получила прощение короля за все, что сделала.

— Это несправедливо, — буркнула она. — Он сам предал весь Мордант. Вы не можете быть таким слепцом и не видеть правды. Вы не можете…

Но Мастер Квилон небрежно отвернулся, словно для него она перестала существовать.

Невысказанный протест замер в тишине. Казалось, леди Элега вот—вот разрыдается на ледяном весеннем ветру.

Принц Краген с трудом подавил гнев. Позиция Мастера приводила его в ярость — хотя он прекрасно ее понимал. И, тем не менее, сдержался, чтобы не наговорить резкостей Квилону. Вместо этого пробормотал сквозь зубы:

— Вы рискуете больше, чем вам кажется, Мастер Квилон. Возможно, вы полагаете, что смерть не имеет особого значения, но могу вас уверить, боль воздействует на вас также, как на любого другого.

При этих словах голова Элеги дернулась, а зрачки расширились, словно она пережила шок. Принц и Воплотитель смотрели друг на друга, не обращая на нее внимания.

Мастер Квилон заморгал; его нос дернулся. Он казался смертельно испуганным. Но его тон развеял эту иллюзию. Он бесстрашно отрезал:

— Таков ваш ответ на то, чего вы не понимаете, милорд принц? Пытки? Или вы стремитесь причинять боль ради удовольствия? Помните, никогда не забывайте, сын монарха Аленда: здесь проверяются ваши качества, точно так же, как они проверялись в Орисоне за игрой в перескоки… и в других местах. Не советую доказывать, что вы недостойны.

И без позволения принца Квилон покинул их. Он взгромоздился на своего коня, отчаянно цепляясь за поводья. Его окружали алендцы; но когда он повернул голову лошади к Орисону, солдаты, казалось, бессознательно, без всяких приказов капитана или принца, уступали ему дорогу, словно на них действовало достоинство Воплотителя.

Верхом — вид у него был довольно странный, но что—то в этой фигуре говорило и о мужестве, — Квилон ускакал туда, откуда появился. Вскоре он повернул за угол стены Орисона и скрылся из виду.

Краген, поворачиваясь к леди, задумчиво прикусил губу. Здесь проверяются ваши качества… Следовало расспросить Мастера. Что он хотел сказать этим? Но гнев в ее глазах остановил его.

— Элега? — тихо позвал он.

Она крепче стиснула зубы, встретившись с ним взглядом.

— Значит, боль, милорд принц?

При виде ее возмущения ему захотелось кричать на Элегу. Мы здесь на войне, миледи. Вы считаете, что можно воевать, не причиняя никому вреда? Но он сдержался, поскольку испытывал некоторую неловкость оттого, что пытался запугивать Мастера Квилона.

Конечно, во времена давних войн между Алендом и Кадуолом ни один командир или союзник монарха Аленда не колебался бы, если бы понадобилось вырвать несколько криков боли у жителя Морданта или Кадуола. Бароны Вассалов до сих пор оставались кровожадными бестиями. Но, потерпев поражение от короля Джойса, Маргонал все же заметил, что его противник с большей легкостью управляет Мордантом, добившись добровольной преданности, чем если бы эта преданность была навязана силой. И, не будучи глупцом, монарх Аленда сменил тактику управления, основанную на страхе, насилии и боли, и был вполне удовлетворен результатами. Даже баронами стало легче управлять.

Это было одно из многих нововведений Маргонала, которые принц одобрял. И сам он хотел продолжить дело отца.

Поэтому, несмотря на тревогу, досаду и сомнения, он взял себя в руки в достаточной мере, чтобы быть честным с Элегой до конца.

— Я сказал больше, чем собирался. Воплотитель оскорбил вас, миледи. Мне это неприятно.

Его объяснение, казалось, дало Элеге то, в чем она так нуждалась. Постепенно выражение ее лица изменилось; влага в глазах смягчила взгляд, и в нем появилось что—то похожее на мольбу.

— Раньше меня не так—то было легко оскорбить, — ответила она. — Понятно, что тот, кто верит моему отцу, не может поверить мне. — Затем словно стремясь подчеркнуть свою искренность, она добавила: — И тем не менее, я благодарна за ваш гнев, милорд принц. Приятно сознавать, что вы считаете меня достойной защиты.

Мгновение принц Краген изучал леди Элегу, сопоставляя свои чувства к ней и сложность положения. Затем кивнул и отвернулся.

Ветер, казалось, стал еще холоднее. Весна пришла слишком рано — а значит, вполне возможно, зима еще может вернуться. Только этого, подумал принц с горечью, и не хватало его армии — застрять, парализованной зимним ненастьем, под стенами Орисона, словно шавки, которых не пускают в деревню, голодные и холодные, бессильные что—либо сделать и надеющиеся только на объедки с чужого стола. Да, это было бы замечательно.

Но он сдерживал желчь. И властно обратился к капитану, словно твердо знал, что делает:

— Мне кажется, следует серьезно отнестись к предупреждению Воплотителя. Отведите всех, кто здесь не обязателен, и пусть будут готовы к любым неожиданностям. Затем продолжим.

Капитан отдал честь и приступил к выполнению приказа. Солдаты повиновались с испуганной поспешностью, тщетно пытаясь продемонстрировать, что не восприняли предупреждение всерьез. Вместе с Элегой принц Краген направился к шатрам отца. Он отошел на сто ярдов от катапульты и обернулся.

Ему не пришлось долго ждать исполнения угроз Мастера Квилона. По—видимому, Магистр Гильдии, едва очутился за воротами замка, подал сигнал. И через мгновение после того, как принц принялся изучать тяжелый серый профиль Орисона, ожидая, что же произойдет, над зубцами стен с северо—запада поднялась коричневая тень, бесформенная, похожая на дым.

Было похоже, что она и растает словно дым; однако тень уплотнилась. Она выглядела не крупнее большой собаки или большого пчелиного роя; но скорость, с которой тень взмыла ввысь, в небо, делало ее опасной, как молния. Клочок коричневого дыма… И так же, как десять тысяч остальных солдат, не считая маркитантов, принц Краген задрал голову и прищурился, наблюдая за движением тени на фоне мрачных низких облаков.

Поднявшись так высоко, чтобы оказаться вне досягаемости стрел и недостижимой для стрельбы из стальных арбалетов, тень поплыла к катапульте и, покружившись над ней, опять повернула в сторону замка. Принцу показалось, что он услышал вдали пронзительный крик, похожий на крик чайки.

В этот момент из тени, плывшей над ними в вышине, вылетел камень, такой же большой, как тот, что был выпущен из катапульты.

С невероятной силой камень врезался в катапульту и размозжил дерево с такой легкостью, словно орудие было сделано из щепок. Куски камня разлетелись в разные стороны, бревна рамы взмыли ввысь и рухнули вниз. Двое людей бросились в сторону от катапульты и упали, один с железным болтом, торчащим из ноги, второй с проломленным таким же болтом черепом. Остальная обслуга не пострадала.

Бесформенная коричневая тень исчезла из вида за стенами замка.

Из горла солдат вырвался крик — ярость и страх требовали действий, взывали к мести. Принц Краген стоял неподвижно, его лицо ничего не выражало, словно он никогда в жизни не изумлялся. Только жесткие складки вокруг рта, скрытые усами, выдавали его истинные чувства.

— Миледи, — обратился он к Элеге мрачно—небрежным тоном, — вы прожили много лет в окружении Воплотителей. Без сомнения, в Орисоне ходило множество слухов относительно Гильдии. Доводилось ли вам когда—либо слышать о чем—нибудь подобном?

Она оцепенело покачала головой, глядя на обломки катапульты так, словно не верила собственным глазам.

— Возможно, — пробормотал принц тихо, лишь для ушей Элеги, — за годы мира, навязанного нам королем Джойсом, мы позабыли об ужасах Воплотимого. Похоже, под его правлением Мастера не теряли времени даром.

Миледи… — Он на мгновение закрыл глаза и позволил себе ужаснуться. — Гильдия ни в коем случае не должна попасть в руки верховного короля Фесттена.

Затем принц снова занялся текущими делами и покинул Элегу. Сначала он приказал своему капитану выдвинуть вперед новую катапульту и предпринять новую попытку — со всеми необходимыми предосторожностями, чтобы обезопасить солдат. А после этого отправился побеседовать с отцом.

Над шатрами алендского монарха развевались его штандарты. Маргонал любил путешествовать с удобством. Кроме того, он по опыту знал, что роскошные шатры благоприятно действуют на дух подчиненных. Тем не менее, верховный король Фесттен посчитал бы штаб—квартиру монарха убогой хижиной. В Аленде не было морских портов, и поэтому довольствовались лишь товарами из Кадуола. В сравнении с Фесттеном Маргонал был не богаче любого из своих вассалов. Если бы Мордант не лежал между Кадуолом и Алендом (и если бы провинции не были такими упрямыми и неподатливыми — качество, служившее отличным буфером), верховный король и силы, которые могло собрать его богатство, давным—давно поглотили бы извечного врага Кадуола.

Принцу Крагену это было небезразлично не потому, что он жаждал богатств верховного короля, а потому что чувствовал себя слабым в сравнении с Кадуолом. Он отбросил полог в сторону и позволил сообщить отцу о своем прибытии. Он чуял опасность для Аленда в каждом порыве холодного ветра и ощущал, как она гарротой сдавливает его шею.

Алендский монарх сидел в глубине шатра, где он проводил совещания и военные советы. Принц ясно видел его; жаровни, установленные для обогрева шатров, отбрасывали свет, пляшущий по стенам и по креслам. Другого света не было. Стенки шатров были плотными, и Маргонал не позволял зажигать лампы, факелы или даже свечи в своем присутствии. Про себя принц Краген считал, что этот странный запрет — попросту проявление тирании, которой славился его отец. Тем не менее, он подчинялся приказам, не задавая лишних вопросов. Как и всякий, кому доводилось видеть лицо монарха Аленда при дневном свете, он знал, что глаза Маргонала скрыты бельмами.

Трудно было представить себе, что под белую пелену, закрывающую его глаза, словно занавес, могло проникать что—либо.

Очевидно, битвы, проигранные королю Джойсу, были не единственными его потерями в жизни. Именно начав терять зрение, он начал искать лучших методов правления, более безопасных для него, для королевства и для будущего преемника. И не уставал повторять, пока всему его окружению это не набило оскомину: «Потери учат многому». Но про себя (не теряя, впрочем, уважения к отцу) принц Краген отбрасывал слово потери и заменял словом страх. Человек, не видящий своих врагов, не способен нанести им неожиданный удар. И по этой причине ему следовало найти новые способы обезопасить себя. Краген понимал причину страха отца и испытывал к Маргоналу уважение. Человек ничтожный, к примеру, прибегнул бы к насилию и террору.

Старый и уже малосильный, монарх Аленда, расположившийся в самом удобном из кресел для совещаний, повернул голову, заслышав шаги сына. Так как он во всем сомневался, то не заговорил, пока алендский Претендент не был представлен и не приветствовал его по всем правилам, предписанным этикетом. Затем он вздохнул, словно устал больше обычного.

— Ну, сын мой, гвардейцы уже побывали здесь и сообщили новость, объяснить которую они не в силах. Может быть, ты расскажешь мне нечто более вразумительное?

— Милорд, — ответил принц Краген, — боюсь, я лишь умножу ваше недоумение. — И он коротко поведал о визите Мастера Квилона и разрушении катапульты. Закончив рассказ, он сообщил отцу, что обо всем этом думает.

— Поведение Воплотителя было странным, вне всяких сомнений. Но, мне кажется, самая большая загадка — поведение короля Джойса: словно он вовсе никогда не был слаб… словно хочет подчеркнуть, что он хозяин положения, и оно далеко не безнадежно. И что способен командовать такими людьми, как Смотритель Леббик и Мастер Квилон, чтобы сохранить свой статус кво.

Но мы—то знаем, что это — иллюзия. Кадуол выступил против него. В его стене огромная брешь, которую защищает лишь кучка людей, к тому же у них не хватает питьевой воды. И несмотря на Гильдию, есть несколько могучих Воплотителей, которые враждуют с ним. Они могут по своей воле настигнуть его в любом месте в Морданте или Орисоне, проходя сквозь плоские зеркала так, словно не восприимчивы к безумию. Вдобавок в самой Гильдии есть Мастера, которые бросили бы его, если бы только посмели. Люди вроде Эремиса могут хранить верность Морданту и не возлагать на себя никаких обязательств по отношению к королю.

Его лорды не придут ему на помощь. Армигит — трус. Термигана не волнует ничего, кроме дел в собственной провинции. А Пердон сражается с Кадуолом не за короля, а за собственное выживание. Из лордов лишь Домне, Тор и Файль сохраняют преданность монарху. Тор — старик и пьяница, к тому же он сейчас здесь и потому не сможет поднять своих людей на подмогу. А Файль не придет на помощь Орисону потому, что мы стоим у него на пути.

И, несмотря на это, король Джойс продолжает относиться к нам так, словно мы не в силах причинить ему вред.

Чем больше принц думал об этом, тем сильнее были его сомнения. Некоторое время он жевал ус; неуверенность все сильнее мучила его. Затем закончил:

— По правде говоря, милорд, я не могу решить, безумие его поведение или глубоко продуманная политика.

И снова монарх Аленда вздохнул. С видимым усилием он пробормотал:

— Я провел ужасную ночь. Слепота вынуждает меня все больше размышлять. Вместо того чтобы спать, я перебирал в уме все уловки и обманы, которые он применял ко мне. Я пережил каждый удар наших войн. От подобных воспоминаниях стыла бы кровь в жилах любого молодого зрячего правителя. Но для меня они — губительны.

Глядя на сына так, словно он мог видеть его, Маргонал хрипло спросил:

— Можешь ли ты придумать причину — хоть какую—нибудь—по которой король, такой как Джойс, может притворяться слабым, позволяя Воплотителям насылать ужасы на свой народ… позволяя нам окружить его замок, когда его силы так слабы?

— Нет, — принц Краген покачал головой. — Это безумие. Это может быть только безумие.

— А леди Элега?.. Она ведь его дочь. Она знает его гораздо лучше, чем мы, — намного лучше, чем я. Может, она вспомнит, что такое может он скрывать? И снова принц сказал: — Нет.

Он верил Элеге, не так ли? Верил: она думает о своем отце то же, что и он, не так ли? Внезапно монарх Аленда повысил голос:

— Тогда он безумен, безумен. Его надлежит выкорчевать из крепости, пусть заплатит за все. Ты слышишь? Это невыносимо!

И, словно сами по себе, его кулаки застучали по подлокотникам кресла.

— Мне вполне понятно его желание сохранить Мордант в своей власти и править им, как вздумается. Он был способен на это — до самого последнего времени. Да и кто бы этого не хотел? Его желание сохранить все возможности Воплотимого для себя лично мне тоже понятно. В этом тоже ничего удивительного. Мне даже понятно, с какой целью он создал Гильдию, и его отказ использовать ее силу для войн. Не так поступил бы Фесттен. Не так поступил бы я. Но, возможно, он разумнее нас.

Но это!.. Создать все то, что он создал, и затем бросить на произвол судьбы! — Монарх Аленда кричал. — Отковать такое оружие, как Гильдия, а затем сделать себя беззащитным для атак, снять с себя ответственность, повернуться спиной к тем, кто верой и правдой служил ему, не оставить своим врагам иного выбора, кроме как попытаться вырвать из его рук это оружие, чтобы выжить самим! — Маргонал привстал в кресле, словно лично жаждал добиться от короля Джойса логичного объяснения. — Это невыносимо! Это надо прекратить!

Но его вспышка быстро закончилась, так же быстро, как и возникла. Откинувшись в кресле, он закрыл лицо руками.

— Мой сын, — хрипло прошептал он, — когда я получил твое сообщение, в котором говорилось, что все готово для наступления, ледяной холод поселился в моем сердце. Ведь с той минуты я уже не мог ничего изменить. Я знаю этого человека. Он слишком часто побеждал меня. Боюсь, он заманил нас сюда, чтобы уничтожить, а его слабость — всего лишь прием, чтобы мы с Кадуолом появились у его стен и он с легкостью мог бы сокрушить нас не в честной битве, а с помощью коварства. Ты говоришь, этого не может быть. Леди Элега утверждает, что этого не может быть. Мой собственный рассудок твердит, что этого не может быть — хотя бы потому, что за прошедшие пятьдесят лет он ни разу не пытался сокрушить нас. И тем не менее, я — боюсь. Он околдовал меня. Мы пришли сюда на свою погибель.

Принц Краген слушал, что говорит отец, и старался не содрогнуться от ужаса.

Страх — вещь заразная, подумал он. Неужели все мы были слепы? Почему никто из нас не подумал, что Джойс притворяется? Принц тихо произнес:

— Милорд, если вы прикажете, мы отступим. Вы — монарх Аленда. Я доверяю вашей мудрости. Мы можем…

— Нет! — Отказ Маргонала прозвучал болезненным выкриком, а не яростным протестом. — Нет, — повторил он почти сразу уже спокойным тоном. — Он околдовал меня. И я уверен лишь в одном — я не могу принимать решения в тех делах, где замешан он.

Нет, сын мой, эта осада — дело, которым надлежит заниматься тебе. Ты алендский Претендент. И наша судьба сейчас в твоих руках. — Но через мгновение он добавил, предупреждая: — Однако если ты дашь приказ отступить, будь готов отвечать за последствия своего решения перед другими претендентами на Трон.

Принц безмолвно кивнул. Он давно заметил ужас Маргонала; задолго до этого разговора ветер страха пронизывал его до костей. Но монарх Аленда высказал свои сомнения вслух — и то, что сомнения наконец обрели звучание, делало их более зримыми, более весомыми. Мы пришли сюда на свою погибель. И когда его отец спросил: «Что ты намерен делать?» — он прикусил губу и ответил: — Я не знаю.

— Так поскорее решайся, — отрезал Маргонал, почти так же резко, как принц разговаривал с леди Элегой. — Фесттен не будет ждать.

В ответ Краген сжался.

— Может быть и нет, милорд. Наша судьба связана с судьбой Кадуола. И пока мы живы, я постараюсь дать урок верховному королю, чтобы научить его терпению раз и навсегда.

Постепенно монарх Аленда расслабился и снова развалился в своем кресле. Неожиданно он улыбнулся:

— Я слышал, у Фесттена много сыновей. У меня — лишь ты. Но я склонен думать, что хотя бы в этом превзошел его.

Так как принц не знал, что еще делать, то склонился в глубоком поклоне. Затем он вышел из шатра отца, как раз вовремя, чтобы увидеть, как бесформенная коричневая тень поднимается над стенами Орисона и уничтожает следующую из его лучших катапульт.

К счастью, его люди успели вовремя отбежать, и никто не пострадал.

Когда он отправился совещаться со своими капитанами, его лицо выражало только уверенность.

28. День проблем

Смотритель Леббик и трое Воплотителей стояли на вершине северо—западной стены и наблюдали, как коричневая тень, детище Знатока Хэвелока, превратила вторую катапульту Аленда в кучу дров. С такой высоты, за защитными зубцами на наружной части стены Орисона, несмотря на расстояние, он видел все прекрасно.

Судя по неподвижным чертам лица, выступившим на челюсти желвакам и пустому взгляду, он не был ошеломлен.

А следовало бы. Смотритель и представить не мог, что возможно подобное зеркало — что нечто, по виду напоминающее дым, может быть не только воплощено, но и управляемо и бросать камни в любое место, куда прикажет Знаток. Более того, ему в голову не приходило, что Хэвелок достаточно вменяем, чтобы участвовать в обороне Орисона — что можно было планировать, принимая во внимание активное участие Знатока. Боевой дух Смотрителя должен был бы взлететь. Без сомнения.

Но он не сознавал этого. И уж наверняка ничем не выдавал. Правда заключалась в том, что лишь усилием воли он заставлял себя задумываться, что делает, и хоть немного обращать внимание на происходящее вокруг.

— Неплохо, — выдохнул Мастер Квилон, когда тень вернулась в зеркало Хэвелока. — Вы несомненно превзошли самого себя. — И он похлопал Знатока по плечу, словно старый друг — что при других обстоятельствах наверняка удивило бы Леббика, потому что безумие Хэвелока не позволяло дружить с ним никому, кроме короля Джойса. Который и сам—то был, подумал мрачно Смотритель, не совсем в здравом рассудке.

— Блуд, — ответил Знаток Хэвелок небрежно, словно он каждый день левым мизинцем вызывал подобное Воплотимое. — Как два пальца обоссать. — Несмотря на его тон, было видно, что он сосредоточивался так старательно, что глаза почти не разбегались в разные стороны.

— Ну конечно, — пробормотал Мастер Эремис. — Вы точно уловили мою мысль. — Он был единственным из стоявших рядом с зеркалом, хотя несколько стражников и множество пригодников оставались неподалеку и внимательно наблюдали за происходящим. — Мне пришло в голову, что вы излишне скромничали со своими талантами, Знаток Хэвелок.

Формально Эремис находился здесь только потому, что Смотритель еще не закончил разбирательство с его делом. На слишком многие вопросы следовало еще найти ответ. Тем не менее, он очень интересовался происходящим; его скошенная голова постоянно вертелась из стороны в сторону, следя за каждым движением, глаза сверкали, словно он наслаждался подобным времяпрепровождением.

— Если бы Гильдия знала о ваших возможностях, она принимала бы совсем другие решения.

Мастер Квилон остро глянул на рослого Воплотителя: — Неужели? Какие же?

В ответ Мастер Эремис вежливо улыбнулся и бросил взгляд на Смотрителя:

— Мы могли бы решить сами защищать Мордант, не дожидаясь, пока наш обожаемый король совсем подвинется рассудком.

Леббик должен был что—то ответить на подобное оскорбление. Эремис стремился спровоцировать его — а провокация единственное, что поддерживало Смотрителя. Это подпитывало пламя верности и ярости, которые давали ему силы и дальше выполнять свои обязанности, служить королю и после того, как здравый смысл взбунтовался и его подсознательная преданность обернулась против него. Вдобавок ему еще нужно было выяснить вопрос с самим Мастером Эремисом и получить от него надлежащие объяснения. Но на сей раз сарказм Мастера не достиг цели. Помыслами Смотритель был в другом месте.

В подземелье, где он оставил ту женщину.

Проклятие на ее голову, проклятие. Она источник всех проблем, всех осложнений. Он даже начал думать, что именно она — причина слабости короля Джойса, несмотря на то, что король начал слабеть за много лет до ее появления. Но Леббик вырвет у нее правду. Если будет необходимо, он оторвет ей руки и ноги — лишь бы вырвать правду. Вопьется пальцами в мягкую плоть ее тела…

Он сделает с ней все, что захочет. У него есть позволение.

Итак, ты все же сделала это, женщина. Сделала нечто столь подлое, что никто и не подумает защищать тебя. Это было правдой. Тор пытался — и не преуспел. Ты помогла сбежать убийце. Отныне ты принадлежишь мне. Даже сейчас он пытался бороться с собой. Мне.

Если бы только он мог подавить дрожь, которая возникала всякий раз, когда он думал о ней.

И Мастеру Эремису он ответил, лишь желая скрыть, что с ним происходит, замаскировать дрожь своего тела.

Но он совершенно не думал о том, что говорит. Просто не мог. Он был слишком поглощен воспоминанием о том, как впился в ее плечи пальцами.

— Нет, — слышал он ее шепот. Этот протест был сродни ужасу в ее нежных карих глазах, сродни дрожи изящного подбородка. Она боялась его, боялась до глубины души. Ярость Леббика нашла ее слабое место — он ясно видел это, хотя женщина сопротивлялась ему и раньше, лгала, заставляла его снова и снова подавлять страсть к ней. Она боялась его, словно заслужила эти страхи, словно сознавала — все, что он собирается сделать с ней, вполне законно. — Нет, — прошептала она, но отвергая не его обвинения; а именно его самого; Смотрителя, его власть и его жажду насилия.

— Да, — ответил он сквозь зубы, яростно скалясь, словно она напоследок сделала его счастливым.

Сжимая ее сильно, так как ему хотелось, не обращая внимания на ее боль — и на то, как смотрели на него Мастера и стражники, несмотря на убийство Найла и исчезновение Джерадина, — он лично отволок ее в подземелье.

Всю дорогу она пробовала лепетать:

— Нет, вы не понимаете, все это обман. Джерадин не убивал Найла, пожалуйста, выслушайте меня, выслушайте. Эремис как—то подстроил все это. Это — обман.

Ему это нравилось. Нравился ее страх. Он хотел, чтобы она униженно распростерлась перед ним. И в то же время ее поведение обеспокоило его. По какой—то неясной причине он вспомнил жену.

Но, очевидно, не потому, что его жена могла бы лепетать. По сути, она совершенно ничего не боялась с тех пор, как король Джойс спас ее, вырвав из рук гарнизонного командира из Аленда, который с великой изощренностью насиловал ее. С тех пор, как он, Леббик, собственными зубами растерзал этого мерзавца из Аленда.

Но до того она боялась. Да, он прекрасно помнит ее страхи. И тогда она принималась лепетать. Он слышал ее — видел — он не мог прогнать эту картину, стоявшую перед его мысленным взором — он ничего не мог поделать с этим, ничего. Он слышал и видел, как она делает все, что в ее силах, идет на самые отчаянные и ужасные поступки, какие только могла придумать, лишь бы остановить этих людей.

Но Смотритель Леббик не собирался останавливаться. Ни к чему. Пусть себе лепечет обо всем, что у нее на душе, плачет, кричит, если вздумается. Она — его. И это его беспокоило.

Когда он втолкнул ее в камеру, так, что она упала на нары у дальней стены, он не собирался останавливаться. Но он начал не сразу. Вместо этого он прикрыл железную дверь, не позаботившись даже запереть, сложил руки на груди, чтобы сдержать их дрожь, и уставился на пленницу в свете единственной лампы. Фитиль следовало подкрутить; пламя яростно бушевало, и тени ужаса плясали на бледных чертах женщины.

Продолжая улыбаться плотно стиснутыми зубами, он потребовал ответа: — Как?

— Я не знаю. — Лепет! — Каким—то образом. Чтобы избавиться от Джерадина. Джерадин — единственный, кто не доверяет ему. — Испуганно. — Эремис и Гилбур были заодно. — Пытаясь убедить его. — Эремис привел Найла на собрание Гильдии. Он сказал, что Найл может доказать, что Джерадин — предатель, но это была ложь. Они вместе придумали ловушку. Они все это выдумали. —

Пытаясь создать иллюзию своей правоты. — Это—фальшивка. Они все подстроили. Так должно было быть. Глухая к нелогичности своей защиты, она настаивала: — Найл еще жив.

Глядя на нее, Смотритель упивался радостью.

— Нет, женщина. — Его челюсти ныли от усилия сдержаться и не впиться в нее зубами. — Скажи мне, как.

Как он сбежал? Как ты помогла ему сбежать? Наконец она отчасти взяла себя в руки и умолкла. В ее глазах мелькали тени; она выглядела невероятно желанной и в то же время — беззащитной.

— Он не Воплотитель, — начал Леббик. — И не мог покинуть помещение иначе, как с помощью Воплотимого. Значит, это твоих рук депо. Ты воплотила его куда—то. Где он, женщина? Он нужен мне.

Она смотрела на Леббика. Ее отчаяние стало тихим; она вела себя так, просто потому что слишком боялась его.

— Вы сошли с ума, — прошептала она. — У вас не все дома. Вы просто не выдержали свалившегося на вашу голову.

— Я не причиню ему вреда. — Лицо Смотрителя было непроницаемым, словно он отвел от себя все напряжение. — Ведь он почти не виноват. Я знаю это. Ты околдовала его. До того как ты появилась здесь, он был всего лишь одним из сынов Домне — очень неуклюжим, но в остальном заурядным парнем. Все любили его, хотя он ничего не способен сделать так, как надо. Но ты — все изменила. Ты вовлекла его в предательство. Когда я схвачу его, то даже не буду наказывать. Пусть только расскажет мне всю правду.

Внезапно, словно в костер подкинули сухого хвороста, Леббик проревел: — Где он?

Она вздрогнула и съежилась. Всего на мгновение Смотритель поверил, что она ответит. Но затем что—то внутри ее выпрямилось. Она гордо вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— Идите к черту.

При этих словах он ухмыльнулся, не сумел сдержаться; и захохотал так, что, казалось, вот—вот лопнет сердце.

— Маленькая шлюха, — выдавил он из себя. — Не пытайся разозлить меня. Ты недостаточно сильна для этого.

И тут же он заговорил более четко, более официально, вбивая свои слова в ее страх, словно гвозди в крышку гроба.

— Для начала я сдеру с тебя всю одежду. Я мог бы сделать это для разнообразия деликатно. Голые женщины чувствуют себя особенно беззащитными.

Затем начну причинять тебе боль. — Он сделал шаг в ее сторону, но руки оставались скрещенными на груди. — Сначала совсем чуть—чуть. Скажем, сделаю больно твоей груди. Может быть, несколько уколов в живот. Кусок деревяшки между ногами. Лишь для того, чтобы ты внимательнее ко всему относилась. — Он хотел бы, чтобы она видела то же, что видел он; его жена была распростерта в грязи перед алендцами; распятая, привязанная за руки и за ноги, чтобы не могла пошевелиться. Чтобы увидела те осторожные движения, которые проделывал гарнизонный командир небольшими ножами. — Затем я начну причинять тебе более сильную боль.

Ты будешь умолять меня остановиться. Ты расскажешь мне все, что я пожелаю, и будешь умолять меня остановиться. Но будет поздно. Ты уже потеряешь все шансы на спасение. Стоит мне начать причинять тебе боль, и я уже не остановлюсь. Я никогда не останавливаюсь на полдороги.

Он явно ошеломил ее — отвращение и ужас на ее лице были слишком неприкрытыми — и Леббик уже не мог сдержаться. Его руки вырвались из—под контроля; ладони вцепились в ее плечи. Прижимая ее к себе, он завладел ее губами и поцеловал грубо, словно ударил, жаждая поглотить, прежде чем страсть разорвет его. Затем он обнял ее, обнял так крепко, что мышцы его рук напряглись словно сталь.

— Скажи мне правду. — Его голос дрожал в лихорадке страсти, — не заставляй меня причинять тебе боль.

Ее руки оказались между ними, ладони упирались ему в грудь. Но она не сопротивлялась; она сдалась на его милость, словно все силы испарились. Если отпустить ее, она просто рухнет на пол.

Тем не менее, она заговорила, но сказала только:

— Пожалуйста, не делайте этого. Пожалуйста. — Он сжимал ее так сильно, что его плечо заглушало ее слова, и тем не менее, он слышал их. — Умоляю вас, если вам так хочется. Пожалуйста, не надо так со мной.

На мгновение мрак в камере сгустился. Он окутал Смотрителя, сгустившись вокруг головы, завыл в ушах, словно черный вихрь. Затем все снова прояснилось, а его кулак отозвался болью. Женщина сидела на полу; лишь стена не давала ей упасть. Из уголка ее рта медленно струилась кровь, темная словно полночь. Ее глаза словно бы остекленели, будто она вот—вот потеряет сознание.

— Леди Териза скромничает, — произнес кто—то другой. — Я бы не стал вести себя так вежливо. Следующий удар будет для тебя последним. Ударишь ее снова, и я не успокоюсь до тех пор, пока ты не окажешься на галерах. Ошеломленный Смотритель Леббик обернулся и увидел у входа в камеру Тора.

— Милорд Тор… — прохрипел Смотритель, словно задыхался. — Это не ваше дело. Обязанность разбираться с преступлениями, совершенными в Орисоне, лежит на мне.

Старый лорд был толст, как откормленный гусь, с лицом рыхлым, словно плохо взошедшее тесто. Но его маленькие глазки сверкали при свете лампы так, словно он был способен на убийство. Под слоями жира покоилась сила, которая позволяла ему носить свой невероятный вес.

— В таком случае, ты вдвойне ответствен за преступления, совершенные самолично, — парировал он. — Что если она невиновна?

— Невиновна?

Леббик, похоже, пытался устыдить его свои выкриком. Он вскрикнул так, словно готов был разрыдаться. Отчаянным усилием воли Смотритель справился с собой.

— Невиновна? — повторил он более спокойно. — Вас здесь не было, милорд. Вы не видели, как Джерадин убил своего брата. Я поймал ее, когда она помогала ему скрыться — помогала скрыться убийце, милорд Тор. Довольно странная мысль — считать ее невиновной.

— Не более странная, чем ваши мысли о ее виновности, Смотритель. — Ярость Тора прорвалась с такой же силой, как мгновением раньше — ярость Смотрителя. — Вы обвиняете ее в том, что она помогла убийце бежать, а не в том, что она лично пролила чужую кровь. Когда я услышал, что вы уволокли ее сюда, я с трудом поверил собственным ушам. У вас нет права и причин называть ее так, до тех пор пока король Джойс не рассудит, виновна ли она, и не даст вам своего позволения.

— Вы думаете, он откажет мне? — воскликнул Смотритель Леббик, стараясь держать себя в руках. — Сейчас, когда Орисон в кольце осады и все враги короля плетут против него заговоры? Милорд, вы недооцениваете ситуацию. Это, — он сделал пренебрежительный жест в сторону женщины, — проблемы, которые он возложил на мои плечи.

Тор незамедлительно буркнул:

— Может быть, нам спросить его?

Выбора у Смотрителя не оставалось; отказаться он просто не мог. И, несмотря на то, что все его кости ныли и все нутро переворачивалось, так, что он, казалось, умирал, он повернулся спиной к неподвижной женщине и вместе с Тором отправился говорить с королем.

Когда Леббик потребовал аудиенции, король встретил их в ночной сорочке.

Вместо того чтобы пригласить Тора и Смотрителя к себе в комнаты, он открыл двери в свои покои и появился в проеме, представ перед стражниками, помаргивая водянистыми старческими глазами, словно от робости — будто боялся за свою безопасность в собственном замке. Он еще не спал; уж очень быстро он подошел к двери. И не пожелал, а может быть позабыл закрыть за собой дверь. Тогда Смотритель увидел, что король Джойс сидит не один.

Перед камином, оглядываясь через плечо на дверь, сидели два человека.

Знаток Хэвелок. Ну, конечно же. И Мастер Квилон, новоиспеченный магистр Гильдии.

Мастер Квилон, который случайно помог Джерадину сбежать, сбив с ног Леббика. Мастер Квилон, который нечаянно позволил этой женщине время помочь Джерадину, отослав стражников из комнат, где хранились зеркала.

Смотритель пробормотал себе под нос проклятие. Король Джойс посмотрел на Смотрителя Леббика, а затем на Тора с безумным выражением. Его борода свалялась; седые волосы торчали из—под ночного колпака во все стороны — колпака, который, знал Леббик, королева Мадин подарила ему двадцать лет назад. Его руки распухли от артрита, спина сгорбилась. Он казался маленьким и не вполне в здравом уме, очень уж не похожий на крепкого надежного лидера своего народа. И все равно, Смотритель любил его. Глядя на него в этот миг, Леббик обнаружил, что на самом деле ему больше всего не хватает не героической фигуры короля, уверенного в себе. Ему не хватает королевы; уверенной, красивой, прагматичной Мадин. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы король Джойс оставался таким, каким когда—то был. Она никогда никому не позволила бы увидеть короля таким. Эта мысль так поразила Смотрителя Леббика, что заготовленная яростная речь улетучилась у него из головы. Вместо того чтобы швырнуть в лицо королю горькие вопросы, он пробормотал почти ласково:

— Простите за вторжение, милорд король. Вы не спали?

— Нет, — ответил король слабым голосом. — Я обдумывал то, что приказал вам передать Крагену. Я хочу использовать Гильдию. Но не знаю как. Это не давало мне заснуть, и потому я послал за Квилоном. — И, словно зная, что существует причина, по которой Смотритель потревожил его, король рассеянно спросил: — Будь вы на его месте, что вы предприняли бы завтра?

Леббик обменялся с Тором недоуменным взглядом.

— На его месте? На месте Мастера?

— На месте Аленда, — терпеливо пояснил король. — Скажем, принца Крагена. Что он будет делать завтра? Ответ был очевиден.

— Катапульты. Он попытается пробить брешь в стене. Король Джойс кивнул:

— Я того же мнения. — Он казался слишком сонным, чтобы сосредоточиться. — Квилон и Хэвелок позаботятся об этом. — И, словно в голову ему пришла новая мысль, он добавил: — Им потребуется совет. А вы ведь должны знать, чем они занимаются. Так что утром побеседуйте с Квилоном. Спокойной ночи. — И он повернулся к Смотрителю спиной, направляясь к себе в покои.

— Милорд король. — Это не выдержал Тор. Король устало вскинул брови.

— Что—то еще?

— Да, — резко ответил Тор, боясь, что Смотритель Леббик вмешается. — Да, милорд король. Леббик засадил леди Теризу де Морган в подземелье. Он ударил ее. Он хотел допрашивать ее, применяя пытки. И у него могли быть… —

Тор посмотрел на Леббика, пытаясь сдержать гнев, — у него могли быть и другие гнусные намерения.

Его следует остановить!

Смотритель хотел было запротестовать, но замер. К его изумлению, король уставился на Тора, словно старый лорд был гнилым яблоком.

— Но почему в это вмешались вы, милорд Тор? — спросил король. — Найл был убит. Может, вы не осознаете этого? Сын Домне, милорд Тор, — сын друга. — Он говорил так, словно позабыл, почему старый лорд появился в Орисоне. — Леббик выполняет свои обязанности.

В ответ Тор скривился от отвращения; его рот открылся и захлопнулся. Он был слишком ошеломлен и лишь через мгновение вспомнил, что нужно дышать; затем сказал таким тоном, словно боялся, что его хватит удар:

— Я правильно понял вас, милорд король? — Его губы растянулись, обнажая потемневшие от вина зубы. — Значит, Смотритель Леббик получает ваше соизволение на пытки и насилие над леди Теризой де Морган?

Жилы на шее короля вздулись. Внезапно его глаза перестали быть водянистыми; они засверкали голубым огнем.

— Довольно! — Призрак человека, которым он когда—то был, на мгновение мелькнул перед глазами присутствующих, и король тщательно выговорил:

— Старый, жирный бесполезный боров, вы уже довольно мешали мне. Я устал от вашего правдолюбия. Устал от ваших идиотских замечаний. Смотритель Леббик получил мое позволение исполнять свои обязанности. И, несмотря на постоянную боль в сжавшемся сердце, Леббик ощутил себя на седьмом небе.

Лицо Тора побагровело; глаза вылезли из орбит. Дрожащие кулаки вскинулись, словно он собрался нанести удар — словно наконец—то решился ударить своего короля. Когда он опустил их, это стоило ему нечеловеческих усилий. Кровь отхлынула от лица лорда, и оно стало восковым.

— Я не верю вашим словам. Вы — мой король. Мой друг. — Его голос задрожал; взгляд беспорядочно заметался. — Я тоже потерял сына. Я не верю…

— Запомните, Смотритель. Вы будете страдать, если послушаетесь его.

Плоть Тора, казалось, обвисла на костях, когда он повернулся и медленно принялся спускаться по ступеням, так, словно прожитые годы внезапно навалились на него и превратили в развалину.

Тихо, чтобы не выдать своего восторга, Смотритель Леббик пробормотал:

— Милорд король.

И король мгновенно повернулся к нему. Голубые глаза короля продолжали гореть, но вдруг налились кровью.

— Эту женщину следует подтолкнуть, — прохрипел он с трудом. — Она должна признаться… или открыть свои способности. — Затем король ткнул скрюченным пальцем в грудь Леббика и проворчал: — Но будьте готовы отвечать за все свои действия.

Не давая Леббику времени собраться с мыслями и найти подходящий ответ, он отступил в свои покои и с грохотом захлопнул за собой дверь. Хотя стражники старательно делали вид, будто ничего не замечают, Смотритель Леббик отвернулся от них, чтобы скрыть свое удовлетворение. Он не забыл о своих прочих обязанностях; Мастер Квилон, Мастер Эремис, Найл; организация обороны Орисона. Но все это не вызвало отклика в его душе; он займется ими, чтобы поскорее избавиться от них. Главное — король Джойс дал ему свое позволение. Его король верил, что он выпытает все тайны этой женщины.

Доверие короля стало ответом, которого он так ждал. Ответом на все сомнения.

И, сознательно отложив удовольствие, которого жаждал больше всего, на потом, он не вернулся в подземелье. Вместо этого он отправился на поиски Мастера Эремиса — и тела Найла. Найл еще жив. До утра у него предостаточно времени, он успеет доставить себе удовольствие и убедиться, что эта женщина лжет.

Он нашел Воплотителя в коридоре, ведущем в ту часть замка, где помещались жилища Мастеров. Эремис мгновенно направился к Смотрителю и без всяких вступлений огорошил Леббика:

— Найл еще жив.

Смотритель остановился, подбоченился и яростно уставился на Воплотителя. Сейчас, когда все его внимание сосредоточилось на Эремисе, он вспомнил, почему так ненавидит этого высокого гибкого человека. Он ненавидел насмешливое превосходство, светившееся в его глазах, сочетание ума и небрежности. Но больше всего он ненавидел успех Мастера у женщин. Женщины, которые при виде Смотрителя с отвращением кривили губы, покорно расставляли ноги, едва только Мастер поднимал бровь. И, вероятно, нечего было удивляться, что эта сучка, служанка Саддит, стремящаяся к вершинам власти, так уцепилась за него. Но кишки Смотрителя стиснуло в тугой узел, когда он вспомнил, какое выражение появилось на лице его пленницы при одном упоминании о Мастере Эремисе.

Леббик же со своей стороны готов был убить любую женщину, которая посмела бы заигрывать с ним, не будучи его женой.

К несчастью, у него сейчас не было времени для ненависти к Мастеру Эремису. Слишком многое произошло; вдобавок слова Мастера, казалось, разверзли пропасть под его ногами.

— Жив? — пробормотал он. — О чем вы толкуете?

— Я очень надеялся на это, — ответил Мастер, словно Смотритель говорил с ним вежливо. — Вот почему приказал перенести его в мои комнаты. Я еще не видел, чтобы Джерадин что—либо сделал правильно, и надеялся, что убить родного брата он тоже не сможет. К счастью, нож не задел сердце Найла.

И мгновенно душу Леббика охватило облегчение. Женщина лгала. Она оставалась в его власти. На мгновение у него так закружилась голова, что он не мог собраться с мыслями и продолжить разговор. — Я призвал к нему Андервелла, — продолжал Эремис. Андервелл был одним из лучших врачей в Орисоне. Это был именно тот врач, которого Смотритель самолично выбрал бы для ухода за Найлом. — Если его можно спасти, то он спасет.

Сверх того я позволил себе вольность и отдал несколько приказаний вашим стражникам. — Глаза Мастера сверкали от радости или злобы, словно он ясно видел смятение Леббика. — Если Джерадин хочет, чтобы его брат поскорее погиб, он явно предпримет еще одну попытку. По—моему, ясно, что он в сговоре с Гилбуром и Гартом — и почти наверняка с Архивоплотителем. Можно предположить, что они могут появляться в Орисоне и исчезать, когда пожелают. Поэтому я настоял, чтобы мне выделили четверых ваших людей. Двое из них — с Андервеллом и Найлом. Двое других — охраняют дверь.

Вы не возражаете против моих распоряжений, — Мастер Эремис ухмыльнулся, — добрый Смотритель?

Смотритель не без труда привел в некоторый порядок взбунтовавшиеся мысли. Он не возражал против распоряжений Эремиса. Распоряжения были правильными. Нет, не просто правильными; они были настолько правильными, что обвинения, выдвинутые этой женщиной против Эремиса, казались по меньшей мере странными. На секунду он задумался: может быть, Эремис оскорбил ее, и ее поведение объясняется простой ревностью? Но подобные домыслы лишь запутывали картину. В чем он действительно нуждался — так это на некоторое время забыть о ней.

— В настоящий момент этого достаточно, — ответил он грубо, потому что в ответ на его признание на лице Эремиса появилось нечто большее, чем просто удовлетворение. — А пока я хочу, чтобы вы отправились со мной. Я хочу получить ответы на свои вопросы, но у меня нет времени стоять и беседовать с вами.

Эремис нахмурился, хотя его глаза продолжали смеяться. Скрывая язвительность, он сказал:

— Мне тоже дорого время, Смотритель. Наш бравый король угрожал алендской армии всей мощью Гильдии, не так ли? А мы пока еще не придумали, как воплотить его угрозы в жизнь. Мне кажется, наш новый магистр, вероятно, соберет второе собрание Гильдии еще до исхода ночи. — Но тон Воплотителя был бесстрастным. — Если это произойдет, я должен буду присутствовать на нем.

Леббик сверился со своими внутренними песочными часами и ответил:

— Не думаю. Времени недостаточно. — И обратил свою ярость на Эремиса. — Мне приказано встретиться с Квилоном на рассвете. После этого он будет в вашем распоряжении.

Пошли.

Он очень надеялся, что этот Эремис откажется. Смотритель с огромным удовольствием посмотрел бы, как этот дерзкий Воплотитель, связанный и беспомощный, валяется перед ним. Но, с другой стороны, его мысли заняты совсем иным, и, к сожалению, он не получит того удовольствия, какого подобная сцена заслуживает. Поэтому он спокойно дождался согласия Мастера Эремиса, а затем отправился по делам.

Его вопросы были теми же, что и возникшие во время столь печально завершившегося собрания Гильдии. Как Мастер Эремис может объяснить тот факт, что он был единственным человеком в Орисоне, который постоянно знал, где находилась эта женщина, когда Бретер верховного короля нападал на нее? И почему Гарт, тем не менее, пытался убить ее, если они с Джерадином были заговорщиками, а Джерадин любил эту женщину? О чем говорили лорды провинций и принц Краген, когда они предательски встречались по подсказке Эремиса? И что это за история о нападении Воплотимого на Джерадина — что это за воплощенные насекомые, пытавшиеся убить его? Знал об этом Эремис или не знал?

Естественно, Мастер Эремис ответил на все вопросы. Но Смотрителю Леббику не понравились ответы. Если рассматривать их в целом, в них крылась одна—единственная роковая ошибка; все вопросы основывались на предположении, что Джерадин опытный и ловкий предатель; что он не только обладает, но и широко пользуется своим невероятным талантом; что он вступил в сговор с Гартом и Кадуолом задолго до Воплощения женщины в Орисон; что вся его неловкость, его вид сконфуженного щенка — ловкое прикрытие. Леббик посчитал это предположение невероятным. Он считал, что Джерадин действительно пытался убить Найла; ведь он видел это собственными глазами. Но поверить, что Джерадин плетет интриги на погибель Морданту? Брат Артагеля в заговоре с Гартом? Сын Домне соблазняет женщину, и она совершает преступления, которых в противном случае не совершила бы? Этому Смотритель никак не мог поверить. Нет, заговоры, совращения, преступления — во всем этом виновата она, а не Джерадин. И Эремис глупец, если пытался убедить его в обратном. А может быть, Мастер сам еще не начал говорить правду.

И, подготовив Орисон к рассвету нового дня, Смотритель Леббик заставил Мастера Эремиса вновь повторить все его объяснения, как можно подробнее, не упуская никаких деталей. День, проведенный на жестком пайке воды, вызвал у обитателей замка глухое недовольство. Нехватка воды поставила сотни людей в трудное положение; многие жульничали или пытались жульничать, и с этим следовало разобраться как можно скорее. С другой стороны, трудности были пока не слишком серьезными по сравнению с тем, что должно наступить впоследствии. И потому строгость была единственной надеждой Орисона. И потому Леббик, где бы ни появлялся, напускал на себя самый строгий вид. А Эремис наблюдал за ним. Отвечал на его вопросы. И не проговорился ни о чем.

Может быть, Смотритель Леббик не мог поверить в уверения Эремиса в преданности королю — после сцены на стенах Орисона, после того как Знаток Хэвелок продемонстрировал успешную защиту от катапульт. Мастер ни о чем не проговорился. Мы могли бы попытаться защитить Мордант своими силами, не дожидаясь, пока наш обожаемый король окончательно выживет из ума. Некоторые реплики открывали суть говорившего, и Леббик знал это. Но он не мог отвлечься от мыслей о подземелье. Не слишком обращая внимание на то, что говорит, он пробормотал: — Докажите это. Дайте мне воду.

И он словно бы забыл про Эремиса. Улыбка высокого Мастера стала невыносимой; он был слишком доволен и в душе праздновал победу. Но он постарался взять себя в руки и сосредоточиться на том, чем занимаются Хэвелок и Квилон.

На первый взгляд казалось, что Знаток пребывает в состоянии неестественной сосредоточенности, потому что, несмотря на то, что грубости, которые он бормотал, звучали дико, именно они вызвали у стражников Смотрителя бурный взрыв энтузиазма. Леббик не привык видеть его в том состоянии, когда он делал именно то, о чем его просили. Он знал другого Хэвелока — безумного старого вонючего козла, который приплясывал и вопил в зале аудиенций и уничтожил важных пленников прежде, чем их допросили. Человек, сотрудничающий с Мастером Квилоном, был совершенно незнаком ему. Призрак сильного и хитрого Воплотителя, который помог королю Джойсу собрать и организовать Мордант. Только вид Знатока не изменился. Он был все в той же древней засаленной хламиде; остатки его волос торчали в разные стороны. Торчащий между затуманенными глазами и дрожащими губами нос походил на хищный клюв.

Но взгляд вблизи давал понять, какой ценой давалась Знатоку эта сосредоточенность.

Несмотря на ледяной ветер, он был мокрым от пота и дрожал всем телом, словно в лихорадке — словно стоял и вызывал Воплотимое таким отчаянным усилием воли, что все его тело сопротивлялось. С неожиданной печалью Леббик заметил, что по щеке Хэвелока течет кровь. Знаток прикусил губу так, что она превратилась в лохмотья.

По всем признакам он был единственной защитой Орисона от катапульт. Мастер Квилон ясно дал понять, что у них нет других зеркал, которые могли бы послужить именно этой цели. Все, чему Смотритель служил или о чем заботился, оказалось под угрозой, и защитой мог стать лишь Хэвелок — но очевидно было, что Хэвелока надолго не хватит.

— Сучье вымя! — Смотритель Леббик грубо схватил Мастера Квилона за руку, привлекая к себе его внимание. — Долго он еще продержится?

Прежде чем Квилон успел ответить, Знаток отпрыгнул в сторону от своего зеркала, хихикая, словно обезумевшая старуха.

— Достаточно долго! Хии—хии! Достаточно долго! — Хэвелок раскрыл рот, полный окровавленных зубов, скалясь Леббику в ответ, но ни один из его глаз не смог нацелиться на Смотрителя. Его голос зазвенел на грани истерики: — Они швыряют в него камни, камни, камни, камни, камни! А мы — единственные друзья, которые у него остались! Мы единственные друзья, которые у него остались!

Двигаясь чересчур быстро, чтобы его успели остановить, он сплюнул кровь на руки и принялся размазывать ее по щекам Леббика, окрашивая седые бакенбарды Смотрителя красным. — А ты — совершенно потерял разум!

Внезапно обозлившись, Смотритель Леббик отшвырнул руки Хэвелока прочь. Он схватился за меч, едва удержавшись от того, чтобы не выхватить его и не вспороть Знатоку брюхо прямо тут, на месте. Дрожа так же сильно, как и Хэвелок, он опустил клинок обратно в ножны и скрестил руки на груди.

— Сукин сын, — пробормотал он сквозь зубы. — Тебя следовало заточить в подземелье много лет назад.

Мгновение Знаток Хэвелок улыбался окровавленными зубами, глядя на Смотрителя. Затем повернулся к Мастеру Квилону. Показав на Леббика пальцем, он заговорил театральным шепотом, словно никто, кроме Квилона, не мог его услышать.

— Ты когда—нибудь был знаком с его женой? — Хэвелок подчеркнул интонацией слово знаком. — Таким прекрасным человеком ему никогда не стать.

И он с улыбкой вернулся к своему зеркалу.

Мастер Эремис тоже улыбался; его глаза сверкали от радости.

— Мастер Квилон, — он хмыкнул, заметив напряжение в лице Квилона, — нам действительно повезло, что только один из последних друзей короля потерял разум.

Алендцы выкатили на позицию третью катапульту. Королевский Подлец разрушил и ее. После этого против замка временно перестали выдвигать катапульты. Видимо, принц Краген решил придумать что—то другое.

Но Смотритель Леббик не остался наблюдать. Упоминание о жене пробудило в нем такой гнев, что он с трудом сдерживался — и кроме того, его стражники вполне были способны доложить ему об изменении обстановки, если произойдет что—то новенькое. Пока кровь засыхала на его щеках, он ураганом пронесся по Орисону, прихватив с собой Мастера Эремиса, и направился в подземелье.

Но через мгновение сообразил, что меньше всего хотел притащить с собой на новый допрос этой женщины этого хитрого Воплотителя. К счастью, он вовремя изменил направление движения, и Эремис не успел сообразить, куда они направляются. Вместо того чтобы предаться терзающей его страсти, он повел Эремиса в башню, где жили Мастера, узнать о состоянии Найла.

— Прекрасная мысль, — высказался Мастер Эремис, когда стало ясно, куда направляется Леббик. — Я тоже хотел бы узнать нечто новое о состоянии Найла.

— Ну конечно же, — прохрипел Смотритель. — Он единственный, кто может подтвердить вашу невиновность. Он ведь собирался доказать, что его родной брат — предатель. Вы же утверждали именно это?

— Конечно. — Было очевидно, что Эремис ничуть не боится Леббика. — Вы же не поверите мне, если я скажу, что пекусь о нем лишь из человеколюбия. Я это прекрасно понимаю. Учитывая ваше ко мне отношение, я счастлив, что вы верите, что я желаю ему добра, хотя бы ради собственной выгоды. — Сарказм Мастера, похоже, был окрашен искренним весельем; он произносил слова так, словно пытался скрыть радость от приятного сюрприза. — Как я уже говорил, он — свидетельство того, что я не виновен в том, в чем обвинял меня Джерадин.

Леббик не остановился. И ответил, не заботясь, слышит его Эремис или нет. В основном для того чтобы облегчить душу, он пробормотал:

— Смейся, сучий козел. Когда—нибудь я узнаю всю правду о тебе. И тогда я накормлю тебя твоими собственными яйцами.

Он был настолько одержим своими мыслями, что не ожидал ответа. И после того как его спутник высказался, Смотритель еще мгновение сомневался, правильно ли он расслышал ответ.

— Попробуй.

Несмотря на неизменную улыбку, Эремис выглядел опасным, как занесенный топор.

Скрипнув зубами, Смотритель Леббик повернул в коридор, ведущий к жилищам Воплотителей.

Они вышли к небольшому тупиковому ответвлению, с предназначенными для слуг комнатами по обеим сторонам и главным входом в покои в конце тупика. При виде шикарно отделанной двери из палисандрового дерева, украшенной мозаикой с портретом хозяина комнаты, Леббик хмыкнул. Но сама по себе дверь была не так важна; она ничего не значила. Важно было то — и Смотритель Леббик обеими руками ухватился за эту существенную деталь — что дверь была старательно закрыта и двое крепких стражников стояли на посту в коридоре, охраняя вход в жилище Мастера Эремиса.

Стражники отсалютовали, и Леббик приказал им доложить обстановку. — Андервелл и двое наших людей находились там всю ночь, Смотритель, — доложил старший стражник. — Найл, должно быть, до сих пор жив, потому что в противном случае Андервелл давно бы вышел. Но мы ничего не слышали.

Мастер Эремис сказал:

— Славно, — но Смотритель пропустил его слова мимо ушей. И, раздвинув стражников, широко распахнул дверь.

После этого он долго стоял не шевелясь, тупо глядя на комнату, пытаясь сообразить, почему стражники ничего не слышали, словно вся логика и здравый смысл испарились. Такая резня не могла произойти без шума.

Его люди за его спиной, не сдержавшись, выругались.

Мастер Эремис выдохнул:

— Стерьво! — и тихо присвистнул.

В гостиной Эремиса находилось трое людей: двое стражников и Найл. Все трое были искромсаны в клочья.

Точнее, не искромсаны. Мозг Леббика работал с трудом. Мертвецы не были разрезаны на куски. То, что с ними произошло, проделали не при помощи мечей. Нет, эти люди напоминали не жертвы людей—мясников, скорее трупы, на которых пировали хищники. Огромные хищники с челюстями, способными вырвать из груди кусок мяса величиной с два кулака и перекусить конечность. Причем все это произошло с его стражниками. Тела лежали в лужах крови, с вырванными внутренностями и переломанными костями. А что касается Найла…

В некоторых отношениях он был в чуть лучшем состоянии; в некоторых — в худшем. Его жевали не так старательно, как стражников. Но обе его руки исчезли: одна была откушена ниже локтя, вторая — у плеча, голова была разодрана до мозга, лицо полностью исчезло. Его можно было опознать лишь по форме, размерам и по тому, что он лежал на диване, используемом Эремисом для любовных игр. Смотритель заулыбался. Его душил смех. Он не мог сдержаться; отчаяние было сейчас его единственным ощущением. Почти жизнерадостно Леббик сказал:

— Вам какое—то время не придется соблазнять здесь женщин, Воплотитель. Вы просто не сможете убрать кровь. Так что придется перебраться в другое место. Эремис похоже не слышал. Он тихо спросил:

— Андервелл? Андервелл?

Ну конечно же, здесь должно было находиться четверо мужчин; Леббик знал это. Двое его стражников. Найл. И Андервелл. С хищной полубезумной улыбкой он, сохраняя остатки самообладания, приказал стражникам обыскать остальные комнаты. Но он не сомневался, что врач — исчез. Что Андервеллу здесь делать после такого злодеяния?

По необъяснимой причине тот факт, что все произошедшее никак не могло произойти, не доходил до Леббика.

— Смотритель, — сказал старший стражник придушенным голосом, словно кто—то с силой выдавил у него из груди весь воздух, — никто не входил и не выходил. Могу поклясться.

— Воплотимое. — Смотритель Леббик, казалось, наслаждался этим словом; оно приносило столько боли, что он почти радовался ему. — Оно, наверное, напало слишком быстро, слишком неожиданно. Может быть, это был огненный кот. Или те круглые штуки с зубами, о которых рассказывал Пердон. — Желание расхохотаться было почти непреодолимым. — Они не успели даже позвать на помощь. Воплотимое.

— Боюсь, вы правы. — Мастер Эремис вел себя удивительно сдержанно, но его глаза сверкали, словно осколки зеркала. — Наши враги проделывали подобные вещи и до того, как леди Териза де Морган появилась здесь.

— И все это произошло в вашем жилище, Воплотитель. — Смотритель продолжал улыбаться. — Под вашей чуткой опекой. После всех предосторожностей, которые вы предприняли.

При этих словах глаза у Эремиса округлились; он заморгал, глядя на Смотрителя.

— Вы это серьезно? Вы считаете, что я виновен во всем случившемся?

— Это произошло с помощью Воплотимого. Вы — Воплотитель. Это — ваше жилище.

— Когда я покидал его, Найл был жив, — запротестовал Мастер Эремис. — Спросите своих стражников. — Впервые за все время Леббик заметил, что Мастер обеспокоен. — А все остальное время я провел с вами.

Доводы Мастера были логичными, но Смотритель Леббик отмахнулся от них.

— Вы — Воплотитель, — повторил он. И, когда сказал это, его голос сорвался, словно он пытался загнать свою печаль глубоко внутрь, как больной ребенок. — Вы считаете себя хорошим Воплотителем. Вы хотите заставить меня поверить, что «наши враги» располагают плоским зеркалом, которое без вашего ведома показывает ваши комнаты? Они сделали зеркало и не пользовались им, не вызвав у вас ни капли подозрения, и не сделали ни одного неосторожного шага, который предупредил бы такого хорошего Воплотителя, как вы, о том, что происходит? Вы это серьезно?

К своему изумлению, Леббик обнаружил, что вот—вот сорвется. У его людей не было никакой возможности защититься, а он ничем не мог им помочь, тем более вернуть им жизни. Улыбаясь так широко, как только мог, он сменил тон, и его голос прозвучал словно удар бича:

— Мне не нравится, когда моих людей рвут на куски.

— Понятно. — Лицо Мастера Эремиса было напряженным; сосредоточенность в его глазах сменилась гневом. — Это говорит о вас хорошо. Но не имеет никакого значения. Наши враги, похоже, владеют плоским зеркалом, которое позволяет им попадать куда угодно. Знай я, как такое можно проделать, и сам попытался бы сделать то же самое. Но и это неважно. Найл был жив, когда я покинул его. И слепой мог бы заметить, что я был с вами в то время, когда его убили. Я уж точно не виновен в произошедшем.

— Докажите, — ответил Смотритель таким тоном, словно к нему вернулось хорошее настроение. — Я знаю, что вы лично не могли совершить это. Но предатели, с которыми вы состоите в заговоре, — совсем другое дело. Именно вы все подстроили. Все это ваших рук дело. — Он с трудом подавил в себе неодолимое желание ударить Эремиса. — От вас потребовалось только доставить сюда Найла, чтобы Гарт, Гилбур и остальные ваши друзья расправились с ним.

Он хотел взреветь: И именно вы виноваты в том, что мои люди разорваны на куски! Но слова застряли у него в горле, как кляп.

— Смотритель Леббик, послушайте меня. Послушайте. — Мастер Эремис говорил так, словно Леббик был в горячечном бреду, а он пытался привлечь к себе его внимание. — Это все полная чушь.

Если вы считаете меня ответственным за смерть Найла, тогда вы должны полагать, что его слова не защищают меня от обвинений Джерадина. Таким образом, вы должны считать, что мне не было смысла приводить его на собрание Гильдии. А вдруг он начал бы выдвигать обвинения против меня? Я уже говорил: это вздор.

И если вы верите, что ответственность за его смерть на мне, то должны считать, что я могу покинуть Орисон в любой миг, когда захочу — через то же зеркало, которое позволило сбежать Гилбуру. Тогда почему я остался? Почему встретился лицом к лицу с Джерадином на глазах всей Гильдии, когда с такой легкостью мог бы исчезнуть отсюда? Почему помогаю бороться с осадой? Смотритель, вы не правы.

Я не предатель. Я служу Морданту и Орисону. И не виновен в гибели Найла.

Не в состоянии принять его рассуждения, Леббик вновь прохрипел:

— Докажите. — Ему хотелось выть. Доводы Эремиса были слишком убедительными; он не мог найти в них изъяна. — Слова ничего не значат. Можете болтать все, что взбредет в голову. — И тем не менее, в этом было нечто неправильное. Просто должно было быть, потому что он желал этого так страстно. Ему нужно было как—то справиться со своим отчаянием. — Просто докажите.

К несчастью, Мастер Эремис быстро вновь обрел свою самоуверенность. Лицо Воплотителя опять стало непроницаемым — скрываемые факты или намерения, которые вызывали у Эремиса искры веселья, снова наполнили его взгляд превосходством.

Ласково улыбаясь такой ненавистной улыбкой, он заметил:

— Вы уже упоминали об этом. На крепостных стенах. Не припоминаете?

Вежливое предположение, что Леббик может чего—то не помнить, что он не вполне соображает, что делает, взъярило его настолько, что он пришлось взять себя в руки.

— Я помню, — парировал он, с облегчением слыша свой голос, хриплый и такой знакомый. — Но вы ничего не предприняли.

— Нет, — согласился Мастер. — Однако у меня в голове зародилась одна мыслишка. Я собирался обсудить ее, и тут Знаток снова поразил нас своими выходками. Я расстроился, забыл о ней и припомнил лишь сейчас.

Вы говорили о воде.

Смотритель Леббик в глубине души окаменел. Вода! его сердце сдавило как тисками; он едва дышал. — Я смогу добыть ее.

Орисон отчаянно нуждался в воде. От ее отсутствия страдало слишком много людей. А работа Леббика заключалась именно в том, чтобы уменьшать страдания. И чувство долга подсказывало ему, что ответственность лежит на нем, словно он сам был причиной этого недостатка воды.

Но лучше пусть его выпотрошат шлюхи, чем принять жизненно необходимую помощь от Мастера Эремиса.

— У меня есть зеркало, — пояснил Эремис, — которое показывает беспрестанный дождь. Он там всегда льется потоком. Я могу принести зеркало в резервуар и осуществить воплощение дождя, чтобы пополнить наши запасы воды. — Он слегка содрогнулся. — Это займет какое—то время. Количество дождя, которое я могу воплотить, будет довольно ограниченным. Может быть, за несколько дней мне удастся наполнить резервуар.

И, не сдержавшись, он улыбнулся, потому что знал, в какое пиковое положение поставил Леббика:

— Это докажет мою преданность, добрый Смотритель? Покажет мою искренность в служении Морданту и Орисону?

Смотритель Леббик издал хриплый звук, идущий из глубины души. Предложение Эремиса было словно кость в горле, и он боялся подавиться ею. Он не мог отказаться, он осознавал это. Именно этого король Джойс всегда добивался от Гильдии, от Воплотимого; возможности лечить раны, решать проблемы, восполнить причиненные несправедливыми обстоятельствами потери — реальные или теоретические — посредством каких—либо воплощений. Именно в этом нуждался Орисон.

С нужным количеством воды защитники замка могут стать достаточно сильными, чтобы выдержать натиск Аленда, даже если катапульты этого сукина сына Крагена все же пробьют брешь в стене.

Предложение следует принять. Другого пути нет. Смотрителю придется проглотить эту пилюлю, принести свои желания на алтарь долга. Но он не мог, просто не мог так просто проглотить оскорбление. Вместо того чтобы ответить Мастеру, он резко повернулся к старшему стражнику, так резко, что ветеран вздрогнул.

— Запомни, — рявкнул он неожиданно. — Вам следовало защищать этих людей, а вы оба напортачили. Но у вас появился шанс исправиться.

Отведи этого Воплотителя к королю. Пусть доложит королю обо всем, что здесь произошло. Проследи, чтобы он рассказал все, что рассказал мне. И выбей из него остаток, если он о чем—то умолчит. Затем заставь его взять то зеркало. Отведи к резервуару. И заставь проделать то, что он обещал.

Используй столько людей, сколько понадобится. Он на твоей ответственности до тех пор, пока резервуар не наполнится до краев. Действуй.

— Слушаюсь, Смотритель. — Потрясение, страх и ярость сделали стражника излишне усердным. Довольный, что он может что—то делать, он вдруг ухватил Эремиса за руку. — Пойдешь сам или придется тащить тебя? На лице Мастера появилось выражение блаженства.

Он оказался сильнее, чем предполагал Леббик, — и лучше подготовлен. Рывком он освободил свою руку; пинком сшиб стражника с ног; расчетливо подставил колено другому — и наткнувшийся на него стражник согнулся пополам. С саркастическим изяществом Эремис запахнулся в свой просторный плащ и поправил мантию. Затем преувеличенно вежливо заметил:

— Добрый Смотритель, боюсь, ваши люди плохо готовы к предстоящей осаде. И, махнув рукой, вышел в коридор.

Парализованный болью и стыдом стражник остался на месте. Но через мгновение убийственный взгляд Смотрителя заставил его заковылять вместе с товарищем за Мастером Эремисом.

Леббик остался один. Он больше не смотрел на изуродованное тело Найла, не смотрел и на тела своих людей. Медленно и тщательно, не отдавая себе отчета в том, что делает, он начал биться головой о стену и бился, пока не пришел в себя настолько, чтобы, сдержав рвущийся из груди вой, вызвать новых стражников. Когда мертвых вынесли, он отдал приказ опечатать комнаты на тот случай, если Джерадин или его союзники решат снова воспользоваться этим путем для проникновения в Орисон.

Джерадин был не просто убийцей. Он был мясником, обезумевшим от ненависти к собственному брату, и все это не имело никакого смысла. Остаток дня Смотритель Леббик старательно искал себе занятия, чтобы не иметь возможности спуститься в подземелье. Невиновность Эремиса ослабила его, ослабила непонятно по какой причине, подрубила под корень его ярость. Он боялся, что, если сейчас встретится с этой женщиной, все закончится тем, что он начнет вымаливать у нее прощения.

Найти себе занятие было легко; у него было множество обязанностей. Он выслушивал рапорты об осаде, отдавал распоряжения касательно сильно возросшего населения Орисона и обсуждал тактические хитрости на тот случай, если Знаток Хэвелок не сможет дальше бороться с вражескими катапультами. Он не хотел порождать напрасные иллюзии, пока Мастер Эремис не продемонстрирует свои способности. Тем не менее, он приказал отключить все трубы, ведущие к системе водоснабжения, и тем самым вызвал приступ ярости страдающих от жажды людей, и использовал то малое количество воды, которую поставлял небольшой ручей, чтобы промыть трубы от возможного яда леди Элеги.

И когда один из его людей наконец доложил, что Мастер Эремис принялся за работу в резервуаре, он отправился поглядеть.

Воплотитель делал то, что обещал. Он стоял на каменной кромке под высоким, похожим на купол сводом резервуара и держал зеркало так, чтобы оно свешивалось через край. Зеркало было высотой почти в его рост, в причудливой раме; явно тяжелое; даже невероятный силач не мог бы долго держать его. Но он решил эту проблему, призвав себе на помощь двух пригодников. Один держал нижнюю часть зеркала, чтобы оно не упало; второй — верх, с помощью веревочного блока, переброшенного через одну из питающих резервуар труб, идущую над бассейном. Помощь пригодников позволила Мастеру Эремису сосредоточиться исключительно на воплощении.

Когда он погладил раму и пробормотал слова, которые позволили ему установить связь между его талантом и зеркалом, из неровной зеркальной поверхности с шорохом полился дождь.

Он был прав; для того чтобы наполнить резервуар, понадобится время. Каким бы сильным дождь ни был, количество влаги, воплощаемое сквозь зеркало, было невелико по отношению к размеру бассейна и нуждами Орисона. Тем не менее, Леббик видел, что зеркало доставляет значительно больше воды, чем ручей. Если Эремис сможет продержаться достаточно долго и если вода окажется качественной…

Леббик перестал беспокоиться о качестве воды, только заставив Воплотителя выпить две чашки — что Мастер Эремис и проделал, ни секунды не колеблясь. Но выглядел при этом так, что подозрения Леббика лишь усилились.

Мастер Эремис, несмотря на холод в помещении, был весь в поту. Он дышал глубоко и тяжело, его черты заострились. Лицо приняло простоватое выражение; то, что он делал, заставляло сосредоточиться так сильно, что не оставалось никаких сил, чтобы что—то утаивать. Смотритель Леббик не преминул выругаться. Он чувствовал, как нечто внутри его рушится; Воплотитель победил. Он был великолепен. Эремис спасал Орисон — но этого ему было не достаточно, о нет, вовсе не достаточно. Он должен был спасти Орисон героически, измучив себя во время воплощения до последней степени, чтобы никто уже не мог сомневаться в его преданности.

Странная слабость разлилась по мышцам Леббика. Он с трудом сумел взять себя в руки. Его щеки странно защипало; он потер их и обнаружил у себя на пальцах засохшую кровь. Может быть, Хэвелок был прав насчет него. Может быть, он лишился рассудка. Двоих его людей и Найла разорвали на куски, и в этом был виноват лишь он, не потому что верил ненавистному Эремису, а потому что отказался поверить, что неловкий, вызывающий всеобщую любовь Джерадин полон зла. Джерадин воплотил кошмары, и те разорвали его родного брата. Или приказал кому—то другому сделать за него эту грязную работу.

Смотритель нуждался в своей жене. Ему хотелось зарыться лицом в ее плечо и ощутить, как ее руки обнимают его. Но она была мертва. И он никогда уже не узнает покоя.

Мастер Эремис сейчас не мог замерзнуть, но он замерзнет, как только сделает передышку. Полный предельного отвращения к себе, Смотритель Леббик приказал доставить одеяло и пищу, теплую одежду, развести на краю резервуара костер и принести коньяк. Затем, сделав все возможное для спасения Орисона, он вернулся к своим обязанностям.

Вечером Аленд установил катапульту против орисонских ворот — единственной, не считая бреши, части замка, которая могла не устоять против длительной атаки. Мастер Квилон разбудил беспокойно дремавшего Хэвелока, и двое Воплотителей перенесли зеркало Знатока на длинную северо—восточную стену, чтобы защитить ворота. Смотритель Леббик тем временем наблюдал через зубцы крепостной стены. Когда несколько сотен алендцев внезапно бросились вперед, сжимая в руках длинные лестницы, Смотритель был готов дать отпор. Его лучники заставили врага отступить.

Небольшая победа несколько уменьшила его слабость. Но этого было недостаточно. Сейчас ничего не могло быть достаточным. И чтобы не сойти с ума, он цеплялся за единственный внятный приказ, полученный от короля. Делать свою работу. Женщину следует подтолкнуть.

После наступления тьмы, когда отсутствие света свело на нет угрозу обстрела из катапульты, Смотритель Леббик, позволив своим подчиненным сосредоточиться на защите Орисона от более простых форм нападения, направился в подземелье, выполнять приказ короля.

29. Теризу посещают визитеры

После того как Смотритель ударил ее и ушел, Териза Морган еще долго оставалась в сидячем положении, но лишь благодаря тому, что опиралась на стены вопреки желанию повалиться на пол.

Это обман. Она ведь объяснила ему, правда? Эремис каким—то об разом все подстроил. Да, она сказала ему об этом. Чтобы избавиться от Джерадина. Она все это сказала. Она даже пыталась умолять Смотрителя — пыталась возродить ту свою часть, которая когда—то плакала и лепетала перед родителями, перед отцом. Нет, это не я, я не виновата. Я больше никогда не буду, пожалуйста, не надо. Не закрывайте меня в этом шкафу. Там я растворюсь, потеряю себя. Здесь темно, эта тьма пожирает меня, я скоро исчезну. Найл до сих пор жив.

Но Смотритель не слушал. Он схватил ее за плечи и целовал, словно бил. А затем ударил; она наткнулась на стену и упала. Он ударил ее уже второй раз. В первый раз ее распирало от дерзости. Она сказала, что жене Леббика было бы за него стыдно. Но теперь она умоляла. Пожалуйста, не надо. И все равно он ударил ее. Словно ее отец, он не знал удержу.

Третий раз наверняка станет для нее последним. Она была уверена в этом. Он обещал причинить ей боль и вел себя так, словно готов сдержать слово. Сначала совсем чуть—чуть. Скажем, сделаю больно твоей груди. Может быть, несколько уколов в живот. Кусок деревяшки между ногами. Он готов бить и мучить ее до тех пор, пока она не сломается.

Она не могла понять, почему Смотритель поцеловал ее. Она просто не хотела это понимать. Бее к черту! Единственное, чего она хотела, — потерять сознание.

Камера была темной, лампа еле мигала, словно обещала потухнуть в любой момент, погрузив ее в темноту. Когда Териза была ребенком, страх перед обмороком всегда ужасал ее. Так было и сейчас. Но только запертая в шкафу, она вспоминала о безопасности тьмы, в которую могла нырнуть и сбежать от нелюбви и своего одиночества, такого страшного, что она едва могла дышать. Если она не существует, то ей невозможно причинить боль. Если она не существует, то ей невозможно причинить боль.

Катись все к черту.

Но сейчас, когда она больше всего нуждалась в этом, ее способность исчезать, растворяться в небытии исчезла. Смотритель собирался причинить ей боль, какой она никогда еще не испытывала. Это было вовсе не то относительно пассивное насилие, когда ее закрывали в шкафу. Это было совсем не то, что оставить ее одну — пусть сама спасается или сходит с ума. Это был совершенно другой вид мучений…

И Джерадин… О Джерадин!

Она хотела раствориться, исчезнуть, ей нужно было сбежать, чтобы защитить его — вдруг он до сих пор жив, вдруг ему все же удалось осуществить новое невероятное воплощение? Обморок был ее единственной защитой против насилия, склоняющего к предательству. Если она исчезнет, то не сможет рассказать Смотрителю, где Джерадин сейчас.

Но в то же время Джерадин был тем единственным, из—за чего она не могла позволить себе исчезнуть. Она слишком боялась за него. Она не могла забыть его такого, каким видела в последний раз: смесь решимости и твердости на лице, роковая решимость в голосе и движениях. Мягкий, добросердечный юноша, которого она любила, не исчез. Нет. Это было бы достаточно скверно, но случилось нечто худшее. Он был переплавлен и запит в железную форму и, к сожалению, не потерял ни одной из своих слабостей, так что сила или отчаяние, направившие его в зеркало, ничего не говорили о том, кем он стал сейчас, а скорее были мерилом того, какое страдание он сейчас испытывал. Она кричала: «Я не Воплотитель! Я не могу помочь тебе!» И он отвернулся от нее просто потому, что у него не было другого выбора. Он бросился в зеркало и исчез, недостижимый для других, оставшись без всякой надежды или помощи, и даже не появился на Воплотимом этого зеркала. Даже Знаток не смог бы вернуть его.

Но благодаря этому она знала, где он. Если он вообще до сих пор жив. И если во время перемещения не сошел с ума.

Надо было отправиться вместе с ним. Да. Надо было отправиться вместе с ним. Еще одна причина, по которой она никак не могла исчезнуть: она не могла забыть, что обманула его надежды. Она любила его, так ведь? Разве не это она выяснила в их последний день вместе? Он был для нее важнее, чем странная власть Мастера Эремиса над ее телом. Она так верила в него и доверяла ему, невзирая на то, какие доказательства находили против него, что была готова последовать за ним куда угодно, даже если он вел двойную игру и предавал Мордант. Но тогда что она делает здесь? Почему она просто смотрела, как он рискует собственной жизнью и разумом, не делая ни малейшей попытки последовать за ним?

Она должна была раствориться в небытии.

Но ее удерживал изнутри страх. Она боялась Смотрителя. Боялась за Джерадина. И стыдилась.

Время шло, у нее заболела спина. Плохо подогнанные глыбы гранита давили ей на спину, на лопатки. Холод, казалось, пронизывал ее, поднимаясь от пола, несмотря на теплую одежду для верховой езды, которую сшил для нее Миндлин, и на сапоги. Может быть, разумнее было бы встать и пересесть на нары. Но у нее не было желания шевелиться, не было и сил.

Сейчас ты — моя.

Джерадин, прости меня.

— Миледи.

Она не могла видеть говорившего. Тем не менее, голос не напугал ее, и поэтому через какое—то время она смогла поднять голову.

У дверей ее камеры стоял Тор. Дрожащим голосом он снова пробормотал:

— Миледи. — Его толстые руки цеплялись за решетку, словно это он был в темнице — словно он сидел в тюрьме, а Териза была свободна. Она с трудом разглядела сверкающие в свете лампы слезы, катящиеся по его щекам.

— Миледи, помогите мне.

Его мольба дошла до нее. Он был ее другом, одним из тех немногих в Орисоне, кто, похоже, желал ей добра. Он спас ее от Смотрителя. И не один раз. Подавив стон, она встала на четвереньки. Затем подтянула ноги поближе к подбородку и с трудом приподнялась.

Покачиваясь, опасаясь, что может упасть, она приблизилась к двери. На большее она сейчас была не способна.

— Миледи, вы должны мне помочь. — Голос старого лорда дрожал не от поспешности, а потому что он с трудом сдерживал облегчение. — Король Джойс дал Леббику позволение делать с вами все, что взбредет в голову.

Она не могла взять этого в толк. Как и поцелуй Смотрителя, это было выше ее понимания. Она обнаружила, что снова сидит на полу, наклонившись вперед, так, что спутанные волосы закрыли лицо. Позволение делать все, что взбредет в голову. Король Джойс улыбался ей, и его улыбка была такой чудесной, солнечной, так рассеивала мрак ее жизни! Она любила эту улыбку так же, как любила Джерадина. Но все это была ложь. Все, что взбредет в голову. Все это была ложь, и у нее больше не осталось надежды.

— Пожалуйста, — выдохнул Тор с трудом. — Миледи, Териза. — Он с трудом скрывал свое волнение. — Во имя всего, что вы уважаете, — всего, что вы считаете в нем хорошим и достойным, если он не пал в ваших глазах. Скажите нам, куда скрылся Джерадин. Неожиданно она вскинула голову. Ее глаза были полны теней. Вы тоже? Тошнота прошла волной по животу, поднялась к горлу. Вы тоже повернулись к нему спиной? Она не могла ответить; у нее просто не было подходящих слов. Если она попытается хоть что—то сказать, то разрыдается. Или потеряет сознание. И вы!

— Вы не причините ему вреда, миледи, — умолял Тор. Он был стариком, и каждый фунт своего веса ощущал словно непосильную ношу. — Меня не волнует его вина. И если он жив, то далеко отсюда и в безопасности, ярости Леббика его там не достать. Мы в осаде. Леббик не сможет преследовать его. И никто, кроме него, не сможет воспользоваться его зеркалом. Так что с ним ничего не случится, если вы скажете.

Но король Джойс… — Горло лорда судорожно сжалось. Когда он смог продолжить свою речь, его голос дрожал, словно на смертном одре. — Король Джойс слишком долго верил Смотрителю. А сейчас перестал сознавать, что творит. Он просто не понимает, что натворил своим позволением. Он не знает, что Леббик обезумел.

Миледи, он — мой друг. Я служил ему всю жизнь и десятилетиями помогал ему жизнями всех своих людей в моей провинции. Сейчас он совсем не тот, каким был. Когда—то он был героем Морданта. Сейчас лучшее, что он может, — это умно защищать Орисон.

Но он просто стал меньше действовать, миледи, а не хуже. Он хочет добра. Клянусь всем сердцем, он желает добра.

Если вы откажетесь отвечать Смотрителю, Леббик предстанет в самой худшей своей ипостаси. И когда король Джойс поймет, к чему привело его позволение, он потеряет даже ту малость, что от него осталось.

Помогите мне, миледи. Спасите его. Скажите нам, где Джерадин, чтобы у Леббика не было повода причинять вам боль.

Териза не могла заставить взгляд сфокусироваться. Все, что она различала, — свет, отражающийся от его щек. Он умолял ее спасти себя. Кроме того, он был прав — если она скажет, где Джерадин, то у Смотрителя не будет оснований применять к ней пытки. И король Джойс, совершивший явную ошибку, будет спасен. Да и сам Тор — один из троих, к кому она хорошо относилась в Морданте, — может быть, перестанет плакать.

Отыскав в себе силы, о которых не подозревала, она встала на ноги.

— Король Джойс — ваш друг. — Ей казалось, что она говорит сухо и безжизненно, не вкладывая в речь чувства. — А Джерадин — мой. — И, попытавшись смягчить удар для старика, она пробормотала несколько мягче: — Простите.

— Простить? — Его голос мгновенно дрогнул. — Почему я должен прощать вас? Вы будете страдать — и скорее всего умрете — из—за преданности человеку, который убил родного брата, и убил зря. Вам придется пережить худшее, на что способен Леббик, и этим вы ничего не добьетесь. — Его руки впились в решетки. — Я не понимаю, почему должен прощать вас. Во всем Орисоне вы единственная, не считая короля Джойса, кто заплатит высшую цену за преданность.

Нет, миледи. Это мне следует просить у вас прощения. — Дрожание голоса Тора вызывало ответную боль сочувствия после каждого произнесенного им слова. —

Именно мне. Вы бесстрашно встретите свою смерть и либо заговорите, либо будете молчать, это уж как вам удастся. Ну, а мне снова придется смотреть, как мой друг разрушает все, что любит.

Я пришел к вам не сразу. Не подумайте. Как только король Джойс отдал приказ, мое сердце стало рваться на части, я пытался с грехом пополам убедить себя, попытаться найти оправдание… понять. Я умолял у его двери. Посылал слуг и стражников. Не подумайте, что я принес вам свою боль и ничего не пытался сделать.

Но мне больше не к кому обратиться.

Миледи, ваша преданность слишком дорого стоит. Что бы я ни делал, я делал это именем короля. Он — единственное светлое, что осталось во мне. Умоляю вас — не позволяйте ему погубить себя окончательно.

— Нет. — Териза больше не могла смотреть на старика и потому, к вящей панике Тора, отвернулась. — Джерадин невиновен. Все подстроил Эремис. — Она говорила так, словно молилась, собирая обрывки слов воедино, чтобы возродить свою веру. — Он подстроил смерть Найла, чтобы погубить Джерадина, поскольку знал, что Найл никогда не поддержит его обвинений, выдвинутых против Джерадина. Если король решил, что меня следует пытать… — На мгновение слабость вызвала у нее приступ головокружения, и она чуть не упала, — то ему придется примириться с последствиями. Джерадин — невиновен.

— Нет, миледи, — повторил Тор; но сейчас она услышала в его голосе нечто новое — отчаяние другого рода, смешанное почти с ужасом. — В этом вы неправы. Меня не волнует вина Джерадина. Я уже упоминал об этом. Меня волнует лишь король. Но вы слепо доверяете злу.

Она стояла неподвижно. Удары сердца грохотали в ушах, в животе кошкой скреблось сомнение.

— Найл без сомнения мертв. — У измученного лорда и голос был измученным. — Я сам видел его тело.

Без сомнения мертв. Это заставило Теризу сбросить оцепенение. На ощупь она вернулась к нарам. От матраса пахло прелой соломой и старым тряпьем, но она с облегчением опустилась на него. И закрыла глаза. Ей нужно немного отдохнуть. Через минуту или две, когда ее сердце перестанет так трепетать, она ответит Тору. Неужели она сможет ему ответить? Действительно ли Джерадин невиновен?

Но в следующий миг мысль о том, что Найл действительно убит, молотом обрушилась на нее, и все вокруг принялось вращаться с бешеной скоростью. Не сознавая того, что делает, Териза вытянулась на матрасе и закрыла лицо руками.

Наконец Тор отказался от попыток переубедить ее и ушел, но она не слышала, как он уходит.

В полдень стражники принесли ей пищу — сухой хлеб и водянистую похлебку. При их приближении она запаниковала, потому что сначала решила, что это возвращается Смотритель; но, увидев, кто пришел, она настолько расслабилась, что не смогла даже подняться с нар.

Честно говоря, она ощущала такую слабость, что даже не могла есть или как—то позаботиться о себе. Едва Смотритель Леббик начнет допрашивать ее, она скажет все, что он только пожелает. Но это не остановит его. Перед ней появилось его лицо, и она поняла, что ее ждет. Он просто не захочет останавливаться. Теперь, когда у него есть позволение короля, ничто не может остановить его.

Где были люди, которые относились к ней доброжелательно или мягко, люди, которые могли бы хоть как—то помочь ей? Леди Элега сбежала к принцу Крагену. Мисте покинула Орисон в отчаянной попытке помочь одинокому и растерянному Воину Гильдии. Знаток Хэвелок — безумен. Мастер Квилон стал магистром Гильдии, потому что так захотел король — а король Джойс дал позволение Смотрителю делать все, что только взбредет тому в голову. Саддит? Несмотря на все ее амбиции она была всего лишь служанкой. Может быть, она бессознательно предавала Теризу Эремису. Но это еще не означает, что она хоть пальцем шевельнет, чтобы как—то исправить положение. Рибальд, грубоватый ветеран, который несколько раз защищал Теризу? Он всего лишь стражник — даже не капитан.

Она не могла вынести на своих плечах все нужды Морданта. Она с трудом могла поднять голову от слежавшейся тряпки, служившей ей изголовьем. Тор видел тело Найла. Брат Джерадина был без сомнения мертв.

Почему она должна заставить себя есть? Какая в том польза?

Может быть, если она ощутит голод, у нее восстановиться способность растворяться, исчезать.

Она попробовала заснуть — расслабиться, чтобы напряжение и все произошедшее оставили ее, — но в коридоре застучали по полу сапоги. Шаги одного человека; кто—то приближается. Слабые неверные шаги, нерешительные или усталые. Она снова закрыла глаза. Она не хотела знать, кто пришел. Не хотела новых душевных мук.

Впервые за долгое время ее назвали по имени.

— Териза.

Это был нехороший признак.

Встрепенувшись, она подняла голову и увидела у двери камеры брата Джерадина.

— Артагель?

Он быт в штанах и ночной сорочке — эти вещи усиливали его фамильное сходство с Джерадином и Найлом. Они не годились для фехтовальщика. Его одежда и поза, словно кто—то воткнул нож ему в бок, ясно давали понять, что ему еще надлежит оставаться в постели. Вчера он был слишком слаб — неужели все это было лишь вчера? — чтобы поддержать Джерадина перед Гильдией. Очевидно, он был еще слишком слаб, чтобы самостоятельно дойти сегодня до подземелья. Да, он был здесь.

Очень нехорошо, что он назвал ее Теризой.

Позабыв о собственной слабости, она спустила ноги с нар и пошла ему навстречу.

— О Артагель, я так рада видеть тебя. Я попала в невозможное положение и нуждаюсь в твоей помощи. Мне необходим друг. Артагель, они думают, что Джерадин убил Найла, они… Его вид потряс ее. Капельки испарины, выступившие на лице, и дрожащий от боли рот заставили ее замолчать. Его глаза остекленели, словно он вот—вот лишится чувств. Гарт, Бретер верховного короля, несколько раз ранил его, и он заставил себя выбраться из постели, когда должен был лежать. Тот факт, что Гарт победил его, предательская связь Найла с принцем Крагеном и леди Элегой, обвинения против Джерадина — все это мучило самого знаменитого сына Домне, заставило его сражаться со слабостью, принудило встать.

— Артагель, — простонала она, — ты не должен был приходить сюда. Ты должен лежать в постели. Тебе снова станет плохо.

— Нет. — Это слово походило на вопль. Одной рукой он обхватил вторую, висящую вдоль бока. — Нет. — Слишком слабый, чтобы стоять без посторонней помощи, он привалился к двери, прижимаясь лбом к решеткам. Неподвижность его глаз создавала впечатление, что он ослеп. — Это все ты…

Она замерла; боль пронзила ее словно ожог.

— Артагель? — В этом мире было множество различных видов боли, о которых она и не подозревала. Артагель был ее лучшим другом после Джерадина. Она верила ему безоговорочно. — Ты ведь имел в виду совсем другое? — Неужели он считает ее виновной? — Ты не можешь так думать.

— Я имел в виду совсем другое. — Похоже, ему было трудно дышать. Казалось, воздуху приходилось преодолевать невидимую преграду у него в груди. — Я пришел сюда совсем не потому. Леббик позаботится о тебе. Я просто хочу знать, где Джерадин? Хочу отправиться за ним в погоню и вырезать его сердце.

Внезапно она ощутила неодолимое желание закричать или разрыдаться. Если бы Териза заплакала, ей стало бы легче. Но почему—то она подавила в себе это желание. Судорожно дыша (камера была слишком маленькой, и, если у нее будет недостаточно воздуха, она вскоре потеряет сознание), она запротестовала:

— Нет. Все это дело рук Эремиса. Это обман. Говорю тебе, это — обман. Тор сказал, что он видел тело, что Найл действительно мертв, но я не верю. Джерадин не имеет со всем произошедшим ничего общего.

— Ах! — выдохнул Артагель с болью и яростью. — Не лги. Не лги мне больше. — Сейчас его глаза были чистыми и горели, яркие от лихорадочной страсти. — Я сам видел тело.

Она внутренне сжалась. Он продолжал:

— После того как Джерадин ударил его кинжалом, он еще жил. Вот это — правда. Эремис перенес его в свои комнаты и послал за врачом. У Найла был единственный шанс остаться в живых. Эремис использовал этот шанс. Потом Эремис расставил стражу — внутри комнаты и снаружи у дверей. На тот случай, если Джерадин снова попытается напасть.

Но стража не помогла. — Голова Артагеля все сильнее прижималась к прутьям; казалось, он хочет проломить себе череп. — Леббик нашел их. Убитых. Какое—то чудовище пожрало их. Джерадин, должно быть, что—то воплотил в комнату — что—то, против чего они были бессильны.

Найл был убит. Это чудовище сожрало его лицо. На секунду перед ее мысленным взором возникла картина столь ужасная, что она завыла от ужаса. О Найл! О Боже. Тошнота волной подступила к горлу, и она вскинула руки, зажав рот. Джерадин, нет!

Она должна была отправиться с ним. Чтобы предотвратить все это.

Но затем она увидела его твердые черты и как он страдает, и Джерадин снова вернулся к ней. Она знала его. И любила. Териза, я не убивал своего брата. И внезапно она рассердилась. Ярость, годами копившаяся у нее в тайниках души, внезапно вырвалась наружу, сжигая.

— Повтори—ка, — выдохнула она, тяжело дыша. — Ну! Повтори.

Артагеля уже невозможно было удивить. Оскалив зубы в гримасе, он повторил:

— Найл был убит. Чудовище сожрало его лицо.

— И ты веришь, что виноват Джерадин? — швырнула она ему в лицо свой протест. — Ты сошел с ума? Неужели все здесь сошли с ума?

Он недоуменно моргнул и на одно короткое мгновение, казалось, отчасти опомнился. Но тут же выражение ужаса вернулось на его лицо. Ноги не держали Артагеля. Он медленно сполз по решетке на пол.

— Я видел его тело. Я держал его в руках. Его кровь до сих пор на моей рубахе.

И правда: света лампы хватало, чтобы разглядеть темные потеки на ночной рубашке.

— Меня это не убеждает. — Она была слишком зла, чтобы представить себе те муки, которые он перенес, — держать в руках обезображенное тело брата и знать, что нет никакой возможности вернуть его к жизни. — Джерадин — твой брат. Ты знаешь его всю свою жизнь. Ты должен знать, что он неспособен на это.

Артагель продолжал сползать. Бок у него болел слишком сильно; он уже не мог удерживаться руками. Она подскочила к решетке и схватила его за сорочку, чтобы хоть как—то поддержать; но он оказался слишком тяжелым. Наконец он подогнул ноги и перенес вес на колени:

— Говорю тебе, я видел его тело.

Он потянул ее вслед за собой, и Териза тоже оказалась на коленях. Она яростно выдохнула:

— Меня это не убеждает. Джерадин не виноват.

— А я говорю тебе, что видел тело Найла. — Несмотря на слабость и горячку, Артагель возражал с непоколебимой страстью, той, которая дважды водила его в сражение с Бретером верховного короля. — Можешь все отрицать, но это ничего не изменит. Это сделал Воплотитель. Воплощение — единственный путь, каким чудовище могло проникнуть в комнаты и снова исчезнуть. Но это был не Эремис. Он все это время был с Леббиком.

Сейчас он у резервуара, воплощает воду. Он — единственная причина, по которой у нас есть хоть какая—то надежда. Я всегда был против него… на стороне Джерадина… — голос Артагеля осип от жажды крови. — И оказался неправ. Он спасает нас.

Найла убил Джерадин. Я собираюсь отправиться вслед за ним, неважно, скажешь ты мне, где он, или нет. Вся разница в том, что, если не скажешь, поиски займут больше времени.

— А затем ты намерен вырезать его сердце. — Териза не могла больше сдерживаться. У Артагеля был такой вид, что хотелось выть. Она с усилием отпустила его рубашку и отодвинулась. — Уходи отсюда, — пробормотала она. — Я не хочу этого слышать. — Мысленная картина того, что произошло с Найлом, впиталась в ее сознание. Она обеими руками пыталась оттолкнуть Артагеля. — Уходи отсюда, и все!

Но его вид — разъяренного, больного, стоящего на коленях перед решеткой, — разжалобил ее, и она сказала мягче:

— Тебе действительно следовало бы лежать в постели. Некоторое время ты никого не сможешь преследовать. Если Смотритель не вырвет у меня признание — и если я после этого выживу, — я обещаю рассказать тебе все, что смогу, когда ты в достаточно придешь в себя, чтобы как—то помочь.

Долгое время он не поднимал головы. А когда наконец поднял глаза, блеск в его взгляде погас.

Мучительно, словно старик, который не доверяет собственным движениям, Артагель, цепляясь за прутья решетки, подтянулся и встал на ноги.

— Я всегда верил ему, — пробормотал он, словно был один, не обращая внимания на ее присутствие. — Больше чем Найлу и всем остальным. Он был таким неуклюжим и милым. И намного умнее меня. Ничего не понимаю!

Когда ты появилась, я решил, что это замечательно — у него появилась цель, за которую следует сражаться. Это давало ему повод наконец прекратить издевательства над ним Мастеров. И тогда он убил Найла, убил… — Артагель содрогнулся, его глаза смотрели в пустоту, — и единственное объяснение, которое я могу придумать, — это ты. Ты, должно быть, средоточие зла, чего я совершенно не могу понять, и при этом ты требуешь, чтобы я поверил ему. Ничего не понимаю.

Я видел его тело. — И, словно старик, он отвернулся от двери и, волоча ноги, побрел по коридору. — Я поднял его и держал на руках. — Поглядывая на засохшие пятна на своей рубашке, он исчез из поля зрения Теризы. Его сапоги прошаркали по полу, и наконец звук шагов затих.

Она стояла, напрягшись, и какое—то время смотрела на пустой коридор, вытянувшись, словно увидела нечто столь ужасное, что с трудом верила своим глазам. Как и Тор, Артагель утверждал, что Найл — мертв. А он вряд ли ошибался. Ведь он мог без труда опознать тело брата. И тем не менее, она не могла отречься от Джерадина. Неожиданно она обнаружила, что ее поддерживает ярость, копившаяся в ней всю жизнь. Детство, полное наказаний и родительского пренебрежения, многому научило ее — и она только начала понимать это.

Руки у Теризы дрожали. Она попыталась унять дрожь и принялась за хлеб и похлебку, которую ей оставили, расхаживая во время еды по камере. Ей нужны были силы, ей нужно было мобилизовать все внутренние ресурсы. Король Джойс приказал ей думать, искать повод. И сейчас, как никогда в жизни, ей требовалась решительность и воля, чтобы рассуждать логически.

Териза готовилась в меру своих возможностей сразиться со Смотрителем.

И когда он наконец появился — спустя множество часов и множество новых приемов пищи — она была почти рада видеть его. Ожидание, без сомнения, было куда более легким делом, чем надругательство или пытки, но более трудным, чем сопротивление. Одиночество подтачивает отвагу. Несколько раз за это время она приходила в отчаяние, и решимость покидала ее. Один раз Териза запаниковала так сильно, что после приступа обнаружила: она лежит на полу, поджав колени к груди, и совершенно не представляет, что с ней произошло.

Но она пыталась бороться с испугом тем, что знала, как пережить одинокое ожидание в холодной, плохо освещенной камере. Она восстановила способность абстрагироваться от темноты и страха. Парадокс — но решение встретить опасность с поднятым забралом восстановило ее способность исчезнуть, раствориться. И, уступив своей слабости, Териза обнаружила безопасность, спрятанную в ней, и почувствовала себя лучше.

Для этого ей не нужно было зеркало. Зеркала помогали ей бороться с разрушением ее «я»; в них не было необходимости, когда Териза хотела сбежать, лишившись чувств. И это было гораздо лучше, чем бесконечные мучения, грозящие лишить рассудка, когда родители закрывали ее в шкафу.

Тем не менее, время и ожидание, холод и малосъедобная пища уменьшили ее решимость. Неизвестно, долго ли она будет в силах цепляться за свое решение. И поэтому Териза почти обрадовалась, когда подкованные сапоги Леббика наконец загремели по полу, возвещая его приближение, и Смотритель появился у каменной стены ее темницы. Сейчас он мог мучить Теризу, как ему вздумается. А она могла наконец узнать, насколько хватит ее решимости.

Но его вид вызвал у нее потрясение; она ожидала увидеть совсем другое. Она готовилась к ярости и насилию, к силе, схожей с ненавистью, в его взгляде, с желваками на челюстях, с жаждой убийства, излучаемой всем его видом. Но не была готова встретиться с растерянным человеком заметно ниже ее ростом, который вошел в ее камеру с поникшими плечами и смущенным выражением лица.

Смотритель, похоже, словно страдал от того, что проиграл вчистую.

Он нерешительно вступил в камеру. И снова не потрудился закрыть за собой дверь. Он был достаточно силен, чтобы предотвратить ее бегство. Да если ей и удастся выскочить из камеры мимо него, куда она денется? Она может бегать по коридорам, словно загнанная крыса, но не сможет выбраться из подземелья, не миновав караулку. Так что Смотрителю Леббику незачем было запирать дверь. Какое—то время он избегал встречаться с ней взглядом; он осматривал камеру, смотрел на ее тело, не поднимая взгляда до лица. Затем пробормотал, словно обращался прежде всего к себе:

— Вы выглядите лучше. Последний раз, когда я видел вас, вы были готовы капитулировать. Сейчас вы выглядите так, словно готовы к сражению. — После чего без всякого сарказма заметил: — Я и не подозревал, что сидение в подземелье может пойти вам на пользу. Териза содрогнулась, тщательно изучая его.

— У меня было время подумать.

Наконец он поднял взгляд, и их глаза встретились. Горящая злоба, которую она ожидала увидеть в его глазах, потухла или была загнана глубоко внутрь. Он казался почти спокойным, почти безобидным — почти потерявшим свое «я».

— Это означает, — спросил он тихо, — что вы собираетесь сообщить мне, где он?

Она покачала головой.

Тем же тоном Смотритель продолжал:

— Значит, вы сообщить мне, какие заговоры готовили? И расскажете мне, почему вы все это затеяли?

И снова она отрицательно покачала головой. Но какой—то неясной причине в горле у нее пересохло. Неожиданное спокойствие Леббика начало пугать ее.

— Это меня не удивляет. — В нем как будто бы не осталось сарказма. Повернувшись, он принялся расхаживать вдоль прутьев решетки. Его поведение было почти нормальным; создавалось впечатление, что он просто прогуливается. — Король Джойс приказал мне подтолкнуть вас. Он хочет, чтобы вы наконец открылись. Вас это удивляет? — Вопрос был риторическим. — Так и должно быть. Это совсем на него не похоже. Он всегда был способен получить все, что ему нужно, не прибегая к избиению женщин.

Я ждал этого целый день.

Но сейчас… — Он развел руками так, будто просил у нее помощи. — Все перевернулось вверх тормашками. Неловкий, симпатичный, преданный Джерадин оказался прогнившим изнутри. Безумный Знаток Хэвелок целый день провел на бастионах, спасая нас от катапульт. Мастер Эремис занят тем, что наполняет водой резервуар. — Конечно, он не знал, что ее посетили Тор и Артагель и она в курсе новостей, которые он сообщал ей. — А король Джойс хочет от меня, чтобы я пытал вас. Чтобы я выяснил, кто вы такая — и что из себя представляете.

В голосе Леббика появился намек на тоску, нотка задумчивости.

— Иногда — давным—давно — он позволял мне расправляться с его врагами. Временами. С людьми вроде командира гарнизона… Но он никогда не давал мне позволение причинять боль кому—то вроде вас.

И снова Смотритель поглядел на нее — он казался слабым, почти растерянным.

— Он, должно быть, боится вас. Он, должно быть, боится вас больше, чем когда—либо боялся Маргонала, Фесттена, Гарта или даже Вагеля.

Почему? Что вы собой представляете? Встретившись взглядом с его погасшими, ничего не выражающими глазами, Териза с трудом сглотнула. Она не понимала, что с ним творилось, что притушило в нем огонь и подавило ненависть; но это была ее единственная возможность отвлечь его, выяснить его намерения по отношению к ней.

— Не знаю, — ответила она так твердо, как сумела. — Вы задаете вопросы, на которые я не могу ответить.

— Вопросы, на которые вы не можете ответить?

— Я не могу ответить вам, почему король Джойс боится меня. Если он действительно меня боится. И не буду отвечать, где Джерадин. Потому что он ни в чем не виноват. Я не предам его.

Но я могу сообщить вам нечто другое.

— Нечто другое? — Смотритель Леббик, похоже, не слишком заинтересовался этим предложением. — К примеру, что?

Его поведение на мгновение ввергло Теризу в панику. Она боялась, что он станет невосприимчивым к доводам — что случившееся с ним вывело Смотрителя за черту, до которой он мог нормально воспринимать любые доводы, до которой с ним можно было спорить, что его поведение стало непредсказуемым. Глубоко вздохнув и призвав на помощь всю свою смелость, она ответила:

— К примеру, как я выжила, когда Гарт пытался убить меня в первую ночь после появления здесь. К примеру, как я пользовалась тайным ходом, идущим из моей комнаты. К примеру, что действительно произошло в ту ночь, когда Эремис встречался с владыками провинций и принцем Крагеном. К примеру, что произошло, когда Джерадин в первый раз подвергся атаке. — Ее собственная страсть разбивалась о бесстрастие Смотрителя. — К примеру, почему я уверена, что Эремис лжет.

При этих словах нечто похожее на искру мелькнуло в глазах Леббика. Его поза не изменилась, но все тело, казалось, неестественно напряглось.

— Я слушаю.

— Все это связано, — ответила она. Король Джойс сказал ей, что надо опираться на логику, и логика была единственным ее оружием. — Я даже могу объяснить вам, почему они — Вагель, Эремис и Гилбур — боятся Джерадина, почему они так старательно пытаются убрать его с дороги.

Леббик и глазом не моргнул.

— Я слушаю, — повторил он.

И она объяснила. По возможности последовательно она рассказала, как Знаток Хэвелок спас ее от Бретера верховного короля. Подробно описала, как Хэвелок и Мастер Квилон пользовались тайным ходом, идущим от двери ее гардероба. Она привела каждую мелочь, какую удалось припомнить о встрече Эремиса с лордами провинций, включая и роль Артагеля в ее спасении. Потом рассказала Смотрителю о своих выводах.

— Когда Гарт в первый раз пытался убить меня, он, очевидно, не подозревал о существовании тайного хода. Но когда он нападал на меня в последний раз, он знал о нем. Откуда же он узнал об этом? О существовании хода знали вы. Знали Мисте и Элега. — Леббик никак не прореагировал на это признание. — Естественно, Квилон и Хэвелок. Джерадин. И Саддит — моя служанка. Но Мисте, Элега, Хэвелок и Квилон знали о нем задолго до моего появления здесь. Они могли бы сообщить о нем Гарту в самую первую ночь. Так что отбросим их. Как насчет Джерадина? Он не знал, что меня поселят именно в этих комнатах. Вы думаете, что он заодно с Гартом. Ладно — я сообщила ему обо всем на следующее утро. После беседы с вами. Тогда почему он так долго ждал и не открыл Гарту лучший способ добраться до меня и убить?

С другой стороны… — она не собиралась отказываться ни от чего, что могло бы помочь ей. — Саддит и Эремис — любовники. Она могла сообщить ему про тайный ход — и сделать это давным—давно.

Она могла донести ему, в какую комнату меня поселили, в первую же ночь, как я здесь появилась.

— Это все я знаю, — пробормотал Смотритель беззлобно. — Расскажите мне то, чего бы я не знал. Объясните, почему Эремис спас вас. Гарт появился из потайного хода, и Эремис мог с легкостью избавиться от вас обоих одним ударом. Как же вы объясните это?

Так как это были лишь предположения, Териза постаралась, чтобы ее слова звучали убедительно.

— Оставались свидетели. Если бы Гарт убил меня, Джерадин увидел бы, что виновник всего происходящего Эремис. А если бы Гарт попытался расправиться с нами обоими, стражники снаружи успели бы застать его. Достаточно было лишь открыть дверь. В любом случае стало бы ясно, что Эремис — предатель.

Он собирался лишь, — она заставила себя высказать всю правду, — заняться со мной любовью. А затем, когда я заснула бы или ослабела, Гарт проник бы в комнату и убил меня. И никто бы даже не узнал, что Эремис был у меня.

Он не рассчитывал, что вмешается Джерадин.

И снова Смотритель не выдал своих мыслей. Он сказал только:

— Продолжайте.

И, нахмурившись, Териза продолжила.

— Эремис контролировал каждую деталь встречи с лордами. Он нашел место, выбрал время и знал, кто придет. Он четко знал наперед, где я буду в определенное время. Джерадин не мог ничего знать об этих планах. Единственное, чего Эремис не учел, — Артагеля. Он не предполагал, что Артагель спасет меня.

Когда Гарт напал на меня, стало очевидно, что он пришел и исчез через зеркало. Я не знаю, как он при этом не утратил рассудок — но мы с Артагелем выяснили, где находится точка воплощения. Мы с ним и с Джерадином отправились снова взглянуть на это место, и то же самое зеркало воплотило насекомых. Артагель рассказывал вам об этом. Они чуть не убили нас троих. Эремис утверждал, что все это обман, мошенничество с целью представить Джерадина невинной жертвой, но это чушь. Если бы Хэвелок не спас его, он бы погиб. Никому не пришло бы в голову, что Знаток появится там в урочный час. А Эремис знал о происшествии, хотя его не было там и ему никто не рассказывал об этом. Он сослался на меня и солгал. Он, должно быть, оставался по ту сторону зеркала и наблюдал.

Леббик внезапно завыл. В его глазах разгорелось темное пламя. К добру или к худу, Териза раздула тлеющий в нем жар в огонь. Если это была ошибка, то она тем самым подписала себе смертный приговор. И, тем не менее, она продолжила.

— Они хотели убить Джерадина или уничтожить его, потому что он действительно Воплотитель — Воплотитель такого рода, каких до сих пор еще не было.

Ей пришло в голову, что следовало догадаться раньше. Но до нынешней минуты она запрещала себе думать об этом. И именно из—за этого Джерадин заплатил за свой дар ужасающую цену. Но в этот миг ей было не до того, чтобы жалеть о содеянном. Она была слишком занята тем, что защищалась от Смотрителя.

— Вот почему он сам не распознал, что из себя представляет. Он мог осуществлять воплощения, которые не имели ничего общего с Воплотимым в зеркале. Меня он привел из зеркала, которое показывало избранного Гильдией Воина. А Эремис знал, что должно произойти. Или об этом знал Гилбур. Он ведь руководил Джерадином при отливе этого зеркала. И должен был понять, что Джерадин делает его неправильно. Но когда неправильно сделанное зеркало все равно показало воплощение с Воином, Гилбур, вероятно, понял, на что способен Джерадин.

Если бы Джерадин догадывался, в чем заключается его сила, или мог пользоваться ею, он стал бы самым сильным Мастером за всю вашу историю. К тому же он сохраняет преданность королю Джойсу, несмотря на то, что тот разрывает ему сердце на части. Гилбур, Вагель и Эремис хотели избавиться от него потому, что именно он способен с ними сражаться.

Вот почему они напустили на него насекомых, пытаясь убить. Вот почему подстроили все так, чтобы все думали, будто он убил Найла. Из боязни. Он же, в свою очередь, пытался разоблачить их. Они хотели избавиться от него так, чтобы не бросить тень подозрения на себя.

Найл не может быть мертв. Это просто невозможно. Эремис не смог бы использовать его, если бы Найл не согласился сотрудничать — а он бы не согласился, если бы знал, что погибнет.

Смотритель вдруг со злостью пробормотал:

— Свиное дерьмо. — На его челюстях заходили желваки; в глазах появился безумный блеск. — Мои люди мертвы, и я видел его тело. Все лицо Найла сожрано, до самого мозга. — Ей удалось пробудить в нем потухшую ярость. — Эремис у резервуара и в этот миг спасает нас. Он — герой Орисона. Никто не поверит ни одному сказанному вами слову. — Он вскинул кулаки, молотя ими воздух перед ее лицом. — Этот сын шлюхи — врач — предал нас, и двое из моих людей — мертвы!

Сейчас она в свою очередь смотрела на него, окаменев от удивления.

— Врач? — Артагель ни словом не упоминал о враче. — Андервелл — ты, сука! — лучший врач в Орисоне.

Эремис сделал все совершенно правильно. Он быстро перенес Найла в свои комнаты. Он вызвал Андервелла. Он поставил стражу. Когда ты помогала Джерадину сбежать, а этот горшок с мочой Квилон бросился мне под ноги, Эремис пытался спасти Найла. Ее могла бы испугать эта новая вспышка ярости, но она не чувствовала страха.

— Врач? — Она поразилась ясности своих мыслей. — А что случилось с ним? Разве он не видел, что напало на ваших людей и Найла?

— Он сбежал! — рявкнул Леббик. — А что ты думаешь? Ты что, полагала, он будет дожидаться поблизости и позволит нам схватить себя? — От ярости жилы на его шее раздувались. — Он оказался воплощен обратно после того, как чудовищные создания Джерадина были воплощены в комнате.

— Но почему?

— Откуда я знаю? Я никогда не пытался заглянуть в его мозги. Может быть, он просто ненавидел Найла. Может быть, Фесттен пообещал ему богатство. Может быть, Гарт взял его родственников в заложники. Не знаю, и притом меня это не волнует. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что виновник — он.

— Нет, — сказала Териза, словно больше ничего не боялась. — Я имела в виду совсем другое. Почему он проделал все это таким сложным путем? Почему решил погубить и стражу? Почему?.. Зачем натравливать этот кошмар на Найла? Ведь им могли помешать. Могли застать на месте преступления. Как насчет шума? Неужели нападение чудовища не вызвало никакого шума — и не предупредило стражу снаружи?

Смотритель сдержал гнев, готовясь дать объяснение. Но Териза не хотела слушать новые обвинения против Джерадина. Она сделала вид, что не заметила.

— Он ведь врач, — сказала она. — Лучший врач в Орисоне. Ему не составляло труда избавиться от Найла. И не обязательно было выдавать себя, чтобы все поняли, что он — предатель. Разве непонятно? — Медлительность, с какой Леббик делал выводы из очевидного, удивила ее почти так же, как собственная уверенность. — Все, что ему нужно было сделать — не оказывать никакой помощи. Позволить Найлу умереть. Капнуть какую—нибудь отраву в рану и сверху наложить бинты. И никто ничего бы не узнал. Ни у кого никогда не возникло бы никаких подозрений.

Тогда зачем весь этот ненужный риск и кошмар? Смотритель смотрел на нее так, словно она выросла в его глазах.

— Тогда значит, он может быть не виновен.

— Тогда где же он? — быстро спросила Териза.

— Он не позволил бы им убить Найла, не попытавшись остановить их… не пытаясь помочь. — Леббик делал явные попытки понять ее. — Может быть, они убили и его и забрали тело с собой.

— Для чего? — спросила она. — Для чего такие сложности? Чтобы создать иллюзию, будто у них есть союзник? Чтобы заставить вас думать, что Андервелл виновен, хотя на самом деле это не так? Чего они могли при этом достичь? В чем их цель?

— Правильно! — Смотритель из последних сил сдерживал свою ярость. — В чем их цель?

Но она все равно не испугалась. Все его лицо было сожрано… Она тихо спросила:

— А как выглядел Андервелл? Леббик словно подавился.

— Как выглядел?

— Не был ли он похож на Найла? — пояснила она. — Может, они были одного роста? Приблизительно одинакового веса? Приблизительно одинаковой комплекции?

— Нет! — заревел Смотритель, словно Териза зашла слишком далеко, и на этот раз она заставила его отмести все преграды и снова пустить в дело руки. Затем, через мгновение, до него дошло то, что она сказала, и он замер.

Тихо, спокойно он сказал:

— Да. Они похожи.

Без эмоций, словно не добиваясь ничего особенного, она подбросила ему еще одно предположение.

— А если переодеть Андервелла в одежду Найла, вы смогли бы узнать его? Если ему нанести раны, которые предположительно получил Найл — и обезобразить, — а все остальное тело залить кровью, вы точно сможете различить их?

Смотритель Леббик глядел на нее с таким выражением, словно в любую секунду его мог хватить удар.

— Я думаю, Найл жив, — закончила она, не потому что считала, будто Смотритель до сих пор не понимает ее, а просто заполнить паузу, не дать ему взорваться. — Думаю, изуродованный труп был трупом Андервелла. Леббик с усилием выдохнул сквозь зубы.

— До всего этого, — сказал он степенно, делая жевательные движения челюстями, — до всего этого вы додумались, ни на секунду не выходя из этой камеры. Собачье дерьмо! Как вам это удалось? Как вы смогли сделать такие построения? Как вы сможете доказать это?

Но сейчас, высказавшись, Териза потеряла всю свою выдержку. Он снова действовал на нее пугающе.

— Я ведь уже объяснила. — Она старалась, чтобы голос не дрожал. — Эремис хочет переложить вину на Джерадина. Отчасти для того, чтобы убрать его с дороги, поскольку он не может понять природу его таланта и воспользоваться им. А отчасти потому, что Эремис еще не готов открыто заявить о своем предательстве. Если он захлопнет свою ловушку сейчас, принц Краген захватит Орисон и Гильдия окажется в руках Аленда. Разве не так? Но Эремис состоит в заговоре с Гартом — с верховным королем Фесттеном и Кадуолом. Он хочет сохранить нас в неприкосновенности, пока Кадуол не придет сюда… до тех пор пока Аленд не уберется с дороги.

Если Джерадин состоит в заговоре с Гартом — если он действительно служит Кадуолу — он бы не сделал ничего подобного. Он не рисковал бы, что во всем могут обвинить Эремиса, он не сделал бы ничего, чтобы уничтожить Орисон. До тех пор пока Кадуол не придет сюда. Он не выдал бы себя, убив собственного брата.

Она пыталась построить стену из слов между собой и Смотрителем, но тот резко оборвал ее.

— Достаточно! — яростно заорал он. — Это всего лишь разговоры. Нет никакой логики. Никаких доказательств. С чего вы взяли, что знаете, что происходит? Вы сказали, он сделал все это потому, что виновен — но он сделал бы то же самое, если бы был невиновен. Я хочу доказательств. Если вы ждете, что я арестую «героя Орисона», то вы должны дать мне доказательства.

Всего на мгновение Териза чуть не потеряла сознание. Доказательства. Ее мысли метались; над ее смелостью захлопнулась крышка гроба. Какого рода доказательства существовали здесь, в этом странном мире? Если бы Андервелл лежал перед ней обнаженный, она не смогла бы отличить его от Найла. Она не знала этих людей. Только самые грубые физические приметы позволили бы ей определить, где он, а где, скажем, Эремис. И Барсонаж.

И внезапно ответ появился. С явным облегчением она вдруг сказала:

— Спросите Артагеля.

— Артагеля? — спросил Смотритель с подозрением. — Брата Джерадина?

— И Найла, — закончила она. — Пусть он внимательно осмотрит тело. Пусть с тела снимут одежду, и он осмотрит его. Он наверняка сможет распознать тело своего брата.

Леббик обдумывал эту идею с таким видом, словно она пришлась ему не по вкусу. Мышца под глазом задергалась, придавая ему безумный вид. Судя по всему, Териза зашла слишком далеко, сказала что—то не так, невольно убедила его, что ее рассуждения ошибочны. Он собирался проделать с ней то, для чего, собственно, и пришел сюда. Собирался причинить ей боль.

Но ничего подобного не произошло. Он сказал:

— Ну хорошо. Я попробую.

Очень жаль, что у Андервелла нет семьи. Лучше бы опознавали две стороны. Но я попробую обратиться к Артагелю.

Териза чувствовала слабость. Взгляд Смотрителя был неотрывно устремлен на нее. Он не собирался уходить. Через мгновение он сказал:

— Когда я уйду, подумайте вот о чем. Даже если это труп Андервелла, это не означает, что Найл жив. Это ничего не доказывает, ни вину Джерадина, ни предательство Эремиса. Только то, что какой—то паскудник творит какие—то пакости. Если вы хотите, чтобы я арестовал любимца шлюх, «героя Орисона», то недостаточно доказать мне, что Андервелл мертв. Покажите мне живого Найла.

И он вышел. Дверь камеры с грохотом захлопнулась; в замке заскрежетал ключ; тяжелые подошвы загрохотали, удаляясь по каменному полу коридора.

Териза опустилась на нары, опершись спиной о стену, и позволила себе на какое—то время расслабиться.

30. Странный выбор

Решетки в камере были сделаны из старой толстой стали, тщательно откованной и вделанной в стену. Небольшие пятна ржавчины изъели металл словно оспины; он выглядел древним, подпорченным временем. Тем не менее, решетки держались прочно, вопреки своему солидному возрасту. Несмотря на пятна ржавчины, которые множила влажная атмосфера подземелья, железо отчасти защищалось, смазываясь человеческим страхом. С тех пор как эти подземелья были устроены, десятки или сотни мужчин и женщин, а может быть и детей, оказавшихся в этой камере, хватались за эти прутья, потому что больше им ничего не оставалось. Пот и грязь, оставленные их до боли стиснутыми на прутьях руками, защищали металл от разрушения. Некоторые части решетки тускло заблестели бы, если бы Териза удосужилась протереть их рукавом рубашки.

Вот так. Он был прав. Это не доказывало, что Найл — жив. Она не могла спорить с этим. Значит, Смотритель скоро вернется.

Она задумалась, почему места, предназначенные для людских страданий, боль, осажденная на их стенах, делает такими твердынями. И — уже не в первый раз—принялась размышлять, сколько разных видов боли возможно почувствовать. Когда Леббик вернется, то, что бы он ни начал творить, она ничего не сможет поделать. Она использовало все свое оружие. Она не Саддит; она не умеет использовать свое тело, чтобы сохранить дух, хотя Смотритель явно неравнодушен к ней. Даже если бы она попыталась проделать нечто подобное — вопрос чисто теоретический, — ей не хватало знаний, опыта. Где—то между полюсами любви и ненависти Смотритель потерял голову. Он не сможет долго разрываться между ними.

Она должна была последовать за Джерадином. Она должна была определиться по отношению к нему раньше, значительно раньше.

Она должна была вонзить нож в Эремиса, когда у нее была такая возможность. Если у нее когда—нибудь была подобная возможность.

Смотритель обязательно вернется.

На что ей оставалось надеяться? Только на одно: что Артагель осмотрит тело и убедится — это не Найл. Если это произойдет, если ее правота подтвердится, то Смотритель может усомниться в праведности своего гнева настолько, что станет обращаться с ней более осторожно. Так могло бы быть. Сейчас, когда никаких надежд у нее не осталось, она должна надеяться хоть на что—то.

Она должна надеяться, что мощный талант Джерадина помог ему спастись. Непостижимым образом он, несмотря на другое воплощение в зеркале, попал в ее жилище и осуществил ее воплощение в Орисон. Это одно. Но использовать зеркало, которое действовало как плоское, — нечто совсем другое. Еще более отчаянная попытка. Кроме того, у Теризы были основания думать, что это как—то связано с ней. Тем же зеркалом он чуть не отправил ее в место, не имеющее ничего общего с образованным в зеркальной поверхности воплощением, в место, которое он называл «Сжатым Кулаком», в провинцию Домне, и она не сошла с ума. Если он смог проделать это для нее, то, может быть, смог это сделать и для себя?

Вероятно? О, Джерадин.

Правда заключалась в том, что Териза начала сомневаться во всем. Она не привыкла к той убежденности, какую продемонстрировала Смотрителю Леббику; легче было забыть о ней, чем оставаться в таком состоянии. К несчастью, в ее поведении не было ничего неожиданного. Как и ее любовь, предположения были чистой теорией. Она знала, как будет смеяться Мастер Эремис, если кто—то расскажет ему о ее обвинениях. Нужно сказать, что вся ее защита основывалась на ее безоговорочной вере в невиновность Джерадин. А вот если она ошибалась на сей счет…

Последствия было трудно представить, и потому Териза постаралась отогнать эти мысли. И так как она не знала, когда, раньше или позже, придет Смотритель и что это может означать, поражение или победу, она попробовала отвлечься, считая гранитные глыбы, из которых были сложены стены камеры.

Обе стены были сделаны одинаково. На первый взгляд конструкция казалась непрочной; плохо подогнанные блоки просто ставились один на другой, так что существовала возможность расшатать их и вынуть, в особенности под потолком. Но время сточило острые грани камней, и они уже почти загладились. Словно по контрасту, задняя стена камеры была сделана из цельной глыбы — части каменной платформы, составляющей фундамент замка. Без сомнения, эту работу по приказу Аленда или Кадуола во время долгих лет борьбы между двумя этими государствами проделали рожденные в Морданте рабы.

Сейчас она была узницей, пострадавшей от того же противостояния. В каком—то смысле подземелья никогда не отпускают своих жертв. Лица и тела менялись — но старые камни служили прежним целям, и страданий заключенных в этих стенах мужчин и женщин не убывало. Король Джойс, взяв под свою руку Орисон, не зашел так далеко, чтобы совсем отказаться от использования темницы. Большую часть подземелий передали Гильдии в качестве рабочих помещений, и правильно, но этого было мало. Следовало использовать для других целей все это место. Тогда, быть может, Смотритель не проводил бы столько лет в мечтах о том, что он сделает с людьми, осмелившимися бросить ему вызов.

Она совершенно не представляла, что ему сказать.

Она никогда не знала, что сказать отцу. Правда, пока что с проблемой Смотрителя она справлялась лучше. Но все ее возможности иссякли. Сейчас она зависела от случайностей и отношений, ей неподвластных, от людей, лишившихся рассудка, от людей, которые ненавидели ее, которые…

— Я вижу, вы глубоко задумались, миледи, — сказал Мастер Эремиса. — Это придает вам особое очарование.

Териза обернулась — сердце ее ушло в пятки — и увидела, что он стоит у дверей ее камеры и одной рукой рассеянно помахивает краем мантии. Небрежная поза свидетельствовала, что он по меньшей мере несколько минут провел, наблюдая за ней.

— Вы замечательная женщина, — продолжал он. — Обычно задумчивость очень портит женщин. Вы думали обо мне?

Она открыла рот, чтобы произнести его имя, но не могла проглотить сухой комок в горле; да и сердце колотилось слишком сильно. Глядя на него так, словно она внезапно онемела, Териза бессознательно отступила на шаг.

— Воспоминания обо мне объяснили бы вашу усилившуюся красоту. Миледи, — он улыбнулся так, словно она стояла перед ним нагая, — я в свою очередь беспрестанно думал о вас.

— Как?.. — она заставила себя заговорить. — Как вы оказались здесь?

При этих словах он рассмеялся:

— С помощью ног, миледи. Просто пришел.

— Нет. — Она покачала головой. Постепенно ее растерянность проходила. — Вам ведь полагается сейчас быть у резервуара. Спасать Орисон. Смотритель Леббик не позволил бы вам появиться здесь.

— К несчастью, это так, — согласился Мастер еще более самоуверенно. — Мне пришлось прибегнуть к небольшому обману. Щепотка кайенского перца в вине вызвала обильную испарину, так что, увидев, каких усилий мне стоит мое ремесло, Леббик был впечатлен. Затем безвредный порошок в коньяк, который я предложил людям, оставленным присматривать за мной, — и они заснули. Потайной ход, тайно устроенный из моей рабочей лаборатории в неиспользуемую часть подземелья — великолепная прозорливость с моей стороны, вы не согласны? Ведь нетрудно предположить, что в один прекрасный день Смотритель Леббик меня арестует.

Териза оставила без внимания известие о кайенском перце и порошке; они ничем не могли помочь ей. Но тайный проход — путь спасения… Она крепко обняла себя обеими руками, чтобы не выдать внезапно вспыхнувшую нелепую надежду.

Пытаясь сдерживать дрожь в голосе, она сказала:

— Вы преодолели столько трудностей. Чего вы хотите? Ждете, что я сообщу вам, где Джерадин?

И снова Мастер Эремис рассмеялся:

— О нет, миледи. — Она начинала ненавидеть этот его смех. — Вы сообщили мне это давным—давно.

Когда он закончил фразу, Теризу прошила волна паники — страх, непохожий на прочие ужасы и тревоги. Она забыла о тайном ходе; это было не так важно. Ей хотелось закричать. Нет, я этого не делала, никогда! Но едва задумавшись об этом, она вспомнила. Эремис говорил правду.

Она отказалась признаться Тору, Артагелю и Смотрителю Леббику — и, тем не менее, Эремис действительно уже знал.

— Тогда что же? — спросила она так, словно действительно была способна сражаться с ним. — Вы пришли убить меня? Чтобы я ничего не успела рассказать Смотрителю? Тогда вы опоздали. Он уже все узнал.

— Все? — Темные глаза Воплотителя сверкали так, словно он уже давно не испытывал такой радости. — Что означает ваше «все», миледи? Вы рассказали ему, что я держал ваши милые груди в своих руках? Что я ласкал ваши соски языком?

При этом воспоминании в низу ее живота побежали мурашки. Еще более гневно она ответила: — Я рассказала ему, что вы имитировали смерть Найла. Вы и Найл подстроили все это, желая убрать с дороги Джерадина, чтобы никто не поверил его обвинениям против вас.

Я сказала ему, что Найл до сих пор жив. Вы устроили ловушку для Андервелла и двух стражников, так чтоб всякий решил, что Джерадин вернулся и расправился с ними. Найл все еще жив. Вы где—то прячете его. Вы каким—то образом убедили его принять вашу сторону—может быть, он ненавидит Джерадина за то, что тот пытался помешать ему помогать леди Элеге и принцу Крагену… но сейчас он где—то в безопасности.

Именно это я и сказала Смотрителю. В неверном свете лампы улыбка Мастера Эремиса стала резче, жестче.

— Мне остается только порадоваться, что я никогда не хотел навредить вам. Если бы я причинил вам сейчас какие—то неприятности, всякий мог бы предположить, что в ваших обвинениях есть известная доля правды.

Но я не держу на вас зла. Я покажу, — сказал он вкрадчиво, — несправедливость ваших обвинений.

— Как? — парировала Териза, стараясь не растерять отвагу — пытаясь не думать о том, что выдала Джерадина Воплотителю. — Какие новые лживые слова вы приготовили?

Его улыбка сверкнула словно клинок.

— Никакой лжи, миледи, ни капли. Я больше не буду лгать вам. Смотрите! — взмахнув рукой, он продемонстрировал ей длинный железный ключ, появившийся из рукава его плаща. — Я пришел выпустить вас.

Териза неотрывно смотрела на него; шок породил в ней желание лечь, вытянуться и закрыть глаза. У Эремиса был ключ от камеры. Он хотел выпустить ее, помочь ей бежать — хотел, чтобы она спаслась от Смотрителя. Это настолько ошеломило ее, что она утратила способность рассуждать логически. Начнем сначала. У него есть ключ от камеры. Он хочет… Какая чушь!

— Почему? — пробормотала она, задавая вопрос себе и не ожидая ответа от Воплотителя.

— Потому, — ответил он внушительно, — что ваше тело принадлежит мне. Я поклялся в этом и не намерен отказываться от своей клятвы. Я не позволю, чтобы моими желаниями пренебрегали или отвергали их. И у других женщин есть такая кожа и чресла, такие груди—но эти женщины не гонят меня ради неумехи, глупого пригодника, после того как я предложил им себя. А когда во мне пробуждается желание, миледи, я его удовлетворяю.

— Нет. — Она повторила: — Нет. — Не потому что собиралась спорить с ним, а потому что он помог ей вновь начать размышления. — Вы бы так не рисковали. Вы не рисковали бы тем, что вас могут застигнуть здесь. Я нужна вам для каких—то других целей.

И наконец до нее дошло.

— Неужели Джерадин действительно так напугал вас? Улыбка Мастера Эремиса стала кривой и сползла с лица, глаза запылали:

— Вы что, вконец лишились рассудка, миледи? Напугал меня? Джерадин? Простите мою неучтивость, но если вы полагаете, будто неудачник Джерадин мог напугать меня, вы, вероятно, совсем свихнулись. Леббик и подземелья свели вас с ума.

— Не думаю. — С видом, до странности напоминающим Смотрителя, она сжала руки в кулаки и принялась постукивать ими по бедрам в такт своим мыслям. — Я так не думаю.

Вы ведь знаете, на что он способен. Вы делаете вид, что не знаете, но вы—то знаете, и лучше, чем кто—либо другой — намного лучше, чем он сам. Гилбур наблюдал за Джерадином, когда он отливал зеркало. Когда Гильдия решила отправить его за Воином, вы знали, что должно произойти нечто неожиданное. Вот почему вы так возражали против этого. Вы не пытались помочь ему. Вы хотели, чтобы он подольше не узнал о своих способностях.

Вы хотели, чтобы его избрали в члены Гильдии, потому что это должно было ошеломить его, расстроить его планы… чтобы ему труднее было понять себя.

Когда Гилбур воплотил Воина, — она стучала кулаками по бедрам все сильнее и сильнее, — вы поставили нас с Джерадином прямо перед зеркалом, в точности перед зеркалом. Вероятно, вы подтолкнули его. Вы хотели, чтобы Воин уничтожил его. Уничтожил нас обоих! — Мастер уже давно пытался отнять у нее жизнь. Но это был единственный изъян в ее рассуждениях о том, почему все так стараются уничтожить ее, единственное, что не имело никакого смысла. — Нечего и сомневаться. Вы страшно боялись его.

На этот раз в оскале Мастера Эремиса не было и тени добродушного веселья:

— Вы несправедливы ко мне, миледи. Пристрастно несправедливы.

Териза не могла остановиться; отступать было поздно.

— И именно потому вы оказались здесь, — сказала она, заколачивая слова кулаками в бедра. — Вот почему вы хотите выпустить меня отсюда. Вы хотите, чтобы я стала вашей пленницей. Вы знаете, как он относится ко мне… — любит меня, о Джерадин! — и задумали использовать его против меня. Вы считаете, что, если пригрозите ему, что станете мучить меня, он выполнит любой ваш приказ.

— Повторяю, вы несправедливы ко мне. Дело не в страхе. Страшиться этого щенка? Скорее я потеряю свое мужское достоинство.

Она услышала, но это не остановило ее.

— Единственное… — это была ложь, но она не намеревалась докладывать ему об этом, — единственное, чего я не понимаю, почему вы не послали Гарта убить всех лордов провинций и принца Крагена. Для чего же тогда вы собрали их всех вместе? Вы ведь не хотели возникновения союза — вы знали, что встреча не принесет никаких плодов, и просто пытались одним махом избавиться от всех врагов Кадуола.

Так почему бы вам не довести начатое до конца? Когда лорды и принц Краген будут мертвы, Аленд, Мордант и сам Орисон погрузятся в хаос. Чего же вы боялись?

Внезапно Мастер Эремис вытянул руки и схватился за прутья решетки с такой силой, что дверь задрожала.

— Это был не страх. Неужели вы настолько глухи? И у вас хватает наглости пренебрегать мной? Это был не страх!

Это была политика! Териза посмотрела на него сквозь решетку (свет лампы и тень постоянно вели сражение на его лице) и, поняв, тихо пробормотала:

— Ох.

— Я не посылал Гарта против Крагена и лордов, — сказал он твердо, — было маловероятно, что его миссия закончится успехом. Термиган, Пердон и Краген отличные бойцы. У Крагена с собой были телохранители. Человек, который убьет Тора, утонет в его крови. Кроме того, было слишком рано рисковать, открывая мои намерения. Та игра, которую я избрал, была намного безопаснее.

Когда Гилбур провел воплощение, Воин появился лицом и должен был направиться туда, куда мы его сориентировали, — в самую густонаселенную часть Орисона, к комнатам и башням, где его разрушения скорее всего вызвали бы гибель лордов и Крагена. Именно для этого я нуждался в нем, именно поэтому позволил провести воплощение.

Конечно, — продолжал Мастер раздраженно, — как только его воплотили, было необходимо уберечь его от Леббика. Я не мог позволить этому мешку с дерьмом заключить с Воином союз, который укрепил бы Орисон и Мордант. Наоборот, я старался вызвать у него панику, чтобы он причинил как можно больше вреда, без друзей, ничего не понимая в происходящем. Это было мне на руку. Но моя главная цель была куда важнее.

Я хотел, чтобы он нанес смертельный удар Орисону, уничтожив всех главных врагов за раз. Если бы он двинулся этим путем — если бы вы не повернули его, миледи, — моя игра принесла бы мне богатые плоды. Политика, миледи. Окажись моя попытка удачной, преуспел бы и я. Если б она провалилась, это все равно принесло бы мне некоторую пользу.

Все, что происходило с Джерадином, — следствие политики, а не страха. Он мой враг и, похоже, наделен странным даром. Следовательно, я должен уничтожить его. Но я должен уничтожить его так, чтобы это пошло мне на пользу, с минимальным риском. Я не… — ярость заставила его ощериться, — боюсь этого недалекого и бестолкового трусливого мальчишку. Итак, он признался. Она не ошиблась на его счет — она правильно сделала выводы и добилась правды. Это открытие принесло облегчение и в то же время испугало Теризу. Она была права относительно него, права. Джерадин невиновен, и она в одиночку добилась правды, никто не помогал ей и не спасал ее. К своему невероятному облегчению она вспомнила, что он не закончил того, что начинал с ней, что не убил ее — и она не оказалась в его постели, что не заставил обманом повернуться спиной к Джерадину.

С другой стороны, свидетелей у нее не было; больше никто не слышал признаний Эремиса. Она одна знала правду — одна—одинешенька против него. А у него есть ключ от камеры.

Она ненамеренно лишила себя единственного способа защиты — попытки притвориться ничего не понимающей дурочкой, не способной представлять для него угрозы, чтобы он поверил, что может делать с ней все, что захочет.

Несмотря на все это, она попыталась блефовать. — Докажите, — заявила она, в душе застонав, когда ее голос дрогнул. — Оставьте меня здесь. Отправляйтесь к резервуару и спасите Орисон от Аленда. Если вы не боитесь его, то не нуждаетесь во мне. Ее тревога была слишком очевидной; похоже, именно это обстоятельство восстановило его хорошее настроение, его уверенность в себе. Он снова улыбнулся, на сей раз жадно.

— Ну—ну, миледи, — сказал он с осуждением. — Вы ведь в глубине души не хотите этого. Я касался вас в таких местах, что вы никогда не забудете этого. Ни один человек не подбирался к жаркому сокровищу ваших чресл и не сталкивался с мольбой вашей груди так близко, как я — и уж наверняка не этот неудачник Джерадин, чья неловкость вызовет у вас лишь разочарование. Посоветуйтесь со своим сердцем, и вы добровольно последуете за мной.

Если вы окажетесь полезной мне, вам самой это будет только на руку. Вы все равно моя, миледи. И будете вознаграждены. Я собираюсь выиграть эту партию. Король Джойс считает все происходящее не более чем игрой, типа перескоков, и это одна из многих причин, почему Мордант нужно победить. Аленд будет разбит, и Кадуолу достанется вся добыча. А когда я закончу игру, во всем мире не останется власти выше моей. И женщина, которая будет со мной рядом, станет невообразимо богатой и могущественной.

Вам стоит подумать и об этом, миледи. Если вы пойдете со мной добровольно, все это падет к вашим ногам.

Териза внимательно изучала Эремиса. Она не задумывалась над сказанным; его предложение ничего не значило для нее. Но сам факт, что он что—то предлагал, означал многое. Очень. Когда он замолчал, она пробормотала:

— Возьмите Саддит. Ей это придется по вкусу. — Она говорила громко, чтобы звук собственного голоса помогал размышлять. — Я все стараюсь понять, для чего вы притворяетесь, будто соблазняете меня. У вас есть ключ. Вы сильнее и больше меня. Так почему бы просто не войти внутрь, не изнасиловать меня и не позволить Гилбуру или Вагелю воплотить меня в какое—нибудь другое подземелье, где вы сможете использовать меня, не стараясь быть благородным?

— Потому что, — он полностью опомнился после неприятного сюрприза, который она ему преподнесла; сейчас он снова был уверен в себе, — вы желаете совсем другого, миледи. Ваше потаенное желание — не сопротивляться, а открыть мне себя, чтобы я мог научить вас наслаждаться вашим телом — и моим. Она покачала головой, едва слыша Воплотителя. Его объяснение автоматически воспринималось как фальшивое. И снова для собственного спокойствия она сказала:

— Вы боитесь не только Джерадина. Вы боитесь и меня. — Она ощутила растущие изумление и тревогу. — Вы пытаетесь обмануть меня по той же причине, по которой хотите убить. Вы боитесь меня.

На сей раз Мастер Эремис рассмеялся искренне, от души.

— О, миледи, — выдавил он. — Вы подлинное чудо. Вы дрожите от макушки до пят. Не будь вы так серьезны, я решил бы, что вы опьянены гордыней.

Тем не менее, я приму во внимание ваши слова. Вероятно, придется применить некоторую силу. Вероятно, это добавит пикантности вашей неминуемой сдаче. Раз вы сами напрашиваетесь… И, еще раз хмыкнув, он сунул ключ в замок и повернул. Ни секунды не колеблясь, Териза отступила в глубь камеры и отчаянно закричала: — Стража!

Мастер Эремис окаменел. Он бросил торопливый взгляд через плечо в коридор и, внезапно разъярившись, подскочил к ней. Она вложила в крик все силы:

— Стража!

Где—то вдалеке хлопнула дверь. В коридоре послышался топот бегущих ног. Воплотитель пробормотал проклятие.

— Отлично, миледи, — яростно прошипел он. — Это был ваш единственный шанс, и вы его упустили. — Резко отпрянув, он повернулся, чтобы уйти. — Сейчас вам предстоит пожинать плоды собственной глупости. Когда Леббик покончит с вами, — он говорил достаточно громко, и Териза слышала его слова, несмотря на то, что он удалялся, — ждите самого худшего от меня.

С этими словами он исчез.

Его бегство было столь внезапным, а шаги стражников звучали столь зловеще, что ей показалось, что она совершила ошибку.

Но эта уверенность почти мгновенно испарилась; выжженная осознанием того, что Териза предпочитает милость Смотрителя—Он был непредсказуемым и грозным, способным на любую мерзость, когда того требовала его преданность. Но, тем не менее, ему можно было верить — верить намного больше, чем тем, кому он слепо подчинялся. Ведь, собственно говоря, это несоответствие и повергало его в такую ярость. Лучше сражаться с человеком, который во всяком случае правдив и предан королю, чем быть соблазненной человеком типа Эремиса, фальшивым до кончиков ногтей.

Стражники наконец появились у ее камеры, угрожающе требуя объяснений, потому что Смотрителю Леббику могло что—нибудь не понравиться, и тогда он обрушил бы на них весь свой гнев. Мгновение она была готова выложить все о том, что сейчас произошло. Что Мастер Эремис был здесь. Что у него есть тайный ход, ведущий в подземелье. Что он — предатель. Но инстинкт приказал ей прикусить язык. Нет. Это ей еще понадобится. Смотритель еще вернется; и тогда ей лучше сообщить обо всем ему.

Глядя на стражников так, словно внезапно расхрабрилась, Териза ответила:

— Я хочу его видеть.

Двое стражников ошеломленно уставились на нее. Один тупо переспросил:

— Кого? Смотрителя? Она кивнула.

Второй скорчил недовольную гримасу.

— Пустые хлопоты.

— Последний раз, когда женщина захотела видеть его, он раздел и отхлестал ее и вышвырнул из Орисона. — Он улыбнулся при этом воспоминании. — У нее тоже были шикарные дойки. Лучше бы она позвала меня. Териза закрыла глаза, чтобы сдержать отвращение.

— Сообщите ему, — потребовала она. — Просто сообщите. Стражники переглянулись. Первый сказал:

— Вряд ли ему это понравится. — Но второй в ответ лишь пожал плечами.

И они удалились, громко топая.

Она села на нары и попыталась убедить себя, что поступает правильно.

На подготовку у нее почти не было времени. Довольно скоро после того как стражники удалились, в коридоре послышались яростные вопли Смотрителя.

— Меня не волнует, дерьмо собачье, кто там хочет меня видеть! Вы, бездарные сукины дети, теперь будете до утра драить сортиры! Самое подходящее для вас занятие — чистить сортиры, куски дерьма, ваши жены и дети воняют так же отвратительно, как вы! Кто вам позволил пускать к ней посетителей?

Затем дверь между караулкой и подземельями громко хлопнула, и раздался топот сапог, в пустынном коридоре гремели шаги, твердые словно ненависть.

Перепуганная, она обнаружила, что бормочет:

— О нет, о нет, о нет, — на грани паники.

Смотритель оказался перед ее камерой с таким видом, словно задумал убийство. Взгляд его был достаточно яростным, чтобы убить ту каплю смелости, которая еще оставалась. Словно нанося удар, он воткнул ключ в замок и рывком распахнул дверь. Дверь ударилась о решетку так сильно, что прутья загудели как колокола. — Бессердечная шлюха! — Он влетел в камеру и бросился прямо к ней. — Я целый день надрываюсь, а тебя, видишь ли, посещают гости!

Не сознавая, что делает, она отодвинулась в самый дальний уголок нар, прижалась к стене.

— Тор! — закричала она, стараясь увернуться от его ударов. — И Артагель! Они пришли сами, я не просила их об этом.

— А к чему тебе просить? — Его руки схватили ее за рубаху и потащили с нар так яростно, что шов не выдержал, и рукав с треском разорвался. — Артагель слишком болен и не поднимается с постели, а король Джойс лично объявил Тору, что тобой буду заниматься я. И вместо этого они оба явились повидаться с тобой.

Какие новые заговоры ты устраиваешь? Они научили тебя, что говорить мне? Должно быть так. Я наполовину поверил в дурацкую историю об Эремисе и Гарте. Ты не могла придумать все самостоятельно — ты недостаточно много знаешь. Нет, вы все заодно. Эти всадники с рыжим мехом появились из провинции Тор. Артагель—брат Джерадина. — Перекошенный от ярости, он рванул рубаху так, что она лопнула у Теризы на груди. — Какие новые заговоры ты устраиваешь?

— Никаких. — Она хотела бы сопротивляться, но его звериная сила парализовала ее. — Никаких. — Ярость Смотрителя кипела слишком близко, и Теризе с трудом удавалось сосредоточить на нем взгляд, она вообще почти ничего не видела; он был тьмой, ревущей перед ней, впившейся в нее когтями — слишком много ненависти, чтобы вынести это. Ей оставалось только пискнуть, протестуя: — Никаких.

— Лжешь! — Эмоции душили его. — Ты лжешь мне. — Его голос звучал словно вой, вязнущий в глотке, слишком сиплый, чтобы воспринимать его нормально. — У тебя есть друзья, союзники. Даже когда ты заперта в подземелье. Я не в силах помешать тебе творить новые злодеяния. Ты хочешь уничтожить нас! Хочешь уничтожить меня!

Она почувствовала, как он стискивает ее все сильнее, словно вздумал расправиться с нею; он все ускользал от ее взгляда. Его сведенные спазмой руки словно были готовы сломать ее плечи. Затем он облапил Теризу и принялся целовать, словно жаждал ее так долго, что желание затмило его разум.

Она нырнула в спасительную тьму, заставила себя безвольно обвиснуть, так что едва чувствовала насилие, бьющее из его поцелуев, едва чувствовала железо нагрудника, раздавливающего ей грудь. Темнота поглотила ее, избавляя от самой себя, смывая ее «я» — унося подальше от опасности. Она принесет ее туда, где Смотритель не сможет прикоснуться к ней, где она будет в безопасности…

Нет. Обморок — не выход. Нужно предпринять что—то другое. Это ничего не изменит. О, это сохранит ее разум, сохранит дух в тайниках сердца — но тело все равно подвергнется насилию. И не останется никого, кто мог бы помочь Джерадину. Никого, кто остановит Мастера Эремиса. Никого, кто направит Воина Орисона против подлинного врага, против Мастера Эремиса и его гнусных союзников, Мастера Гилбура и Архивоплотителя Вагеля, Гарта и Кадуола. Это пришло ей в голову в самый последний миг. Мисте как—то сказала: «Проблему может разрешить лишь тот, кто видит, в чем она заключается». А никто другой их не видел.

Она была напугана — но то, что она может спастись, просто потеряв сознание, придало ей смелости. Она оставалась вялой, безжизненной, пока Смотритель не ослабил хватку и не протянул руки к поясу штанов, отшвырнув ее на нары. Тогда Териза открыла глаза и взглянула на него.

Сейчас она ясно видела его. Его дрожащая челюсть, бледности вокруг крыльев носа, тьма, похожая на безумие, в глазах, выдавали растерянность. Он запугал ее до глубины души, разбудил парализующий страх перед ее отцом, который жил и тлел там. И тем не менее, она схватила его за руки и рванула, пытаясь остановить его.

И, словно его поцелуи сделали ее спокойной и неподвластной страху, произнесла:

— Вы ведь так и не спросили их, почему они явились ко мне. Не посмели. Вы не попросили Артагеля осмотреть тело Найла. Вы даже не попытались узнать правду. Вы просто больше всего на свете хотите причинить мне боль, и наконец—то вам представилась подобная возможность.

Заревев почти бесшумно от стеснения в груди, он отскочил и замахнулся. Он собирался ударить ее, размозжить ей голову о стену.

— Они пришли повидаться со мной, — сказала Териза спокойно, словно утратив всякое ощущение реальности, — потому что хотят, чтоб я сказала вам, где Джерадин.

Пока рука его поднималась, а зубы оскаливались в гримасе, он вдруг замер. Удивление, сомнение или отвращение к себе, казалось, навалились на него, парализуя. Он хрипло прорычал:

— Ложь. Ложь от первого до последнего слова!

— Нет. — Она покачала головой. Безумие быть такой спокойной. — Ведь правда вы не попросили Артагеля осмотреть тело Найла?

Смотритель был готов ударить ее. Или рухнуть перед ней на колени. Мечущийся между двумя этими крайностями, он выдавил:

— Я попросил. Но его состояние снова ухудшилось. Он был слишком слаб, чтобы понимать, о чем я его прошу.

Териза решительно отогнала разочарование, словно мошку.

— Неважно, — пробормотала она таким тоном, словно утешала Смотрителя. — У меня был еще один посетитель. О котором вы не знаете. Здесь был Мастер Эремис. Сейчас я могу доказать, что он — предатель.

Отблеск лампы мелькнул в глазах Смотрителя. Он выпрямил спину и застыл над Теризой, словно окаменел; он удерживался от пролития крови ценой таких отчаянных усилий, что ему не хватало воздуха и он жадно хватал его губами. — Как?

Неестественно спокойные, удерживаемые лишь силой воли, Териза и Смотритель беседовали.

— Он всыпал в вино кайенский перец, чтобы покрыться испариной, а вы подумали, что она выступила от нечеловеческих усилий.

— Вы никогда не докажете это.

— Он подсыпал какой—то порошок стражникам, а сам ушел.

— Но к тому времени, как я пришел с проверкой, они проснулись, а, значит, и это вы не сможете доказать.

— Он проделал тайный ход, ведущий в подземелье. Он тянется из его лаборатории в рабочие помещения Мастеров. Вы сможете найти его без особого труда.

После этих ее слов Смотритель Леббик отступил на шаг. Он не ослабил самоконтроля, но на мгновение глаза выдали раздиравшую его боль.

— Если он приходил сюда, — спросил он, продолжая тяжело дышать, — почему вы не сбежали с ним? Почему не сбежали?

По непонятной причине этот вопрос разрушил безумное спокойствие Теризы. Она, казалось, начала рассыпаться на куски, словно яичная скорлупа. И без всякого перехода оказалась на грани истерики.

— Потому что… — голос отказывался повиноваться ей, а сердце билось как сумасшедшее. — Потому что он хотел использовать меня против Джерадина. Так же, как использовал Найла.

На правой щеке Смотрителя задергался мускул. Подергивание продолжалось, пока всю половину лица не свела спазма. Он терял контроль над собой. — Тогда, если вы говорите правду… — Впервые за время их знакомства он говорил, словно человек, способный разрыдаться. — Джерадин всегда был предан королю Джойсу. Предан, когда не осталось почти никого. А вы—преданы Джерадину. И я оскорбил своего короля, не веря вам — пытаясь защитить его от вас. Териза молча кивнула. Смотритель внезапно развернулся.

— Я самолично пойду искать этот «тайный ход». — И, хлопнув дверью с такой силой, что лохмотья ржавчины посыпались на каменный пол, он устремился по коридору прочь.

Почти сразу же он перешел на бег. Эхо топота сопровождало его голос, когда он кричал, словно прощался с ней — или с собой:

— Я предан своему королю.

Взвинченная до крайности и почти не соображая, что с ней произошло только что, Териза поправила разорванную рубаху. Ее захлестнула печаль; стало жалко себя, Смотрителя, тех, кто страдал, видя бездействие короля. Нет, бездействие — неправильное слово. Он прекрасно понимал, что творит. Он сам по своей воле поставил Мордант и Орисон перед дилеммой. Териза вяло размышляла об этом, чтобы удержаться от раздумий о том, насколько близко они со Смотрителем подошли к черте, за которой уничтожили бы друг друга.

Когда она наконец подняла глаза после очередной бесплодной попытки привести рубашку в приличный вид — или хотя бы согреться, — то неожиданно увидела за решетками камеры Мастера Квилона.

— Это было смело, миледи, — сказал он отсутствующим голосом. — К несчастью, это была ошибка.

Она непонимающе смотрела на него; ее рот приоткрылся, она ничего не могла с собой поделать.

— Мастер Эремис солгал вам. У него нет тайного хода из лаборатории, ведущего в подземелье. Он попал сюда путем воплощения.

Когда Смотритель убедится, что хода не существует, он не поверит ни одному вашему слову. Его ярость будет столь велика, что, боюсь, никто не удержит его от убийства. Он покончит с вами.

Это было чересчур. Страх и одиночество сдавили Теризе грудь, и она заплакала.

31. Перескоки

Через мгновение она почувствовала на своем плече руку.

Она отчаянно рыдала; прикосновение стало полной неожиданностью и поразило ее. Она подняла голову и обнаружила рядом с собой Мастера Квилона. Его нос дергался; в глазах было сочувствие; он явно старался успокоить ее.

— Миледи, — пробормотал он, — я понимаю, как вам сейчас больно. Все происходящее кажется вам несправедливым. Вы не хотели ничего этого. И хотя не мы выбрали вас, мы не колеблясь воспользовались вами. Так что я готов предоставить вам любую помощь, какая в моих силах.

Помощь, подумала она сквозь слезы. Любую помощь, какая в его силах. Поздно. Смотритель слишком силен. У него слишком много власти. Она не сможет доказать ни одного обвинения против Мастера Эремиса. Никто уже не поможет ей.

Но Мастер Квилон стоял рядом с ней. Положив руку ей на плечо. Внутри камеры. И когда Териза сморгнула слезы, то увидела, что дверь камеры открыта.

Воплотитель проследил за ее взглядом и заметил, пожав плечами:

— К счастью, Смотритель был так возбужден, что забыл закрыть дверь. Сомневаюсь, что кто—либо из стражников захотел бы открыть ее для нас, когда Леббик в такой ярости.

Мало—помалу открытая дверь и неожиданное присутствие Мастера Квилона привлекли ее внимание. Всхлипы постепенно затихли в груди; дыхание выровнялось. Не встречаясь взглядом с Мастером, она пробормотала:

— Хэвелок послал вас и на этот раз?

— Не прямо, — ответил Мастер Квилон. — Я здесь по его желанию — и по желанию короля. Чтобы спасти весь Мордант. Но прежде всего… — Его рука чуть сильнее сжала ее плечо. — Мне необходимо вывести вас из подземелья.

Вывести?.. Их глаза встретились; Териза смотрела на него, не пытаясь бороться с внезапно вспыхнувшей радостью и надеждой. Ее губы шевелились, складывая слова, но она не могла заставить себя произнести их вслух: «Вы собираетесь освободить меня?»

Внезапно Мастер Квилон убрал руку с ее плеча и присел рядом с ней на нары. Сейчас его взгляд рыскал по полу, старательно избегая ее взгляда.

— Миледи, — сказал он, обращаясь к камням, — мне больно видеть ваше удивление. И еще больнее сознавать, что мы заслужили подобное удивление. Мне не нравится многое из того, что проделали с вами. К тому же у меня нет такого таланта рисковать, как у короля Джойса. Мы заслужили любые упреки.

Затем его тон стал более насмешливым.

— Правда в том, что мы заслужили предательство — и ваше, и Джерадина, не говоря уже обо всех остальных. Даже слепец увидит, насколько вы ему преданы, и потому не предадите нас. Нам необыкновенно везет. Возможно, наше везение настолько же велико, как и наши проблемы.

Она была слишком сконфужена и не понимала, о чем речь, а потому лишь спросила:

— Значит, мне предстоит выслушать еще одну лекцию?

Он вздрогнул, вероятно, решив, что она спросила это с издевкой. Но заговорил все так же уверенно:

— Нет, если вы того не пожелаете, миледи. Если вам угодно, чтобы я держал рот на замке, я просто выведу вас отсюда и позволю вам идти, куда вздумается, без всяких споров — и не требуя никаких объяснений. Но скажу вам прямо, — тут он взглянул на Теризу, позволяя ей увидеть боль на своем лице, — вы нанесете мне душевную рану, если не позволите объясниться. И мне кажется, это усложнит вам принятие решений. Она с трудом верила в то, что слышит. Получить помощь, получить свободу! Она была далека от того, чтобы отталкивать его, как он предполагал, она с трудом сдерживала новый поток слез, на сей раз — слез облегчения.

Но Териза заставила себя успокоиться. Иначе последуют новые разочарования. Она ведь могла ошибаться. И потому — восприняла предложение без радости. Вместо этого она заставила себя снова начать думать, заставила мозг работать. Постепенно отсортировав мысли и выяснив, что ей хочется знать в первую очередь, Териза спросила:

— Откуда вы знаете, что Мастер Эремис не воспользовался потайным ходом, чтобы проникнуть сюда? Откуда вы знаете, что именно он сказал мне?

— Я слышал его речи, — с внезапной резкостью ответил Мастер Квилон. Похоже, ему не понравилось то, что он услышал. — Я тайно пробрался сюда уже давно, как только принц Краген перестал использовать против нас катапульты. Я слышал ваши беседы и со Смотрителем, и с Эремисом — и новую беседу со Смотрителем. — Он попробовал говорить спокойнее. — И таким образом убедился в вашей преданности Джерадину.

Похоже, он считал, что она задает не те вопросы—почему—то щадит его, — итутже добавил:

— Вы спросите, почему я не вмешался, когда Смотритель запугивал вас. Миледи, пожалуйста, поверьте, я непременно вмешался бы. Но вы нашли другой путь противостоять насилию. А так как он не должен знать о моей роли, если этого можно избежать, я позволил вам самой справиться с ним.

— Нет, — ответила она машинально, полностью сосредоточившись. Он был прав; нечто подобное она спросила бы его, это следовало выяснить. Но только позднее. — Вы расскажете об этом позже. — Сначала—главное. Она попыталась привести в порядок свои мысли. — Он сказал, что сделал потайной ход от своих рабочих помещений в подземелье. Почему вы так уверены, что это ложь?

Мастер Квилон потер кончик носа, чтобы тот перестал дергаться.

— Такую работу невозможно сохранить в тайне, слишком много пригодников крутятся в лабораториях. И кроме того, я уверен, что Эремис не воспользовался бы потайным ходом, чтобы проникнуть сюда. Я видел, как он появлялся и исчезал. Он был воплощен.

— Вы хотите сказать… — Он тоже может проходить через плоское зеркало, не теряя рассудка? Неужели это под силу любому? — Вы хотите сказать, что у него есть зеркало, в котором изображение этого подземелья?

Как же можно сражаться с людьми, которые проходят сквозь плоские зеркала и не сходят с ума?

— Боюсь, что да, миледи. Подозреваю, это то зеркало, что воплотило хищных насекомых, покушавшихся на Джерадина. Коридоры в Орисоне — штука запутанная, я мог бы многое порассказать вам о них, но как раз сейчас мы неподалеку от места, которым они пользовались — и которое использовал Гарт, когда напал на вас и принца. Между проходом и этой камерой стена, но камень не будет препятствием для воплощения, поскольку изображение в зеркале можно немного передвинуть.

Вы, к примеру, можете удивиться, почему ваши враги не послали новых насекомых, против вас, пока вы сидите здесь без всякой защиты. — Честно говоря, она вовсе не думала об этом. Мастер Квилон продолжал: — По мнению Знатока, им необходимо почуять запах жертвы, прежде чем они бросятся преследовать ее. Для любого, кто связан с Гильдией, несложно добыть вещь, принадлежащую Джерадину, — небольшую вещицу, к примеру, кусок тряпки. Но возможность забраться в вашу комнату и пошарить в вашем гардеробе невероятно мала. А без вашего запаха выпускать на вас насекомых бессмысленно.

Териза невольно содрогнулась. Она не хотела думать об этих ужасах…

Мастер Квилон отвлек ее. Он продолжал говорить: — А может, Эремис хочет заполучить вас — возможно, в качестве заложницы, возможно, в качестве любовницы—и жаждет этого так сильно, что явился сюда. И возникает любопытный вопрос: почему он не воспользовался зеркалом, чтобы переместить вас в другое место? Тогда вы оказались бы в его полной власти. Подозреваю, что радиус настройки его зеркала недостаточен.

Вероятно, он пришел в отчаяние, обнаружив, что великолепное решение его проблемы срывается из—за мелочи, из—за того, что вы именно здесь, а не восемью камерами дальше по коридору. Как я уже говорил, нам везет больше, чем мы того заслуживаем.

Мастеру снова удалось сбить ее с толку. Внезапное разочарование захлестнуло Теризу. — Тогда почему вы не остановили его? — Она повернулась к Квилону, всем своим видом призывая его к ответу. — Почему не приказали Смотрителю арестовать его? Не заточили его в какое—нибудь надежное место? Он ведь предаст всех. Вы должны были остановить его.

— Миледи, — голос Мастера Квилона звучал мягко, его глаза изучали Теризу, словно он решал, какое количество правды она сможет выдержать, — слишком рано.

Слишком рано? Рано? Она ошеломленно уставилась на него, не в силах произнести ни слова.

— Мы не знаем, в чем заключается его сила. Мы не знаем, как осуществляется его трюк с воплощением. Мы не знаем, с кем он состоит в заговоре, какие силы может извлечь из зеркал, чтобы бросить против нас. До тех пор пока ловушка не захлопнется, мы не можем успешно бороться с ним.

Она тупо уставилась на Мастера. Голова у нее кружилась. Сделав усилие, Териза слабо спросила:

— «Мы?»

Мастер кисло и одновременно жалко улыбнулся. — Да, миледи. В основном король Джойс. Ну и конечно Знаток Хэвелок, когда он способен на это. Я выполняю их распоряжения. — Он замолчал, заметив, что она побледнела от потрясения, и признал: — Боюсь, не слишком внушительный круг заговорщиков. Больше никого.

Через мгновение — видимо, потому, что она неотрывно смотрела на него, — он, похоже, пожалел ее.

— Мы не можем позволить себе привлекать союзников. Основа политики короля — казаться слабым, запутавшимся в своих делах. Неспособным к принятию решений. Безразличным к тому, что происходит в королевстве. Но создать такое впечатление было бы невозможно, если не держать его истинные намерения в глубокой тайне. Если бы королева Мадин знала правду, неужели она отвернулась бы от мужа в момент величайшей опасности? Если бы Тор знал правду, насколько хорошо удалось бы ему играть роль отчаявшегося, неловко пытающегося помочь друга? Если бы Смотритель Леббик знал правду… Нет, это была бы катастрофа. Он не умеет хитрить. Никто не поверил бы, что король Джойс лишился воли и разума, если бы Леббик и дальше был уверен в себе.

«Мы», — пробормотала она про себя. «Король Джойс». Будто эти слова не имели смысла. «Мы не можем позволить себе привлекать на свою сторону союзников». Все это было невероятно.

— Вся сложность в том, — сказал Квилон, — что все, кто любят короля, держались бы по—иному, если бы понимали, почему он так ведет себя. И все усилия пропали бы втуне. Мне доверяют, потому что в Орисоне меня очень легко заменить — и потому что у короля должен остаться хотя бы один друг—Воплотитель, несколько более надежный, чем Знаток.

— Но почему? — вырвалось у Теризы. — Почему? Морданту грозит гибель! Орисон в осаде! Все, кто любит короля или предан ему, — в отчаянии! — Невероятно. Ну конечно. Она знала это. Но причина!.. — Он уничтожает все созданное им, весь мир, который он с таким трудом создавал. Почему он творит такие чудовищные вещи?

Внезапно Воплотитель посмотрел себе под ноги. Он разозлился, он кипел от возмущения. И спокойно, но с такой настойчивостью, что оборвал взрыв ее чувств, ответил:

— Чтобы он напал на нас. Что?..

— Мы не знали, кто это был, миледи. Не забывайте. Мы не знали, кто это, до прошлой ночи, когда он докатился до того, что пытался заставить нас поверить, будто Джерадин убил Найла. До этого у нас были лишь подозрения — и никаких доказательств. Мы не знали, кто это был. — На щеках Мастера полыхали красные пятна. — Мы знали лишь, что он необыкновенно силен — что он обладает неслыханными способностями, каких не знала история воплощений, и они позволяют ему осуществлять свое воплощение в любое место, куда он только пожелает. У нас не было никакой возможности отыскать его и сразиться с ним. И никакой возможности защитить от него Мордант.

Но гораздо большую угрозу он представлял для Кадуола и Аленда, ведь у них нет Воплотителей, чтобы защититься. То, что король Джойс претворил в жизнь, создав Гильдию и установив мир, сделало Аленд и Кадуол более беспомощными перед их врагами. За это несет ответственность он. Его прошлые победы сделали Аленд и Кадуол беспомощными перед новым врагом.

Таким образом, — Мастер Квилон скрипнул зубами, с трудом удерживаясь, чтобы не сорваться на крик, — король Джойс поставил себя в нынешнее положение, чтобы спасти наш мир.

Его слабость — ловушка. Он заставляет врага ударить по нам, а не в другое место, предпочитая лично встретиться с опасностью и угрозой, чем навлечь их на людей, которых он ослабил, — напасть на Мордант и Орисон, прежде чем тот проглотит Кадуол и Аленд, станет слишком сильным и его невозможно будет победить. Мы не знали, кто это был.

Квилон неловко пожал плечами, пытаясь успокоиться.

— Вот причина, по которой король Джойс так ведет себя. Это — и предсказание Гильдии, а кроме того, странное воплощение, проведенное Джерадином, которое доставило вас к нам. Когда вы оказались среди нас, ваша значимость для нашего дела стала очевидной с первого мгновения. Короче говоря, было жизненно важно просветить вас относительно окружающего вас мира, чтобы вы могли выбрать свою роль в судьбе Морданта. Вред по незнанию может причинить даже хороший человек, но лишь дурной может причинить вред намеренно. Предсказание ясно свидетельствовало, что нам следует довериться вам или умереть.

Но Джерадину тоже грозила опасность, — а его значимость была столь же очевидна. Единственная его защита заключалась в притворной слабости короля. Если бы Джерадину дали возможность поступать логично и разумно согласно воле короля, враги наверняка уничтожили бы его. Вдобавок уверенность в том, что вы ни о чем не подозреваете, должна была обезопасить вас. Необходимо было распространить сомнения в преданности Джерадина, просветить вас насчет истории Морданта и при этом сохранить тайну.

Миледи, я возражал. С самого начала я не доверял вам, такой бездеятельной. Какую надежду вы представляли для нас? Но король настаивал. Вот почему мы со Знатоком Хэвелоком отправились к вам и тайно сообщили то, что Гильдия и король запретили разглашать.

Ну конечно, теперь понятно. Териза почувствовала, что насмешливо улыбается своей глупости. Неужели вся ее жизнь действительно прошла именно так — в беспомощности, пассивности, неумении думать?

— Воплощение Воина Гильдии, — прохрипел Квилон, — представляло собой сходную проблему. И опять—значимость появления Воина ясно была видна из предсказания. А значит, король Джойс должен был возражать против воплощения, пытаясь казаться неспособным к принятию решений. Помимо вас и Джерадина, здесь рисковал и я. Моей преданности предстояло оказаться под вопросом, и у короля Джойса не оставалось другого выбора, только отказаться выслушать предостережение Файля — и в то же время сделать так, чтобы Смотритель Леббик узнал о происходящем как можно позже и не смог помешать воплощению.

Миледи, — сейчас Мастер Квилон смотрел на нее прямо, и Териза обнаружила, что его гнев частично обращен и на нее, — очень легко обидеться на то, как мы поступили с вами. Вы ведь сами сказали: все, кто любит короля или предан ему, в отчаянии. Вы правы. Его политика опасна. И он может спасти тех, кого любит, единственным способом — убрать их со сцены, чтобы они не попали в тот кипящий котел опасностей, где находится он. С королевой Мадин ему это удалось. Но неудача с такими людьми, как Тор и Джерадин, мучила его. Если с ними что—нибудь случится, он станет винить во всем себя, хотя они сами решили, что будут действовать по зову сердца.

Тем не менее, прежде чем вы начнете осуждать его, вы должны осознать, что он совершил. Он посвятил себя спасению тысяч мужчин и женщин от Алендских гор до побережья Кадуола. Он надрывает сердце, стараясь спасти тех, кого любит. Он поставил на карту королевство, которое создал собственными руками, чтобы спасти своих исконных врагов.

Если вы не чувствуете в себе сил верить королю или служить ему, миледи, вам следует по меньшей мере уважать его. Он сам создал все нынешние сложности и готов отвечать за любые последствия. Он сделал все, что было в его силах, чтобы по возможности уменьшить вред, причиненный его врагам.

Воплотитель злился на нее — а сама она внезапно разгневалась и не могла сдерживаться, и Териза отвернулась. Свет, казалось, меркнул; может быть в лампе заканчивалось масло. Темнота притаилась во всех углах; фатальный смысл сказанного заползал сквозь решетки из коридора. Вам следует по меньшей мере уважать его. Человека, который считал мудрой политикой вонзить нож в сердца друзей, чтобы меньше страдали враги. Ну конечно же она уважает его. Ясное дело.

Она вспомнила, как Смотритель Леббик прокричал, будто прощаясь: «Я предан своему королю!»

С горечью, какой она от себя не ожидала, с твердостью, о какой не могла и мечтать, Териза тихо спросила:

— А как быть со Смотрителем?

— Вы о чем? — ответил вопросом на вопрос Мастер Квилон. Возможно, он был слишком раздражен, чтобы понять, что она имеет в виду.

— Может быть, Тор и Джерадин поступали по велению сердца. Может быть, их психика более устойчива. Но какой выбор вы оставили ему? Если бы он оставил службу, король Джойс наказал бы его. Вся эта политика, — она подчеркнула это слово, — основана на поведении Смотрителя. Если он предаст — или не сделает все возможное, чтобы укрепить Орисон, пока король слишком занят тем, что изображает слабость, — все рухнет. Когда король Джойс наконец—то решится сразиться, то с кем он пойдет в бой? Значит, нужно рассчитывать на верность Смотрителя.

Мастер Квилон кивнул.

— Точно. Так в чем дело?

— У него не осталось выбора, и это убивает его. — Сквозь ее горечь прорвались внезапные нотки жалости. Леббик все время был с ней груб и язвителен. Но на его плечи лег весь груз политики короля Джойса, и он с трудом контролировал себя, чтобы не убить или не изнасиловать ее. — Разве вы не видите? Вы творите чудовищные вещи, а расплачиваться за все приходится ему. — Она без всякого перехода вновь расплакалась. Ее несчастья и несчастья, выпавшие на долю Смотрителя, были взаимосвязаны. — Вы и ваш благородный король уничтожаете его.

Она ждала, что Мастер Квилон рявкнет на нее. Она была готова к этому; ее не волновало, насколько он взъярится и что он скажет. Похоже, она уже миновала точку, до которой обычная ярость пугала ее. Она сама разозлилась и больше не считала нужным скрывать это. Если ее отец сейчас появился бы перед ней, как обычно, гневный, она бы знала, как себя вести.

Но Воплотитель не стал орать. Он даже не повысил голоса. Он медленно направился к выходу из камеры. Вероятно, хотел уйти, бросив ее; Териза не знала, да ее это и не волновало. Но он не ушел. Он дождался, пока она взглянет на него — она посмотрела на него сквозь слезы, гордо вскинув голову, — и тихо сказал: — Мы не ждали такого. Мы думали, он сильнее.

Всего на мгновение она перестала плакать, готовая расхохотаться. Пожилой король, безумец и ничтожный Воплотитель собрались спасти мир — и лучшее, что им пришло в голову, — это свести с ума единственного человека, который умел сражаться. Действительно, забавно. Единственное, чего она не могла понять, почему они так убеждены, что их план сработает? Как они могут верить?..

Резкий звук раскатился по коридору; железная дверь ударила по камню с такой невероятной силой, что эхо загудело как колокол.

— Лживая шлюха! — орал Смотритель. — За это я вырву твои потроха.

Его сапоги загрохотали, удаляясь от караулки. Перепуганная Териза застыла. Смотритель Леббик возвращается, чтобы разделаться с ней, и ее уже ничто не спасет—Мастер Квилон что—то сказал, но она не расслышала. Перед ее мысленным взором появился коридор, ведущий из караулки к камерам; один поворот, другой; затем длинный ряд камер. Смотритель двигался быстро, но шагом; по мере приближения он мог бы перейти на бег, но пока еще не бежал; сейчас он был у первого поворота — на пути к следующему. Он достигнет камеры через полминуты. Ей осталось всего несколько секунд жизни. Не больше.

— Вы что, оглохли? — Квилон схватил ее за руку и стянул с нар. — Я же сказал, пошли.

У нее не было времени подумать, выбрать. Он вытащил ее через раскрытую дверь в коридор, но тянул в сторону, противоположную караулке; Териза ударилась о стену напротив камеры и упала, повиснув на тянущей ее руке так, что чуть не выбила плечо.

Когда ей удалось подняться на ноги, она увидела Смотрителя, появившегося из—за второго поворота.

Он тоже увидел ее. На мгновение их взгляды столкнулись, словно оба изумились, увидев друг друга.

Смотритель издал вопль ярости — и Териза метнулась прочь от него, чувствуя, как сапоги скользят по прелой соломе.

Она услышала звуки преследования. Невероятно: как шумно она дышит, как громко стучат ее каблуки под крики Мастера Квилона. Тем не менее, ощущение ошеломляющей ярости, клокочущей в нем, его жажда разрушения заставляли ее судорожно прислушиваться к его шагам. Она чувствовала, как его ненависть дотягивается до нее…

Воплотитель впереди нее все замедлял бег. Он ослабил хватку и потратил драгоценное время на то, чтобы обернуться и громко выругаться.

Через мгновение он распахнул дверь в другую камеру и втащил Теризу внутрь.

Она следовала за ним, не раздумывая. У нее не было времени анализировать, что они делают. Стараясь избежать столкновения с железными решетками, она влетела в камеру быстрее, чем Мастер Квилон, и чуть не сбила его с ног, когда он остановился.

Он быстро открыл дверь в боковой стене.

Она была отлично замаскирована; запор был спрятан столь хитро, что Териза никогда самостоятельно не нашла бы его; до тех пор пока Мастер не нажал на пружину, она даже не замечала двери. Дверь распахнулась мягко, словно была сбалансирована механизмом и противовесом. Наверное, тайный ход был построен тогда, когда строилась камера.

Так вот, значит, как Мастер Квилон попал в подземелье. Именно отсюда он слушал ее беседы с Эремисом и Леббиком. Еще один тайный ход. Но у нее не было времени удивляться. Как только дверь открылась, Квилон сильнее стиснул руку Теризы и втянул ее внутрь, в неосвещенный проход.

И без промедления последовал за ней. Пытаясь дать ему место, пропуская вперед, и не слишком погрузиться во тьму, она нащупала стену и оперлась о нее. Мастер казался неясным силуэтом в слабом свете ламп. Он нажал механизм, закрывая дверь…

…Смотритель Леббик уже ворвался в камеру. Он опоздал; он не смог помешать двери закрыться. А как только она закроется, ему придется отыскать пружину, чтобы открыть ее снова.

Тем не менее, он не стал медлить, а меч уже был у него в руках. Яростно стремясь достать Теризу, несмотря на закрывающуюся дверь, он всем корпусом рванулся вслед за беглянкой.

Механизм двери остановил этот удар. Кончик меча застыл всего в нескольких дюймах от Теризы.

Меч зажало в щели. Железо намертво застряло между камнями, не позволяя двери закрыться.

Смотритель с грохотом ударился о дверь; ошеломленный он отпрянул.

Через мгновение голос Смотрителя провыл в темноту: — Стража! Стража!

— Пошли! — прошипел Мастер Квилон. Он дернул Теризу за руку, втягивая ее в полную тьму. — Будь он проклят! Как только его люди появятся, он сможет открыть эту дверь. Нужно бежать немедленно.

Изо всех сил стараясь удерживаться на ногах, она поспешила за своим спасителем в темный проход.

Камни, казалось, мельтешили вокруг, словно стая летучих мышей, пытаясь найти возможность нанести удар. Света не было — ни искорки. Мастер Квилон перестал существовать, лишь цепкая рука напоминала о его присутствии. Териза стукалась плечами о стены, словно качалась. Она не могла двигаться дальше в том же темпе и не имела ни малейшего представления о том, куда ведет проход и что делать.

— Помедленнее, — с трудом выдохнула она. — Я ничего не вижу.

— Вам тут нечего видеть, — буркнул Мастер Квилон. — Нужно только поторапливаться.

Все еще пытаясь заставить его замедлить шаг, она возмутилась:

— И долго?..

Он вдруг застыл. И отпустил Теризу. Она столкнулась с ним, снова налетела на стену и закрыла голову руками, пытаясь защитить лицо.

— Недолго, — ответил он резко. — Этот проход сделали тогда, когда подземелья перестраивали, превращая в рабочие помещения. Другими словами, он относительно короткий. И не соединяется с главными ходами.

Невидимый, он принялся возиться в темноте, и стена, о которую Териза только что ударилась внезапно расступилась, и девушку омыла струя холодного воздуха. Разорванная рубашка не слишком хорошо защищала от холода.

Пространство, открывшееся перед ними, было темным, почти черным, но через мгновение ее глаза привыкли, и она увидела перед собой заброшенное ответвление тоннеля, ведущее в более широкий коридор. Невидимые лампы с обеих сторон давали ровно столько отраженного света, чтобы немного рассеять мрак.

Когда она затаила дыхание, прислушиваясь, то уловила звук, похожий на деликатную капель.

Холодно и сыро. А боковое ответвление слишком незначительное, чтобы осветить его. Ответвление, которое, казалось, никуда не приведет, после того как дверь будет закрыта и замаскирована.

Несмотря на страх, усталость и изумление, она содрогнулась, словно когда—то уже была здесь.

— А сейчас, миледи, — прошептал Мастер Квилон, — надо действовать тихо и быстро. Под фундаментом Орисона есть коридор, в котором ваша жизнь дважды подвергалась опасности. Сейчас заброшенные коридоры снова используют, чтобы разместить прибывших, но это не самое страшное. Эти—то как раз спят — или недоумение от внезапности помешает им задержать нас. Нет, главная опасность в том, что сейчас коридоры охраняются ради поддержания порядка — и регулярно патрулируются. Нам нужно каким—то образом избежать встречи с людьми Смотрителя.

Нет, подумала она оцепенело. Все это не то. Ее мозг превратился в холодный булыжник, отказываясь понимать увиденное. Она не видела раньше коридор с этой стороны, но он был именно тот; волосы у нее на голове зашевелились, словно подтверждая, что это тот самый коридор. И когда Мастер Квилон направился вперед, она попыталась остановить его.

— Нет, — прошептала она хрипло. — Это то самое место. Я узнаю его.

Он застыл, внимательно изучая ее.

— Какое место? — Казалось, даже воздух стал холоднее, когда Квилон уставился на Теризу.

— Точка воплощения. — Ее затрясло от холода. Дрожь волнами поднималась прямо из костей, заставляя дрожать даже голос. — Там, где эти насекомые набросились на Джерадина. И где Гарт…

Обхватив себя руками, она поспешно замолчала.

— Здесь? — удивленно спросил Воплотитель. — Именно здесь?

Она кивнула, собрав все силы.

— Мы этого не знали, — пробормотал Мастер; он, казалось, лихорадочно размышлял. — Нет, конечно же, знали, приблизительно. — Его глаза беспокойно рассматривали коридор. — Но Знаток не успел заметить сам момент воплощения. А спросить вас или Артагеля прямо мы не могли, поскольку выдали бы свою заинтересованность.

Териза пропустила его слова мимо ушей; они не имели значения. Важно было лишь зеркало, присылавшее людей, которые хотели убить ее в стенах Орисона.

— Мы не можем идти этой дорогой, — выдохнула она, пытаясь унять дрожь. — Я не могу идти туда. Они нас увидят.

А затем отправятся за нами вслед.

— Разумная мысль, миледи. — Нос Мастера Квилона подергивался, словно он вынюхивал путь бегства. — Если они увидят нас в зеркале — и если они готовы на все…

Резкий звук, шум напора и сопротивления прокатился от тайного входа, ведущего из подземелий за их спиной, вдоль коридора.

Мастер и Териза окаменели.

— Быстрее же, дерьмоеды! — Голос Смотрителя Леббика приглушали камень и расстояние, но распознать его было несложно. — Поскорее открывайте дверь, пока мы окончательно не упустили их.

Териза готова была застонать, но не могла унять безудержную дрожь.

— Зеркала и осколки! — выругался Квилон себе под нос. — Серьезное затруднение.

Но через мгновение он схватил ее за плечи и потряс, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Зеркало настроено на другую картинку. Я видел, как Мастер Эремис воплотился в подземелье. Я видел, как он исчезал. Должно быть, он использовал то же зеркало, которое привело сюда нападавших. Тогда почему же я мог подслушивать его речи? Если бы его союзники видели, как я вхожу в тоннель этим путем, они бы без труда избавились от меня. Значит, меня не видели. Значит, точка воплощения смещена.

— Они могли вернуть ее наместо, — возразила она.

— Тогда они увидели бы нас сейчас, — ответил он. — Но если это так, почему мы до сих пор живы?

Из тьмы докатился треск рвущихся веревок и грохот противовесов. Кто—то застонал, и Смотритель Леббик рявкнул:

— И поделом тебе!

— Мы должны рискнуть! — прошипел Мастер Квилон.

И снова Териза кивнула. Но она стояла неподвижно, раздираемая страхами. Где—то там был Гарт, Бретер верховного короля. Из этой точки воплощения появились четыре жутких существа, которых изнутри сжирали самые кошмарные…

— Вам лучше идти первой! — Спешка сделала кроличье лицо Квилона еще более нелепым. — Первой идти безопасней. Увидев кого—то, нужно время, чтобы среагировать. Идите.

И он подтолкнул ее.

Два неуверенных шага по направлению к главному коридору; три; четыре. По какой—то причине ноги не держали Теризу. Она чувствовала себя словно героиня кошмарного сна, которая хочет убежать, но бессильна что—либо сделать и только дрожит, когда за ней гонятся враги.

Мастер Квилон нагнал ее и опять подтолкнул, заставляя двигаться.

Во второй раз она почувствовала: прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота.

Бросившись наутек и едва соображая, что делает, она достигла центрального коридора, света, и обернулась в тот миг, когда перед Мастером Квилоном, следующим за ней, возник, сжимая длинный кинжал, готовый вонзиться в жертву, темный силуэт с перекошенным ненавистью и злобой лицом.

Нет, Квилон! Квилон!

Силуэт метнулся вперед и настиг Мастера в то мгновение, когда Териза старалась закричать, предостерегая, но не успевала сделать это; черные руки поднялись и резко нырнули вниз, вонзив кинжал между лопатками Мастера с такой яростью, что изо рта жертвы хлынула кровь, а из груди выступило лезвие. Квилон рухнул на пол и замер, словно сбитый молотом.

— Вот тебе, вонючая крыса! — выдохнул Мастер Гилбур, не скрывая торжества. — В последний раз ты вмешался в наши дела!

Когда он вырвал клинок из спины Квилона, кровь словно вода текла с его рук. О Квилон!

Териза помнила руки Мастера Гилбура. Они казались достаточно сильными, чтобы гнуть железные прутья; достаточно сильными, чтобы ломать кости. Их тыльная сторона заросла густым черным волосом, что составляло резкий контраст с седой бородой. Горб, казалось, лишь увеличивал его физическую силу; в его глазах горела жажда убийства.

Скалясь, он приподнял голову, стоя над трупом Квилона.

— Миледи, — выдавил он, словно выплюнул проклятие, — какая приятная неожиданность. Не ожидал, что на мою долю выпадет удовольствие убить вас. Это должен был сделать Гарт после того, как Эремис закончит с вами. Но мое терпение было вознаграждено. Ни пса Фесттена, ни этого самоуверенного прыща Эремис не было поблизости, когда я увидел вас в зеркале. Она смотрела на него, как на змею, ожидающую своего часа, чтобы ужалить.

— Чистое наслаждение наконец—то избавить мир от Квилона. — Гилбур облизнул кончиком языка толстые губы, встал с колен и перешагнул через тело… — Но вонзить нож в вашу мягкую плоть — настоящий экстаз.

И, вытянув окровавленные руки с кинжалом, он двинулся к ней.

Она развернулась и бросилась бежать. Она летела со всех ног. Несмотря на сгорбленную спину, Мастер Гилбур был проворным. Первый его удар едва не задел ее. Промежуток между ними составлял меньше шага; затем два; затем три с небольшим. Инстинктивно она бросилась влево; она бежала в том самом направлении, куда бежали они с Джерадином, спасаясь от насекомых.

Черные руки поднялись и резко нырнули вниз… Сейчас она была бы счастлива — опьянела бы от облегчения — если бы встретила стражника. Старого чудака, бродящего по подземельям. Слугу. Всякого, кто мог бы стать свидетелем происходящего и остановить Гилбура. Но коридор был пуст. Мастер Гилбур с проклятиями гнался за ней. Она была молода и мчалась, спасая свою жизнь; расстояние между ними постепенно увеличивалось. Но воздух начал обжигать ее легкие, а горбун, казалось, не знал устали.

Нырнули вниз…

С одной стороны, она не представляла, куда мчится. Она не знала этих коридоров, никогда не была здесь без сопровождающих. Единственной ее мыслью было найти помощь. Прежде чем она выбьется из сил. Она чувствовала, как силы покидают ее. Но, с другой стороны, чутье диктовало направление, и она следовала инстинкту, не колеблясь. Спасаясь от свирепого Воплотителя, она обнаружила в себе запасы сил, о которых раньше и не подозревала.

Она бежала к жилищу Знатока Хэвелока.

Здесь: боковое ответвление. Тяжелая деревянная дверь в хранилище. Да, именно в хранилище. Хранилище, которое не использовалось, несмотря на возросшее население Орисона. Она открыла дверь и захлопнула ее за собой. Должен быть засов. Неужели нет засова? На двери должен быть засов — должен, — но она не могла найти его, не могла увидеть; здесь не было света, за исключением тусклых лучей, проникавших сквозь щели в стене.

Массивная фигура Мастера Гилбура вскоре заслонила и этот жалкий свет.

…и ее пальцы коснулись засова, загоняя его в щеколду, в тот момент, когда Гилбур врезался в дверь, пытаясь выбить ее своим весом.

Болты скрипнули. Но удержали засов.

Однако долго они не выдержат. Гилбур вновь ударил в дверь, злясь на неожиданное препятствие и на нее. Она не видела засов, — но слышала стон металла, когда железо, вогнанное в дерево, вырывалось из пазов. Болты не выдержат. Вопрос лишь — когда.

Игнорируя потребность в воздухе и отдыхе, она проскочила через хранилище к двери, замаскированной в задней стене, — входу в тайные помещения Знатока Хэвелока.

Из—за того, что она двигалась, повинуясь чутью, а не сознательно, она, открывая дверь, не задумывалась над той возможностью, что та может оказаться закрыта на засов. Вероятно, Мастер Квилон оставил дверь открытой. Вероятно, он собирался привести ее сюда. Ослабев от облегчения и усталости, она шмыгнула в дверь и поспешила по освещенному коридору в логово Хэвелока.

Первая комната, в которой оказалась Териза, была заполнена зеркалами. Со времени ее прошлого визита здесь ничего не изменилось. Огромные зеркала были в таком беспорядке, что изображения в них разобрать было сложно; мелкие плоские зеркала, способные поместиться у нее в карманах; зеркала размеров, подходящих для трюмо, но сваленные стопками и просто кое—как, словно для того, чтобы не дать увидеть того, что в них изображено. Все их захватил король Джойс во время войны и так и не передал Гильдии; все они были оправлены в богатые красивые рамы, казавшиеся насмешкой на фоне нынешнего запустения. И все были бесполезны. Воплотители, создавшие их, давно мертвы.

Да и зачем они ей? Териза быстро прошла мимо. Коридор повернул два или три раза, но она не сбилась с дороги. Вскоре показалась еще одна дверь. Ей показалось, что она слышит, как Мастер Гилбур упорно пытается сломать дверь хранилища — а может быть, этот шум был вызван всего лишь паникой, стуком крови в висках, — и она, поспешно открыв дверь, ввалилась в большое прямоугольное помещение, которое служило Знатоку Хэвелоку кабинетом и позволяло ему использовать все тайные ходы Орисона.

Воздух был душным, спертым — как видно, не справлялась вентиляция. Слишком много людей укрывалось в замке. Дым от ламп с фитилями, которые давно следовало бы укоротить, лениво вился возле пилона, поддерживающего центральную часть потолка.

Знаток был в комнате, погруженный в собственное безумие; словно паук, засевший в засаде.

Мастер Квилон просил Теризу поверить, что Хэвелок помогал королю Джойсу планомерно уничтожать Мордант. Квилон ждал, что она поверит — поверит, что безумие старого Знатока не лишило его мудрости и хитрости—И, возможно, ее мертвый спаситель был прав. Вероятно, лишь безумец вроде Хэвелока мог выработать стратегию, которая опиралась на такой ненадежный фундамент — душевную стабильность Смотрителя Леббика.

Тем не менее, Теризе больше некуда было идти. Наверное, Квилон привел бы ее сюда, если бы выжил. Знаток должен помочь ей. Он помогал ей в прошлом. Пытался ответить на ее вопросы. А Мастер Гилбур может напасть на нее в любой момент. Он может убить и Знатока, если ему представится такая возможность. Кроме того, ее преследовал Смотритель.

— Хэвелок! — выдохнула она, выдавливая слова. — Гилбур убил Мастера Квилона. Он гонится за мной. Я нуждаюсь в помощи. Вы должны помочь мне.

Должен. Как только она остановилась, то поняла, что ноги не продержат ее долго.

Знаток стоял рядом с игральной доской для перескоков, согнувшись над ней, словно погружен в игру, хотя на доске не было ни одной шашки. Пока она говорила, он не поднимал глаз, затем вскинул голову и приветливо улыбнулся. Вокруг него клубился дым. Один глаз Знатока несомненно смотрел на нее. Второй уставился в стену рядом.

— Миледи Териза де Морган, — сказал он тоном вежливой скуки. — Какой приятный сюрприз. Творящая блуд на глазах у всего честного народа. Надеюсь, с вами все в порядке?

— Хэвелок, — настойчиво повторила она. — Послушайте меня. Я нуждаюсь в помощи. Гилбур убил Мастера Квилона. Он гонится за мной.

Улыбка Знатока стала еще шире.

— Рад слышать, — ответил он так, словно она сообщила нечто очень приятное. — Вы действительно выглядите прекрасно. Отдых и спокойствие делают чудеса с внешностью женщины.

А сейчас, скажите мне, что вы хотели бы знать. Сегодня я полностью к вашим услугам.

Ужас объял ее; она с трудом сдерживалась. Защита Орисона доконала Знатока. Он окончательно спятил. Воздух был слишком тяжел и не приносил истощенным легким никакого облегчения. Квилон был убит, а скоро будет убита и она. Териза не знала, как достучаться до крупиц его разума. Едва не рыдая, она закричала:

— Неужели вы не понимаете? Вы что, не слышите меня? Гилбур только что убил Мастера Квилона. Он идет сю*

Внезапно Знаток перевел взгляд и уставился на нее зрачком, ранее уставленным в стену. Его нос навис, словно клюв хищника. Но, с другой стороны, улыбка не изменилась ни на йоту.

— Миледи Териза де Морган, — сказал он снова, — вы доставите мне величайшее удовольствие, если позволите сорвать с вас остатки одежды и учинить с вами колоссальное свинство. Сегодня я отвечаю на вопросы. Спрашивайте, о чем хотите.

Но, — заметил он так, словно упоминал о какой—то мелочи, — я не смогу помочь вам. Во всяком случае — не сегодня.

Она замерла и уставилась на него, почти умирая от нехватки воздуха и помощи. Я не смогу помочь вам. Во всяком случае — не сегодня. Ах, Квилон!

— Всякий, — начал он все тем же добродушным тоном, — хотел бы узнать, почему я сжег существо из Воплотимого, которое пыталось убить Джерадина. Время, вот в чем вопрос. Спланированное время. Неважно, как вы выглядите. Неважно даже, как вы пахнете. Но всякий будет лизать вам задницу, если вы правильно все спланировали. Если бы Леббик благодаря этому существу обнаружил, кто наши враги, все рухнуло бы. Нам не хватило бы сил защититься.

— Хэвелок! — Теризе хотелось ударить его, выругаться ему в лицо, рвать на себе волосы. — Мастер Квилон был вашим другом! Гилбур только что убил его! Разве вас это не волнует?

Знаток Хэвелок без всякого перехода превратился из добродушного блаженного в озверелого психа.

— Задница! — Он с ревом выбросил вперед правую руку, сжимая пальцы так, словно держал в них шашку. — Вот она ты! — И, согнувшись над столом, он несколько раз шлепнул пальцами по доске, сбивая воображаемых противников; затем яростно отшвырнул столик с доской в угол комнаты. — Убирайся! Ты понимаешь меня? Убирайся!

Неужели ты считаешь, что я не хочу быть нормальным? Ты не думаешь, что помощь нужна мне? Он единственный знал, как мне помочь. Но я растратил весь свой разум! Сегодня утром — на эти катапульты! Я растратил весь свой разум! Онемев от потрясения, Териза молча взирала на него. Он слишком погрузился в свое безумие. Она не знала, как к нему пробиться.

Но через мгновение его вспышка прошла так же внезапно, как началась. Оба его глаза, казалось, остекленели от печали, и он медленно отвернулся от нее.

— Сегодня я не смогу помочь тебе, — пробормотал он пустой доске. — Иди и сама справляйся с Гилбуром.

Он опустился на стул у стола. Его плечи начали подрагивать, и высокий тонкий вопль вырвался из сжатого спазмой горла. Через мгновение Териза сообразила, что он плачет.

Потерянная, молчаливая, она оставила его одного и отправилась самостоятельно справляться с Гилбуром.

Она чувствовала себя такой разбитой от пережитого ужаса, разочарования, облегчения, что даже не вздрогнула, когда Знаток Хэвелок закрыл за ней дверь на засов, отрезая возможный путь к спасению. Двигаясь словно лунатик — женщина, пытающаяся найти себя, выяснить, кто она такая, в стекле, сделанным из чистейшего песка мечты, — она вернулась в комнату, где Хэвелок хранил зеркала. Мастер Гилбур был уже там.

Он не заметил ее. Его слишком переполнял восторг, вызванный находкой — зеркалами, о существовании которых он не подозревал, множеством; бесценное сокровище для любого Воплотителя с талантом, любого Знатока. Она хотела спрятаться. Но у Гилбура был такой взгляд, что, казалось, можно просто пройти мимо него. Он был слишком поглощен тем, что видит…

Упрямо пожав плечами, Териза взяла одно из небольших зеркал, покоившихся на обширном столе, и швырнула об пол, так что осколки разлетелись во все стороны.

Слой пыли, покрывающей пол, приглушил звук. Вся комната была густо покрыта пылью; похоже, зеркала не протирались десятилетиями.

Тем не менее, звон разбитого стекла привлек его внимание. Подняв массивные руки, он принялся смотреть по сторонам в надежде увидеть ее. Его глаза горели; ярость, казалось, текла потоками с его бороды.

— Ты посмела! — пролаял он. — Ты посмела уничтожить такое богатство, такую силу! Теперь я не просто убью тебя, я разорву тебя на кусочки.

— Нет, этого не будет. — К собственному изумлению, ее голос звучал спокойно. Видно, она слишком настрадалась, чтобы испытывать страх. И, словно проделывала это по много раз на дню, Териза резко подвинула стол, чтобы он оказался между ними. — Если вы сделаете хоть один шаг ко мне, я разобью еще одно зеркало. Каждый раз, как вы сделаете что—то, что я сочту угрозой, я буду бить следующее. Может быть мне удастся разбить все зеркала, прежде чем ваши лапы дотянутся до меня.

Страдание было неплохим началом. Оно вело к потере самообладания. Она, словно смелая женщина, может стоять здесь, сопротивляться Гилбуру, несмотря на всю его ненависть, — и в то же время ее душа может в любой момент скрыться от него. Покинуть свою телесную оболочку и последовать за туманом и дымом в безопасность. В тот миг, когда он схватит ее — она исчезнет.

А пока что постарается тянуть время… — Ты не посмеешь! — запротестовал Гилбур, чья ярость на мгновение сменилась изумлением.

Териза взяла со стола новое зеркало и смерила расстояние до головы Мастера.

— Попробуй, проверь. Страдание. Обморок. Время.

— Нет, миледи. — Его черты снова искривила характерная гримаса. Он тяжело кряхтел, словно ему свело спину. — Это ты пробуй. Все эти зеркала бесценны — с точки зрения академической. С практической точки зрения они бесполезны. Эти зеркала может использовать лишь человек, создавший их. В мире появились новые таланты, и я в их числе. Я могу отливать зеркала со скоростью и аккуратностью, которая изумила бы Гильдию, если бы эти напыщенные ослы узнали об этом. Но только у Знатока есть талант, позволяющий манипулировать зеркалами, которых он не создавал.

И если ты возомнила, что я не убью тебя, ты глупа как пробка.

Он сделал шаг к Теризе.

Она швырнула в него зеркало и потянулась за следующим.

Комнату заполнил нежный звон стекла, бьющегося о припорошенный пылью пол. Гилбур замер.

— Может быть, ни у кого, кроме Хэвелока, нет подобного дара, — согласилась она («ни у кого, кроме Хэвелока» — за все хорошее, что он для нее сделал), — но вам кажется, что вы могли бы этому научиться. Что возможно это мастерство, а не талант. У вас никогда не было шанса выяснить правду, потому что другие Воплотители не позволяли вам экспериментировать со своими зеркалами. А с этими вы можете ставить опыты сколько душе угодно. Можете узнать все, что можно узнать.

Исчезновение. Время. Краем глаза она выбрала подходящее зеркало — плоское, в рамке из палисандра, высотой почти в ее рост. Сквозь слой пыли в просвечивала пустая песчаная дюна, и больше ничего. Это где—то в Кадуоле, решила она. Одно из малопривлекательных владений верховного короля Фесттена. В зеркале дул довольно яростный ветер, поднимая с дюны завесу песка. Она осторожно приблизилась к Гилбуру.

— Но я не дам вам завладеть ими, — продолжала она, не останавливаясь. — Ни за что — если вы попытаетесь схватить меня.

Мастер Гилбур смотрел на нее так, словно готов был зубами перервать ей горло. Одной рукой он сжимал кинжал; вторая была сжата в кулак.

— Разумная мысль, — прохрипел он. — Вы умнее, чем я думал. Но все это бесполезно. Вы не сможете покинуть комнату, не угодив ко мне в объятия. Или в конце концов закончатся зеркала. В любом случае я вас зарежу. На что вы надеетесь?

Время. Поразительно, насколько мало она боится. Ее сущность выправлялась на глазах, а Гилбур словно ослеп. Сейчас она с легкостью может нырнуть во тьму, когда заблагорассудится, и после этого ничто уже не сможет причинить ей вред. Все станет безразлично. Просто нужно время.

Она сделала еще небольшой шажок к выбранному зеркалу.

И замерла — ей показалось, что она слышит грохот сапог.

— Я не жадная. — Ее голос попытался предательски дрогнуть, но она не позволила. Вместо этого она заговорила громче, делая все, что в ее силах, чтобы привлечь внимание Мастера. — Мне много не нужно. Я лишь хочу усилить ваше разочарование.

Вы с Эремисом такие самоуверенные… Манипулируете другими людьми, убиваете. Вас совершенно не интересует, что происходит с людьми, которым вы причиняете боль. Вы больны самодовольством. Стоит разбить несколько зеркал, чтобы вывести вас из себя.

Внезапно она заметила движение в проходе за его спиной.

Пытаясь выиграть побольше времени — пытаясь нанести ответный удар, за Мастера Квилона и Джерадина, да и за самое себя — она швырнула зеркало, которое держала в руках, в голову Гилбура.

Он без труда отклонился.

Но и тут она все испортила. Ее жизнь превратилась в сплошное невезенье, она даже не могла попасть зеркалом в человека, который ненавидел ее, умудряясь при этом заодно спасти его. Отклонившись, он рванулся вперед и оказался рядом со столом, за которым она пряталась. И первый стражник, ворвавшийся в комнату, промазал.

Прежде чем он успел опомниться, Мастер Гилбур свалил его на пол ударом кулака, словно дубиной.

Второго стражника подстерегали сложности противоположного свойства; ему пришлось на мгновение убрать острие меча, чтобы не ранить своего товарища. Это отняло лишь мгновение — но его вполне хватило Гилбуру, чтобы воткнуть кинжал охраннику в горло.

Следом за своими людьми появился Смотритель Леббик. Один.

Он держал свой двуручный меч наизготовку; кончик лезвия враждебно дрогнул. Леббик посмотрел на Теризу и перевел взгляд на Мастера. Он был готов к битве, быстрый и опасный. Она подумала, что никогда еще не видела его таким спокойным. Он ведь хотел именно этого: чтобы судьба дала ему шанс сразиться за Орисон и короля Джойса.

— Вот значит как, — спокойно прокомментировал он увиденное. — Наконец—то правда. Соблазнительница Джерадина и предатель—Воплотитель вместе. А бедняга Квилон лежит мертвый в коридоре. Он пытался остановить вас? Мне казалось, что именно он помог ей бежать, но я, должно быть, ошибся. В подземелье темновато.

Ты счастливчик, что остался в живых. Если бы она не швырнула зеркало, мои люди изрубили бы тебя в куски.

Лицо Мастера Гилбура исказила похожая на гримасу улыбка.

Теризу уже давно не волновало, что думает о ней Смотритель. Она сделала еще один шажок к выбранному зеркалу. Несмотря на толстый слой пыли, песок в изображении казался ей реальным, более реальным, чем она сама.

— Прекрати свое кабанье хрюканье, — рявкнул Леббик на Мастера Гилбура. — Это тебе не поможет. Ложись на пол. Лицом вниз. Я свяжу тебя. Я предпочел бы убить тебя, но король Джойс явно хочет видеть тебя живым. Может быть, он кое о чем расспросит тебя.

И словно сдерживаться дальше было невозможно, Гилбур издал сдавленный смешок.

— Миледи, — хрипло пробасил он, — скажите Леббику, что вы не позволите ему взять нас в плен.

Она начала было отвечать. Предположение, что она действительно его союзница, едва не разрушило так тщательно подготовленную почву для исчезновения. Ярость Теризы прорвалась наружу, ей хотелось заживо содрать с Мастера кожу.

К несчастью, его маневр увенчался успехом; он заставил Смотрителя перевести взгляд на нее.

Тем временем Мастер Гилбур швырнул в лицо Смотрителя горсть пыли.

Проклиная все на свете, Смотритель отшатнулся; обороняясь, и взмахнул мечом. Его чувство равновесия и рефлексы были так хороши, что он чуть было не спасся. Но, ослепленный, не мог справиться с проворным Гилбуром. Не мог помешать Гилбуру выхватить у одного из стражников меч, которым он, как дубиной, затем отправил Смотрителя в нокаут.

Териза замерла перед выбранным ею зеркалом. Единственная разумная надежда исчезла. Сейчас между ней и тем, что собирался проделать с ней Мастер, ничего не стояло. Она должна была чувствовать себя донельзя запуганной. Но не тут—то было. Спокойствие, с каким она встречала неудачи, спасло ее от паники. Надежда, которую она возлагала на Смотрителя, была не надеждой на спасение, а лишь надеждой избавиться от Гилбура. Ей больше нечего было терять. В душе она была на грани угасания, и Мастер Гилбур не мог помешать ей. Когда он поднял глаза от тела Леббика, она спросила:

— Почему вы не убили его?

— Мне пришла в голову лучшая мысль, — прохрипел он, скалясь от удовольствия. — Я прихвачу вас с собой. Когда он очнется, то сообщит всем, что мы — союзники. Джойс и его болваны не заподозрят, где подлинная опасность, пока мы не уничтожим их всех.

Конечно, он прав. Смотрителю наверняка поверят. Мастер Квилон мертв — единственный свидетель, слышавший признание из уст Мастера Эремиса. А у Квилона, понятное дело, не было времени кому—нибудь рассказать об этом. Гилбур через мгновение нападет на нее. Она способна лишь задержать его на какое—то время, разбив еще несколько зеркал, но это только отсрочит неотвратимое. Он победил. Если это можно назвать победой.

Териза готова была сдаться.

Но, тем не менее, внутренне продолжала бросать Гилбуру вызов.

— Кто—то должен остановить вас, — сказала она, словно привыкла возражать. Возражения обычно заканчивались запиранием в темном шкафу. — Если этого не может сделать Джерадин, то сделаю я. Вас нужно остановить.

— Джерадин? — прохрипел Гилбур. — Ты? — Он действительно был необычайно проворен. В паузу между двумя ударами сердца он нырнул под стол и вынырнул из—под него с другой стороны, угрожая ей клинком. Каждая морщина и складка на его лице свидетельствовала о жажде убийства. — Как это ты остановишь меня? Как?

Скажем так.

Не было нужды объяснять. Окровавленные руки Гилбура нависали над Теризой, а она, казалось, ушла в стену. Удивление на миг сменило жажду насилия на его лице, глаза выкатились из орбит: Гилбур увидел, что произошло с зеркалом, за ее спиной.

— Клянусь задницей Вагеля, — пробормотал он. — Как тебе это удалось?

Она не смотрела в ту сторону. В прошлый раз, когда ей это удалось, она сделала это случайно, не зная, что делает, и сейчас не пыталась убедиться, получилось или нет. В любом случае ее не волновало, жива она или умерла. Она хотела одного — бежать.

Все еще изумленный, но постепенно начиная соображать, Мастер Гилбур потянулся за ней.

Териза тихонько закрыла глаза и уплыла назад в темноту.

32. Польза от сыновей

Она долго лежала неподвижно. Собственно, она просто спала. Две ночи назад леди Элега отравила главный резервуар Орисона. Прошлой ночью Джерадин сразился с Мастером Эремисом на глазах Гильдии, а она, Териза, стала пленницей Смотрителя. А сегодня она чувствовала невероятную усталость. Мастер Гилбур рванулся к ней, но, должно быть, промахнулся. И, хотя ее глаза были закрыты, она знала, что свет исчез. А когда свет исчез, почувствовала, как входит в зону воплощения, где время и пространство тесно сплелись друг с другом. Получилось! Она осуществила Воплощение. Правда, неизвестно куда.

Этого было достаточно. Ощущение, что она погрузилась в безвременье, высосало остатки ее души, довершило ее моральное самоуничижение; Териза заснула.

Ее разбудил не холод. В подземелье было не теплее. Нет, ее разбудили слабый терпкий запах травы и ветерок, который мягко проникал сквозь дыры в рубашке, далекое пение птиц и ощущение обширного пространства. Открыв глаза, она обнаружила, что над ней от горизонта до горизонта простирается широкое небо, окрашенное багрянцем рассвета, но птицы уже принялись порхать в нем, такие же быстрые и нежные, как их песни, звучащие в небесах.

Потом она услышала сочное журчание воды.

Она подняла голову, посмотрела вниз и увидела горный ручей. Растаявший весенний снег по его берегам заставлял его еще быстрее бежать вниз. В той стороне вода, текущая в долину, все еще была окутана ночной тьмой, а наверху выделялись высокие силуэты, похожие на горы.

Воздух был таким же холодным, как в подземелье, но менее затхлым и давящим; здесь жизнь не была выдавлена чудовищным весом громады Орисона, где плохо работала вентиляция. Териза набрала в грудь побольше воздуха, погрузила руки в молодую травку, чтобы подняться, и встала.

И почти в то же мгновение дальние горы осветились. Поднималось солнце. Сердце Теризы пело, словно птицы в небе, по той лишь причине, что наступило утро, что воздух чист, а она жива, а еще она знала, что увидит, прежде чем солнце достигнет тени, в которую тек ручей.

Сжатый Кулак.

Именно здесь.

Заливая западную часть долины, солнечные лучи упали на тяжелый, массивный каменный валун на берегу ручья, затем осветили восточный валун и промежуток между ними, и стало ясно, что именно отсюда река Бродвайн уходит в самое сердце провинции Домне.

Сжатый Кулак. Здесь мальчишкой частенько играл Джерадин. Нагромождение камней в долине несомненно было чудесным местом для мальчишек, предоставляющим бесконечные возможности для лазания и пряток.

И Териза перенеслась сюда. Несмотря на все трудности. Несмотря на то, что ничего не понимала в воплощениях, — несмотря на все попытки Мастера Эремиса оставить ее в неведении. Она спокойно воплотилась здесь, используя плоское зеркало. И не сошла с ума.

Внезапно ее глаза наполнились слезами, и ей захотелось расплакаться от радости и облегчения.

— Териза.

Она услышала торопливые шаги по траве. Сквозь слезы увидела силуэт, но резь в глазах мешала распознать его. Она повернулась к нему лицом — лицом к солнцу, — и, словно очищение, новый свет пронизал ее, и она оказалась в объятиях Джерадина.

— Териза.

О Джерадин. О любовь моя.

— Да будут благословенны звезды! Я думал, что уже никогда не увижу тебя. Ты здесь. Ты сделала это. Сделала. Затем он отступил на шаг.

— Позволь взглянуть на тебя.

Она сморгнула слезы и увидела, что он жадно смотрит на нее взглядом, в котором тоже блестят слезы.

— Я все время высматривал тебя, ждал, почти с той самой минуты, как попал сюда. Я только заглянул в Хауселдон, сообщить семье, что происходит. Они не хотели, чтобы я возвращался сюда один, но я воспротивился. Я не хотел, чтобы кто—то видел, как я жду. Я оставил тебя там — с Эремисом и Леббиком — и думал, что больше никогда не увижу.

Она хотела сказать: неужели ты думаешь, что они смогли бы удержать меня? Но его восторг изливался на нее словно солнечные лучи. Он был тем же Джерадином, которым был всегда — открытым, уязвимым, милым. Слезы на глазах придавали ему сходство с мальчишкой. Каштановые волосы в ужасном беспорядке торчали во все стороны над высоким лбом; чистый взгляд и доброе лицо были словно птичья песня в весеннем небе. Ради тебя я сражалась со Смотрителем и Мастером Гилбуром. Неужели ты думаешь, что они смогли бы меня удержать?

Но когда он заметил ее порванную рубашку, ее измученный вид, его глаза стали холодными и лицо изменилось.

Под кожей проступили жилы, похожие на стальную арматуру; глаза, казалось, захватывали и отражали свет, словно полированная сталь. И вдруг, словно перевоплощенный, мальчишка исчез, а его место занял мужчина, которого она практически не знала, мужчина, который больше походил на Найла, чем на Артагеля, — Найла, решившегося на то, что, как он знал, причинит страдание ему и боль людям, которых он любил. Металл в характере Джерадина был откован горечью, закален разочарованием. Когда он заговорил снова, его голос сел от сдерживаемой силы — и невысказанной угрозы. — Почему Эремис не убил тебя? Похоже, он пытался это сделать.

Териза вытянула к нему руки; ей хотелось вновь обнять его, сжать покрепче и вернуть назад того Джерадина, которого она так любила. Джерадина, который с такой готовностью принимал ради нее любую боль. Но он лишь сжал ее руки, не подпуская, и рассматривал ее.

Она постаралась успокоить его, пойти ему навстречу. Покачала головой — не насмехаясь, а отвергая свое желание забыться у него на плече, — и сказала:

— Ну конечно, пытался. Точнее, Мастер Гилбур от его имени. Но это — работа Смотрителя.

Раздельно, будто сломалась ветка, он сказал:

— Леббик. — Кожа его лица натянулась на каркасе костей. Его невысказанные угрозы были направлены не на нее. —

Расскажи, как все было.

Она невольно помедлила в нерешительности. Ей хотелось быть достойной Джерадина — вести себя также, — но не получалось. Слезы снова выступили на глазах.

— Столько всего произошло…

— Териза.

Слава Богу, он позволил ей прижаться к его груди. Он обнял ее, и она вжалась в него, так сильно, как только могла. Затем он пробормотал:

— Ты замерзла. И, похоже, не отказалась бы перекусить. — Он не смягчился; он просто держал себя в руках.

Повернув ее и положив ей руку на пояс, он повел ее вниз по склону к валунам. — Я устроился неподалеку. Она кивнула, не в силах говорить — не в силах разделить радость и печаль, возникшие при встрече с ним.

— Когда я впервые прошел сквозь зеркало, — с отсутствующим видом объяснял Джерадин, — когда я обнаружил, что до сих пор жив, то задумал спрятаться здесь. Это было лучшее место, которое пришло мне в голову. Кроме того, я не хотел подвергать Хауселдон опасности, если Мастер Эремис вновь начнет охоту на меня. К тому же, я потерял тебя. Я думал, что сойду с ума, если кто—то, кто пытается защитить меня, пострадает.

Но в конце концов мы сообразили, что делал Найл. Я не мог избавить семью от опасности. Так что смысла прятаться не было. Я просто вернулся сюда, ведь кто—то должен был ждать здесь — на тот случай, если тебе удастся вырваться и ты не сможешь найти Хауселдон. Так почему бы не я? Я же собирался ждать тебя до конца своих дней.

Солнце поднялось выше. Долина под Сжатым Кулаком еще какое—то время оставалась в тени, но сейчас в ней было достаточно света, чтобы заметить двух лошадей, пасущихся у камней впереди. Одна из них вскинула голову и посмотрела на Теризу и Джерадина. Вторая продолжала щипать траву. Териза с усилием выдавила:

— Похоже, ты многое предусмотрел.

Он насмешливо хмыкнул.

— С нашего последнего дня я знал, что Эремис—предатель. И когда в конце концов понял, что обладаю талантом воплощения — невероятным талантом, — было не так уж трудно сделать соответствующие выводы. Затем мне оставалось лишь надеяться, что ты тоже обладаешь талантом — и откроешь его — и сможешь пройти через зеркало.

В общем, это казалось более вероятным, чем спасительная для нас смерть Эремиса, но надеяться на это, к сожалению, не приходится.

Рядом с лошадьми лежало несколько вьюков и небольшая стопка одеял — постель Джерадина. Когда они с Теризой вошли в тень, он отпустил ее талию и торопливо направился вперед, чтобы поднять одно из одеял.

— У меня нет огня, — пробормотал он, — я не хотел, чтобы меня заметили, на случай, если какие—то злодеи будут меня разыскивать.

Она пожала плечами; одеяла будет вполне достаточно. Поблагодарив за тепло, она спросила:

— Как ты догадался насчет Найла?

Она с ужасом думала обо всем, что придется рассказать о Найле.

Не встречаясь с ней взглядом, Джерадин нагнулся к вьюкам и принялся доставать еду, кувшин, фрукты. Ответил он резко:

— Влюбиться в Элегу и поддаться на ее уговоры участвовать в предательстве Морданта ради принца Крагена отвратительно, но хотя бы имеет смысл. Квисс—это жена Тольдена — сказала, что все эти годы Найл был достаточно несчастен, чтобы пойти на подобный опрометчивый поступок. Не все согласились с ней, — он скривился, — но я согласился. И Домне тоже.

Однако имитировать собственное убийство, чтобы уничтожить меня и помочь Мастеру Эремису, после того как он слышал, как мы доказали, что Эремис—единственный в Орисоне, кто мог натравить на тебя Бретера верховного короля… Это не имеет смысла. Это совершенно не похоже на него. Он вернулся и спас мне жизнь, помнишь? После того как отправился предавать Мордант. Помогать предателю вовсе не то, что действовать по своей воле. Его наверняка заставили.

Джерадин выложил на плоскую лепешку сыр, сушеные яблоки и кусок мяса. Териза поблагодарила его и опустилась на траву, чтобы подкрепиться. Тем не менее, все ее внимание было сосредоточено на Джерадине.

— Заставить? — продолжил он. — Какой угрозой, каким подкупом можно было заставить его действовать подобным образом? Какую ценность он представляет, что Эремис так цепко держался за него? — И снова Джерадин скривился. Он положил еду и для себя, но ничего не ел. — Дело в его семье. В чем же еще? Эремис, должно быть, владеет зеркалом, которое позволяет ему достичь провинции Домне — Хауселдона. Он может послать сюда своих насекомых, или существ с рыжим мехом и множеством рук, или даже Гарта. Видно, он запугал Найла чем—то подобным.

Тревога сдавила сердце Теризы, и она чуть не выронила еду; она смотрела на него сквозь тень. — Значит, они до сих пор в опасности. Твой дом… твоя семья… Он может напасть в любой момент. Особенно сейчас, когда я ускользнула от него.

Он знает, где мы. — Она сказала об этом Эремису, сказала сама, по своей воле. Джерадин вскинул голову.

— Он может догадываться, что я здесь, — продолжала она. — Он видел изменение в зеркале — в тот день, когда ты пытался отправить меня домой. Мастер Гилбур видел, что я делаю. Как эти люди могут защититься? Что они предпримут, чтобы защититься?

Он спокойно отреагировал на ее встревоженный тон. Глаза ему застилал мрак, но голос был ледяным.

— Они сделают все, что только смогут.

Его тон вызвал в ней панику. Ей было страшно, но предстояло рассказать еще слишком многое, что могло причинить ему боль. Пытаясь подавить стыд, она сказала:

— Он действительно знает, где ты. Мне очень жаль — это моя вина. Я никогда не говорила тебе… — У Джерадина был такой взгляд, что ей трудно было продолжать, но она заставила себя. — В тот день, когда ты пытался вернуть меня домой. Когда воплотил меня в своем зеркале. Ты никогда не спрашивал, куда я попала. Я не попала в мир Воина — но и домой не вернулась. Я попала сюда. — Она чувствовала себя так, словно исповедуется в неведомом грехе. — Я не говорила тебе, но сказала ему.

Сдерживаясь и оставаясь внешне спокойным он спросил:

— Почему?

Несмотря на свою деликатность, Джерадин нечаянно ударил по больному месту. Она могла бы придумать какую—нибудь отговорку. «Он загипнотизировал меня. Он был первым человеком, который пожелал меня». Но Джерадин заслуживал прямого ответа. А она несла ответственность за все произошедшее. Никто иной.

— Я ошибалась, — сказала она. — Мне казалось, что я хочу его.

Джерадин молчал до тех пор, пока она не посмотрела на него. Она все еще не могла разгадать выражение его лица, но, судя по всему, он не злился. Его голос звучал всего лишь печально, когда он пробормотал:

— Жаль, что ты не сказала мне о зеркале, которое не отправило тебя в мир Воина. Тогда мне было бы значительно легче принимать решения. Я меньше переживал бы тогда, что самоустранился.

Она чувствовала страдание, которое никак не отразилось на его лице. Но, пытаясь успокоить его, сказала:

— Найл до сих пор жив. Я уверена. Это признал и Эремис.

И по возможности коротко она рассказала о судьбе врача и стражников, которые оставались рядом с телом Найла. При мысли об их изуродованных телах ее затошнило; она заставила себя сосредоточиться на своих выводах.

Джерадин бесстрастно слушал. Он был слишком взвинчен, чтобы реагировать. Когда Териза умолкла, он рассеянно заметил:

— Бедняга Найл. Сейчас он наверняка жалеет, что остался в живых. Для него ужасно быть пешкой в чужих руках. Пока он в лапах Эремиса, он будет страдать. И его снова могут использовать против нас.

Конечно, виноват я. Если бы я не остановил его и он отправился в Пердон — если бы я не старался решать за него, он никогда не оказался бы в таком положении. Он не оказался бы в подземелье, где Эремис захватил его. —

Джерадин вздохнул, словно упреки придавали ему сил. — Не знаю, долго ли еще он сможет выдержать.

Это было ужасно. Ужасная правда. Териза знала, что это означает. Она не менялась лишь потому, что не позволяла использовать себя против людей, которых она любила. И она тихо спросила:

— Как ты поступишь, если начнешь сражаться с ним и он предложит: сдавайся, или я убью Найла?

Неожиданно Джерадин хмыкнул. Не будь он так зол, мог бы и рассмеяться.

— Я не собираюсь сражаться с ним.

Ты… что? Териза смотрела на него так, словно он ее ударил. Не собирается? Мир был полон разных видов боли, возможностей страдать — их было гораздо больше, чем она подозревала. Тоска, которую она ощущала, была для нее внове. «Я не собираюсь сражаться с ним». На мгновение ее собственная ярость стала такой невыносимой, что ей захотелось накричать на него.

Он не отводил глаз. Он смотрел на нее, словно отгороженный непрошибаемой стеной; все, чего бы ни сказала Териза, какие бы слова не бросила ему, просто отскочило бы и упало на землю. Значит, вот как глубоко он страдал; она, казалось, видела источники его страданий, окутывающие его словно бы мраком. Он страдал от отчаяния, которое заставило его воплотиться подальше от Орисона, без всякой надежды вернуться туда когда—нибудь, не контролируя, куда направляется. Страдал он и от предательских дел Мастера Эремиса, которые раскрыл. Страдал от того, что никто в Орисоне не ценил его и не доверял ему настолько, чтобы поверить его словам: ни один из Мастеров, ни Смотритель Леббик, ни даже король Джойс.

Он страдал из—за угрозы, нависшей над его родным домом.

Кроме того, все, чем он занимался всю свою жизнь, рухнуло. Джерадин взвалил на себя бремя ответственности даже за бедственное положение Найла. Как же она может злиться на него? Что дает ей такое право?

И, подавив острое чувство горечи, Териза нашла в себе силы спросить:

— Что же ты собираешься делать?

Ее спокойствие, похоже, подействовало на него благотворно. Поза пригодника стала определенно менее напряженной; черты лица несколько разгладились. Со слабым намеком на всегдашний юмор он сказал:

— Сначала я собираюсь выслушать все, что ты захочешь мне рассказать. Затем хочу отвезти тебя в Хауселдон и подобрать тебе новую рубашку.

Она невольно заморгала.

— Ты же знаешь, что я спрашивала совсем о другом.

— Ну хорошо. — В его голосе снова зазвенела сталь. — Я собираюсь сделать зеркало. Любое зеркало, не важно какое — главное, чтобы оно было достаточно большим. Сейчас я Воплотитель. Я знаю, как создавать зеркала. Я вечно ошибался, потому что делал не то, что нужно, пытаясь применить свой талант не по назначению. Но сейчас я знаю, что следует делать.

Я намерен отлить зеркало. И уничтожу любого сукина сына, который попытается прийти сюда и причинить вред моей семье.

Териза затаила дыхание, стараясь сохранить спокойствие.

Он неловко пожал плечами. — Ты это хотела услышать? О Джерадин.

Она не знала, что сделать для того, чтобы он изменился, — но готова была на все. Она не могла видеть его таким. Он заслуживает лучшего обращения после того, что пережил.

Эта мысль дала ей силы снова заговорить: — Ты спрашивал, что со мной произошло. Мне кажется, лучше все рассказать.

Это далось легче, чем она думала; она могла умолчать о многом. Собственно, она утаила, как Тор и Артагель оба умоляли ее предать Джерадина. Это не дало бы ему ничего, кроме новых страданий. Она не смогла рассказать о ярости Смотрителя и собственном парализующем страхе, словно ничего этого никогда не было. У нее не было подходящих слов, чтобы говорить о таких вещах — и о том, как они изменили ее. Вместо этого она сосредоточила свой рассказ на Мастере Эремисе.

— Он одурачил их всех, Джерадин, — сказала она, рассказав, что происходило в подземелье, о визитах Смотрителя, Эремиса и Мастера Квилона, ее побеге с Квилоном — а после рассказав ему о Гилбуре и Хэвелоке и об убийстве Квилона. — То, что он сделал с Найлом—показательно. Этот врач, Андервелл, мертв, и все думают, что кровавый убийца — ты, а единственный человек, который кажется невиновным, — Мастер Эремис. Он сделал из себя героя, наполнив резервуар водой, — но все это лишь уловка, чтобы он мог бродить где ему вздумается, когда все считают, что он крайне занят. Он в сговоре с Гартом и Кадуолом и выжидает, пока его планы не осуществятся в полной мере. Политика, миледи. Если мои уловки увенчаются успехом, то я останусь в выигрыше. Если потерпят неудачу, то я достигну своей цели другим путем. Несмотря на решимость быть спокойной, при этом воспоминании она содрогнулась.

— Он собирается расставить чудовищную ловушку, и никто не знает, что это его рук дело. Мастер Квилон—мой единственный свидетель, но он мертв. Так как Смотритель видел меня с Мастером Гилбуром, он будет считать, что я убила Квилона.

Она рассказывала, и гнев рос; ее переполняла накопленная ярость. Она не хотела давить на Джерадина, она хотела убедить его. Но просто не могла вспоминать об Эремисе без дрожи.

— Джерадин, он задумал уничтожить их всех, а они даже не подозревают об этом. То, что творит король Джойс, далеко от здравых поступков, но его дело обречено на провал, если он знать не знает, кто его подлинный враг. Все, за что он всю жизнь сражался, Мордант и Гильдия, все его идеалы, — все то, за что ты так обожал его, — все это уничтожит Эремис.

Джерадин нетерпеливым жестом призвал ее замолчать. Его лицо окаменело.

— «Эремис собирается все разрушить». Ну конечно. И ты хочешь, чтобы я остановил его. Ты думаешь, что я могу остановить его.

Она, сдерживаясь изо всех сил, тихо сказала:

— Кто—то должен предупредить их. В противном случае у них не будет ни единого шанса на успех.

— А как же быть с предсказанием Гильдии? Как быть с нуждами Морданта?

Внезапно он поднялся и устремился вдаль с такой решимостью, словно не собирался возвращаться, но через мгновение резко повернул назад и возвратился к ней, шагая по свежей траве и разбросанной еде.

— Ты хочешь, чтобы я предупредил их, — прохрипел он. — По—твоему, я не думал об этом? Говорить легко. Ты знаешь, как далеко отсюда Орисон? Осада только началась. Кадуол уже выступил. Все, что он хочет уничтожить, будет лежать в руинах, прежде чем я одолею половину пути. Я прибуду, словно примерный мальчик, сопя от усердия, желая спасти весь мир, а он лишь посмеется надо мной.

— Он всего лишь посмеется.

— Териза. — Джерадин с видимым усилием сдерживался, не позволяя себе накричать на нее. — Я невероятно устал от того, что надо мной смеются.

Душа Джерадина была истерзана, она ясно видела это; он настолько опечалил ее, что ее гнев прошел, во всяком случае на время. Она не знала, что сказать.

Да и что она может сказать? Она поняла; она все поняла. Он проиграл и старается смириться с этим. Но понимала она это или нет, ничего не меняло. Это не поможет — ни ему, ни Морданту. И еще она должна была что—то дать ему. Если она этого не сделает, то снова расплачется.

Тихо, стараясь скрывать озабоченность, она спросила:

— А что ты хочешь от меня? Он ответил быстро.

— Ты Архивоплотитель, — коротко заметил он. — Как Вагель. Ты только что доказала это. Ты можешь проходить сквозь зеркало, не изменяя миры. И не теряя рассудка. Но ты не просто обладаешь подобными способностями. Ты можешь измерять и сами изображения. Вместе мы составляем самую могучую пару в Морданте. Все, что нам необходимо, — практика. И зеркала. Я хочу, чтобы ты осталась здесь и помогла мне защищать то единственное, за что стоит сражаться. Прежним тоном она спросила:

— А у тебя есть хоть какое—нибудь зеркало?

— Нет, пока нет. У здесь есть оборудование и красители, которые отец конфисковал у местного Воплотителя в давние времена, когда Мордант жил в мире, но мы никогда не пользовались ими.

Я беспокоился, пока ты была в Орисоне, где Эремис мог напасть на тебя — или заставить тебя напасть на меня. Но после того, что ты мне рассказала, думаю, нам нет нужды торопиться. В настоящий момент мы не представляем для него угрозы. Он выжил нас из Орисона, и ему удается прикидываться невинной овечкой. Полагаю, он не вспомнит о нас, пока не расправится с Орисоном. Он не будет заниматься мелкими проблемами, пока не разберется с крупными.

Териза тихо вздохнула.

— Мы двое — «самая могучая пара в Морданте» и в то же время — «мелкая проблема».

— Все, что нам нужно — это практика, — повторил он, словно пытаясь убедить ее. — Когда он будет готов напасть на нас, то не застанет нас врасплох. Если он попытается напасть на Домне, мы ему руки поотрываем.

После недолгой паузы он закончил, словно человек, примирившийся с отсутствием веры в свою значимость:

— Ничего другого нам не остается.

Может быть, он был прав — Териза не знала. Она не могла найти правильное решение. Он решил, что она будет поступать, как хочет он: этого было достаточно. Это даст ей время подумать. Время отдохнуть. Она невероятно нуждалась в отдыхе. И, не придя ни к какому решению, Териза посмотрела на него и сказала:

— Кстати, что касается Домне. Мне кажется, ты должен скорее отвезти меня в Хауселдон. И представить своей семье.

По какой—то причине ее покорность — и мысль о том, что он возвращается домой — не улучшили мрачного настроения Джерадина. Если он улыбался, то делал это так, что улыбаться в ответ совсем не хотелось. Горечь поражения, видимо, проедала его насквозь, и дурное настроение сменилось непроницаемым выражением лица и замкнутостью.

С невероятным педантизмом, столь непохожим на его всегдашнюю неловкость, столь памятную ей, он собрал вещи, напоил коней и оседлал их.

— Поезжай на жеребце, — сказал он, указывая на одну из лошадей. — Квисс натренировала его возить беременных женщин. Квисс часто ходит тяжелая. Думаю, Тольден решил завести не меньше семи сыновей. — Когда он говорил об этом, его тон смягчился, но впечатление создавалось скорее самими словами, чем их звучанием. —

Но пока что у него пятеро детей, и из них две дочери.

Потеплело; тем не менее, Териза взобравшись на жеребца, укуталась в одеяло. Это был всего лишь второй ее опыт езды верхом, да и седло казалось страшно высоким. Держать одеяло было довольно неудобно — но еще сложнее было бы придерживать разорванную рубашку. Последнее, чего ей хотелось, это прискакать в Хауселдон, выставив напоказ голую грудь.

Когда она устроилась, Джерадин отпустил поводья. Затем вскочил на своего скакуна, клячу с каким—то безумным взглядом, и поскакал вперед.

Сперва они спускались со Сжатого Кулака по холму, а потом дорога стала неровной, словно покоробленная кожа. Даже в тени горы света хватало, и Териза разглядела подснежники, пробивающиеся в траве; она никогда не думала, что они такие яркие — куда ярче, чем ей помнилось. Наконец они с Джерадином выбрались на солнце, к буйству красок: всполохам голубого и сиреневого, розовато—лилового, желтого с оттенками оранжевого, к темно—красным головкам клевера. На склонах холма виднелись деревья, но основные их заросли тянулись вдоль реки. С севера, востока и юга высились горы, до сих пор покрытые снегом, и ей казалось, что они с Джерадином едут по ущелью.

Насколько хватал взгляд к северо—востоку, большая часть провинции Домне была покрыта травой с подснежниками.

Джерадин не ошибся; жеребцом управлять оказалось легко; и она отчасти успокоилась. Они с Теризой продолжали спускаться, проезжая небольшие холмы, и она почувствовала себя настолько уверенно, чтобы на пробу послала коня в галоп. Ощущения — утреннее солнышко, лошадь, его присутствие рядом — было намного приятнее, чем тогда, когда она скакала с Джерадином и Аргусом, и она не сумела сдержать улыбку.

— Да, — услышала она его бормотание, словно он отвечал на ее вопрос. — Провинция Домне прекрасна. Она всегда прекрасна, неважно, что случится с ней — или с Мордантом. Неважно, кто живет здесь и кто умирает, неважно, какие изменения происходят. Кое—что… — он осмотрелся, словно стараясь охватить взглядом всю окружавшую его местность, — кое—что остается.

Он задумался, а затем сказал;

— Может быть, именно поэтому Домне никогда не хотел воевать. И, несмотря на это, король продолжает любить его.

— Я что—то недопоняла. Джерадин пожал плечами.

— В некотором смысле мой отец и есть провинция Домне. За то, что он ценит больше всего, нет нужды сражаться, потому что этому невозможно причинить вред.

Пока лошади взбирались на холм, Териза сосредоточилась на правильной посадке. Дальше почва выровнялась, словно разглаженная ладонями солнца. Она еще не стала плоской, но спуски и подъемы были длинными и удобными, а трава уходила во все стороны до самого горизонта.

Она, наверное, должна была думать о своем странном таланте Воплощения. После многочисленных возражений Териза обнаружила, что действительно обладает талантом. Неужели это все меняло, увеличивало ее ответственность? Но она не чувствовала, чтобы что—то изменилось, она уже выбрала, чью сторону примет в битве за Мордант, все уже решила. Но без зеркала она никак не могла исследовать и развить свои способности, каковы бы те ни были.

Но сейчас ей было неинтересно самокопание. Ей был интересен Джерадин.

— Расскажи мне о своей семье, — предложила она. — Ты рассказывал о них и раньше, но мне кажется, все это было давным—давно. Я хочу знать, с кем встречусь.

— Ну хорошо, тебе не грозит встреча с Вестером, — ответил Джерадин с отсутствующим видом, словно его семья не имела ничего общего с его мыслями. — Он уехал осматривать дальние пастбища. Но это, вероятно, неплохо. Он слишком красив. Женщины постоянно влюбляются в него. А он разобьет твое сердце. Единственное, что его заботит, — это шерсть. Будь шерсть зеркалами, он был бы величайшим Воплотителем в мире. Мы даже не уверены, что он знает, для чего на свете существуют женщины.

Тольден — самый старший—Он наследник и станет Домне после смерти отца… он слишком серьезно относится к этому. Хочет быть провинцией и во всем походить на отца. И ему это удается. Но лучше бы он больше доверял себе и позволял расслабиться.

Они с Домне составляют любопытную пару. Тольден прирожденный садовод — хочет все засеять и вырастить. Поэтому не отходит ни от чего, что имеет хотя бы отдаленные признаки корневой системы. А мой отец следует за ним с пилой, бурча под нос про бесполезную трату времени, и спиливает все, что Тольдену удалось вырастить.

В отдалении Териза заметила отару овец, движущихся мягко, словно туман, по зеленому морю травы. Две небольшие собаки и пастух без труда удерживали отару в гурте; день был спокойный, и животные вели себя смирно. Джерадин и пастух помахали друг другу, но ни один из них не рискнул побеспокоить отару криком.

— Овцы все пасутся, — прокомментировал Джерадин. — Можно загнать их в Хауселдон, но что в том пользы? Вероятно, они будут в большей безопасности вдали от Хауселдона.

Некоторое время он ехал время в молчании, прежде чем вспомнил о ее просьбе.

— Во всяком случае ты встретишься с женой Тольдена, Квисс. И ее детьми. Она костьми ляжет, но постарается принять тебя в Хауселдоне как можно радушнее.

Миник — второй по старшинству сын. Он тоже женат, но ты, вероятно, не увидишь его жену. Она почти не выходит из дома. А жаль — я очень люблю ее. Но она настолько стеснительна, что вздрагивает, лишь только улыбнешься ей. Однажды она испортила свое лучшее платье делая реверансы Домне возле грязной лужи.

Я люблю и Миника, но он странноватый. Он единственный из известных мне людей считает, что стричь овец — удовольствие. Он и его жена идеально подходят друг другу.

И остается Стид, семейный козел отпущения. Он сейчас лежит в постели со сломанной ключицей и несколькими ребрами. Не смог удержаться и не пощупать жену бродячего сапожника, а сапожник выразил свое неудовольствие, махнув ручкой от вил.

Странное дело, Стид действует из лучших побуждений. Он — работяга. Он вежлив. Каждый день для него радость. Он просто обожает женщин — и просто не может себе представить, почему любой мужчина не может заниматься любовью с любой женщиной. Они слишком ценные существа, чтобы кому—то принадлежать. Он не ревнует к мужьям этих женщин. Так почему они должны ревновать к нему?

Кроме того, осталось триста человек, живущих в Хауселдоне. Это столица Домне. Здесь размещается то, что можно назвать правительством провинции. Если бы не это, Хауселдон был бы просто одной из деревень, но в Домне находятся рынок, весовая и суд.

Кроме того, это военный лагерь. Домне держит шесть тренированных лучников на случай, если пара медведей или стая волков спустится с гор поохотиться на овец, сверх того на их плечи возложена миротворческая миссия вроде спасения Стида от сапожника или утихомиривания людей, выпивших слишком много эля. В редких случаях, когда Домне решает, что человек стоящий, его принимают на службу.

Так что нам придется защищаться, — продолжал Джерадин таким тоном, словно отвечал на заданный Теризой вопрос, — силами шести лучников, фермеров с вилами и пастухов с посохами… стольких, скольких удастся уговорить Вестеру.

Вот почему Хауселдон нуждается в нас.

То, как он ходил вокруг да около, взволновало ее. Она всегда любила слушать, как он рассказывает о своих родственниках. Иногда контраст с ее собственной семьей печалил ее; но сегодня слушать Джерадина было чистым наслаждением. Она смотрела вперед, готовясь встретиться с его отцом и братьями. И не готова была думать о проблемах, приведших ее сюда.

То, что он предлагал, звучало неубедительно. Бросить все, из—за чего он так страдал, чтобы только защищать свой дом… это было непохоже на него. Как Артагель и Найл, он мог бы остаться дома. Но его интерес к остальному миру был слишком велик, чувство ответственности слишком сильно; он не мог оставаться в Домне. Териза не подвергала сомнению его любовь к Хауселдону и провинции, к отцу и братьям. Но она ясно чувствовала, что для выбранной им сейчас цели он совершенно не подходит. Он сделал этот выбор из—за горечи, накопившейся в сердце, без любви; и это не шло ему.

Она увидела новую отару. Затем земля стала более ровной; появились поля, орошаемые водой из реки, утыканные тонкими зелеными лучиками кукурузы; лошади добрались до дороги. Они с Джерадином были единственными едущими по ней людьми, но это не удивило ее. Все, за исключением пастухов, вероятно, готовились к обороне Хауселдона.

Вскоре она увидела впереди Хауселдон.

Она забыла, что Джерадин упоминал о частоколе.

Вся деревня была защищена бревнами выше ее роста; с высоты лошади Териза едва разглядела плоские крыши домов, виднеющиеся из—за частокола. Бревна были вкопаны в землю и затем связаны вместе чем—то вроде плюща. Частокол не казался ей достаточно надежным оборонительным сооружением; она выросла там, где царствовали сталь и бетон. Но, увидев эту стену из бревен, решила, что та выглядит… внушительно. Обычные всадники не смогут проникнуть за стену. Рыжеволосые твари, вооруженные ятаганами и ненавистью, не смогут пробиться внутрь. Им будет необходима катапульта или боевой таран.

Или огонь.

Подумав об огне, она плотнее натянула одеяло на плечи и вздрогнула.

Ворота, массивное сооружение из бревен, скрепленных железными полосами, были открыты. Люди, охраняющие их, приветствовали Джерадина так, словно знали, где он был и почему. В Хауселдоне не получалось долго хранить тайны.

Когда они с Теризой проехали в ворота, Джерадин спросил стражников: — Где Домне?

Один из них пожал плечами.

— Дома. С его ногой ему не так—то легко носиться по окрестностям.

Джерадин кивнул и повел Теризу по главной улице деревни.

Она хотела спросить, что случилось с ногой Домне, но слишком увлеклась, глазея по сторонам. Грязная улица была чуть больше узкого проулка; кроме всего прочего, она служила для проезда повозок и прогона скота. Если бы на улице кипела жизнь, у них с Джерадином непременно возникли бы сложности с проездом. Но сегодня все уличное движение было представлено ими двумя и еще несколькими людьми, выбравшимися из дома поглазеть на них с Джерадином.

По контрасту с улочкой прямоугольные дома с обеих сторон были сделаны на совесть; построены основательно и добротно. У них был каменный фундамент, прочные удобные крылечки, окна закрыты промасленными овечьими шкурами. Используя дерево и кирпич, обитатели Хауселдона возвели дома и прочие постройки невероятно прочными; это подчеркивали характерные крыши, крайне практичные — холодно летом, тепло зимой, легко ремонтировать — а не дешевые. Таким образом, дома походили на людей, которые в большинстве были одеты в крепкую одежду простого покроя, подчеркнуто практичную.

Любопытные смотрели на Джерадина и с нескрываемым интересом изучали Теризу. Один смельчак — Териза не заметила, кто именно, — неожиданно выкрикнул:

— Похоже ты сделал неплохой выбор, Джерадин! Джерадин никак не прореагировал на эту реплику.

Ему действительно не было нужды защищаться. Несколько голосов добавили несколько комплиментов в ее адрес, а старческий голос заметил:

— Держите язык за зубами, щенки. Будь у тебя его проблемы, ты утопился бы в Бродвайне.

Всего на мгновение мрачное выражение лица Джерадина несколько изменилось и глаза весело блеснули.

Териза с изумлением обнаружила, что покраснела, услышав столько комплиментов в свой адрес.

В течение следующих минут Джерадин сворачивал в боковые улочки и проходы — мимо общественного водопоя, мимо житниц, мимо магазина, торгующего продуктами и инструментом, мимо по меньшей мере шести лавок, занимавшихся, без сомнения, торговлей шерстью и кожами, и таверны, без труда узнаваемой по большой вывеске, на которой красовалась незатейливая надпись: «ТАВЕРНА». Затем без всякого предупреждения остановился перед одним из домов и спешился.

Этот дом был несколько больше соседних. За исключением размеров его единственной отличительной чертой был коричнево—красный флаг, развевавшийся на флагштоке на крыше. Джерадин привязал лошадь к коновязи и помог Теризе спуститься на землю, пробормотав:

— Приехали.

На крыльце стояла женщина. Под крышей крыльца от одного конца к другому тянулась веревка, на которой висел шерстяной ковер. Женщина держала в руке короткую выбивалку, а воздух потемнел от пыли; должно быть, она выбивала ковер. Теризу поразили ее шелковые волосы цвета спелой кукурузы и небесно—голубые глаза, румянец усталости на щеках и сила рук. Плотного сложения, словно Мать—Земля, с плечами каменщика, она подбоченясь загораживала Джерадину проход, словно была не совсем готова пропустить его. Ребенок чуть только из пеленок выскочил из—за ее юбок и снова спрятался.

— Тебя долго не было, — сказала она голосом, который подчеркивал ее простоту. — Папа начал волноваться.

— Квисс, — ответил Джерадин, словно человек, который позабыл, как смеяться, и не хотел злиться. — Это—Териза. Леди Териза де Морган. Она Архивоплотитель. — Казалось, он боялся, что Квисс не слишком серьезно воспримет его спутницу. — После Вагеля она самый могущественный Воплотитель в стране.

Квисс подняла голубые глаза и заглянула в лицо Теризе. Она не улыбалась, но ее взгляд был дружелюбным, словно солнечный луч. И Териза почти сразу забыла о всякой церемонности.

— Она замерзла, устала и скорее всего голодна, — заметила Квисс, — и не привыкла ездить верхом. Чего же ты ждешь? Веди ее поскорее в дом. Териза слабо улыбнулась.

Джерадин протянул ей руку. Его глаза ничего не выражали; он был слишком закован в панцирь, чтобы как—то реагировать. Териза извинилась за него улыбкой, а потом улыбка исчезла, потому что она затосковала о том Джерадине, который радостно хмыкнул бы при виде жены Тольдена. Но, когда он не откликнулся ни на ее улыбку, ни на печаль, она для пущей смелости глубоко вздохнула и позволила ему снять себя с лошади.

Едва коснувшись земли, ноги у нее дрожали, — следствие непривычки ездить верхом, но после того как она сделала шаг или два, дрожь притихла. Джерадин мог бы убрать руку, но она не позволила и крепко стиснула его пальцы, пока поднималась по ступеням на крыльцо.

Все еще без улыбки, Квисс неожиданно обняла Теризу и быстро поцеловала в щеку.

— Добро пожаловать, Териза де Морган, — сказала она. — Я ничего не понимаю в воплощениях — но я знаю Джерадина. Мы всегда рады видеть вас здесь.

Териза не нашлась, что ответить. Пока она подбирала слова, чтобы сказать, как она рада очутиться здесь, момент неловкости прошел. Затем ребенок, прятавшийся за юбками Квисс, нарушил тишину;

— Ма, леди плохо пахнет. Квисс полуобернулась.

— Не «плохо», а неприятно, Руша. Кроме того, такие вещи не говорят леди. Но Джерадин отреагировал быстрее.

— Чертенок! — рявкнул он. — Иди сюда, я отшлепаю тебя так, что ты не сможешь сидеть целую неделю.

Определенно не напуганная, девочка юркнула в дом. Джерадин последовал за ней, грохоча сапогами по полу, делая вид и изображая отчаянную погоню.

На этот раз Квисс улыбнулась, наполовину извиняясь, наполовину радуясь.

— Руша говорит то, что думает, — заметила она, — как и ее многочисленные дядья. — Затем она комически наморщила нос. — Но знаете ли, она права. От вас пахнет не слишком приятно. Вероятно, с вами обходились отвратительно после того, как Джерадин сбежал.

Териза улыбнулась; дивная мелодия зазвучала в ее сердце. Значит, Джерадин не безнадежен. Вероятно, он временно потерял способность сражаться. И она ответила бесконечно счастливым тоном:

— Меня посадили в подземелье.

Глаза Квисс продолжали светиться небесной голубизной.

— Похоже, в том подземелье не убирали десятки лет. — Мысль об этом вызвала на ее лице гримаску отвращения. — Пойдемте, я познакомлю вас с Домне. Затем можете принять ванну. И переоденетесь в чистое. Может быть, отцу удастся выяснить что—нибудь вразумительное, не то что от Джерадина.

И, сильной рукой дружески приобняв Теризу за плечи, Квисс ввела ее в дом.

В комнате, куда они вошли, оказалось настолько темно, что Териза почти ослепла. Слабый свет исходил от углей в камине, еле проникал сквозь окна и вливался из дверей. Когда глаза привыкли, Териза начала кое—что различать в полутьме: массивная железная печь рядом с камином, несколько дверей, ведущих в другие комнаты, прямоугольный деревянный стол, достаточно большой, чтобы за ним расселись десять или двадцать человек.

Во главе стола, уложив на скамью ногу, сидел человек. — Ты видел Джерадина, папа? — спросила Квисс.

— Он промчался мимо, — ответил теплый бас. — Был слишком занят тем, чтобы выбить дурь из твоей младшенькой, где уж тут побеседовать с отцом. Но во всяком случае он вернулся невредимым — и привел с собой женщину. На мой взгляд, это не так уж плохо.

— Я тоже, — задумчиво ответила Квисс. — Папа, это Териза — леди Териза де Морган. Как только ты скажешь ей, до чего рад ее видеть, я заберу ее, устрою для нее ванну, переодену и накормлю. А пока… — она сделала значительную паузу и добавила: — Раз уж она здесь, то, может быть, она нам внятно расскажет, что происходит.

Миледи Териза де Морган, это — Домне.

Даже во мраке Териза сумела разглядеть, что Домне—высокий, крепкий и чуть сутулый, словно рукоять топора. У него было лицо Джерадина, Артагеля и Найла, но и свои черточки, словно сыновья были его небрежными копиями. Голову украшала густая шевелюра, а бороды не было. Только серебряные нити на висках свидетельствовали о почтенном возрасте. Может быть, из—за слабого света он выглядел вполовину моложе короля Джойса.

Нога, положенная на скамью, была обвязана тряпками. Рядом стояла пара костылей, но Домне не сделал попытки подняться, когда Квисс представила его. Вместо этого он сказал:

— Миледи, — голос был мягкий, как объятие, — добро пожаловать в Хауселдон — и в мой дом. Если удастся, мы устроим празднество в честь вашего прибытия. Правда, я боюсь, что в настоящий момент мы немного заняты. Джерадин, похоже, считает, что мы вскоре подвергнемся нападению. Такое случается не каждый день, и потому мы старательно готовимся. Но вам нечего волноваться. Я давно уже хотел, чтобы он привел в дом женщину. В этом польза от сыновей. Когда они женятся — или влюбляются — или начинают усиленно ухаживать, они приводят своих женщин ко мне в дом. Отличный пример — Квисс. Будь она моей дочерью, а Тольден чьим—то еще сыном, ей пришлось бы отправиться с ним, а без нее мы пришли бы в полный упадок.

При этих словах Квисс сердито фыркнула.

— Сыновья, да? Именно поэтому ты обращаешься с Рушей так, словно она стоит трех своих самых распрекрасных братьев?

Домне не показал, что уязвлен. Заметив, куда смотрит Териза, он пояснил:

— Несчастный случай на охоте. Боюсь, в конце концов мне придется признать, что я уже не мальчик. Стадо диких свиней проникло в Домне из провинции Термиган, и я хотел прогнать их, но, к несчастью, ночью они начали разорять кукурузное поле, и пришлось на них охотиться. На этот раз один из моих сыновей имел наглость предположить, что я слишком стар для охоты на кабанов. Правду сказать, Квисс, это был Тольден. Естественно, я настоял на том, чтобы самолично возглавить охоту.

Когда вепрь бросился на нас, моя трижды проклятая лошадь испугалась и сбросила меня. Тут я должен признать, что со времен моей золотой юности утекло порядочно годков. Я просто оказался недостаточно проворен и позволил свинье вонзить клыки в мою ногу.

— Заживает медленно, — он вздохнул. — Еще один признак возраста.

Почти мгновенно Териза обнаружила, что ей нравится Домне. Его простой тон был для нее гораздо приятнее любых восхвалений в ее честь, заставляя ее чувствовать, что она дома.

— Милорд, — сказала она порывисто, так как не могла найти других слов благодарности. — Я очень рада оказаться здесь, у вас.

— «Милорд?» — насмешливо переспросил Домне. — Надеюсь, что нет. Последний раз, когда женщина непременно желала называть меня «милорд», мне пришлось жениться на ней, чтобы покончить с этим. Рассмеявшись, Териза спросила:

— А как же мне называть вас?

— Папа, — ответил он без колебаний. — Наверное, это слишком самонадеянно с моей стороны, но мне нравится. Сыновья понятное дело отказываются называть меня так. Еще одна польза от сыновей — они воспитывают во мне смирение. Во имя моего достоинства. Если оно у меня есть — в чем я сомневаюсь, поскольку сижу здесь, искалеченный, потому что не сумел вовремя убраться с дороги какого—то вепря. Но вся остальная семья не называет меня иначе.

— Папа, — пробормотала она, пробуя слово на вкус. Звучало великолепно. Она никогда не называла своего отца иначе, чем «отец».

— Спасибо, — сказал Домне, словно она сделала ему одолжение.

— Пошли, Териза. — Квисс снова положила руку ей на плечи. — Если я позволю тебе остаться, он заговорит тебя до смерти. Эту «пользу от сыновей» он благоразумно не упоминал. Когда они были маленькие, у него всегда находился кто—нибудь, кто внимательно слушал бы его. И это развило в нем вредную словоохотливость. Но всякая дочь хоть с каплей разума в голове быстро отучила бы его от этого.

Домне серьезно кивнул.

— Мы можем поговорить позднее, Териза, после того как ты отдохнешь и освежишься.

— Если найдете Джерадина, — добавил он обращаясь к Квисс, — скажите ему, что я хочу с ним повидаться. Мне не нравится, что мною пренебрегают все утро только потому, что Руша хочет поиграть.

— Хорошо, папа, — ответила Квисс с легкой насмешливостью. И вывела Теризу из комнаты. Почти сразу они встретили в коридоре служанку. Квисс приказала ей принести горячую воду для ванны и затем послать Джерадина к Домне. Девушка пробормотала что—то невразумительное, и Териза с Квисс отправились дальше.

Дом оказался большим — больше, чем представляла себе Териза. За его широким фасадом скрывались достаточно просторные помещения. Окна здесь в отличие от комнаты, в которой восседал Домне, были открыты, позволяя весеннему воздуху и свету проникать в коридор, и Териза увидела зерно в кадушках на полу и полках вдоль стен. Только здесь она осознала, насколько сильно впитался в нее дух подземелий—осознала, потому что все вокруг пахло мылом, воском и старой смолой. Годы чистки и полировки придали блеск полу в коридоре, и это теплое свечение, казалось, обозначало путь, дорожку, которая убеждала, что никто здесь не потеряется.

Квисс провела ее мимо приоткрытой двери. Когда они проходили проем, жалобный голос произнес:

— Квисс! Во имя милосердия! — Тон просьбы был веселый и легкий. — Я умираю.

— Самое время, — пробормотала Квисс не останавливаясь и не позволяя остановиться Теризе.

— Кто это был? — удивленно спросила Териза.

И удивилась еще больше, когда увидела, что Квисс покраснела.

— Стид. Один из сыновей, которого папа ценит крайне высоко. У него не было женщины с тех пор как сапожник сломал ему ключицу, и он хочет, чтобы я переспала с ним. Как только он узнает, что ты здесь, он захочет того же и от тебя.

Послушай моего совета, — продолжала говорить Квисс, — не затевай с ним никаких шашней. Он единственный из всех сыновей Домне, у кого нет никакого чувства ответственности. Я лично, не позволяю ни одной из служанок заходить в его комнату. За ним ухаживают конюх и один из стригалей.

Териза не смогла удержаться от смеха.

— А как он думает управиться, со сломанной—то ключицей?

Квисс остановилась в коридоре и внимательно посмотрела на нее небесно—голубыми глазами.

— Похоже, ты не слишком опытна в обращении с мужчинами. Он не собирается ничего делать. Он надеется, что все делать за него будешь ты.

Выражение ее лица свидетельствовало, что она не думает, о чем говорит, — ее мысли были заняты чем—то другим. Она стала серьезной, почти мрачной; брови сошлись у переносицы.

— До вчерашнего дня, — пробормотала она, — никто из нас не знал о твоем существовании. Затем невесть откуда появился Джерадин, изрыгая проклятия и вопли насчет возможного нападения, и при этом вел себя так, словно все его надежды, душа и сердце из него выбиты. Он сказал, что оставил женщину, которую подвергнут пыткам лишь потому, что она его верный друг. Сейчас, когда я вижу тебя, то поражаюсь, как мало он рассказал о тебе.

Он ни словом не упомянул о том, что ты можешь завладеть любым мужчиной, только пальчиком помани.

Териза подавила желание спросить: «Ты правда так думаешь?» Она хотела поверить в то, что красива, и оценка Квисс была очень важна для нее. Но жена Тольдена наверняка хотела сама получить подтверждение, а не давать его. Она хотела убедиться, что Джерадину больше не придется страдать. И Териза начала отвечать, говоря совсем о другом.

— Они бросили меня в темницу, — сказала она, — потому что я отказывалась говорить им, где он скрывается. Он спас меня, когда моя прежняя жизнь зашла в тупик. Ради меня он рисковал жизнью множество раз. Однажды он даже пытался ради меня сразиться с Бретером верховного короля. — Квисс была поражена, но Териза не останавливалась. — Он единственная причина, по которой я еще жива… единственная причина, по которой я здесь. Если бы он меньше нравился мне, меня бы меньше интересовали и все остальные.

Наверняка не Стид, который в этом отношении подозрительно походил на Мастера Эремиса.

Именно это Квисс и хотела услышать. Она не улыбнулась — похоже, она редко улыбалась, когда была счастлива, но от нее исходила теплота.

— Тогда я перестану беспокоиться о нем и препоручу его тебе. Если кто—то в силах вытащить его из помойной ямы, куда он бултыхнулся, так это — ты.

И она быстро повела Теризу к ванной.

Три поворота, два дверных косяка и новый коридор привел их в спальню с плоской кроватью, которая странно выделялась среди остальной мебели, с тяжелыми креслами и простым умывальником.

— Это комната Артагеля, — пояснила Квисс. — Здесь ты будешь в относительном уединении, но я принесу матрас помягче, потому что кровать невероятно жесткая. Не представляю, как он может спать на ней. Иногда мне кажется, что он не такой удалец, каким хочет казаться.

— Я попробую и расскажу тебе, — сказала Териза. Кровать в ее доме там, в другом мире, была самой жесткой, какую ей удалось найти. — Главное удобство в том, — продолжала Квисс, — что у тебя есть собственная ванная. — Она показала на дверь с противоположной стороны. — Почему бы тебе не начать с этого? Там есть вода, а горячую доставят через несколько минут. Я пойду подыщу для тебя какую—нибудь одежду.

Териза с благодарностью кивнула. Как только жена Тольдена вышла, она закрыла дверь спальни, сбросила сапоги и направилась в ванную.

Здесь не было проточной воды — видно, в провинции Домне не давали себе труда возиться с устройством водопровода, как в Орисоне, — но в пол были вделаны глиняные трубы, чтобы доставлять воду для мытья и убирать грязную. Понятно, подумала она, почему я не видела на улицах Хауселдона канав с водой, тем более сточных; все дело в подземном дренаже. Эта мысль в свою очередь заставила ее рассмеяться. Время, проведенное в Орисоне, и покушение Элеги на резервуар с водой научили ее непривычным вещам. Женщины ее типа обычно не замечают ни труб, ни дренажа, пока те нормально работают.

Как и сказала Квисс, вода здесь была, и много, в кадушке возле деревянной ванны.

Вместо того чтобы наполнить ванну, Териза вернулась в спальню, села на твердую койку Артагеля, закрыла глаза и постаралась убедить себя, что здесь, в Хауселдоне, она в полной безопасности; что она наконец—то нашла дорогу туда, где от деревянной стены возле кровати исходит солнечное тепло, где людей вокруг нее заботят лишь простые вещи вроде семьи, дружбы и шерсти, а не предательство, амбиции и месть.

Териза сидела, впитывая мирную тишину дома, до тех пор, пока не явились две служанки с четырьмя ведрами горячей воды. И уж тогда она устроила себе самое роскошное мытье за всю свою жизнь.

Через какое—то время она вытерла чистое тело и вновь блестящие волосы, выпустила воду из ванны и примерила одежду, которую принесла ей Квисс.

Нижнее белье было из тонкого полотна, рубашка и юбка из овечьей кожи без подкладки, удивительно прочные, мягко и нежно лежащие на теле. Длинная юбка расширялась книзу, так что коленям было удобно и можно было даже ездить верхом; рубашку украшали лишь пуговицы, похожие на полированные куски обсидиана. Рубашка и юбка отлично сочетались с ее зимними сапогами.

Не хватало только сережек из того же материала, что и пуговицы. И зеркала, чтобы получше уложить волосы.

Честно сказать, она не слишком нуждалась в зеркале—во всяком случае, не для того, чтобы тешить тщеславие. Ей просто хотелось увидеть, как она сейчас выглядит, чтобы поверить в себя, поверить, что Джерадин обратит на нее внимание и будет достаточно заботлив, что скажет, какая она красивая.

Вытащить его из помойной ямы…

Она не верила в решения, которые он принял. И не могла видеть его таким.

Когда Квисс вернулась, чтобы снова отвести ее к Домне, Териза пошла на встречу с ним не без колебаний, но всячески стараясь убедить себя, что затевает достойное дело.

— Папа любит есть рано, — пояснила Квисс — и не хочет признаться, что ему не терпится расспросить тебя, не дожидаясь, пока ты поешь, поэтому он пригласил тебя за свой стол. Кроме того, приехал Тольден, и я уверена, что ему тоже хочется задать несколько вопросов. Если ты не возражаешь.

Териза не могла в двух словах объяснить, насколько ей важен Домне и его теплое отношение к ней, поэтому просто ответила:

— Не возражаю.

В первой комнате освещение несколько улучшилось—несколько окон были открыты, впуская внутрь солнце. За столом сидели двое мужчин. Войдя в комнату, Териза без труда узнала одного из них — Домне, и отметила про себя, что его собеседник был огромен.

— О, Териза, — сказал Домне с нежностью. — Рад, что ты смогла присоединиться к нам. Я хотел, чтобы кто—нибудь разделил со мной трапезу. Кроме того, Тольдену не терпится поговорить с тобой. Еще одна польза от сыновей в том, что в один прекрасный день один из них получит в наследство место отца. И Тольден, по—моему, подходящая кандидатура.

Все сложилось крайне удачно, — засмеялся Домне, — потому что он один из тех двоих сыновей, который готов возложить на себя еще и ответственность.

Тольден громоздился рядом с отцом словно медведь; его растрепанные волосы едва не касались потолочной балки; борода была длинной, густой и такой всклокоченной, что мощная грудь казалась еще шире — а она была столь мощной, что ровные плечи Тольдена казались сутулыми. Когда он поклонился ей, Териза заметила, что руки у него сплошь в мозолях; они больше походили на какой—то садовый инструмент, чем на нормальные руки.

Кроме того, она заметила застрявшие в его бороде солому и веточку. И невольно улыбнулась. Но, стараясь выглядеть воспитанной дамой, сказала:

— Рада знакомству. Джерадин много о вас рассказывал. Тольден улыбнулся; улыбка еще больше встопорщила его бороду, но не смягчила его грозного вида.

— Надо думать. — Его голос оказался неожиданно высоким и мягким; невозможно было представить, что он может кричать. — Мы с Квисс имели сомнительное удовольствие растить его после того, как умерла наша матушка. Он наверняка помнит каждую порку со всеми подробностями.

Квисс подошла к печи и принялась накрывать на стол. Териза вежливо ответила:

— Нет, ничего подобного. Он о вас гораздо лучшего мнения, чем вы думаете. — И спросила: — А кстати, где он?

— Он был здесь, — ответил Домне. — Мы переговорили…

— А потом я отослал его в помощь Минику. — Тольден перестал улыбаться. — Миник пытается объяснить фермерам, пастухам, торговцам и слугам, каким образом мы намерены с их помощью защищать стены. Он самый дотошный человек в Хауселдоне, но несколько глуповат, и его объяснения обычно отчасти сбивают людей с толку. Джерадин проделает все это быстрее, даже если окончательно потерял свое чувство юмора.

Териза посмотрела на Домне, затем снова на Тольдена.

— Другими словами, вы хотели бы побеседовать со мной наедине.

Домне довольно хмыкнул. Квисс сказала от печи:

— Я же предупреждала, не стоит морочить ей голову чепухой. — Ее тон подчеркивал, что она восприняла Теризу всерьез.

— А ну—ка помолчи, женщина.

Почти не глядя в ее сторону, Тольден вытянул руку и попытался шлепнуть жену пониже спины.

— Не умничай. На женщин следует смотреть, но их никогда не стоит слушать. Никогда.

Вместо ответа Квисс поглядела на Теризу и закатила глаза в шутливом отчаянии.

Но Териза не посмеялась с ней вместе. Она, контролируя себя, спокойно спросила:

— В чем дело? Вы не доверяете ему?

Тольден открыл рот, словно собирался разразиться речью, но Домне заставил его замолчать.

— Териза, — тихо сказал старший в доме, и на сей раз голос выдавал его возраст. — Я бы отдал все за любого из своих сыновей. Даже за Найла, хотя, похоже, он совсем потерял голову. Но Джерадин вчера ураганом ворвался в Хауселдон, предупреждая о неминуемом нашествии — кто это? Это не тот Джерадин, который покидал нас, уезжая в Орисон, питая столько надежд, что его тело и душа просто не вмещали их. Дело не только в том, что он стал угрюмым. Я знаю его лучше, чем ты, Териза. Он закрыл свою душу на замки. Он говорил о защите дома так, словно сама мысль об этом ужасна.

Такие перемены, — Домне развел руками, — могут означать все, что угодно.

— И вы хотите, чтобы я объяснила, что произошло, — сдержанно закончила Териза.

Лорд и Тольден кивнули. Квисс внимательно смотрела на нее из—за печи.

— Я продам за него свою душу и сейчас, если понадобится, — пробормотал Домне, — без единого слова с твоей стороны или с его. Но предпочитаю понимать, а не слепо принимать на веру.

И Териза сразу поняла, что им нужно сказать. Это не ваша вина. Вы ни в чем не виноваты. Он просто потерпел поражение, подвел вас, подвел Артагеля и Найла, подвел Орисон и короля Джойса — и сейчас, когда уже поздно что—либо делать, обнаружил, что он—Воплотитель. Раньше он мог бы вести себя по—другому. Но он прошел сквозь долгие годы унижений, и сейчас слишком поздно.

Но эти слова не шли у нее с языка. Это должна была объяснять не она, а Домне. Она чувствовала, что если скажет это, то воздвигнет стену между ним и его семьей — стену, по одну сторону которой жалость, а по другую—одиночество. Чем больше они будут знать о его страданиях, тем труднее им будет бороться с ними, помогать ему преодолевать их. Ее саму почти парализовало то, что она знала так много. Если Джерадин не заговорит сам, он никогда не станет прежним.

И потому она сказала:

— Прошу прощения. Но это его дело и ваше. Он должен рассказать все сам.

И добавила:

— Но я… верю ему.

Тольден насупился. Квисс принялась шуровать горшками и кастрюлями, словно боялась того, что может сказать. Но Домне улыбнулся Теризе, его глаза сияли. Тольден вежливо спросил:

— Вы считаете себя его настоящим другом?

Не прерывая своих хлопот у печи, Квисс ткнула мужа локтем под ребра. Затем, не обращая внимания на его недовольное бурчание и колючий взгляд, взяла в руки две тарелки, наполненные едой, и поставила их на стол.

— Садись, Териза, — сказала она, — поешь. — Она поставила одну тарелку перед Домне, а вторую возле стула, стоявшего ближе всего к Теризе. — Если я положила тебе слишком много, не удивляйся. Я привыкла кормить этого бугая и фермеров, которые под стать ему.

С нежным выражением лица Квисс отодвинула стул и подержала его для Теризы.

На тарелке Теризы лежали: жареный ямс, блинчики, зелень и какое—то мясо, покрытое чем—то вроде яблочной запеканки. Если она проглотит все это, то не сможет есть в течение двух дней.

— Простите меня, — сказал Тольден. Рукой, похожей на лопату, он показал на стул. — Пожалуйста, садитесь.

Ешьте.

Териза не пошевелилась, и он добавил: — Я не хотел расспрашивать о вашей верности ему. Просто я напуган. Мне не нравится, как изменился Джерадин. Мне не нравятся новости, приходящие из Орисона. Хауселдон никогда не отличался мощным войском.

— Ты преувеличиваешь, — мягко вмешался Домне.

— Так что, — продолжал Тольден, — не хочу видеть, как люди, которых я знал, с которыми работал всю свою жизнь, погибают из—за того, что с Джерадином произошло нечто ужасное. Домне указал на стул, который держала Квисс.

— Териза, садись. Я не слышал, как он извиняется, уже лет двадцать. Если будешь церемониться, обидишь его. Териза позволила Квисс пододвинуть стул и села. Сейчас пришел ее черед извиняться.

— Простите и вы меня, — повторила она. — Я тоже напугана. И растеряна. Квисс сказала, что Джерадин почти ничего не рассказал вам обо мне. Он не сказал вам, что я окунулась во все это совсем недавно. Я никогда не бывала в подобных местах. Никогда не встречала людей, похожих на вас. — Меня никто раньше не считал «важной персоной». — И не привыкла иметь врагов.

Я хочу помочь. Я сделаю все, что будет в моих силах. Я просто не хочу рассказывать о том, о чем Джерадин должен рассказать сам.

Тольден какое—то время внимательно изучал ее. Затем улыбнулся совсем другой улыбкой, осветившей все его лицо. Внезапно он резко дернул стул и поставил его так, чтобы сесть напротив Теризы.

— Когда наедитесь, передайте тарелку мне. Я решил перекусить.

Квисс от печки бросила на Теризу взгляд спокойной, небесно—голубой радости. Затем, вытерев руки о фартук, она повернулась к Домне.

— Папа, ходят слухи, что некоторые женщины ударились в панику. Не знают, где спрятать своих дочерей и спрятаться самим. С твоего позволения я попытаюсь вбить в их безмозглые головы хоть толику разума.

Домне кивнул:

— Конечно.

— Скажи, если на нас нападут, пусть прячутся здесь, — сказал Тольден. — Этот дом будет нашим последним бастионом, если придется отдать все остальное. Мы поместим женщин и детей в погреб, где хранится пиво, а сами будем защищать их насколько хватит сил.

Квисс ласково потрепала мужа по плечу. Кивнув Теризе, она вышла из дома.

Спокойно, словно все было в порядке, Домне взялся за вилку и нож и принялся есть.

Териза сильно проголодалась, но не могла заставить себя прикоснуться к еде. Эти люди всерьез обсуждали, как будут укрывать женщин и детей в погребе с пивом, в то время как весь остальной Хауселдон разрушат. Посмотрев в лицо Тольдену, она сказала:

— Лучше вы спрашивайте меня. Я сама не смогу. Тольден встретился с ней взглядом.

— Когда Джерадин прибыл сюда вчера, нам казалось, что нападение последует чуть ли не мгновенно. Сейчас он утверждает, что у нас есть время составить план обороны. Он считает, что пока вы здесь, у Мастера Эремиса нет причин напасть безотлагательно. А что думаете вы?

Она без колебаний ответила:

— Думаю, он ошибается.

Домне вопросительно изогнул бровь. С полным ртом он спросил:

— Почему?

— Не думаю, что он осознает, насколько опасен для врага. Или насколько опасным считает его Эремис. Мастер Эремис долго и внимательно изучал его, пытаясь определить границы его таланта. А потом пытался убить. Не думаю, что Эремис будет чувствовать себя в безопасности, пока Джерадин жив.

— Это лишь домыслы, — пробормотал Тольден.

— Нет, не совсем. — Териза заговорила с уверенностью женщины, которой однажды удалось переубедить Смотрителя Леббика. — Эремис не догадывается, в каком состоянии Джерадин. И не может знать наверняка, что здесь нет зеркал. А сейчас, когда Джерадин знает, в чем заключается его талант, Эремис боится, что Джерадин нанесет ответный удар.

Но и это еще не все. Джерадин думает, что Эремис отложит нападение на Хауселдон до тех пор, пока не разделается с Орисоном. Но последнее, чем он занимался в Орисоне, — наполнял чистой водой отравленный резервуар. Это не похоже на поведение человека, ожидающего, когда ловушка захлопнется. Это больше походит на поведение человека, который хочет помочь Орисону сражаться с принцем Крагеном, пока Кадуол не выдвинется на исходную позицию. Если я права, то Эремис должен нанести удар именно сейчас.

Кроме того, он знает, что я здесь. — Териза сказала и это, хотя ей было трудно сознаться. Домне и его сын должны были знать о нависшей над Хауселдоном опасности. — Мастер Гилбур видел изменения зеркала. Он знает, что и я открыла свой талант. Он знает, что я могу отправиться в любое место в Морданте, или Кадуоле, или Аленде, если знаю, как это место выглядит. Я могу оказаться в его комнатах ночью, когда он спит, и пронзить его кинжалом. Он боится не только Джерадина. Он боится и меня.

И правильно. Я заставлю его дрожать при воспоминании обо мне. Чего бы это мне ни стоило.

Домне спокойно продолжал есть, но Тольден стал смотреть на Теризу с растущим огорчением. Когда она умолкла, он пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Овечье дерьмо. Я к этому не привычен. Я не Артагель — я никогда не хотел быть солдатом. И чего же от меня ждут?

Домне отложил вилку и нож.

— А что ты делаешь сейчас? — Тольден пренебрежительно махнул рукой. — Ты ведь знаешь. Вестер собирает здесь фермеров и их семьи. Все пустые корыта мы наполнили водой и расставили у частокола на случай пожара. Все вилы, топоры и косы в Хауселдоне затачиваются. — Постепенно у него в глазах появилось бешенство, руки сами собой сжались в кулаки; но голос звучал спокойно. — Вдоль стен расставлены праздничные столы, чтобы лучникам было на чем стоять. Миник и, как я надеюсь, Джерадин обучают нам воинов. Они пытаются объяснить людям с луками основу тактики — как использовать дома для прикрытия, как устраивать засады.

— А что во всем этом пользы, если в ход пойдет Воплотимое?

Слушая его, Териза прекрасно понимала, что он чувствует.

Но Домне был невозмутим.

— Кто знает? — ответил он кратко. — Точно не я. Я не умею предсказывать будущее.

— Зато с уверенностью могу сказать, что для этой работенки лучше тебя не найти. Ты уже успел подумать о вещах, которые не приходили мне в голову. Ты успел все продумать. Будь Артагель здесь, он не сумел бы организовать оборону лучше тебя.

Тольдена это не убедило. Кисло хмыкнув, он спросил:

— Именно это ты называешь «продать душу за любого из своих сыновей»?

При этих словах Домне выпрямился в кресле; его глаза засверкали.

— Тольден, я знаю, ты считаешь себя вполне взрослым, но ты не настолько стар, чтобы я не мог тебя отшлепать за неуважение к родителю. Может быть, я всего лишь твой отец, полукалека, но еще достаточно соображаю, чтобы не заниматься пустым восхвалением, когда на карту поставлена моя жизнь и жизнь других людей.

Подумай об этом, прежде чем снова смеяться надо мной.

Тольден невольно улыбнулся. Его борода взъерошилась. Тем не менее, глаза остались озабоченными, а улыбка скоро исчезла. Слишком взволнованный, чтобы спокойно сидеть, он вышел из—за стола.

— Простите меня, Териза, — пробормотал он. — Боюсь, вам придется доедать свою порцию без моей помощи. Я потерял аппетит.

И слегка пригнувшись, как человек, привыкший пригибаться, проходя под низкими притолоками, он вышел.

Домне посмотрел ему вслед и вздохнул. — Ты, наверное, не понимаешь этого, Териза, — заметил он, после того как Тольден покинул дом, — но это самые грустные слова, какие прозвучали в моем доме за долгое время. «Я потерял аппетит». Надеюсь, ты не собираешься заявить мне то же.

Теризе хотелось сказать «да». Количество еды на тарелке угнетало ее. Размеры и последствия опасности, которую они с Джерадином навлекли на Хауселдон, угнетали ее. Но Домне смотрел на нее так тепло и дружелюбно, безоговорочно соглашаясь с тем, что она собой представляет, что, когда она открыла рот, из него выскочило всего одно слово: «Нет».

Он ободряюще улыбнулся, когда она взяла в руки вилку, чтобы попробовать блинчики Квисс и мясо. Несколько минут, пока Териза пробовала все лежащее в тарелке, он сидел на солнце, погруженный в молчание, глядя из окна. У нее сложилось впечатление, что он ждет, пока она закончит есть, но он не выказывал нетерпения. По сути, он, казалось, вполне доволен тем, что смотрит из окна на улицу, вежливо кивая прохожим. Если война и придет в Хауселдон, то лицо Домне не выражало никакой печали по этому поводу. Джерадин сказал о нем: За то, что он ценит больше всего, нет нужды сражаться, потому что этому невозможно причинить вред. Но Териза сомневалась, что он прав. Несмотря на свой якобы беззаботный вид, он очень переживал за многое такое, чему легко причинить вред. Она отложила нож и вилку, давая понять, что наелась. Домне посмотрел на нее и снова повернулся к окну. Спокойно, словно продолжая начатый разговор он спросил:

— А каково твое впечатление от Найла?

Желудок ее сжался и проглоченная еда показалась камнем. С подозрением в голосе Териза поинтересовалась:

— А что вам рассказал Джерадин? Домне вел себя бесхитростно.

— Будто ты думаешь, что он все еще жив. Что этот Мастер Эремис хочет использовать его против нас. Не я хочу услышать не это. Что ты о нем думаешь? Как он? Ответ мог причинить боль, и Териза ответила коротко.

— Страдает.

— Ох, — вздохнул Домне, словно ждал и боялся такого ее ответа.

На этот раз она позволила себе сказать: — Я не виню его. К неприятностям его привело все, во что он верил, — все, что он думал о короле Джойсе, Орисоне, Элеге и принце Крагене; все это было очень похоже на правду. Король Джойс целые годы шел к тому, чтобы его предали. Найлу не повезло, и он угодил в ловушку — в ту же ловушку, в которую, закрыв глаза, бросилась Элега. Он поверил в то, во что пытался заставить его поверить король.

Не обращая внимания на то, что Домне слывет одним из ближайших друзей короля, она продолжала:

— В действительности он просто жертва. Эремис, вероятно, никогда не прибрал бы Найла к рукам, если бы того не бросили в подземелье или если бы у него оставалась хоть какая—нибудь надежда.

Может быть, ее слова и обидели Домне; тем не менее, он ничем не выдал этого.

— Семьи, — пробормотал он задумчиво, — как это бесконечно интересно. Элега и ее отец. Джерадин и Найл. Иногда мне кажется, что судьбы мира зависят от того, как люди относятся к своей семье.

А из какой семьи ты, Териза? У тебя есть сестры? Я надеюсь, что не шесть сестер?

Мысль показалась ей столь невероятной, что она едва не прыснула.

— Нет, папа. Я была единственным ребенком.

Он посмотрел на нее снова, на этот раз более внимательно.

— Ты хочешь сказать, что твои родители после твоего рождения не захотели иметь детей? Неужели ты их так разочаровала? Или была настолько хороша, что любой другой ребенок стал бы разочарованием?

— Нет, — ответила она по возможности спокойно. — Это была чистая случайность. У моего отца не было времени на детей. И он не хотел, чтобы мать тратила на них свое время.

— «Не было времени?» — Внезапно Домне сбросил со скамьи свою раненую ногу. Кривясь, он передвинул скамью, чтобы лучше видеть Теризу, и водрузил ногу на место. Выпрямившись и опершись локтями на стол, он спросил: — Какую же жизненно важную и необходимую работу делал твой отец, что у него не было времени на детей?

Не зная, куда может завести этот разговор, и смущенная, потому что она всегда смущалась, когда речь заходила о ее родителях, Териза коротко ответила:

— Он делал деньги.

Странно, но они с Домне говорили о ее отце в прошедшем времени. Но она и думала о нем в прошедшем времени, как о чем—то, что перестало быть реальностью.

— С какой целью? — настойчиво спросил Домне. Она пожала плечами.

— Чтобы сделать еще больше денег. Не думаю, что у него была на то какая—то весомая причина. Он делал их, потому что ему это легко давалось. — Териза вспомнила разговоры, которые доносились из столовой, когда она просиживала на ступенях лестницы, слушая, в то время как ее родители полагали, что она отправилась спать. — Деньги позволяли ему покупать то, чего у него раньше не было. Социальное положение. Политическое влияние. — Затем она вспомнила одного из слуг нанятых отцом. Мускулы. — Он делал деньги, потому что верил, что если заработает достаточно много, то сможет купить все на свете.

— Очень странно, — заметил Домне. — Он, наверное, процветал бы в Кадуоле. А что делала твоя мать, когда отец делал деньги?

Зардевшись и от того окончательно смутившись, Териза ответила:

— Мне кажется, она прихорашивалась.

— «Прихорашивалась»?

— Тренировалась производить лучшее впечатление. Чтобы отец мог демонстрировать ее, когда был в подходящем настроении.

— Женщин следует рассматривать, а не позволять им говорить? — Домне не смог сдержать смех. — Понятно, откуда у тебя такая красота, Териза. Не знаю, как бы тебе это сказать… но мне кажется, ты уже встречалась с верховным королем Фесттеном. Хотя ты бы, наверное, не узнала его, если бы увидела.

Териза попыталась улыбнуться, но тщетно.

Домне изучал ее; солнечный свет из окон отражался в его глазах.

— Тогда возникает очень интересный вопрос. Как ты попала оттуда сюда? Как ты, дочь таких родителей, превратилась в женщину моего младшего — и, вероятно, лучшего — сына?

Она хотела ответить. И одновременно хотела поскорее закончить этот разговор о родителях. И сказала ему то, в чем не признавалась никому во всем Морданте, даже Джерадину.

— Когда отцу не нравилось то, что я делала, он запирал меня в темном шкафу и держал там до тех пор, пока я не переставала плакать от испуга.

Домне долго смотрел на нее без всякого выражения, словно вся энергия жизни исчезла из его лица. Затем медленно, осторожно он повернулся. Поворачиваясь к окну, он снял ногу со скамьи, чтобы придать ей прежнее положение. Он долго примащивал ногу и наконец откинулся на спинку кресла; видимо, устраивался, чтобы вздремнуть.

После этого он взял костыли и вышвырнул их в окно. Первый вылетел нормально, а второй зацепился за раму и упал в комнату.

Так яростно, что Териза вздрогнула, Домне прошептал:

— Что же ты со мной делаешь, Джойс? Всякий, кто хоть чего—нибудь стоит в этом королевстве, страдает, а я сижу здесь калекой. Что же ты делаешь?

На это она ничего не могла ответить. Джерадин наверняка рассказал отцу все, что она узнала о намерениях короля. И добавить к этому было нечего.

Домне тяжело закрыл лицо руками, и его плечи напряглись. Но почти сразу он с силой, словно выгоняя из себя страсти, вдавил ладони в щеки; он тер их, пока его ярость не миновала.

— Примечательно, — пробормотал он, — что мы такие хорошие друзья, король Джойс и я.

Конечно, дело не в том, что наша дружба стала притчей во языцех. Это примечательно потому, что я отказывался сражаться в его войнах, отказывался дать ему хоть одного солдата. Люди считали это странным.

Неужели я считаю, что за Мордант не стоит сражаться? Ну конечно же, стоит. Неужели я не верю в Гильдию, которая превратит Воплотимое в нечто, за что стоит сражаться? Ну конечно же. Так почему я отказываюсь?

Но мне кажется, наша дружба более примечательна другим, а не тем, от чего я отказывался и от чего не отказывался в своей жизни.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Териза, ожидая продолжения.

— Ну… — Домне развел руками. — Просто у нас нет ничего общего. Кстати говоря, у него напрочь отсутствует чувство юмора. Он не умеет увидеть смешную сторону вещей. Он думает обо всем на своем героическом уровне. Все слишком серьезно, все — вопрос жизни и смерти. Когда спасаешь мир, не остается времени для шуток.

Териза, мне никогда не приходило в голову спасать мир. Я не тот человек, который должен спасать его. Честно говоря, я из тех, кого следует спасать. Просто не могу представить, что общего подобные деяния имеют со мной.

Ниже по реке растет тополь. Этой зимой во время снегопада он потерял ветку, и сейчас из раны струится сок. О нем надо позаботиться — срезать ветку и прикрыть ранку мхом, иначе дерево погибнет: болезни или паразиты уничтожат его. Бог это — мое дело.

У одного из наших пастухов есть овца, рожающая мертвых ягнят. Вот это — мое дело. В нескольких милях отсюда на ферме живет женщина, которая страдает от странной формы лихорадки, и единственное, что ей помогает, — это отвар из листьев дерева, которое не растет в Домне, а растет в провинции Армигит. Вот это—мое дело.

Но если ты попросишь меня спасти мир, то я просто не буду знать, как.

Король Джойс знает. Или ему так кажется.

Териза подумала: вероятно, у короля Джойса и его старого друга гораздо больше общего, чем кажется Домне. Проблему может разрешить лишь тот, кто видит, в чем она заключается. Но она предпочитала Домне. Обуздывая желание разозлиться, приходящее всякий раз, когда она думала о короле, Териза спросила: — Тогда почему вы друзья?

— Не уверен, что смогу объяснить, — сказал он задумчиво. — Мы нуждаемся друг в друге.

Когда я впервые встретил его, он освободил нас от мелкого кадуольского князька, который без малого десять лет эксплуатировал провинцию Домне как свое вассальное владение. Я и не думал ни в чем отказывать ему. У меня в сердце было столько же огня, сколько у всякого молодого человека, освобожденного из рабства, которое он ненавидел, и я, казалось, готов был взяться за меч.

Но когда я повстречался с ним…

Териза, его улыбка поразила меня в самое сердце. Словно слетела ко мне с неба. Я понял, что люблю его. И что провинция Домне никогда не будет такой, какой я хотел ее видеть, если ее не защищать. И что он чего—то хочет от меня — чего—то, чего не может получить ни от кого другого.

— Чего же именно?

— Уравновешенности, — ответил Домне с достоинством. — Он нуждался в уравновешенности. Он хотел спасти мир. Ты представляешь себе, насколько это опасно? Люди, которые хотят спасти мир — и делают лишь несколько ошибок, — становятся тиранами. То, что они действительно любят и за что борются, ускользает у них из рук, и в итоге они цепляются за власть, поскольку это единственное, что им еще осталось. Такая возможность ясно читалась на его лице. Он был самым блестящим и проницательным человеком из тех, кого я встречал, — человеком, перед которым с легкостью можно рухнуть в грязь, чтобы он прошел по тебе, — и я просто не мог смириться с мыслью, что он может зайти слишком далеко и обратить все доброе, что в нем есть, в дурное.

Эта мысль озарила меня словно вспышка, словно молния. И испугала, потому что, если бы я отказал ему, он просто ускакал бы и оставил провинцию Домне защищаться от врагов самостоятельно. А мы нуждались друг в друге.

Он прискакал в Хауселдон, сияя как день, но я стоял на своем, словно у меня было право отказывать ему. «Ну, лорд Домне, — сказал он мне с улыбкой, и это разрывало мне сердце, потому что без него я никогда не был бы лордом на своей земле, — ты свободен. Во всяком случае на какое—то время. Сколько людей ты можешь дать мне?»

«Ни одного, милорд король», — ответил я.

«Как — ни одного?» — Он перестал улыбаться. Я помню, что он положил руку на меч.

Я был напуган, но сказал: «Сейчас овцы ягнятся, мне нужны все мои люди».

Он был в гневе, в ярости. Но в то же время и озадачен. «Я хочу понять тебя, — сказал он. — Аленд и Кадуол раздирали Домне на части многие поколения. Ты был вассалом всю свою жизнь до сегодняшнего дня. А тебя волнуют только овцы?»

Клянусь, Териза, его гнев чуть не ослепил меня. И у меня болела шея, пока я смотрел на него. «Я не сказал этого, милорд король, — ответил я. — Ты спросил, сколько человек я могу отдать, чтобы они пали в твоих войнах. Я отвечаю: ни одного. Мне нужны руки, чтобы помогать с окотом».

У него действительно совершенно нет чувства юмора. Но у него отличное чувство комизма ситуации. Во всяком случае было когда—то. Вместо того, чтобы снести мне голову, он начал смеяться.

В ту ночь мы закатили один из лучших пиров, какой я только могу припомнить. Мне кажется, он больше никогда так не веселился. Он продолжал повторять: «Овцы. Овцы», — и хохотал до упаду.

С тех пор мы стали друзьями.

Териза с изумлением обнаружила, что ей хочется плакать. Она знала, что такое улыбка короля Джойса. Увидев ее, сама она тут же полюбила его, захотела служить ему. Домне напомнил ей об этом — и о том, что невероятный король Джойс совершил невероятное. Тихим голосом она спросила:

— А сейчас? Вы до сих пор остаетесь друзьями? — После того, что он сделал с Джерадином и Найлом и со своими дочерьми? После того, что он натворил с Гильдией и Мордантом?

Домне медленно повернул голову, отвел взгляд от окна и подслеповато посмотрел на нее — его глаза привыкли к яркому свету за окном и не могли видеть ее ясно.

— Он не отвечает за выбор Найла. Он не отвечает даже за рассудок Смотрителя. Они оба могли бы верить ему. И в то же время он сделал многое, чтобы обезопасить вас с Джерадином.

Он все еще мой друг. Мы нуждаемся друг в друге. Ты действительно хочешь, чтобы я отвернулся от него сейчас?

Через какое—то время Териза обнаружила, что наконец может выговорить: — Нет.

Несмотря на гнев, она не собиралась отворачиваться от короля.

33. Мирные деньки в Хауселдоне

Она решила сделать что—нибудь для Джерадина.

К несчастью, она не знала, что именно следует сделать. Как ни странно, беседа с Домне выкристаллизовала ее решение. Между тем то, что он рассказывал о семье и короле Джойсе, не проливало на происходящее ни капельки света. Значит, она хочет помочь Джерадину. Отлично: так что? И что она скажет, когда наконец его увидит? «Не страдай так, не стоит?» Глупости. «Наплюй на все, ты печалишься всего лишь из—за своей неудачи?» Бред какой—то. «Я уверена, что ты сможешь победить Мастера Эремиса, если возьмешь себя в руки?» Великолепное уверение.

При мысли о нем ее сердце сжималось, но она не знала, как поступить.

Да и Домне ничем не мог помочь ей. Выглядывая из окна, со сложенными на груди руками он внезапно погрузился в дрему. Он был старше, чем выглядел. Териза некоторое время изучала его, желая убедиться, что во сне он не упадет со стула. Затем встала; ей хотелось выйти наружу и поближе познакомиться с Хауселдоном.

Но прежде чем она достигла двери, та открылась и с крыльца в дом вошел мужчина.

Первое, что бросалось в глаза, — какой он загорелый. Годы работы на свежем воздухе придали его коже тот же насыщенный цвет, что у его выдубленной куртки и штанов. Волосы были цвета свежей земли на его старых сапогах. А карие глаза были такие же коричневые, как кожа и одежда; они, казалось, терялись в прочих его коричневых тонах. Честно говоря, большая часть его черт и выражение лица были почти неразличимы. Он походил на гибрид турнепса и малины.

Но когда он улыбнулся — застенчиво, будто защищаясь—улыбка осветила его черты. И стало совершенно очевидно, что это один из братьев Джерадина.

Он посмотрел на Домне, заметил, что отец спит. Призвав Теризу к тишине, он положил руку на ее ладонь и вывел ее наружу. Как только они оказались на крыльце, он отпустил ее, и Териза поняла, что он прикоснулся к ней только по необходимости, отважился на такой смелый жест, чтобы не побеспокоить Домне. Он даже отошел на нее на шаг или два.

— Здравствуйте, Териза, — сказал он быстро, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Я — Миник. Джерадин послал меня занять вас.

— Здравствуй, Миник, — ответила она. — Очень рада познакомиться.

Словно она удивила его, он переспросил:

— Честно? Она кивнула:

— Я рада познакомиться с семьей Джерадина. Рада оказаться в Хауселдоне — в провинции Домне. — Это была чистая правда, но она не знала, какими словами передать всю глубину своих чувств. — Я уже давным—давно мечтала встретиться с вами.

Миник, по—видимому, понял, какие чувства стоят за ее словами.

— Я тоже очень рад видеть вас. Раньше я не был в этом уверен. Мне не нравится, когда Джерадин несчастлив. Но сейчас — я рад.

Он удивил ее.

— А почему ты вдруг так решил? Он показал на дом.

— Вы были в одной комнате с Домне, — пояснил он, — и он задремал. Он верит вам. Значит, с вами все в порядке. Не из—за вас Джерадин ходит с несчастным видом.

Убежденность Миника была настолько нелогичной, что Териза посчитала себя обязанной сказать:

— Все, наверное, намного сложнее. Иногда мне кажется, что я причина его несчастий — в некотором роде. Мне нужно многое сделать со множеством вещей, которые мучают его.

— Нет, — ответил Миник. — Все не так уж сложно. Ты похожа на него. Он всегда пытается все усложнять. Но все очень просто. Ему нужен кто—нибудь, кто любил бы его. Это — просто. Домне верит тебе. Это — просто. И потому я рад встретиться с тобой, хотя раньше не был уверен в этом.

Она вдруг почувствовала, что он, возможно, прав.

— Наверное… — Мир сложностей моментально испарился, едва Миник рассмотрел проблемы со своей колокольни. — Я не думала об этом так.

Пойдем к Джерадину.

— О нет. — Миник внезапно посерьезнел. — Он этого не хочет. Он слишком занят. — Загорелый мужчина едва заметно пожал плечами. — Когда он в таком состоянии, то кричит на людей. Он думает, что все быстро соображают. Ему кажется, что если он быстро соображает, то и они такие же. А они всего лишь фермеры и пастухи. Похожие на меня. Любят, когда им все разжевывают.

Мысль о том, что Джерадин кипит от нетерпения, была столь неожиданной, что Териза едва не рассмеялась. И в то же время она почувствовала укол боли. Бедняга, он едва не сходит с ума. Она сдержалась и спросила:

— Я не совсем поняла… Мне казалось, он послал тебя за мной.

Миник кивнул.

— Верно. Мне казалось, что он просто нашел отговорку, чтобы отослать меня подальше. Но раз ты рада, что попала к нам, я считаю, что был не прав.

Он послал меня показать тебе окрестности. Домне не может далеко ходить, Тольден слишком занят, а Квисс предпочитает оставаться дома с Рушей. Джерадин сказал мне: «Она любит все осматривать. Она могла бы осмотреть Хауселдон». И потому я пришел сюда.

Териза приняла его предложение, несмотря на то, что понимала смешанные чувства Джерадина, когда он предлагал это. Она понимала, что он чувствовал. Кроме того, она хотела побольше узнать о Хауселдоне. Она подозревала — не потому что собиралась что—либо критиковать, — что осмотреть здесь можно немногое. С другой стороны, если Мастер Эремис готовит атаку в самом скором времени, ей будет полезно узнать о столице Домне как можно больше.

И, одарив Миника улыбкой, которая изумила бы преподобного Тэтчера — и ее отца, — она отправилась исследовать Хауселдон.

На деле в Хауселдоне оказалось гораздо больше достопримечательностей, чем ей казалось вначале.

Во всяком случае, так считал Миник. Он любил осматривать не торопясь, привлекая внимание к подробностям, которые любил и подчеркивал. К примеру, в Хауселдоне было три конюшни, которыми пользовались люди, стекавшиеся сюда со всей провинции и из остальных регионов Морданта. Каждая из них была устроена как и положено: место, где можно оставить лошадей, зная, что о них позаботятся, пока их хозяева будут заниматься торговлей, навещать родственников, требовать правосудия, изучать ремесла и секреты мастерства. Но каждая из них, по мнению Миника, была достойна подробного осмотра; в каждой были свои особенности, которые он не преминул выделить, каждая из них процветала или приходила в упадок по причинам, которые он подробно изложил.

Он был неистощимым кладезем информации Он знал, где именно проложены дренажные трубы, и точно знал, сколько квадратных ярдов они покрывают. Он знал, кому первому пришла в голову идея строить именно такие крыши и почему отличная идея — строить крыши именно так. Он знал, откуда поступают запасы для Хауселдона и насколько их хватит, если что—то произойдет. Он знал по имени каждого ребенка, встреченного на пути, его родителей и привычки.

Вскоре Териза поняла, что может выбрать одно из двух: прекратить экскурсию немедленно, пока Миник не уморил ее. Или покорно следовать за ним, позволяя ему делать все, что он хочет. Для него не существовало золотой середины.

Ну что ж, неплохо, рассуждала она. Артагель, Джерадин и Найл, каждый по—своему, тоже не умели придерживаться середины. Она слышала, что Вестер фанатично любил шерсть. Стид не мог не приставать к женщинам. Тольдена Джерадин называл прирожденным садоводом. Сам Домне отказался выбрать середину, когда впервые встретился с королем Джойсом. Почему же Миник должен быть другим?

На мгновение ей захотелось остановить его — сказать, что она увидела достаточно и вернуться домой. Но Териза заметила, что в его обществе она почти все время улыбается; казалось, он наполнял воздух радостью и страстной любовью ко всему, о чем говорил. Он мог прекрасно объяснить разницу между хорошей работой и работой спустя рукава, между любящими друг друга мужем и женой и ругающимися друг с дружкой, между предусмотрительностью и отсутствием ее; он любил все, что его окружало, и любил подробности, которыми засыпал ее без передышки. И чем больше он говорил, тем более мягким и дружелюбным он ей казался. И чем больше она слушала, тем отчетливее ощущала, что ее напряжение и страхи уходят все дальше.

Вместо того чтобы остановить его, она покорно согласилась проделать с ним полный маршрут.

В результате день промелькнул незаметно. Миник начал показывать ей окрестности почти в полдень — а когда поздним вечером совсем стемнело и ноги у Теризы заныли оттого, что она столько ходила и стояла, а сапоги натерли ступню, на сердце у нее было спокойно впервые за все время, что она могла припомнить.

Миник был не просто веселым, приятным и дотошным; он был целителем. Где—то в Хауселдоне, подозревала Териза, готовились к битве — но они не приближались к тем местам; Миник, казалось, хотел видеть лишь мир вокруг. И она подумала, что нуждается только в одном—в спокойном сне; тогда она снова может начать думать о проблемах.

Когда он привел ее обратно в дом Домне и начал прощаться, она не хотела его отпускать.

— Куда ты? — спросила она, стараясь задержать его.

На этот раз его улыбка была стеснительной как—то по—новому, он смущался при воспоминании о вещах, о которых позабыл упомянуть.

— Мне хотелось бы вернуться домой до ужина, — пробормотал он, — и поиграть с детьми. Это даст возможность их матери приготовить еду. И позволит им разрядиться, тогда вечером они скорее заснут.

Мысль о том, что этот ловкий загорелый человек играет с детьми, понравилась Теризе — и напомнила, что за целый день он не сказал о себе ни слова. Может быть, ему было слишком неинтересно рассказывать о своей жизни. Повинуясь порыву — ведь Миник дал ей столько ценного и ничего не попросил взамен — она потянулась к нему и отблагодарила поцелуем в щеку.

Его глаза расширились от изумления; на мгновение он онемел. Затем отвел глаза, словно покраснел и стыдился этого.

— Мне кажется, не стоит рассказывать жене об этом, — мягко сказал он. — Она может быть недовольна. — Было очевидно, что сам он доволен до крайности. — А мне хочется, чтобы она была довольна. Она единственная женщина, кроме тебя, которая так терпеливо выносит меня.

До свидания, Териза.

После его ухода она поднялась на крыльцо и отправилась на кухню к Квисс. Ее щеки болели от постоянного смеха. Наверняка нужно чаще улыбаться—тренировать лицевые мышцы.

Картина, увиденная в первой комнате, так изумила ее, что она моментально остановилась.

Квисс разложила на столе столько еды, что казалось, можно накормить половину Хауселдона. Ее щеки пылали от жары и усталости; волосы растрепались. За ее спиной слуги носились по комнате, расставляя тарелки, раскладывая приборы, принося кувшины, бочонки и сосуды из кухни, которую Териза еще не видела, — и громко переговаривались. Домне и Тольден сидели рядышком во главе стола, о чем—то жарко споря и повышая голос, чтобы расслышать друг Друга в таком шуме. В другом углу комнаты мальчик лет пятнадцати и девочка поменьше что—то горячо обсуждали; но Териза могла понять из их обсуждения только отдельные реплики: «Вот так! — Нет, не так! — Нет, так!» Еще один мальчик, не старше семи или восьми лет, сидел рядом с Тольденом и строгал деревянный меч осколком бутылки. Третий, еще меньший мальчик с помощью палки исследовал резонансные возможности пустой бочки в углу.

На секунду шум сделался таким оглушительным — и в нем было столько мирной теплоты, — что Териза едва не выбежала наружу в слезах. Ничто в ее жизни у родителей или без них не подготовило ее к встрече с домом, где люди вели себя так свободно.

Тут Квисс подняла голову, увидела Теризу и улыбнулась.

Радость Квисс изменила все вокруг словно по мановению волшебной палочки. Или так показалось Теризе. Весь этот шум и гам не был агрессивным, не тревожил, не приносил страданий; он был просто громким. И как только Квисс улыбнулась, Териза поняла, что жена Тольдена в своей стихии, довольная тем, что в семье и доме все бурлит и шумит; что все довольны собой и друг другом. И осознала, что беспорядок — всего лишь другой вид мирного спокойствия, горячего и активного, не слишком привычного для новичка вроде нее, но полностью лишенного страха.

Улыбнувшись Квисс в ответ, она смело вступила в полосу шума.

— Насколько я знаю, ты провела весь день с Миником. — Квисс почти кричала, но Териза едва слышала ее. — Весь день? Он показывал тебе окрестности?

Териза кивнула.

— Ну и хорошо. Я поняла, что ты мне нравишься, как только увидела тебя. А он будет твоим другом на всю оставшуюся жизнь. Мало кто способен слушать его так долго.

— А напрасно. — Териза старалась говорить громко, чтобы ее услышали. — Он очаровательное существо. Теперь настала очередь Квисс кивнуть.

— К счастью, его племянники и племянницы прекрасно понимают это. — Она показала на детей в углу комнаты. — Я хотела сказать, к счастью для них.

Не будь его жена такой стеснительной, они бы пришли сегодня. Я знаю, его огорчает, что он не может проводить больше времени среди нас. Но мне кажется, его жена, бедняжка, впадает в панику, как только переступает порог этого дома. — Квисс рассмеялась, но из—за шума Териза не услышала ее смех. — Они, должно быть, очень оригинально обхаживали друг друга. Териза снова улыбнулась и потерла руками болевшие щеки.

Перед ней появилась служанка с большим дымящимся сосудом на подносе.

— Не хотите эля? Муж сварил его для Домне. Лучшего эля не найдете во всей провинции.

— Спасибо. — Териза ничего не понимала в эле, но ей хотелось пить; она взяла сосуд и осторожно отпила. Служанка выжидательно смотрела на нее. Териза обнаружила, что эль горьковатый и кислый одновременно. После второго глотка горечь испарилась. Териза нашла эль чудесным. Она подмигнула — мол, вкусно, и служанка ушла довольная.

— Териза! — Тольден махнул ей рукой. Она подошла, и он пододвинул ей стул. — Садись. Я хочу рассказать тебе, что мы сделали, чтобы подготовиться получше. Может быть, тебе придет в голову что—нибудь, что я упустил из виду.

Домне смотрел скептически; может быть, он сомневался в ценности ее суждений. Тем не менее он кивнул, словно хотел послушать, что она может сказать. И Тольден без перехода принялся рассказывать о том, что проделал, чтобы подготовиться к битве.

Териза не могла заставить себя сосредоточиться. Честно говоря, она улавливала лишь одно слово из трех; все остальное потонуло в хоре, обращенном к Домне. «Папа, это она виновата… Нет, это он виноват, он первый начал… Она первая начала!..» Она не могла не заметить, что даже проблемы детей Домне интересуют больше, чем пространные объяснения Тольдена. Чувствуя себя совершенно бесполезной — и ничуть не волнуясь по этому поводу, — она сказала:

— Может, продолжим после ужина, когда станет потише? — И продолжила пить эль, совершенно перестав слушать.

Хаос приготовления ужина достиг пика, когда внутренние двери распахнулись и в комнату влетела гурьба детей. Все они были приблизительно как Руша—слишком многочисленные и слишком равные по возрасту, чтобы думать, будто все они из одной семьи. Или даже из трех. Они были полуголые, ужасно веселые и блестели от воды. За ними следовал Джерадин, пытаясь поймать их. У него было несколько полотенец, но слишком мокрых, они не могли высушить остатки воды.

— А ну ко мне, маленькие чудовища! — ревел он. — Я собираюсь вытирать вас, пока у вас головы не отвалятся!

Вопя от восторга, голыши кинулись во все стороны. Териза не видела Джерадина почти весь день. Она жадно смотрела на него и поняла, что он все еще скован и полон горечи, одет в непробиваемый панцирь. Но ради детей он, как видно, постарался притвориться веселым. А может быть, при их виде это произошло бессознательно; может быть, они действовали на него благотворно.

Этого ей было достаточно. Она могла подождать более подходящей возможности. Одарив Джерадина своей самой очаровательной улыбкой (заметил он ее или нет)

Териза успокоилась и позволила неразберихе подхватить ее, словно водовороту.

Как только жертвы Джерадина попадали в руки взрослых, Квисс Тольден и слуги принимались безжалостно шлепать мокрого ребенка. Сдерживая смех, Квисс сказала одной из служанок:

— Это ваши мальчишки виноваты.

— Прошу прощения, — возмутилась женщина, едва скрывая радость. — Я уверена, что во всем виновата Руша. Она главная бездельница во всем Хауселдоне. Спросите любого.

— Все они чудовища! — гремел Джерадин. — Они все будут бесконечно страдать, когда попадут ко мне в лапы! — И, изображая гориллу, принялся гоняться за детьми.

С помощью трех или четырех слуг ему удалось согнать своих жертв в кучку, и он вывел их из комнаты.

Не будь он так занят — и если бы она не сидела так уютно с кружкой, полной эля, — Териза непременно пошла бы за ним. Она чувствовала неодолимое желание поцеловать его вовсе не так, как целовала Миника.

Джерадин вскоре вернулся, чтобы присоединиться к семье — а следом пришло еще с полдюжины человек, ужинать. Эти люди возглавляли команды, которые были организованы, чтобы выполнять все что нужно во время обороны Хауселдона. Как только с едой было покончено, а со стола убрано, разговор перешел на то, что больше всего волновало присутствующих, в том числе и Теризу: какого рода нападение будет предпринято, когда и как бороться с ним.

Джерадин описал несколько видов воплощения, которые Мастер Эремис насылал на Мордант, и все быстро утратили уверенность в себе, с которой явились в дом Домне. Наконец один из них спросил почти робко:

— А ты что—нибудь можешь сделать? Он покачал головой:

— Нет, до тех пор пока не отолью зеркало.

— Но как же можно со всем этим сражаться? — поинтересовался другой. — Что мы можем сделать?

— То, что делаем, — сказал Домне спокойно, словно был уверен в себе. — Все, что в наших силах.

Не глядя на Теризу, Джерадин добавил:

— Будем надеяться, что леди Териза ошибается. Будем надеяться, что он даст нам время. Сегодня мы все подготовили. Завтра я разожгу печь и начну смешивать песок.

К общему — и собственному — удивлению, Териза встала из—за стола и вышла из комнаты.

Она просто не хотела слушать все это; просто не хотела слушать. Она слишком недавно сбежала из Орисона — от недоверия Леббика, хитрости Эремиса и жестокости Гилбура. Она не спала, за исключением короткого отдыха, неожиданно выпавшего ей, когда лежала на травке рядом со Сжатым Кулаком. Мир, воцарившийся в ее душе был невероятно хрупок; он рухнет, если она и дальше будет слушать речи защитников Хауселдона, если позволит себе спорить с Джерадином. Сон — вот в чем она нуждалась, вовсе не в разговорах. Утром у нее будет больше сил — и, может быть, отваги.

Кивнув слугам, сопровождавшим ее, она удалилась в комнату Артагеля.

Там было темно. На мгновение ей захотелось позвать кого—нибудь на помощь; затем она вспомнила, где стоит одна из ламп. На небольшом столике у изголовья кровати. Териза направилась туда при слабом свете, идущем из открытой двери, взяла лампу и отнесла в коридор; там на стене висела другая лампа; она зажгла свою и, когда та ярко загорелась, снова вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

И поняла, что приняла правильное решение; именно в этом она и нуждалась. Едва ее голова коснулась подушки, покой, поселившийся внутри ее, поднялся и окутал ее. Он пронизал весь дом, приглушая все вокруг; достиг Джерадина и людей, планирующих оборону Хауселдона; поднялся до небес и поплыл по провинции к горам Домне.

Она заснула так быстро и спокойно, что забыла погасить лампу на маленьком столике в головах кровати.

Именно это и спасло ее. Она не подняла на ноги весь дом и не поставила себя в неловкое положение. Спасибо забытой лампе. В темноте она могла бы потерять голову; могла бы закричать.

Второй раз в жизни она проснулась от того, что ее целуют.

Твердый рот прижимался к ее губам; язык проскользнул между ними, выискивая ее язык. Рука, достаточно холодная, чтобы разбудить, нашла под одеялом ее талию и затем скользнула по животу к груди. Пока рот впивался в ее губы, рука коснулась ее сосков.

Териза открыла глаза. За одно мгновение она разглядела курчавые темные волосы и яркие карие глаза человека, стоящего перед ней на коленях; она увидела, что это не Мастер Эремис и не Смотритель Леббик, не Гилбур, которые могли бы причинить ей вред. Поэтому не закричала. Вместо этого она резко выставила вперед руки, пытаясь оттолкнуть мужчину. Ее локоть угодил ему в ключицу.

С приглушенным стоном он отлетел и растянулся на полу. Его руки старались защитить бинты, стягивающие грудь и плечо, но падение вызвало новую боль в поломанных костях. На мгновение его спина выгнулась от боли. Затем он растянулся на полу.

Когда боль поутихла, он посмотрел на нее и обиженно пробормотал:

— Териза, что ты делаешь? Я пришел всего лишь заняться с тобой любовью. Зачем же так отбиваться?

Сейчас, когда она видела все его лицо, то не могла не заметить сходства с остальными сыновьями Домне. Судя по бинтам, поломанным ребрам и ключице это был Стид.

Гневно глядя на него, она сказала первое, что пришло в голову:

— Мне казалось, у тебя сломано слишком много костей и ты не поднимаешься с постели.

Он убрал с лица обиженное выражение и попытался очаровать ее улыбкой.

— Именно. Но это было до того, как я увидел тебя в коридоре у своей двери. Я дождался, пока весь дом заснет. И попробовал встать. Я считаю, что человек способен на что угодно, если хочет достаточно сильно. Когда она не ответила, он спросил:

— Ты поможешь мне встать? Я действительно чувствую себя не лучшим образом, а пол довольно жесткий.

К счастью, он был одет в легкие хлопковые штаны от пижамы. Иначе ей, наверное, изменило бы самообладание. Но в этих обстоятельствах она смогла открыто взглянуть на него и сказала:

— Попробуй встать, и я буду пинать тебя до тех пор, пока тебе не перехочется.

Но, сказав это, она едва не рассмеялась. Она однажды пыталась пнуть Джерадина. Честно говоря, она таки пнула его. Чтобы перестал извиняться.

— Это нечестно, — запротестовал Стид. Он нахмурился. Затем улыбнулся. — С другой стороны, может, оно и стоит того. Тебе не выбраться из постели так, чтобы я не смог увидеть твое тело. Судя по твоей походке, ты чудесно сложена. — Его улыбка стала шире. — Меня никогда не отталкивала женщина, позволившая увидеть свою грудь.

— В таком случае, — ее желание рассмеяться стало сильнее, — я не буду пинать тебя. Я вообще не выберусь из постели. — Стид казался удивительно похожим на Джерадина, передразнивающего Мастера Эремиса, но с малым успехом. И, следя за тем, чтобы быть плотно укрытой одеялами, она села и показала рукой на лампу. — Я вылью на тебя кипящее масло.

Похоже, Стид не воспринял эту угрозу всерьез. — Нет, ты этого не сделаешь.

С трудом сдерживая веселье, она спросила: — А почему ты так думаешь?

— Ты не хочешь причинить мне серьезную боль. — И без тени самомнения пояснил: — Тебе просто нужен мужчина. Она изумленно уставилась на него. — Да?

Он кивнул.

— Как каждой женщине. Именно для этого созданы мужчины и женщины. Сначала они хотят друг друга. Затем ложатся вместе в постель и наслаждаются друг другом.

Это звучало подозрительно правдоподобно. Но она продолжала расспрашивать:

— А как же быть с Джерадином? Ведь он, кроме всего прочего, твой брат. И я пришла сюда с ним. Ты не считаешь его мужчиной?

— О, Джерадин. — Улыбка Стида была именно что довольной. — Конечно, я считаю его мужчиной. Если хочешь знать, он лучший из всех нас. Нет, он и вполовину не такой хороший фермер, как Тольден. Он и вполовину не такой пастух, как Вестер. Он и вполовину не такой фехтовальщик, как Артагель. И он наверняка ничего не понимает в женщинах. Но он все равно лучший из нас.

Но ведь дело не в этом, правда? — продолжал он свои рассуждения. Просто удивительно, как мало в нем было нахальства, как мало высокомерия. Он никого не пытался унизить. — Дело в том, что ты не видишь в нем мужчину.

Териза изумленно открыла рот. И с трудом закрыла его.

Внезапно ситуация перестала быть комичной.

— Я?..

— Ты прибыла сюда вместе с ним. Он обожает каждый дюйм твоего тела. Если бы ты считала его мужчиной, то была бы сейчас в его комнате. — Ничего в тоне Стида не подчеркивало пренебрежение к Джерадину или к ней. Он обрисовывал положение дел, каким его видел.

— Значит, ты хочешь кого—то другого.

И, не отрывая от нее взгляда, он начал подниматься с пола. Каждое движение, как видно, причиняло ему боль, но боль лишь подчеркивала мольбу в его взгляде.

— Я считаю, что ты хочешь меня, — пробормотал он. — И во всяком случае, я тебя невероятно хочу.

В его взгляде было нечто от Мастера Эремиса, интерес, который гипнотизировал. Но у него было преимущество перед Мастером. Он не унижал ее. Он не мог причинить ей никакой боли.

— Я возжелал тебя, как только увидел, — сказал он поднимаясь. — Твои губы кричат, требуя поцелуев. Твои груди следует ласкать, пока они не подарят тебе блаженство. А средоточие страсти у тебя между ног должно быть удовлетворено. Териза, я жажду тебя. Я хочу дарить тебе наслаждение, пока ты не станешь наслаждаться также, как я.

Он выпрямился, несмотря на боль в ключице и ребрах, и направился к ней.

В нем было нечто от магнетизма Мастера. А его желание пугало меньше, чем желание Эремиса. И в то же время он напомнил ей о Джерадине. Если бы ты считала его мужчиной…

Она отбросила одеяла. Глаза Стида загорелись, и он потянулся к ней, но Териза, словно не замечая, отвела его руки, встала с кровати и направилась к своей одежде.

— Териза?

Рубашка и юбка, которые дала ей Квисс, показались Теризе холодными, и она задрожала. Но они были достаточно теплыми, и на какое—то время ей не хотелось искать ничего другого. Кроме того, сапоги отчасти помогли согреться.

Стид встал за ее спиной и положил ей руки на плечи.

— Териза?

Она повернулась к нему лицом.

— Отведи меня в комнату Джерадина. Он озадаченно нахмурился.

— В комнату Джерадина? Зачем? Он не хочет тебя. Ему кажется, что хочет, но это ему лишь кажется. Если бы он хотел по—настоящему, то был бы здесь.

Териза покачала головой; она знала Джерадина намного лучше.

— Стид, — тихо сказала она, — я не собираюсь угрожать тебе. Я не буду пинать тебя — или поджигать. Я просто не хочу тебя.

Отведи меня в комнату Джерадина. Стид заморгал.

— Ты ведь говоришь не всерьез?

Стараясь не потревожить Стида, она обошла вокруг него, направляясь к двери. Снаружи лампы были потушены. Она вернулась к кровати, взяла со столика лампу.

— Устраивайся поудобнее, — сказала она. — Можешь спать здесь. Я не вернусь.

Она уже закрывала за собой дверь, когда услышала его торопливый шепот:

— Териза, подожди, — и он поспешил за ней.

Переломы не позволяли ему двигаться быстро; чтобы догнать ее, ему потребовалось время. Затем он прислонился к двери, отдыхая. Выражение его лица удивило Теризу. Несмотря на затраченные им усилия, оно казалось более печальным — и более счастливым.

— Квисс всегда отвергала меня, — сказал он, осторожно дыша. — Не понимаю почему. Я пытался объяснить ей, как сильно хочу ее. Но без толку. Она всегда отвергала меня.

Должен признать, — постепенно радость все явственнее проступала на его лице, — она заставляет меня думать о Тольдене только в превосходных степенях.

Комната Джерадина — вон там. — Улыбаясь, он показал рукой на темный проем коридора.

Сейчас она могла с легкостью улыбаться ему. И, чтобы помочь ему идти, приобняла его рукой. Это, по—видимому, смутило его — он, естественно, и не подозревал, насколько он лучше Мастера Эремиса. Во всяком случае он принял ее помощь и они пошли по коридору, словно старые друзья.

Через два поворота, пройдя длинный коридор, Стид остановился перед дверью.

— Здесь, — тихо пробормотал он, положил руку ей на талию и прижал к себе. Прикоснувшись губами к ее уху, прошептал: — А ты уверена, что не хотела бы пойти со мной? Неважно, как он преклоняется перед тобой — он не может хотеть тебя больше, чем я. Она деликатно высвободилась.

— Иди спать, — ответила она как можно тверже. — Это—слишком серьезно.

Он вздохнул; кивнул; разочарованно покачал головой. Но не спорил. Неловко повернулся и заковылял назад по коридору, прижимая руку к ребрам.

Териза подождала, пока он скроется за поворотом коридора. Затем, прежде чем испугаться своего отчаянного поступка, нажала на дверную ручку и вошла в комнату.

В свете лампы она увидела, что Стид привел ее в нужное место. На широкой кровати у дальней стены среди разбросанных одеял распростерся Джерадин. Судя по простыням, он провел с ними яростный поединок; и сейчас, побежденный, лежал и тихо похрапывал на поле битвы.

Во сне его лицо приняло горькое выражение, словно скрытое маской отчаяния. Он выглядел юным, и беззащитным, и необыкновенно родным. Ей захотелось немедленно броситься к нему, обнять, прижать к сердцу и прогнать все его тревоги. Она тихо закрыла за собой дверь, чтобы не побеспокоить его.

Но свет разбудил Джерадина. Он не вздрогнул и не вскочил с постели; он просто открыл глаза, и желтый свет лампы отразился в них. Проснувшись, он уже не казался ни юным, ни беззащитным. Он казался настороженным и опасным, словно раненый хищник.

Мастер Эремис с самого начала понимал, насколько опасен Джерадин. И только сейчас политика Эремиса по отношению к Джерадину стала ей ясна.

— Джерадин, — пробормотала она, внезапно смущенная. — Прости, я не хотела будить тебя. Нет, хотела. Я не знаю, почему пришла. Я не могу оставаться одна.

Затем, поддавшись жалости, он сел, и перемена позы изменила блеск в его глазах. Появилось сходство с Джерадином, которого она знала: суровым, напряженным, словно кулак сжат на источнике непрерывной боли, но, тем не менее, человечным, родным.

Она глубоко вздохнула, чтобы придать себе смелости.

— Нам нужно о многом поговорить.

Как и Стид, Джерадин был одет в пижамные штаны; вероятно, он больше Теризы привык к холоду. Он выбрался из постели вовсе не для того, чтобы сжать ее в объятиях. И, когда заговорил, голос его звучал так, как она помнила: очень деликатно, не чуждо страданиям и надежде.

— После ужина — после того как ты ушла — я отправился повидаться с Миником. Я хотел извиниться за то, что кричал на него. На него нельзя кричать, пусть даже он никогда не обижается.

Знаешь, что он сказал? Он сказал: «Я провел весь день с твоей Теризой. Она прекрасна. Если ты сделаешь ее несчастной, то я не пущу тебя на порог своего дома». И это сказал Миник, мой брат который никогда ни на кого не обижается.

Джерадин пожал плечами.

— Я не мог признаться ему, что я уже сделал тебя несчастной.

— Нет, — ответила она не задумываясь. — Неправда. Как ты можешь так говорить? Он нетерпеливо смотрел на нее.

— Я смотрю на тебя, Териза. Я вижу, как ты глядишь на меня.

— И что же ты видишь?

Он смотрел ей в глаза и ничего не отвечал.

— Мне нравится твоя семья, — запротестовала она. — Я прекрасно чувствую себя в Хауселдоне. Если ты о том, что лишил меня прежней жизни, то ты больше всех, кого я знаю, сделал для того чтобы я была счастлива. Как ты можешь?..

Она осеклась. Было бы замечательно, если бы в его комнате горел огонь; ей очень не хватало тепла. Темнота вокруг лампы, казалось, сочилась печалью. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, она продолжала:

— Джерадин, я, вероятно, могла заставить зеркало переместить меня куда угодно. Куда угодно из тех мест, что я в силах представить, если сумею вспомнить нужное место достаточно живо… И я только что избавилась от Стида. Он касался моей груди. Хотел заняться со мной любовью… Как ты думаешь, почему я оказалась здесь?

Его глаза не отрываясь смотрели в ее глаза.

— Ты здесь, потому что считаешь, что я неправ. Ты думаешь, что я должен был остаться в Орисоне и сражаться. Ты думаешь, я могу справиться с Эремисом.

Когда он высказался, Териза поняла, что излишне осторожничала с ним. Может быть, он действительно заковал себя в панцирь. Но панцирь был хрупким; его можно было разрушить. Джерадин винил во всем себя… Ей хотелось закричать: «О Джерадин, ты винишь во всем себя? За Эремиса и Гилбура? За Смотрителя? За Найла и Квилона? Ты винишь себя лишь потому, что лучшие умы старались удержать тебя и ты не открыл своего таланта?» Но она не могла сказать ему все это. Он просто отвернется. Больше чем когда—либо она боялась, что он отвернется от нее. И она тихо спросила:

— Почему ты решил, что я думаю, будто ты неправ?

— Я уже сказал, — мягкость из его голоса исчезла. — Я читаю это в твоих глазах.

— И что же ты читаешь в них? — настаивала она. — Что ты можешь прочесть в моих глазах?

Он помедлил в нерешительности. Затем резко сказал:

— Страдание.

Териза подумала, что ей станет легче, если она его ударит. Но еще легче ей станет, если она обнимет его. Однако она стояла неподвижно, опираясь спиной о дверь и держа единственную в комнате горящую лампу.

— Именно поэтому я знала, что я реальна. Мастер Эремис утверждал, что я была воплощена зеркалом, но это не может быть правдой. Если бы я не существовала в действительности, я бы не страдала.

— Териза. — Он громко сглотнул. Она задела его: ей показалось, что она видит, как на его словно окаменевшем лице появляется печаль. — Никто не утверждал, что ты не существуешь. Даже Мастер Эремис. Ты здесь. Ты — реальна. Все, что ты делаешь, влечет за собой последствия. Вопрос в том, была ли ты реальна до того, как я переместил тебя? Она машинально хотела ответить: Ты что, изменил мнение? Ты продолжаешь думать, что я была реально там, где ты нашел меня? Но заставила себя промолчать.

— Я должна быть реальной, — сказала она. Король Джойс советовал ей искать доводы. — Если мир, откуда я прибыла, был создан зеркалами, то это должно быть справедливо для любого зеркала, любого воплощения. Но, глядя в плоское зеркало, ты ведь видишь не реальный мир. Ты видишь изображение реального мира. Значит, когда я воплотила себя в воплощение Сжатого Кулака, я не могла появиться в реальном месте. Я должна была появиться в его точной копии — но совсем в другой, чем та, в которую попал ты. Я должна была прекратить существовать — до тех пор, пока кто—нибудь снова не воплотит меня.

Разве не так?

Свет лампы был слабым, но ей почудилась в уголках его губ тень улыбки. Пока он слушал ее, стало темнее. При виде улыбки сердце Теризы забилось сильнее.

— Логично, — сказал он. — Жаль, не я додумался до этого. Эремис бы просто сказал: «Вот почему воплощения посредством плоского зеркала порождают безумие». Единственное воплощение, какое можно проделать безопасно, — это воплощение между реальным миром и созданным воплощением. Реальность слишком сильна, чтобы допускать манипуляции с Воплотимым. Несмотря на свою скованность, рассуждая, он начал тем больше походить на себя прежнего, чем больше его интересовал сам предмет разговора. — И значит, чем ближе созданное воплощение к реальности, тем опаснее оно становится. А когда воплощение копирует реальность, реальность наносит ответный удар. Воплощение выбрасывает Воплотителя из Воплотимого, и сила реакции порождает безумие.

Она обрадовалось перемене его тона, надеясь, что он будет продолжать. Но почти мгновенно он снова спрятался в свою раковину.

— Териза, ведь ты пришла сюда среди ночи не для того, чтобы порассуждать об этике воплощаемого.

— Верно. — Желая выманить того Джерадина, который на мгновение открылся перед ней, она совершила ошибку. — Для тебя это чистые рассуждения. Для меня — жизнь. Я не могу осознать, кто я такая, пока не узнаю правду.

Она сразу поняла, что допустила ошибку; его взгляд резко ушел в сторону, а глаза скрылись в тени. Не следовало напоминать ему о чужих страданиях; он и так слишком переживал по этому поводу; и так считал, что сделал ее несчастной. Но она не захотела отступать. Она зашла слишком далеко, чтобы ретироваться. И она сменила тактику.

— Если я не была реальной до того, как ты извлек меня из своего зеркала, то как я стала Архивоплотителем?

Джерадин не поднял головы. Приглушенным голосом он сказал:

— Ты знаешь, что я в это не верю. Так утверждает Эремис, а не я.

Неожиданно разозлившись, она ответила:

— Очнись. О чем, по—твоему, мы здесь говорим? — Она поставила лампу на ближайший столик, чтобы освободить руки, словно собиралась драться с ним. — С чего ты взял, что я и мир, откуда я пришла, просто воплощение? — То, во что он верил, явно затрагивало их обоих. — Скажи мне тогда, как я стала Архивоплотителем? Джерадин наконец поднял глаза. Внимательно изучая ее — и оставаясь совершенно неподвижным, словно боялся того, что она сделает, если он пошевелится — он ответил:

— Я создал тебя. Когда я отливал зеркало, я создал тебя. — И почти сразу замолчал от изумления. — Значит, я могу создавать Архивоплотителей.

— Не просто Архивоплотителей, — ответила она. — Архивоплотителей, которые могут изменять зеркала так, как ты; Архивоплотителей, которые могут осуществлять воплощения, не соответствующие тому, что ты видишь в зеркале.

— Я мог бы создать целую их армию. Целую армию Воплотителей, могущественных, как Вагель. И он не устоял бы. — Глядя на нее, обдумывая то, на что она намекнула, Джерадин пробормотал: — Неудивительно, что он желает моей смерти.

— И это еще не все. — Осмелев, Териза решила рискнуть. — Откуда он знает, что здесь у тебя нет зеркала? Джерадин снова дернул головой и уставился на нее в изумлении или испуге.

— Что?..

— Откуда он знает, — она заставила себя закончить мысль, хотя выражение лица Джерадина свидетельствовало, что результат будет совершенно противоположным желаемому, — что ты в настоящий момент не занят созданием армии Архивоплотителей?

Она испугала его. Какой ужас! Она пыталась помочь—успокоить Джерадина или придать ему смелости, ведь он замкнулся и облек себя в непроницаемый панцирь, — а чего достигла? Насмерть перепугала его. Мгновение он выглядел таким ошеломленным, что в свете лампы казался бледным как смерть. Затем он вскочил с кровати, бросился к ней, схватил за плечи и выдавил сквозь зубы, словно подавляя вопль:

— Мне нужно убираться отсюда.

Она безмолвно смотрела на него, не отводя взгляда.

— Он вышлет против меня все, что у него есть. Если он застигнет меня здесь, то сровняет Хауселдон с землей, лишь бы добраться до меня.

Это следовало обсудить. Она зашла слишком далеко, чтобы сейчас остановиться. В этом ведь и был смысл, не так ли? Причина, по которой она взялась обсуждать этот вопрос? И она сдержанно заметила:

— Он постарается уничтожить Хауселдон, чтобы ты ничего не успел предпринять. Джерадин потерянно уставился на нее. — Он знает, что ты здесь, — пояснила Териза. — Но не знает, когда ты покинешь Хауселдон. Разве что у него есть зеркало, позволяющее ему наблюдать за всем происходящим здесь. Если ты покинешь город, он не будет знать об этом, пока не сровняет Хауселдон с землей, отыскивая тебя.

Я во всем виновата. — На мгновение ее глаза наполнились слезами. Она яростно сморгнула их. — Во всем виновата я. Сказав ему, что видела в твоем зеркале Сжатый Кулак, я приговорила вас всех.

Ты не знал, что попадешь сюда. Я все выболтала Эремису, но ничего не сказала тебе. Ты просто пытался спастись — и надеялся, что не придется до конца жизни влачить свое существование где—то в чужих краях без надежды вернуться. Ему просто необходимо разрушить Хауселдон, чтобы уничтожить тебя, и в этом виновата только я одна.

Джерадин, это не твоя вина. В том, что произошло, нет твоей вины.

Пальцы Джерадина впивались в ее руки, его лицо было совсем близко от ее лица; но Териза не могла понять, что оно выражает. Его страсти были спрятаны глубоко и не отражались в чертах; кроме того, лицо пригодника было таким напряженным, что она не могла разобрать, где маска, а где — подлинное выражение.

Когда он заговорил, его голос потряс Теризу так, словно Джерадин швырнул ее о стену. Этот голос был сильным, обязывающим; в нем звучала повелевающая сила.

— Териза, люди, которых я знаю и люблю всю свою жизнь, погибнут только потому, что я имел несчастье оказаться здесь. А я поклялся, что не позволю умереть никому из тех, кого люблю.

Но поделать он ничего не мог. Хауселдон подготовился к битве, насколько это было возможно. Джерадин никого и ничего не мог спасти. И оттого он так нуждался в ней. Териза не расплакалась, не стала извиняться, не принялась защищаться и не разгневалась. Она прямо посмотрела ему в глаза и сказала:

— Мне кажется, тебе полегчает, если ты ударишь меня. Он посмотрел на нее так, словно и вправду мог ударить ее; он был в такой ярости и отчаянии, что мог ударить кого угодно.

— Почему ты не рассказала обо всем мне?

Териза медленно покачала головой. Во всяком случае, он не ушел в себя снова. Она добилась хотя бы этого. Даже ярость была предпочтительнее его самоизоляции, его самобичевания.

— Это не главное, — сказала она. — Это, в общем, пустяки. Я просто совершила ошибку, и все. Я не понимала, насколько все это важно. — А позднее она так стыдилась своей встречи с Мастером Эремисом, что рассказать обо всем было просто невозможно.

— Главное, у меня был выбор. — Казалось безумием разговаривать так спокойно, когда Джерадин был в таком отчаянии. Казалось безумием считать, что ярость—это выход. — Я могла отправиться куда угодно. — В то же время ее отчаяние стало превращаться в нечто другое, нечто невероятно, удивительно похожее на радость. Ей удалось растормошить его — вызвать в нем ярость. А значит, можно было рассчитывать на все остальное. — Но я выбрала это место.

Джерадин, послушай меня. Как по—твоему, почему я выбрала это место?

Он был так разгневан, так волновался за свой дом, семью и друзей, что едва слушал. Он скрипел зубами, с трудом сдерживаясь. И тем не менее это был прежний Джерадин, тот самый, который делал все возможное, чтобы доставить ей удовольствие. Огромным усилием он заставил себя более или менее успокоиться.

— Ну—ка, ответь. Почему?

— Нет. — И она снова покачала головой. — Сам подумай. Ну — почему я появилась здесь?

Он прохрипел:

— Ты не знала, куда еще деваться. Чтобы спастись.

— Нет. Подумай лучше. Я могла отправиться куда угодно. Принц Краген был бы рад, окажись я в их лагере. Мне достаточно было воплотить себя вне стен Орисона.

Сейчас она контролировала его. Просто удивительно, какую власть над ним она обрела. Ее ошибки могли повлечь за собой полную гибель его дома и семьи; его причины гневаться были чересчур справедливы. И тем не менее, он все еще старался понять ее.

Он не отошел от нее, но его пальцы перестали впиваться в ее руки. С меньшей яростью он сказал:

— Ты хотела предупредить меня.

— Да. — Она не улыбнулась. Но радость в ее душе завела победную песнь. — Я хотела предупредить тебя.

А как ты полагаешь, почему я тратила столько сил? Как по—твоему, почему меня волновало, что произойдет здесь? Я ведь не знала твою семью. Я никогда не бывала здесь раньше. Почему, как по—твоему, я решила появиться здесь и встретиться с тобой лицом к лицу, хотя знала, что по моей вине ты попал в переплет—знала, что у тебя есть все основания злиться на меня или даже ненавидеть, а я не могу сделать ничего, чтобы исправить положение?

О, она контролировала его. Ей хотелось крикнуть: он в моей власти. Сейчас он не был закован в панцирь, застегнутый на все застежки. Его ярость пошла на убыль. Он пытался понять, к чему Териза ведет; растерянный, молчаливый, полностью сбитый с толку и снова начавший надеяться.

— Подумай об этом, — пробормотала она, удерживаясь, чтобы не разрыдаться.

Он открыл рот, но не сказал ни единого слова.

— Болван. Все потому что я люблю тебя.

Она обхватила Джерадина за шею и прижалась к нему, чтобы поцеловать.

Ему понадобилось время, чтобы опомниться от изумления. К счастью, это длилось не так уж долго. Прежде чем ее настроение пропало, он прижал ее к себе и вернул ей поцелуй, словно ответ, идущий из самых глубин души.

Ткань его пижамных брюк была настолько тонкой, что она, несмотря на неопытность, не могла ошибиться в том, какие чувства он питает к ней. Она целовала его долго, пока его руки сжимали ее. Затем она высвободилась из его объятий и принялась расстегивать пуговицы рубашки.

Его глаза потемнели и походили на притухшие уголья. Териза с трудом сбросила с ног сапожки. Когда она скинула рубашку с плеч и позволила юбке упасть на пол, Джерадин замер, не в силах дышать. Страсть сжигала его, казалось, до кончиков волос.

Внезапно он рывком стянул брюки и увлек Теризу на постель.

Он настолько благоговейно целовал ее и прикасался к ней, разрываясь между изумлением и тревогой, он хотел дать ей так много, что не верил себе. И поэтому был робок, а ей хотелось, чтобы он был уверен в себе. Мастер Эремис был прав. Во время краткого пребывания Мастера в подземельях, после того как был выпущен на волю Воин Гильдии, он сказал ей: «Как только вы подумаете о другом, вы вспомните мои губы, ласкающие вашу грудь». И верно: прикосновения Джерадина напомнили Теризе о Воплотителе — о его уверенности, о его желании обладать ею безраздельно.

Но Джерадин вызывал в ней более глубокие чувства. Она чувствовала, что провела большую часть жизни, ожидая, когда окажется с ним в постели. И могла обойтись без уверенности. Они научатся тому, что нужно знать, вместе.

Но все пошло наперекосяк, как у Джерадина бывало всегда. Свой талант к Воплощениям он обнаружил чересчур поздно, когда уже не мог воспользоваться им. Сейчас он слишком поздно понял, что Териза любит его, и не смог воспользоваться этим. Может быть, злую шутку с ним сыграла его собственная неопытность. Может быть, его не отпускало беспокойство за Хауселдон и семью. Териза не знала, в чем причина — и в некотором смысле это не волновало ее. Ее волновало лишь то, что он отчаянно бранится, откатившись от нее, лежит на спине, стиснув кулаки, с напряженными мышцами, пытаясь снова заковать себя в панцирь.

Она смотрела, как Джерадин замыкается в себе, и ее радость начала испаряться. На мгновение ей показалось, что она разрыдается.

Затем ей пришла в голову неплохая мысль.

Кончиком пальца она провела по желваку на его челюсти.

— Подумай вот о чем, — сказала она, словно продолжала небрежную, чуть поддразнивающую беседу. — Мне пришло в голову, как доказать, что я действительно реальна.

— Я и так в это верю, — пробормотал он, словно с другого края мира. — Сама знаешь.

— Но не знаешь, почему, — ответила она игриво. — И потому переживаешь. У тебя нет доказательств. У тебя просто есть твое «острое предчувствие» — и ты полагаешься на веру. А я могу дать тебе доказательство.

Люди вроде Эремиса утверждают, что я создана с помощью воплощения. Порождена тобой и твоим талантом, когда ты сделал зеркало. Но если это правда, тебе не кажется, что ты создал бы женщину, с которой тебе проще было бы заниматься любовью?

Она застигла его врасплох, и он замер. И вдруг рассмеялся, словно застонал.

А как только засмеялся, его защитный панцирь разлетелся вдребезги.

— Великолепно, — выдавил он из себя в перерывах между приступами смеха. — Я до того бестолков, что не могу осознать собственный талант. Не могу помочь своей семье. И моему королю. И женщине, которую люблю. Но и этого мало. Я не могу сделать даже такое.

Она расслышала в его смехе нотки истерики и чуть не растерялась. Но простой смех, казалось, смыл с души пригодника печаль и тягу с самобичеванию; чем больше он смеялся, тем более походил на прежнего Джерадина.

— Нет, я до того бестолков, что настолько бестолково создал женщину для любви, что она, сама того не желая, отравляет мою жизнь. Когда она хочет заняться со мной любовью, я так пугаюсь, что почти не могу думать.

Мне не нужны враги. Как только я отсмеюсь, я сам покончу с собой. О, Териза.

Он произнес ее имя так, словно страдал. И, подкатившись к ней, взял в ладони ее лицо и вновь принялся целовать.

В его поцелуях, несомненно, не было уверенной страсти Мастера Эремиса. Но они были нежными, словно вспомнившиеся ей звуки рожка, и им невозможно было противиться. А когда она вспомнила о рожке, в ней снова зазвучал его сигнал. На этот раз все было на месте.

Это случилось почти на заре. Когда Териза наконец заснула, она продолжала прижиматься к нему, словно обещая, что никогда не отпустит его от себя.

На рассвете в доме зашумели; но они с Джерадином не проснулись.

К счастью, Хауселдон охраняли не Териза с Джерадином. Когда началось нападение, часовые мгновенно заметили его и подняли тревогу.

Их крики разнеслись по домам и тавернам, по конюшням и амбарам. Люди, едва поднявшись с постели, выскакивали из домов, сжимая вилы, косы, топоры, пастушьи посохи, заточенные, словно пики, молоты, ножи и пилы, обычные палки, случайно оказавшиеся здесь мечи и охотничьи луки. Шесть тренированных лучников Домне в два счета заняли свои позиции вокруг частокола. Крича, чтоб ему нашли его костыли, Домне в ночной сорочке выскочил из дому.

Но Тольден опередил отца. Он слишком беспокоился, чтобы заснуть. После множества безуспешных попыток отдохнуть он заполночь встал и оделся. Если бы Квисс не остановила его, Тольден отправился бы бесцельно бродить вдоль частокола. Но она чуть ли не силой заставила его сесть и выпить кубок вина; она массировала ему шею и мышцы спины, пока руки не заныли от усталости; она занялась с ним любовью. После этого он притворился, что спит, пока она не заснула. А тогда снова выбрался из постели.

Он грелся у огня в первой комнате, когда услышал сигнал тревоги, и с криком (в его голосе не слышалось ни жажды насилия, ни гнева) выскочил из дома. На миг он притормозил, пытаясь сообразить, где бьют тревогу. И помчался туда, только борода развевалась на предутреннем ветру.

Териза проснулась скорее от того, что вскочил Джерадин, чем от криков. Он буквально впрыгнул в одежду, пока она спешно старалась справиться со своей, чтобы отправиться с ним, и распахнул дверь прежде, чем она начала застегивать рубашку.

Тем не менее, она догнала его. В коридоре он столкнулся со Стидом и стал поднимать своего многострадального брата с пола. Стид вцепился в него.

— Дай мне нож, — хрипел он, — я не могу никуда бежать. Но я могу сражаться здесь, если придется.

— Я скажу Квисс, — ответил Джерадин, отодвигая его в сторону.

Вместе с Теризой он достиг входной двери, крикнул Квисс, что Стид просит нож, и вылетел из дома.

— Где? — яростно спросил он у первого встреченного мужчины.

Тот выглядел слишком перепуганным, чтобы соображать, что происходит.

— На западе.

— На западе, — пробормотал Джерадин, задумавшись. — Значит, это не солдаты. Солдаты пришли бы с севера. Или с северо—востока.

Териза поняла, к чему он клонит, но сердце у нее так колотилась, что она была не в состоянии говорить.

— Эремис выслал против нас Воплотимое.

Она кивнула. И, петляя среди домов, они бросились к западной стене.

Все бежали на запад. Указания Тольдена были просты: женщины и дети остаются дома; всякий, кто слишком молод, слишком слаб или болен, чтобы сражаться, — тоже. К несчастью, люди в Хауселдоне отвыкли повиноваться приказам. Улицы были переполнены народом, которому не следовало появляться здесь.

Некоторые вооруженные, решительные или просто желающие сражаться просто не могли пробиться сквозь толпу.

Но Тольден откликнулся на тревогу так быстро, что оказался впереди толпы; он не знал, что его указания не выполняют. Достигнув сторожевого поста, он взобрался на платформу, где всю ночь дежурил человек, поднявший тревогу, и забрался вовремя, так что мог видеть нападение.

Они появлялись беззвучно, нарушая тишину только тяжелым топотом лап и шумным дыханием; странные волки в чешуе, покрывающей крутые бока, с двумя рядами клыков в разверстых пастях; в их диких глазах горело что—то похожее на разум. Только несколько дюжин. Так подумал Тольден, когда увидел их. Достаточно чтобы разорвать овечью отару. Или запугать фермера. Но недостаточно, чтобы испугать Хауселдон. Они просто не смогут перебраться через частокол. И тут вожак стаи прыгнул.

Волк, казалось, летел прямо на него. Взмыв в воздух по меньшей мере на восемь футов, он зацепился передними лапами за стену. Пока его задние лапы царапали дерево, челюсти тянулись к лицу Тольдена.

Испуганный так, как в жизни не пугался, Тольден мгновение не мог пошевелиться. Фермер, а не солдат; он ничего не знал о сражениях. Но где—то в глубине души всегда считал, что в людях вроде Артагеля, которые отправляются на битву с такой радостью, есть нечто ненормальное. Те, кто стоял на платформе рядом с ним, отпрянули. Один из лучников взялся за лук. А

Тольден все еще не мог пошевелится.

Клыки приблизились, горячая слюна брызнула ему в лицо, и что—то в нем сломалось. Хотя он никогда не думал об этом, он был невероятно силен, и его сила пришла ему на помощь. Он потянулся вперед, схватил волка за глотку и швырнул вниз.

Волк упал в стаю, ломая ряды и мешая сородичам приготовиться к прыжку. Стая завыла — резкий, пронзительный звук, кровожадный вопль. Щелкнули челюсти. Волки рассредоточились, чтобы снова напасть. — Лучники! — в отчаянии закричал сын Домне, — стреляйте в этих тварей! Если они переберутся через стены!..

Но он опоздал. На частокол успели прыгнуть три волка… четыре… шесть. Вместо того чтобы напасть на сторожевой пост, они бросились к той части стены, где не было защитников.

Его поразила мысль, что эти бестии понимают, что делают. Они были наиболее беззащитны, когда пытались преодолеть частокол, и потому перебрались на другую позицию. В грудь ближайшего волка вонзилась стрела. Он рухнул вниз, кашляя кровью. Пока лучник снова натягивал тетиву, кто—то с платформы метнул топорик, и тот вонзился точно между горящими дикими глазами. Кто—то попробовал использовать вилы в качестве рогатины; зубья не достигли цели, но волк упал вниз. Тремя меньше.

Оставшиеся три взобрались на стену. Тольден видел, как фермер взмахнул топором и промахнулся — и упал с горлом, разорванным небрежным движением головы волка. К счастью, следующий фермер нанес мощный удар дубинкой, и волк зашатался. Пока он приходил в себя, длинный взмах косы обезглавил его.

Защитники прибывали настолько быстро, насколько позволяли узкие улочки и толпа на них. Второй из волков, выбравшихся на стену, метнулся между двумя конюхами (они чуть не вышибли друг другу мозги, пытаясь попасть в него), разорвал живот лучшему пекарю в Хауселдоне, прежде чем тот успел замахнуться, и прыгнул на кучку мальчишек, которым удалось сбежать от матерей. Но пал от древнего меча в руках старика, который помнил, что такое войны.

Третий волк свалился с застрявшей в груди стрелой, выпущенной юным учеником лучника. И, словно обезумев от боли, убил юношу, оторвал мужчине кисть руки, когда тот пытался заколоть бестию ножом, и помчался по улочке в центр Хауселдона.

Затем в атаку кинулись новые волки.

С соседнего поста прибежал второй лучник. По примеру друга он принялся стрелять в волков, когда те забирались на стену, так быстро, как ему удавалось выдергивать стрелы из колчана. Но стрелков было всего двое. Каждый раз, когда они тянулись за новой стрелой, три или четыре чудовища проскакивали в Хауселдон.

Призывая помощь, Тольден спустился с платформы.

Остальные лучники спешили сюда, но им мешала толпа. А защитники, находившиеся рядом с местом атаки, не знали, как сражаться с подобным врагом; они налетали со всех сторон. В каком—то смысле волки проигрывали. Им грозило скорое уничтожение. Но если достаточное их количество прорвется на улицы, они натворят много бед, прежде чем их успеют прикончить.

А если они убьют лучников…

Может быть, волки и не проиграют.

Тольден выхватил топор из рук человека, явно не знающего, что с ним делать. И, став на пути волков, принялся рубить их, словно дрова. Он не имел ни малейшего понятия, что еще делать.

И не знал, как обстоят дела с волками, прорвавшимися ему за спину. Он не видел, как подоспели остальные лучники, не видел их стараний уменьшить число нападавших; не видел, что стена защитников за его спиной таяла по мере того как люди впадали в панику и разбегались кто куда; даже те, кто знал, как держать оружие, отступали.

С другой стороны, он был одним из немногих, кто видел, что волки — всего лишь авангард.

Никто не предполагал такого. Никто об этом не подумал. Волки причинили немалый вред. Проклиная глупость, заставившую их выбраться наружу, женщины бросились по домам, забывая о детях. Мужчины прятались по погребам. Куры метались под ногами, рассыпая перья, или пытались взлететь на крыши. Всю западную часть Хауселдона захлестнула паника, инструкции и планы обороны оказались забыты.

Внезапно улица перед Теризой и Джерадином очистилась, и они оказались нос к носу с существом с окровавленными челюстями и торчащей из груди стрелой.

Чешуя на боках придавала ему сходство с огромным броненосцем, два ряда клыков были как пасть акулы.

Теризе припомнились всадники с рыжей шерстью и множеством рук.

Волк, нюхая воздух, остановился. В его глазах, казалось, горел разум.

— Он охотится на нас, — сказала она. Во всяком случае, ей так казалось; она только не могла определить, произнесла ли эти слова вслух.

— Когда я толкну тебя, — прошептал Джерадин, — беги вон к тому дому. — Он незаметно кивнул на ближайший дом. — Заскочи внутрь. Закрой дверь. Попытайся задвинуть засов.

Волк издал глухое ворчание, похожее на отдаленный раскат грома.

— Что ты собираешься делать?

Она, как видно, все—таки говорила вслух. Иначе бы он не ответил.

— То же самое, только на другой стороне.

Она машинально кивнула, боясь делать что—то еще. И, словно ее кивок был сигналом, волк прыгнул на них, яростно хрипя. Джерадин толкнул Теризу в плечо так сильно, что она споткнулась и растянулась на земле.

Во всяком случае, она не попала под атаку твари! Пытаясь хоть как—то контролировать свои движения, она перекатилась на бок, ударилась об угол дома… …и извернулась — увидеть, что с Джерадином. Он не сделал ни малейшей попытки последовать ее примеру. Оттолкнув ее, он просто нагнулся. Волк приземлился и опять бросился на него, а Джерадин выпрямился, глядя на существо с такой решимостью, словно собирался выбить ему мозги.

— Джерадин!

— Быстро в дом!

И проворно — она едва успела это заметить — пригодник отпрыгнул в сторону. Волк проскочил мимо. Она услышала яростное щелканье челюстей, достаточно крепких, чтобы перекусить любую кость. На рукаве куртки Джерадина теперь зияла дыра.

Но крови не было видно. Пока. Волк развернулся на этот раз быстрее, потому что жертва была ближе, — и снова бросился в атаку.

Если бы Джерадин замешкался, споткнулся или чего—то не рассчитал, он простился бы с жизнью. Никто не может проделывать такие штуки долгое время. Стрела в груди волка давала Джерадину преимущество. Тем не менее, он пригнулся в третий раз, отскочил в сторону, покатился, вскочил на ноги и встал перед волком, который снова готовился прыгнуть.

Териза безрассудно кинулась через улицу Джерадину на помощь.

В этот миг из дома в смертельной панике выскочила женщина. С перепугу она едва соображала, что делает, но, тем не менее, сунула в руки Теризе вилы. И захлопнула за собой дверь, загоняя засов на прежнее место.

Териза машинально схватилась за рукоять вил. С диким безумным воплем, чтобы отвлечь волка, она бросилась вперед и постаралась пронзить его тело.

И промахнулась. Волк оказался слишком быстрым, слишком опытным для ее примитивной атаки. Но когда она это сообразила, то почти случайно уже отреагировала на его прыжок. Напоровшись на зубья вил, он отскочил в сторону.

Откуда ни возьмись в воздухе просвистел костыль и ударил волка в затылок.

Взвыв от боли, бестия развернулась и бросилась на Домне.

Джерадин завопил, без толку предупреждая об опасности. Териза замерла с оружием в руках, словно забыла о нем.

Но Домне не побежал и не пригнулся. Из—за раненой ноги он едва мог ходить. Но у него был костыль и в другой руке, и, когда зверь прыгнул на него, он ткнул костылем ему в глотку.

В то же время Джерадин метнулся к Теризе, одним движением вырвал у нее вилы и что было сил метнул их в спину волку.

Пригвожденный к земле зверь корчился, яростно рыча, забрызгивая сапоги Домне кровью. Потом замер.

— Спасибо, отец, — с трудом переводя дух, сказал Джерадин. — Стекло и осколки! Еще бы чуть—чуть… тебе не следовало так рисковать.

Домне с трудом балансировал на одной ноге. Его лицо было белым. Тем не менее, он смог ответить спокойно:

— Надеюсь, когда—нибудь ты станешь называть меня «папа». Я знаю, тебе это понравится. Джерадин покачал головой, словно лишился дара речи.

Домне ткнул костылем в тело волка, лежащее у его ног.

— И сколько их еще там?

— Достаточно, чтобы прорвать оборону Тольдена, — прохрипел Джерадин.

Теризе на мгновение показалось, что она теряет сознание. К счастью, Джерадин подоспел вовремя и подхватил ее, прежде чем ноги отказали ей.

Когда последний волк рухнул внутрь частокола со стрелой в сердце, лучник в полной панике закричал:

— Тольден! — и Тольден чертыхнулся сквозь зубы, потому что не мог сказать ничего другого — он и так запыхался.

Половина стаи лежала перед ним мертвой. Трупы висели на стене, грудами лежали по обеим сторонам от него, среди мертвых тел его людей. Его топор был окровавлен; руки и грудь забрызганы красным; кровь стекала по бороде Тольдена и впитывалась в рубаху. В его взгляде светилась ярость, делая его похожим на хищный разумный взгляд волков. Сколько их проскочило мимо него? Он не знал. Он не знал, что делают люди в Хауселдоне, чтобы защититься. Он знал лишь, что лучник на платформе перепуган до крайности.

Когда он выглянул за край частокола и увидел, на что указывал лучник, то поначалу в отчаянии оцепенел.

Еще и это?

Он смотрел на сотню ярдов вперед на открытое место. Там был кот.

Всего лишь кот. Один—единственный. Ничего больше. Постепенно до него дошло, что этот кот больше его самого. По меньшей мере с лошадь. По меньшей мере…

Затем он заметил, что когда кот ступил на молодую травку и старые листья, те вспыхнули. Он оставлял за собой дымящийся след и двигался оттуда же, откуда пришли волки. Он приближался — не торопясь, но не колеблясь — надвигаясь неумолимо и неотвратимо, как буря.

— Тольден, — пробормотал лучник словно молитву, — что это?

Да, он свалял дурака. Кто он такой, чтобы воображать, будто сравнится с отцом, будто может стать следующим Домне? Он ничего не понимал в Воплощениях. Единственное, чего он достиг в жизни, с его точки зрения, так это знания о том, в какое время года и при каких условиях сажать абрикосовые деревья. Правда, он еще женился на Квисс и обзавелся пятью детьми; семья тоже наполняла гордостью его сердце.

— Сколько стрел у вас осталось? — спросил он лучника.

— Ни одной. — Этот вопрос лучник понял. — Я все их израсходовал на волков.

— Неважно. Пошли. — Тольден слегка подтолкнул его. — Приведи людей к запасам воды. Если эта штука не перепрыгнет частокол, она подожжет его.

Лучник скатился по лестнице и убежал. Тольден повернулся ко второму лучнику, оказываясь спиной к приближающемуся огненному коту.

— Если у тебя нет стрел, — сказал он так, словно обращался к маленькому кружку друзей по не слишком серьезному поводу, — немедля отправляйся в Хауселдон. Нам понадобится помощь.

Но если у тебя что—то осталось, то оставайся здесь.

Не больше чем в пятидесяти ярдах от частокола огненный кот приблизился к старой копне кукурузных стеблей. И копна мгновенно сгорела, выбросив тучи пепла.

Платформа скрипнула: к Тольдену поднялись двое лучников. Кивнув в сторону огненного кота, он сказал:

— Цельтесь в глаза.

— А это убьет его? — хрипло спросил один из лучников.

— Кто знает. Есть предложение лучше?

Воин покачал головой. Его лицо окаменело от страха, но он не отступил.

Лучники натянули тетивы. И почти мгновенно выпустили стрелы.

Огненный кот почти небрежно отвел голову в сторону. Стрелы вспыхнули и превратились в уголья прежде, чем наконечники коснулись шерсти кота.

— Мне кажется, нужна более удачная идея, — пробормотал второй лучник, когда они с товарищем снова натянули луки.

Словно потеряв разум, Тольден опять обернулся и закричал:

— Джерадин! Где Джерадин?

Начало прибывать подкрепление: люди, которые не встречались с волками, осознавшие, что пришла более грозная опасность; некоторые были настолько напуганы, что лучникам пришлось отослать их назад. Никто не видел Джерадина. Большая часть защитников уставилась на Тольдена так, словно он говорил на чужом языке.

— Хорошо, — прохрипел он. — Справимся сами. — Свирепость в его глазах усилилась. Внезапно впав в ярость, он заревел: — Не стойте здесь! Несите воду на платформы!

Его окрик вывел собравшихся из ступора отчаяния, и люди внизу зашевелились.

Лучники опустошили колчаны — бесцельно — и спрыгнули, освобождая место для ведер с водой. Огненный кот был уже так близко, что Тольдену казалось, он чувствует исходящий от него жар. Или, может быть, это было прикосновение солнца. Небо было ясным, безоблачным, и воздух мало—помалу прогревался. Кровь текла по его лицу словно пот, пока он помогал людям поднимать ведра.

Они успели вовремя, точнее почти вовремя. Кот достиг частокола, остановился, ткнулся в дерево носом. Вверх мгновенно ударило пламя, превратившееся из маленькой искры в яростный костер. Руки, удерживающие воду, обожгло. Тольден лишился бровей и бороды и едва не ослеп.

Двое лучников тотчас опрокинули воду на стену. Вода соприкоснулась с пламенем с ревом, похожим на взрыв.

Огонь в бревнах погас. Но такое количество воды, превратившейся в пар, смело людей с платформы.

Тольден приземлился на плечо и провел несколько мучительных бесполезных мгновений глядя в небо, пока его мышцы приходили в норму после падения. Его плечо, возможно, было сломано. Ему казалось вполне вероятным, что он уже никогда не сможет дышать. Острый горячий пар растворился в воздухе почти мигом, оставив небеса чистыми и неприкосновенными. Мокрое дерево частокола задымилось. Судорожно вздохнув, Тольден откатился в сторону и встал на четвереньки.

Плечо онемело. Он не мог пошевелить рукой.

Пламя начало пробиваться сквозь бревна. Плющ, скреплявший бревна, заполыхал. Стена снова занялась и запылала с треском и жаром, словно доменная печь. Тольден и его люди отступили и смотрели, как горят бревна — и как огненный кот пробирается сквозь них, словно это всего—навсего безвредные потухшие головешки.

— Тольден! — закричали люди.

— Помоги!

— Скажи нам, что делать!

— Бежать, — с трудом выдавил он из себя. За всю свою жизнь он не видел такого яростного огня, не встречался ни с чем столь кошмарным, как этот огненный кот.

— Бежать. — От жара у него слезились глаза, словно он плакал. Хауселдон был построен из дерева. Он весь сгорит. — С дороги.

Машинально, не отдавая себе отчета в том, что делает, он отступал, держась поблизости от жара. Огненный кот небрежно следовал за ним, словно Тольден был особенно вкусной и легкой добычей.

Двигаясь словно безумец, он вел огненного кота между домов.

Кот двигался за ним. Огонь захватил стену зернохранилища; затем, с треском взрываясь, подобным стрельбе из пистолета, загорелось само зерно. Огонь, дым и дымящееся зерно разлетелись на сотни футов в стороны.

Торговец, владевший зернохранилищем, толстый жадный старик, жил в доме поблизости. Он сбежал с крыльца и вылил на кота полное ведро воды.

Кот даже не заметил покушения на свою жизнь.

Почти мгновенно пламя поглотило торговца.

Тольден отступал так медленно, как только мог, ведя за собой разрушение Хауселдона.

Он не сразу сообразил, что произошло, когда кот внезапно раздраженно фыркнул — может быть, от боли—и отпрянул в сторону. Пламя словно прилипло к его передней лапе. Зверь нагнулся и вылизал лапу дочиста; его хвост раздраженно ходил из стороны в сторону. Он пошел дальше — более злой, более решительный; похоже, он собирался разделаться с Тольденом поскорее, без лишних сантиментов.

Тольден тупо смотрел на происходящее, сраженный невероятным фактом, что существо пострадало, наступив в небольшую лужицу овечьего помета.

Словно эта информация была недоступна его сознанию, он лишь покачивал головой; обожженное безбородое лицо исказила гримаса; неподвижная рука висела плетью.

Он с усилием повернулся и поспешил убраться с дороги огненного кота, метнувшись в проулок между ближайшими домами так, словно стервятники начали клевать его голову. Люди, которые видели его, решили, что он обезумел.

Кот не стал преследовать его. У него было достаточно добычи.

Поджигая дома и магазины, он продолжил свой чудовищный поход в центр Хауселдона. К Теризе и Джерадину.

Териза, Джерадин и Домне услышали крики, увидели огонь и дым, рвущиеся в небо.

— Зеркала и осколки! — прошипел сквозь зубы Джерадин. — Что это?

— Боюсь, что не волки, — пробормотал Домне. Он пнул труп ногой. — Даже эти твари не умеют поджигать дома.

Тревога помогла Теризе собраться. Она взяла себя в руки и попыталась думать.

— Где Тольден?

Джерадин покосился на нее. Он и Домне не смотрели друг на друга.

Один из лучников пронесся по улице. Разгоняя людей, он остановился перед Домне.

— Милорд, — выдавил он, судорожно хватая ртом воздух, — стена проломлена. Дома горят.

— Я и сам вижу, — ответил Домне с неожиданной жесткостью. — Как это случилось?

— Создание из Воплотимого. Кот величиной с быка. Он поджигает все вокруг себя.

И идет вот оттуда.

Териза почувствовала, как холодная рука сжала ее сердце. Поджигает все вокруг…

— Смотритель Леббик рассказывал мне о похожем коте.

Он убил его стражников. — Он выслал всего пятьдесят солдат, и они погибли. — Когда те пытались преследовать Воина Гильдии. Джерадин мрачно кивнул.

— У Эремиса не хватает людей. Или он не может сейчас воспользоваться ими. Или не может воплотить достаточное их количество, не сводя их с ума. Поэтому он использует для атаки Воплощения. Пытаясь уничтожить нас разом, вместо того, чтобы убивать поодиночке.

Огонь приближался. Склад принялся разбрасывать пламя во всех направлениях: начали взрываться бутыли с маслом. Разрушение Хауселдона, похоже, стало уже бесконтрольным.

Домне смотрел, как его люди разбегаются, словно боялся выказать слабость. Но голос его звучал спокойно, он держал себя в руках.

— Джерадин, ты единственный Воплотитель в семье. Как от этого защищаться?

— Только с помощью зеркал, — рявкнул в ответ Джерадин. Теризе показалось, что сейчас он выглядит совершенной копией отца — такой же спокойный и так же боится выказать слабость. — Которых у нас нет.

Тут она впервые увидела кота. И невольно отступила на шаг.

— Где Тольден? — снова спросила она, внезапно испугавшись, что он мертв.

А Тольден бежал так, как не бегал никогда в жизни.

Плечо у него не было сломано: будь оно сломано, оно давным—давно начало бы болеть. Тем не менее, рука не слушалась его; он до сих пор не мог воспользоваться ею. Она мешала ему сохранять равновесие и скорость. Из—за нее он бежал, словно горбун.

Он бежал между домами, по улицам Хауселдона, словно был смертельно напуган.

Он забыл о волках — забыл о них начисто. Отчаяние не оставляло места для других опасностей. Один из домов, мимо которых он пробегал, стоял с дверью, сорванной с петель, но Тольден этого не заметил. Он не услышал стоны умирающих внутри дома, не увидел чудовища, пожирающего человеческую плоть на пороге. Он не соображал, что происходит, когда волк бросил ребенка, которого рвал на куски, и прыгнул, целясь ему в голову.

Торопливость спасла его, волк промахнулся. Однако когти прочертили отметины на спине Тольдена, пытаясь добраться до него.

Боль отвлекла его внимание. Они с волком повернулись, чтобы встретиться друг с другом; такой же разъяренный, как зверь, человек выбирал место для удара.

Слизывая с морды кровь, волк снова прыгнул.

У Тольдена не оставалось времени пугаться или переживать. Честно говоря, у него не было времени на волка. И, подавшись вперед, когда зверь прыгнул, он пнул его в грудь так сильно, что у волка разорвалось сердце.

И снова побежал.

Спина горела как в огне. С трудом, шепотом призывая на помощь, Тольден добрался до ближайшей выгребной ямы, где Хауселдон хранил удобрения для полей и садов.

Времени у него было немного. Перепуганные люди метались по улице; Териза, Джерадин и Домне теперь ясно видели огненного кота.

И тот видел их; это не вызывало сомнений. Его взгляд застыл на них, словно кот наконец—то распознал свою настоящую добычу.

Наверное, так оно и было. Окаменев от беспомощности и страха, Териза продолжала твердить про себя: Эремис не удовлетворился бы случайным убийством. Значит, он способен говорить с этой тварью. В противном случае как он объяснил, чего хочет? Кот ведь мог напасть на Воина вместо стражников Смотрителя. Вероятно, Эремис описал ему людей, которых необходимо убить.

Она по—дилетантски пыталась понять, какие объяснения понимает огненный кот? Действительно ли Эремис способен разговаривать с ним?

— Териза, — рука Джерадина коснулась ее руки, стиснула пальцы. — Териза, послушай. Если это существо охотится за мной, ты можешь спастись. Беги отсюда — беги подальше от Хауселдона. Отправляйся на север. К Термигану. Возможно, он может дать тебе зеркало. Во всяком случае, ты предупредишь его. Он обеспечит тебе защиту.

Я попытаюсь отвлекать его как можно дольше. — Спасибо. — Что сказать? Териза не имела ни малейшего понятия. — Я оценила твое предложение. — Слова, казалось, срывались у нее с языка, минуя сознание. — А вдруг он охотится на меня? Куда ты убежишь?

— Интересный вопрос, — сухо вмешался Домне. — Давайте обсудим его позднее, ладно? Бегите оба. Если он решил уничтожить Хауселдон, то, может, хотя бы вам удастся сбежать. — Внезапно он закричал, и его приказ прозвучал словно удар бича: — А ну марш!

Териза и Джерадин согласно кивнули.

Но не шелохнулись.

Она почувствовала на лице жар. Огненный кот был так близко, что она могла добросить до него камнем. Он не торопился — но несомненно направлялся прямо к ним. Его глаза полыхали ненавистью; хвост мел пыль.

Она, Джерадин и Домне стояли неподвижно, словно разом лишились рассудка.

И огненный кот остановился. Окинул их враждебным взглядом: «Это еще что?» У Теризы сложилось странное впечатление, что она будто бы знает, о чем думает кот. «Почему они стоят здесь, словно огонь и клыки не могут причинить им вреда? Какую опасность они могут представлять?»

Она, несомненно, сошла с ума, даже если мужчины, стоявшие рядом с ней, оставались нормальными. Пока огненный кот изучал их, Териза махнула рукой и сказала:

— Брысь. Убирайся. — Она чувствовала, как волосы начинают съеживаться от жара. — Мы тебя не тронем. Если ты уберешься отсюда.

Отлично. Великолепно. Вместо того чтобы отступить, бестия изготовилась для прыжка.

Неожиданно рядом с Домне появился Миник. Несмотря на свое торопливое появление, он, казалось, ничуть не запыхался.

В крепких загорелых руках у него было по деревянному ведру.

Вода, подумала Териза. Отличная идея. Жаль, это не поможет. Огненного кота не остановил снег, когда он напал на людей Смотрителя Леббика.

Неторопливо, словно точно следуя инструкциям, Миник поставил ведра перед собой.

Задыхаясь и сопя так, словно его грудь вот—вот лопнет, на улице появился Тольден. Он чуть не воткнулся во фланг коту; жар там, должно быть, был чудовищный.

Тольден прижимал к себе корыто.

Полное воды, оно было бы слишком тяжелым, чтобы его мог нести один человек. Тем не менее, Тольден нес его в одиночку, без всякой помощи, и наконец уронил корыто в пыль.

Глухой гулкий звук отвлек внимание существа. Грациозно развернувшись, словно игривый котенок, огненный кот начал изучать, что происходит сбоку. — Получай! — хрипло закричал Тольден.

И, нагнувшись к корыту, обеими руками зачерпнул и швырнул в морду противнику пригоршню овечьего помета.

Тяжелые комья ударили в бакенбарды кота, в челюсти, в глаза.

Ударили и прилипли.

Они были топливом и жарко запылали. Но не отскочили, как вода, дерево или даже железо. Они прилипли к телу и шерсти существа.

С ревом кот перекувырнулся через голову. И бросился скрести морду, пытаясь содрать обжигающую субстанцию.

Миник действовал несколько медленнее; даже в минуты опасности он не мог избавиться от своей всегдашней обстоятельности. Но не сплоховал. Прежде чем кот успел повернуться, Миник сделал шаг вперед и выплеснул на кота содержимое первого ведра.

Новую порцию овечьего помета.

На этот раз существо взвыло так, словно вопль шел из глубин его души, и принялось кататься по земле, прижимая свой горящий бок, пытаясь притушить огонь.

Почти тут же на улице появились пять или шесть человек с ведрами и корзинами, полными овечьего помета; они принесли новое топливо для огненного чудовища. Нагнувшись над своим корытом, Тольден черпал из него помет руками и швырял в кота. Миник все стой же обстоятельностью использовал второе ведро.

Затем всем пришлось прекратить атаку и отступить. Существо запылало так ярко, что невозможно было находиться поблизости. Териза загородила лицо руками.

Шипя, словно кусок мяса на сковородке или раскаленное железо, опущенное в масло, кот умирал ужасной смертью, пожираемый собственным пламенем.

Тольден остановился и осел на колени; его безбородое обгорелое лицо молча взирало на обугливающееся тело.

Домне медленно обошел горящего кота и приблизился к старшему сыну. Миник, Джерадин и Териза последовали за ним. Они оказались рядом, когда Домне положил руки на окровавленную спину Тольдена.

— Как я и говорил, — пробормотал Домне, и в его голосе перемешались гордость и страдание, — ты подходящий человек для любой работенки.

Прежде чем Териза успела прийти в себя, Джерадин бросился разыскивать Квисс.

Квисс сердито перевязывала мужа. Как и у Домне, ее чувства были слишком сильны — и слишком противоречивы, — чтобы сохранить спокойствие при виде состояния Тольдена.

Стоя посреди улицы и опираясь на костыли, Домне приказал лучникам пойти и добить оставшихся волков. Миник бережно помог Стиду выбраться из дома. Вместе братья принялись организовывать спасение людей Хауселдона.

Пламя, разожженное огненным котом, разгорелось так, что было бессмысленно бороться с ним. Даже не напуганные уроном, причиненным волками, не тревожась ни о чем, кроме безопасности своих домов, люди Домне вряд ли справились бы с огнем. Но они растерялись и были на грани отчаяния. Кроме того, могли последовать новые атаки… И когда Миник предложил начать борьбу с огнем, Домне твердо запретил ему это.

Вместо того чтобы понапрасну пытаться спасти Хауселдон, всех мужчин, женщин и даже детей, способных поднимать какой—то вес или за что—нибудь отвечать, включили в сбор продовольствия, вещей, лошадей, скота, детей и инвалидов за пределами частокола.

Джерадин не обращал внимания на всю эту суету. Взяв с собой Теризу, он прихватил немного еды и нашел тихий угол в доме отца, где они могли спокойно поесть.

Удивленная, она спросила его, что он собирается делать.

— Сберегаю время, — пробормотал он, поедая холодный бутерброд с цыпленком. — Время от времени нам приходится есть. Лучше сейчас, чем потом.

Они перебираются на Сжатый Кулак. Со всем барахлом, которое собрали, они не двинутся в путь еще два или три дня. Но меня волнует не это. Будь у Эремиса еще что—нибудь для нового штурма, он использовал бы это прямо сейчас. Думаю, первая опасность миновала. А как только они переберутся в пещеры и камни, понадобится целая армия, чтобы выкурить их оттуда.

Териза не понимала его. Она смутно сознавала, что в Сжатом Кулаке невозможно будет отлить зеркала.

— Ты все время говоришь «они». Ты не собираешься оставаться с ними?

Он покачал головой, пытаясь скрыть блеск в глазах.

Териза пристально смотрела на него, словно внезапно поглупела. Его дом сгорел. Скоро весь Хауселдон превратится в пепел и головешки. Выжившим придется перебраться в укрытие. Один из его братьев серьезно пострадал. Люди, которых он знал всю свою жизнь, погибли. Просто поразительно, что Джерадин повеселел.

Он был крепким и сильным, она видела это; но мрачная ирония ушла вместе с горечью. Прошлой ночью он вспомнил, что умеет смеяться. Свет в его взгляде обещал, что он будет смеяться и дальше. Она смотрела на Джерадина, и тупая боль, вызванная столькими страхами и разрушениями, покинула ее сердце и начала исчезать. И, готовая улыбнуться, словно заранее знала ответ, она спросила:

— А почему нет?

Он весело пожал плечами.

— Я все поставил с ног на голову. Как обычно, моя неуклюжесть. В некотором смысле то, что произошло сегодня, — неплохо. То, что делал сегодня Эремис, — неплохая новость. Это значит, он боится нас; слишком боится, чтобы ждать, пока продумает нападение и убьет нас наверняка. Он думает, у нас есть нечто, способное доставить ему множество неприятностей.

Если он так думает, вероятнее всего, он прав. Он слишком хитер, чтобы беспокоиться по пустякам. И нам предстоит выяснить, чего он так боится.

Хауселдон продолжал гореть, но Териза невольно ощутила, что большая часть ее ночной радости вернулась.

— Может быть, еще не все его планы реализованы, — сказала она. — Может быть, у нас еще есть время предупредить Орисон.

— Правильно. А по дороге мы постараемся предупредить некоторых лордов. Когда они узнают, что происходит, может быть, Файля или даже Термигана удастся убедить выступить против Эремиса.

Она не сдержалась; она вскочила и поцеловала его, сжимая в объятиях так сильно, что испугалась, как бы не сломать себе руки.

— Выбирайтесь отсюда, безобразники, — хмыкнул Стид от дверей. — Огонь уже на соседней улице. Следующим загорится этот дом.

В ответ Териза и Джерадин дружно расхохотались. Они покидали Хауселдон, держась за руки.

К середине дня от столицы Домне остались лишь головешки и пепел. Со своих носилок Тольден наблюдал за разрушениями, рыдая так, словно все кончено; но его отец считал иначе.

— Не глупи, сынок. Ты спас всем нам жизнь. Дома можно отстроить. Ты спас своих людей. Это я называю величайшей победой. Каждый из нас был бы горд от подобного.

— Именно так, папа, — сказала Квисс, потому что ее муж слишком переживал, чтобы говорить. — Он согласится с тобой, когда немного очухается. Если понимает разницу между хорошим и дурным.

Не замечая их смущения, Джерадин расцеловал всех троих. Квисс и Домне поцеловали на прощание Теризу. Затем Териза и Джерадин отправились к своим лошадям, жеребцу и кобыле, которые привезли их из Сжатого Кулака.

— Сейчас твой черед, Джерадин, — провозгласил Домне перед всеми обитателями Хауселдона. — Сделай так, чтобы мы гордились тобой. Сделай так, чтобы наши страдания были не напрасны. — И добавил: — Во имя разума, не забудь называть меня «папа». Джерадин покраснел. Теризе вновь захотелось рассмеяться: — Не беспокойся, па. Я постараюсь приучить его. И когда люди Домне заулыбались, они с Джерадином поскакали на помощь Морданту.

34. Отчаявшиеся

В конце первого дня осады — в тот день, когда произошло убийство Мастера Квилона и Териза сбежала, — принц Краген осмотрел свои разрушенные катапульты и спросил леди Элегу, что она думает по этому поводу.

— Атаковать, — ответила она не задумываясь. — Атаковать и атаковать.

Изумленно вскинув бровь, он ждал более подробного объяснения.

— Я не Воплотитель, но всякий знает, что Воплощение требует сосредоточенности и силы. Сам процесс Воплощения очень утомляет. И в этой борьбе, — она указала на катапульты, — у вас всего один противник. Только один Мастер может использовать зеркала так, что это повергает вас в отчаяние. Сейчас он, должно быть, обессилен. Вероятно, он уже исчерпал свой запас выдержки.

Если вы будете достаточно настойчивы, он проиграет. И тогда вы сможете разрушить эту заплату в стене. И

Орисон откроется перед вами.

Несмотря на свою убежденность и уверенный тон, принц Краген не удержался от упрека.

— Миледи, — сказал он тихо и в то же время резко, — как вы считаете, сколько у меня катапульт? Ведь их очень трудно перевозить. Если бы мы тащили их из Аленда, то были бы еще в дороге — и победа Кадуола не подлежала бы сомнению. Значит, приходится рассчитывать на то, что нам удалось взять у Армигита. — При мысли об Армигите Крагену захотелось сплюнуть. — Мне кажется, катапульт у нас не станет раньше, чем мы измотаем этого проклятого Воплотителя.

А затем, миледи, — он почти безотчетно обхватил пальцами кисть ее руки, добиваясь полного внимания, заставляя услышать то, что он не произносит вслух, — наша главная, самая основная и лучшая надежда будет потеряна.

— Тогда что вы намерены предпринять, милорд принц? — спросила Элега. Похоже, она не услышала его. Может быть, просто не слушала. — Вы что, решили просто ждать, пока явится верховный король и сокрушит вас?

Принц Краген вскинул голову. Слишком много глаз наблюдало за ним. Усилием воли он подавил досаду, и на его лице появилась надменная улыбка.

— Я намерен выполнять свой долг.

Пытаясь скрыть разочарование, он кивнул и ушел.

Этой ночью под прикрытием темноты принц выслал отряд саперов, чтобы те попробовали подрыть фундамент под заплатой в стене.

Новая неудача. Лишь только его люди принялись за работу, защитники Орисона принялись лить со стены кипящее масло и подожгли его. Пламя заставило саперов отступить — и дало достаточно света лучникам Леббика. Добраться до лагеря удалось меньше чем половине отряда.

К следующему утру у Крагена было время поразмышлять над последними событиями. Принц объявил, что больше не будет рисковать.

Он не собирается уходить со своих позиций. Он всю ночь планировал поддержку для своих войск, придумывал распоряжения для капитанов и консультировался с монархом Аленда. Но он не хотел рисковать, не хотел потерь. Возможно, он решил дождаться верховного короля Фесттена, чтобы создать с ним простой и безобидный военный альянс.

Элега понимала, почему он поступает подобным образом. Он объяснил ей это — как прилюдно, так и частным образом. И его объяснения имели смысл. Тем не менее, его пассивность приводила ее в отчаяние. Временами она не могла видеть его перед войсками; временами она была с ним едва вежлива в постели. Она хотела действия — хотела разрушения стены, битвы; хотела свергнуть короля Джойса и посадить на его место принца Крагена.

Она не хотела думать, что предала своего отца впустую. Пока войска Аленда, наслаждаясь внезапно начавшейся весной, тратили время на учения или на отдых, вместо того чтобы поставить Орисон на колени, все, что она делала, выглядело глупо.

Элега старательно считала дни, часы и молча страдала. Поздним вечером на пятый день бездействия принца (на шестой день осады), пока она ждала, когда принц закончит подводить итоги дня и обсудит с Маргоналом дальнейшие планы, солдат, явившийся с одного из сторожевых постов, доложил ей о гостье.

— Простите мое вмешательство, миледи. — Солдат, старый ветеран, похоже, сомневался, что поступает правильно. — Я бы не стал беспокоить вас по такому ничтожному поводу, но она не пыталась прокрасться в лагерь. Она пришла прямо на пост и пожелала увидеться с вами. У нее при себе не было никакого оружия — даже ножа. Я сказал, что отведу ее к принцу. Или по меньшей мере к капитану. Она ответила, что ей это не кажется разумным. И заявила, что, если я отведу ее к вам, вы решите, как с ней поступить.

Элега постаралась терпеливо выслушать эти пространные объяснения.

— Кто она такая?

Солдат начал смущенно переминаться с ноги на ногу.

— Говорит, что она ваша сестра.

Элега заморгала. Кровь застыла в жилах. Осторожно, чтобы голос не предал ее, она ответила:

— Вы поступили правильно. Можете привести ее сюда. Я решу, что с ней делать, когда выслушаю.

Солдат незаметно пожал плечами. И, отбросив в сторону полог шатра, завел Мисте внутрь.

Сестры стояли словно громом пораженные и смотрели друг на друга. Солдат вышел и закрыл за собой полог, а сестры стояли и смотрели друг на друга не отрываясь.

Элега фактически находилась в своей стихии. Она была в полупрозрачном одеянии, которое очень нравилось принцу; свет ламп и кадил подчеркивал блеск ее коротких светлых волос, красоту бледной кожи, живость фиалковых глаз. По контрасту Мисте нуждалась в солнечном свете, чтобы выглядеть наилучшим образом. В помещении, при искусственном освещении она казалась замкнутой и задумчивой, а ее взгляд далеким, словно она погружена в раздумья и меньше интересуется происходящим, чем ее сестра. Выглядела она не столь представительно. Ее плотный плащ был сильно потрепан.

Мисте изменилась — Элега заметила это мгновенно. Ее осанка стала более прямой, расправленные плечи и поднятый подбородок свидетельствовали, что эта женщина перестала колебаться. Шрам, похожий на заживший ожог, шел по челюсти к правому уху, но не портил ее красоту, а лишь подчеркивал ее уверенность в себе. Она действительно была убеждена в правильности того, что делает. Впервые за всю их жизнь само присутствие Мисте заставило Элегу почувствовать себя маленькой, менее уверенной в себе.

Чутье подсказывало ей, что Мисте совершила нечто такое, в сравнении с чем ее усилия изменить судьбу Морданта казались ничтожными.

Мисте долго изучала Элегу. Затем заулыбалась.

Эта улыбка походила на улыбку отца в те дни, когда он был самим собой, — улыбка, словно солнечный луч. Элега не могла этого выдержать; ее глаза наполнились слезами.

— О Мисте, — выдохнула она. — Ты напугала меня до смерти, исчезнув подобным образом. Я считала, что ты давным—давно мертва.

И не в силах сдержаться, раскрыла объятия и крепко прижала к себе сестру.

— Прости, — прошептала Мисте, пока они прижимались друг к другу. — Знаю, что напугала тебя. Я этого не хотела. Но у меня не было выбора.

Элега неловко отступила на шаг, смахнула с глаз непрошеную слезинку, нашла платок и высморкалась.

— Ах ты проказница, — ласково сказала она. Мисте улыбнулась в ответ и забрала у нее платок.

— Помнишь? — пробормотала Элега. — Я называла тебя так когда—то. Когда мы были маленькими. Если я провинилась и ждала неприятностей, я старалась все свалить на тебя. Даже когда ты была совсем маленькой и плохо умела ходить, я пыталась убедить мать, что ты подговорила меня — что бы это ни было. Мол, ты—проказница.

Мисте весело рассмеялась.

— Нет, не помню. Я была слишком мала. Не верится, что ты могла переложить ответственность на кого—то другого! — Она вздохнула, словно ей радостно было видеть сестру. — Впрочем, сейчас, столько лет спустя, я доказала, что ты была права.

— Да уж. — Элеге хотелось смеяться и шутить и одновременно рыдать при виде Мисте. — Совершенно неисправимый ребенок. — Она попыталась навести хоть какой—то порядок в мыслях и помешать эмоциям захлестывать разум. — Садись. Выпей. — Она показала на складные стулья у небольшого медного столика. — Я очень рада видеть тебя. Я была так одинока… — Она не могла справиться с собой; неожиданное появление Мисте очень взволновало ее. — О Мисте! Где ты была?

Во взгляде Мисте появилась гордость. Нет, Элега, поняла это почти мгновенно, это было нечто большее. Предупреждение. Постепенно улыбка Мисте растаяла. — Долгая история, — ответила она коротко. — Я пришла к тебе, потому что мне необходимо принять целый ряд решений. И среди них не последнее — должна ли я говорить тебе, где была и что делала.

Не просто гордость. Не просто предупреждение.

Недоверие.

Элега готова была расплакаться.

Но в то же время собственное чутье предупредило ее: лагерь Аленда во многих отношениях опасное место, но он особенно опасен для дочери короля Джойса, который не выказывал расположения к принцу Крагену.

— К чему такие церемонии? — спросила Элега осторожно. — Я ведь твоя сестра. Почему ты не можешь рассказать мне обо всем?

На чьей ты стороне?

— Да, спасибо. — Манеры сестры были безукоризненными. — Я бы не отказалась от вина. Как ты успела заметить… — Она скинула плащ, открывая потертую кожаную жилетку и ботинки, которые, казалось, не имели ничего общего с романтикой и спальными покоями. — Какое—то время я не слишком роскошествовала.

Но Элега не отозвалась, слишком занятая тем, что пыталась подавить в себе желание спросить: На чьей ты стороне?

— Элега, — вздохнула Мисте. — Я не могу ничего рассказать о себе, потому что не знаю, в качестве кого ты здесь. Не знаю, почему армия Аленда решилась осадить Орисон. Не знаю, — она стерла с глаз непрошеную слезинку, — жив ли еще наш отец и удерживает ли он трон. Продолжает ли он безумствовать.

Я не могу принять здравого решения, не узнав ответы на эти вопросы.

Я узнала, что ты здесь, — пояснила она. — Я ведь видела, как ты скачешь рядом с принцем Крагеном навстречу Смотрителю Леббику в тот день, когда началась осада. Расстояние было значительным, — признала она, — но я была уверена, что видела тебя. И мне пришлось слишком долго убеждать… — она запнулась, — убеждать себя встретиться с тобой.

Явно стараясь отвлечь внимание Элеги, она жалобно попросила:

— Так могу я выпить вина?

— Ну конечно. Само собой. — Очнувшись от потрясения, Элега подошла к медному столику. На нем стояли графин и два кубка. Несмотря на вероятность того, что ей придется объяснять принцу, почему в его отсутствие его кубком пользовались, она налила вина Мисте и себе, села и знаком пригласила сестру присоединиться к ней.

Мисте приняла кубок и села. Над краем кубка, из которого она пила, в ее глазах зажегся новый блеск. Опустив кубок, она улыбнулась, глядя за плечо Элеги.

— Великолепное вино. Хотела бы я прихватить с собой бочонок такого.

Несколько глотков вина помогли Элеге вернуть самообладание. И, уже взяв себя в руки, она спросила:

— Почему ты говоришь, что тебе пора? Ты ведь только что пришла. И… — она постаралась изобразить самую очаровательную улыбку, — ты еще ничего не рассказала, а я не поняла, почему ты пришла сюда.

Мисте снова отпила и, держа бокал обеими руками, заглянула в него.

— Я пришла задать вопросы и получить на них ответы, чтобы принять решение и надеяться, что послужу добру, а не злу.

— Другими словами, — Элега старалась говорить спокойно, — ты не хочешь мне доверять. Я должна помочь тебе решить, можешь ты мне верить или нет.

Глаза Мисте потемнели. И почти сразу Элега заметила горькую перемену, произошедшую с ними обеими. Мисте была младшей из дочерей короля и в некотором смысле самой малоуважаемой — одинокая, погруженная в романтические мечтания, в свои странные состояния, которые не имели ничего общего с реальностью. Только отец выслушивал ее, не выказывая при этом скрытой насмешки, — но сейчас его королевство разваливалось, и виной тому было одиночество Джойса.

И тем не менее, она стала другой, облекшись в собственную храбрость лучше, чем в кожу. Вполне вероятно, она сошла с ума. Как еще объяснить то, что она здесь, что она посчитала решение прибыть прямо в лагерь Аленда разумным и требует ответов на вопросы? Даже если она была нормальна, она стала совершенной незнакомкой, и Элега не знала, как это оценивать и как к этому относиться.

С другой стороны, какой вред она могла причинить, глупая, бесстрашная дочь безумного короля? Неужели возможно, что она каким—то образом побывала в Кадуоле? Нет. Армия верховного короля Фесттена слишком далеко, — кроме того, ее продолжают сдерживать силы Пердона. Так какой же вред может причинить Мисте? Да никакого.

Мисте и не думала отвечать на вопросы Элеги. Через некоторое время Элега решила, что с расспросами можно подождать. Чувствуя к своей одинокой сестре неожиданную симпатию — и нечто вроде уважения, она не могла дать более точное определение, — она внезапно, без всяких оснований решила сыграть по—крупному.

— Отлично, — сказала Элега. Ведь ее природе было более привычно рисковать, чем осторожничать. Бездействие принца Крагена раздражало ее. Спрашивай более определенно.

От ее слов глаза у Мисте загорелись. Мисте невольно погладила ее по щеке.

— И снова благодарю, — пробормотала она. — Ты сослужишь мне великую службу.

И почти сразу принялась допытываться:

— С отцом все в порядке? Он… — она судорожно сглотнула, — жив?

— Насколько мне известно, в добром здравии. — При первых словах сестры в горле у Элеги пересохло. —

Прошло всего несколько дней с тех пор как я в последний раз беседовала с ним. — И сейчас, решившись играть по—крупному, она осознала, что рассказать свою историю ей будет нелегко. Основополагающие убеждения Мисте были чересчур пуританскими. — Кроме того, эмиссары и посланники вроде Смотрителя или Мастера Квилона передают сообщения от него незамедлительно. Он остается королем в собственном замке, хотя его власть над Мордантом закончилась. Мисте с облегчением вздохнула.

— Это меня радует, — ответила она, кивая своим мыслям.

— А Териза? Как она?

Элега скрыла свое смущение сарказмом.

— Боюсь, эта леди пала жертвой обычных ошибок Джерадина.

— Как? — в голосе Мисте послышались нотки тревоги. Вспомнив про резервуар, Элега сказала с ядом в голосе:

— Научилась у него давать маху.

И снова Мисте кивнула; она смутно понимала, что хотела сказать Элега — но не хотела расспрашивать. Она на мгновение задумалась, а затем медленно спросила, словно хотела подобрать слова помягче:

— Элега, а почему ты здесь? Если наш отец до сих пор правит в Орисоне, почему ты оказалась в стане его врагов?

Ну вот и все; точка, где почва стала зыбкой, вопрос, в котором они никогда не поймут друг дружку. Если правда слишком сильно изумит Мисте, Элеге придется вызвать стражу и передать сестру в руки принца Крагена.

Тем не менее, Элега верила в риск и решила рисковать до конца. Она сухо ответила:

— Вопрос поставлен неправильно, Мисте. Ты должна была спросить, почему принц и его войска оказались здесь. Мое «почему» связано с его.

Мисте внимательно посмотрела на нее.

— Нечто такое я и подозревала. Вот почему я так боялась за отца. Я думала, алендцы пришли сюда потому, что он мертв. Но я не собираюсь обвинять тебя в принятии неверных решений.

— Когда я покидала Орисон, принца Крагена оскорбили в зале аудиенций. Но то, что он сдержался, заставило меня думать, что он и не надеялся на мир.

— Почему он здесь, пытается свергнуть короля?

— Потому что, — ответила Элега, опасаясь реакции Мисте, — я убедила его поступить именно так.

В некотором смысле Мисте вообще не отреагировала; она просто замерла, словно зверь в убежище. Это было так непохоже на нее, что казалось более обидным, чем потоки обвинений. Где она научилась такому самообладанию — и такой осторожности?

— Я встретилась с ним после аудиенции у короля. — Элега старалась, чтобы в ее голосе не звучали виноватые нотки. — И решила довериться ему, когда он заявил, что желание Маргонала жить в мире — искреннее. Но Аленд раздирает противоречие, которое они должны разрешить. Кадуол не желает жить в мире, а сила короля стала слишком ничтожной, чтобы не отдать Гильдию в лапы Фесттена. Аленд должен что—то предпринять, чтобы верховный король не заграбастал Воплотимое.

Сначала я продемонстрировала принцу искренность своих намерений—И он ответил обещанием, что, если Орисон сдастся ему, он сделает Пердона королем Морданта — и Аленд ничего не потребует взамен, если Гильдия не достанется Кадуолу.

Тогда я убедила его, что вся наша надежда — на осаду.

— Но, Элега, — запротестовала Мисте, — ведь это глупость. Отец — единственный, кто может провести корабль Орисона сквозь все шторма. Осада может длиться годами. А верховный король Фесттен не будет ждать так долго, чтобы помешать монарху Аленда захватить Гильдию.

— Нет, это правда, — настаивала Элега. Искренне, а потому вынуждена была признать: — Во всяком случае, была. По двум обстоятельствам. Первое — заплата в стене при всех усилиях была слабым местом, и никак нельзя было предвидеть, что один из Мастеров сумеет защитить ее от катапульт. — А второе…

Элега невольно помедлила в нерешительности. Ведь это была ее жажда действий, ее желание, чтобы осада закончилась быстрым успехом. Это была ее вина: она убедила принца Крагена.

Если он и винил в неудаче ее, то ничем не выказал этого. Вероятно, он признал наличие риска в том, что делал, и не чувствовал разочарования. А может быть, он усмотрел новую надежду в оправдании своего нынешнего бездействия. В любом случае она винила себя за двоих. Уверенная в себе, готовая спасти мир, она взяла судьбу Морданта в свои руки. И уронила.

— А второе?.. — напомнила ей Мисте.

— Второе… — ответила Элега резче, чем намеревалась. — Я пообещала сдать ему Орисон, без всякого кровопролития, с минимальным количеством жертв.

— И каким образом?

Пальцы Элеги стиснули кубок.

— Отравив резервуар с водой. Не смертельно. Но так, чтобы защитники не могли сопротивляться, пока замок не будет взят.

Без всякого выражения, почти не шевеля губами, Мисте сказала:

— Это должно было удаться. Что же вышло не так? Элега позволила себе выругаться, чего, как она знала, Мисте не выносила. И сказала:

— Териза и Джерадин застигали меня за этим. Они не в состоянии были остановить меня или схватить. Но предупредили Смотрителя. Никто не пострадал от сделанного, потому что никто не пил эту воду. Защитники остались в полном здравии, а мне пришлось бежать.

Не в состоянии сдерживать недовольство, она продолжала:

— Это отвечает на твои вопросы? Теперь ты сможешь принять мудрое решение?

Постепенно Мисте успокоилась. Ее взгляд соскользнул с лица Элеги; она подняла бокал и выпила его до дна. Машинально, погруженная в свои мысли, снова налила вина и вновь выпила.

— О, Элега. Как же ты страдала от этого — решиться предать свою семью и родину и не преуспеть.

— Гораздо хуже, — страстно ответила Элега, — не делать ничего, позволять уничтожить все, что есть в этом мире хорошего, потому что человек, который создал все это, не желает беспокоиться и защищать созданное им.

И снова медленно, снова глядя куда—то в себя, Мисте кивнула.

— Вероятно. Это одно из решений, которые мне следует принять.

Внезапно, словно ожила парализованная часть ее рассудка, Элега сообразила, что принц Краген запаздывает. Обычно он заканчивал обсуждать с отцом минувший день и приходил в шатер в это время.

Если он застанет здесь Мисте, ему не останется ничего, кроме как взять ее в плен. Ее потенциальная ценность, как дочери короля, слишком велика, чтобы пренебречь ею. Но кроме того, Мисте была сестрой Элеги — а Элега еще не решила, на чем следует остановиться. Единственное, в чем она была уверена, так это что в качестве пленницы принца Крагена Мисте не выдаст своих секретов.

Пробормотав «Подожди здесь», Элега вскочила и поспешила за полог шатра.

Она разбудила девушку из Аленда, служившую у нее горничной.

— Живо, детка, — прошипела она. — Найди принца. Он может быть еще у отца или идет сюда. Умоляй его простить меня. Скажи, что я плохо себя чувствую. Скажи, что я наполовину ослепла от головной боли — но это пройдет, если я посплю. Отправляйся скорее.

Она отправила девушку в ночь, замерла, чтобы успокоить судорожно бьющееся сердце, и вернулась к Мисте.

Мисте вопросительно посмотрела на нее. Элега объяснила, что сделала, — и почувствовала бóльшее облегчение, чем считала разумным, когда убедилась, что Мисте верит ей. Значит, у встревоженности Мисте, у ее настороженности есть свои пределы. Несмотря на то, что натворила Элега, Мисте не боялась, что сестра предаст ее.

И Элега на миг задумалась, на чьей же она все—таки стороне.

Она снова села, снова налила вина. Мисте терпеливо ждала объяснений, почему принц Краген ничего не предпринимает. Элега глубоко вздохнула — то, что она собиралась сказать, могло быть воспринято как проявление нелояльности. И спросила:

— Ты помнишь тот день, когда мы впервые встретились с Теризой? Тот день, когда Пердон ураганом ворвался в Орисон и король Джойс отказался встретиться с ним?

— Да. — И снова сосредоточенный взгляд Мисте замер на Элеге.

— Мне кажется, я рассказывала тебе об этом. — Элега ярко помнила бешенство Пердона. «Вы ему это и скажите, миледи, — орал он на нее. — Всех своих людей, кто будет ранен или сражен, защищая его в его слепо* бездействии, я пришлю сюда». — Так вот, он делает то, что обещал. Из Пердона небольшими группками и отрядами раненые и мертвые со своими семьями прибывают почти ежедневно, отсылаемые в безопасный, с точки зрения лорда, Орисон — как укор королю Джойсу.

Сейчас они пленники Аленда — хотя было бы правильнее назвать их больными под наблюдением армии военных врачей, которые не разрешают им покидать койки. Раненные, измученные и истощенные… немногим из них хватает сил отказываться отвечать на вопросы.

Мисте смотрела в лицо Элеге и молчала.

— От них, — Элега вздохнула, — мы узнали, что армия верховного короля не идет сюда.

При этих словах глаза Мисте расширились. — Не может быть, — прошептала она, словно не в силах поверить в то, что слышит. — Не может быть. Элега кивнула.

— Во всяком случае, если и идет, то неизвестным нам путем. Наши сведения точны. Войска Фесттена двигаются с такой скоростью, что быстро проскочили бы холмы Пердона — несмотря на сопротивление лорда. Но из разных источников сообщают, что верховный король маневрирует, не приближаясь к Орисону.

— Так вот почему принц Краген считает, что можно подождать.

Наконец—то голос Мисте звучал так, словно самообладание могло изменить ей.

— Куда же, в таком случае, направляется верховный король Фесттен?

— На юго—запад, — ответила Элега. — В провинцию Тор.

Раненые Пердона сообщили, что армия Кадуола самым коротким путем, какой только может найти, движется к Маршальту, столице провинции.

— Но почему? — спросила Мисте. — Почему он идет туда? Ведь Гильдия здесь. Элега не имела ни малейшего понятия. — Я слышала кое—какие пересуды, — сказала она только для того, чтобы услышать ответ Мисте. — Смотритель считает Тора предателем. Голова Мисте дернулась.

— Тор? Глупости. — Она на мгновение задумалась и продолжала: — А если он предатель, то поводов захватывать Тор у Фесттена еще меньше. Вздор! Что делает Пердон?

Чтобы исправить мнение о себе, Элега притворно строгим тоном сказала:

— Разумеется, он более посвящает себя службе Морданту, чем король заслуживает. — Правда заключалась в том, что при одной мысли о Пердоне у нее болело сердце и хотелось кричать, потому что она ничего не могла поделать. — Фесттена, похоже, не интересует Орисон. Но вместо того чтобы использовать возможность отступить, вероятно сюда, или создать альянс с Армигитом, что с моей точки зрения сомнительно, или, скорее, с Файлем, Пердон выстраивает свои войска так, что они постоянно оказываются на пути Кадуола. Он начал войну от силы с тремя тысячами людей против по меньшей мере двадцати тысяч. Если донесения правдивы, у него осталось меньше двух тысяч человек, и каждый день несет ему новые потери. Но он продолжает сражаться. Он провел всю жизнь, держась за рукоять меча, и не может просто так позволить Фесттену творить что захочется.

Короче говоря, он ведет личную войну с Кадуолом. Если бы давным—давно король Джойс не отказался помочь ему, он спас бы себя — и помог бы Орисону, прибыв сюда.

Это отвечает на твои вопросы?

Пока Элега говорила, выражение лица Мисте изменилось. Ее взгляд был обращен к Орисону; глаза наполняли слезы.

— Ах, отец, — глухо промолвила она. — Как же ты допустил все это? Как ты это терпишь?

Желание Элеги расплакаться усилилось.

— Если так, — буркнула она, — может быть, ты соизволишь ответить на мои вопросы. Я рассказала тебе достаточно, чтобы выглядеть в глазах недоброжелателей предательницей. Я хотела бы получить что—нибудь взамен за свой риск.

— Хорошо. — Внезапно Мисте поднялась, глядя сквозь ткань шатра на Орисон, словно Элеги здесь не было. — Теперь я могу принять решения. Спасибо тебе. Мне пора.

Не глядя на сестру, она направилась к пологу. Мгновение Элега стояла словно громом пораженная, раздираемая противоречивыми чувствами. Ее переполняла ярость; хотелось задать жестокие вопросы, которые бы причинили сестре боль. И в то же время она думала, что сестра покидает ее, не веря, не доверяя ей и эта мысль занозой засела в сердце. Она собиралась крикнуть стражу, когда в ее голове, словно вспышка света, мелькнула новая мысль. Прежде чем сестра достигла полога, Элега сказала:

— Отец послал мне весточку, Мисте.

Мисте мгновенно остановилась и повернулась к Элеге. И как будто бы нехотя спросила:

— Какую?

Слишком удивленная серьезностью Мисте, чтобы обидеться, Элега ответила:

— Ее принес Смотритель Леббик. По его словам, отец сказал: «Я уверен, что моя дочь Элега действовала из лучших побуждений. И куда бы она ни направилась, с ней пребудет моя гордость. Ради нее и ради себя я надеюсь, что добрые побуждения принесут добрые плоды».

Мисте вдруг закрыла глаза. Слезы потекли из—под ее ресниц по щекам, но она долго не шевелилась и ничего не говорила. Затем радостно посмотрела на сестру, улыбаясь словно ясное солнышко.

— Ну конечно, — выдохнула она. — Как я сама не догадалась!

И она тут же вернулась к своему стулу. Улыбаясь так очаровательно, что это надрывало Элеге сердце, она сказала:

— Прекрасно. Спроси меня о чем—нибудь более определенном.

Элега уставилась на нее, уставилась словно рыба — а Мисте рассмеялась. Элега не сдержалась; внезапно она ощутила такую радость, облегчение и стыд, что начала смеяться сама.

Через некоторое время Мисте наконец сумела выговорить:

— Ох, Элега, мы так не смеялись с детства! Насмехаясь над собственным важным видом, Элега ответила весомым тоном:

— Не будь такой заносчивой, детка. Ты ведь едва достигла возраста, когда можно называться женщиной.

Мисте радостно хмыкнула. На миг единственным, что мешало Мисте выглядеть такой, какой ее помнила Элега — романтической и родной, чуточку глуповатой и несерьезной — стал шрам на ее щеке.

Именно шрам все менял. Из—за него изменения в Мисте невозможно было ни припустить, ни оставить без внимания. Он слишком сильно смущал Элегу.

— Мисте, где ты была? Куда идешь? Почему уходишь? И эта одежда. Что ты делала все это время?

— Элега, — весело запротестовала Мисте, — я же просила—спроси меня о чем—нибудь более определенном. — После этого она вздохнула, и веселость постепенно исчезла. — Ну хорошо, я расскажу. — Ее лицо приобрело непонятное для Элеги выражение: задумчивое и рассудительное, немного печальное; отчасти взволнованное. — Я ушла из Орисона, чтобы отыскать Воина Гильдии.

Элега так изумилась, что воскликнула:

— Что ты сделала?.. — прежде чем смогла сдержаться.

Та Мисте которую знала Элега, смутилась бы и покраснела; она могла бы покачать головой или начать оправдываться. Но новая Мисте ничего такого не сделала. Только подняла голову, в легкой досаде прикусила губу и повторила:

— Отправилась на поиски Воина Гильдии. А через мгновение добавила:

— Териза помогла мне.

Лучше слушать. Элега не хотела показаться сестре полной дурой и потому молча смотрела на Мисте.

— Я выбралась из ее комнат через тайный ход, ведущий рядом с брешью, которую Воин проделал в стене. Пролом охраняли не слишком тщательно, и мне удалось ускользнуть незамеченной. Оттуда я пошла по его следам в снегу.

Элега смотрела на нее не отрываясь, ожидая, пока Мисте скажет что—нибудь хоть сколько—то осмысленное.

— Наконец, — продолжала Мисте, — я нагнала его. Он был ранен и не мог двигаться быстро. Честно говоря, он лежал в снегу и истекал кровью; она заливала доспехи.

Я испугала его — он решил, что на него снова напали. — Голос Мисте звучал спокойно и твердо. — Он выстрелил в меня. — Она коснулась рукой щеки. — К счастью, почти не причинил мне вреда. Затем он разглядел, что я всего лишь слабая женщина, и бросил оружие. И я смогла помочь ему.

Элега заставила себя моргнуть, прокашляться, потрясти головой, словно отгоняя наваждение. Затем осторожно сказала:

— Лучше начни с начала. Расскажи, почему ты отправилась за ним.

— Почему? — Взгляд Мисте устремился куда—то в пространство. — Да почему бы и нет? Поводов было хоть отбавляй. Странные изменения в отце, его стремление к разрушению — и наша неспособность повлиять на что—либо, которая мне нравилась не больше, чем тебе. Кроме того, была Териза, встретившаяся с миром, которого не знала и не понимала, с большей храбростью и уверенностью, чем я могла найти в себе. И сверх того была несправедливость, совершенная Гильдией.

— Несправедливость? — переспросила Элега. — Мастера пытались защитить Мордант. Воплощение Воина было единственным действием, которое могло принести хоть какую—то пользу.

— Нет, — голос Мисте звучал решительно. — Я не буду говорить об этической стороне вопроса — можно ли допускать воплощение живого существа, не спросив это само существо. Но Мастера не были честны даже сами с собой. Они утверждали, что воплотили Воина во исполнение нужд Морданта, пытаясь осуществить предсказание, — но чего они ждали от него в ответ на это? Раненый — он и его люди сражались не на жизнь, а на смерть, — он внезапно оказался в другом мире. — В ее голосе зазвучали страстные нотки. — Что он мог подумать? Наверняка он мог подумать одно: это изменение — очередная уловка его врагов.

Будь Мастера честны, они бы признали, что Воин может стать их союзником только по их вежливой просьбе, если сможет действовать по велению сердца, а не из жажды насилия.

Элега выслушивала доводы Мисте в общем с таким же изумлением, как и все ее предыдущие признания. Ее слова звучали вполне ясно, невероятно страстно. Элега не привыкла слушать такую по—мужски логичную речь из уст сестры.

— Я никогда не думала об этом подобным образом, — призналась она. И добавила, почти с завистью: — А вот ты думала. И решила не сидеть сложа руки.

Мисте пожала плечами, словно отрицая, что выказала смелость или предприимчивость.

— Файль пытался предупредить отца о намерениях Гильдии. Когда отец своим бездействием позволил воплощению произойти, я поняла, что если останусь в замке и не попытаюсь ничего исправить, то возненавижу себя. И когда я додумалась до того, что следует помочь Воину, мое сердце забилось сильнее.

Сухо, чтобы сдержаться, Элега сказала: — Значит, ты тепло оделась и вышла на мороз ради Воина, который мог убить тебя, как только увидит. Ни по какой другой причине, только из—за того, что ты чувствовала жалость к нему? Слабая улыбка заиграла на губах Мисте.

— И ты нашла его и помогла ему. Как такое возможно? Неужели под броней скрывался человек?

— Ну конечно. В некотором смысле совсем иной, а в некотором очень похожий на нас. Похожий на нас в главном.

Вновь изумив Элегу, Мисте покраснела и быстро продолжила, пытаясь скрыть смущение: — Как и Териза, он говорит на нашем языке — видимо, благодаря Воплощению. Его зовут Дарсинт, — заметила она небрежно. — Его указания помогли мне снять с него броню и перевязать рану. Его оружие с легкостью добыло для нас огонь, и я приготовила ему поесть.

С тех пор мы не расставались, прячась где только можно, убегая, когда приходилось. Кров и даже пищу мы без труда находили в брошенных деревнях и на фермах…

— Пока не появилась армия, — торопливо вмешалась Элега, пытаясь сделать выводы из того, что сообщила ей сестра. — Ты увидела нас. Бы вместе — ты и Воин Гильдии. Ты сказала, что тебе пришлось несколько дней уговаривать себя прийти ко мне. Это не себя тебе пришлось уговаривать, а его. Ты ведь его знания, его проводница.

И, обо всем догадавшись, хотела добавить: «Его любовница». И Элега поспешно сказала:

— Так вот какое решение ты хотела принять. Ты—спутница самого могучего человека во всех королевствах. Он любит тебя — и зависит от тебя. Ты должна решить, как использовать его силу.

Настала очередь Мисте изумляться. Не в состоянии скрыть внезапно вспыхнувшую надежду, Элега вскочила со стула, чтобы оказаться к сестре поближе:

— Мисте, ты должна помочь нам. Вся эта сила, вся эта мощь лишь ждет своего часа. О сестра, почему ты колеблешься? Ты можешь положить конец этой осаде практически без всяких усилий. Разве ты не понимаешь, что следует сделать? Мы должны взять Орисон. Должны покончить с дурацким сопротивлением короля, чтобы наконец могла начаться битва против подлинных врагов Морданта, чтобы королевство и Гильдия остались в неприкосновенности.

— Нет, Элега. — Мисте вскочила, чтобы встать с сестрой лицом к лицу. — Это ты не понимаешь. — Шрам придавал ей вид грозный и решительный. — Вопрос, который я должна решить, заключается не в том, буду ли я помогать тебе или нет, вопрос в том, буду ли я помогать Орисону против тебя.

Алендских войск слишком много даже для такого оружия, как у Дарсинта, и ему не победить их в одиночку. А его сила постепенно теряется. Он называет это «разряжается». Его оружие нельзя «зарядить» в этом мире. По этой причине мы должны действовать осторожно. Тем не менее, я долго и много думала о том уроне, который он может нанести армии Аленда. Правда в том, что я сдерживаю его лишь потому, что ты в лагере — и потому что принц Краген не предпринимает никаких активных действий.

Элега хотела возразить, но Мисте перебила ее.

— Я хочу предупредить тебя, Элега. Я убеждена более чем когда—либо, что должна сражаться за отца и Мордант. Если ты хочешь, чтобы оружие Дарсинта начало стрелять, оно начнет стрелять по вам.

— Мисте, — в панике прошептала Элега, — ты сошла с ума?

— Ты считаешь, что верить собственному отцу—безумие?

— Да, безумие! Ты сама это подчеркивала — ты говорила о его «странном нежелании, стремлении к самоуничтожению». Разве ты не слышишь себя? Ты бы не покинула Орисон и не отправилась помогать своему Дарсинту, если бы верила нашему отцу.

— Да. — Вспышка Мисте вдруг сменилась улыбкой, и она сразу стала казаться недалекой и неопасной. — И нет. Я провела много дней, пробираясь сквозь глубокий снег. Я перевязывала раны воина—чужака и сжимала его в своих объятиях—И слышала послание отца к тебе. Страх и отсутствие комфорта учат многому. Как и любовь. Я поняла, что нужно думать по—другому. Трудно сказать, что я верю в его бездействие. Но я поверила в то, что он помог этому воплощению — через Гильдию. Я даже думаю, что он сделал это ради меня—как оскорбил принца Крагена ради тебя. Ты не видишь, какими сильными он нас сделал? Я могу делать выбор за Дарсинта, могу попросить его помощи. А ты влияешь на все действия армии Аленда.

Я у верен, что моя дочь Элега действовала из лучших побуждений. Ради нее и ради себя я надеюсь, что добрые побуждения принесут добрые плоды.

Элега, мы поступаем так, как он хочет. Он все спланировал. Может быть, его бездействие лишь попытка заставить действовать нас.

Элега пришла в ужас от улыбки сестры. Так оптимистически объяснять поведение короля было безумием.

— Мисте, ты дура, — пробормотала она, словно разговаривала сама с собой. — Дура. — Король Джойс предпочел отослать жену домой, лишь бы не заниматься делами королевства. Не объясняя, почему так ведет себя. Мало—помалу он вытравил из сердца Элеги всякую надежду и веру. — С тобой все в порядке? Неужели то, что он сделал, не обижает тебя?

— Конечно, обижает. — Улыбка Мисте была полна превосходства и печали одновременно. — Я говорю лишь, что на вещи можно смотреть иначе. Мы должны спросить себя, заслужили ли мы его доверие. Но мы не можем взвалить на себя его ношу. Он — король. Мы должны спрашивать, заслужили ли мы его доверие.

— Мне кажется, он хотел сказать, что доверяет нам. — Элега, ты никогда не задавалась вопросом, каким человеком он должен быть, если доверяет тем, кому причиняет столько боли? Между нами говоря, у нас хватит сил уничтожить его. Оружие Дарсинта и армия принца могли бы покончить с ним. И наш отец сам загнал нас в этот угол.

Или он совершенно безумен, или столь отчаянно нуждается в нас, что не может объяснить, чего хочет, не сделав это чего—то невозможным. Совершенно растерянная, Элега спросила:

— Что ты имеешь в виду? Что ты подразумеваешь под всем этим?

Мисте пожала плечами.

— Ничего определенного. Я просто рассуждаю. Но предположим… — ее взгляд сосредоточился на сестре, — что в некотором смысле для защиты Морданта жизненно необходимо, чтобы принц доверял тебе. Как можно добиться доверия между заклятыми врагами? Попытка обмануть или подкупить принца почти наверняка обречена на провал. Ты — уж прости — плохо умеешь лгать. Ты не смогла бы убедить принца в том, во что не веришь сама.

— Нет. — Элега покачала головой не от разочарования, а от отчаяния. — Ты выстраиваешь чересчур много предположений и по слишком ничтожному поводу. Как может быть «жизненно необходимо», чтобы принц Краген доверял мне?

— Элега, размышляй. Ты сама подошла очень близко к ответу. Чего пытался добиться отец, отказываясь послать подкрепления Пердону, когда Пердон прибыл в Орисон и требовал помощи?

— Чего он пытался добиться?

— Или давай рассуждать по—другому. Что бы произошло, когда Кадуол вышел в поход, если бы Пердон получил помощь нескольких тысяч воинов? Как ты заметила, Пердон выдвинулся бы сюда, чтобы сохранить силы и помочь защищать короля. А верховный король Фесттен не позволил бы столь сильному врагу получить свободу маневра. Ему пришлось бы следовать за ним.

Отказав Пердону в помощи, отец сделал так, что Кадуол не пошел прямо сюда. Ты до сих пор не понимаешь, Элега?

— Время, — выдохнула Элега. Наконец—то она начала кое—что понимать. — Раз Кадуол не пришел сюда, то Аленд может позволить себе ждать. Отказав в помощи Пердону, он выиграл время.

— Да! — прошептала Мисте.

— И оттолкнув нас от себя, он тоже выиграл время. Он сделал так, что я могла использовать свое влияние на принца чтобы продлить бездействие. Но прежде всего… —

Элегу поразило, насколько логично это звучало, — он оттолкнул нас для того, чтобы, если принц станет атаковать слишком яростно, ты бросилась бы защищать Орисон… и таким образом атака Аленда захлебнулась бы… а так как мы с тобой сестры, то мы могли бы сделать стычку между нашими силами как можно менее кровопролитной.

— Да, — повторила Мисте. Она уже не вела себя скованно.

— Но почему? — Элега не знала, смеяться ей или плакать.

— Почему ему так необходимо время? Почему он так поступает? Какие у него трудности? Как он способен верить, что можно спасти Мордант, разрушая его?

Мисте в отличие от сестры не чувствовала желания впадать в истерику. Тихо хмыкнув, она сказала:

— Если бы я это знала — если бы я могла хоть что—то предположить — то сама рассказала бы обо всем принцу Крагену.

Элега вдруг тоже хмыкнула.

— Так значит, это все разговоры? Ты не можешь придумать, почему бы отцу нужно было выиграть время… а значит, нет причин верить, что он действительно пытается выиграть его… и значит, нет причин верить в твои рассуждения?

Мисте покачала головой и тихо ответила:

— Причин нет.

— За исключением, — пробормотала Элега через мгновение, — того факта, что все это, похоже, чересчур аккуратно подстроено, чтобы быть случайностью.

Мисте расплылась в такой довольной улыбке, что теперь ее красил даже шрам на щеке.

Элега вздохнула. Ее хорошее настроение постепенно улетучивалось. — Должна заметить, Мисте, — заявила она, — что испытываю неодолимое желание рассказать обо всем принцу Крагену. К несчастью, он возьмет тебя в плен. И, вероятно, использует в качестве рычага воздействия на отца — или на твоего Воина.

— В таком случае, — ответила Мисте. — Дарсинт придет за мной. Вряд ли он позволит использовать меня в качестве рычага.

— И будет убито много алендцев, — добавила Элега. — Сила его оружия иссякнет. Без всякой пользы.

— Это… — Мисте жестко улыбнулась, словно научилась любить риск, — и есть довод, который я использовала, чтобы он отпустил меня к тебе.

Элегу ждал последний сюрприз этого полного сюрпризов вечера: она обнаружила, что никогда не любила свою сестру так сильно, как в эту минуту.

— В таком случае, — растягивая слова заявила Элега, — мне кажется, в моих интересах помочь тебе покинуть лагерь, прежде чем весть о твоем визите достигнет ушей принца Крагена. Идем. Бери свой плащ. Мы возьмем мех с этим вином и поскорее уйдем.

Но, прежде чем уйти, они с Мисте крепко обнялись, словно впервые по—настоящему узнали друг друга.

На следующее утро, выслушав доклады своих капитанов, принц Краген вызвал Элегу из шатра. Она никогда еще не видела его таким злым. Даже усы его, казалось, топорщились от гнева.

— Миледи, — сказал он, — прошлой ночью в лагерь пришла женщина. Она утверждала, что она — ваша сестра. Ее отвели в ваш шатер.

Элега смело смотрела на него, скрывая страх в сердце.

— Да, милорд принц. Это была моя сестра Мисте.

— Та, что исчезла после того, как Воплотители воплотили своего Воина? — Похоже, он знал о ней лишь это. — Где она сейчас?

Вспомнив, что лгунья из нее никудышная, Элега выдержала его взгляд и ответила:

— Мы долго беседовали с ней. Потом я помогла ей уйти, не беспокоя стражу.

— Дочь короля Джойса. Одна из самых ценных женщин Морданта. Вы «помогли ей уйти». — Тон принца стал таким, что все солдаты поблизости повернулись к нему, прислушиваясь. — Почему?

Элега попыталась улыбнуться так, как улыбалась Мисте: словно она обожала риск.

— Давайте зайдем в мой шатер, милорд принц. Мне нужно кое—что рассказать вам. Это заставит вас усомниться в ваших суждениях.

За это она и полюбила его: хотя она была дочерью его врага — хотя она предала своего отца и, следовательно, могла предать кого угодно — хотя она помогала другой дочери короля бежать, — принц Краген отправился с ней в шатер и выслушал ее рассказ.

Почти в тот же час Артагель получил разрешение впервые встать с постели. Бок быстро заживал, лихорадка отступила, и ему удалось убедить врача, что он чувствует себя прекрасно. Вдобавок после его безумного визита в подземелья он стал примерным пациентом. И ему было позволено подниматься ради короткой, очень короткой прогулки.

Он то и дело улыбался врачу. Улыбнулся беззубой кухарке, приносившей ему еду. Улыбнулся горничной, убиравшей его комнаты. Но не пытался одеться и выйти, пока не уверился, что ему никто не помешает. Он не хотел, чтобы кто—то видел его в тот момент, когда он подвернет испытаниям свое тело и поймет, насколько он слаб.

Попытка надеть просторную рубаху и штаны вызвала у него испарину. Пока он пытался обуться в сапоги—закружилась голова. Подняв свой двуручный меч, он покачнулся от слабости. С каждым новым движением рана начинала пульсировать, словно собиралась открыться вновь.

Безостановочно улыбаясь, чтобы подбодрить себя, он вышел из комнат и, устроив себе короткую, очень короткую прогулку, отправился на поиски Смотрителя Леббика.

У него было множество поводов побеседовать со Смотрителем. Во—первых, несколько дней назад Леббик хотел видеть его, но помешала лихорадка. Во—вторых, если его удастся разговорить, Смотритель будет бесценным кладезем сведений о том, что интересовало Артагеля в первую очередь: осада; планы короля Джойса; поиски Джерадина.

Благодаря тому, что большинство его друзей были стражниками и многие из них заходили проведать его во время болезни, Артагель знал, что осада после первого дня протекала вяло. Но это могло означать все, что угодно, — и он хотел знать, что именно. Вдобавок, Артагель слышал, что Мастер Квилон убит и вместо него магистром Гильдии стал Мастер Барсонаж. Он слышал, что Териза исчезла. Он даже слышал, что существует взаимосвязь между смертью Квилона и исчезновением Теризы. И только один человек — наверное, это был врач, лечивший Артагеля, — упомянул, что до сих пор есть вопросы касательно Андервелла.

Недоумений было достаточно, чтобы заставить Артагеля прогуляться к Смотрителю. Несмотря ни на что, они с Леббиком были старыми друзьями — если у Смотрителя вообще могли быть друзья. Фактически он был учителем и командиром Артагеля с тех пор, как Артагель достиг такого уровня, что первому встречному стало небезопасно указывать, что ему следует делать. И поэтому все — во всяком случае активные защитники замка — верили, что он единственный в Орисоне может отправиться к Смотрителю, задать ему вопросы и получить на них ответы.

Но так случилось, что у Артагеля было два дополнительных повода побеседовать со Смотрителем, более важных, чем все прочие.

Первое: он долго и мучительно — что было не в его обыкновении — думал о своей последней беседе с леди Теризой, и ему не понравились выводы, которые он из этой беседы сделал.

Второе: он слышал по меньшей мере от шести достойных доверия друзей, что утром после исчезновения Теризы Смотритель Леббик вернулся к себе домой и застал в своей постели женщину.

Бывшую служанку Теризы Саддит.

И избил ее до полусмерти.

Даже сейчас, через пять или шесть дней после происшествия, его врач не был уверен, что она сможет пользоваться руками. Что же касается лица… Собственно, никто не хотел подробно описывать, насколько оно обезображено.

С тех пор Смотритель не выходил из своих комнат. Он руководил обороной Орисона через посредника — через выбранного им человека, который приносил ему свежую информацию и получал от него указания.

По очень странному совпадению, от которого сердце Артагеля сжималось, человека, выбранного Смотрителем, звали Рибальд. Это был тот самый покрытый шрамами ветеран, который время от времени оберегал Теризу по просьбе Джерадина, тот, кто потерял своего лучшего друга, Аргуса, при неудачной попытке застать принца Крагена врасплох.

Почему именно Рибальд? Леббик никогда особо не доверял ему. Честно говоря, Рибальд частенько жаловался, что Леббик совершенно не замечает его, разве что когда он проштрафится.

И хотя от усилий его сердце судорожно трепыхалось, а кости болели, Артагель решил встретиться со Смотрителем и задать ему несколько вопросов.

Ему не понравилось, как Териза кричала на него: «Ты что, сошел с ума? Джерадин — твой браг!» В то время не понимал ее. Но тогда он горел в лихорадке, то, что произошло с Найлом, терзало ему душу и сердце. А сейчас ее слова жгли его словно обвинение. Появившись в квартире Леббика, он немного удивился, обнаружив, что дверь охраняется. Прежде Смотритель никогда не старался охранять свою квартиру. Тем не менее, Артагель не колебался. Он подошел к стражнику, человеку, которого знал много лет, и спросил:

— Он до сих пор отказывается видеться с кем бы то ни было?

Стражник кивнул. Несмотря на очевидную радость от того, что Артагель наконец—то встал с постели, он заметил:

— И не собирается делать никаких исключений. Ни для кого.

Артагель улыбнулся. Вероятно, неплохо, что он не смог прихватить с собой меч. Он выглядел бы по—дурацки, обнажив его — и роняя на пол. И, словно это заявление ничуть не задело его, он сказал:

— Я хотел бы пройти внутрь. Ты ведь не будешь мешать мне?

— Хочешь проскочить мимо меня? — хмыкнул стражник. — В твоем состоянии? — Он развел руками. — Ладно, подчиняюсь принуждению. Кто—то должен объяснить ему, что к чему. Почему бы и не ты. После того как он отдубасил эту женщину… если он не попытается оправдаться, вскоре нас ждут большие неприятности. Слишком много людей, которым больше нечем заняться, крайне недовольны происшествием.

Если он тебя ударит, кричи, отнесу тебя назад в твои комнаты.

Артагель успокаивающе похлопал его по плечу.

— Спасибо большое. Всегда приятно иметь неподалеку такого человека, как ты.

— Знаю, — ответил стражник. — Причем как можно ближе. И, хмыкнув, он открыл дверь.

Уверенный, что ноги не долго смогут держать его, Артагель вошел в покои Смотрителя.

Первая комната была плохо освещена, не убрана и ничем не украшена — чего не бывало, когда Артагель в последний раз был здесь незадолго до смерти жены Леббика. Хотя и не любитель роскоши, Смотритель выбрал для своей семьи шикарные апартаменты; он десятилетиями говорил о том, что собирается завести детей, невзирая внимания на те травмы, которые жена получила в алендском плену. А она поддерживала в нем эту надежду, утверждая, что эти комнаты очень понравятся детям. Но после ее смерти Леббик ободрал все стены и пол, оставив лишь голый камень; он поставил в первой комнате жесткую койку и запер остальные двери — и даже в переполненном Орисоне эти комнаты оставались пустыми. А после исчезновения Теризы он перестал даже убирать. Единственная лампа, на столе у кровати, давала довольно света, чтобы разглядеть, что в комнате грязно.

Грязен был и Смотритель — небритый, чумазый, он не менял одежду уже много дней. Его глаза налились кровью от усталости и ненависти ко всему — а может быть, покраснели от печали, а руки были сжаты в кулаки, словно он хотел взять в них меч. Глядя с кровати на Артагеля, он слабо прохрипел:

— Я оторву башку тому, кто впустил сюда тебя.

Воздух был затхлым от грязи, застоявшегося пота, зачервивевшей пищи. Артагель с трудом подавил рвоту. Сменив гримасу отвращения на вежливую улыбку, он ответил:

— Нет, ты этого не сделаешь. — Он спокойно нашел стул и уселся. — Если бы ты хотел оторвать ему голову, ты сначала набросился бы на меня. А ты не посмеешь. Я—самая популярная личность в Орисоне.

— Дерьмо собачье. — Смотритель злобно мигнул. — Самая популярная личность в Орисоне Эремис. — Несмотря на свой тон, он не вставал с постели. — А ты всего лишь калека, который остался жить по чистой случайности, недобитый Гартом.

Небось поэтому тебя и послали. Думают, я не обижу человека, который так слаб, что женщина щелчком собьет его с ног.

Пытаясь изобразить любопытство, Артагель переспросил: — Кто?..

— Они. Тор. Король Джойс. Половина вшивых собак в этой вонючей дыре. Тот сукин сын, который позволил тебе войти. Те, кто считает, что Эремис — лучшее в этом мире с тех пор, как король Джойс изобрел солнце. Те, кто считают, что меня следует оскопить за то, что я набил морду грязной шлюшке. Они.

Они хотят выманить меня отсюда, и тогда они набросятся на меня. Они хотят, чтобы ты заставил меня выйти.

— Прости. — Артагелю было невероятно трудно разговаривать со Смотрителем, когда тот был в таком состоянии. Он предпочел бы безоружным встретиться с Бретером верховного короля. В результате голос его звучал необычайно ласково, словно он наслаждался происходящим. — Мне очень неприятно перебивать тебя, когда ты в таком чудесном настроении. Но правда в том, что я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Я просто пришел сообщить тебе, что Джерадин не убивал Найла.

— Знаю, — буркнул Леббик. — Можешь не говорить об этом мне. Скажи им.

— Минуточку. — Артагель удивился бы меньше, если бы Смотритель внезапно дохнул огнем. — Погоди. Что значит — знаешь? Откуда ты это знаешь?

— Знаю, — Смотритель Леббик посмотрел на своего посетителя так, словно Артагель был кошмаром, явившимся из сна, — потому что эта обоссаная девка оказалась в моей кровати. В моей кровати.

Сейчас пришел черед Артагеля в ужасе уставиться на собеседника.

— Минуточку, — повторил он. — Погоди. Леббик не стал ждать.

— Я вошел через эту дверь, — он яростно ткнул толстым пальцем в дверь, — а она лежала в моей кровати. — Он ткнул пальцем в кровать. — В чем мать родила, засранка. И скалилась. Покачивая своими дойками. Ну конечно же, Джерадин не убивал Найла.

Немного успокоившись, он заметил:

— Я верил всем, кроме этой женщины. Артагель затаил дыхание и молча слушал.

— Она заставила меня обдумывать все снова и снова.

Она заставила меня начать с самого начала. Но когда она ошиблась насчет тайного хода — я уверился. Затем видел, как она спасается бегством. С Квилоном. Другом короля Джойса. Затем обнаружил тело Квилона. Я снова настиг ее. Я увидел ее. Гилбур сказал мне, что они—союзники. Ну конечно же, Джерадин убил Найла. Она, должно быть, сбежала с Гилбуром, а не с Квилоном. Предательница, убийца. Это доказывало вину Джерадина.

Разве они не сказали тебе этого?

— Нет, — пробормотал Артагель. — Они не сказали мне ни единого слова.

— Еще успеют, — буркнул Леббик. — Дай им только шанс. Они все говорят лишь обо мне. Шепчутся у меня за спиной. — Дикая ухмылка исказила его лицо. — Эремис—герой. Все, что сказала о нем эта женщина, — ложь. Джерадин убил Найла. Она заставила его сделать это. И помогла ему бежать. Затем Гилбур помог бежать ей. Они убили Квилона. Я — чудовище. И никто не понимает, почему король Джойс не приказал вспороть мне брюхо.

Эремис — герой.

Не в силах найти в его речах хоть каплю здравого смысла, Артагель спокойно заметил:

— Сомневаюсь. Териза, должно быть, сказала тебе, что Найл до сих пор жив. Она пыталась сказать это и мне.

Я не поверил ей, — признался он, — но с тех пор я много раз пенял себе за это. — Обычно он не слишком сожалел о сделанном и, тем не менее, очень жалел о том, что сказал Теризе. Ему следовало внимательно осмотреть тело. — Я наконец—то сообразил, как все должно было происходить. — «Джерадин — твой браг. Ты знаешь его всю свою жизнь». — Они, должно быть, подменили тела. Андервелла и Найла. Вот для чего они использовали Воплотимое — чтобы существа изуродовали трупы до неузнаваемости. Чтобы мы подумали, что Андервелл—это Найл.

Джерадин не сделал бы ничего подобного. Это невозможно. Я знаю его лучше других. И, словно они беседовали о погоде, Артагель добавил:

— Если он ни при чем, остается только Эремис. Больше винить некого.

— Я знаю, — печаль исказила черты Смотрителя Леббика. Он тихо добавил: — Знаю. Почему, ты думаешь, я избил ее? Почему, думаешь, не остановился? Я пытался выбить из нее правду.

Это Квилон помог женщине бежать. Вот правда. По приказу короля Джойса. Чтобы избавить ее от меня. Он приказал мне делать свое дело, а затем попытался утащить ее из моих лап. Вот почему он оставил меня в одиночестве. Он не посылал за мной много дней. Он знает, что я всего лишь выполнял приказы.

Он хочет сломать меня. Хочет, чтобы я прятался здесь, пока не сгнию. Потому что не верит мне.

Артагель почувствовал, что этот разговор никуда не ведет. Он хотел уже уйти к себе, подальше от безумия Леббика. Но жалость оказалась сильнее тревоги. Кроме того, он, Артагель, упустил Теризу и Джерадина.

И вместо того чтобы отступить, он попробовал новую тактику.

— Ну хорошо, но должен же он кому—то доверять? —

Артагель пытался говорить сердечно, но без особого успеха. — Ты ведь до сих пор командуешь, не так ли? Ты ведь до сих пор Смотритель?

И кстати, раз мы заговорил о твоем командирстве, как оборона? — продолжал Артагель. — До меня дошли слухи, что принцу Крагену удалось метнуть в нас всего лишь один камень, в первый день осады. Это правда?

Смотритель снова кивнул.

— Проклятый щенок Маргонала, — проревел он, — сидит сиднем и глазеет на нас.

— Почему? С чего он взял, что может ждать? Разве он не боится Кадуола?

— Я вижу всего два объяснения. — Лицо Леббика отчасти разгладилось. Похоже, Артагелю удалось найти нужные струны в его сердце. — Он знает, что Фесттен не скоро появится здесь — по какой—то причине, нам неизвестной, потому что он не пропускает к нам новости. Или Аленд с Кадуолом заключили в союз.

Так: появилась хоть какая—то надежда. У Смотрителя Леббика осталось еще достаточно здравого смысла. И Артагель осторожно сказал:

— Тогда я предпочитаю думать, что Кадуол не скоро появится здесь. Если Фесттен и Маргонал заключили союз, Краген не пытался бы напасть на нас в одиночку.

— Ты, вероятно, прав, — мрачно согласился Смотритель. — Фесттен не пошел бы на союз, если бы существовала хоть малейшая вероятность того, что Маргонал может захватить Гильдию до него.

Артагель кивнул. И через мгновение продолжил разговор:

— Кстати о Гильдии…

Леббик довольно невежливо перебил:

— А мы говорили?.. Артагель нахмурился.

— Говорили о чем?..

— О Гильдии. Или ты попросту суешь нос в чужие дела?

— Сую. — Артагель улыбнулся. — И собираюсь совать нос в чужие дела, пока ты не скажешь три осмысленные фразы подряд. Если ты не соберешься, то действительно сгниешь.

Так вот, кстати, о Гильдии… что они собираются делать ввиду случившегося с бедным Мастером Квилоном?

Смотритель Леббик принялся изучать своего гостя, словно наконец начал удивляться, почему тот здесь.

— Ничего, — он подчеркнул это голосом. — Насколько я знаю, единственное, чем они заняты — с утра до вечера вытирают друг другу сопли. То есть… — он заговорил в своей обычной гневной манере, — они дни и ночи напролет пытаются выяснить, каким образом Гилбуру, Джерадину и этой женщине удалось использовать плоское зеркало и не сойти с ума.

Этот слепой хряк Барсонаж внезапно… — тон Леббика стал яростным, — обнаружил, что наш король Джойс прав. Что он был прав с самого начала. Зеркала не создают свои воплощения. То, что они показывают, существует в действительности. Поэтому мы не имеем права брать оттуда что—либо и тем самым нарушать равновесие в том мире. Все это собачье дерьмо означает, что они не намерены помогать нам. Они отказываются браться за то единственное, что может принести какую—то пользу.

Смотритель рассмеялся, но в его голосе не было веселья.

— Это действительно любопытно. Они решили стать чистенькими, когда король махнул на них рукой. Нас еще не превратили в рабов только потому, что принцу Крагену не удается использовать катапульты. Хэвелок разрушает их с помощью извлекаемой из его зеркал какой—то птицы, состоящей из дыма.

У Артагеля появилась надежда, что он на верном пути. Смотритель Леббик постепенно берет себя в руки. Может быть, уже пора рискнуть?

Любовь к риску заставила Артагеля небрежно сказать:

— Так—то лучше. Ты ведешь себя намного лучше. В любую минуту ты можешь вновь стать самим собой. Осталось еще одна мелочь, которую я хотел бы знать.

Смотритель, — он решительно набрал в легкие воздуха. — Во имя разума: что связывает Саддит и Найла? Почему то, что она оказалась в твоей постели, доказывает, что Джерадин не убивал его?

Несколько секунд Смотритель, казалось, готов был вспылить. Его лицо дрожало. Глаза налились кровью, вбирая темноту комнаты; черты были полны ненависти.

Словно человек, катающий во рту железные шары, он сказал:

— Связь не между Саддит и Найлом. Связь между Саддит и Эремисом. Она — его подстилка.

Артагель ждал.

— Он послал ее. Именно в этом я заставил ее признаться. Именно поэтому я так избил ее. Вот почему я не остановился.

Артагель по—прежнему ждал.

— Он сделал это, чтобы насолить мне, — глаза Леббика внезапно наполнились слезами. Они текли по его грязной бороде, оставляя следы на щеках. — Я подошел к самому краю пропасти. Эта женщина пыталась сказать мне правду, а я не знал, как ей поверить. Тогда он проделал все это. Послал свою шлюху, чтобы это стало последней соломинкой. Потому что я — единственный, кто остался у короля Джойса. Хоть он и не верит мне.

Чудесный Мастер Эремис, — сказал Смотритель опечаленно, — не посылал бы ко мне в постель свою шлюху, если бы эта женщина не рассказала о нем всей правды. Он хотел раздразнить меня.

Артагель с трудом удержался от того, чтобы не присвистнуть сквозь зубы. На этот раз он нашел объяснения Смотрителя достаточно убедительными. Его всегда поражала неутолимая страстность Саддит; но в эти минуты он думал не об этом. Он думал, что ее появление в постели Леббика было худшей выдумкой Эремиса.

Словно Эремис и король Джойс сговорились уничтожить Смотрителя.

Нахмурившись, Артагель сказал:

— В твоих объяснениях есть смысл. — Слова, казалось, застревали у него в горле; их приходилось извлекать силой. — А что сказала Териза о нашем герое Эремисе?

Смотритель закрыл лицо руками, роняя слезы на грязный стол.

— То же, что и ты. — Рядом с собой на койке он нашел грязную тряпку и высморкался. — Похоже, они поменяли тела. Если Джерадин действительно хотел бы убить Найла, он мог бы проделать это без глупого риска и кровопролития. Но если Джерадин невиновен, то Андервелл должен был обнаружить, что Найл не был ранен. Таким образом, Андервелла следовало убрать. Чтобы обезопасить Эремиса.

Найл, вероятно, все еще жив. Если он хоть сколько—то нужен Эремису.

Эремис изображает героя Орисона, потому что его планы еще не осуществились. Кадуол еще не готов напасть. Это очевидно — Кадуол еще не пришел сюда. Или он ждет, пока произойдет еще что—то. Он не хочет, чтобы Краген захватил Гильдию.

Артагель собирался спросить: «Тогда почему ты не остановишь его? Не вонзишь нож в его сердце? Вместо того чтобы прятаться здесь, словно побитая собака?» Но, к счастью, он вовремя осадил себя. Едва только вопрос созрел в его голове, он припомнил, как Смотритель Леббик отреагирует на него. Они хотят выманить меня, и тогда набросятся. Он хочет сломать меня. Он не верит мне.

Артагель любил рисковать, но он не желал рисковать, подталкивая Леббика в пропасть.

Он не мог сообразить, что делает король Джойс. Но эти проблемы его не занимали; кто—нибудь все равно разберется. Вот Эремис — совсем другое дело. Артагель был убежден, что необходимо помешать Мастеру любым способом.

Артагель оглядел комнату в поисках вдохновения и уцепился за первую же мысль, которая пришла ему в голову.

— Знаешь, Смотритель, если бы твоя жена увидела этот свинарник, она встала бы из могилы.

Артагель, вероятно, был единственным человеком в Орисоне, который смел говорить с Леббиком о его жене.

Но, по счастью, Артагель нашел правильный ключик. Смотритель не взорвался, а смутился.

— Я знаю, — пробормотал он. — Я собирался все убрать. Сейчас.

Печаль на его лице разрывала сердце Артагелю. Без задней мысли он тихо сказал:

— Не стоит. Оставь. У меня есть лишняя комната. А там—еще одна кровать. Перебирайся ко мне.

Смотритель Леббик угрюмо уставился на него. Шевеля губами, словно Артагель протянул ему единственную ниточку, привязывавшую его к жизни.

— Она мертва, — сказал Артагель мягко, как только мог. — И это нельзя исправить. Она больше не нуждается в тебе. Только мы нуждаемся в тебе.

С трудом выйдя из прострации, Смотритель хрипло спросил:

— Мы?.. Кто это «мы»?

— Мы. — Артагель не колебался. — Джерадин. Териза. Всякий, кто по—прежнему считает, что короля Джойса все еще стоит спасать, даже если он действует так, словно засунул голову в задницу.

Леббик надолго задумался, уставившись во мрак. Он походил на человека, затерявшегося в воспоминаниях—затерявшегося в любви, в странных приступах жестокости; на человека, который может и не найти дороги назад. Но его плечи наконец—то приподнялись, и он вздохнул.

— Ладно.

— Вот и хорошо. — Артагель вздохнул так же искренне. Напряжение покинуло его с такой быстротой, что он вздрогнул. — Самое время.

Без напряжения и печали, которые заставляли его держаться, мышцы Артагеля утратили силу, а ноги подгибались. И он торопливо добавил:

— Помоги мне вернуться назад. Боюсь, я перетрудился, придя сюда.

— Идиот, — буркнул Леббик. Он медленно поднялся. — Тебе ведь нужно отлеживаться. Я видел болванов, но таких…

— Неважно. — Артагель с трудом удерживался, чтобы не упасть со стула. — Я видел болванов, которые заткнут за пояс нас обоих.

Только скажи мне одну вещь. — Он замолчал, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. — Почему Рибальд? Не думал, что он у тебя на хорошем счету.

Смотритель Леббик осторожно помог Артагелю встать. Подпирая его плечом, он направился к двери.

— Мне был нужен кто—нибудь, кому я могу доверять. Он любит Джерадина. Этого для меня достаточно. Артагель не сдержался и спросил:

— Ты действительно угодил в переплет? Из—за Эремиса и Саддит?

Мускулы на челюстях Леббика заходили ходуном. Его глаза были полны мрака.

— Подожди — увидишь.

Возвращаясь к себе, Артагель обнаружил, что ему не терпится снова увидеть Джерадина. Он хотел, чтобы кто—нибудь объяснил ему, что происходит.

35. Старый союзник короля

В тот же день Териза и Джерадин добрались до юго—западных холмов провинции Термиган и начали приближаться к Стернвалю, столице, где правил сам Термиган.

Относительно прямая дорога из Хауселдона и отсутствие дождя, весьма нехарактерное для этого времени года, сделали путешествие легким, во всяком случае для Джерадина. Он привык к лошадям, не жаловался на трудности дороги, знал, как устроить лагерь. И, похоже, исполнился уверенности в себе. Впервые за всю свою жизнь он точно знал, что делает. Единственное, что сдерживало его прыть, это желание провести побольше времени с Теризой.

Териза торопилась прибыть в Стернваль совсем по другим причинам. В каком—то смысле она потеряла интерес к Орисону — к Мастеру Эремису и королю Джойсу. И повод был серьезным. Она страдала от любого движения, у нее болели все кости, она видеть не могла лошадей. Ей хотелось принять горячую ванну и вытянуться на сухих простынях. А из—за веса Джерадина по ночам твердая земля оставляла на ней следы от лопаток до копчика. Временами она была готова убить, если бы за это ей пообещали подушку или перину. Через день или два, проведенных в седле, каждый шаг жеребца, казалось, разъединял ее кости. Еще несколько дней спустя она едва удерживалась от стона всякий раз, когда Джерадин прикасался к ней.

И, тем не менее, она обнималась с ним так сильно и так часто, как только удавалось; она обхватывала его ногами и держала на себе, несмотря на боль. Она была так переполнена любовью, что с трудом отводила от него взгляд; когда ее кожа не соприкасалась с его кожей, она страдала больше, чем от царапин и синяков. Если нужно, она потерпит.

Она должна была признать, что возненавидела лошадей. Любая культура, не способная изобрести другое путное транспортное средство, кроме такого, должна погибнуть. Когда Джерадин сообщил, что они скоро увидят Стернваль, она воскликнула:

— Слава Богу! — с такой страстью, что он не мог удержаться от смеха.

— Ах, тебе смешно, — пожаловалась она. — Я в жизни себя так не запускала, а ты думаешь, что это шуточки. Клянусь, не знаю, что я нашла в тебе.

Без сомнения, — добавила она более мягко, — если бы я знала, то, вероятно, закрыла бы на это глаза.

— Будьте осторожны, миледи, — заметил он шутливо, — я натура чувствительная. Если вы дадите мне повод — хоть малейший — я тут же начну извиняться.

— О, Господи, — застонала она, пытаясь говорить с горечью, хотя вся светилась улыбкой. — Последний раз, когда ты это делал, нам не удалось заснуть до полуночи.

Это вызвало у Джерадина смех. Затем он нагнулся с седла и театрально поцеловал ее.

— О, Териза, — вздохнул он, когда поехали дальше, — ты доставляешь мне столько радости. Не могу поверить, что это возможно. После стольких лет служения Гильдии и стольких неудач — после ошибки, после погони за Найлом вместо того, чтобы сосредоточиться на принце Крагене — после того как нам не удалось остановить Элегу — после того как в глазах всех я стал убийцей брата… а потом мне пришлось нырнуть в зеркало, не представляя, что со мной случится… — Его список несчастий впечатлял, когда он перечислял их все подряд. — Я бы никогда не поверил, что можно чувствовать такую радость.

— Долго нам еще ехать? — спросила она, потому что ей ничего другое не пришло в голову. — Я хочу спать.

Джерадин улыбнулся и дал лучший ответ, какой мог придумать.

Это был четвертый день их пути, и с тех пор как они оставили за собой дымящиеся руины Хауселдона, они не видели ни единого признака того, что Мордант находился в состоянии войны. Направляясь почти прямо на северо—восток, они пересекли Бродвайн на ее пути к Демесне и поехали по дороге к провинции Термиган.

— Термиган поможет нам, — убежденно заявил Джерадин. — Он старый союзник короля. Рассказывают, что он спас королю жизнь в последней из больших битв с Алендом—около тридцати лет тому назад.

Териза кивнула, не отводя глаз от окружающего пейзажа. Она встречалась с Термиганом; у нее создалось впечатление, что это человек, которому можно доверять абсолютно — но лишь на его условиях.

К северу и востоку от Хауселдона провинция Домне, казалось, состояла из сплошных голых холмов, на которых затруднительно было выращивать чего бы то ни было, но зато поставляющих пышную сочную траву на корм овцам. На юге и западе виднелись горы, но они оставались все дальше по мере того, как дорога уводила путников из провинции. Джерадин пояснил, что граница Домне простиралась от гор на севере — от точки под названием Рот Пестиль (потому что оттуда берет начало река Пестиль) — по относительной прямой к приметному горному пику на южном хребте, могучей вершине, которую нельзя ни с чем спутать, названной по какой—то странной причине Келендумбл. Эта линия отделяет Домне от провинции Термиган к северу от Бродвайн и от провинции Тор на юге.

Хотя граница была воображаемой, как только Териза и Джерадин попали в Термиган, пейзаж изменился. Трава и деревья, подснежники и кусты казались хилыми, словно росли в неподходящей почве и климате.

— Здесь отличная земля для винограда, — пояснил Джерадин, — и не слишком плохая для хмеля. Но на ней нельзя выращивать пшеницу, рожь или уоррен.

Уоррен был одним из злаков — собственно, одним из немногих продуктов, которые казались незнакомыми Теризе в этом мире.

— В Домне шутят, что все, кто живет здесь постоянно, страдают расстройством желудка, а когда начинают заливать горе вином, становится еще хуже.

С другой стороны, я слышал, что верховный король Фесттен не пьет ничего кроме термиганских вин.

Когда изменилась почва, изменился и облик холмов. Они стали менее крутыми, более сглаженными, словно создавались с помощью выветривания, а не вздыбились, словно кости доисторического существа. Дорога петляла прямо по оврагам, вместо того чтобы пересекать их. Словно по контрасту погода стояла самая весенняя — на солнце было тепло, несмотря на холодные ночи и тучи; воздух был пропитан ароматами цветов и влагой.

Теризе так хотелось искупаться, что при одной мысли об этом у нее зачесалась голова.

Она заставила себя думать о другом и пришла к выводу, что все эти овраги — идеальное место для засады. Но это казалось полным вздором. Ведь Аленд выслал все свои силы на осаду Орисона. А силы Кадуола находились на другой стороне Морданта, к востоку. Так что единственная реальная опасность угрожала со стороны Воплотимого. А атака с помощью Воплотимого не нуждалась в оврагах для засады.

Она предположила, что Мастер Эремис, вероятно, не знает, где они. Он не мог этого знать, разве что им пришлось проезжать через место, видимое в одном из его зеркал, и он заметил их в то короткое время, когда их можно было разглядеть.

Она не могла заставить себя беспокоиться о маловероятном.

Честно говоря, она даже не помнила, что Термиган жаловался на происшествия в своей провинции, пока поздно вечером на четвертый день пути Джерадин не вывел ее к Стернвалю.

При одном взгляде она изумилась, как же могла забыть об этом.

«Б земле появились ямы, полные огня», — сказал тогда Термиган.

Стернваль был укрепленным каменным городом. Он был обнесен гранитной стеной с бойницами; за этой стеной все дома и строения сделаны из камня. С расстояния казалось, что основным материалом сооружений был гипс пополам с цементом. Люди из Термигана посмеялись бы над атакой, уничтожившей Хауселдон.

И тем не менее, Териза была уверена, что им не до смеха.

Даже за несколько сотен ярдов она чувствовала жар, исходящий от кипящего камня, который бурлил и клокотал в больших бассейнах вблизи стен. Их было не меньше полудюжины, все на холме, который спускался к городу, все располагались так, что медленно сползали к стенам. Эремис сказал: «Огненные ямы появляются в полях Термигана — почти перед стенами Стернваля». Ему, должно быть, пришлось нелегко — он скрывал злорадство. Подпитываемые воплощением, ямы пожирали землю между ними и городом. Она не знала, долго ли все это уже происходит, но предполагала, что осталось недолго. И действительно; гранитная стена в четырех местах начала таять словно свечка; на широкие пространства стен изнутри магма бросала ярко—красные отблески, словно стены раскраснелись, вспотев. Жителей Стернваля жар постепенно выжигал из домов.

Оранжево—красный свет заливал небо, словно предвестник заката.

Джерадин при виде этой картины нахмурился.

— Зеркала и осколки! — пробормотал он. — Ах, Эремис. Неудивительно, что Термиган не доверяет Воплотителям.

— Я не могу понять. — Теризе пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы заставить горло работать. — Зачем? Я хочу сказать, зачем делать это таким образом? Почему не выпустить — это же лава? — почему не воплотить эту лаву прямо в город и покончить с ним?

— Для большего удовольствия, — мрачно ответил Джерадин. Он покачал головой. — Нет, все не так. Скорее всего, у него нет изображения Стернваля. Зеркало, которым они пользуются, вероятно, показывает место где—то на холме. И они могут сместить фокус лишь досюда.

Дозорные обходили стену, не приближаясь к ямам. Териза заметила, как два человека остановились, показывая на них с Джерадином; один из них исчез со стены. Ей подумалось, что в данных обстоятельствах Стернваль не может похвастаться обилием гостей. Пытаясь приглушить привкус желчи во рту, она послала лошадь вперед.

Они с Джерадином угрюмо миновали ямы с лавой и направились к воротам в дальнем конце города.

Вблизи лавы Териза слышала ее шипение, низкий, едва различимый гул, который отозвался эхом в ее костях; стон земли, пожираемой заживо.

Несмотря на то, что звук был тихим, он, казалось, оглушал. Она едва расслышала одинокий крик стражника со стены. Едва расслышала, как Джерадин сказал:

— Похоже, Термиган высылает людей встретить нас. Может быть, он не желает рисковать, впуская нас, пока не узнает кто мы такие.

Ей следовало бы это знать. Она оказалась рядом с воплощением; ей следовало понять, что они с Джерадином в опасности — их могут заметить. К несчастью, она не задумывалась над этим. Она была слишком обеспокоена бедой Стернваля, чтобы рассуждать.

И когда прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота, это застало ее врасплох.

Видимо, изумление и спасло Теризу. У нее не хватило времени испугаться и замереть. Вместо этого она прокричала предупреждение и шарахнулась вбок из седла, из проклятой точки.

Клыки не впились в нее. Но щелкнули так близко, что разодрали рубашку у плеча, почти сорвав ее с тела.

Териза больно ударилась оземь, разбила колено и упала ничком. В отчаянии она подобрала под себя ноги и вскочила…

…как раз вовремя, чтобы увидеть скрюченное черное пятно величиной со щенка, которое встало на конечности и двинулось на нее. Его кошмарные челюсти занимали больше половины тела; они широко раскрылись, стремясь пожрать ее.

Услышав ее вопль, Джерадин пришпорил лошадь. Еще одно черное круглое пятно, выскочившее из невидимой точки воплощения, всеми четырьмя конечностями вцепилось в голову коня Джерадина.

Его челюсти сокрушили череп лошади. Фонтаном брызнула кровь, лошадь рухнула, словно наткнулась на стену. Джерадин неловко приземлился; он был на секунду оглушен. Прежде чем он пришел в себя, его лошадь в конвульсиях перевернулась кверху брюхом, придавив ему ногу.

Ниоткуда возникло новое яростное существо — и еще одно — коснулось земли — покатилось, останавливаясь…

Одно бросилось к Джерадину. Два других поспешили к Теризе.

У нее не осталось выбора; не было времени. Когда ближайшее из существ прыгнуло на нее, она пригнулась и прянула в сторону. Джерадин дал ей нож — для готовки, как он сказал в насмешку, потому что готовил сам; она схватилась за него не раздумывая, вырвала клинок из ножен, слепо махнула в сторону нападавшего.

Ее удар пришелся по воздуху. Потеряв равновесие, едва удерживаясь на ногах из—за больного колена, она стала прямо на дороге второй твари.

Клыки у воплощенного были кривые, острые, созданные специально чтобы рвать. В зеркале она видела, как существо, подобное этому, вырвало у человека сердце из груди. А здесь было еще одно, готовилось прыгнуть на нее сзади.

Джерадину оставалось жить на несколько секунд дольше, чем ей. Красное мясо его лошади отвлекло обоих его врагов; они жадно пожирали коня. Пригодник был в безопасности, пока они не доберутся до его придавленной лошадью ноги.

Он отчаянно пытался дотянуться до седельных сумок и расстегнуть их.

Нож, который он дал Теризе, был простым разделочным ножом; охотник таким свежевал добычу. Но это было единственное ее оружие; не было времени жаловаться. Так как Териза все равно потеряла равновесие, она перенесла тяжесть своего тела по направлению падения, так чтобы ее рука с ножом сделала широкий взмах.

Каким—то образом лезвие нашло существо раньше, чем оно впилось ей в лицо. Черное пятно отлетело в сторону, разбрызгивая зеленую кровь.

Териза попыталась встать, но колено отказывалось повиноваться. Она закричала: второй атакующий приземлился ей на спину.

Существа, напавшие на Джерадина, уже добрались до плеч лошади.

Из ближайшей седельной сумки он вытащил полный куль кукурузной муки и швырнул его в черную тварь.

Как и ее челюсти и аппетит, куль оказался слишком велик для тела твари. Удар отбросил ее в сторону от мертвой лошади; втянув конечности, она покатилась по земле.

Джерадин лихорадочно принялся искать, что бы еще такого бросить.

Териза лежала. Она не могла встать. Ее ноги скребли землю, словно у нее сломан позвоночник, и она не могла встать.

Одно из темных пятен двинулось к ней.

Словно чувствуя ее беспомощность, оно не торопилось; его движения были почти небрежными. И тут арбалетная стрела вонзилась в существо с такой силой, что оно, не касаясь земли взлетело в воздух, словно его пнул великан. Несколько капель зеленой крови запачкали волосы Теризы.

Словно гвоздь, забитый гигантским молотом, новая стрела пригвоздила жрущую бестию к трупу лошади. Существо застыло, не издав ни звука, и, выпустив из пасти струю жидкости, издохло. Один из людей Термигана раздавил последнее темное пятно в лепешку мощными копытами своей лошади.

Через мгновение трое мужчин остановились перед Теризой и Джерадином и наклонились с высоких седел. Один из них хрипло спросил:

— Что это, клянусь блудливым козлом, за твари?

Джерадин, похоже, не заметил, что спасен. Он продолжал копаться в седельной сумке, безуспешно пытаясь найти оружие.

— Какой сукин сын, — бормотал он сквозь зубы. — Какой сукин сын… Будь у меня зеркало… — Все его лицо было мокрым, то ли от пота, то ли от слез. — Будь у меня зеркало…

Териза никак не могла подняться. Ее колено онемело. Она хотела сказать, попросить: «Помогите мне! Все ли с ним в порядке? Вы их всех убили?» Но единственное, что смог сделать ее организм, — стошнить. Териза чувствовала зеленую кровь в волосах — как же она воняла! словно сгнивший труп в канализации. Голова и большая часть плеч лошади Джерадина оказались сожраны, изувечены клыками… как когда—то двое стражников Смотрителя и Андервелл. Теризу продолжали сотрясать рвотные спазмы, но желудок был уже пуст.

Может быть, Мордант и не был в состоянии войны. А вот они с Джерадином воевали. О Господи.

Люди Термигана спешились. Двое убрали труп лошади с ноги Джерадина; третий помог подняться Теризе. Это были крепкие мужчины с сурово поджатыми губами и покрасневшими глазами: они слишком долго наблюдали за разрушением Стернваля, смотрели, как кипящая лава приближается к городу.

— Ну хорошо, — резко сказал один из них, — вы в безопасности. Мы спасли вас. Кто вы? И что это за существа?

— Это Воплотимое, — простонал Джерадин. Он, казалось, не заметил присутствия мужчин. Все его внимание было обращено к Теризе. — Могут появиться новые кошмары. Может быть, он воплощает их прямо сейчас. Надо выбраться из зоны действия зеркала — и поскорее.

Солдаты ждали другого ответа, но они поняли, что хотел сказать Джерадин. Всего секунду, переглянувшись, они колебались. Затем человек, помогавший подняться Теризе, усадил ее на лошадь.

Двое других мгновенно оказались в седле; один из них посадил Джерадина перед собой. Лошади рванули галопом к воротам города, стараясь как можно быстрее удалиться от точки воплощения.

Териза продолжала сжимать нож. Ее рука и клинок были покрыты вонючей зеленой кровью.

— Успокойтесь! — прокричал ей мужчина в самое ухо. — Мне будет легче править лошадью, если вы расслабитесь.

Она не могла расслабиться. Не могла унять тошноту.

— Далеко? — спросил другой мужчина у Джерадина. — Далеко нам нужно отъехать, чтобы оказаться в безопасности?

Наконец—то Джерадин мог ответить своим спасителям.

— Наверняка утверждать ничего нельзя. — Топот копыт заглушал его голос. — Зависит от размеров зеркала. И от того, как далеко переместили фокус, чтобы напасть на нас. — Через мгновение он добавил: — Сотни ярдов будет вполне достаточно.

— Хорошо!

Люди Термигана направили лошадей к воротам Стернваля. И только тут рискнули остановиться.

Териза уже не чувствовала ни холода, ни рези в животе. Она чувствовала только тошноту. Черные сморщенные пятна больше не выпрыгивали из воздуха.

Вместо того чтобы подумать, как привести себя в порядок, она принялась мечтать об обмороке.

Но такая возможность ей не представилась. Человек, помогавший ей, опустил ее на землю, затем соскользнул с седла и оказался рядом. Его крепкие объятия ясно давали понять, что он не собирается отпускать ее. Второй придерживал Джерадина, пока тот спешивался.

Разгорался закат, похожий цветом на лаву. Тяжелые бревна ворот окрасились в багровый цвет; красные пятна испещрили крыши домов. Лица людей залил багрянец.

— Ну хорошо, — повторил один из них. — А сейчас расскажите нам, кто вы такие. Прежде чем мы решим закрыть ворота, оставив вас снаружи.

Териза продолжала слышать глухое ворчание кипящей лавы. Этот звук как будто пронизал все вокруг; из—за этого люди Термигана казались ей зловещими, полными скрытой злобы.

Но Джерадин кивнул им.

— Мы только что из Домне, — заявил он. — Я — Джерадин, сын Домне. Один из его сыновей. Хауселдон сожжен дотла.

Солдаты стояли неподвижно, пораженные его словами. У ворот начала собираться толпа; новые люди Термигана, конюхи, чтобы позаботиться о лошадях, торговцы, зеваки. У всех был одинаковый красноватый блеск в глазах.

Через мгновение один из солдат настойчиво спросил:

— Вы лучше скажите, кто эта женщина. И почему на вас напали.

Териза невольно положила руку на плечо Джерадину, пытаясь найти у него защиту против угрозы, которую не могла распознать.

Он тоже почувствовал недоброжелательство. Плотнее сжав ее талию, Джерадин выпрямился. Его взгляд скользнул по окружающим лицам. И он осторожно сказал:

— Мой отец всю свою жизнь был добрым и честным соседом Термигана. Последний раз, когда я приезжал сюда, я ночевал в доме Термигана как желанный гость.

Никто не пошевелился; никто не отвел глаз, смутившись. Человек, который выправкой походил на начальника стражи, взялся за рукоять своего меча.

— Я уверен, что ты говоришь правду, — загремел он басом. — И, вероятно, сегодня останешься здесь в качестве гостя. Но не раньше, чем скажешь, кто эта женщина и почему на вас напали.

Тон этого человека ожег Джерадина. Он выпрямил плечи, в его голосе зазвучали властные нотки, словно он привык требовать к себе уважения.

— Эта женщина — леди Териза де Морган, Архивоплотитель и предсказанный Гильдией Воин. По этой причине враги Морданта хотят уничтожить…

Договорить он не успел. А может быть, она не услышала. Кто—то схватил ее сзади за шею так сильно, что земля и небо, казалось, поменялись местами и закружились в хороводе.

Теряя сознание, она успела подумать, что Термиган тоже находится в состоянии войны.

Позднее ей показалось, что война идет где—то между задней частью ее шеи и лбом. Именно оттуда истекала боль. Лоб болел так, словно кто—то изнутри бил по нему молотом, а часть шеи горела. Она не хотела думать об этом.

Затем она вспомнила о Джерадине. Со стоном попыталась пошевелиться в кровати. И тотчас обо фронта объединились против нее.

Малейшее движение вызывало ужасающую боль.

Тем не менее, Териза встала и спустила ноги с кровати. На колене у нее красовалась шишка величиной с яйцо. Териза застонала. На мгновение она застыла в неподвижности, пытаясь сохранить вертикальное положение и хоть как—нибудь собраться с мыслями.

Она продолжала ощущать вонь зеленой крови в волосах, все такую же тошнотворную.

Джерадин, подумала Териза.

Кто меня ударил?

Несмотря на боль, она заставила себя сфокусировать взгляд.

Териза сидела на краю кровати в большой, но запущенной спальне. Несколько канделябров освещали каменные стены и деревянный потолок, коврики из шерстяной пряжи на полу, массивные кресла, такие тяжелые, что, казалось, их сделали нарочно для толстого Тора, темные планки двери. В сравнении с теми местами, где Теризе приходилось ночевать, постель была шикарная. Она была не одна.

Напротив нее в кресле у двери сидел человек. Он был одет в простую коричневую рубаху и штаны, обут в сапоги; она не заметила у него оружия. Смотрел он решительно; волосы казались бесцветными. Черты его лица были резкими, грубо вылепленными. Руки сложены на груди, словно он приготовился ждать, пока она очнется, хоть до бесконечности.

Териза узнала его.

Термиган. Лорд провинции.

— Ну, — сказал он после долгого изучения ее лица. — Вы предстали в неожиданном обличье, миледи.

Она посмотрела на него, стараясь приглушить боль, чтобы начать думать.

— Последний раз, когда я видел вас, — заявил он, — вы присутствовали на встрече по единственной причине—продемонстрировать лордам, что все идет наперекосяк, когда Гильдия подчиняется королю Джойсу. Нам следовало поверить, что вы здесь по чистой случайности и не представляете собой ничего особенного — просто женщина. Сейчас вы оказались здесь, и Джерадин утверждает, что вы Архивоплотитель.

Я хотел бы услышать объяснения.

Его поза свидетельствовала о том, что он не позволит Теризе выйти из этой комнаты, до тех пор пока не получит удовлетворительных ответов на свои вопросы. Териза попыталась откашляться.

— Где Джерадин?

Термиган небрежно пожал плечами.

— За соседней дверью. Мои люди не отважились причинить вред сыну Домне, так что он кричал и бесновался, пока я не утихомирил его. Он заперт и не выйдет из заточения, пока я не позволю ему встретиться с вами.

— Когда это произойдет?

Лорд снова пожал плечами. Его твердый взгляд не покидал лица Теризы.

— Я решу, когда выслушаю вас.

Она не справилась с собой, и ее голос задрожал.

— Ваши люди не отважились причинить вред Джерадину. А почему они причинили вред мне? У вас принято нападать на беззащитных женщин, или я чем—то оскорбила вас?

Сарказм не произвел на Термигана никакого впечатления.

— Мои люди, — пояснил он нехотя, — не знали, что я знаком с вами. Они просто слышали, что Джерадин назвал вас Воплотителем. Я не люблю Воплотителей, миледи. Когда мой отец пал в очередной войне и я стал Термиганом, я сражался бок о бок с королем Джойсом, потому что не люблю Воплотителей. Всю мою жизнь люди, которых я больше всего ценил, погибали от рук Воплотителей. Или Аленда. Я никогда не позволял Хэвелоку проникать за стены этого замка. Даже когда он еще не обезумел.

Сейчас нас атакует Воплотимое. Стернваль скоро будет разрушен, а мы ничего не можем предпринять, чтобы защититься. Мои люди получили строгий приказ сначала схватить и обезвредить любого появившегося здесь Воплотителя, а уж потом задавать ему вопросы.

Миледи, как вы стали Воплотителем? И как вам удалось убедить Гилбура и Эремиса, что вы не Воплотитель? Или… — его тон стал более резким, — почему они лгали нам?

Термиган явно находился в состоянии войны. Териза отвела взгляд. Она искала что—нибудь, что могло бы помочь ей преодолеть боль и гнев — и тошноту от вони в волосах. Она оглядела комнату. «Я не люблю Воплотителей». Почти мгновенно она обнаружила на столике рядом с кроватью графин с вином и несколько бокалов, рядом с тарелкой, на которой лежала еда—холодные закуски. Осторожно, стараясь как можно меньше шевелить головой, она встала, добралась до стола и налила вина. Сначала обезвредить, а уж потом задавать вопросы. С другой стороны, он не собирался уморить ее голодом. Руки у нее слегка дрожали, но она смогла налить вина, почти не расплескав. Подняв бокал обеими руками она осушила его.

Ее живот сжался в короткой спазме, а голова закружилась; Териза подумала, что совершила дурацкую ошибку. Но через мгновение почувствовала себя лучше. Она посмотрела на Термигана более спокойно. Значит, он взял Джерадина в плен. Джерадин наверняка беспокоится за нее. Кроме того, он тоже Воплотитель. Что предпринял бы Термиган, если бы знал, что сын Домне тоже Воплотитель? Он может продержать их в темнице до конца войны — до тех пор пока Стернваль не будет пожран лавой, Мордант не исчезнет с лица земли, а Мастер Эремис не уничтожит всякого, кто стоит у него на пути. Гнев придал ей сил, в которых она так нуждалась.

— Милорд, они лгали нам всем. Практически все, что они наговорили, ложь.

Термиган не шевельнулся; он даже не моргнул.

— Почему они лгали вам? Ведь вы одна из них.

Териза изумленно уставилась на него. Она никак не могла собраться с мыслями; прошло какое—то время, прежде чем она смогла сказать:

— Нет, это не так.

Я обнаружила свой талант всего… — продолжала она торопливо, — пять дней назад. Как же я могу быть одной из них? Они не хотели, чтобы я открыла в себе этот талант. Вот почему они лгали мне. Вот почему они пытались убить меня. Вот почему Хауселдон был сожжен. Они думают, что я представляю для них угрозу. — Угрозу какого рода?

— Не знаю. — Приходилось признать горькую правду. Теризе хотелось, чтобы рядом был Джерадин. Она не хотела рисковать, беседуя с Термиганом в одиночку. — Мы и пытаемся выяснить это. А пока что стараемся причинить Эремису и Гилбуру как можно больше вреда. Вот почему мы здесь.

Внезапно лорд кивнул.

— Сейчас я начинаю верить вам. Они хотят убить вас. Вы хотите причинить им побольше неприятностей. Все это… — он имел виду нечто большее, чем ямы с лавой у стен Стернваля, — всего лишь очередная борьба между Воплотителями. Мы — жертвы, — сейчас он имел в виду жителей своей провинции, — но не в этом дело. Дело во власти.

Он не понял ее. Териза сделала попытку объясниться.

— Я вовсе не это хотела сказать. Мы пытаемся защитить Мордант. Ведь Гилбур и Эремис хотят уничтожить именно короля Джойса. Мы — просто помеха, мы стали у них на пути, вот и все. Король Джойс — вот кто нуждается в помощи.

Ничем не выразив свои чувства, Термиган произнес только:

— Проклятье.

Териза замолчала и принялась изучать Термигана, стараясь заглянуть сквозь непроницаемые черты ему в душу. Но он был непроницаем, словно кусок кремня. В попытке собраться силами она налила себе еще вина, затем вернулась к кровати и села. И медленно сказала:

— Вы не любите Воплотителей. Разве не так? — Джойс нуждается в моей помощи, не сомневаюсь, — ответил он, — но не потому, что тут замешаны вы. Вас он не волнует. Вы хотите, чтобы я помог вам в борьбе с Эремисом и Гилбуром. Если это поможет королю сегодня, то завтра это же погубит его.

— Потому что я — Воплотитель? — спросила Териза, обращаясь в основном к самой себе. — Должно быть, так. Всякий, кто знает Домне, автоматически верит его сыновьям.

— Единственное, чего вы хотите, — избавиться от него. Только в этом вы схожи. Он единственный, кто всегда мог контролировать вас.

— Понятно. — Териза многому научилась от Смотрителя Леббика; она знала, как разговаривать с разгневанными мужчинами. — Вы считаете, что Воплотитель не может быть честным. Вы считаете, талант — доставшийся по случайности рождения — исключает честность. Преданность. И даже этику.

Термиган продолжал сидеть в кресле неподвижно; он не поднял головы, не повысил голоса.

— В конце концов всякий раз выясняется, что честных Воплотителей не существует, — заявил он твердо. — Ни один Воплотитель не любит никого, кроме себя. Такова природа власти. Она засасывает — портит. И Воплотитель может быть честным, пока сила, которой он обладает, и его честность не вступят в конфликт. И единственное, — тут он на мгновение повысил голос, — миледи, единственное, что спасло короля, это десять лет безумия Хэвелока. Если бы Вагель не отнял у него разум, то Хэвелок избавился бы от короля Джойса, как только была собрана Гильдия. Он установил бы в Морданте тиранию, по сравнению с которой Маргонал и Фесттен выглядели бы жалкими мальчишками, отрывающими крылья у бабочек.

Злоба не в самом тоне, а кроющаяся в его убежденности, испугала ее.

— Вы так думаете? Несмотря на то, что Хэвелок был другом и советником короля больше… — сколько же?., больше сорока лет? Несмотря на то, что ради короля он пожертвовал рассудком? Боль и последствия потрясения оттого, что она едва не погибла, придали ее речи страстность. — Что он должен был сделать, чтобы вы поверили ему? Убить всех родившихся Воплотителей? Уничтожить талант во всем мире? Небрежным жестом лорд остановил ее вспышку. — Даже этого было бы недостаточно. Единственный Воплотитель, которому я бы поверил, должен был бы предварительно повеситься.

Если вы говорите правду — что вполне возможно, — вы очень долго не знали о своем таланте. У вас было всего несколько дней, чтобы обнаружить в себе этот талант. Миледи, я скажу вам, что это означает.

Это приучает вас… нет, заставляет вас поверить, что вы более важная птица, чем остальные. Потому что можете сделать больше. Если вы достаточно хитры и никто не станет у вас на пути, вы в силах изменить будущее всего мира. Вы можете воссоздать Мордант в своем зеркале. И после этого вы позволите кому—нибудь стать у вас на пути? Неужели вы позволите кому—нибудь указывать вам, что делать? Неужели потерпите хоть малейший контроль над собой?

Нет, не потерпите, миледи. Вы обнаружите, что это для вас неприемлемо.

А обнаружив это, вы начнете понимать, что Джойс — ваш враг. Что я ваш враг. Даже если сейчас вам кажется, что вы честны, преданы королю и достойны доверия, вы вскоре выясните, что хотите поскорее избавиться от нас. Вы обнаружите, что проще воплотить ямы с огнем и поджарить нас в наших домах, чем рисковать тем, что мы в чем—то вам помешаем.

Териза была не просто напугана, она была в полной панике. И после этого вы позволите кому—нибудь стать у вас на пути? Термиган был прав; она знала Воплотителей, отвечающих его описанию. Больше того: она знала людей, которые вполне соответствовали бы этому описанию, будь они Воплотителями. Ее отец был из таких.

И она, дочь своего отца, тоже может быть такой.

— А сейчас, миледи, — сказал Термиган более резким тоном, — скажите, как, по—вашему, я могу помочь королю.

К счастью, ей не представилась возможность ответить. Стук в дверь спас Теризу от необходимости бессмысленно лепетать. Термиган, повернув голову, прохрипел:

— Войдите, — и в двери появился один из его солдат. — Милорд, — сказал пришедший слабым голосом. Его лицо было пепельным, а глаза хранили красное пламя лавы. — Дело плохо.

— Плохо? — переспросил лорд, не шевелясь. Солдат кивнул.

— Они воплощают новые порции лавы. Мы видим, как она течет из воздуха и собирается в большие озера. Две ямы уже слились. — Он помедлил в нерешительности, потом добавил: — Часть стены уже потекла. Теризу пронзила тревога. Она невольно воскликнула:

— Это потому что мы здесь. Мы представляем слишком большую опасность.

Все потому, что они спровоцировали кризис — достигли того момента, когда, по словам Мастера Квилона, Эремис будет беззащитным. И потому он будет атаковать здесь. Наступил миг, когда король Джойс собрался нанести ответный удар. Если он действительно вел определенную политику, о которой рассказывал Мастер Квилон, и если он еще в достаточной мере король, чтобы отдать нужные приказы. Сейчас Эремису необходимо уничтожить или парализовать союзников короля, чтобы у того не было сил нанести ответный удар.

Вероятно, это было правдой — но при этой мысли Теризе стало дурно: Эремис не стремился бы уничтожить ее и Джерадина так отчаянно, если бы она не убедила его, что король Джойс знает, что делает, и принимает решения сознательно, преследуя намеченные цели, и это не следствие его пассивности или не случайность.

— «Мы?» — переспросил Термиган убийственным тоном—ледяным, и тем не менее, выдающим ярость и растерянность. — Некий новый Воплотитель и неудачник—пригодник? Поверить не могу.

— Придется. — Териза не могла больше сдерживаться. Стернвалю грозит неминуемое уничтожение. Как и Хауселдону. Из—за них с Джерадина. — Он тоже Воплотитель. Даже более могущественный, чем я. Позвольте ему сделать зеркало, и он уберет отсюда всю эту лаву.

Эремис хочет погубить нас. Он не желает дать нам возможность уговорить вас помочь.

Она закрыла глаза, чтобы мозг отдохнул от беспрестанной борьбы, беспрестанной боли; ей хотелось верить, что она не обрекла себя и Джерадина на то, чтобы провести остаток жизни в подземельях Термигана.

Она ждала от лорда решительных действий — сейчас он вскочит на ноги, вихрем пронесется по комнате, может быть, прикажет заковать ее в цепи… Но он не сделал ничего подобного, только кивнул солдату, и тот удалился из комнаты. Термиган продолжал сидеть неподвижно, внимательно изучая Теризу с таким непроницаемым выражением, что, когда она посмотрела на него, ей захотелось расплакаться.

Но через несколько мгновений солдат вернулся и привел с собой упирающегося Джерадина, которого поставил перед Термиганом.

И вышел.

Джерадин взглянул на нее, на лорда. И хрипло сказал:

— Милорд Термиган, — лишь для того, чтобы не казаться невежей. И поспешил к Теризе.

— С тобой все в порядке? — тихо спросил он. — Тебя ударили так жестоко, что я думал, тебе сломают шею.

Она изобразила кривую усмешку и коротко кивнула. Взявшись за его руку, она смогла встать.

— Приток лавы увеличивается, — сказала она, тщательно выговаривая слова, чтобы не расплакаться. — Мне кажется, теперь он атакует нас другим способом. — Она смотрела на Термигана, хотя ее слова были адресованы Джерадину. Териза держала его за руку, страстно желая, чтобы лорд не причинил ему вреда. — Кроме того, мне кажется, что Эремис боится Термигана. И поэтому вынужден нанести упреждающий удар. — Так она дала лорду понять, что угрожает ему, и повернулась к Джерадину: — Я сказала, что ты — Воплотитель.

И Джерадин без колебаний, не раздумывая, поддержал ее, хотя, вероятно, не имел ни малейшего понятия, что ему грозит.

— Именно, — сказал он. — Если вы дадите мне немного песка и любую печь, я смогу изготовить зеркало. И убрать этот огонь.

Териза крепко сжала его руку и затаила дыхание.

И впервые за все время увидела, что Термиган как—то откликнулся. На его щеке дрогнули мышцы; брови задумчиво сдвинулись. На лице отразились чувства — но не гнев или отвращение, а печаль.

Глухим голосом он сказал:

— Нет. Даже если вы говорите правду. Я не могу этого допустить, Нельзя позволить угнездиться здесь Воплотимому.

Его упрямство лишало их последней надежды.

Джерадин вздохнул; но он не колебался.

— Тогда, милорд, — сказал он звонко, — осталось единственное, что вы можете сделать для своих людей. —

Териза поражалась ему — силе его голоса, уверенности, с какой он боролся с проблемой, которая оказалась ей не по зубам. — Эвакуируйте Стернваль. Соберите своих людей. И отправляйтесь сражаться за короля Джойса. Пока еще не поздно.

Это не сработало.

— Эвакуировать Стернваль? — захрипел Термиган, словно обнаружил у себя в пище кусок зеркала. — Бросить моих людей? Оставить на произвол судьбы мою провинцию? — Тихо, но с такой внутренней силой, что это прозвучало криком души, он спросил: — Ради чего?

— Ради Морданта, — ответил Джерадин. — Ради мира.

Термиган ничего не ответил, и Джерадин продолжал:

— Орисон в кольце осады. Принц Краген привел против нас армию Аленда — по меньшей мере десять тысяч солдат. Кадуол выступил. Армия верховного короля еще больше — не знаю, долго ли Пердон сможет сдерживать ее. Может быть, в эту самую минуту алендский монарх вынужден заниматься непривычным для него делом—защищать Орисон от Кадуола.

Уверен, тут вы ничем не сможете помочь. Уверен, у вас просто недостаточно людей.

Но вы можете нанести удар непосредственно по Эремису. — Он отпустил руку Теризы, чтобы приблизиться к Термигану и оказаться с лордом лицом к лицу. — Он в заговоре с верховным королем Фесттеном. Но Кадуолу придется сражаться с Орисоном и Алендом. Так что место, где Эремис хранит свои зеркала, осталось без защиты — место, откуда он осуществляет воплощения вроде этого, разрушающего Стернваль. Место, где он, Гилбур и Вагель прячутся, устраивая заговоры и отливая свои зеркала.

Вы можете атаковать там. В провинции Тор. В его доме. В Эсмереле.

В Эсмереле? Териза была удивлена. Что за чушь!

— А как же его братья… отец? — глупо спросила она. Они бы давным—давно предали его. — Он не мог бы использовать Эсмерель.

Джерадин повернулся к ней. Нахмурившись, он сказал:

— У Эремиса нет семьи. Все они погибли пять лет назад. Некоторые из его слуг в Орисоне — люди, служившие еще его отцу. Я слышал, как они говорили об этом.

Значит, это тоже была ложь, всего лишь одна из попыток Эремиса манипулировать ею. Териза стиснула зубы. Внезапно она испытала страстное желание сделать то, что предлагал Джерадин: поскакать в провинцию Тор, в Эсмерель, напасть… и избавиться от этого подлеца. Но Термиган не шелохнулся.

— А это спасет Стернваль? — спросил он Джерадина голосом холодным, словно зимний ветер.

— Наверное нет, — признался Джерадин. — Это займет слишком много времени. Стернваль, вероятно, обречен—разве только произойдет нечто такое, что переменит все к лучшему. Или отвлечет Гилбура или Эремиса, и они перестанут воплощать лаву.

— Тогда я повторюсь, — заскрежетал зубами лорд. — Чего ради?

На этот раз Джерадин ответил просто:

— Может быть, вам удастся спасти короля Джойса.

Термиган обдумал эту мысль. Затем резко сказал:

— Значит, по—вашему, здесь нет ничего, достойного спасения? По—вашему, Джойс не одряхлел, не обессилел? — Он слишком разошелся; куда девались его сдержанность, его нечеловеческое спокойствие? — По—вашему, есть какой—то повод, почему он позволил этим дерьмоедам—Воплотителям расправиться с моей провинцией?

— Да, — тут же ответила Териза, прежде чем печаль лорда и его вспышка окончательно не ввергли ее в прострацию. — Мне самой это не слишком нравится. Мне кажется, этого недостаточно. Но повод есть.

И в нескольких неуклюжих фразах (Термиган смотрел на нее как на прокаженную) она пересказала ему то, что узнала от Мастера Квилона о мотивах короля Джойса.

Лорд поднялся на ноги, едва она успела закончить рассказ, и буркнул:

— Все лишь ради этого? Он повернулся к нам спиной, бросил свое королевство в гнилое болото, позволил Воплотителям творить все, что они хотят, с его людьми—только для того чтобы атаковали Мордант, а не Аленд и Кадуол?

Страстность в его голосе остановила Теризу. Она недоуменно кивнула.

Неожиданно Термиган издал короткий горловой смешок. Свет канделябров отражался в его глазах, словно отблеск лавы.

— Великолепно. Уничтожить друзей, чтобы спасти врагов. Ничего не скажешь — великолепно.

— Но в любом случае он нуждается в помощи, милорд, — пробормотал Джерадин. — Неважно, насколько безумен его план, возможность того, что он знает, что делает—единственное, что нам еще осталось. И вы в силах помочь ему, если нанесете удар по Эремису.

На мгновение лорд застыл, словно в него ударила молния. Затем он внезапно вскинул кулаки и проревел:

— Нет! Он решил принести в жертву Стернваль, не посоветовавшись со мной! Пусть же сам расплачивается за свои соображения!

Покидая комнату, он хлопнул дверью так сильно, что со стены посыпалась штукатурка. Джерадин с беспокойством посмотрел на Теризу.

— Ну, — сказал он наконец, — во всяком случае я не потерял свой талант портить все на свете.

Она подошла к нему и обняла.

— Поживем — увидим, — сухо заметила она. — Если он нас не свяжет и не швырнет в яму с лавой, ты добился от него большего, чем я.

Эти слова заставила его хмыкнуть.

— Ты имеешь в виду, — спросил он, — что если нам удастся пережить это, то я могу рассчитывать на успех?

— Поживем — увидим, — повторила Териза. Она не знала, что еще ему сказать.

Они ждали.

Вскоре слуга принес им горячую воду, Джерадин подпер дверь креслом, и они смогли искупаться. Они выпили вино и поели; затем воспользовались кроватью. Им даже удалось немного поспать.

На следующее утро они ответили на стук в дверь, и в их комнате появился новый слуга: он принес завтрак. После этого их посетил солдат. Коротко, словно у него не было времени на такие пустяки, он спросил Теризу и Джерадина, что им необходимо для путешествия.

Они удивились — но не настолько, чтобы Джерадин растерялся и не смог продиктовать список. Несмотря ни на что, Термиган славился своей преданностью. Он мог ненавидеть Воплотителей и потерять веру в своего короля, но не мог забыть о нуждах тех, с кем дружил всю жизнь. К примеру, Домне. Джерадин и Териза лишились своих припасов и лошадей у стен Стернваля; им очень пригодится любая мелочь, какую даст им лорд. Поэтому Джерадин диктовал необходимое несколько минут; к тому времени, как Териза закончила завтракать, солдат вернулся и сообщил, что новые лошади и припасы для них приготовлены.

Говоря откровенно, Термиган отправил их в дорогу экипированными лучше, чем когда они появились в провинции. Вдобавок к лошадям он дал им достаточно провизии, несколько мехов с вином, столовые приборы, каждого из них снабдил коротким мечом и перинами, казавшимися роскошными в сравнении с теми тонкими одеялами, с которыми они покидали Хауселдон. Он даже дал им подробную карту, указывающую путь через его провинцию в провинцию Файля и Ромиш. Но он не сделал ничего для того, чтобы помочь королю Джойсу.

36. В поисках поддержки

Согласно карте Ромиш лежал рядом с юго—восточной оконечностью провинции Файль, где граница между Файлем и Армигитом сходилась с границей между Термиганом и Файлем.

Теризе и Джерадину нужно было спешить. С одной стороны, атака на Стернваль была неплохим знаком: по—видимому, Мастер Эремис до сих пор не осуществил все свои планы, он до сих пор уязвим. Но во всем остальном бедственное положение Термигана было поводом для тревоги. Хауселдон сожжен; Стернваль превращался в огромную огненную яму. Армигит заключил соглашение с принцем Крагеном. Пердон в одиночку воюет против сил верховного короля Фесттена. Что же дальше? Если так и пойдет, то в Морданте в самом скором времени нечего будет спасать.

У Теризы и Джерадина были все основания спешить.

К несчастью, дорога мешала им в этом. Они преодолели солидное расстояние в тот же день, когда покинули Стернваль, но только потому, что держались главной дороги на Демесне и Орисон. На следующий день их путь лег под углом к дороге, забирая на север, дорога же отклонялась на восток. А эта часть Термигана была самой сложной для проезда из всех земель, в которых Теризе довелось побывать в Морданте.

— Ох уж этот Армигит… — выдохнул Джерадин. Он вел в поводу серую в яблоках лошадь с головой, словно молот, заставляя ее подниматься вверх по склону, слишком каменистому и неровному и потому опасному для передвижения. — На Армигит стоит посмотреть весной. Земля настолько богата, что, говорят, стоит швырнуть семена по ветру — и ты по щиколотки окажешься в винограде. Сено здесь сгребают по несколько раз в год, и оно такое душистое, что от его запаха хочется танцевать. А женщины… — Джерадин посмотрел на Теризу и улыбнулся. — На этой богатой земле работы у них так мало, что им остается только цвести.

Териза тихо хмыкнула. В этот момент она отдала бы что угодно, лишь бы оказаться в Армигите. И пусть женщины цветут, как им угодно. Она пришла к выводу, что хуже верховой езды только попытки взобраться с больным коленом на бесконечный холм. В глубине души ей хотелось бросить лошадь, предоставленную Термиганом, спокойного мерина, на произвол судьбы. В нынешних обстоятельствах она с удовольствием загнала бы животное в одну из огненных ям Эремиса.

Тем не менее, она не предлагала Джерадину позабыть о Файле и вернуться к дороге на Орисон. Файль был единственный лорд, у кого они еще могли искать поддержку.

Кроме того, в Файле, в Ромише, жила королева Мадин. Мисте упоминала о поместье неподалеку от Ромиша.

У Теризы сложилось твердое, хотя и ни на чем не основанное убеждение, что королева Мадин имеет право знать, что задумал ее супруг. Иначе королеву и дальше будут одолевать мрачные мысли о том, что король Джойс потерял к жизни всякий интерес, что ему безразличен Мордант, что его любовь к ней испарилась.

В этом была вся Териза: ее душа болела о Стернвале, мысли крутились около того, что сейчас делает Мастер Эремис, а сердце переполняла любовь к Джерадину — и одновременно она считала чувства королевы Мадин не менее важными, чем потребность короля Джойса в поддержке.

И она тянула за собой лошадь на крутых холмах, съезжала на ней в овраги и пускала ее в галоп на ровных местах не то чтобы безропотно, но во всяком случае без особых самобичеваний.

Провинция Термиган, как объяснил Джерадин, малонаселенная. Большая часть городов и деревень располагаются вдоль реки Бродвайн, ближе к Пестилю и Аленду. На второй день, когда двое всадников стали казаться единственными людьми на этой заброшенной земле, Териза начала думать, что Термиган действительно не имеет причин бороться дальше. Три дня темные облака закрывали небо, грозя дождем. Дождь и грязь придали бы завершенность «приятному» путешествию; и тем не менее, Теризе ужасно хотелось, чтобы дождь пошел. В Орисоне нашлось бы применение этой воде. А грязь затруднит передвижение армий.

С другой стороны, чем гущи были тучи над головой, тем ровнее становилась почва, словно солнечные лучи воздействовали на землю. Деревья стали попадаться чаще; одинокие кривые ели сменились кедрами и сикаморами, грабом и буком.

— Мы приближаемся, — заметил Джерадин. — Файль славится своей древесиной.

Это одна из основных причин, почему Аленд нападает через Термиган и Армигит, а не через Файль. Именно поэтому Файль второй союзник короля Джойса после Тора. Можно состариться, пытаясь провести военный отряд через леса Файля. У провинции история сопротивления — наверное, лучше сказать успешного сопротивления, — больше, чем у всего остального Морданта.

Это, вероятно, объясняет, — добавил он весело, — откуда Файль черпает свою преданность, а королева Мадин свое упрямство.

Он сверился с картой.

— Два дня, если повезет. Здесь очень легко заблудиться. А я никогда не бывал в Файле. Баттен в Армигите — вот ближайшее место к Ромишу, где мне приходилось бывать.

Но есть и хорошие новости. — Он посмотрел вокруг. — Вскоре мы начнем встречать людей. Согласно карте мы должны проехать через несколько деревень. В действительности некоторые из них принадлежат Термигану. Но по практическим соображениям они относят себя к провинции Файль.

Просто потому что он сказал это, Териза внимательнее посмотрела вперед — и где—то далеко на горизонте заметила нечто похожее на дым костра.

Нахмурившись, она напрягла глаза, пытаясь рассмотреть яснее.

Джерадин заметил ее пристальный взгляд.

— Что ты видишь?

— Не знаю. Похоже на дым.

Он напряженно уставился в ту же сторону, затем покачал головой.

— Невозможно определить. — Териза промолчала; она видела не лучше его. Снова сверившись с картой, он добавил: — Может быть, это как раз первая деревня. Место называемое Аперит. Разве что я ошибся и мы заблудились. Если у них есть кузнец, то это дым от его горна.

— Поехали узнаем, — сказала она торопливо.

Он бессознательно пощупал меч в ножнах. Затем крепче натянул вожжи и пустил свою лошадь рысцой.

Ее мерин двинулся следом. Она чувствовала себя лучше, когда ей говорили, что следует делать. Земля между деревьями была покрыта чахлой травой и цветущим кустарником. Мало—помалу вечерело, но Териза не замечала этого; она вся была устремлена вперед, в попытке что—нибудь рассмотреть между буками. Земля пошла вверх; если бы Териза могла повернуться в седле, то увидела бы панораму расстилающегося леса. Но она видела горящий Хауселдон, и не хотела тратить время, любуясь цветочками и пейзажами.

Расстояние до деревни оказалось больше, чем ей казалось вначале. Она начала думать, что дымок был всего лишь игрой воображения.

Но внезапно рощица отступила и превратилась в поляну.

Большую часть поляны занимал корраль. Он был не таким большим, каким показался вначале, но достаточно просторным для десяти—пятнадцати лошадей. Териза—чувствующая себя экспертом во всем, связанном с лошадьми, — была уверена, что корраль был полон лошадей.

Совсем недавно.

Но не сейчас.

Джерадин остановился. Он принялся изучать поляну.

— Странно.

— Что странно?

Он был прав; ворота были не просто закрыты; они были подперты палкой.

— Что странного? — тихо пробормотал он. — А для чего уводить всех лошадей и потом запирать ворота?

Она понизила голос:

— А почему бы и нет?

— Зачем лишние труды? — ответил он.

Териза не могла придумать разумного объяснения. Через мгновение он выдохнул:

— Пошли, — и соскользнул с седла. — Посмотрим, куда мы заехали.

Когда Териза спешилась, он отвел своего серого и ее мерина в сторону и спрятал в рощице, чтобы их не было видно с поляны. Крепко привязал поводья к дереву; но не снимал с них поклажу и не расседлывал.

Взяв Теризу за руку, он тихо направился к деревне.

Она слишком пристально вглядывалась вперед, в просветы между деревьями, и потому постоянно спотыкалась. Джерадин, напротив, не споткнулся ни разу. Какое—то время она не могла понять, откуда он знает, куда ставить ногу. А потом увидела, что они идет по следам в земле — знакам, оставленным людьми и животными.

Он вывел ее к навесу. Этот жалкий навес предназначался для защиты сена для лошадей от превратностей погоды. Дальше лежала деревня.

При первом же взгляде на нее Териза увидела с дюжину деревянных домишек, с крышами, крытыми чем—то вроде листьев баньяна. Среди домов высилось большое строение, должно быть, служившее залом для деревенских собраний. Размеры незанятого деревьями пространства позволяли предположить, что за этими домами скрываются другие дома и строения.

Откуда—то из дальних домов поднималась тонкая грязная струйка дыма.

Деревня была ошеломляюще тихой. Никто не кричал друг на друга. Людей не было вообще. Не было собак. Не было кур, ковыряющихся в земле. Не было кричащих и играющих детей. Ветер бесшумно поднимал пыль между хижинами.

— Дьявольщина, — тихо выругался Джерадин.

— Может быть, все на работе, — пробормотала она. — В полях или что—то в этом роде.

Он покачал головой.

— Деревни никогда не пустеют полностью. Такого не бывает.

— Ушли и все бросили? Может быть, Файль всех увел? Он на мгновение задумался.

— Эта мысль мне нравится больше, — и сказал: — Давай перестанем шептаться и пойдем посмотрим, действительно ли они все исчезли.

И они вместе вошли в деревню.

Все ее обитатели действительно исчезли.

Точно так же, как птица и животные: скот и домашние. Теризе казалось, что даже паразиты исчезли.

Тени на земле удлинились. Тьма, казалось, сгустилась в хижинах и смотрела на них из открытых дверных проемов, безглазых окон. Ветер принес привкус чего—то холодного, запашок гнили.

Она боялась спросить Джерадина, не узнает ли он этот запах.

В деревне была кузница, но горн давно остыл. Дым шел откуда—то еще.

Вскоре они с Джерадином нашли источник дыма. На северном краю деревни догорали три хижины.

Они горели уже долгое время — и почти сгорели. Стояли только почерневшие остовы. Сквозь остатки крыш пробивались небольшие языки пламени; вверх поднимался горький дым.

Все три хижины были полны трупов.

Теризу стошнило, когда она увидела обгоревшие обрубки рук и ног, торчащие из пепла.

— Вот где они все? — глухо выдавила она. — Все?

— Нет. — Джерадин дышал с трудом. — Вероятно, всего несколько семей. Вся деревня просто не поместилась бы здесь. Это те, кому не удалось спастись.

Спровоцированная тошнотой — и странным запахом, который не имел ничего общего с горелым деревом и обугленными телами, — Териза пробормотала:

— Или те, кому удалось спастись.

Он взглянул на нее, остро, колюче.

Она услышала слабый шорох — по земле топали босые ноги. Она резко обернулась, краем глаза приметив нечто в вечерней тени. Затем все исчезло. Она не была уверена, действительно ли что—то видела.

Но у нее по спине пробежал холодок, когда она припомнила, что говорил Мастер Эремис лордам провинций. Весь Мордант подвергается их нашествию. Странные волки загрызли сына Тора, Всеядные ящерицы шастают по складам Демесне, Огненные ям*, появляются в полях Термигана.

Но это было не все. Сейчас она вспомнила окончание фразы.

Упыри бесчинствуют в деревнях Файля. — Джерадин… — Она едва могла говорить. — Давай выбираться отсюда.

Он продолжал смотреть на хижины; он не слышал того, что слышала она. Но утвердительно кивнул.

Без всякой видимой причины, когда они возвращались к лошадям, он вытащил меч из ножен.

Она надеялась, что никаких причин для этого нет. И тем не менее, радовалась, что он вооружен — и действует решительно, пусть ему и не хватает опыта. Весь обратный путь через деревню и мимо корраля Териза держалась как можно ближе к нему. Их сапоги производили слишком много шума, заглушая для Теризы тихие шуршащие шаги. Но дважды ей почудилось в самой густой тени движение, будто тьма оживала.

Она почувствовала странное облегчение, когда они нашли лошадей там, где их оставил Джерадин, — и нашли живыми. Обе лошади нервничали; серый то и дело напряженно вскидывал голову; мерин испуганно вращал глазами. Может быть, они чуяли тот же запах, который заставил ее так нервничать. С лошадьми оказалось непросто справиться и после того как те поняли, что их отвязали от дерева.

Посчитав тревогу лошадей и собственную озабоченность причинами достаточно уважительными, Териза с Джерадином объехали пустую деревню на почтительном расстоянии и вернулись на дорогу, обозначенную на карте Термигана.

Пока ночная тьма не заставила их остановиться, они постарались уехать от Аперита как можно дальше. Териза вообще не хотела останавливаться; но в темноте они попросту потеряют дорогу. Фонарик был бы им большим подспорьем. Большой фонарик. Ну конечно, пробормотала она про себя. А почему бы еще не бронированный автомобиль? Или даже аэроплан, чтобы сбросить несколько стратегических бомб на Эсмерель? На армию короля Фесттена? Джерадин нуждался лишь в зеркале.

Он мог бы сам изготовить его… Ах, будь у него зеркало—к примеру, такое же, как то, что привело ее к нему!

Держи карман шире!

Когда они устроились на ночлег, она помогла Джерадину развести костер побольше. Даже сходила за дровами в лес — насколько посмела. А после ужина мрачно заметила:

— Не знаю, что заставило меня сказать это.

Джерадин удивленно взглянул на нее поверх котелка с похлебкой.

— Ты сказал, что это единственные, кому не удалось спастись. А я сказала, что это единственные, кому спастись удалось. Не знаю, почему мне это пришло в голову.

Он без особого успеха попытался улыбнуться.

— Будем надеяться, что это просто твое мрачное воображение. — Когда огонь освещал его лицо, он напоминал ей Термигана.

Она тоже не могла заставить себя улыбнуться.

— Почему, — спросила она пытаясь избавиться от жутких картин, стоящих у нее перед глазами, — все, что идет от воплощений, несет в себе столько разрушения? неужели в зеркалах так легко найти ужасные вещи? неужели вселенная настолько страшна?

— Я искренне надеюсь, что нет. — В попытке как—то успокоить ее Джерадин скорчил насмешливую гримасу. Затем устроился поудобнее, приготовившись дать ответ. — Вероятно, правда заключается в том, что в каждом мире есть свои хищники. Но даже если в мире вообще нет насилия, то существа, обитающие в нем, или силы могут нести разрушение — если будут вырваны из естественной среды обитания. В яме с лавой нет ничего ужасного, до тех пор пока она остается там, где и должна быть. Но по—настоящему разрушительная сила—это человек, воплощающий подобные вещи.

Можно ли назвать лисицу разрушительницей? Ведь она всего лишь охотится на цыплят. А люди цыплят выращивают. Но и в этом случае никто не видит ничего разрушительного в лисице.

Мы ведь не знаем, может быть, огненный кот, уничтоживший Хауселдон, был в своем мире чем—то вроде лисицы. Он мог быть там кем угодно. Может быть, он был там образцом милосердия.

Образец милосердия. Всего на мгновение она всерьез отнеслась к этой идее. Некий миссионер. Затем ее поразила мысль, что преподобный Тэтчер бродит и сжигает города. При некоторых обстоятельствах это доставило бы ему удовольствие. Но буквально сжигать города…

Она невольно улыбнулась. Когда Джерадин недоуменно уставился на нее, Териза громко рассмеялась.

Она чувствовала себя полной дурой — словно начала терять разум. Но продолжала смеяться и через некоторое время почувствовала себя лучше.

И все же ночью она спала плохо. Она слышала, как лошади храпят и переступают с ноги на ногу — видно, учуяв в темноте запах чего—то холодного и прогнившего. По непонятной причине Джерадин всю ночь храпел как рота солдат. Когда в сером предрассветном сумраке она разбудила его, чтобы поскорее отправиться в путь, то показалась себе невероятно глупой, словно у нее началась мания преследования. Ее знобило.

День начался отлично. Воздух был чист и свеж, лошади бежали быстро по все более утоптанной дороге. К полудню они с Джерадином добрались до деревни, где все было нормально.

Все было нормально, за исключением беспокойства. Когда люди из деревни узнали, что Териза и Джерадин обнаружили в Аперите, то занервничали и принялись внимательно осматривать лес вокруг домов, поговаривая, что следует уходить из деревни.

— Упыри, — заявила одна женщина, подтверждая худшие подозрения Теризы. — Не знаю, как еще их называть. Мы ни одного из них не видели, но лорд послал своего человека предупредить нас. Они нападают на закате или на рассвете. Маленькие существа, похожие на детей. Зеленые и вонючие.

Пожирают любое мясо. Не оставляют даже жил и костей. Так сказал человек, прибывший от лорда.

Джерадин скривился, словно эти слова причинили ему боль.

— Так вот почему ворота были закрыты, — пробормотал он. — Лошадям не удалось выбраться наружу. Их сожрали прямо там, в коррале.

Териза подумала: единственные, кому удалось спастись. Они спрятались в своих хижинах, плотно закрыв двери. И сгорели заживо в собственных домах. Эремис.

Она начала понимать, почему король Джойс больше двадцати лет сражался, чтобы отобрать у Аленда и Кадуола всех Воплотителей и создал Гильдию. Он стремился предотвратить воплощение существ вроде этих упырей в этот мир.

Подавив тошноту и гнев, она спросила одного из жителей деревни:

— Что вы собираетесь делать?

— То, что посоветовал человек лорда, — последовал ответ. — Если до нас дойдет хоть малейший слух об упырях, если мы увидим хоть малейший их признак—следует отправляться в Ромиш как можно быстрее.

— Неплохо, — яростно ответил Джерадин. Они с Теризой поскакали дальше.

Мысли ей в голову приходили все более безумные. Хотя деревенские жители пока были в безопасности, она не могла избавиться от ощущения, что на следующий день будет гораздо хуже. Сколько же упырей Эремис воплотил в провинции Файль? Сколько людей Файля уже сожрано живьем?

Как он может помогать королю Джойсу и в то же время защищать своих людей?

Она мысленно поучилась произносить слово дьявольщина, пока оно не стало звучать в ее устах более естественно.

— Есть и другие приятные новости, — заметил Джерадин, изучая карту. — Следующая деревня, которой мы достигнем, появится приблизительно на закате. Место под названием Найбель.

О, дьявольщина.

Она обеспокоенно задумалась.

— Может, нам следует держаться от нее подальше? Может быть, эти существа преследуют нас?

Он внимательно посмотрел на нее.

— У тебя кошмарное воображение. — И через мгновение добавил: — Если нас преследуют, то нужно бы предупредить об этом деревню. Мы не можем привести упырей к Найбелю и после ждать, что те оставят нас в покое.

День явно уже завершался.

Наконец опустился вечер, мучительный и нескончаемый, словно зубная боль. Териза обнаружила, что есть вещи гораздо хуже путешествия верхом. Она не могла забыть ту вонь…

Не сговариваясь, они с Джерадином начали торопить коней, стремясь достичь Найбеля до заката. Неудачи сопровождали их, словно верный пес. Именно потому что спешили, они достигли деревни как раз в тот момент, когда солнце спряталось за горизонт. Если бы они ехали медленнее, то не добрались бы сюда засветло.

Решение скакать прямо в деревню тоже приняли не сговариваясь, просто потому, что хотели предупредить жителей деревни об опасности. В итоге они оказались среди хижин и направлялись к центру деревни, когда обнаружили, что Найбель так же пуст, как Аперит.

Джерадин придержал коня. Лошадь мотала головой, сопротивляясь удилам. Мерин Теризы испуганно прижал уши. Там, где из—за деревьев проникали последние отблески света, тени хижин казались острыми, словно клинки.

— Джерадин, — прошептала она. — Мы опоздали. Давай выбираться отсюда.

Джерадин помедлил в нерешительности, повернул голову, осматриваясь… и потерял контроль над своим конем. Серый закусил удила и помчался вперед.

Териза не сумела сдержать своего мерина, и тот следовал за серым.

Почти сразу они услышали визг свиньи. Джерадин едва не свалился с седла, когда серый притормозил, чтобы избежать столкновения с жирным боровом. Лошадь мгновенно врезалась в выводок цыплят. Териза последовала за Джерадином сквозь разлетающиеся во все стороны перья и тучи пыли.

В самый центр деревни.

Как и в Аперите, в Найбеле посреди деревни стоял дом для собраний.

На пороге дома стояла группа мужчин — человек шесть—восемь. Они были одеты в тяжелые сапоги и кожаные доспехи и все вооружены, мечами, копьями и луками.

Едва заметив Джерадина и Теризу, они начали кричать, яростно размахивая руками.

— Болваны!

— Убирайтесь отсюда!

— Остановитесь!

Несколько человек попытались остановить лошадей. К счастью, одному из них пришла в голову неплохая мысль. С привычной сноровкой человека, всю жизнь занимавшегося лошадьми, он прыгнул к голове серого и схватил поводья. Серый остановился так резко, что Джерадин едва не вылетел из седла.

Опасаясь столкнуться с серым больше, чем всего остального, что проделывала с ним Териза, мерин тоже остановился.

— Глупцы! — закричал мужчина. — Вы наверняка погибнете!

Териза пыталась крепко держаться в седле, но вся деревня словно бы заколебалась в ее глазах. На голову мерина внезапно, как удар топора, легла тень. Люди из дома собраний погружались в тень: их оружие исчезало, поблескивало на солнце и исчезало снова. Джерадин едва не наскочил на свинью. И чуть не раздавил несколько кур. Найбель не был таким пустым, как Аперит. Тогда что?..

Все оказалось правдой: Териза услышала запах чего—то холодного, тронутого тлением; словно дуновение из заброшенной могилы.

Из хижины за домом собраний появился мальчик. Ей показалось, что это маленький мальчик, почему—то голый. Улыбка не озаряла его лица, оно было пустым и бездумным. Он не отбрасывал тени; из—за плохого освещения Териза не сразу сообразила, что он несет в руках курицу.

Курица таяла. Она испарялась из его пальцев, словно горячий воск. Но ни одна капля не упала на землю. Вместо этого они становились его плотью.

Сейчас она заметила, что все его тело покрыто слизью. Может быть, тьма сыграла с ней злую шутку. Мальчик был зеленого цвета…

В рядах мужчин раздался хриплый крик. Двое вскинули луки, запели стрелы. Такие стрелы могли бы пробить стену любой из хижины. Обе стрелы ударили в мальчика, пригвождая его к земле.

Териза услышала нечто вроде отдаленного хлопка, похожего на взрыв; короткий вопль разнесся в воздухе.

Мгновенно в тени рядом с мертвым появились еще трое зеленых ребят. И, улыбаясь, принялись пожирать его.

Где—то за пределами видимости завизжала свинья — это был вопль агонии. Мерин сбросил Теризу из седла. Со ржанием, похожим на стон, он помчался прочь из деревни…

Териза неловко приземлилась, так, что перехватило дыхание. Джерадин прокричал ее имя, но она не могла отозваться. Падение парализовало ее. Последний солнечный луч упал на ее лицо; она подняла голову и увидела, что один из упырей стоит не больше чем в пяти футах от нее. Она слышала вонь этого существа…

Честно говоря, запах был не слишком сильным. Но тошнотворным, и то, что он доносился издалека, делало его еще более тошнотворным, более неприятным, чем сильный запах. Вдыхая вонь и глядя на маленькую девочку, которая улыбалась ей, словно Териза была особенно аппетитной закуской, женщина решила, что слизь — это какая—то кислота. Она растворяла плоть до такого состояния, что существо могло поглощать его порами. А когда кто—то пытался спрятаться, забаррикадировав двери хижины, кислота, вероятно, поджигала дерево.

Упырь был таким голодным, что вышел из тьмы на свет, льющийся налицо Теризы.

Над ней мелькнул Джерадин и взмахом меча снес упырю голову.

Хлопок, похожий на взрыв; высокий, тонкий крик.

Два, три… нет, по меньшей мере шестеро упырей появились, чтобы поживиться их погибшей сестрой.

Вокруг дома собраний шла странная битва. Ее даже трудно было назвать битвой; люди уничтожали упырей с необыкновенной легкостью. Мечи, копья, стрелы, даже с силой брошенные камни — все попадало в цель. Крича и проклиная все на свете, мужчины отгоняли, рубили и кололи упырей с невероятной быстротой. Это были всего лишь дети, и убивать их было так же просто, как убивать детей.

Но их было так много…

Нет, дело было даже не в количестве. Действительность оказалась гораздо сложнее. Как только один из них получал достаточно пищи, он разделялся на двух. А как только один из них умирал, тело давало достаточно пищи для трех или четырех упырей, которые тут же раздваивались.

С каждым новым предсмертным криком из тени появлялось все больше существ.

Вдобавок оружие людей не могло служить долго. Каждая стрела, попавшая в цель, загоралось; клинок, который наносил удар, разъедала кислота; каждое копье, ударившее в цель, лишалось наконечника.

Джерадин попытался оттащить Теризу к дому собраний, в относительный центр битвы, где люди присматривали друг за другом. Ей казалось, что она может помочь ему, но ноги не держали ее; падение с лошади, казалось, разрушило связь между тем, что предлагал мозг, и тем, что делали мышцы. Она хотела сказать: «Вода. Попытайся использовать воду. Может быть, вода смоет кислоту. Или нейтрализует ее». К несчастью, с ее губ срывалось лишь хриплое дыхание.

А наползающая тьма звенела от воплей и отчаянных проклятий воинов, пахла смертью и гнилью.

Затем, так внезапно, что этот звук снял с нее оцепенение, Териза услышала пение трубы. Высокий пронзительный сигнал, казалось, все изменил.

Следом за сигналом в деревню ворвалось тридцать всадников.

Они знали, что делают; они не рисковали лошадьми в попытке раздавить упырей. Нет, они держали всевозможные светильники: факелы, свечи, фальшфейеры, даже масляные лампы. Сияя словно отблески славы, всадники ворвались в сумерках в Найбель.

Териза заметила, что один из них — сам Файль. Она узнала его по возрасту, по тяжелой нижней челюсти.

У нее не было сил гадать, что он здесь делает. Она была слишком занята тем, что наблюдала.

Свет, казалось, до смерти напугал упырей: он парализовал их. Исчезли их улыбки, прожорливость, подвижность. А перестав двигаться, они не могли питаться друг другом; не могли раздваиваться.

Люди Файля наверняка знали, что это произойдет. И они без промедления воспользовались этим.

В мрачной сосредоточенности, словно они не могли простить себе, что убивают существ, похожих на детей, люди Файля начали разрубать упырей на куски и поджигать.

Они использовали железные клещи и лопаты, чтобы сгрести изуродованные тела в груду, и те загорались друг от друга. Через некоторое время пламя перед домом собраний так разгорелось, что его языки, казалось, лизали темное небо. После того как последние лучи солнца скрылись за горизонтом, единственным освещением в деревне стало это пламя.

Горячий огонь и едкий дым постепенно вытеснили холодную гнилую вонь. Ветер нес дым в глаза Теризе; по ее щекам потекли слезы, словно она плакала. Но она снова могла дышать, могла протолкнуть воздух в самую глубину легких, могла пошевелить плечами. Так вот, значит, почему, подумала она невольно, отвлекаясь от резни, творившейся перед глазами, пытаясь не впадать в истерику, вот почему тела в сгоревших хижинах в Аперите не были сожраны, когда все остальное мясо исчезло. Как только кислота подожгла дерево, пламя дало достаточно света, чтобы отогнать упырей. Через минуту или две она обнаружила, что Джерадин по—прежнему обнимает ее. Так же как и Териза, он надышался дымом; так же как и Териза, он, казалось, плакал. Свет горящих детей отражался в его глазах. Пытаясь хоть немного прийти в себя, он пробормотал: — Я никогда не расскажу об этом Квисс. Никогда, пока жив.

Териза закашлялась от дыма. Вспомнив, как он сохранил ей рассудок, когда Воин Гильдии разрушил потолок над их головой, она попробовала вернуть долг. — Неплохая мысль. Если бы я не видела этого своими глазами, то, вероятно, не захотела бы слушать твои рассказы об этом.

Тем же тоном, словно продолжая начатый разговор, Джерадин сказал:

— Если мне удастся добраться до Мастера Эремиса, клянусь — я убью его.

Твердо, чтобы он не ошибся на ее счет, Териза ответила:

— Тебе придется постараться опередить меня. Джерадин внимательно взглянул на нее сквозь тьму, перемежаемую отблесками огня. И коротко улыбнулся:

— Если бы он подозревал, насколько мы злы на него, его, небось, прошиб бы холодный пот.

Он отчасти исправил ей настроение.

— Знаешь, — прошептала она ему на ухо, — до нашей с тобой встречи я никогда не думала, что в один прекрасный день буду заставлять своих врагов покрываться холодным потом.

— Только врагов, миледи? — Джерадин крепче сжал ее в объятиях. — От твоей близости я сам покрываюсь холодным потом.

Когда Териза заметила, что Файль направляется к ним, она поняла, что сейчас готова взглянуть ему в глаза.

Он осторожно спешился и отвесил ей по—стариковски церемонный поклон.

— Миледи Териза, — сказал он голосом, похожим на шорох сухих листьев, — вы поражаете меня. Когда мы встречались последний раз, мне казалось, что источником моего удивления был Мастер Эремис, но сейчас я начинаю понимать, что ошибся. Все удивительное заключалось в вас.

Эта ловушка была поставлена на упырей, миледи. В мои планы не входило… напугать вас или подвергнуть хоть малейшей опасности.

— Ну конечно же, милорд Файль. — Она не знала, какой поклон полагается в ответ. К счастью, он, похоже, вообще не ждал поклона. — Мы как раз… — Она поймала себя на мысли, что хочет сказать слишком многое и позабыла о вежливости. — Милорд, это Джерадин.

Файль посмотрел на Джерадина.

— Сын Домне, — пробормотал он. — Воплотитель леди Теризы де Морган. Ключевая фигура в предсказании Гильдии о судьбе Морданта. — Он снова кивнул. — Добро пожаловать в провинцию Файль.

Джерадин церемонно поклонился. Териза на миг задумалась, приглашали бы их так радушно, знай лорд об их талантах; но она не собиралась проверять это. Лорд Файль не медля продолжал:

— Нужно выбираться из этого дыма. Наш лагерь в миле отсюда. В нем вам могут предложить горячую пищу и безопасный кров. Если вы будете любезны последовать за мной, мы послушаем вашу историю в более удобном месте.

Утром жители деревни вернутся, чтобы вычистить жилища, а мы попробуем распространить эту тактику на другие места. Можете последовать за нами, если пожелаете.

— Спасибо, милорд, — коротко ответил Джерадин. — Мы будем рады отправиться с вами, во всяком случае сегодня. Нам нужно многое рассказать.

— Не сомневался, — сказал Файль. — Может быть, вы сможете объяснить мне, честен ли Эремис — и был ли я неправ, сообщая о его намерениях Смотрителю Леббику. Вперед.

И, словно земля жгла ему пятки, он вскочил в седло.

А может быть, пятки действительно жгло, подумала Териза. Он выглядит слишком старым для засад и битв. И она задумалась, что же заставляет его носиться по лесам в таком возрасте?

Кроме того она гадала, сколько следует открыть ему, чтобы не подвергать себя опасности. Они с Джерадином очутились на грани катастрофы, когда рассказали Термигану слишком много.

Прежде чем она успела заинтересоваться тем, что же случилось с ее лошадью, один из людей Файля приблизился к ней с ее мерином в поводу; он нашел его в лесу неподалеку. Вскоре они с Джерадином скакали среди солдат Файля к лагерю.

После трудов и превратностей битвы скачка показалась Теризе успокаивающей и мирной, расслабляющей. Скоро она обнаружила, что спешивается возле костра посреди поляны. Вокруг крутились слуги, стояли припасы, на земле лежали подстилки; еще люди, еще лошади; несколько людей из Найбеля пришли послушать, что происходит в их деревне. Слуга принес кубок с подогретым вином для Файля и поспешил за новыми порциями для нежданных гостей лорда.

Мужчины смотрели так, что Териза моментально вспомнила, что в течение многих дней не мылась. Ее волосы, вероятно, напоминали крысиную шерсть, а одежда была грязной. К несчастью, в настоящий момент она ничего не могла изменить. Для лорда поставили особый складной стул, и он сел возле огня, словно озяб. И почти мгновенно появились новые стулья для Теризы и Джерадина. Они сели и с благодарностью приняли кубки с теплым вином. Териза сделал глоток и позабыла о сдержанности, забыла, что почти тридцать человек неотрывно смотрят на нее—ровно настолько, чтобы блаженно вздохнуть. Вино было приправлено шафраном и цедрой, отличное средство, чтобы отбить упыриную вонь. Она выпила достаточное, чтобы воспоминание об этом кошмаре выветрилось из ее памяти.

Ей хотелось молча посидеть, наслаждаясь неожиданно нахлынувшим чувством, что она — в полной безопасности.

Но Джерадин торопился побеседовать с лордом.

— Милорд Файль, — сказал он, прежде чем Териза была готова к разговору, — мы проделали долгий путь, чтобы сообщить вам, что Мастер Эремис — человек без чести и совести. Именно он воплотил упырей в вашей провинции — он, и Мастер Гилбур, и, вероятно, Архивоплотитель Вагель.

Мы прибыли сообщить вам, что король Джойс нуждается в помощи. Если он не получит ее, то Мастер Эремис его уничтожит.

Благодаря силе привычки Файль выпрямился на своем стульчике. Его глаза были ярко—голубого цвета; а взгляд—жестким. Глядевшую на него Теризу поразила странная мысль: он никогда не будет способен на то, на что решился король Джойс: многие годы притворяться слабым и полубезумным старцем. Никто, встретившись взглядом с Файлем, не усомнился бы, что он знает, что делает.

— Приятно сознавать, — пробормотал лорд сухо, — что Мастер Эремис заслуживает четвертования. Мы поговорим об этом позднее. Тем не менее, его нечестность мало объясняет то, как вы угодили в ловушку, расставленную для упырей.

— Честно говоря, она объясняет многое, милорд, — ответил Джерадин. — Все прочее — незначительные детали. — По причинам, которые Териза прекрасно понимала, он осторожничал. — Мы прибыли сюда из Стернваля. Термигану было не особенно приятно видеть нас.

Как и в вашей провинции, у него серьезные неприятности из—за воплощений Эремиса. Мы рассказали ему то же, что и вам. Король Джойс нуждается в помощи. Похоже, его это не слишком взволновало. Думаю, нам повезло, что он вообще отпустил нас.

Милорд, я не хочу, чтобы это повторилось. Мы с леди Теризой собираемся сражаться за короля. Даже если нам придется биться в одиночку, нас ничто не остановит. Если вы станете на нашем пути, нам придется сражаться и с вами. А я предпочел бы отрезать себе руки…

Все собравшиеся в лагере слушали их разговор. Некоторые делали вид, что заняты чисткой оружия или приготовлениями ко сну, но тем не менее — все слушали. Над лагерем царила тишина, нарушаемая лишь храпом лошадей.

Файль твердо взглянул на Джерадина.

— Вероятно, вы сообщили Термигану что—то, что ему особенно не понравилось.

Джерадин кивнул.

— Что именно? Что вы могли сказать такого, что превратило верного и преданного союзника короля в человека подозрительного и недоверчивого? Джерадин глазами переадресовал вопрос Теризе.

Но поскольку глаза у лорда были голубыми, очень яркими, она решила рискнуть.

— Мы сказали ему правду, — ответил Джерадин, увидев, что она кивнула. — Мы оба — Воплотители. Териза—Архивоплотитель. Упырей ведь стало больше, не так ли? В самое последнее время?

Теперь пришел черед кивнуть лорду.

— Это все из—за нас. Эремис знает, что мы направляемся сюда, или догадывается об этом. Сначала мы были в Хауселдоне. Затем в Стернвале. Куда еще мы можем направиться?

Он хочет убить нас обоих прежде, чем мы найдем способ причинить ему вред.

— А вы нашли способ? — сухо спросил Файль.

— Пытаемся. Именно потому мы отправились в Стернваль… именно потому прибыли сюда. Мы пытаемся найти поддержку для короля. — Джерадин глубоко вздохнул. — А если нам не удастся добиться этого, мы хотим найти кого—нибудь, кто помог бы мне создать зеркало.

— У вас нет зеркал? — Взгляд Файля стал колючим. Джерадин развернул плечи, и Теризе почудилось в его голосе отдаленное эхо силы, странный вызов.

— Милорд, — сказал он, — многое пошло бы по—другому, будь у нас хоть небольшое зеркало. Например, мы помогли бы вам победить этих упырей. — Он говорил, крепко стискивая зубы. — Для этого наших талантов хватило бы.

Но уже в следующей фразе вызов из его голоса исчез:

— К несчастью, мы бессильны. Пока.

Файль какое—то время рассматривал Теризу и Джерадина. Он отвернулся, приказал принести вина и еды. И заметил:

— Вероятно, вам следует рассказать мне все в подробностях. Пока мы будем есть.

Джерадин снова поглядел на Теризу. Она без колебаний кивнула. Она помнила, как старый лорд покинул встречу, которую организовал Мастер Эремис. Королева Мадин — необыкновенная женщина, пояснил он виновато и даже несколько глуповато. Какой бы выбор я ни сделал, мне следует заручиться для этого ее поддержкой. На встрече, организованной Эремисом, острые плечи и продолговатая голова придавали лорду вид неполноценного. Но при этом он совершенно не выглядел неполноценным, когда уходил. Нескрываемая преданность делала его достойным уважения.

Она не знала, чего ожидать от Файля в данных обстоятельствах. И тем не менее, решила довериться ему.

Видимо, Джерадин чувствовал себя точно так же. Как только решение сказать всю правду было принято, он почувствовал себя свободнее.

Он не пытался рассказать обо всем. Он пытался ответить Файлю. Поэтому лишь коротко обрисовал, что же выяснила Териза и что они сделали. Файль вздрогнул, узнав о судьбе Хауселдона и о том, что происходит со Стернвалем; но Джерадин продолжал рассказывать. Когда лорд прерывал его вопросом, он отвечал, стараясь сообщить как можно больше подробностей.

Большинство людей Файля сейчас слушали его в открытую. Некоторые в гневе или страхе точили оружие. Но так как их внимание было сосредоточено не на Теризе, она могла не обращать на них внимания.

Пока лорд и Джерадин беседовали, она пила вино, ела расставленные перед ней яства и проделала небольшой мысленный расчет. Ее вдруг поразило, что после ее воплощения вне стен Орисона прошло уже тринадцать дней, тринадцать! За тринадцать дней могло произойти многое, да все что угодно. Принц Краген мог захватить замок — и Гильдию. Верховный король Фесттен мог захватить замок, Гильдию и принца Крагена. С другой стороны, Смотритель Леббик мог вонзить нож в спину Мастеру Эремису.

— Проблема в том, — вступила она в разговор, когда Джерадин сделал паузу, — что мы слишком долго были вдали от Орисона. — Внезапно все внимание сосредоточилось на ней. Справившись со стеснительностью, она заставила себя сказать: — Тринадцать дней в моем случае. Четырнадцать — для него.

У нас нет никаких сведений о том, что произошло за это время.

— Значит, может статься, — медленно заметил Файль, — странная политика короля вступила в фазу кризиса. Может быть, он уже победил. Или был побежден и убит.

— Этого мы не знаем, — согласилась Териза. — Когда мы покидали Орисон, происходило только одно: Мастер Эремис изо всех сил старался выглядеть невинной овечкой. И с тех пор беспрестанно пытается убить нас. Значит, он по—прежнему боится, что мы каким—то образом можем навредить ему. — Она пожала плечами. — Мы знаем немногое. Но пока он продолжает бояться нас, до тех пор в нас пылает надежда.

— Мы смогли бы кое—что еще сделать, будь у нас зеркало, — добавил Джерадин. — Мы могли бы вызвать в зеркале Орисон. И увидеть, что происходит.

Файль внимательно посмотрел на Джерадина. Затем перевел изучающий взгляд на Теризу. Через мгновение он развел руками. Жест был слабым, но полным разочарования.

— У меня нет зеркала и нет никакой возможности создать его. У меня нет Воплотителей — какая польза была бы мне от зеркал? Все средства и инструменты для воплощений, какие я обнаружил в провинции Файль, я отправил королю Джойсу и Знатоку Хэвелоку.

Постепенно его взгляд остановился на огне.

— Без Воплотителей моя провинция обречена, нам не победить этих упырей. Вас не было в Орисоне тринадцать или четырнадцать дней. Я не видел Ромиш с тех пор, как вернулся с встречи, организованной Мастером Эремисом. Я день и ночь был в седле — в деревнях провинции — я сражался…

Териза никак не думала, что он может выглядеть таким старым.

— Мне не победить в этой битве. В конце концов меня ждет поражение. — Он не смотрел на своих людей. Его люди не смотрели на него. Никто из них не винил лорда. —

Вы видели, что я проиграл Аперит. Это одна из многих деревень, мертвая, заброшенная…

Упырей слишком много. У меня едва набралось четыре группы умелых всадников, подобных этой. Я проиграю.

— Тогда, милорд, — тихо сказал Джерадин голосом, полным уверенности. — Изберите другой путь сопротивления. Соберите своих людей. Ударьте на Эремиса в Эсмереле. Со всей оставшейся надеждой.

Старый лорд изучал уголья в костре. Его прямая осанка не изменилась ни на йоту, но руки бесполезно свисали между колен. Через некоторое время он прошептал: — Нет.

— Милорд… — начал Джерадин.

— Нет, — выдохнул Файль. — Джойс — мой король. Кроме того, он — муж моей дочери. Я люблю его. Я не понимаю его политики. Мне она не нравится. Хотя я и люблю его.

Но он никогда… — его рука сжалась в кулак и снова бессильно упала. — Все годы войны против Аленда, Кадуола и Воплотимого он никогда не просил лорда о помощи в тот момент, когда провинция лорда подвергалась нападениям. Он приходил ко мне, спасал моих людей. Он не просил меня ни о какой помощи, пока не освободил мою провинцию.

И не будет просить меня сейчас. Он не захочет разбить мое сердце.

Джерадин попытался начать вновь. — Милорд…

— Нет. — Голос Файля звучал не гневно; он звучал печально. — Сегодня мы освободили Найбель. Вы были свидетелями этому. Завтра — или через пять дней — или через пятьдесят… — теперь в кулаки сжались обе его руки и забарабанили друг о друга, отбивая ритм его слов, — мы поставим новую ловушку, и она принесет успех. Кто же пойдет умирать за меня, если я оставлю людей на милость этих упырей?

Вы слышите, Джерадин? Разве ваш отец бросил свою провинцию? А Термиган?

Я не оставлю своих людей умирать без защиты.

— Я понимаю, милорд. — Голос Джерадина звучал тихо и печально, как у лорда, и в нем не было горечи. — Неважно, в каком отчаянном положении король Джойс. Он не захотел бы, чтобы вы бросили свою провинцию. Он создавал Мордант и Гильдию не потому, что был в отчаянии. Он создавал их, потому что верил в то же, во что верите вы.

Файль уставился в огонь, кивая. И голосом, похожим на зимний ветер, выдохнул: — Спасибо.

Джерадин помедлил в нерешительности и позволил себе сказать:

— К несчастью, это не решает наших проблем. Вы можете что—нибудь сделать, чтобы помочь Теризе и мне?

Не поднимая головы, лорд посмотрел голубыми глазами в лицо Джерадину. На мгновение Теризе показалось, что он разгневан. Затем она увидела на его губах намек на улыбку.

— Это правда, Джерадин, — сказал он. — Мое упрямство нисколько не меняет ваших проблем. Вы с леди Теризой Воплотители, а зло Воплотимого должно быть истреблено Воплотителями. Это ваша «провинция», если можно так выразиться.

Я дам вам провизию. Если вы нуждаетесь в карте, дам и карту. И двух человек, которые будут ехать с вами так долго, как вы захотите… в Орисон или даже в Эсмерель. Они бесполезны в борьбе с Воплотителями, но знают, как пользоваться мечом, чтобы защитить ваши спины и очистить для вас дорогу.

Прежде чем Джерадин успел ответить, Териза спросила:

— Могут они отвезти нас к королеве?

Джерадин удивился; похоже, он не слишком много думал о королеве Мадин. Файль вскинул бровь; но на этот раз его улыбка была открытой.

— Хорошая мысль, миледи, — пробормотал он. — Она должна была прийти в голову мне. Конечно же, мои люди доставят вас к королеве. Она имеет полное право знать, что делает ее муж. — Его улыбка потускнела при этом воспоминании. — Ведь, кроме всего прочего, она была глубоко обижена этой его политикой. И, вероятно, захочет повлиять на нее.

В ответ Териза сглотнула и сказала:

— Благодарю вас; я тоже так думаю. — Затем глубоко, с облегчением вздохнула. Она знала, что хочет встретиться с королевой, но не понимала, насколько отвратительно чувствовала бы себя, если бы они с Джерадином проделали весь этот тяжелый путь и уехали, не поделившись своими сведениями с женой короля Джойса.

Джерадин пристально смотрел на нее, но не спорил; он даже не сказал: «Эта задержка не принесет нам никакой пользы, лучше потратим этот день на возвращение к Орисону». К счастью, его инстинктивное доверие к ней полностью сохранилось. Через мгновение он замолчал и приступил к ужину.

Позднее той же ночью, когда они с Джерадином устроились на ночлег неподалеку от людей Файля, он тихонько сказал:

— Я и не знал, что ты хотела встретиться с королевой Мадин. Или тебя так интересует Торрент?

Териза не ответила прямо. Задумавшись на время, она пробормотала:

— Ты помнишь, что Смотритель сказал Элеге… о сообщении, которое послал ей король? — На тот случай, если он забыл, Териза напомнила: — «Я уверен, что моя дочь Элега действовала из лучших побуждений. И куда бы она ни направилась, с ней пребудет моя гордость.

Ради нее и ради себя я надеюсь, что добрые побуждения принесут добрые плоды». — Да, — ответил Джерадин. — Мне это сообщение до сих пор кажется бессмысленным. Оно совершенно не сочетается с тем, что рассказал тебе Мастер Квилон.

— Подожди минутку, — сказала она, заставляя его замолчать. — Помнишь разговор со Знатоком Хэвелоком, когда вы с Артагелем прятались за пилоном — после того как он спас нас от этих насекомых?

Джерадин утвердительно кивнул.

— Он говорил о Мисте, — прошептала она, — и Воине Гильдии. Он сказал, что создал предсказание о короле Джойсе, и заявил, что в одном из воплощений видел Мисте и Воина вместе.

Джерадин молча ждал.

— Меня всегда удивляло, почему он рассказал нам это. Я всегда поражалась, почему король так расстроился, когда я солгала ему насчет Мисте — сказала, что она отправилась к матери. И почему он почувствовал такое облегчение, когда я призналась ему, что отправила ее к Воину.

Джерадин терпеливо ждал. В конце концов он предположил:

— Почему ты не говоришь, что пришло тебе в голову?

— Мне пришло в голову… — Териза глубоко вздохнула и словно бросилась в омут, — что в планы короля Джойса входило нечто большее, чем сказал Мастер Квилон. Думаю, дочери играют в нем не последнюю роль — мне кажется, что вся его семья очень важна. Мне кажется, он хотел, чтобы Элега и принц Краген были связаны тугим узлом. Мне кажется, он хотел, чтобы Мисте отправилась за Воином.

— Думаешь, он хотел бы, чтобы мы побеседовали с королевой Мадин и Торрент? Не выдаешь ли ты желаемое за действительное? Ведь, честно говоря, он даже точно не знал, действительно ли у кого—то из нас есть талант? Невозможно было предположить, что мы окажемся здесь.

Это была правда. Что делало все остальное сомнительным. Тем не менее, Териза настаивала:

— Мне пришло в голову, — сказала она, — что я хочу поговорить с королевой Мадин и Торрент. На всякий случай. — И через мгновение добавила: — У него были поводы подозревать у нас талант.

Она почувствовала, что Джерадин улыбается в темноте.

— Миледи, у вас невероятно богатое воображение. Или отчаянное несварение желудка… Не могу сообразить, что именно.

Она просунула руку под одеяло и принялась щекотать ему ребра, пока он не попросил прощения.

А после этого принялась щекотать его за то, что он просил прощения.

Несмотря на наличие потенциальных наблюдателей, они с Джерадином спали дольше обычного. А на следующий день двое людей Файля сопроводили их в Ромиш.

Столица лорда стояла среди равнинной местности, свободной от леса, как ни странно это было для провинции Файль. Земля на милю или две вокруг была расчищена, чтобы дать место полям, кормившим город. Но Териза практически не видела Ромиша за исключением земляных валов вокруг города. Как и сказала Мисте, королева Мадин и Торрент жили в поместье неподалеку от города.

Поместье, Низинный Дом, которое предыдущий кадуольский князек построил для своих бедных родственников, располагалось в низине между холмами приблизительно в полумиле к северу от небольшой речки Колтред, поставлявшей основную часть воды для Ромиша и окрестных полей. С точки зрения обороны (Териза с изумлением обнаружила, что думает подобными категориями) расположение Низинного Дома оставляло желать лучшего; всадник мог бы подъехать среди бела дня незамеченным на двадцать ярдов от поместья. С другой стороны, от города до поместья было рукой подать, и оно было сооружено настолько прочно, что его обитатели не беспокоились ни о какой опасности. Его стены были каменными—достаточно крепкими для упырей, а бревна дверей окованы железом.

Проехав равнину, люди Файля провели Теризу и Джерадина по холмам к поместью. Они спешились перед высокими дверями. Люди Файля приказали прибывшим слугам принести факелы, а грумам — позаботиться о лошадях и сообщить королеве Мадин о прибытии леди. Окна дома ярко осветились: внутри начали зажигать лампы. Вскоре на крыльцо вышла женщина столь царственная, словно она правила целым миром. Люди Файля кивнули и отступили на шаг.

— Миледи королева, — Джерадин отвесил изящный поклон. Он согнулся так низко, что, казалось, переломится надвое. В его голосе слышался намек на слезы. Мадин была его правительницей — и женой короля, которого он любил. — Мое сердце радуется от того, что я снова вижу вас.

— Джерадин. — Тон королевы Мадин позволял предположить, что она прекрасно знает, как справляться с чувствами. — Какой сюрприз. Но приятный — пока что, во всяком случае. — В ее голосе не было резкости и уж точно не было холода; она говорила спокойно. Принятие решений было бременем, которое она взвалила на себя, но это не оставило на ней следов. — Я рада видеть лицо друга, пришедшего с вестями из дома. И буду рада выслушать ваши новости, каковы бы они ни были. — Через мгновение она добавила: — Но если этот старый болван Джойс послал вас, чтобы вы умоляли меня от его имени, то можете забыть об этом и возвращаться. Я не поеду к нему.

— Миледи королева, — повторил Джерадин. Он снова поклонился, на сей раз, чтобы скрыть улыбку. — Это леди Териза де Морган.

— О. — Королева Мадин повернулась к Теризе, но та снова не смогла рассмотреть ее лицо; оно казалось темным из—за света, льющегося из дома, и черты были неразличимы. — Леди Териза. Мой отец упоминал о вас после возвращения из Орисона.

Миледи… Джерадин, — добро пожаловать в Низинный Дом. Пожалуйста, входите. Она повернулась и вошла в полосу света. Джерадин коснулся плеча Теризы, подталкивая ее к ступенькам крыльца. Свет попал на его лицо, и на миг ее посетила непонятная убежденность, что они поступили правильно, приехав сюда. Он никогда не казался таким высоким; его взгляд никогда не был таким ясным. Так он мог бы выглядеть, стоя перед королем Джойсом — если бы король не уничтожал столь старательно преданность в верных ему людях.

Она взяла его под руку и прижалась к его плечу; они поднялись по ступенькам на крыльцо и вместе вошли в огромный вестибюль Низинного Дома.

Они проследовали за королевой мимо склонившихся в поклоне слуг по длинному вестибюлю с гобеленами и портретами на стенах, с множеством дверей с каждой стороны и широкой лестницей в конце. Королева Мадин выбрала левую дверь; слуга открыл ее для Теризы и Джерадина, и они оказались в просторной гостиной. Дальнюю стену украшал огромный пылающий камин и два глубоких дивана. Бархатные кресла, четыре или пять, стояли возле огня полукругом, повернутые спинками к панелям на стенах. Королева Мадин отослала слугу за вином, жестом пригласила гостей сесть; но сама осталась стоять возле камина.

Ни Териза, ни Джерадин не сели. Он, вероятно, остался стоять из соображений приличия, а она — потому, что мысли ее разбегались. Наконец—то она могла внимательно рассмотреть королеву Мадин, и то, что она увидела, заставило ее замереть.

До сих пор она ожидала, что королева напомнит ей леди Элегу. С точки зрения Теризы, Мисте больше походила на отца; улыбка Мисте была так похожа на улыбку короля Джойса, что эта схожесть казалась более существенной, чем мелкие различия. Поскольку контраст между Мисте и Элегой был настолько ярким, Териза решила, что Мадин будет похожа на Элегу.

Но при свете огня, при ярком свете от канделябров и ламп оказалось, что Териза ошиблась в своих предположениях. При одном взгляде на королеву стало ясно, что обе, Мисте и Элега, напоминают своего отца. Мадин, несмотря на возраст, до сих пор оставалась привлекательной женщиной; ее взгляд был ясен, а годы не лишили ее грации и не убавили очарования. Но черты были слишком резкими и суровыми, чтобы послужить образцом для лиц Мисте или Элеги.

Но больше всего Теризу удивила не внешность королевы, а ее поза; Мадин стояла так, как и положено стоять королеве, и это было настолько естественно, что не возникало никаких вопросов. Она была дочерью Файля в самом прямом смысле слова; в ее глазах таились те же тени сомнений, терзающих старого лорда. Тем не менее — она была массивнее, чем отец, в ней больше чувствовалась сила духа, способность и желание навязать другим свою волю.

Неудача с королем Джойсом, когда она пыталась излечить его от пассивности, чтобы он снова стал настоящим правителем Морданта, нанесла Мадин большую травму, чем все остальные страдания за долгие годы.

Но она, очевидно, была не из тех женщин, которые занимаются самобичеванием, и не жалела себя. Она изучала Теризу и Джерадина с неподдельным интересом и, казалось, нашла пригодника более интересным, хотя Териза прибыла в Мордант из чуждого мира. Довольно скоро она сказала:

— Джерадин, ты изменился.

Первой реакцией Теризы было: «нет, ничего подобного». С ее точки зрения, он вернулся из панциря отчаяния и стал самим собой. Но замечание королевы Мадин заставило ее задуматься. Действительно, он изменился. Он не просто потерял свою неуклюжесть; он потерял свой щенячий взгляд, вид мальчишки, прячущегося внутри мужчины. Спина Джерадина была прямой, и Теризе было трудно представить, что этот человек может совершать ошибки.

Словно демонстрируя перемены, он улыбнулся почти без смущения.

— Это влияние Теризы, миледи королева. Она заставила меня прекратить извиняться на каждом шагу.

— Нет, — ответила королева твердо. — Разница в том, что сейчас ты в большем ладу с самим собой. — Она была убеждена в собственных суждениях. — Ты стал Воплотителем.

В ответ он пожал плечами, несколько самоуничижающе, но выдержал ее взгляд.

— Не думал, что это так заметно.

— Да, это заметно, Джерадин, — подтвердила королева. — Никто не примет тебя сейчас за самого неудачливого самого старого пригодника, который когда—либо служил Гильдии.

А что касается вас, миледи, — продолжила она, поворачиваясь к Теризе, — вы менее ясны. Ваши тайны, как мне кажется, спрятаны лучше. Вам обоим следует многое рассказать мне.

— Это так, миледи королева, — мгновенно ответил Джерадин. Его опасения, что это будет нелегко, проявились в тот момент, когда он спросил: — А как вы? Может быть, вы сначала расскажете нам, что с вами? И с Торрент?

Королева покачала головой.

— То, что я расскажу о себе, будет полностью зависеть от того, посланы ли вы сюда этой старой развалиной королем Джойсом. Я уже спрашивала вас об этом, но вы не дали прямого ответа.

На мгновение Джерадин задумался, взвешивая ответ. И твердо сказал:

— Король Джойс не посылал нас. Думаю, он поразился бы, если бы узнал, что мы здесь.

Королева Мадин, как видно, восприняла это как смертельную обиду, которую не сочла нужным демонстрировать. Но, когда она заговорила, ей не удалось скрыть разочарование.

— В таком случае, Джерадин… у нас с Торрент все в порядке. Но не настолько хорошо, как если бы вся семья была вместе. Странное поведение короля очень отзывается на нас.

Почему бы вам не присесть? — продолжала она, в задумчивости. — Вот вино. — В комнату вошел слуга с серебряным подносом. — Вскоре к нам присоединится и Торрент, я убеждена.

О, — продолжала королева, когда дверь снова открылась. — А вот и она.

Териза повернулась и увидела среднюю дочь короля Джойса и королевы Мадин. Торрент закрыла за собой дверь и после подошла к камину.

Вид Торрент, потупленный взгляд и скромное платье мгновенно создали двойственное впечатление; первое—она была до того стеснительной, что Мисте и Элега казались по сравнению с ней невероятно самоуверенными, и второе — несмотря на стеснительность, она была точной копией матери. Она могла бы быть тенью королевы Мадин; они были словно отражение друг дружки. Только ей не хватало решительности матери, ее уверенности в себе.

— Торрент, — сказала королева, — к нам приехали Джерадин и леди Териза де Морган. Им нужно многое рассказать нам. Леди Териза совершила нечто такое, что не удавалась всем Мастерам Гильдии вместе взятым. Она сделала из него Воплотителя.

Торрент остановилась возле кресел. Взгляд, который открыли поднявшиеся ресницы, был таким робким и восторженным, что Териза почувствовала, как краснеет.

— В данных обстоятельствах, — весело сказал Джерадин (вероятно, ради Торрент, а может быть, ради Теризы), — мне это не кажется комплиментом. Единственное, что я обрел от моих перемен — что теперь меня хотят убить.

Миледи Торрент, — продолжал он. — Я рад видеть вас. Когда вы с королевой покидали Орисон, я не надеялся, что буду иметь честь снова видеть вас.

— Ну прямо уж «честь», Джерадин. — Торрент говорила так, словно и она покраснела; но ее щеки оставались бледными. — Ты смеешься надо мной.

Прежде чем он успел ответить — вероятно, потому что у него не было времени ответить, — она внезапно подошла к Теризе. Глядя на Теризу снизу вверх, словно поднять голову для нее было отчаянно смелым поступком, она сказала:

— Я уверена, что мама радушно приняла вас, миледи, но позвольте повторить: вы желанная гостья в нашем доме. Дедушка — Файль — рассказал нам все, что знал о вас, но это лишь распалило наше любопытство. Боюсь, мы замучаем вас вопросами.

— Бога ради. — Териза не могла понять, почему краснеет. Она сделала усилие, чтобы говорить свободно, раскованно, чтобы и Торрент и она сама почувствовали себя свободнее. — Называйте меня Териза. И Мисте и Элега зовут меня так.

Это вызвало у Торрент улыбку и отчасти успокоило ее.

— Вы знакомы с Мисте и Элегой? Предполагаю, что да, раз вы были в Орисоне. Вы друзья? Как они? — И после некоторого колебания и короткого взгляда на королеву Мадин она спросила: — А отец? Как он?

— Торрент, — королева говорила одновременно мягко и твердо. — Мы следует присесть. Иначе Джерадину и леди Теризе придется стоять всю ночь.

Убедительно изображая женщину, не имеющую собственной воли, Торрент мгновенно опустилась в ближайшее кресло.

Королева Мадин выбрала кресло у камина. Джерадин и Териза сели на диван между королевой и ее дочерью. Вскоре слуга принес на подносе новые бокалы с вином, поставил поблизости от Торрент и вышел.

— Вы, должно быть, измучены путешествием, — сказала королева Мадин, пригубив вино. — Мы прикажем приготовить ванну и вскоре накормим вас. Вы получите все возможности для отдыха. Но вы должны понять, что мы изголодались по новостям. В Низинном Доме до нас не доходят слухи даже о том, что творится в Ромише, не говоря уж о правдивых новостях об Орисоне. Как там Элега и Мисте? — На мгновение у нее перехватило горло. — Как там король?

Сейчас помедлил в нерешительности Джерадин; перемены, которую заметила в нем королева Мадин, как не бывало. Териза прекрасно понимала его. Она с тяжелым сердцем приготовилась сообщить все, что знает. Возможно, королева Мадин и Торрент с радостью услышат новости о короле Джойсе… но это могло им и не понравится.

— Трудно начать, — смущенно пробормотал Джерадин, — я ничего не могу рассказать, если не начну рассказывать все… а я не знаю, с чего начать. Я не могу придумать, как рассказать все, не причиняя боли.

Торрент смотрела на свои руки, но Териза заметила, что она глубоко дышит, чтобы сдержаться. С другой стороны, королева Мадин смотрела на смущенного Джерадина не мигая.

— Расскажи правду, — предложила она без колебаний. — Блуждание в потемках причинит нам больше боли, чем любые новости.

Но Джерадин все еще не решался.

Нахмурившись — ведь хуже знания было только полное незнание, — Териза сказала:

— Король знает, что делает. Он поступает так с определенной целью.

Торрент не подняла глаз; она словно окаменела в своем кресле.

— С целью, — медленно повторила королева Мадин. — Миледи, вам придется объяснить ваше замечание.

— К несчастью, это правда, — вмешался Джерадин. — Териза знает о поводах и намерениях короля больше, чем кто—либо другой. Она несколько раз беседовала с ним — и он отвечал на ее вопросы. Даже давал ей кое—какие объяснения. Думаю, это потому что она так неожиданно оказалась в Орисоне. Невероятное воплощение — во всяком случае, все мы так думали, пока я не понял, что могу делать нечто невероятное. Она, очевидно, была очень важна для нас. Ее появление предсказано прорицанием Гильдии. Мы не знали, в чем ее талант, но было очевидно, что в ней заключена какая—то неслыханная сила.

Внезапно он заставил себя остановиться и спокойно сказал:

— Когда мы в последний раз видели Элегу, с ней все было в порядке. О Мисте мы ничего не знаем.

— Это ловушка, миледи королева, — попыталась объяснить Териза. — Король расставил ловушку для своих врагов, для врагов Морданта. Они были слишком могущественны — и он не знал, кто они. И боялся, что они станут еще сильнее — поглотят Аленд и Кадуол или обе эти страны и оставят его в одиночестве, в то время как сами будут становиться все сильнее, пока не станут слишком сильными для него, слишком сильными для кого угодно. Он боялся, что если не найдет кто его враги, и не остановит их, то потеряет все. — И не ошибался, — чопорно сказала королева. — Любой дурак мог бы заметить это.

— Поэтому, — сказала Териза, мысленно простонав, — он притворился слабым.

Королева Мадин изумленно уставилась на нее.

— Я не верю вам. Чушь! Какая польза от слабости? Как можно использовать ее против Воплотителей или армий?

Она могла бы сказать и больше, но вмешался Джерадин.

Неожиданная властность, с какой он поднял руку, заставила королеву замолчать.

— Выслушайте нас, миледи королева, — тихо выдохнул он. — Пожалуйста выслушайте.

— Простите, — пробормотала Териза. — Это — чистая правда. Именно это мы и боялись сказать.

— Он парализовал собственные силы. Он сделал так, чтобы Гильдия не могла предпринять ничего действенного. Он бросил на произвол судьбы Смотрителя. Он оставил Пердона без подкреплений. Он оскорбил принца Крагена… Файль, вероятно, рассказал вам об этом. Он притворился полным идиотом. Он… — ее голос слегка дрогнул, — сделал все, чтобы семья распалась. — Ей казалось, что следует упомянуть о сыне Тора, но на это у нее не хватило отваги. — Он практически наказывал людей вроде Джерадина за то, что они хранили ему верность.

Королева Мадин сидела не шелохнувшись и бесстрастно слушала; только щеки начали краснеть. Торрент дышала так тяжело, словно задыхалась.

— Миледи королева, он превратил себя в мишень. Чтобы враги могли напасть на него, вместо того чтобы пожрать Аленд и Кадуол, а после, когда станут слишком сильны, чтобы их победить, — Мордант. Все это была ловушка, трюк, заставляющий врагов заняться им, пока они не стали достаточно могущественными.

Домне упоминал об этом. Король Джойс хотел спасти мир. Он причинял страдания тем, кого любил больше прочих, потому, что спасение мира было для него важнее всего остального.

Какое чудовищное бремя приходится ему нести. С другой стороны, нелегко приходилось и тем, кого он любил.

Без предупреждения — без всякого внутреннего перехода, — королева Мадин вскочила.

— Почему? — спросила она таким голосом, что Теризе захотелось спрятаться под диван. — Если это правда, почему он не рассказал обо всем мне? — Она не кричала, но в ее голосе слышался вопль души. — Разве он не верит мне? Неужели он решил, что я не пойму его? что я недостойна доверия?..

Джерадин встал и посмотрел ей в лицо.

— Миледи королева, — спросил он мягко, — что бы вы сделали, если бы он обо всем рассказал вам?

— Я бы не приезжала сюда. — С таким же успехом королева могла бы кричать. — Я осталась бы с ним… а теперь весь мир думает, будто я утратила свою любовь к нему и веру в его идеалы и королевство.

Джерадин бросил на Теризу взгляд, полный боли и печали, взгляд, который заставил ее вскочить и стать рядом с ним. Но он не собирался перекладывать ответственность на ее плечи.

— В том—то и проблема, миледи королева. Вы остались бы с ним. И пока вы оставались бы рядом с ним, никто не верил бы, что он превратился в дряхлую развалину. Никогда. Или если бы поверили в это, то решили, что решения за него принимаете вы, вы, королева Мадин, дочь Файля, самая примечательная женщина в Орисоне. И ловушка не сработала бы. Никто не клюнул бы на такую приманку.

А если бы он попросил вас уехать? — продолжал Джерадин. — Если бы он объяснил, в чем суть его ловушки и попросил вас бросить его? Неужели вы бы согласились? неужели сидели бы здесь сложа руки—сколько уже, два года? — пока он рискует там своей жизнью и всем, во что вы оба верите?

Он был прав; это было очень больно. Тем не менее, Териза не сомневалась, что это следовало сказать. И была благодарна ему за то, что сказать это пришлось не ей.

А королева Мадин несомненно страдала. Удар был нанесен в самое сердце.

— Миледи королева, — закончил Джерадин, осипнув от сострадания, — в надежде, что эта политика принесет плоды… то есть спасти Мордант, что еще ему оставалось?

— Ах, отец. — Торрент была в таком отчаянии, что открыто смотрела в лицо Джерадину, без стыдливости, без скромности. — Что я наделала? Я должна была остаться с тобой. Как Мисте и Элега.

— Нет, Торрент. — Королева Мадин пыталась говорить спокойно, словно слезы текли не по ее щекам, словно она не чувствовала боли в груди. — Мы могли бы разбить ему сердце. Расставание с нами было для него невероятно мучительным. Но было бы совсем ужасно, если бы он попытался расстаться с нами и не преуспел—и таким образом потерял всякую надежду спасти свое королевство.

— Но он причинил такую боль… — Сидя, Торрент казалась маленькой и ужасно беззащитной, слишком маленькой чтобы понять или утешиться. — А мы оставили его страдать в одиночку. Я бросила его. Он не хотел причинять боль. Его сердце уже было разбито, иначе он не сделал бы ничего столь отчаянного…

Несмотря на страдание, королева постаралась успокоить дочь.

— Тише, дитя. Не торопись говорить, что он в отчаянии. Твой отец всегда был готов пойти на риск. Не следует верить в худшее, пока худшее не произойдет.

После этого она вытерла слезы и посмотрела на Джерадина и Теризу.

— А сейчас, — сказала она голосом, полным скрытого гнева, — вы должны рассказать нам о причине слабости короля.

Джерадин кивнул. Териза пробормотала:

— Хорошо.

И постепенно, забегая вперед и возвращаясь обратно, по мере того как в рассказе появлялись детали и связи, они поведали свою историю по возможности полно.

И, пока они рассказывали, королева Мадин на их глазах превратилась в совсем другую женщину. Она, казалось, нашла источник жизненных сил в тех фактах, которые они приводили, в сложностях, которые они обсуждали. Конечно же, она знала о катастрофе с Воином Гильдии, о странной попытке Эремиса создать союз лордов провинций, принца Крагена и Гильдии; упоминание об этом не возымело на нее никакого действия. Но присутствие и невероятная свобода передвижений Бретера верховного короля в Орисоне заставили ее распрямить плечи. Обращение Джойса с Пердоном и принцем Крагеном, казалось, распрямило и сами кости. Глупая и рискованная попытка Мисте помочь Воину заставила ее глаза загореться. А заговор Элеги, Найла и принца Крагена с целью предать Орисон — о чем Джерадин рассказывал с особым трудом, ведь это было слишком болезненно для него — казалось, заставил ее щеки порозоветь.

— Смелая Элега, — пробормотала она, словно на месте дочери поступила бы точно так же. Но, услышав, что Орисон в кольце осады, она выругалась, словно солдат. —

Тогда почему вы здесь? Почему не гам, не сражаетесь за короля и Мордант?

— Миледи королева, — ответил Джерадин. — Нам предстоит еще многое рассказать вам.

На секунду королева замолчала — не от нерешительности, просто собираясь с силами — и сказала:

— Подождем и послушаем после обеда. Сейчас у меня нет времени.

И тут же хлопнула в ладоши два раза, призывая слугу.

Почти мгновенно в дверях появился слуга, приносивший вино. Не глядя на гостей, королева приказала:

— Отведите Джерадина и леди Теризу в их комнаты. Обеспечьте их теплой водой и чистой одеждой. Напомните им, что обед через час. И пришлите ко мне людей Файля.

Идем, Торрент. Нам следует подготовиться.

Когда слуга отвесил поклон, королева Мадин направилась к двери так царственно, словно возглавляла огромную процессию.

Растерянная Торрент вскочила и последовала за матерью.

Джерадин перехватил вопросительный взгляд Теризы и спросил:

— Миледи королева, что вы намерены делать? Королева Мадин остановилась возле двери.

— «Делать», Джерадин? Мой муж и мой дом в кольце осады. Одна из моих дочерей вступила в союз с Алендом. Другая занимается — если еще жива—безумным преследованием Воина из другого мира. Я не могу этого так оставить. Я собираюсь в Орисон.

И хочу добраться туда за три дня.

С этими словами королева покинула комнату вместе с пораженной случившимся Торрент.

Териза и Джерадин долго не двигались с места, словно ожидали, что на них рухнет потолок. Затем она заставила себя собраться, попыталась очнуться от изумления. Чтобы стряхнуть ошеломление, она пробормотала:

— Ну хорошо. Во всяком случае, она дает нам время вымыться и поесть.

Джерадин хмыкнул.

— Надо было предвидеть нечто подобное. Я знаю ее достаточно хорошо.

Правда в том… — он беспомощно пожал плечами, — что она всегда нравилась мне.

Териза слегка встревожилась, обнаружив, что подумала о собственной матери, которая ничем не напоминала королеву Мадин. Она, Териза, с легкостью могла бы стать отражением своей матери, пассивной и слабой, скрывавшей все страсти в глубинах души. Если бы Джерадин не пришел за ней…

И, взяв его под руку, она удалилась с ним из гостиной.

Обед за длинным столом в официальном обеденном зале Низинного Дома проходил довольно странно.

Огромное количество канделябров заставило сверкать орнаменты на панелях. Под ногами пружинил толстый ковер, на стульях лежали толстые покрывала. Пища была прекрасной, такого Теризе и Джерадину не приходилось есть давно; вино не уступало еде. А ощущение, что ты снова чистый с головы до ног, что одет в чистое и что тебя ждет чистая постель, было таким прекрасным, что казалось нереальным.

Вдобавок Торрент пленила история отношений Теризы и Джерадина. Не успев доесть суп, она была так захвачена рассказом, что забыла о стеснительности. Ее потрясли манипуляции Мастера Эремиса, привело в ужас убийство Мастера Квилона, а спасение Теризы от Гарта вызвало дрожь. Она печалилась, слушая рассказ о Смотрителе Леббике, хотя и не могла не содрогнуться, услышав, что проделал Леббик с Теризой. Раны Артагеля и несчастье Найла потрясли ее до глубины души. Обнаружение талантов у ее гостей привело ее в восторг. Она слушала про разрушение Хауселдона и опасность, грозящую Стернвалю, с раскрытым ртом и горящими щеками.

Сама того не сознавая, она старалась сделать обед как можно более приятным для гостей, пусть неловко.

А вот королева Мадин вела себя странно. Она, казалось, не слышала ни слова из всего сказанного Теризой и Джерадином.

Она не была глупой или непонятливой; просто ее мысли витали в других сферах. Ее внимание было сосредоточено на другом, и потому ее не интересовали подробности предательства Мастера Эремиса или растерянность Смотрителя Леббика.

В результате ни Териза, ни Джерадин не смогли отдохнуть. Териза вдруг обнаружила, что думает о королеве как о старой женщине, собирающейся предпринять нечто совершенно неслыханное, вроде дикой скачки в Орисон. Она решила после обеда поговорить с Торрент наедине и спросить, не может ли та хоть что—то сделать, чтобы разубедить королеву. К несчастью, когда королева Мадин объявила, что обед окончен, она тут же забрала с собой Торрент. Вместо пожелания спокойной ночи она сообщила гостям, что люди, которые доставили их сюда, отправились за лошадьми в Ромиш.

— Так что нам не придется слишком часто останавливаться в дороге. Мы отправимся в путь, как только лошади смогут рассмотреть свои копыта. — И увела дочь.

Териза вернулась с Джерадином в их комнаты, обеспокоенная ощущением, что ее визит к королеве принес совсем неожиданные плоды. Каковы бы они ни были.

Когда они остались одни, она спросила:

— Это была правильная мысль?

— Что? — ответил он рассеянно. — Решение доскакать до Орисона затри дня?

Она ткнула его в плечо, стараясь привлечь внимание.

— Ну конечно! Ты — идиот. О чем ты думаешь, когда я разговариваю с тобой? Она не слишком стара для таких подвигов?

Он хмыкнул.

— Вот и скажи ей об этом сама, если хватит смелости. — Прежде чем Териза снова ткнула его, он попытался дать ей серьезный ответ. — Меня беспокоит не сама скачка. Королева либо справится с таким темпом, либо нет. В любом случае мы ничего не сможем сделать. Меня беспокоит осада. Принц Краген и его десять тысяч алендцев. Или, что еще хуже, верховный король Фесттен и двадцать тысяч кадуольцев.

Как она собирается проскользнуть мимо них в Орисон? Если предположить, что он еще не взят. Когда они обнаружат, кто она такая, они не позволят ей сделать ни шагу. Она — великолепный заложник. Король Джойс может себе позволить повернуться спиной к Пердону. Он может даже оставить без последствий то, что произошло с сыном Тора. Даже позволить Элеге и Мисте делать то, что им вздумается. Но никогда в жизни… — он говорил слова подчеркивая, словно отбивая ритм, — он не будет сидеть и бездействовать, когда некто вроде верховного короля угрожает его жене.

Она — единственное оружие, в каком нуждаются Аленд или Кадуол, чтобы победить Джойса. От этой мысли у Теризы закружилась голова.

— О Господи, — пробормотала она. — Хорошо, хоть ты сообщил мне об этом.

— Спи спокойно, — сказал он с коварной ухмылкой и откатился от нее подальше.

Пришлось тычками загнать его на прежнее место.

По различным причинам никто из них толком не выспался. Задолго до рассвета они встали, оделись и отправились помогать собираться в дорогу.

Снаружи каменного здания, хранящего тепло, воздух поместья казался более холодным, чем несколько дней назад. Серый предрассветный сумрак, казалось, обещал холодный и мрачный день. Териза задрожала. Она закуталась в плащ, которым снабдил их Термиган, и попыталась не думать, насколько устала. Ступеньки скрипели под ее ногами.

С крыльца Низинного Дома холмы возле реки Колтред, казались больше, чем накануне вечером. В сером сумраке наступающего дня они казались огромными, щедрыми на неожиданности; казалось, весь мир прячется за ними. Это напомнило ей, что на Низинный Дом довольно просто напасть.

С другой стороны, засада была маловероятна. Уважающие себя грабители и предатели в это время еще спят. Кроме того, здесь до сих пор были два человека Файля вместе с грумом, прибывшим из Ромиша, чтобы позаботиться о лошадях, и слугой, занимающимся выполнением прихотей королевы Мадин и Торрент. А что касается лошадей…

Их было шестнадцать или семнадцать, пасущихся на пространстве от поместья до реки. Лошади Теризы и Джерадина. Лошади четырех мужчин и двух дам. Несколько животных, чтобы везти припасы. И для каждого сменная лошадь, чтобы кони в пути могли отдыхать.

Они переступали копытами, потряхивали гривами; две или три не умолкая ржали. Неярко блестела сбруя, грум крутился около них, седлая тех, на которых поскачут в первую очередь. Слуга королевы Мадин в который уже раз проверял содержимое мешков с провизией.

Так как ей было холодно и нужно было чем—то заняться, Териза спросила Джерадина: — Ты считаешь, надо остановить ее?

Он пожал плечами; если у него и были сомнения, то он скрывал их.

— Я попробую. Но не слишком рассчитывай на это.

Небо над холмами, глубокое и бесконечное, начало окрашиваться в перламутровый цвет. Близкий рассвет заставил холмы потемнеть, они сгрудились у реки, придвинулись к Низинному Дому. Тем не менее, источник воды между холмами отражал свет и сверкал серебром.

Теризе хотелось унять дрожь.

Через мгновение королева Мадин вышла на крыльцо. Рядом с ней была Торрент. Света хватало, чтобы рассмотреть их; Териза увидела, что обе дамы одеты в теплые плащи; сапоги защищали их ступни и лодыжки; головы были повязаны шарфами, чтобы волосы не падали налицо.

— Мы готовы? — обратилась с вопросом ко всем сразу королева. — Можно ехать?

— Один момент, миледи королева, — ответил грум. Он был занят тем, что осматривал копыта лошадей. Джерадин откашлялся.

— Миледи королева, вы уверены, что поступаете мудро? Я беспокоюсь за вас.

— Джерадин… — Королева Мадин не смотрела в его сторону; ее взгляд не отрывался от четко очерченных холмов. — Вы недооцениваете меня, если считаете, что какие—то «беспокойства» могут стать между мной и мужем.

Он позволил себе заговорить чуть резче.

— Может быть, вы недооцениваете меня, миледи королева. Вы не знаете причин моего беспокойства.

— Неужели? — Она не смотрела на него. — Вы считаете, что я могу стать заложницей у сил, осаждающих Орисон.

— Да, — признал он, судя по тону, чувствуя себя преглупо. — Это серьезное обстоятельство. Но я не позволю, чтобы какой—то алендец или кадуолец использовал меня против короля. — Она помолчала и добавила: — Вашей обязанностью будет помочь мне увериться, что это препятствие не возникнет на нашем пути.

— Слушаюсь, миледи королева, — Джерадина был мрачен.

Териза положила ладонь ему на руку и пожала ее в знак поддержки.

— Ну, миледи королева, — доложил грум под топот лошадиных копыт, — можете отправляться, когда пожелаете.

Торрент приглушенно охнула.

— Секундочку, — быстро сказала она, — я кое—что позабыла. — Никто и глазом не успел моргнуть, а она уже поспешила в поместье.

Тихо, чтобы никто, кроме Теризы и Джерадина, не услышал ее, королева выдохнула:

— Вероятно, одну из кукол. Не может заснуть без своих кукол. — Ее голос был полон любви, но при этом было ясно, что она не знает, как ей удалось произвести на свет дочь вроде Торрент.

Удивительно, насколько ясным все казалось Теризе. Каждый приречный холм был своей особой формы, отличался собственным характером. Каждый всадник смотрел в другую сторону, упрямо желая увидеть жизнь под своим углом зрения. Джерадин высоко держал голову, словно заразился настроением королевы—Королева Мадин походила на бочку гремучей ртути нетерпения. Грум и слуга просто ждали—Люди Файля двинулись к крыльцу, чтобы помочь дамам сесть на лошадей.

И… прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота.

— Джерадин! — закричала, почти завыла Териза, потому что все произошло так внезапно. — Воплощение совершается!

И словно они с Джерадином были одним разумом, одной волей, они схватили королеву Мадин за руки и буквально утащили ее с крыльца по ступенькам в гущу лошадей.

Териза услышала, как один из людей выбранился, когда лошадь лягнула его. Териза успела заметить удивление на лице королевы, но та быстро взяла себя в руки. Териза скорее почувствовала, чем увидела: всадники протискиваются к ней ближе, натыкаясь друг на друга, спотыкаясь, — и испугалась. Затем она обернулась, как раз вовремя чтобы увидеть, как из пустого неба вываливается и сыплется на крышу Низинного Дома каменный поток.

Камни сыпались лавиной. Несколько тяжелых, массивных булыжников ударились оземь, и грянул гром, словно гора покатилась вниз.

Балки перекрытия и крыша не выдержали, просто не могли выдержать—Фасад вдруг зашатался, и передняя часть дома рухнула, погребая под собой спальни.

— Торрент! — закричала королева Мадин. Не раздумывая, она выдралась из рук Теризы и Джерадина и рванулась к обрушившемуся дому. — Торрент! Териза помогла Джерадину удержать королеву. Перепуганная лошадь осадила назад и свалила всех троих с ног.

Камнепад продолжался; грохот стоял такой, словно сами холмы начали проседать и разрушаться. Нижний уровень спален держался до тех пор, пока еще несколько тонн камня не обрушились на него; затем камнепад сровнял все комнаты с землей.

Вращаясь словно мячи, тяжелые камни вылетали из воздуха и падали вниз. Отчаянно заржала лошадь; остальные били копытами и метались по кругу. Им было не спастись. За спиной Теризы был раздавлен лошадью грум. Териза не представляла, сколько камней высыпалось возле нее. Камнепад и лошади производили столько шума, что она не слышала, как камни падали в реку; не слышала криков, команд, предупреждений.

Медленно, словно поток камней убывал постепенно, лавина уменьшалась. На смену камням явились гравий и комья грязной земли.

Териза, словно оцепенев, смотрела, как под затихающий гром в сером сумраке рассвета поднимаются тучи пыли. Неподвижность едва не стоила ей жизни.

Среди этого хаоса появились люди на лошадях, по меньшей мере дюжина. Они хлыстами гнали своих скакунов между обезумевшими лошадьми.

Один из них сшиб Джерадина дубинкой на землю; молодой человек даже не заметил их появления. Другой всадник толкнул Теризу прямо под копыта беспокойно стоящих лошадей.

Непостижимым образом, закрывая голову и сворачиваясь в клубок, чтобы защититься от копыт, Териза углядела, как трое всадников соскакивают с лошадей и хватают королеву. У нее было время рассмотреть, что они вооружены и доспехи на них точно такие же, как у солдат принца Крагена.

Это были алендцы.

Затем возле нее забарабанили копыта, поднимая пыль, вгоняя Теризу в страх, и она могла лишь сжаться как можно сильнее и не открывать глаза, пока лошади не растопчут ее или не отъедут.

В конце концов они отбыли. Джерадин вскочил на ноги; он кричал на лошадей, толкал их, пока те не расступились. И он тут же нагнулся и помог ей подняться.

— Королева! — выдохнул он, словно в груди у него что—то сломалось. — Что с королевой?

И в это же женский голос истошно закричал:

— Мама? Мама!

Пошатываясь, Териза обернулась; Джерадин поддерживал ее.

Торрент, целая и невредимая, стояла на развалинах крыльца. Ее руки были прижаты к бокам; в одной из них был нож. Она не смотрела в низину на Теризу и Джерадина, на лошадей; ее лицо было поднято к небу.

— Мама!

Териза заковыляла к ней, подальше от лошадей, стремясь очутиться возле королевской дочери прежде, чем та обезумеет. Вместе с Джерадином она пробралась сквозь развалины и залезла на остатки крыльца.

— Она жива! — ответила она на вопль Торрент, криком, потому что память ее хранила воспоминание о громе. — Ее схватили! Похитили!

Мастер Эремис захлопнул одну из своих непредсказуемых ловушек. Но здесь все было по—иному. Алендцы!.. Он в сговоре с алендцами? А что же Гарт и верховный король? Что, во имя небес, происходит?

Крик Теризы заставил Торрент опустить голову, перевести взгляд с небес налицо Теризы. — Что?

Джерадин яростно перепросил:

— Что? Похитили?

— Появились солдаты. — Териза едва слышала свой голос из—за отдаленного грохота, продолжающего звучать у нее в ушах. — Солдаты Аленда. Они схватили ее. Именно поэтому так все и произошло. Им нужно было отвлечь всех и захватить королеву.

— Солдаты Аленда! — Джерадин начал сыпать ругательствами, каких Териза раньше от него не слышала.

— Почему? — спросила Торрент упавшим голосом.

— Потому что она слишком важна! — прохрипел Джерадин. — Король Джойс пойдет на что угодно, лишь бы спасти ее. Он сдаст Орисон и Гильдию, даже любого из нас ради ее спасения.

Торрент медленно подняла нож и посмотрела на него.

— Это я виновата. — Териза изумилась: Торрент не плакала. — Я хотела взять с собой нож. Я могла бы помогать нам защищаться. Элега бы не забыла о нем. И Мисте не забыла бы. А вот я забыла и помчалась за ним на кухню. — Она принялась вертеть клинок из стороны в сторону, словно размышляла, не заколоться ли. — Будь я рядом с ней — если бы я не забыла — я могла бы спасти ее. Могла бы попытаться спасти ее.

Последние сомнения Теризы исчезли: Торрент сходите ума.

Если бы вместо кухни Торрент направилась в спальню, как думала ее мать, она бы погибла почти мгновенно.

— Нет! — громко, чтобы придать своим словам вес и отогнать наползающий ужас, ответила Териза. — Никто из нас не спас бы ее. Они застигли нас врасплох. Лошади слишком перепугались. Люди…

Внезапно она повернулась посмотреть, что с грумом, слугой и людьми Файля.

Занимался новый день и света стало больше; он еще не вернул пейзажу краски, но видно было отчетливо.

Копыто размозжило груму голову; он лежал в грязи, словно в позе поклонения. Один из людей Файля корчился, держась за рваную рану в левом плече, второй был мертв. Заколот. Мертвые и умирающие лошади валялись на земле, некоторые бились в агонии. С десяток животных осталось в живых, но по меньшей мере у половины были раны.

Посреди этой бойни слуга королевы стоял на коленях перед лошадью и умолял ее подняться. Поборов тошноту, Териза повернулась к Торрент. — Никто из нас не спас бы ее, — хрипло повторила она.

— Тогда… — голос Торрент дрожал, но она взяла себя в руки, словно в одно мгновение превратилась в совершенно другую женщину. — Мы должны спасти ее.

Териза уставилась на нее в изумлении, пораженная странным ощущением, что видит в лице дочери отца, короля Джойса.

— Как? — Джерадин с видимым усилием заставил себя говорить мягко, рассудительно. — У нас нет никакого оружия — и нас мало. Пока мы получим из Ромиша подкрепление, их и след простынет. У них будет уйма времени замести следы.

Торрент покачала головой.

— Только не в Ромише. — Она сделала несколько глубоких вдохов, словно ей не хватало воздуха, и снова смогла контролировать дрожь в голосе. — Вы должны привести подмогу из Орисона.

Оба, и Териза и Джерадин изумленно смотрели на нее.

— Они не сумеют замести следы. Я последую за ними и оставлю новые. Я не в силах сделать что—либо еще, но это я сумею. Он… — она показала на человека с раненым плечом, — отправится в Ромиш за подмогой. А вы поезжайте в Орисон. Вы должны предупредить отца. Она совершенно обезумела. В этом не было сомнений. Торрент едва сдерживала приближающуюся истерику.

— Вы не поняли? В этом наша единственная надежда! Териза и Джерадин смотрели на нее, затаив дыхание…

и внезапно Джерадин воскликнул:

— Она права! — Он схватил Теризу за руку и поволок ее к лошадям. — Пошли! Нужно выбираться отсюда!

Териза остолбенела; она вообще не могла заставить себя пошевелиться. Выбираться отсюда. Ну конечно. Почему я сама не подумала об этом? Мчаться очертя голову через половину Морданта в Орисон, пока Торрент будет преследовать алендцев и свою мать в одиночку. Ты уже один раз поступил так же. Не помнишь? Ты уже послал Аргуса за принцем Крагеном, и его убили. А то, что мы остановили Найла, не принесло нам никакой пользы.

— Териза, — с убежденностью сказал он. — Говорю тебе, она права. В этом наша единственная надежда.

— Что?.. — Она едва ворочала языком. Лавина прошла слишком близко и чуть не завалила ее. Словно обрушившийся потолок в зале заседаний Гильдии. — О чем ты?

В ответ Джерадин сделал ради нее невероятную попытку сдержаться. И со страстью в голосе сказал:

— Единственная надежда — что король узнает о случившемся прежде, чем люди, схватившие королеву узнают, что он об этом знает. Прежде чем они доложат. Прежде чем начнут использовать ее против короля. На протяжении этого промежутка — если мы дадим ему время — между тем, когда узнает он, и моментом, когда они узнают, что ему все известно, — он может действовать. Он может что—нибудь предпринять, чтобы спасти ее. Или себя.

— Да, — выдохнула Торрент. — Это единственное, на что я способна.

Внезапно она покинула руины крыльца и направилась к лошадям, продолжая сжимать в руке нож. И, словно она вдруг заменила свою мать, смело скомандовала раненому.

— Возьмите лошадь и отправляйтесь в Ромиш. Там вам окажут помощь. Расскажите им обо всем, что случилось. Скажите им, что мне нужна подмога. Я оставлю для них следы на дороге. — Затем ее тон стал мягче. — Вы тяжело ранены, я знаю. Но я ничем не могу помочь вам. Я должна попытаться спасти королеву — и отцовское королевство.

И, словно она привыкла принимать экстремальные меры — а тем более ездить верхом, — Торрент выбрала лошадь, взяла ее под уздцы и вскочила в седло.

Териза хотела было остановить ее, но уверенность Джерадина сдержала ее.

— Джерадин… — пробормотала она умоляюще. — Джерадин…

— Териза, — ответил он очень уверенно, чтобы она не вздумала спорить. — Она права. У меня четкое ощущение, что она права.

— Прощай, Джерадин, — перебила Торрент. — Прощайте, миледи Териза. Спасайте короля.

Сделайте это — и мы вместе спасем королеву Мадин.

Джерадин повернулся и согнулся в церемонном поклоне перед дочерью короля.

— Прощайте, миледи Торрент. Ваш поступок даст повод королю гордится вами, чем бы все ни кончилось. — Через мгновение он добавил: — А Мисте и Элега будут поражены.

Эти слова вызвали у Торрент мимолетную улыбку. И она в одиночку отправилась вслед за похитителями королевы Мадин.

Териза перевязала раненому руку. Скрипя зубами, Джерадин пытался вразумить отчаявшегося слугу, стараясь удостовериться, что человек Файля доберется до города.

После этого они выбрали двух лучших лошадей, прихватили с собой третью, вьючную, для припасов, и помчались в сторону Демесне и Орисона.

37. Равновесие ради победы

Алендская армия не предпринимала никаких действий. Уже много дней.

О, принц Краген находил для своих людей работу; он готовил их ко всяким неожиданностям. Но он не тратил новые катапульты; не предпринимал неожиданных вылазок и уж тем более никаких штурмов; он не делал ничего — только пытался шпионить за замком. По сути, единственное, чего ему удалось добиться своей осадой, — это полностью перекрыть все входы и выходы из Орисона; он отрезал короля от всех мало—мальски надежных источников информации. Во всем остальном он и его войска вели себя так, словно у них были обычные маневры.

Естественно, он занимался и другим. Например, разослал во все стороны своих людей, и те безуспешно пытались отыскать Воина Гильдии. Зная, какие разрушения Воин учинил в Орисоне, принц Краген не испытывал ни малейшего желания быть атакованным с тыла этим одиноким бойцом. Вдобавок он провел немало времени как один, так и вместе с отцом, пытаясь понять королевских дочерей.

Но предупреждения короля Джойса — как и Мастера Квилона — преследовали его. И принц не старался ускорить падение Орисона.

Это положение дел изменилось в ту ночь, когда Териза и Джерадин гостили у королевы Мадин.

Естественно, принц Краген не мог знать, где были в тот момент Териза и Джерадин. Он не мог знать даже, что они покинули Орисон — или что благодаря им положение Морданта стало критическим.

С другой стороны, он очень внимательно следил за любыми внешними проявлениями того, что творилось в замке.

Когда солдаты, стоявшие на карауле близ стен, после наступления темноты доложили ему, что слышали крики и шум, а поблизости от бойниц видели огни, он без колебаний послал полдюжины тщательно отобранных разведчиков подобраться к стенам как можно ближе, если необходимо будет взобраться на них и выяснить, что происходит.

От известий, которые ему принесли, его сердце сжалось, а душа наполнилась восторгом и ужасом.

По ту сторону бойниц вспыхнул бунт.

Похоже, излишне многочисленное и испуганное население Орисона восстало против Смотрителя Леббика.

Через некоторое время шум стал приглушеннее, словно волна бунта укатилась в глубину замка. Но свет на стенах продолжал гореть, полыхая, словно вырвался из под контроля. А когда наступил рассвет, принц увидел грязные перья дыма, поднимающегося возле дыры в стене, отчего Орисон казался мертвым — чего не бывало с тех пор, как Воин серьезно повредил замок.

И снова принц Краген не колебался; он всю ночь готовил ответ. По его сигналу пятьдесят человек со стенобитной машиной на раме двинулись вперед на штурм ворот. Стены и крыша, защищавшие нападавших от стрел, делали стенобитную машину надежным укрытием; но использование тарана могло принести пользу только если ворота окажутся взломаны, а оборонявшиеся не успеют произвести контратаку, занятые своими проблемами внутри города. В качестве подкрепления принц Краген выслал к стенам Орисона несколько сотен солдат со штурмовыми лестницами и крюками.

Однако защитники Орисона доказали, что они не дремлют. Бочка с маслом и горящий фитиль превратили каркас и крышу тарана в пылающий костер. Смотритель — или тот, кто командовал людьми после бунта — как видно, ожидал удара по заделанной бреши в стене; войска принца получили там серьезный отпор.

Увидев бессмысленное и бесполезное истребление своих людей, принц Краген прикусил ус, выругался и погрозил небу кулаком — все это мысленно, чтобы никто не видел его разочарования. И приказал отступать.

Скорее зондируя почву, чем поняв состояние принца, один из капитанов заметил:

— Ну и хорошо, значит, у них осталось меньше масла. Принц Краген снова выругался — на сей раз вслух. Он приказал капитану направить в окрестные деревни и леса людей за деревом и досками, чтобы соорудить несколько таранов с защитой. А сам тем временем занялся теми таранами, что были в наличии.

Если обороняющиеся оставят один из таранов без внимания, то имеют шанс узнать, что ни один из таранов не имел достаточного количества людей, чтобы представлять угрозу для ворот. Но — наконец—то! — его тактика принесла успех. Обороняющиеся упорно сжигали каждый таран до угольев.

Принц мрачно улыбался в усы. Вероятно, Смотритель Леббик — или тот, кто сменил его после бунта, — был достаточно человечен, и его можно перехитрить.

Бунт, вспыхнувший в Орисоне в ту ночь, был отвратительным.

Причин было несколько. В замке действительно оказалось слишком много народу — эта подробность стала особенно заметна всем и каждому после начала осады. Осада же, само собой, началась в конце зимы, прежде чем весна вступила в свои права; поэтому припасов было мало, и все — от еды, питья и одеял до свободного пространства — по утверждениям многих, слишком жестоко распределялось. Понятное дело, Смотрителем Леббиком. Несмотря на героические усилия Мастера Эремиса по заполнению резервуара питьевой водой.

Увеличившемуся населению Орисона было нечем заняться. Собственно говоря, никому не нашлось работы. Пока армия Аленда «сидела сиднями и только пыталась сунуть свои головы в задницу принцу Крагену», по выражению одного старого стражника, никто не знал, как убить время и отогнать страх.

Почему принц Краген ничего не предпринимает?

Где верховный король Фесттен?

И кстати, где Пердон?

Как долго все это будет длиться?

Настроение у людей резко испортилось; враждебность, подогреваемая ничегонеделанием и своей бесполезностью, и уныние распространялись повсюду. Орисонские сточные канавы забились, потому что не справлялись с отходами возросшего населения. А вожди Орисона, люди, облеченные властью, — король Джойс, Смотритель Леббик, Мастер Барсонаж — ничего не предпринимали, чтобы уменьшить напряжение. Все они держались особняком, уединялись, словно отчаяние народа закипающее в этих стенах, не волновало их. Даже те, кто жил в замке с наивысшим удобством, — люди высокого положения — женщины, наделенные привилегиями, — погрузились в уныние; мрачное настроение распространялось с ошеломляющей быстротой.

Но даже мрачное настроение не может одиноко существовать в вакууме; нужна была цель. Ей оказался Смотритель.

Он был прекрасной кандидатурой для ненависти. Ведь, несмотря ни на что, ответственность за решения и приказы лежала на его плечах. У торговцев и крестьян было достаточно времени, чтобы обидеться на конфискацию товаров. Матери с больными детьми требовали его к ответу за нормирование лекарств. Самые заурядные люди, желающие уединения — не находили иных виновников его отсутствия.

Но стражники были преданы своему командиру. Большинство их служили долгие годы и на деле узнали, что такое преданность — как Смотрителю, так и королю Джойсу. Но они привыкли к приказам. Так или иначе они пытались справиться с давлением, нарастающим в Орисоне.

Бунта — никаких волнений и скандалов — не было, пока кто—то не поджег искрой эту пороховую бочку.

Этим кем—то была Саддит.

Она сейчас могла ходить и говорить. Несмотря на отсутствие нескольких зубов и синяки на лице, она могла всем жаловаться. Именно этим она и занималась с тех пор, как пришла в себя настолько, что смогла выбраться из постели: ходила и говорила.

Она начала со всех без исключения мужчин в Орисоне, кто когда—либо оказывался у нее между ног или намекал ей, что не прочь там оказаться. Она рассказывала этим людям, что сотворил с ней Смотритель и почему; она навестила его постель из простой жалости к его одиночеству, желая избавить Леббика от постоянного напряжения; а он ударил ее сюда, сюда и сюда. По мере того как силы возвращались к ней, она расширяла круг обрабатываемых. Она показывала свои побои прилюдно; левую руку, сломанную и бессильную, и правую, почти в таком же состоянии; лицо, изуродованное так, что вряд ли могло стать прежним:

одна скула сломана, один глаз закрывается не полностью, шрамы тянутся во всех направлениях. А еще она надевала блузки, расстегнутые более смело, чем раньше, позволяя миру увидеть, что сотворил с ней Смотритель.

И где бы Саддит ни появилась, она заканчивала одними и теми же словами:

«Когда я была красива, вы, сукины дети, всегда были готовы блудить. Но если бы вы оставались мужчинами, вы оскопили бы Смотрителя.

Его буйство, которому нет оправданий, было безосновательным, жестоким, бессмысленным. Таким же бессмысленным, как другие маленькие жестокости, которые он творил в замке.

Долго ли ждать, что новая беззащитная женщина подвергнется такому же издевательству? Долго ли ждать, что жестокость воцарится в Орисоне?

Долго ли вы, сукины дети, мужеложцы, будете допускать это бесчинство?»

Естественно, когда Саддит говорила с женщинами — что она делала часто, каждый день, — она выбирала другие выражения. Но смысл ее речи оставался тем же.

Ее жалкий вид вкупе с настойчивостью сделали свое дело. Она вызывала сочувственные взгляды и жалость, отвращение и озлобление. Было невозможно смотреть на нее и не испытывать гнева.

Из—за ее разговоров и пересудов потрясенных мужчин и страшившихся такой же судьбы женщин страх принял форму осуждения, тонко замаскированной разновидности самосуда. А поскольку Аленд стоял под стенами, жажда насилия и убийства гуляла у каждого в крови.

В это время некоторые готовы были пойти на все, чтобы их желание воплотилось в действие. Только что эти люди собрались толпой, бормоча неясные угрозы, которые вовсе не собирались осуществлять; а в следующий миг слухи распространились по всему замку, и все требовали справедливости; бунт начался. Приходите вечером в заброшенный бальный зал, просторный зал, где некогда проходило бракосочетание короля Джойса и королевы Мадин и где праздновали мир в Морданте!

Ну конечно. А чья это была идея? Никто не знал.

Мы в кольце осады. Неужели и впрямь разумно в такой момент бросать вызов Смотрителю?

Вероятно нет. Но он зарвался и его нужно остановить. Лучше поддержать наших и точно знать, что эти действия принесут успех, чем дать ему возможность сокрушить нас — ему пальца в рот не клади; совершит что—нибудь еще худшее.

Да. Правильно.

И потому вечером в пустом пыльном бальном зале начала собираться толпа. Поначалу это были люди, а не толпа, несмотря на то, что их количество выросло до нескольких сотен, и угроза насилия сдерживалась робостью, привычкой думать, приобретенной за время многих лет мирного правления короля Джойса, вполне оправданной мыслью, что опасно ослаблять Орисон во время осады, присутствием в зале стражников Смотрителя. И тем не менее, когда за окнами сгустилась темнота и единственным освещением стал свет факелов, это освещение вселило в умы беспокойство. Люди казались друг другу зловещими, дикими и чужими; в воздухе метались нелепые тени; атмосфера накалилась. Из теней и оранжево—желтого света появилась Саддит и начала кружить по бальному залу, бесконечно показывая раны и призывая к ненависти. Неясный шепот нескольких сотен голосов обрел внятность и становился все громче; люди произносили одно имя: Леббик. Леббик.

И капитан стражи, который был поставлен сюда следить за порядком, совершил ошибку.

Он был суровым проверенным бойцом, безгранично решительным, но не семи пядей во лбу; в одной из битв Смотритель спас его семью, не позволив алендцам их вырезать во время очередного рейда. Он слышал, как все эти задницы — практически сплошь жалкие трусы—начали кричать «Леббик, Леббик», словно имели на это право, и он решил рассеять толпу.

Несмотря на то, что обстоятельства были против него, он достиг бы успеха, если бы сумел изгнать людей из зала в коридоры и проходы. К несчастью, это ему не удалось. Кто—то более расчетливый — а может быть, с более мрачным чувством юмора, чем остаток толпы, — направился к двери, ведущей к лабораториям, и призвал толпу идти за ним.

Страх перед Смотрителем и страх перед Воплотителями создали взрывоопасную комбинацию.

Несколько сотен людей бросились в ту сторону, словно лишились способности думать.

Каким—то образом им удалось отмести стражников. Каким—то образом они ворвались в рабочие помещения, где большинство из них в жизни не бывало. Каким—то образом они оказались в разрушенном зале, где собиралась для заседаний Гильдия, пока Воин не прожег стену.

Люди закрывали перед стражниками двери и запирали их на засовы. Из обломков пилонов, когда—то поддерживавших потолок, вырывали факелы. Так как заплата в стене не давала полной гарантии Орисону от нашествия, зал был охранялся стражниками, защитниками стены. Но стена была построена против осады, а не против бунта; оборонительные сооружения смотрели наружу, а не внутрь. И даже самые яростные защитники Смотрителя не решались начать поднять оружие на жителей Орисона.

Леббик. Мужчины и женщины выкрикивали это имя снова и снова, сыпались угрозы. Их настрой становился все более мрачным. Они начали требовать крови. Леббик, Леббик!

У дальней стены стоял высокий человек, который ничего не кричал, ничего не требовал. Завернутый в просторный плащ, он был почти невидим среди теней. Но капюшон его плаща не мог спрятать ни глаз, в которых отражалось пламя факелов, ни блеска зубов, когда он улыбался.

— Пока все идет, как задумано, — сказал он, обращаясь к самому себе, потому что никто не мог слышать его. — И вот время пришло. Делайте то, что я велю.

Характер смятения вокруг него изменился. Что—то привлекло внимание толпы, и она замерла.

На возвышении Мастеров, освещенная пламенем факелов, стояла Саддит.

Она была достаточно высокой, чтобы ее можно было различить поверх голов впереди стоящих.

— Слушайте меня! — От ее красоты ничего не осталось: вся она ушла в шрамы и ярость. Голос Саддит отражался от камней, звенел в толпе. — Смотрите на меня!

Она выставила руки к свету.

— Смотрите! Толпа зарычала.

Она отбросила с лица волосы.

— Смотрите! Толпа зашипела.

Она расстегнула блузку, открывая изуродованные груди.

— Смотрите! Толпа закричала.

— Это дело рук Леббика! Он изуродовал меня! Толпа взревела.

— Да, моя сладкая сучка, — прокомментировал человек в плаще. — И поделом. Возможно, это отучит тебя выдавать мои тайны врагу.

— Сейчас он угрожает вам. — Саддит была разгневана и почти обнажена. — И нет другого способа остановить его, только ваша воля.

Леббик! Леббик!

— Я пришла к нему, потому что пожалела! — кричала она. — Пришла дать ему свою любовь, когда была прекрасна и все мужчины желали меня! И вот результат!

— Нет, — сказал человек в плаще, никем не слышимый. — Ты пошла к нему, подгоняемая жаждой власти. И пошла тогда, когда я приказал. Я понимаю его гораздо лучше, чем ты.

Ее голос, казалось, превратил свет факелов в кровь.

— Он должен заплатить за все сполна! Леббик! Расплата! Леббик!

— Подумай о таком раскладе, Джойс. — Человек в просторном плаще больше не улыбался. — Спаси его, если сможешь. Ты думал сыграть свою игру против меня, но — просчитался. Затем он удивленно вскинул бровь и посмотрел поверх голов на фигуру в коричневой одежде, неожиданно появившуюся рядом с Саддит.

Освещенная факелами, словно появившаяся из сна фигура резко повернулась; одежды взлетели в воздух и снова опали, открывая, кто в них скрывался. Смотритель Леббик.

Поверх кольчуги была надета пурпурная лента, подчеркивающая его положение; пурпурная лента поддерживала его короткие седые волосы. У бедра висел двуручный меч, но Смотритель не прикасался к нему; казалось, он не нуждается в нем. Его знакомая всем мрачность была ответом пламени факелов. Высоко поднятая голова, выпяченная челюсть, движения рук и плеч были строго подчинены командам разума. Он был невысок, но его появление заметили все собравшиеся в зале.

Никогда еще он так не походил на человека, готового избить женщину.

— Ну хорошо. — Его сдержанный голос грозил насилием, словно молот, выбивающий клинья из—под камня. — Это тянулось достаточно долго. Расходитесь по своим комнатам. Мастера не любят, когда врываются в их рабочие помещения. Если они решат защищать помещения сами, то могут воплотить вас где—нибудь еще, и вы перестанете существовать.

«Интересная угроза, — подумал человек в просторном плаще, — совершенно беспочвенная, но интересная». Тем не менее, все не отрываясь смотрели на Смотрителя. Он заставил толпу замолчать. Изумление, давнее уважение и внутренняя тревога сделали больше, чем пятьдесят стражников.

Саддит не обращала внимания его угрозы. Она игнорировала его присутствие, его способность держать себя в руках. После того, что он с ней сделал, ей нечего было терять, не было причин чего—либо бояться. И она ненавидела его — о, как же она его ненавидела! Ее лицо превратилось в маску и исказилось от ненависти, когда она выплюнула его имя:

— Леббик.

Несмотря на свою власть и ярость, он повернулся к Саддит, словно у нее была сила противостоять ему.

— Чего тебе тут надо? — спросила она грубо. — Пришел позлорадствовать? Докончить свою грязную работу? Ты гордишься ею?

— Нет. — Его голос был спокоен и тем не менее разнесся по всему залу. — Я был неправ.

— Неправ? — закричала она.

— Во всем виновата ты. Но, вероятно, не ты додумалась до этого. Мне не следовало выбивать из тебя признания.

В более спокойную минуту толпа поразилась бы, услышав из уст Леббика нечто похожее на извинение, почти признание собственной вины. Но люди перестали быть личностями; они стали толпой и вели себя как толпа, отвратительная и безжалостная.

— Леббик, — пробормотал кто—то, затем другой. — Леббик, — зазвучало заклинание из многих глоток, вопль, требующий крови, — Леббик, Леббик.

— Неправ? — повторила Саддит. Она тяжело дышала, пытаясь набрать достаточно воздуха для последнего вопля. — Ты признаешь, что был неправ? — Ее изуродованные груди покрылись испариной. — Ты думаешь, это излечит меня? Ты думаешь, что если хоть одним шрамом у меня станет меньше, это успокоит мою боль? — Ее руки отбивали ритм толпе, скандирующей: «Леббик, Леббик». — Я скажу тебе: нет, ты заплатишь кровью!

— Кровь! — завыла она, попадая в ритм толпы. — Кровь! И толпа ответила:

— Леббик, Леббик.

Человек в просторном плаще ухмыльнулся с нескрываемым облегчением.

Тем не менее, Смотритель Леббик не сдавался. Может быть, он даже не боялся.

— А ну—ка прекратите! — крикнул он, перекрикивая яростный рев, словно люди вокруг него были просто непослушными детьми, а ему было не до их шалостей. — Вы думаете, все это удивляет меня? Я знал, что это должно случиться. Я готовился к этому давно. Его голос, словно щелчок хлыста, вспорол рев толпы. Мужчины и женщины замолкали, прислушиваясь. — Я привел вас сюда, чтобы сделать с вами все, что захочу. Вы не знали, что я здесь. Вы не знаете, сколько со мной моих людей. Тогда я скажу вам. Девяносто четыре. Все испытывают отвращение. Все они стараются быть как вы. Человек, который стоит рядом с тобой и кричит: «Леббик, Леббик», — словно пес, вцепившийся в кость, вероятно, один из моих людей. Если кто—то поднимет на меня руку, его зарубят на месте. А оставшиеся вас запомнят/

Это был удивительный блеф. Человек в просторном плаще был убежден, что это блеф, что Смотрителя Леббика, скорее всего, никто не охраняет и он максимально уязвим; но это ничего не меняло. Блеф сработал. Как вода на горячих угольях превращается в пар, ярость толпы превратилась в страх.

Все крики прекратились. Мужчины и женщины поглядывали друг на Друга, пытаясь определить, кто есть кто. Когда Смотритель рявкнул:

— А сейчас выметайтесь отсюда. Откройте двери и выметайтесь. Достаточно глупости на одну ночь. — Люди рядом с дверями открыли засовы, и толпа пришла в движение.

Это было для Саддит слишком — как и предполагал человек в просторном плаще. Естественно, его, как и всякого другого, поразило появление Смотрителя Леббика в зале — и разочаровало больше, чем остальных, хотя он не показывал этого. С самого начала он готовился к возможности, что Саддит проиграет, что люди откажутся повиноваться, что они не захотят превратиться в толпу, что толпа не захочет пролить кровь. И тогда Саддит сломается. Ненависть, кипящая в ней, рванется наружу.

Вот почему он дал ей нож.

Она держала его в руке и, издав пронзительный воющий крик, прыгнула на Леббика.

Может быть, Смотритель не был готов к неожиданностям, как пытался изобразить. Или, может быть, что—то отвлекло его. А может быть, он с самого начала рассчитывал на это. По какой—то причине он начал поворачиваться — медленно и его рука реагировала медленно, слишком медленно, чтобы не позволить Саддит ударить его в горло.

Тем не менее, она лишь оцарапала его. Когда она бросилась вперед, Рибальд одним прыжком очутился на возвышении и нанизал ее на двуручный меч. Клинок прошел сквозь нее до перекрестья рукояти, и женщина вместе с мечом упала на пол.

Всего на мгновение черты Смотрителя исказились, словно он расстроился. Но почти сразу он выхватил меч и встал рядом с Рибальдом, чтобы никто не попытался напасть на стражника, спасшего ему жизнь.

Мужчина в просторном плаще был не слишком удивлен, когда услышал, как Леббик прохрипел Рибальду:

— Следующий раз не торопись так.

Теперь пришло время толпы. Замешкайся мужчина в просторном плаще, его бы могли растоптать, когда отступление толпы превратилось в бегство; люди торопились убраться подальше от Смотрителя и неприятностей—Пожав плечами, он покинул зал.

На следующее утро он с радостью услышал, что некоторым из сторонников Саддит хватило смелости и они в ярости сожгли в лабораториях все, что могло гореть, прежде чем стражники вывели их оттуда. Она послужила по меньшей мере этому. Она стала слишком безобразной, чтобы жить; но он не зря в свое время рискнул и познакомился с ней поближе. Хотя он не жалел о ее смерти, он одобрял эстетические вкусы того (или тех), кто пытался почтить ее память, устраивая погром в лабораториях.

С другой стороны, он был удивлен и доволен тем, что только на исходе дня обнаружилось, что во время бунта кто—то вломился в комнаты, где хранились зеркала Гильдии, и многие из них разбил. Предательство было очевидно. Ах, какая жалость!

Сожри и это, Джойс, старый козел. Надеюсь, ты этим подавишься.

На следующий день, переполненный новостями, которые Мастер Эремис смог просто услышать, он направился к магистру Гильдии.

Визит к Мастеру Барсонажу преследовал несколько целей. Он уже много дней был оторван от Гильдии, отчасти потому, что не хотел привлекать к себе внимания, отчасти потому, что был занят другими делами. Но пришло время для кое—какой проверки. Вероятно, он сможет узнать кое—что полезное — и посеять семена сомнения.

В развевающейся мантии, он прошел через башню, где жил король Джойс. Собственно, он часто ходил этой дорогой, куда бы ни направлялся. Если кто—нибудь спрашивал его, почему он преодолевал совершенно ненужные расстояния, лишь бы пройтись по залу ожиданий рядом с комнатами короля, он отвечал, что всегда надеется услышать что—нибудь новенькое — слух или сплетню, которые могли бы объяснить, что творится с их правителем.

Ведь, несмотря ни на что, король Джойс ни лично, ни через посланника не сказал ни слова после того, как он, Эремис, решил проблему с водой в Орисоне. Несмотря на то, что он сделал именно то, чего король всегда требовал от Воплотителей, он, Мастер Эремис, имел право обидеться, делая выводы из молчания короля. Неужели ему не доверяют? Может быть, враги оклеветали его? Неужели он выступил против желания короля уничтожить свое королевство? Или королевская настойчивость относительно этического использования Воплотимого и правда никогда не была искренней?

Действительно ли интерес Мастера Эремиса к любым новостям, исходящим от короля, так понятен? Учитывая обстоятельства, откуда ему знать, что его жизни не угрожает опасность вопреки тому, что он спас Орисон от ужасных страданий и неизбежной сдачи?

Такое объяснение — хотя Мастер Эремис излагал все это с предельной искренностью — было не более чем маскировкой.

Правда заключалась в том, что много дней назад он случайно прошел этой дорогой и так же случайно встретил там Тора.

Старый лорд был один. Зал ожиданий почти всегда пустовал, с тех пор как король Джойс дал понять, что сознательно отклоняет всякие петиции. Вполне вероятно, что Тор долго пробыл здесь в одиночестве, много часов, и ему предстоит ждать столько же.

Тор спал на полу, уткнувшись лицом в угол между стеной и полом; его жирное тело было безобразно, он храпел словно лесопилка и был так пьян, что Мастер Эремис не разбудил бы его и фанфарами. Запах, исходивший от него, был до того силен, что дыхание стало трудным и неприятным делом для самого Эремиса.

Пока плоть старого лорда содрогалась от богатырского храпа, Мастер в задумчивости остановился. Он размышлял, не воспользоваться ли представившейся возможностью и не воткнуть ли нож Тору под ребро. Это могло бы оказаться полезным; не сейчас, естественно, а несколько позже. Вагель проделал бы это без колебаний; Гилбур — с радостью. С другой стороны это не принесет никакого удовлетворения. Эремис хотел поиздеваться над Тором и только потом убить.

Вдобавок был всего один лорд, которого Эремис опасался меньше; Армигит, продавший свою провинцию принцу Крагену в обмен на безопасность для себя, женщин и детей. И через мгновение Эремис решил, что убийство Тора можно пока отложить.

Но он не забыл об этом.

Если Тора случайно застанут в зале ожиданий одного, пьяного, сонного, тогда, может быть, он случайно окажется рядом, одинокий, пьяный и бодрствующий. Бодрствующий, чтобы выудить у Тора сведения — и слишком пьяный, чтобы его в чем—то подозревать.

Мастер Эремис верил, что возможности подобны женщинам — приходят к тем, кто умеет ими правильно воспользоваться.

Обычно, он больше рассчитывал на вдохновение, чем на напряженный труд. Вот почему он — как, впрочем, и Вагель — нуждался в Мастере Гилбуре. Тем не менее, он постоянно пытался создавать возможности и пользоваться ими. Наверняка он ходил через зал ожиданий чаще любого в Орисоне.

Сегодня, когда он направлялся к Мастеру Барсонажу, его настойчивость принесла свои плоды. Тор сидел в одном из кресел, такой пьяный, что с трудом поддерживал голову обеими руками. Его глаза, красные и измученные, были полны страдания. От Тора исходил едкий запах застарелого пота и кислой рвоты. Остатки волос закрывали лицо.

Честное слово, долгое странное ожидание, пока принц Краген осаждал Орисон, начало приносить свои плоды. Бунт против Смотрителя Леббика. Зеркала, разбитые в рабочих помещениях. И старый друг короля, дошедший до такого состояния, что напивается вусмерть на глазах у всех.

Странно и чудесно, что все это заметил не тот, кому оно было адресовано. Не король. А Мастер Эремис.

— Милорд Тор, — весело сказал Мастер, — какая неожиданность!

Медленно, разминая давно бездействующие мышцы, Тор поднял голову; он уставился на Эремиса сквозь пелену опьянения. И тут же рыгнул.

И спросил удивительно ясным голосом:

— Есть вино?

Мастер Эремис улыбнулся, не разжимая зубов.

— Я хотел бы побеседовать с вами, милорд. В Орисоне происходит нечто странное.

Старый лорд глубоко задумался, но через мгновение уронил голову; она бессильно повисла. Тем не менее, когда он заговорил, каждое его слово было ясным, словно кусочек зеркала, разбитым и склеенным, словно предсказание.

— Слишком далеко добираться. Слишком много ступенек.

Он снова бессмысленно рыгнул.

— У нас случился бунт против нашего доблестного Смотрителя, — пояснил Мастер Эремис. — Возможно, заранее спланированный. Пока стражники справлялись с бунтовщиками, множество зеркал Гильдии было уничтожено.

Голова Тора продолжала покачиваться из стороны в сторону, словно он убаюкивал себя.

— И теперь, словно человек, знающий о творящемся за нашими стенами, принц Краген наконец предпринял атаку — хотя, признаться, на меня большее впечатление произвела дерзость его попыток, нежели их результат. Пусть продолжает в том же духе, пожелал Мастер Эремис, надеясь, что судьба накажет принца.

Тор встретил реплику Мастера храпом; точнее, он всхрапнул; затем его сотрясла дрожь, и он заморгал налитыми кровью глазами.

— Вина, — потребовал он, словно ожидал, что бочка как по волшебству окажется перед ним.

Мастер Эремис с трудом сдержал смех. Правду сказать, некоторые сторонники короля оказались непоколебимее, чем полагал Эремис. Другие же спасались от патетики лишь тем, что были смешны.

— Что вы намерены предпринять, милорд Тор? — спросил он, приходя в великолепное расположение духа. — Где силы Кадуола? Где Пердон? Какому именно поступку принца Крагена мы обязаны тем, что продержались против него так долго?

Не поднимая головы, Тор рассеянно заметил:

— Я не говорил вам, что мой сын убит?

— Ясно, — в этот миг Эремис порадовался, что не заколол старого лорда, — что принц и его сиятельный папаша знают нечто, чего не знаем мы. — Эта беседа приносила ему невероятное удовольствие, ее никак нельзя было упустить. — Они не потратили бы и дня на раздумья, разве что у них есть поводы считать, что верховный король Фесттен в ближайшее время не появится. Какие выводы вы можете сделать из всего этого, милорд?

Тор, казалось, страдал от ощущения, что ввязался в спор.

— Я говорил вам, — ответил он, — что он дал Леббику позволение пытать ее?

Это было интересное признание, но Мастер Эремис с легкостью мог догадаться о подспудных причинах такого приказа. И он повторил:

— Какие выводы можно сделать? Их всего два. Первое—Фесттен и Маргонал союзники, и Фесттен достаточно доверяет Маргоналу, чтобы позволить ему в одиночку захватить Гильдию. Если вы в состоянии поверить в это, то мне кажется, что нам больше не о чем говорить.

— Пытать, — повторил Тор, — несмотря на ее очевидную порядочность и доказанное стремление помочь ему.

— Второе, — продолжал Мастер Эремис, улыбаясь, — принц отрезал нас от сведений, которыми владеет единолично: Кадуол вообще не угрожает нам. У верховного короля Фесттена иные намерения. Он выдвинул свою армию не против нас и Аленда, а для ведения совсем другой войны. Если вы в состоянии поверить в это, нам есть о чем еще поговорить.

— Я умолял ее. — По толстым щекам старого лорда катились слезы. — Я умолял бы и его, но он отказался принять меня. Я умолял ее. Предай Джерадина. Тогда он не будет отвечать за то, что собирается сотворить Смотритель Леббик. Чтобы она не была пятном на его совести. — Он, казалось, не осознавал, что плачет. — Но она — единственное преданное сердце, оставшееся в Орисоне. Она не предаст Джерадина, даже для того чтобы спастись от Леббика. Мастер Эремис был так доволен, что едва сдерживал свою радость. Но его радости требовался выход. Он сложил концы мантии, один поверх другого.

— Милорд Тор, — спросил он небрежно, наконец—то подбираясь к самому важному, — что он делал все то время, пока его люди бунтовали, разбивая зеркала, а женщин уродовали и убивали? Что поделывал наш добрый король Джойс?

И, словно само слово поразило его, Тор ответил:

— Практиковался.

— «Практиковался?» — Короткий смешок вырвался из груди Мастера Эремиса. Он не мог сдержаться. — В перескоки? Все еще?.. Неужели он не выбросил из головы эту глупость?

Старый лорд покачал головой. Лицо цвета вареной картошки, и вдруг — очень серьезное.

— В фехтовании.

Это уничтожило радость Мастера Эремиса; он уставился на лорда так, словно Тор чудом отверз прямо у его ног яму с гадюками — или пошутил так странно, что не удавалось поверить в его шутку, он не мог рассмеяться, пока тщательно не обдумает. В фехтовании? В его—то возрасте? Хватает ли ему сил просто поднять меч?

— Милорд Тор, — сказал Эремис небрежно, чтобы скрыть свое напряженное внимание, — вы смеетесь надо мной. Наш бравый король не сможет взмахнуть мечом. Он с трудом стоит без поддержки.

Внезапно, с усилием, от которого все его тело заходило ходуном, Тор поднялся на ноги. На Мастера Эремиса он не смотрел с самого начала разговора. Тупо, словно позабыл, о чем речь, он повторил:

— Принесите мне вина.

И пошатываясь побрел по своим делам. Мастер Эремис бросился было за ним, чтобы вернуть, вымучить у него объяснения, но вдруг соль шутки дошла до него. Король Джойс надумал сражаться — а ведь прошли годы, если не десятилетия с тех пор, как он был достаточно силен. Это проливало новый свет на все — на все признаки того, что король знает, что делает, и делает это сознательно, а не из старческого слабоумия. Он надумал сражаться потому, что не хотел и дальше признавать, что вконец обессилел. Им не владели апатия и готовность все разрушить; он не был ослеплен временем и возрастом. Он рисковал своим королевством, желая доказать себе, что сможет спасти его.

Шутка была гениальная, столь гениальная, что никакого выражения радости не хватило бы. И вместо того чтобы рассмеяться, Эремис весело засвистел сквозь зубы и пошел к Мастеру Барсонажу.

Магистр открыл дверь, прикрытый лишь обернутым вокруг пояса полотенцем, — стиль, который подчеркивал его габариты. На его желтоватой коже, на лысине блестела вода; вероятно Мастер застал его во время купания, а слуг не было дома. Его плоть не обвисла, как у Тора; торс, плотно сложенный мускулами и костями, выглядел внушительно. Он, казалось, был не особенно смущен тем, что принимает Мастера Эремиса в подобном виде.

Заговорил он в общем почти дружески: — Мастер Эремис, добрый день. Входите, входите. — Он отошел от двери и махнул рукой. — Какая честь принимать у себя человека, спасшего Орисон. Будем надеяться, что вы спасли нас навсегда. Вы уже отдохнули от своих трудов? Выглядите прекрасно.

Мастер Эремис едва заметно улыбнулся от столь необычной для Барсонажа суетливости.

— Добрый день и вам, Мастер Барсонаж. Я, вероятно, пришел не в самый подходящий момент. Могу зайти позднее.

— Глупости. — Магистр коснулся рукава плаща Эремиса, приглашая Мастера в комнату. — Орисон в осаде. В некотором смысле любое время — неподходящее. Но, с другой стороны, нынешний момент лучше, чем любой другой. Хотите вина?

Вспомнив Тора, Мастер Эремис весело сказал:

— С удовольствием.

Он взял бокал весьма посредственного вина из Армигита и уселся в кресло, которое предложил ему Барсонаж. Он посещал эти комнаты несколько раз—частные споры, празднования по случаю приема нового Мастера в Гильдию, — но, когда бы здесь ни появлялся, всегда восторгался мебелью.

Вся она была сделала Мастером Барсонажем лично.

Эремис признавал, что магистр способный Воплотитель. В особенности в подготовке и предсказаниях. С другой стороны, Барсонаж прекрасно управлялся с деревом; он был художником. Всем в Гильдии было известно, что его рамы для зеркал—лучшие: лучше сделаны, лучше подогнаны и намного красивее. А его мебель могла бы украсить самую шикарную гостиную в Орисоне — или Кармаге.

Столешница была так прекрасно изготовлена и отполирована, что, казалось, сияла изнутри; подлокотники кресел столь затейливые, что казалось странным, почему на них так удобно облокачиваться.

Втайне Мастер Эремис смеялся над Барсонажем: тот разменивается на мелочи — бесполезно транжирит время на Воплотимое, вместо того чтобы дарить миру настоящую красоту другим путем.

Сейчас он еле сдерживал смех. Вместо того чтобы выйти из комнаты и надеть хотя бы халат, Барсонаж сел, одним глотком выпил вино, стер воду с кустистых бровей и заговорил:

— Вас очень уважают, Мастер Эремис. Конечно, почитатели вашего таланта находились всегда. Но вас, наверное, не удивит, что любили вас далеко не всегда. Вы слишком способный, слишком быстрый. И смеетесь над людьми. Не облегчаете жизнь другим.

Но сейчас… Наполнить резервуар мудрый шаг… впрочем, и смелый. Нет, нет, не отрицайте, — сказал он, хотя Эремис и глазом не моргнул. — Столь длительное воплощение означает огромную усталость. Сделай я нечто подобное, мое сердце не выдержало бы. Но вы не колеблясь рискнули. И, повторю, это был мудрый шаг. Ваши действия не просто укрепили вашу репутацию. Ваш героизм после коварного убийства Мастера Квилона подняли престиж всей Гильдии.

Хотите пример? Слуги перестали ворчать, когда я нахожу им работу.

Мастер Эремис с улыбкой поднял руку, стремясь прервать поток слов.

— Мастер Барсонаж, прошу вас… Я пришел сюда не за комплиментами. Я прекрасно осознаю, что было сделано, и мои деяния вовсе не соответствуют вашим похвалам.

— Правда? — спросил магистр. — Мне кажется, вы скромничаете. — Его глаза сверкали, словно два зеркала. — Но если вы считаете, что я чем—то задел вас, то прошу извинить. Ну конечно же вы пришли не за комплиментами. Чем могу служить?

— Как видите, я прекрасно отдохнул, — ответил Эремис. — И другое, что отвлекало мое внимание, наконец—то закончилось. Не секрет, что Саддит была моей любовницей. — Он говорил с предельной откровенностью.

— Восстановив силы, она пришла в себя, я провел с ней много времени. Она нуждалась в дружеском участии…

Он скорчил гримасу.

— Печально, но она не могла избавиться от ненависти к Смотрителю. И тут я ничего не мог поделать. — Печаль ему не слишком давалась, но он постарался сохранить ее в голосе. Потом, словно силой воли отодвигая Саддит и ее смерть, сказал: — Мастер Барсонаж, я готов.

Магистр вопросительно вскинул бровь. Он обсыхал, и его кожа все больше походила цветом на сосновую доску.

— Готовы?

— Я слышал, что Мастера заняты — что после смерти Квилона вы вновь обрели смысл существования. Я готов продолжать работу в Гильдии.

— Работу? — Черты Мастера Барсонажа ничего не выражали. — Какую работу?

Мастер Эремис с трудом подавил улыбку. Магистр был откровенен до нелепости. Уставившись на него завораживающим взглядом, который должен был означать возмущение (как, впрочем, и проницательность), Эремис медленно ответил:

— Значит, это правда. Мне до сих пор не верят. Именно по этой причине я не присутствовал ни на одном из ваших заседаний — не показывался в лаборатории. Я спас Орисон от неминуемой сдачи Аленду. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы помочь Найлу выжить — и был единственным, кто предпринял хоть какую—то попытку спасти его. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы изменить судьбу Морданта. Это ведь не я распустил Гильдию. И, тем не менее, мне не верят. Этот щенок—убийца Джерадин бросил несколько беспочвенных обвинений в мой адрес — и оказалось, что я никаким образом не могу оправдаться.

— О нет, Мастер Эремис. — Барсонаж протестующе вскинул пухлую руку. — Вы меня не так поняли. Вы не поняли нас всех. — И тоном столь же непроницаемым, как и его лицо, объяснил: — Вы, наверное, не представляете, какое высокое положение сейчас занимаете. Человека, который наполнил резервуар пресной водой, — человека, который столько сделал для спасения Найла, — нельзя просто приглашать на собрание, как какого—то пригодника. Он не может работать как ломовая лошадь. Вы были слишком погружены в свои заботы — с полным на то правом. Гильдия ни в коем случае не может не доверять вам. Мы лишь уважаем ваше высокое положение… и личную свободу.

Эремис с трудом подавил желание спросить: «Во время осады?» С неизбежным падением Орисона, когда нет никакой надежды? Неужто, по—вашему, я так глуп, что поверю в эту ложь? Но не похоже было, что магистр считает Мастера Эремиса глупцом в том или ином смысле. Он походил — бесстрастность выдавала его — на человека, долго готовившегося к этой встрече.

Мастер Эремис подался вперед в кресле; удовольствие от беседы испарилось.

— Позвольте, — сказал он скептически, — я останусь при своем мнении на этот счет.

Ведь правда — не так ли — что были заседания, на которые меня не приглашали? Идет работа, а меня не приглашают участвовать в ней? А Гильдия нашла новую цель?

Мастер Барсонаж кивнул.

— Ну конечно. — Что—то в нем, может быть, в изломе бровей, позволяло предположить, что его свободная манера держаться — просто игра. — Я рад кое—что сообщить вам на сей счет.

— А можно с самого начала?

— Конечно. Наконец—то мы ясно видим, что леди Териза—Воплотитель.

Эремис попытался скрыть, что слышать это ему весьма неприятно.

— Мастер Барсонаж, это ничего не объясняет.

— Может быть и так. — Было видно, что магистр на редкость хорошо подготовился к встрече. — Человеку вашей уверенности и способностей трудно понять тех, чьи ничтожные таланты лишь в их способности во всем сомневаться.

Тем не менее, на практике — в отличие от теории—вопрос с леди Теризой стал огромным валуном, который невозможно перешагнуть. Что означает ее присутствие? Что знаменует ее появление? Есть ли причина ее неожиданному появлению или Джерадин лишь выступил в роли посланца его величества Случая?

Если появление леди Теризы случайность, то все воплощения в конце концов случайны. И наши исследования, как и наша мораль, — глупость. Роль Джерадина в предсказании не находит объяснений.

Мастер Эремис кивнул, словно это было для него очевидно.

— Но если, — продолжал магистр, — есть некая причина, тогда неизбежны два неоспоримых вывода. Настолько неоспоримых, — прокомментировал он без тени сарказма или насмешки, — что даже самые уважаемы члены Гильдии согласились с этим. Первое: ответственность за то, что она представляет, ложится на нас. Воплотимое—наша епархия. Второе: проблема, которую она представляет собой, должна иметь решение. Что может сделать один Воплотитель, другой может понять и повторить.

Нам было наглядно показано, — подвел он черту, — что причина существует. Леди Териза — Воплотитель. Нам остается лишь сожалеть, что она выбрала союз с Мастером Гилбуром и Архивоплотителем Вагелем, но мы не можем снять с себя ответственность или отказаться от надежды, которую дает нам это знание.

— Да, прекрасно. — Мастер Эремис сделал нетерпеливый жест. — Все очень логично, но вы так ничего и не объяснили. Откуда вы знаете, что она Воплотитель? Какое доказательство она дала вам? Леббик сообщил, что Гилбур освободил ее из тюрьмы. Он убил Квилона. Он отвел ее в комнату, где хранятся зеркала Хэвелока. Леббик обнаружил их там. Потом Гилбур оглушил Леббика, и они с Теризой исчезли из Орисона. Что это доказывает? Способность Гилбура появляться и исчезать так же неожиданно, как Гарт — и так же необъяснимо? Нет причин считать, что она владеет Воплотимым.

Мастер Барсонаж пожал плечами и почесал грудь, густо поросшую светлыми волосами, словно в компенсацию обширности лысины.

— Это правда, — сказал он не спеша, но и не колеблясь. — С другой стороны, можно поспорить, действительно ли Мастер Гилбур и Архивоплотитель Вагель не имели никаких причин освобождать ее — как Бретер верховного короля не имел никаких оснований убивать ее, — если она не Воплотитель. Что касается меня, я очень тщательно обдумал этот довод и нашел его убедительным. Честно говоря, он показался мне столь убедительным, что позволил вновь занять должность магистра Гильдии.

С тех пор мы получили доказательство вместо предположения, доказательство такого рода, какое требовали вы и многие другие Мастера. Внезапно он остановился и посмотрел на Эремиса так, словно сболтнул лишнее.

Мастер Эремис заставил себя глубоко вздохнуть, расслабиться и разжать стиснутые зубы. Восстановив свою небрежную позу, он сказал:

— Вы утверждаете, что верите мне. Вы верите мне настолько, чтобы сообщить, какого рода доказательство вы получили?

И снова Мастер Барсонаж ответил:

— Конечно.

Смотритель крепкий мужчина, которого нелегко оглушить. Он как раз приходил в себя, когда леди Териза и Мастер Гилбур покидали хранилище зеркал Знатока Хэвелока. Он видел, что они ушли не вместе.

Леди Териза исчезла в зеркале. Мастер Гилбур был слишком далеко от нее, чтобы осуществить воплощение. Он покинул комнату тем же путем, как и вошел: воспользовавшись коридором.

Магистр наградил Мастера Эремиса улыбкой, пресной, как ключевая вода.

Эремис гордился своей сдержанностью. И тем не менее, выказал удивление, запротестовав:

— Это совсем не то, что рассказывал Леббик.

Он был удивлен, поскольку не думал, что Барсонаж знает так много. А как человек, который знает больше, чем думают, он мог делать больше, чем от него ждали. А если он действительно не верит Мастеру Эремису (что становилось все яснее), зачем откровенничает?

— Нет, — вежливо поправил своего гостя магистр, — широкой публике Смотритель Леббик рассказал совсем другое. Подозреваю, что сначала он был слишком переполнен яростью и отчаянием, чтобы придать значение увиденному. И с тех пор решил держать свои мысли при себе, но обо всем рассказать Артагелю. А Артагель поведал эту историю мне. Он верит — и совершенно справедливо — что эти сведения жизненно важны для Гильдии.

Тоном простака Мастер Барсонаж сказал: — Это позволило мне объединить Мастеров впервые с тех пор, как была создана Гильдия.

Мастер Эремис выпил еще вина, пытаясь скрыть, что все эти сюрпризы начали действовать ему на нервы. Леббик рассказал Артагелю, Артагель рассказал Барсонажу. Но Гилбур клялся и божился, что, когда он уходил, Леббик лежал без сознания. Неужели он просто пытался как—то сгладить свою оплошность? Или Барсонаж лгал — Барсонаж, подумать только! Он что, затеял какую—то игру? Эремис улыбнулся, отпивая из своего бокала. События развивались лучше, чем он предполагал, обещая больше удовольствия. Он любил противников, способных преподнести сюрприз. Он почти уважал короля Джойса. Даже у Леббика были свои хорошие стороны. А что касается Теризы…

Это делало их уничтожение особенно волнующим.

Объединить Мастеров, вот как? А до тех пор они были разъединены?

Он принялся крутить бокал в длинных пальцах.

— Благодарю вас, Мастер Барсонаж, — сказал он довольно. — Сейчас я понял вас. И какую же работу проделывает Гильдия, вновь обретя смысл существования?

И снова магистр пожал плечами. Струйка воды с его волос на груди потекла по животу.

— Это не удивит вас. Мы стараемся узнать, как людям вроде Бретера верховного короля, далекого от Воплощений, и Мастеру Гилбуру, чьи таланты нам известны, удается воплощаться в Орисоне и вне него, и не сходя при этом с ума. Воплощение посредством плоских зеркал порождает безумие. Так было с первых дней Воплощений. Почему же наши враги не были уничтожены тем оружием, которое используют против нас?

Ага. Именно об этом Мастер Эремис готовился поспорить. С легким внутренним вздохом облегчения и разочарования он сказал:

— Может быть, мне удастся помочь вам. У меня есть идея, которая может пролить свет на эту загадку.

И впервые с начала беседы на лице Мастера Барсонажа отобразился интерес.

— Пожалуйста, подробнее, — мгновенно сказал он. — Вы знаете, что этот вопрос слишком серьезен.

— Ну конечно. — Отметив про себя невозмутимый тон Мастера Барсонажа, Эремис пояснил: — Насколько все мы знаем, насколько вы знаете, плоское зеркало создает опасность при собственно воплощении, а не при простом перемещении в нашем мире. Сила, позволяющая путешествовать между совершенно различными мирами, обращается против человека, потому что не требуется в этом случае.

Барсонаж кивнул.

— Предположим, что наши знания верны, — продолжал Мастер Эремис, — и вот что я подумал. Допустим, сделаны два зеркала — одно плоское, показывающее, скажем, нежилую комнату в Орисоне, а другое нормальное, показывающее безжизненную пустыню. Предположим, плоское зеркало воплощено в то, другое, так, что оно появилось в том Воплотимом, и проделано это таким образом, что плоское зеркало заполняет все Воплотимое нормального. Неужели нельзя поверить, что Воплотитель, отливший оба этих зеркала, может в такой момент пройти сквозь них, совершая в целом два безопасных воплощения вместо одного, которое привело бы его к безумию?

Магистр слушал внимательно; казалось, он всеми порами впитывал слова Эремиса. Тихо, словно глубоко изумленный, он выдохнул:

— Убедительно.

— Ну конечно. — Мастер Эремис делал паузу просто для того чтобы увидеть реакцию магистра. — Трудность в том, что Воплотитель, шагнувший сам, не сможет вернуться назад. А чтобы послать и затем вернуть кого—нибудь тем же способом, ему придется осуществить два воплощения одновременно. Но мы пока не знаем, возможно ли это. — Как и другая его ложь, эта очень походила на правду. — Здесь Вагель опередил нас. Вероятно, он провел пятнадцать лет, совершенствуя свои перемещения.

Но можем ли мы основываться на этом? Мы сами должны решить, действительно ли эта мысль осуществима в той же степени, в какой убедительна?

— Да. — Мастер Барсонаж утратил свою напускную беззаботность или глупость. Его глаза горели. — Нужно принять решение.

Внезапно он вскочил, словно тюлень вынырнул из воды.

— Мы попробуем и решим. Сегодня. Дайте мне час, чтобы собрать Мастеров. Пойдемте в лаборатории. Начнем экспериментировать. — И на одном дыхании добавил: — Великолепная мысль! Два зеркала—одновременное воплощение. Даже если ничего не получится — все равно идея прекрасная. Великолепная.

Поймав свою рыбку на крючок, Мастер Эремис повел себя так, словно мог дать магистру сорваться с крючка. Он на все согласился, встал, приготовился уходить… и остановился у двери.

— Мастер Барсонаж, еще один вопрос — на случай, если потом я забуду. Ходят слухи, что некоторые наши зеркала разбиты. Это правда?

Мастер Барсонаж мгновенно помрачнел; похоже, случившееся его поразило.

— Во время бунта против Смотрителя Леббика, — признал он. — Пять зеркал. — Он покачал головой. — Становится ясно, что нас ненавидят. Но почему только пять? Почему именно эти пять? Будь вы достаточно безумны и желай оставить Орисон без защиты, разве вы не разбили бы все зеркала, которые смогли бы найти?

— Ну конечно. — Мастер Эремис заставил и себя смотреть изумленно. — К несчастью, действия безумцев непредсказуемы. Какие зеркала были разбиты?

Магистр ответил коротко; он был готов к этому.

— Зеркало, с помощью которого вы наполнили резервуар. Это явно атака на Орисон. И зеркало Джерадина, с помощью которого он воплотил здесь леди Теризу. Сейчас она — вероятно, и он тоже — осталась без своего Воплотимого, что, впрочем, относится и к нашему потерянному Воину. Это была атака на кого—то из них троих. Третьим было плоское зеркало Мастера Квилона, показывающее поле с виноградом в Термигане. Четвертым — зеркало с воплощением беззвездного неба. И пятым — гигантский слизняк, зеркало, которое король Джойс захватил в своих войнах. Атака на виноград? На небеса? Атака на чудовище? Чушь.

— Джерадин, леди Териза и наш Воин — если они до сих пор живы — могли остаться без защиты по чистой случайности; тот, кто это сделал, вероятно, не предполагал, какой вред причинит.

Пытаясь говорить обеспокоенно, даже озабоченно, Мастер Эремис сказал:

— Мое зеркало! Значит, мы будем зависеть от погоды. Больше я не смогу помогать Орисону.

— Верно, — ответил Мастер Барсонаж. — Позиция принца Крагена укрепилась. Будем надеяться, что он не знает об этом.

Мастер Эремис проглотил проступившую улыбку и вышел из квартиры магистра. Он хотел побыстрее добраться до своих комнат и вволю посмеяться вслух.

Естественно, он понимал, что оказался в сложном положении. Но это положение было по сути создано им самим. Благодаря семенам, посеянным им, Мастер Барсонаж и остальные Мастера потратят драгоценное время на попытки осуществить одновременное воплощение, так как не знают, что это невозможно. Или, точнее, недоступно им. Хитрость заключалась не в воплощении. Она заключалась в зеркале.

Он из практических соображений нейтрализовал Гильдию — единственную силу в Орисоне, способную сразиться с ним.

С другой стороны, ему следует быть крайне осторожным. Леббик что—то сказал Артагелю, а тот передал это Барсонажу. Не насчет Теризы; нечто насчет самого Эремиса. Магистр солгал ему.

Сложнее всего будет догадаться, в чем именно он солгал.

Думая об этом, он был на седьмом небе от радости.

38. Конфликт у ворот

— Главное, — сказал Джерадин, когда они дали лошадям отдохнуть, — чтобы нас не остановили.

Почти все утро они скакали во весь опор: дорога из Ромиша была удобной, а они торопились. Но лошади не могли выдерживать такой темп до бесконечности.

— Неужели? — Териза не осознавала, сколько в ее голосе яда. Она продолжала думать о Торрент; мысль о том, что стеснительная дочь короля куда—то мчится верхом, одна, в безнадежной и опасной попытке спасти королеву Мадин, жгла ее сознание словно кислота. — Мы возвращаемся в Орисон. Где и хочет видеть нас Мастер Эремис. Зачем кому—нибудь останавливать нас?

Джерадин быстро посмотрел на нее; на мгновение он не нашелся, что ответить. И, словно потеряв нить размышлений, сказал:

— Мы ехали ужасно долго… и так чудесно быть с тобой… Я, кстати, думаю, что ты знаешь Мордант лучше, чем раньше. Ты не хотела бы снова взглянуть на карту?

Она покачала головой. Ее не интересовали никакие карты. Ее не беспокоило, что их могут остановить. В этот момент ее не волновало даже, что снова придется столкнуться с Мастером Эремисом.

— Хорошо, — пояснил он, снова теряя нить рассуждений, — единственный путь из Ромиша в Орисон идет по этой дороге, главной дороге через Армигит. Так случилось, что этой дорогой воспользовался принц Краген. Это его связь с Алендом — его тыловое обеспечение, путь отступления. Она наверняка охраняется его людьми.

Кроме всего прочего, даже Армигит не так глуп, как некоторые надеются. Он повсюду разослал своих шпионов и разведчиков, в особенности вдоль дороги. Ему необходимо знать, что происходит. И сейчас он наверняка не откажется захватить парочку Воплотителей. Если его люди схватят нас, то не отпустят потому только, что мы улыбнемся и скажем «пожалуйста».

Териза молча уставилась на лес.

— Кроме всего прочего, — тон Джерадина постепенно стал резче, — я полагаю, что Орисон до сих пор в кольце осады. Я полагаю, что он еще не взят, иначе не было бы никаких причин похищать королеву Мадин. Если мы хотим увидеться с королем Джойсом, нам придется пройти через всю армию Аленда.

Люди, схватившие королеву, были алендцами. Это походило на какой—то умысел принца Крагена. Значит, его надо опасаться. Он не позволит нам проникнуть в Орисон, до тех пор пока не подготовится — до тех пор пока не подготовит ловушку. Он удивил Теризу, и она заморгала.

— Ты действительно считаешь, что это правда? Ты действительно думаешь, что принц Краген несет ответственность за похищение королевы?

— А ты — нет? Ты ведь сама сказала, что это были алендцы. Они повезли ее в сторону Аленда.

Едкость в ее мозгу превратилась в тошноту.

— Но если виноват он… — До сих пор она не задумывалась над этим так тщательно. — Значит, он сотрудничает с Мастером Эремисом. Где еще он смог бы достать Воплотителя, чтобы воплотить лавину? Джерадин смотрел на нее и ждал.

— Но если так, то почему Эремис наполнил резервуар водой? Почему не позволил принцу Крагену войти в Орисон?

— Интересный вопрос, — пробормотал Джерадин сквозь зубы.

Териза попыталась придумать разумное объяснение; но почти мгновенно ее осенило.

— Если принц устроил это похищение, он действовал за спиной Элеги. Она никогда не пошла бы на что—то подобное.

Джерадин лишь кивнул в ответ.

Причастность к этим событиям заставила Теризу прервать рассуждения. — Элега сама предала себя. — Она прямо взглянула в лицо Джерадину, показывая ему свое отчаяние. — Что мы будем делать?

По его ответному взгляду было понятно, что он добился чего хотел — отвлек ее от размышлений о Торрент.

— Мы съедем с дороги, пока не приблизимся к Баттену, — ответил он. — Именно там на пути начнут попадаться алендцы. Дорога поворачивает на юго—восток к Стернвалю. Мы направимся прямо к Орисону. Срежем несколько миль — и, может быть, потеряем не слишком много времени.

Добравшись до войск, попытаемся связаться с Элегой прежде, чем принц поймет, что происходит. — Внезапно он улыбнулся — улыбкой, в которой не было веселья. — Если она узнает, что случилось с ее матерью… если она позволила этому случиться, если одобрила это — то я очень разочаруюсь в ней.

— А если не знает, — Териза пыталась успокоить себя, договаривая за него, — то, может быть, захочет нам помочь.

Он снова кивнул.

Через некоторое время они оседлали лошадей и продолжили путь.

С дороги, ведущая с последних холмов Файля к богатым полям Армигита, открывался такой вид, что Териза, крутя головой по сторонам, начала опасаться за свою шею. Леса остались позади, и она заподозрила, что Армигит слишком открыт и все движущееся по дороге заметно издалека. Вероятно поэтому Армигит и стал таким, каким был; видимо его «я» страдало от того, что он слишком открыт. Однако деревья изредка попадались, даже в низинах, которые явно возделывались до того, как принц Краген и его армия пересекли Пестиль. Спрятаться было невозможно, но какую—то тень они давали. Отчасти по этой причине, а отчасти из—за богатства почвы поля Армигита ничуть не напоминали пустошей Термигана.

Несмотря на отсутствие свежих лошадей, Териза и Джерадин продвигались быстро. Он постоянно изучал карту — они пересекали ту часть Морданта, где он никогда не бывал, — и уверял Теризу, что они едут очень быстро. Он пытался как—то поднять ей настроение. Его настроение почему—то не нуждалось в дополнительной подпитке; его живость свидетельствовала, что ему нравится окружающий пейзаж и ясная, четкая цель их пути; нравится, что он возвращается в Орисон. И хотя ночью тьма вынудила Джерадина остановиться и сделать привал, они подъезжали к Орисону согласно графику королевы Мадин — в три дня.

Но чем дальше Джерадин заглядывал вперед, тем чаще Териза задумывалась о том, что осталось позади. Торрент застала ее врасплох, подчеркнула ее неполноценность. Каждая по—своему, королевские дочери поражали ее. Они унаследовали больше храбрости, чем Териза когда—либо мечтала иметь. Ее собственная решимость противостоять Мастеру Эремису отчасти напоминала притворство — притворство, которое так часто удавалось ей в прошлом.

Она посмотрела сквозь пламя костра на открытые пространства Армигита и внезапно пробормотала:

— Джерадин, я что—то недопонимаю.

— Всего лишь «что—то»? — сказал в ответ он, явно стараясь развеселить ее и прогнать угрюмость. — Поразительно, миледи! Мое недопонимание значительно шире. Оно обширно, как мир.

Она посмотрела на Джерадина. Его лицо было как всегда милым и еще более красивым; восторг, не исчезающий из его глаз с тех пор, как уехала Торрент, придавал взгляду и чертам Джерадина новое очарование. Он не заслуживал угрюмости. И ради него она постаралась улыбнуться.

— Наверное, да. Но я могу поклясться, что ты знаешь ответ на мой вопрос.

Он встретился с ней взглядом и улыбнулся. — Ну—ка, ну—ка. — Пляшущие языки пламени создавали впечатление, что он улыбается во весь рот.

И Териза сразу обнаружила, что груз висящий у нее на душе, не так тяжел, как ей казалось.

— Сейчас, — сказала она. — Но сначала мне нужно кое—что объяснить.

Блеск в его глазах, пока он ждал, что скажет Териза, стал ярче.

— Этот камнепад, — сказала она. — Они, должно быть, использовали два зеркала. Разве не так? Одно воплощало изображение камнепада. А второе воплощало его над Низинным Домом.

— Да, — мгновенно ответил он. — Но это же относится и ко всему, что мы видели. К ямам с огнем рядом со Стернвалем. Даже к тем существам, которые атаковали Хауселдон. — Тень — ввиду печали или гнева — легла на его лицо и притушила взгляд. — Они постоянно нуждаются в паре зеркал. Именно в этом заключается тайна Эремиса. Именно так он может наносить удары по множеству различных мест в Морданте, не приближаясь к ним. И именно так воплощает людей в Орисоне и вне его, не сводя их с ума.

Мы уже говорили об этом, — добавил он.

— Я помню. Это единственное объяснение, какое я слышала, и оно имеет смысл. Два зеркала. Одно показывает камнепад. Другое — плоское зеркало с Низинным Домом. А значит, — ее сердце сжалось, когда она подошла к этой части разговора, — Эремис мог видеть нас в Воплотимом. Должен был видеть нас. Я знаю, я попала в Воплотимое. Иначе я бы не почувствовала воплощения.

Значит, он знает, где мы находимся.

И значит, мы виновны в том, что произошло с королевой Мадин. Ее захватили из—за нас.

— Нет. — Джерадин без колебаний отмел эту мысль. — Этого не может быть. Мы тут не при чем.

— Почему?

— Слишком сложно. Эремис подготовил людей для атаки, и они были в пути раньше, чем мы оказались рядом с Файлем. Имей мы с этим что—то общее, он знал бы, что мы отправились сюда — а не в Ромиш — задолго до нас самих. И его люди не оставили бы нас без внимания. Он был бы рад возможности схватить нас.

Мишенью была королева. Время совпало по чистой случайности. Эремис не может контролировать лавины посредством зеркал. Он должен был ждать возможности напасть.

Териза мысленно покачала головой. Ей не нравились собственные рассуждения.

— Нет. Вероятно, он может контролировать лавины. Я имею в виду, он может вызвать лавину, когда захочет. Ему нужно только сфокусировать зеркало на нужной части горы. И затем, когда захочется устроить лавину, убрать несколько камней.

Джерадин уставился на нее. В его глазах сверкало пламя.

— Ты права. Я никогда не думал об этом.

— Мишенью были не мы, — призналась она. — Но он знает, что мы были здесь. Он мог видеть, что мы уцелели. И как мы ускакали. Он может догадаться куда.

Значит, мы не можем предупредить короля Джойса. Это не принесет никакой пользы. Он узнает, что случилось, тогда же, когда Эремис узнает, что он узнал. У короля не будет времени действовать. То, что мы пытаемся совершить, бессмысленно.

Она остановилась и, затаив дыхание, посмотрела в лицо Джерадину, словно опасалась его реакции.

И почувствовала облегчение, увидев, что он не обескуражен. Его лицо стало задумчивым, но он не казался особенно встревоженным или напуганным. Он тихо заметил:

— Я и раньше замечал это. У тебя кошмарное воображение. Неудивительно, что ты весь день не в своей тарелке.

На этот раз, — сказал он, через мгновение, — мне кажется, ты неправа.

Она тихо выдохнула.

— Если Эремис видел нас, — спросил он, пытаясь объяснить, — то где Гарт?

Рот у Теризы приоткрылся. Не только у нее было кошмарное воображение.

— Мы говорили с Торрент, — продолжал Джерадин, — пытались помочь человеку Файля, готовили лошадей—вот прекрасный шанс для Гарта убить нас обоих. Мы были беззащитны. Почему Эремис не избавился от нас при первой возможности?

Не думаю, что он видел нас.

Конечно, он может видеть нас. Мы обнаружили это близ стен Стернваля. Но на сей раз он нас не видел.

Я уверен, что до лавины он не видел нас. Мы были на крыльце, под крышей, а его зеркало было нацелено на какое—то место над домом. Ведь он не собирался убивать королеву Мадин. Мертвая она не принесет ему пользы. Но дело не в этом. Если ты воплощаешь несколько тонн камней из одного зеркала в другое, что ты делаешь между этими перемещениями? Малейшая ошибка, и все эти камни разобьют второе зеркало, камнепад обрушится тебе на голову.

Несмотря на свое состояние, Териза не сдержала истерический смешок. Было бы вполне справедливо, если бы камнепад, который Эремис задумал обрушить на Низинный Дом, обрушился бы ему на голову. Джерадин улыбнулся.

— Решение, — сказал он, — о котором мы говорили тысячу лет назад в Орисоне, когда не знали, что мы двое самых могущественных людей на свете — воплотить второе зеркало в первое. Тогда камни посыплются прямо в плоское зеркало.

Но… — он вскинул руку, останавливая себя. — Именно это и спасло нас. Когда ты осуществляешь подобное воплощение — когда перед началом устанавливаешь второе зеркало внутри первого, — что ты можешь видеть? Только горы. Камни. Но ты не можешь видеть во втором зеркале воплощение. Задняя часть плоского зеркала смотрит на тебя, чтобы передняя могла воплощать камни.

Поэтому как только ты начнешь, тебе нужно будет продолжать, пока пыль не осядет и ты не убедишься, что ты в безопасности. Если ты остановишься раньше, то столкнешься с большой вероятностью того, что пара булыжников еще катится по горе и плоское зеркало будет разрушено, а булыжники полетят тебе в лицо. Так что ты не будешь торопиться вновь воплотить второе зеркало из первого, повернуть его и рассмотреть последствия.

Вот почему у нас было время убраться оттуда. Слушая его, Териза почувствовала, что напряжение наконец—то спадает. Джерадин был прав. Вполне вероятно, Эремис не видел их. Если бы он их увидел, то наверняка организовал бы на них нападение — волков или огненного кота, если не самого Гарта. Значит, оставалась надежда на осуществление безумного плана Джерадина и Торрент.

Ночью она воспользовалась умением Джерадина быть энергичным. И сама почувствовала, как в нее вливается энергия.

Почти в то самое время, когда уголья дотлели, а облака закрыли луну, принц Краген послал своих людей очистить поле возле ворот Орисона от остатков таранов. Он хотел, чтобы новые тараны начали свою работу.

На следующее утро он пойдет в атаку.

Может быть, у них наконец—то закончилось масло.

Тактика, на которой зиждились надежды Аленда, была примитивной и вряд ли могла принести значительный успех, не говоря уже о победе. Тем не менее, принц настаивал на атаке. У него попросту не было других идей. Прошло достаточно времени. Он мог сидеть здесь бесконечно, обсуждая с отцом или с леди Элегой мельчайшие детали, муштруя войска — и ожидая, пока Орисон сдастся, измученный голодом. Именно так должны протекать осады. Но это не имело ничего общего с тем, как все должно происходить по мнению короля Джойса. Что же касается верховного короля Фесттена…

Если принцу удастся лишить Орисон запасов масла, жира, горючих материалов, он сможет использовать боевые тараны у ворот более успешно. Нужно только, чтобы ворота открылись. Краген знал, что у него хватит людей, чтобы захватить замок, если он сможет открыть ворота.

Под вечер, когда пятый из таранов принца Крагена сгорел словно бенгальский огонь, Териза и Джерадин увидели впереди Баттен и съехали с дороги, огибая город с востока.

Это самая трудная часть пути, объяснил Джерадин. Здесь пролегает маршрут тылового обеспечения Аленда. Опасность встретить солдат Аленда велика. Кроме того, разведчики и шпионы Армигита наверняка стекаются к тем местам, где можно ожидать появления алендских войск. Териза с Джерадином перевели лошадей почти на шаг, а пригодник подолгу задерживался на каждом перекрестке, вглядываясь во все стороны. Время от времени он находил дерево и забирался на него, чтобы изучить местность сверху.

По той простой причине, что она ничего не видела, даже стен города, поскольку они с Джерадином покинули дорогу, Териза начала думать, что эти рекогносцировочные паузы совершенно не нужны. Они пересекли место, где остались следы движения алендской армии — следы, которые было трудно с чем—нибудь спутать, потому что остались отпечатки колес, вмятины от копыт и сапог, — но не видели ни одного обоза из Аленда и не встретили шпионов Армигита. Териза предпочла бы рискнуть и быстро рвануть вперед, чем мучиться, постоянно делая остановки. Однако она быстро изменила мнение, когда Джерадин скатился с дерева так быстро, словно удача снова начала изменять ему. Торопливо прошипев указания, он завел лошадей в ближайший кустарник; с помощью Теризы он заставил животных лечь и взял их за храп, чтобы они не заржали, когда рядом появятся другие лошади.

Небольшая группа вооруженных всадников в грязных одеждах, с глазами, злыми от страха, проскакала так близко, что Териза могла бы попасть в них камнем.

— Наемники, — выдохнул Джерадин, когда группа исчезла. — Эти люди… Если они слишком торопятся, то могут перерезать тебе глотку до того, как изнасилуют.

— Мне казалось, что все наемники мира сотрудничают с Аленд ом.

Сердце Теризы бешено билось.

— Что они делают здесь?

Он пожал плечами и нахмурился так, будто все мышцы его лица были напряжены.

— Сотрудничают с кем—то другим. Или шпионят для верховного короля. Если Вассалы послали Аленду подкрепление, Фесттен наверняка захочет знать об этом. Он мог разослать своих людей по этой части Морданта.

О Господи, подумала Териза. Только этого не хватало. До конца дня им с Джерадином пришлось прятаться еще дважды, но оба раза это удавалось с легкостью. Разведчики и наемники ко многому были готовы, но не ждали увидеть мужчину и женщину с тремя лошадьми, пересекающих открытое пространство рядом с Баттеном. Ночью, на привале в небольшом овраге, где они не отважились развести костер, Териза заметила:

— Я не могла бы жить такой жизнью.

— Какой? Мотаться вокруг, постоянно прячась? В окружении людей, которые зарежут нас, если не догадаются взять в плен? Тебе это не нравится? — Джерадин хмыкнул. — Териза, ты удивляешь меня.

Честно говоря, она сама поражалась себе. Она вдруг почувствовала, до чего все странно. Разве она — та Териза Морган, та тихоня, что печатала печальные письма для преподобного Тэтчера, пока не потеряла веру в него и его миссию? Неужели это она — одинокая женщина, украсившая свои комнаты зеркалами, потому что это был единственный способ доказать себе, что она существует? Что она делает здесь, в окружении, как заметил Джерадин, врагов? Она ли пробирается верхом на лошади по стране в почти безумной попытке предупредить короля Джойса, что его жена похищена? Это она так злится на Мастера Эремиса, что не может думать о нем без дрожи? Что она делает? — Да, тем не менее, это я, — пробормотала она; Джерадин взялся поддразнивать ее, но она оставалась серьезной. Ночь подступала со всех сторон, слишком безграничная и бесплотная, слишком огромная, чтобы заглянуть ей в лицо, слишком хитрая чтобы сбежать от нее. И звезды… Она чуяла, что города, где осталась ее квартира, не было ни на одной из этих звезд, смотревших на нее. — Именно сейчас мне кажется, что во вселенной нет другого места, настолько далекого от моего бывшего дома.

— Ты боишься? — спросил он деликатно. — Нам предстоит долгий путь.

Он говорил не о пути в Орисон.

— Странное дело, — ответила Териза. — Когда я останавливаюсь и щупаю пульс, мне кажется, что я еще никогда в жизни не была так напугана. Но когда я думаю о том месте, откуда прибыла, — о своей квартире, своей работе, о родителях, — мне кажется, что я никогда еще не была такой смелой. Чуть погодя он сказал:

— Когда ты знаешь, что делаешь, когда у тебя есть ясные основания для поступков, это совсем другое дело. Мне кажется, я был таким неловким только потому, что был в замешательстве. В конфликте с самим собой.

Териза согласилась с ним, но вслух этого не сказала. Она сказала:

— Не слишком задирай нос. Я видела, как ты скатился с дерева.

При этих словах он рассмеялся. И от его смеха ей, как всегда, стало легче.

У принца Крагена тоже были основания для решительных действий.

То, что он затеял, не имело прецедента. Несмотря на тьму — несмотря на то, что его люди не смогут заметить контратаку Орисона и вовремя защититься, — он принялся сокрушать ворота самым тяжелым тараном, какой был у него в наличии.

У него было две причины рисковать жизнью своих людей: срочность и тревога.

Срочность диктовалась тем, что после заката обороняющиеся перестали лить кипящее масло на тараны. Несгоревший таран не особенно впечатлял; людей под его прикрытием хватало только, чтобы катить его; они не могли создать угрозу Орисону. И тем не менее, это означало многое. Принц Краген без колебания отозвал таран и послал больший, лучше экипированный и снабженный людьми.

Этот тоже начал свою работу и не был подожжен.

Из этого можно было сделать два вывода: Орисон уже исчерпал запасы масла, или Орисон пытается поберечь масло — полагая, что темнота послужит достаточной защитой.

В других обстоятельствах шанс прорваться через ворота не стоил бы такого риска. Ночью, скрытые тьмой от лучников, защитники замка могли по веревкам спуститься со стен и в течение нескольких минут уничтожить таран. Но принц был слишком встревожен, чтобы упустить возможность атаки, невзирая на любые потери.

Он был встревожен, потому что вечером его разведчики захватили двух умирающих, вероятно, последних из тех, кого Пердон отослал в Орисон.

Они не знали о судьбе лорда. Когда он отсылал их, у него было несколько сот человек, и они продолжали сражаться. Но он уже понимал, что проиграл. И послал двух солдат предупредить короля Джойса.

Они были тяжело ранены и измучены дорогой; но принц Краген восстановил их историю по кускам их бреда. Случилось так, что верховный король Фесттен внезапно изменил тактику. Он остановил свой неожиданный марш вглубь провинции Тор и на время прекратил наносить удары по Пердону. Вместо этого он расположил свою огромную армию лагерем, словно уже достиг своей цели, словно единственным его желанием было захватить территорию, которую он сейчас занял — относительно малонаселенную область холмов и небольших речек на полпути к Маршальту и к Орисону.

Затем, пока Пердон пытался догадаться, что делает Фесттен, верховный король выслал почти пять тысяч человек, чтобы окружить лорда и загнать в ловушку. В конце концов только местность позволила этим двум раненым скрыться. Они прятались на поросшей лесом равнине, пока темнота не позволила им поковылять на север.

Как давно это произошло? Принц Краген хотел бы знать. Как далеко отсюда? По сути, он хотел знать все это так отчаянно, что был не прочь применить к раненым более жесткие формы допроса. Но было ясно, что люди Пердона уже измучились до такой степени, что не могли мыслить и говорить связно. Принц Краген оставил их, так и не узнав, когда они покинули своего лорда и где Фесттен.

Он приказал штурмовать ворота Орисона ночью, несмотря на потери, как он знал, неминуемые. Он боялся; он чувствовал, как злой рок подкрадывается в темноте. Враг, который мог привести по меньшей мере двадцать тысяч человек и оставить их неизвестно где — в данном случае где—то в провинции Тор — по странной причине, чтобы всего лишь стать там лагерем, был способен на все.

В ночные часы во тьме принц Краген прислушивался к глухим ударам тарана, мерно бьющего в ворота, к крикам защитников и крикам своих солдат — вслушивался и стискивал зубы, чтобы приглушить ярость, вызванную войной, которую он не мог ни выиграть, ни понять.

Смотритель Леббик, похоже, был в совершенно ином настроении. Если он чувствовал ярость, то не показывал ее. Из бойниц над воротами он смотрел, как работает массивный алендский таран. На лице Смотрителя застыло странное выражение, словно что—то внутри его оборвалось; но он даже не повысил голоса, чтобы выругаться. Он даже не улыбался. По какой—то неясной причине он пробормотал непонятные слова (окружающим его стражникам послышалось «глупая женщина»). Затем приказал нести веревки и готовить людей к битве за ворота.

Но сам не остался наблюдать за битвой. Несколько его капитанов знали, как поступать в подобных случаях. И удалившись, словно тень человека, которым когда—то был, он вернулся, чтобы провести большую часть ночи, пьянствуя с Артагелем.

К несчастью, эль — даже в таких количествах — не мог потушить сухой жар в мозгу. Смотрителя снедали дурные предчувствия; его мозг пожирали воображаемые несчастья. Поэтому проснувшись на следующее утро и обнаружив, что произошло нечто хорошее, он тупо удивился.

Шел дождь.

Проливной дождь, который ослепил замок и превратил грязь на площади в непроходимое болото; такой, какой в местах, где вырос Леббик, люди называли «размывателем оврагов». Долгая отсрочка закончилась; Мордант давно ждал такого весеннего дождя.

Естественно, защищать Орисон стало невозможно. Стражники над воротами ничего не увидят, даже если вся армия Аленда выстроится у них под самым носом. Но, с другой стороны, невозможно стало и нападать. Алендцы не могли найти ни клочка сухой почвы. Они могли толкать свои тараны, пока у них не разорвутся сердца, но нанести сильный удар не могли. Ворота в такой дождь будут вечно стоять под ударами тарана. Прочие осадные машины были столь же бесполезны.

Дождь не порадовал Смотрителя Леббика. В его теперешнем состоянии ничто уже не могло поднять ему настроение. Но он дал ему время отдышаться и вдоволь времени, чтобы покрепче взять себя в руки.

Дождь помог Теризе и Джерадину.

Это изумило ее. Она так промокла и промерзла, что чувствовала — силы ее на исходе, хотя день только начался. Но скоро она поняла: вероятность того, что их с Джерадином заметят в таком ливне, очень мала. Если бы она отпустила его дальше чем на десять футов, то и сама не смогла бы отыскать его.

Сейчас самое сложное заключалось не в том, чтобы их не остановили. А в том, чтобы знать, куда они движутся.

— Откуда ты знаешь, что мы не заблудились? — крикнула она в пелену дождя.

— Дождь! — Несмотря на потоки, текущие по его лицу, Джерадин улыбался. — В это время года он всегда приходит с запада! Мы направляемся на юг, и все, что нам нужно, это держаться под прямым углом к ветру!

Это произвело бы на нее впечатление, если бы ее телесная оболочка не страдала так отчаянно. Тем не менее, они продвигались вперед, подбадривая друг друга. До поры враги были ослеплены. Дождь мог помешать Торрент следовать за матерью; но Териза слишком промокла и продрогла, чтобы думать о том, на что она не могла повлиять. Она сосредоточила все мысли на Джерадине и движении. Наконец за час или два до заката гроза прекратилась, и у них появилась возможность выяснить, куда они заехали.

— Завтра. — В голосе Джерадина слышалось облегчение; никогда еще он не выглядел таким утомленным. — Мы будем в Демесне завтра утром. Завтра вечером или ночью мы достигнем Орисона.

Чтобы сказать хоть что—нибудь, Териза пробормотала: — Если принц Краген не даст нам переодеться в сухое, клянусь, я плюну ему в лицо.

Джерадин кивнул. — Только не пинай его. Я слышал, принцы страшно обижаются, если их пинают.

— Меня это не волнует, — ответила она. — Я сидела на лошади ужасно долго, даже не помню сколько, и все тело у меня болит. Я буду пинать любого, кого захочу.

И снова он кивнул.

— Делай что хочешь. — Он явно думал о другом. — Мы насобирали за это время много вопросов. Завтра начнем получать на них ответы. А ты… можешь пинать первого встречного.

Териза не удостоила его ответом. В данный момент ей хотелось одного: оказаться в теплом и сухом месте.

Обитатели Орисона вели себя совсем иначе; они молились, чтобы дождь не переставал.

К несчастью, их молитвы не были услышаны. На следующее утро земля просохла настолько, что принц Краген возобновил атаки.

Грязь по—прежнему была непролазной; Орисон окружало море этой жижи. Но за десятилетия или века полотно дороги утоптали, и алендцы использовали эту более—менее устойчивую часть почвы, чтобы пустить в дело таран.

Загораживаясь щитами, около тысячи человек собрались у ворот, обороняя таран, который бил в ворота. Каждый удар отдавался в камне от вершин башен до дна подземелий.

В ответ стражники Смотрителя Леббика использовали метательные устройства, достаточно мощные, чтобы пробивать железо и разломить дерево. Выпускаемые ими снаряды почти без труда прошивали щиты, превращая укрывающихся за ними в трупы. Но у Леббика было мало этих подобий арбалетов. Поэтому укрытия вокруг тарана его людям приходилось обстреливать обычными стрелами с металлическими наконечниками.

Медленно, неотвратимо, удар за ударом, ворота начали поддаваться.

Дерево начало проминаться и лопаться, железные полосы — гнуться; из камней, держащих ворота в стенах, посыпалась известка; болты начали расшатываться.

— Завтра, — пробормотал Леббик, осматривая бревна глазами эксперта. — Эти дерьмоеды будут здесь завтра. Ровно столько нам и осталось жить. Он не выглядел расстроенным. Он даже не гневался.

Выполняя свои обязанности, он послал рапорт королю Джойсу. И по возможности уменьшил стражу. Всех, кого можно было снять с поста, отправил по домам, провести побольше времени с семьей и друзьями. Его жена была бы довольна. Артагель насмешливо сказал:

— Как ты думаешь, что предпримет король Джойс, чтобы спасти нас на этот раз?

Внезапно Леббик впал в ярость.

— Судя по всему, что происходит, — он сжал челюсти так сильно, что, казалось, они треснут, — он пошлет этому сукину сыну, принцу Крагену, вызов на дуэль.

С яростью, растекающейся жарким огнем по всем мышцам, он покинул ворота и площадь. Пока в нем кипела ярость, он не мог видеть, что происходит. Как и принц, он не имел ни малейшего представления, что Териза и Джерадин уже в Демесне.

В тот же вечер они бесстрашно подъехали к первому попавшемуся алендскому патрулю и потребовали, чтобы их отвели к леди Элеге.

Их окружали мечи и недоверие. Лошадь Теризы постоянно выказывала желание куда—то сбежать; приходилось быть начеку, чтобы обуздывать животное. Териза обратила внимание на то, что после вчерашнего дождя похолодало—Алендцы? — удивлялась она. Не Кадуол? Значит, Орисон устоял? Но она не собиралась задавать вслух никаких вопросов. Ведь эти солдаты были одеты и вооружены точно так же, как люди, похитившие королеву Мадин. Начальник патруля буркнул:

— С чего вы взяли, свиные рыла, что у вас есть основания увидеть леди принца?

На губах Джерадина застыла улыбались, но голос был тверд.

— Мы слуги, — ответил он с ноткой угрозы в голосе. — Наши родители служили ее семье до нашего рождения. Мы выросли вместе с ней.

Мы прибыли из Ромиша. Нас прислала королева. Начальник выругался.

— Королева? Мадин, жена этого чертова Джойса? Попытки сдержать лошадь превратили лицо Теризы в маску. Лицо Джерадина было непроницаемым; лишь глаза могли бы выдать его.

— Значит, вы слышали о ней, — сухо заметил он. — Славно. Тогда вы понимаете, что леди Элега не потерпит, если вы не позволите передать ей сообщение.

— Королева Мадин? — повторил алендец сердито. — У вас сообщение от королевы Мадин?

Рот Джерадина снова растянулся в улыбке.

— А вы быстро соображаете. — И он тихо добавил: — Отведите нас к леди Элеге.

Легкая дрожь пронизала Теризу, когда она заметила, сколько властности было в его тоне.

Начальник патруля колебался; он отступил — и сам поразился. Чтобы искупить свою нерешительность, он пробормотал грязное ругательство. И добавил: — Думаю, принц захочет выслушать ваше сообщение.

— Когда мы будем беседовать с ней, — ответил Джерадин, — пусть кто угодно слушает нас. Мы можем встретиться и с ними обоими. А ну—ка пошевеливайтесь.

К собственному изумлению начальник патруля принялся организовывать Теризе и Джерадину эскорт до лагеря. Двое алендцев поскакали вперед; остальные сгрудились вокруг пленников.

Внезапно почувствовав огромное облегчение — может быть потому, что лошадь наконец перестала беспокоиться, — Териза рискнула подмигнуть Джерадину. Тот сделал вид, что ничего не заметил. Они были ближе к войскам, чем им казалось. Вскоре они увидели армию Аленда и Орисон.

Теризу поразило, каким маленьким казался сейчас замок, окруженный десятью тысячами солдат, полусотней боевых машин и бесчисленным множеством слуг и маркитантов. Серые камни Орисона, которые должны были выглядеть несокрушимыми, неожиданно показались ей похожими скорее на картон; маленькие флаги, развевающиеся на башнях, придавали ему сходство с детской игрушкой.

В то же время брешь, частично закрытая заплатой, казалась неестественно огромной, словно была больше, чем на самом деле, темнее: настоящая смертельная рана—Всадники, выехавшие вперед, подняли тревогу; Териза видела, как армия поднимается навстречу ей и Джерадину. Люди бежали вперед чтобы поглазеть на них; задавались вопросы, на которые начальник патруля отвечал молчанием или бранью. Ворота атаковала лишь часть войск принца Крагена; остальным было нечего делать, они лишь ждали и волновались. Некоторые жаждали новостей. Остальные выкрикивали шутки и оскорбления, от которых глаза Джерадина превратились в острые осколки стекла. Но пока он следовал за патрулем через лагерь, на его лице сохранялось выражение безмятежности.

Они пересекли пространство латанных старых палаток, где жили самые бедные из маркитантов, по колено погрязшие в нечистотах. Затем порядка и чистоты стало прибавляться в соответствии с ростом положения жителей этой части лагеря. Через несколько минут патруль доставил Теризу и Джерадина на открытое пространство — своего рода площадь, вокруг которой стояло несколько таких больших и роскошных шатров, что Териза уверилась: они с Джерадином наконец—то достигли цели.

Во всяком случае, временной цели. Для того чтобы попасть в Орисон, им необходимо пройти мимо принца Крагена.

Он появился из шатра, полускрытый вечерней тенью, прежде чем они успели спешиться, и приближался к ним так, словно хотел поближе подойти к всадникам; но, едва разглядев их, остановился. Прижал кулаки к бокам.

Териза встретилась с ним взглядом; темные глаза Крагена горели так, словно она залепила ему пощечину. Заставляя себя быть вежливым, он на мгновение повернул голову и окинул взглядом Джерадина, затем снова уставился на Теризу.

— Слуги королевы? — переспросил он у своих людей тоном, который мог выражать насмешку или горечь. — Они так сказали, а вы поверили? А вам, болванам, не пришло в голову спросить их имена? Он не дал начальнику патруля ответить.

— Ладно, пусть так. Они солгали бы вам и в этом, и тогда вы выглядели еще большими болванами.

Во всяком случае, вам должно было хватить ума разоружить их. Потом проваливайте. Ошеломленный начальник патруля отобрал у Теризы и Джерадина оружие — мечи, полученные ими от Термигана. И со своими людьми уехал от греха подальше.

Принц Краген вел себя так, словно патруль перестал существовать, как только он отдал приказ. Он сосредоточил все свое внимание на Теризе.

— Миледи Териза де Морган, — он говорил медленно, словно стараясь подчеркнуть комизм ситуации. — Вы застали меня врасплох. Ваш спутник — без сомнения, знаменитый пригодник Джерадин, вместилище смеха и добрых намерений. Я просто не вижу других вариантов.

Но, должен признать, вы поразили меня. Вы появились оттуда, — он поднял один кулак и ткнул им в сторону тентов, — хотя, определенно должны быть там, — он показал на Орисон. — Подозреваю, вы сообщите мне потрясающие новости. И сообщите их, — постепенно тон принца убедил Теризу, что он в отвратительном настроении, — сейчас же.

— Милорд принц, — вмешался Джерадин так небрежно, словно ему каждый день приходилось обрывать алендского Претендента, — где леди Элега?

— Я здесь, Джерадин.

Териза повернулась в седле и увидела дочь короля. Элега стояла, придерживая полог одного из шатров. Лучи заката падали на ее лицо, скрывая ее обычную бледность оранжево—золотым свечением; свет придавал живости ее взгляду. В некотором смысле она выглядела совершенно иной женщиной, чем та, которую последний раз видела Териза.

— Значит, это правда, миледи Териза, — сказала Элега, повышая голос, словно на то были серьезные причины. — Всегда было правдой. Вы — Воплотитель.

Губы принца Крагена под усами зашевелились, выплевывая проклятие. Но заговорил он более—менее спокойно.

— Как вы пришли к такому выводу, миледи Элега? Взгляд Элеги не отрывался от лица Теризы; она изучала ее в последних лучах заката. — Как вы заметили, милорд принц, они не в Орисоне. Сомнительно, что им удастся пробраться сквозь кольцо ваших войск. Следовательно, они воспользовались Воплотимым.

— Или кто—то переместил нас, — заметил Джерадин резко. — Не забывайте об этой возможности. Вы же не думаете, что Гарт сам занимается своим воплощением?

Над шатрами вдруг повисла тишина. Элега поднесла было руку ко рту, но на полдороги уронила. Под усами принца Крагена сверкала полоска белых зубов. Откуда—то издалека доносились мерные удары, глухие звуки, которые, казалось, передавались через землю, а не по воздуху. Вдалеке кто—то кричал. Их присутствие здесь, должно быть, ошеломило Элегу и принца. А мысль, которую заронил в них Джерадин, повергла их в еще больший шок, потому что это окончательно все запутывало.

Териза подумала, что это все—таки лучше, чем быть связанной — или изрубленной. Она почувствовала неудержимое желание зааплодировать Джерадину. Люди, захватившие королеву Мадин, были алендцами. У Теризы с Джерадином накопилось слишком много вопросов… Кроме того, они хотели как можно скорее попасть в Орисон. Если Краген действительно отдал приказ похитить королеву, их единственная надежда—вывести его из равновесия и ждать, что произойдет нечто неожиданное.

Пытаясь действовать дольше, она спросила: — Милорд принц, мы можем спешиться? Я бог знает сколько времени провела в седле.

Принц, казалось, слегка вздрогнул; едва заметная судорога воли. Он на миг напрягся, словно контроль над собой давался ему с трудом. — Ну конечно, миледи Териза, — он направился к ней. — Что касается наших прошлых дел, то я уже сказал, что мы — в расчете. Но вы подруга леди Элеги, и поэтому добро пожаловать к нам. Позвольте предложить вам гостеприимство алендского монарха. Он протянул ей руку, помогая слезть с лошади. Териза не привыкла к таким жестам, но сделала все, что было в ее силах, чтобы позволить ему помочь ей. Джерадин ловко спрыгнул с лошади и встал рядом с ней и тут же склонился в придворном поклоне перед принцем Крагеном.

— Милорд принц, я не представился как подобает, но вы сами назвали мое имя. Я — Джерадин, седьмой сын Домне, пригодник Гильдии Воплотителей.

Как вы заметили, мы можем поведать вам удивительную историю. — Его голос звучал так, словно у него не было ни малейших оснований не доверять принцу. — И кроме того, вы много должны рассказать нам, если нам удастся убедить вас сделать это.

— Джерадин. — Пока Териза рассматривала принца Крагена, Элега вышла вперед. Ее лицо и фигура были сейчас в тени, и результат был поразительным — она казалось более яркой, живой; более привлекательной. — Что все это значит? — спросила она. — Почему вы здесь? И каким образом оказались здесь? Ты ведь наверняка не станешь нас убеждать, что случилась одна из твоих многочисленных ошибок?

— Нет, — ответил Джерадин. — С другой стороны, мне кажется, вам легко поверить в то, что мне трудно доверять вам.

Вот так—то; он намекнул на свои привязанности; и таким образом — на намерения. Териза затаила дыхание, опасаясь, что он рискует слишком многим и слишком рано.

К счастью, принц Краген от изумления реагировал не так уж бурно. Он знал, что произошло с Найлом, когда тот пытался добраться до Пердона; он, вероятно, уважал убеждения Джерадина. Прежде чем Элега смогла ответить на колкость Джерадина, принц сделал шаг вперед и взял за руку Теризу.

— Мы со всей тщательностью обсудим все вопросы, заверяю вас, — ответил он. — Но я не вижу причин, почему бы не обсудить их с удобствами — и в более спокойной обстановке. — И, держа Теризу за руку, он заставил ее пойти к самому большому из шатров. — Вдобавок я обещал вам гостеприимство алендского монарха, а от этого не принято отказываться. — И словно он не вел ее, словно у нее был выбор, принц спросил: — Вы последуете за мной?

Териза кивнула. Но успокоилась только тогда, когда заметила, что Элега и Джерадин идут за ними.

Место, где они с принцем расположились, как сообразила Териза, было лишь частью шатра. Оно освещалось лишь обогревающими печками, и оттого мебель скрывалась в тени и казалась зловещей; кресла притаились в темноте, словно непредсказуемые дикие звери. Принц Краген хлопнул в ладоши и приказал принести лампы и вино. Слуги появились почти мгновенно; вскоре теплый желтый свет залил помещение, и опасность отступила, затаившись в темноте у вершины центрального столба и в тени под креслами.

— Алендский монарх уже лег, — вежливо сказал принц Краген. — Иначе он лично поприветствовал бы вас. Этот шатер служит ему палатой совета, и вряд ли, — он улыбнулся, — в лагере есть хоть один человек, который осмелится подслушать то, что обсуждают здесь. Так что можете говорить свободно.

Он любезно предложил Теризе, Джерадину и Элеге присесть. И, когда принесли вино, сел сам. Териза отхлебнула солидный глоток отличного вина, пытаясь успокоить разгулявшиеся нервы; Элега внимательно смотрела на нее и Джерадина, Джерадин неотрывно смотрел на принца.

Принц Краген принялся крутить в пальцах бокал.

— Миледи Териза, Джерадин, наступили сложные времена. Я подозреваю, что ваша история очень занимательна. И тем не менее, ваше появление здесь порождает вопросы, на которые я просто обязан получить ответы.

— Простите меня, милорд принц, — начал Джерадин, словно не слышал принца Крагена. — Случилось так много… Последнее, что мы слышали, — Кадуол двинул армии. Огромные армии? Где они? Что случилось с Пердоном? Как Орисону удалось продержаться так долго?

— Джерадин, я командую этой осадой. — Голос принца превратился из бархатистого мурлыканья в угрожающий. — Армия подчиняется мне. Я хочу понять, как вы оказались здесь.

— Ну конечно, — Джерадин позволил себе небольшую многозначительную паузу, — милорд принц. С другой стороны, я хочу взвесить все последствия того, что сообщу вам. Я говорю с честным врагом и бесчестным другом. — Он не обратил внимания на напрягшуюся леди Элегу, на фиолетовый блеск ее глаз. — Знание представляет собой силу. Я не хочу вкладывать оружие в недостойные руки.

— Вам и не придется этого делать. — Принц Краген напоминал кота, притворяющегося, что он не хочет напасть. — Вы вложите его в мои руки.

Джерадин ответил немедленно: — А в противном случае?.. Принц деликатно пожал плечами.

— Здесь нет никакого «противного случая». Я просто ставлю вас перед фактом. Вы расскажете мне свою примечательную историю.

Его тон вызвал спазму в горле Теризы. Посмотрев на свой бокал, она обнаружила, что тот пуст.

— Джерадин, — вмешалась Элега, — зачем вы приехали сюда? Ты ведь никогда не отличался глупостью. Ты догадывался, к чему это приведет. Ты знаешь, что и я, и принц, оба желаем взять Орисон. И знаешь, — она словно бы запнулась, но лишь на мгновение, — что мы не позволим тебе сохранить твою тайну. Мы рискуем слишком многим. Моя жизнь, вероятно, — чепуха, но принц несет ответственность за всю армию Аленда. В конце концов, он несет ответственность за будущее отцовского королевства.

А сверх того, — уверенно добавила Элега, — у меня есть свои обязанности. К примеру, король. Ведь я — причина всего случившегося.

Почему вы отдались в наши руки, если не собираетесь сообщить нам все, что знаете?

— Потому что нам не попасть в Орисон без вашей помощи. — В этом Джерадин не сомневался.

— Так вот чего вы хотите? — тихо спросил принц Краген. — Вам угодно, чтобы вам позволили попасть в Орисон и рассказать королю Джойсу все, что утаиваете от нас?

Джерадин согласился с такой точкой зрения.

— Именно так, милорд принц.

— Нечто подобное я и подозревал. — Принц сложил руки на бедрах, кончики его пальцев теперь соприкасались. — Моя мысль работает иначе, не так, как у леди Элеги. Когда вы оказались в моем стане, я не сказал: а вот и Воплотители. Я сказал себе: вот разведчики, которые хотят принести сведения в свой лагерь.

Если вам взбрело в голову, будто я позволю беспрепятственно пройти через расположение моих войск для того, чтобы помочь или предоставить сведения королю Джойсу, то вы серьезно заблуждаетесь.

Джерадин пожал плечами. Судя по безмятежности его лица, он не догадывался, насколько серьезна грозящая им опасность.

Териза была слишком обеспокоена, чтобы сидеть сложа руки. Она без спроса встала и подошла к графину с вином.

— Почему не заключить сделку? — порывисто сказала она. Усталость и действие вина начали сказываться. Она затеяла игру «уступи информацию, предназначенную для короля Джойса», понимая, что это опасно. Но это было лучшее, что она могла предложить. Наполнив бокал, Териза вернулась на место. — Вы коечто сообщите нам. Мы кое—что сообщим вам. Честный обмен. Таким образом, нам не придется заключать союз.

— И кто будет говорить первым? — спросила Элега с деланным безразличием.

— Вы. — Териза не колебалась. — Ведь мы у вас в руках. Вы в любой момент можете сделать с нами все, что захотите. Что вам терять?

Она села.

Джерадин старательно скрывал свою реакцию. Леди Элега посмотрела на принца Крагена. Принц глубоко задумался; казалось, он не сознавал, что жует свой ус. Кончики его пальцев смыкались и размыкались, словно отмеряя течение времени в шатре. Затем он небрежно бросил:

— Думаю, так не пойдет.

Миледи Элега, — продолжил он, прежде чем Териза убедилась, что не ослышалась, — вы не знаете подробностей прибытия наших гостей. Вам это будет интересно. Наверняка.

Джерадин и леди Териза не пытались скрыться. Они наткнулись на один из моих патрулей, — он сделал многозначительную паузу, — но не потребовали аудиенции у меня. Они не просили позволения проехать к Орисону. Нет, миледи, они потребовали беседы с вами.

Элега невольно затаила дыхание.

Пока она с изумлением смотрела на Джерадина и Теризу, принц Краген добавил:

— Ясно, что уловка или способ, каким они надеялись попасть в Орисон, рассчитан на вас. Они считают, что у них есть средства убедить вас. — Он снова сделал паузу и добавил: — Вполне допускаю, что они знают о подобном прецеденте.

В ответ глаза Элеги зажглись болью и гневом.

— Это несправедливо, милорд. — И, почти мгновенно сделав выводы из своих слов, она быстро спросила: — Джерадин. Вы виделись?..

Внезапно, так резко, так громко, что при этом звуке сердце у Теризы оборвалось, принц хлопнул в ладоши, прерывая Элегу, останавливая ее.

— Миледи, — с нажимом сказал он, — я же заявил, что не желаю обмениваться с ними информацией. Когда они расскажут нам все, что знают, я решу, что им можно сообщить.

Элега прикусила язык; по ее лицу было видно, с каким трудом она заставила себя замолчать. Внезапно Териза поняла, что хочет услышать, что скрывает Элега; Элега, которую она помнила, не выполнила бы с такой легкостью приказ заткнись. Что же так изменило ее, сделало такой послушной? Какого рода связь существует между ней и принцем Крагеном? Или это унижение — всего лишь расплата за то, что не удалось отравить резервуар? Или она заслужила недоверие принца?

Так как ее сердце бешено билось, а она хотела успокоиться, Териза налила себе еще вина. Проявляя отменную вежливость, все остальные в шатре ждали, пока она снова сядет на место. У нее сложилось впечатление, что все смотрят на нее.

— У вас крепкое вино, милорд принц, — тихо пробормотал Джерадин, — я не пил ничего подобного уже давно.

По мнению Теризы, говорить об этом в такое время было по меньшей мере странно.

Вероятно, принц Краген был с ней согласен. Он пропустил замечание Джерадина мимо ушей. И по—прежнему обращаясь к Элеге, словно та была подлинным источником его треволнений, сказал:

— В любом случае, миледи, я еще не рассказал всего, что вам следует услышать. Когда Джерадин и леди Териза заявили, что хотят говорить с вами, они дали очень интересное объяснение своему желанию. Они сказали, что у них есть новости от королевы Мадин, вашей матери. Элега мгновенно вскочила.

— От королевы? — Похоже, она не осознавала, что стоит. — Вы говорили с королевой? Она послала мне весточку? —

Ее глаза горели восторгом и страхом; в голосе слышалась дрожь. — Без сомнения, вы рассказали ей о моей роли в осаде. И что же мать желает сообщить мне?

Териза была удивлена, обнаружив, что почти сползла с кресла. Вино ударило ей в голову.

Заставив себя выпрямиться, она сказала:

— Мы можем сообщить вам, кто настоящие предатели, засевшие в Орисоне. Кто тот самый предатель—Воплотитель. Мы можем рассказать, как они намеревались помочь Кадуолу. Вместе мы сможем разобраться, какого рода ловушку они намереваются устроить.

Взгляд принца Крагена, казалось, жег ее. Без особой причины она добавила:

— Если вы захотите пойти на сделку, то мы можем рассказать, какие решения приняли Домне, Термиган и Файль.

Ей показалось, что Джерадин, Элега и Краген заговорили все разом. Джерадин спросил:

— Ты понимаешь, что ты делаешь? Похоже, ты выпила лишнего. — В его голосе не было ни тени веселья.

В то же самое время Элега протестовала:

— Нет! Я хочу услышать, что передала моя мать. Принц Краген сказал:

— Продолжайте, миледи Териза. — Несмотря на все свое самообладание, он не мог справиться с желанием узнать побольше. — Уверен, мы сможем обменяться сведениями, после того как вы закончите.

Улыбаясь, Териза погрозила ему пальцем.

— О нет, милорд принц, — она действительно грозила ему пальцем! — давайте заключать сделку честно. Так не играют.

Джерадин встал и посмотрел на Элегу; его голос зазвучал громче, перекрывая голос Теризы. Из тона пригодника исчезла властность. В нем не было даже простой уверенности. В нем слышались нотки истерики.

— Дело в том, — сказал он, — что мы не привезли никаких посланий от королевы. Она не успела ничего передать с нами. Она намеревалась прибыть сюда лично. Быть с королем. Но ей это не удалось.

Договорить ему помешала спазма, сдавившая горло. Взгляд Элеги был прикован к его лицу; вся она подобралась.

— Продолжай, — сказала она сдавленно.

— Продолжайте, миледи! — буркнул принц, пытаясь что—нибудь выжать из Теризы.

Териза прижала палец к губам, призывая к молчанию.

— Элега, простите, — сказал Джерадин в отчаянии. — Пока мы были там, королеву схватили. Это была засада. Солдаты и Воплотимое. Ее похитили.

Медленно, словно руки отказывались повиноваться ей, Элега поднесла их ко рту.

— Мы знаем, кто из Воплотителей виновен. Ее дыхание стало прерывистым.

— А схватили ее солдаты Аленда.

Принц Краген был так поражен, что вскочил на ноги и рявкнул:

— Лжете! — и только потом опомнился. Териза посмотрела на них троих.

— Нет. — Поразительно, как ясно она могла говорить, несмотря на тяжесть в голове. — Он не лжет. Мы были там. Вот почему мы хотим попасть в Орисон. Вот что мы хотим сообщить королю Джойсу. Что ваши люди похитили королеву Мадин.

Теризе почудилось, что Элега вспыхнула, словно свечка. Она вдруг превратилась в воплощение страсти; она полыхала так яростно, что, казалось, могла обжечь. Глядя на принца, словно позабыв о Теризе и Джерадине, она прошептала:

— Что вы наделали?

Лицо принца дернулось; из—под усов сверкнули зубы.

— Это ложь. Говорю вам, это — ложь. Она ничуть не смутилась.

— Джерадин еще никогда в жизни не произносил слов лжи… даже в самом отчаянном положении. Что вы наделали?

— Ничего! — заорал он, пытаясь приглушить ее ярость. — Джерадин не лжет? Возможно, нет. Я не поднял бы руку на одинокую и безвредную женщину. Никогда в жизни.

Вероятно, Элега не слышала его; вероятно, она просто не могла его слышать. Ее руки сжались в кулаки и прижались к щекам; голос превратился в вопль.

— Где моя мать? Что вы сделали с моей матерью? После этого вопля души она запылала слишком ярко, чтобы выдержать долго.

Элега была слишком слаба; силы ее иссякли, и она лишилась чувств. Мягко, словно тающий воск, она сползла на пол. Джерадин подхватил ее.

Держа ее в объятиях, он посмотрел на принца. Сейчас Джерадин тяжело дышал, жадно хватая воздух, словно его опалил Элегин огонь. Отчаяние сделало его диким, неукротимым. Принц Краген торопливо поспешил к нему, пытаясь помочь. Но пригодник яростно оттолкнул его, словно его не волновало, что принц может убить его.

— Есть лишь две возможности, милорд принц. Не так ли? Все это — ваших рук дело. Тогда вы прикажете заковать меня и Теризу и начнете пытать нас. Либо кто—то подставил вас. Тогда вы позволите нам увидеться с королем Джойсом.

Что же вы собираетесь предпринять? Но принц Краген не слушал. — Отпустите ее, Джерадин, — пробормотал он почти умоляя. — Она единственный ваш друг. Я люблю ее. Если между нами станут весь Кадуол и море в придачу, я все равно найду ее и женюсь на ней. Отдайте ее мне. Он протянул руки.

Териза видела, что Джерадин горит, как горела Элега; видела, что он готов сказать нечто непоправимое прямо в лицо принцу. К счастью, она была на ногах, поднятая вспышкой его гнева. Иначе не успела бы вовремя. Она положила руку Джерадину на плечо и, обняв за шею, крепко прижала к себе.

— Я верю ему, — тихо сказала она. — Ты назвал его честным врагом. Он не поступил бы таким образом. Если бы он хотел это сделать, то сделал бы давным—давно. Он пропустит нас в Орисон.

Она почувствовала, как мышцы Джерадина напрягаются в поисках похожего на крик Элеги выхода для его взвинченности.

А через мгновение почувствовала, как они расслабляются.

И он нежно переложил Элегу на руки принца Крагена.

Прижимая к себе Элегу, принц осторожно опустил ее на пол, проверил ее пульс и дыхание, устроил поудобнее. Он хлопотал над ней, не обращая внимания на Теризу и Джерадина.

Они стояли рядом и ждали. В шатре появились солдаты и слуги, привлеченные криком Элеги. Но они не получили приказов и потому не двигались.

Глаза Элеги открылись. Когда она увидела, где находится, то слабо улыбнулась. Мягко, словно боясь встревожить, подняла руку и коснулась щеки принца.

Он с приглушенным вздохом облегчения поднял голову.

Его голос, казалось, рвался из самых глубин души:

— Почему я должен пропустить вас в Орисон? Джерадин прокашлялся. Сдавленным от обуревавших его чувств голосом он прохрипел:

— Потому что если королеву Мадин захватили наемники или кадуольцы, замаскировавшиеся под алендцев, то удар направлен не только на короля Джойса, но и на вас. Отчасти для того, чтобы никто не верил вам. А отчасти — чтобы вы с королем Джойсом не верили друг другу и не заключили союз.

Вами манипулируют. Верховный король Фесттен. И предатели. И для вас единственный способ спастись—это позволить нам побеседовать с королем. — А если я не пропущу их в Орисон… — принц обращался к Элеге, — то вы поверите, что я виновен в похищении вашей матери?

Элега не кивнула и не стала отрицательно качать головой. Слабая улыбка не сходила с ее губ, рука поглаживала щеку Крагена.

— Вы хотели союза, милорд. Вы всегда хотели союза, а не бессмысленной и бесцельной осады. Вероятно, в настоящий момент такой союз возможен. Вероятно, сейчас стоит попытаться.

Принц Краген издал резкий звук, словно пытался рассмеяться.

— Последний раз, когда я предлагал союз, король просто поглумился надо мной. И зашел слишком далеко.

— Ничего подобного… — воскликнула Териза. Ноги у нее подкашивались, и ей пришлось опереться на плечо Джерадина. На мгновение она позабыла, о чем говорит.

И тут же вспомнила.

— Он проверял вас. Он считал вас возможным врагом. Он не знал, кто настоящий предатель. Он не знал, с кем следует заключить союз. А сейчас мы можем все рассказать ему.

Голова принца повернулась; его глаза приняли обсидиановый оттенок, который испугал бы ее, если бы она задумалась над этим. Он тихо скомандовал:

— Расскажите подробнее.

Джерадин сделал глубокий вздох и выпрямился.

— Могу, милорд принц. Предатель — Мастер Эремис. Мы можем лишь предполагать, как он осуществляет воплощения, которые позволяют ему наносить удар в любом месте Морданта, и что дает возможность ему, Гарту и Мастеру Гилбуру проходить сквозь плоские зеркала, не теряя разума. Но мы знаем, где сконцентрировано его могущество, где он хранит свои зеркала.

С тревогой, причину которой Териза не могла понять, принц спросил:

— Где же?

И когда Джерадин рассказал, где Эсмерель, принц понурил голову.

— Миледи, — спросил он Элегу, — вы можете встать? Она кивнула.

Щелчок его пальцев, и двое слуг бросились вперед. Они приняли леди из его рук, помогли ей подняться. И принц Краген мгновенно выпрямился. Продолжая держать лицо в тени, чтобы Териза и Джерадин не видели его выражения, он тихо пробормотал:

— Я должен побеседовать с монархом Аленда. Не предлагая никаких объяснений и не ожидая ответа, он вошел в темноту внутренней части шатра и закрыл за собой полог.

Пока Джерадин и Элега изучали друг Друга, неуверенно и с некоторой долей смущения, Териза снова наполнила бокал.

Она сладко спала, растянувшись на полу, когда алендский Претендент вернулся.

Его манеры претерпели некоторое изменение. Он выглядел менее гневным, менее разочарованным; отсрочка битвы и кровопролития принесла ему облегчение. Несмотря на все попытки принца говорить спокойно, его голос звучал на несколько тонов ниже, когда он объявил:

— Алендский монарх решил, что вам будет позволено отправиться в Орисон завтра утром. Когда он сказал это, леди Элега улыбнулась. Джерадин выпустил воздух из груди со звуком, похожим на счастливый смех.

— Благодарю вас, милорд принц. Я рад, что мы не ошиблись в вас. И рад, что вы не держите на меня зла за то, что я остановил Найла. — Он посмотрел, не скрывая любви, на Теризу. — И она будет рада… когда проснется.

Принц сухо кивнул и продолжал:

— Я буду сопровождать вас, чтобы продемонстрировать нашу добрую волю и желание алендского монарха заключить союз.

— Прекрасная мысль, — заметил Джерадин.

— Миледи Элега останется здесь, как залог того, что король Джойс не злоупотребит моей доброй волей. Элега опустила глаза, но не пыталась спорить.

— А в настоящее время, — продолжал принц Краген, жестом подзывая к себе солдат, — вероятно, следовало бы отложить нашу атаку на ворота. — Он посмотрел на своих людей: — Отдайте приказ.

Один из капитанов отсалютовал и вышел. Остальные слуги и воины тоже покинули шатер.

Джерадин внезапно обнаружил, что настроение у него великолепное, и он готов шутить и дурачиться.

— С вашего разрешения, милорд, — сказал он, — я выпью еще вашего крепкого вина. А затем, если вас заинтересовало то, о чем упомянула Териза, я расскажу историю, от которой волосы встанут дыбом.

Улыбаясь, принц лично наполнил бокал Джерадина.

39. Приманка в ловушке

К полуночи принц Краген и леди Элега знали большую часть тайн Джерадина.

Алендский Претендент был благородным человеком и сдержал слово.

Пока Териза и Джерадин спали тяжелым сном после выпитого, слуги перенесли их в другой шатер и уложили в постель. На рассвете новые слуги разбудили их и предложили ванну, пищу и свежую одежду. По словам слуг, принц Краген хотел, чтобы они в полной мере ощутили алендское гостеприимство. Когда они будут готовы, он присоединится к ним, и они оправятся в замок.

Териза чувствовала себя одуревшей от сна, голова болела после выпитого. Ей так хотелось помыться, что она едва терпела.

Кроме того, она была сильно смущена. Когда она поняла, что ей стыдно встретиться глазами с Джерадином, она с трудом спросила:

— Ты еще хочешь разговаривать со мной?

— Конечно. — В его улыбке чувствовалась осторожность, но никакого раздражения. — Если ты хочешь, чтобы я перестал с тобой разговаривать, придумай что—нибудь похуже.

Во всяком случае, он не прикидывался, будто не понимает, о чем речь. Она закрыла лицо руками.

— Я вела себя как полная идиотка? Он негромко хмыкнул.

— Это самое удивительное. Не могу не признать, ты меня испугала. Я думал, ты обрушишь этим на наши головы кошмарные неприятности. Но все, что ты сделала, оказалось к лучшему. Даже такое пьянство, какое ты практикуешь, иногда помогает. Тебе начинают верить. Не думаю, что справился бы с леди Элегой или принцем Крагена без тебя. Она опустила руки. И искоса взглянула на него.

— Ты прав. Прости. Ты правильно остановил меня. Я ничего не соображала. Ты, должно быть, был в ярости. Он уставился на нее с подчеркнутым изумлением.

— Ты права. Прости меня. О, как же я виноват. Пожалуйста, прости меня. Мне так стыдно.

Она попыталась пнуть его в лодыжку.

Смеясь, он схватил Теризу в объятия и крепко прижал к себе. Через несколько мгновений у нее появилось странное желание расплакаться, и она еще крепче прижалась к нему. К счастью, оно вскоре прошло. И она сразу почувствовала себя легче.

Ей пришлось высвободиться из его объятий, чтобы высморкаться.

— Спасибо, — тихо сказала она, — когда—нибудь и я сделаю для тебя что—нибудь доброе.

Она изумилась, увидев, что он широко улыбается.

— Будь у нас время, мы занялись бы этим прямо сейчас. Улыбка на ее лице потускнела.

— Нет, ни в коем случае. — Она чувствовала себя намного лучше. — Я воняю как свинья. Мне кажется, у меня завелись в волосах вши.

Он высунул язык в насмешливой гримасе отвращения. И она отправилась принимать ванну. Когда они оба вымылись и переоделись в чистые одежды, приготовленные для них принцем Крагеном, — в прекрасные одежды для путешествий, сшитые из такой мягкой кожи, что она казалась лайкой — им принесли завтрак. Где—то в глубине мозга Теризы пульсировала мысль о том, что не следует заставлять алендского Претендента ждать; но она все—таки решила заставить его подождать, пока она не побеседует с Джерадином. Ей нужно было подготовиться к въезду в Орисон.

— Нас вряд ли примут радушно, — сказала она между порциями хлеба с медом и фаршированных яиц (необычайно яркий пример гостеприимства алендского монарха). — Я пыталась убедить Смотрителя, что невиновна, но Мастер Гилбур проделал большую работу, чтобы уничтожить мои усилия. — Она все еще не упоминала об Артагеле. — Все здесь считают, что ты убил Найла, а я в сговоре с Архивоплотителем. Джерадин кивнул.

— Меня это не удивляет. Но я не слишком обеспокоен. С нами ведь принц Краген. Мы пойдем под флагом перемирия. И неважно, что думают о нас Леббик или кто другой, они оставят нас в покое.

Он некоторое время ел молча, а потом добавил: — Что меня действительно беспокоит, так это зеркало, то, которое атаковало Пердона, когда тот прибыл сюда просить помощи у короля Джойса.

Внезапно у Теризы стало горько во рту.

— Разве Эремис все это устроил? Он использовал этих существ, чтобы убить нас возле Стернваля. Он мог использовать их, чтобы убить Андервелла. Что же он может сделать еще?

— Ну, он, наверное, устанавливает плоские зеркала в том Воплотимом, откуда появились эти существа. В противном случае они бы не напали на нас. Но с тех пор прошло много времени. Он мог снова переставить зеркала.

В любом случае у него есть зеркало, показывающее вход в Орисон, дорогу. Он увидит, что мы приближаемся. И будет предупрежден.

Она думала об этом до тех пор, пока неприятный вкус во рту не сменился старой знакомой яростью. И тогда пробормотала:

— Во всяком случае, он удивится. Он не поймет, как нам удалось втянуть во все это принца Крагена.

Когда она кипела яростью, то чувствовала себя лучше. Смотреть в глаза Смотрителю Леббику, Тору или Артагелю, который повернулся к ней спиной, — достаточно трудно. Но встретиться лицом к лицу с Мастером Эремисом будет значительно хуже. Чем больше она любила Джерадина, тем жутче ей становилось при мысли о том, что Мастер Эремис проделывал с ней.

Она видела, что Джерадин весь подобрался; это отражалось в его глазах, в том, как он двигался; он вдруг заторопился. Териза никогда не была так уверена в своей правоте, как он; но и она решила поторопиться. По общему молчаливому согласию они оставили недоеденный завтрак на столе. Им было нечего собирать, нечего забирать с собой. Они поцеловались, словно скрепляя договор, и вышли из шатра.

Принц Краген уже ждал их, расхаживал взад и вперед по открытому пространству перед роскошными шатрами.

Он был в церемониальных одеждах: черная шелковая блуза, поверх нее медный сверкающий нагрудник и панталоны; меч в блестящих медных ножнах на боку; на курчавой голове медный шлем с шишаком. Блеск металла подчеркивал темную кожу; глаза сверкали, а усы топорщились. Его нетерпение лишь подчеркивало его значительность, привычку командовать.

У шатров седоков дожидались три оседланные лошади, тоже принаряженные, в атласе и шелку вместо обычных попон, в их хвосты и гривы вплетены позолоченные проволочки. Вокруг стояла почетная гвардия: десять человек с личным штандартом принца и его геральдическим щитом. Териза нигде не заметила леди Элегу.

Принц Краген кивнул Джерадину, отвесил поклон Теризе и сказал:

— Леди Элега желает вам всего доброго — вам и своему отцу, — но она не может попрощаться с вами. Она сейчас под стражей. Алендский монарх желает удостовериться, что все произойдет как надо, а леди Элега наш единственный залог. Даже я не знаю, где она. Таким образом я не смогу помочь людям короля — или его Воплотителям — найти ее.

Териза сглотнула. Солнце поднималось, но впечатления, что оно радуется новому дню, не было. Свет над лагерем и у стен Орисона был тусклым; в воздухе разлит холод, скорее похожий на возвращение зимы, чем на весну. Бойницы замка выглядели холодными, словно все их давно покинули. Если что—то произойдет с ней и Джерадином — но в особенности если что—то случится с принцем Крагеном, — Элега окажется в серьезной опасности.

— Милорд принц, — Джерадин неловко перевел разговор, — вы, должно быть, слышали о зеркале, использованном для нападения на Пердона. Если он сам не рассказал вам об этом, то это наверняка сделала леди Элега.

— Да. — Чуть улучшившееся настроение принца свидетельствовало, что он рад поговорить не об Элеге, а о чем—то другом. — Но должен признать, что озадачен. Наши боевые машины не могли двигаться другим путем, только по дороге. Наши тараны должны были пройти сквозь точку воплощения, откуда совершено нападение на Пердона. Но никаких воплощений не произошло.

Вы сказали, что Мастер Эремис в сговоре с Кадуолом пытается уничтожить Мордант — и Аленд. По этой причине он мог бы использовать свои силы, чтобы защитить от нас Орисон. Но мы в течение многих часов—я бы даже сказал, в течение многих дней — ломаем ворота, и он ничего не предпринял, чтобы остановить нас.

Ломаем ворота. Териза почувствовала легкое головокружение. Значит, сейчас или никогда. Если им с Джерадином не удастся убедить короля заключить союз, Орисон падет в самое ближайшее время. Желваки на скулах Джерадина заходили ходуном; но он был так обеспокоен слабостью Орисона, что не хотел признавать это.

— Мастер Эремис, вероятно, не причинил вам неприятностей, — сказал он, — потому что вы не атаковали слишком настойчиво. Если вы вот—вот ворветесь в замок, а он до сих пор не атакует Воплотимым, то можно предположить, что его ловушка почти готова. Принц Краген мрачно кивнул. Он без слов направился к лошадям и своей почетной гвардии.

Через мгновение Териза обнаружила, что ей предложили такую высокую лошадь, что она просто не видит, где ее копыта. О, дьявольщина, пробормотала она про себя. Единственное, чему она выучилась в Морданте после некоторой практики, — произносить о, дьявольщина, и не делать при этом такую мину, словно готова броситься в ванную и вымыть рот с мылом. Если она упадет с этой лошади, то придется лететь на землю несколько дней.

К несчастью, принц Краген уже садился на коня; Джерадин тоже взлетел в седло. Вероятно, сейчас не самое подходящее время просить себе лошадь пониже ростом.

Каким—то образом ей удалось не свалиться со спины лошади.

Поводья были так изукрашены, что казались шутовскими. Териза боялась пошевелить ими: лошадь может испугаться. Но принца Крагена и Джерадина это, похоже, не волновало. Вероятно, животные были специально выдрессированы для церемониальных выездов. Она направила своего коня к коню Джерадина, и ничего особенного не произошло.

— Из чистой предосторожности, — заявил принц, — нам следует избегать дороги. Мы поедем прямо к стенам и вдоль них доберемся до ворот.

Принц Краген кивнул своей почетной гвардии. Знаменосец поднял красно—зеленый штандарт Аленда и рядом с ним флаг перемирия. Солдаты заняли свои позиции, образовав вокруг принца и его спутников каре.

В таком виде кавалькада покинула лагерь.

Длинный шаг лошадей сделал путь короче, чем казалось. Прежде чем Териза смогла приспособиться к шагу своей лошади, она обнаружила, что от замка их отделяет расстояние полета стрелы. Она разглядела на стенах людей: на них смотрели, что—то показывали; некоторые перебегали с места на место. Она попыталась подавить свой страх, что в замке не примут во внимание знамя перемирия и начнут стрелять, но страх не отпускал.

К счастью, у защитников Орисона еще оставался здравый смысл. Никто из людей за зубцами башен не воспользовался луком. Никто из них не стал угрожать незваным гостям.

Вместо этого замковый трубач затрубил в свой горн. Звук его в этом безжалостном солнечном свете напоминал вопль о милосердии. Когда всадники достигли угла Орисона и добрались до входа, они услышали, как скрипучие блоки поднимают потрескавшиеся, изуродованные ворота.

Териза не чувствовала никаких признаков того, что рядом происходит воплощение.

Не нарушая каре, принц Краген и его отряд пересекли открытое пространство перед воротами.

Смотритель Леббик и десять его людей выехали верхом им навстречу.

При виде Смотрителя Теризу охватила паника. Его люди нервничали; лошади, недостаточно обученные, тоже беспокоились. Но, словно по контрасту, Леббик казался слишком поглощенным своими проблемами, слишком занятым делами, чтобы нервничать. Его глаза, красные и измученные, опасно выкатывались из орбит; он двигался так, словно насилие, таящееся в его теле, могло в любой момент вырваться на волю. Его лицо вытянулось от отвращения — граничащего с тоской. — Милорд принц. — Он ощерился; возможно, он старался улыбнуться. — У вас странные друзья. Братоубийца и предательница. Никогда не думал, что придется увидеть одного из них снова.

— Смотритель Леббик. — Принцу Крагену не хватало безумного взгляда Леббика, но он почти точно воспроизвел тон Смотрителя. — Джерадин и леди Териза сопровождают меня под флагом перемирия. Меня не интересует ваше мнение о них. Вы должны уважать флаг.

— О, конечно. Они как за каменной стеной. В особенности с вами. Вы ведь тот, кто надумал сломать мои ворота. Я вас троих и пальцем не трону.

Принц Краген сжал зубы. Но прежде чем он успел заговорить, горячо вмешался Джерадин:

— Смотритель, я не убивал своего брата. — Его лицо горело; ярость огнем полыхала в глазах. В голосе звучала значительность. — И Териза не предательница. Настало время поверить нам. Вы обречены, если не поверите.

Смотритель рассмеялся — скрипуче, словно раскололся камень.

— Поверить вам? Я вам верю. Нет нужды говорить мне, что я обречен. Трудность не в этом.

Принц Краген поинтересовался:

— Тогда в чем же, Смотритель?

— Трудность, милорд принц, — гневно ответил Леббик, — в том, что я — один такой. Остальных это не волнует. Они не настолько отчаялись.

Теризу поразила его страстность. Она не хотела понимать, о чем он говорит; она хотела убраться подальше от него. Джерадин подался вперед в седле; он тяжело дышал.

— Я понял вас правильно, Смотритель? — потребовал он ответа. — Я действительно слышал, что вы признаете нас с Теризой невиновными?

— Нет. — Смотритель снова осклабился. — Вы слышали, как я сказал, что верю вам. Все здесь считают меня безумцем. Если бы я сказал, что сегодня светит солнце, все вокруг, — он кивнул на Орисон, — побежали бы спасаться от дождя.

Никого не волнует, во что верит безумец. Кроме того, — он пожал плечами, — я могу и ошибаться.

— Смотритель Леббик, — принц заговорил резче, пытаясь взять ситуацию под контроль. — Мы обсудим вопрос вашей нормальности в другое время. Как несложно предположить, леди Териза и Джерадин много путешествовали, с тех пор как покинули Орисон. Они принесли новости. Я вынужден потребовать аудиенции у короля Джойса.

— Аудиенции? — переспросил Леббик. — Вы? Алендский Претендент? Любые новости, какие вы хотите сообщить королю Джойсу, или ложны, или опасны. Если я пропущу вас, вокруг начнут требовать вашей крови. Ну конечно вы получите аудиенцию.

Развернув лошадь, словно все вопросы они уже обсудили, он посмотрел на своих людей. Выкликнув имена четырех из них, он приказал:

— Сообщите королю Джойсу, что поступила просьба об аудиенции. Я отведу Крагена и этих двоих в зал. Скажите ему, что, если он откажет, может снова произойти бунт. Нам придется убивать людей, чтобы сохранить жизнь принцу и его друзьям, если король Джойс откажется появиться в зале.

А принц тотчас угрюмо добавил:

— Скажите еще, что леди Элега — наша заложница. До сих пор она была почетной гостьей и другом алендского монарха. Но отныне она лишена свободы передвижений. — Он сказал это так, словно имел желание отомстить кому—то за необходимость так использовать леди Элегу. — Если со мной или с моими спутниками что—нибудь случится, то она точно так же понесет наказание. Передайте королю Джойсу и это.

— О, ну конечно, милорд принц. — Смотритель заскрежетал зубами, не глядя на принца. — Я сделаю все, чтобы защитить вас. Мои люди сберегут вам жизнь. Любой ценой.

Его четыре стражника поскакали к площади. Териза видела, как они спешиваются, и заметила, как они побежали к внутренним дверям.

— Пошли, — пригласил Леббик. С равным успехом он мог обращаться к стене высоко у него над головой, составляющей створ ворот. — Или скачите обратно к Маргоналу и признайтесь, что вам просто не хватило смелости сделать задуманное.

И с остальными людьми он проехал в Орисон. Принц Краген посмотрел в спину Смотрителю и, не стараясь понизить голос, заметил:

— Этот человек безумен. Териза с тоской пробормотала:

— Король Джойс подрубил все его корни, его жена умерла, и у него не осталось никакой иной цели в жизни, кроме преданности, а король за эту его преданность превратил его в болвана.

— Печальная история, — прохрипел принц. Очевидно, ему не хватало терпения брать в расчет еще и проблемы Смотрителя. — Печально, что он не сообщил нам, можно ли ему доверять. Он не убьет нас, как только мы пересечем линию ворот?

— Это уж вы решайте сами. — Внезапно Джерадин резко натянул поводья. — Я ему верю. Я еду за ним.

И, разрушая каре, направился к воротам.

Принц Краген выругался, приказывая ему вернуться, а Териза последовала за пригодником. Принцу и его гвардии ничего не оставалось, кроме как въехать в Орисон за Теризой и Джерадином.

Когда Териза проехала сквозь толстую каменную стену и оказалась на площади, ее сердце забилось чаще. Несмотря на множество тревог, а может быть, благодаря им, ей казалось, что она возвращается домой.

Над ней нависли внутренние стены замка с собравшимися на них зеваками. Смотритель Леббик слез с лошади прямо в грязь. Когда отряд алендцев подъехал к нему, он салютовал им с нескрываемым сарказмом. И его стражники тут же взяли прибывших лошадей под уздцы, чтобы принц Краген и его люди могли спокойно спешиться.

Не решаясь спустить ногу со спины лошади, Териза внезапно обнаружила, что ее кто—то подхватил, и опустилась прямо в объятия Артагеля.

Он обнял ее так, словно они были близкими людьми.

— Артагель! — Когда—то он причинил ей сильную боль. Но, с другой стороны, он был братом Джерадина; она познакомилась с большей частью его семьи. И его объятия были выразительнее всяких извинений. Она невольно обхватила его за шею.

Через мгновение он отпустил ее и криво, смущенно улыбнулся.

— Будьте осторожны, миледи. — Он скосил глаза на Джерадина. — Я бы не хотел, чтобы он начал ревновать.

— Артагель. — Джерадин буквально налетел на брата; он схватил Артагеля в объятия, сжал и приподнял над землей. — Как ты, как твой бок, с тобой все в порядке, что здесь происходит, что случилось с Леббиком? — Лицо Джерадина сияло радостью. — Ты представляешь, сколько времени прошло с тех пор, как я видел тебя в добром здравии? Должен сказать тебе, что Домне приготовил довольно неприятную речь о том, что не следует позволять наносить себе такие раны.

— Папа, — вмешалась довольная Териза. — Ты обещал называть его «папа». — Улыбка Артагеля сказала ей все, что нужно было знать. Сейчас она радовалась, что так и не рассказала Джерадину о неверии в него Артагеля.

Тем не менее, следующие слова Артагеля еще больше успокоили ее. Вместо того чтобы отвечать на вопросы Джерадина, он заметил почти небрежно:

— Я слышал, что он сказал. — Он кивнул на Смотрителя. — Мы все слышали его слова. Честно говоря, он не единственный, кто верит вам. Но должен признать, что мы в меньшинстве.

Териза засияла от удовольствия и облегчения. — Не беспокойся, — сказал Джерадин. — Мы покончим с этим, как только увидимся с королем Джойсом. Давай лучше поговорим о более важных делах. Как твой бок?

Артагель едва заметно улыбнулся.

— Ужасно. Все остальное тоже приводит меня в тихий ужас. — Он шутливо прошептал: — Если я не сражусь с кем—нибудь в самое ближайшее время, то закончу, как Леббик.

— Миледи Териза, Джерадин. — Принц Краген обратился к ним холодно, но выражение его лица свидетельствовало скорее о довольстве, чем о раздражении. — Мне кажется, было бы разумно отложить эту бурную встречу на потом. Нынешние обстоятельства не слишком располагают к сердечности. Нам нужно как можно скорее встретиться с королем Джойсом.

Артагель снова улыбнулся.

— Он прав. Надо делать все в порядке очередности. Я пойду за вами в зал аудиенций. И когда вы закончите, мы наговоримся вволю.

Помахав на прощание рукой, он исчез среди лошадей и стражников.

Посмотрев на Джерадина, Териза обнаружила, что его глаза полны слез.

Он был счастлив; она чувствовала это. Он любил Артагеля. И поэтому она удивилась, увидев боль на его лице.

Пока она не заметила эту боль, она не обращала внимания на то, что Артагель прихрамывает, словно бок у него еще не зажил окончательно. И на боку у него не было меча. О, Артагель!

Неужели Гарт нанес ему такую жестокую рану? Неужели многочисленные раны и болезни превратят его в калеку? Фехтовальщик вроде Артагеля быстро погибнет, если превратится в убогого. Несколько мышц, неправильно сросшихся в боку, могут привести к катастрофе.

— Это чрезмерно, Териза, — выдавил сквозь зубы Джерадин. — Слишком много людей страдает. Слишком много вреда причинено. Это нужно остановить. Мы остановим.

Она взяла его под руку и нежно прижалась к нему; она понимала, о ком речь.

К несчастью, она не могла избавиться от ощущения, что в самом скором времени еще многим придется пострадать.

— Пошли, — пробормотала она, чтобы принцу Крагену не пришлось снова подгонять их. — Если надо остановить его, то лучший способ сделать это — встретиться с королем.

Джерадин кивнул и согнал с лица печаль.

Вместе с Теризой они присоединились к принцу и Смотрителю Леббику.

Леббик поглядывал на них с подозрением. Он не походил на человека, который верит им. И говорил не как человек, который верит им. Без предисловий он заявил:

— Вы оставите своих людей здесь, милорд принц. Принц Краген сжался.

— Что за странная мысль, Смотритель. Почему? Рот Смотрителя скривился.

— Понимаю ваше затруднение. Вы не уверены, что вы здесь в безопасности. Но я тоже в сложном положении. Я могу ошибаться относительно ваших намерений. Может быть, вы замыслили предательство.

Если вы честны, я могу сказать вам кое—что для вашего успокоения. Я умру раньше, чем вы. Но если нет… — Он пожал плечами. — Вам придется оставить своих людей на площади.

Пальцы принца Крагена прикоснулись к рукоятке меча. Его поза не изменилась, но Териза почувствовал его гнев. Он негромко спросил:

— Вам так неприятно положение леди Элеги, Смотритель? Леббик ответил:

— Она не моя дочь. Меня не волнует ее участь. Я командую Орисоном. Если вы вынудите меня заколоть вас, король Джойс никогда не узнает, что произошло. Я могу сказать ему все, что мне вздумается.

Он смотрел на алендского Претендента, словно надеясь, что принц засомневается. Темнота глаз принца испугала Теризу. Она подумала: надо что—то сделать, как—то вмешаться. Но Джерадин держал ее за руку и не отпускал от себя. Через мгновение принц сказал:

— Если бы вы прибыли ко мне в лагерь, Смотритель, я обходился бы с вами уважительней.

— Вздор, — ответил Леббик.

Челюсти принца Крагена сжались, лицо побагровело. Но через мгновение он кинул.

— Мои сопровождающие подождут меня за воротами. Если через час мы не вернемся, они отправятся к монарху Аленда. Леди Элега будет убита. Говорите королю все, что пожелаете.

Смотритель издал новый смешок, словно дробились камни.

— Пусть алендцы подождут за воротами, — приказал он одному из своих людей. — Будьте с ними вежливы. И пусть ворота будут открыты.

Не дожидаясь ответа, он направился к ближайшим дверям.

Принц Краген посмотрел на Теризу, на Джерадина. Она прикусила губу; а он рассеянно сказал: — Это лучшее, на что мы можем рассчитывать. Король никого еще не убил ударом в спину.

— Вы оба дурно на меня влияете, — пробормотал принц Краген. — Вы заставляете меня отчаянно рисковать, словно так и следует. Если я хочу когда—нибудь короноваться как алендский монарх, мне следует стать более осторожным.

И, зловеще улыбаясь, он повел Теризу и Джерадина вслед за Смотрителем.

Внутри замка коридоры были пусты, не считая стражи. Зевак, оккупировавших изнутри окна замка и балконы, тоже нигде не было; всякие признаки перенаселенности Орисона исчезли.

— Разрази меня гром, — заявил Смотритель Леббик, когда они шли по длинному отдающему эхом коридору. — Мне казалось, что вы сегодня собираетесь покончить с воротами. Я приказал всех убрать отсюда. Сейчас никто не вправе пользоваться коридорами, кроме стражи короля.

Он хотел, чтобы это объяснение успокоило их. И тем не менее, здешняя неестественная тишина действовала Теризе на нервы. Она представляла себе, как множество людей прячется поблизости, выжидая…

Слухи в осажденных замках разносятся быстро. Когда достаточно людей услышит, что убийца Найла, убийца Мастера Квилона и алендский Претендент в замке, то стражи будет недостаточно. Никакая стража не выдержит.

А когда стражники будут смяты, что предпримет Леббик?

Король Джойс выслушает их. Все делалось лишь для этого. Он их выслушает. И поверит им.

В противном случае они с Джерадином и даже принц Краген вряд ли доживут до того, чтобы узнать, какую же ловушку готовил Мастер Эремис.

Было ясно, что за ними наблюдают. Она никого не видела, но слышала голоса. Сначала шепот, словно коридор наполнился отдаленными отзвуками голосов давно умерших. Затем голоса стали громче, зазвучали смелее. Один произнес:

— Убийца. — Второй отчетливо добавил: — Мясник!

Смотритель Леббик не глядел по сторонам. Он, казалось, не слышал голосов. А может, был согласен с ними. Он ждал, пока они замолкнут за его спиной. Затем, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил: — Они имеют в виду не вас. Они имеют в виду меня. От того, как он шел, тщательно контролируя себя, его фигура казалась хрупкой, уязвимой.

Он вел Теризу, Джерадина и принца Крагена прямо в зал аудиенций.

По коридору, украшенному высокими окнами и флагами, они подошли к высоким дверям. Как и двери на площади, их охраняли. Териза сочла это хорошим знаком. Она взяла Джерадина под руку и попыталась дышать ровно, когда стражники открыли дверь в зал аудиенций.

Териза прекрасно помнила его — его впечатляющие, соборные размеры; стены, обшитые инкрустированными деревянными панелями, поднимавшимися на тридцать футов к сводчатому потолку; два высоких узких окна в дальней стене. Суетясь, но старательно, старый слуга метался вдоль рядов канделябров, вдоль целых батарей ламп, пытаясь как можно быстрее зажечь их. Ему предстояло проделать еще большой путь — хотя света ламп и дневного было вполне достаточно, чтобы различить роскошный трон короля Джойса на возвышении. Прекрасный ковер лежал между дверями и возвышением; остаток пространства перед троном, открытый, был окружен рядами скамеек. С каждой стороны возвышения стояли кресла, примыкающие к скамьям.

Так как света было немного, балкон, опоясывающий зал выше панелей, был погружен во тьму. Териза все же разглядела, что Смотритель расставил там стражу.

Лучники выстроились вдоль стен, по четверо с каждой стороны.

Двое копейщиков закрыли двери и стали возле них на часах. Еще четверо стояли у трона короля. Она снова сосчитала стражников; четырнадцать человек. Териза печально подумала, что отказ пропустить почетную гвардию принца Крагена имел под собой все основания. Десять человек Крагена могли бы оказать значительное сопротивление и даже победить, если бы принц замышлял предательство.

Затем, по мере того как старый слуга продолжал свою работу и света становилось все больше, Териза заметила, что скамьи и кресла не пусты.

Народа было немного по сравнению с тем количеством, какое собралось во время первого визита принца. Но Териза подозревала, что явились лишь люди влиятельные. Не присутствовали придворные, лорды и леди, чья значительность определилась лишь рождением или богатством. Вдоль скамеек стояли еще стражники, все — с шевроном капитана. Среди них сидел заместитель Леббика Рибальд и, подбадривая ее, улыбался. Она узнала некоторых советников короля, например, лорда коммерции, лорда министра внутренних дел; лорда казначея. А в креслах…

Справа от трона развалясь сидел Тор, занимая своим большим телом чуть ли не два сиденья. Он, похоже, не менял одежды с тех пор, как Териза в последний раз его видела: вещи были грязные и рваные и пахли так отвратительно, что, казалось, отстирать их уже невозможно. Бессмысленный красноватый блеск его глаз и то, как поблескивало жиром его лицо, свидетельствовали, что он пьян. Если он узнал Теризу или Джерадина, то не показывал этого.

Словно бы избегая его — словно он нестерпимо вонял или потерял всякое значение, — все остальные сидели слева.

Там собрались Мастера. Териза узнала Барсонажа; магистр при виде ее нахмурился, словно она предала все, что он ценил. Большинство Воплотителей, стоявших рядом с ним, она тоже видела раньше. Но по меньшей мере один из них казался незнакомым и столь юным, что она подумала: вероятно, это пригодник, только что заслуживший мантию.

Двое или трое Мастеров тяжело дышали. Вероятно, они добирались сюда бегом. Честно говоря, у людей Смотрителя было очень мало времени, чтобы собрать людей для этой аудиенции.

Причина появления Мастеров была очевидна. Король Джойс погрозился защищать Орисон с помощью Воплотимого. Для того чтобы сделать это, он нуждался в поддержке Гильдии.

При виде Воплотителей она вспомнила о Мастере Квилоне, и сердце у нее заныло.

Затем она сообразила, что Знатока Хэвелока тоже нигде не видно. Королевский Подлец не появился в зале.

Неслышно ступая по ковру, Смотритель Леббик прошел к креслам справа и сел неподалеку от Тора, оставляя принца Крагена, Джерадина и Теризу на открытом пространстве рядом с троном. Она невольно заметила горелое пятно на ковре, где Хэвелок однажды уронил кадило. Король Джойс не слишком часто пользовался залом аудиенций в последние годы.

Не пользовался он им и сейчас. Его просто не было.

Принц Краген внимательно обвел взглядом зал, потом взглянул на балкон. Один его ус встопорщился, словно он оскалился. Закончив изучать оборонительные порядки короля, он отчетливо сказал:

— Удивительно. Это самая роскошная аудиенция, которую может организовать король? Если бы к алендскому монарху прибыл посол, то при этом присутствовала бы по меньшей мере сотня дворян, невзирая на время — или обстановку. — Но через мгновение он вежливо добавил: — Очень впечатляет, Смотритель. Впервые за все это время я начал верить, что вы не собираетесь причинять мне вред. Вам бы не понадобилось столько людей — и столько свидетелей, — чтобы убить нас.

Чего вы ждете? Где король Джойс?

Смотритель Леббик остался сидеть. Голосом, напоминавшим его скрежещущий смех, он рявкнул:

— Норге!

Медленно, почти небрежно один из его капитанов встал и вытянулся. Спокойно отдал честь Смотрителю. Честно говоря, все вокруг него двигалось как—то замедленно. Казалось, что даже говорит он словно во сне.

— Милорд Смотритель?

— Норге, где король Джойс? — потребовал ответа Смотритель.

Норге мягко пожал плечами.

— Я лично разговаривал с ним, милорд Смотритель. Я передал ему ваши слова. Я даже передал ему слова принца. И он ответил: «В таком случае, следует подготовить зал аудиенций».

Вероятно, капитан решил, что дальнейшие комментарии не потребуются. И сел.

Териза услышала, как закрывается дверь: слуга, сделавший свою работу, ушел.

Смотритель Леббик уставился на принца.

— Ну, — сказал он, — сейчас вы знаете столько же, сколько и я. Довольны?

— Нет, Смотритель, — вмешался король Джойс. — Сомневаюсь, что он знает столько же, сколько и вы. И он наверняка не доволен.

Териза ухитрилась пропустить появление короля. Он, должно быть, появился из—за двери, спрятанной за троном; она вздрогнула от этой мысли, потому что король стоял возле возвышения, одной рукой опираясь на подножие трона, словно собирался подняться на четыре или пять ступенек, чтобы сесть. И тем не менее, она не видела, как Джойс появился. Скорее всего, он появился благодаря воплощению.

Король был одет в парадные одежды — пурпурную мантию, не особенно чистую; золотой обруч поддерживал его седые волосы, не давая им спадать на лицо. На широкой ленте, переброшенной через плечо, висел двуручный меч в затейливых ножнах, с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Голубые глаза Джойса были такими же водянистыми и затуманенными, какими она их помнила; руки опухли от артрита, суставы раздулись. То, как он двигался, создавало впечатление, что под мантией он вконец исхудал и едва таскает ноги, что он слишком слаб, чтобы принимать решения. Только его борода изменилась. Она была подстрижена и старательно расчесана. Под седыми бакенбардами виднелись щеки, покрасневшие словно от усилия или вина.

И мгновенно все вокруг встали. Смотритель Леббик излишне медленно поднялся и отвесил глубокий поклон.

— Внимание, — начал он полагающееся для таких случаев сообщение. — Джойс, лорд Демесне, король Морданта, соизволил дать аудиенцию принцу Крагену, алендскому Претенденту. Это закрытая аудиенция. Всем приказываю говорить свободно — и ничего не рассказывать, покинув этот зал. Если вы заговорите вне стен этого зала о том, что здесь происходило, это будет считаться предательством.

И скривившись, словно он не нуждался в позволении короля, Смотритель сел.

Все остальные остались стоять. Даже капитаны Леббика стоя ждали, пока король осматривал зал, словно внимательно запоминал всех присутствующих. Встретившись взглядом с Теризой и Джерадином, он нахмурился так драматично, что ей подумалось, что он притворяется, а может быть, хмурится, чтобы скрыть радость. Она не могла понять. Вместо того чтобы обратиться к ней или Джерадину — или ко всей аудитории, король внезапно повернулся и поднялся к трону, волоча за собой меч, словно каторжник ядро. Добравшись до трона, он рухнул на него; ему пришлось сделать несколько вдохов, чтобы отдышаться, прежде чем он смог пробормотать позволение сесть.

Присутствующие капитаны, советники и Воплотители повиновались.

Естественно, принц Краген, Териза и Джерадин остались стоять.

Чувства, которые она испытала при виде короля Джойса, оказались более сложными, чем она ожидала; Териза ощутила больше радости и тревоги. В короле заключалась странная сила, неизменно изумлявшая ее—личная привлекательность, заставлявшая ее верить, что он все еще силен и полон идеалов, заботлив и героичен, как когда—то. Вот почему его внешний вид поразил ее. Он выглядел слишком слабым. Здесь, на троне, когда Мордант разваливается и Эремис готовится нанести последний решающий удар, король казался стоящим слишком близко к могиле — причем его разум пострадал не меньше, чем тело. Она поняла, почему Джерадин любит его. О, она поняла. Ее грудь разрывалась от боли, потому что стоящий перед ними человек был недостоин любви, которой все равно вознаграждали его люди.

Кто—то другой должен спасти Орисон и Мордант.

Джойс, казалось, разделял ее мнение. Сухим, дрожащим голосом, который делал его еще более глубоким стариком, он сказал без всякого вступления:

— Сначала вы, Краген. И давайте поскорее. У меня не хватает терпения, когда я имею дело с людьми, угрожающими моим дочерям.

Кулаки принца сжались от гнева, но голос звучал ровно. — Значит, у вас не хватает терпения на самого себя, милорд король. Я прибыл сюда, потому что принес новости, которые вы должны услышать. Судя по сведениям, полученным от пригодника Джерадина и леди Теризы, — как, впрочем, и пришедшим из других источников — грозящие вам опасности слишком серьезны. Но все они порождены вами, а не мной. Даже леди Элега находится в полной безопасности — разве что вы, растеряв остатки порядочности, пренебрежете флагом перемирия.

Неожиданно Тор всхрапнул, не открывая глаз; голова покачнулась на толстой шее.

— Ерунда, — бесцеремонно прокомментировал Смотритель Леббик. — Вы, наверное, обратили внимание, что мы в кольце осады. Может быть, вы также обратили внимание на то, кто осаждает нас.

Король Джойс не вмешался, чтобы остановить Смотрителя, и сердце Теризы замерло. Король должен выслушать их, должен. Тем не менее, он казался неспособным что—либо понять — и как будто бы не слушал. Он лишь уставился на принца Крагена, словно присутствие алендского Претендента было не более интересным или неприятным, чем испорченный воздух.

— Нет, милорд король. — Принц Краген делал все, что мог, в данных обстоятельствах; он отнесся к словам Леббика так, словно они исходили от самого короля Джойса. — Даже эту угрозу вы навлекли на себя сами. Я прибыл к вам сначала в поисках союза, а вы сознательно начали глумиться надо мной. С того времени лишь ваша гордыня могла уничтожить ваше королевство и стать причиной вашей смерти. Вы забыли, что Аленд тоже действующее лицо в нуждах Морданта. Вы создали Гильдию и теперь должны считаться с последствиями. Если сила Воплотимого попадет в руки верховного короля Фесттена, наша гибель неизбежна. Мы должны сражаться, чтобы выжить. Если вы решили отдать Гильдию в руки Кадуола, у нас нет другого выбора, кроме как предотвратить это всеми доступными нам средствами.

Принц сделал шаг по направлению к королю Джойсу. Териза и Джерадин стояли рядом с ним, немного позади. За спиной принца Териза прошептала Джерадину:

— Это не сработает. Мы должны что—то предпринять.

Во взгляде Джерадина появился блеск.

— Милорд король… — пробормотал он, словно слова застревали в его горле. — Милорд король. Прошу вас, дайте нам шанс.

Король Джойс не обратил на него внимания.

— Нет, милорд принц. — Мастер Барсонаж смотрел на Крагена из—под кустистых бровей. Он не встал. — Ваш взгляд на положение дел убедителен, но не совсем справедлив. Вы забыли, что Гильдия состоит из Воплотителей — и Воплотители тоже люди. Как и вы, мы принуждены сражаться, чтобы выжить. Но в отличие от вас мы — люди, принявшие идеалы короля, служащие его целям. О, среди нас есть и такие, кто служит Гильдии лишь потому, что им не нравится альтернатива. Но их немного, милорд принц — их меньшинство. Остальные придерживаются моего мнения.

Неужели вы считаете, что мы будем спокойно ждать верховного короля Фесттена и когда Мордант падет?

Вы сказали, что должны сохранить Гильдию, чтобы она не попала в руки Кадуола, и это достойная цель, я уверен. Но ваши действия основываются на том, что Гильдия просто вещь, а не люди — что мы не можем выбирать, верить или быть достойными звания людей. Почему вы считаете, что имеете право решать за нас? Принц Краген выслушал это, не моргнув. И снова он повел себя так, словно слова исходили из уст короля. Только испарина на его висках выдавала напряжение, которое он испытывал.

— Изумительный спор, милорд король, — сказал он угрюмо, — но неуместный. Мы не можем доверить будущее Морданта людям, которые слишком напуганы как самим Воплотимым, так и необходимостью принимать решения после споров, и считают разумным воплотить Воина, которого невозможно контролировать.

Нет, милорд король. Ваши люди будут защищать вас, как могут. И тем не менее, ответственность за эту осаду лежит на вас.

Король Джойс пожал плечами. Во всяком случае, он слушал достаточно внимательно, чтобы заметить, что принц Краген замолчал. Он дал принцу возможность продолжить, а затем внезапно сказал:

— Я все это знаю. Расскажите мне что—нибудь, чего я не знаю. Расскажите поподробней об «огромном количестве опасностей».

Тор снова всхрапнул, засопел и открыл один глаз.

— Значит, все так, и Териза и Джерадин предатели, — прохрипел он. Он давно утонул в море вина. — Как печально. — И он снова закрыл глаз, отгораживаясь от происходящего.

— В любом случае, милорд принц, — сказал Смотритель, словно король ничего не говорил, — у вас есть выбор. Мы уже сказали вам, в чем он состоит. Отойти на безопасное расстояние. Ждать и смотреть, что случится. Если вы соблаговолите сделать это, король Джойс согласится встретиться с Маргоналом под флагом перемирия и обсудить вопрос о союзе.

Когда Териза услышала это, маленький огонек надежды затеплился в ее сердце.

И мгновенно потух. Прежде чем принц смог ответить, король Джойс пробормотал дрожащим голосом:

— Нет, Смотритель. Слишком поздно. Поздно вообще что—либо предпринимать.

Пришла пора узнать правду.

Его старческие руки оперлись о подлокотники трона; он с трудом держался прямо. И едва ли не плача сказал принцу:

— Расскажите мне об опасностях. Расскажите мне, что такого знают Териза и Джерадин. Расскажите, почему вы перестали ломать мои ворота. — Но за его плаксивым тоном чувствовалась сталь клинка, слишком острого и проворного, чтобы упустить цель. Казалось, весь свет зала сверкал на нем. — Расскажите.

В зале воцарилось напряженное молчание. Териза не могла заставить себя смотреть на короля. Она посмотрела на Джерадина и увидела, что тот прикусил щеку изнутри; его глаза были широко раскрыты и побелели, словно он отчаянно что—то придумывал. Так как принц стоял ближе к трону, чем она, Териза видела лишь часть его лица; но она заметила, как вздрагивает мускул на челюсти и капельки пота выступают на висках. Забыв о правилах королевской аудиенции, она повернула голову и перехватила взгляд Артагеля; она искала вдохновения. Но Артагель не мог дать его ей. Он выглядел утомленным и бледным, словно недомогал. Избегая смотреть на короля, она взглянула на Мастера Барсонажа. «Вы ошибаетесь насчет нас». Вот что она хотела сказать ему. «Все, что вы думаете — неправда. Джерадин не убивал Найла. Я не убивала Мастера Квилона».

Но она ничего не сказала. Немота поразила и ее.

Почему Джерадин и принц Краген покрылись испариной? Разве здесь не холодно?

Рука принца подсознательно потянулась к боку; он силой воли заставил ее опустится.

— Нет, — сказал он сквозь зубы, — я ничего не скажу.

На лице Леббика появилась улыбка. Он собирался рассмеяться. Или завыть.

— Почему же, принц? Для чего тогда вы прибыли сюда? Краген пропустил слова Смотрителя.

— Я не собираюсь терпеть эту бессмысленную грубость. Я не собираюсь доверять свою единственную надежду королю столь презренному, что сам он никого больше не уважает. — Несмотря на старания говорить спокойно, его голос был глухим от волнения, он с трудом удерживался от крика. — Леди Элега убеждала меня приехать сюда. Пригодник Джерадин и леди Териза убеждали меня. Они обманывают себя тщетной надеждой, что их повелитель сохранил малейший остаток разума — или смелости — или хотя бы порядочности.

Для Теризы каждое его слово было словно гвоздь в крышку гроба Морданта.

— Вы слышите меня, Джойс? — крикнул принц. — Вы глухи ко всему остальному. Вы глухи к отчаянному положению ваших людей, запертых в бессмысленной осаде—попавшихся на пути Кадуола — убитых предателями—Воплотителями. Вы глухи к самым простым нуждам королевства, к голосу разума, необходимости вести честную игру с остальными монархами. Вы глухи к любви, глухи к преданности, которая уничтожает ваших друзей и семью.

— Достаточно, милорд принц, — король Джойс поднял руку. — Я выслушал вас. — Его голос звучал не по—старчески. И не гневно. Он звучал, словно у человека, который экспериментирует с самоудушением. — Вы сказали достаточно.

Но принц Краген зашел слишком далеко, чтобы остановиться. На секунду его руки взмыли вверх, пронзая воздух.

— Клянусь звездами, Джойс, этого недостаточно. Вы не превратите Аленд вслед за Мордантом в руины. Я не позволю.

Я ничего не скажу вам! Внезапно он отвернулся от трона.

И, схватив под руки Теризу и Джерадина, потащил их к дверям.

Она внезапно, повинуясь порыву, вырвала руку. Она не делала сознательного выбора между принцем и королем Джойсом. Она была просто в отчаянии от того, что требовалось сделать и что произошло. Джерадин действовал более прямо. Он тоже вырвался от принца Крагена. Повернувшись к трону, он громко закричал:

— Милорд король!.. Хауселдон разрушен, Стернваль скоро пожрут огненные ямы, людей Файля пожирают упыри. Ваших людей, милорд король!

Король Джойс вскочил. Териза не видела, как это произошло; она увидела, что он поднялся и возвышается перед ней на постаменте: борода торчит вперед, волосы всклокочены.

— И?.. — вопросил он. — И?..

Король не оставил ей выбора, и она ответила:

— И королева исчезла. Ее похитили.

И… прикосновение холода, столь же легкое, как перо, острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота.

Мысль, что сейчас Джойс не выдержит, что она довела короля до последней стадии отчаяния, была невыносима. Принц Краген закричал:

— Болваны! Он убьет меня!

Поздно. Териза повернулась спиной к королю, держась руками за живот.

Движение на балконе привлекло ее внимание. Она подняла взгляд в тот самый миг, когда один из лучников полетел на пол.

Ее схватили и затрясли. Король Джойс сбежал к ней со своего трона так быстро, что у нее не было времени подумать, отреагировать; он обеими руками вцепился в ее рубашку из кожи. Выкрикивая имя короля, Джерадин пытался вмешаться. Но король Джойс оттолкнул его в сторону.

— Кто схватил ее? — Король, казалось, увеличивался в размерах; его зубы сверкали; он тряс Теризу словно ствол груши с перезрелыми плодами. — Я отрублю голову этому человеку! Кто схватил ее?

Териза пыталась повернуть голову, посмотреть, что творится на балконе. Но король Джойс тряс ее слишком сильно; ее взгляд плясал.

— Алендцы! — закричал Джерадин. — Ее захватили алендцы!

Внезапно (Териза едва не упала) король Джойс отпустил ее. Его меч мгновенно оказался в руке, сверкая на свету как огненный бич.

Пытаясь удержаться на ногах, она посмотрела на балкон. Трое лучников лежали мертвыми. Остальных так захватило происходящее внизу, что они не замечали, что делается у них под боком.

Король Джойс и принц Краген замерли друг против друга; принц обнажил меч; клинки сверкали в свете ламп и канделябров.

— Где она? — потребовал ответа король.

Джерадин яростно рванулся вперед и оказался между клинками.

— Они были одеты в форму алендцев! — выдохнул он. — Мы считаем, что это обман! Принц Краген прибыл сюда, чтобы доказать свою добрую волю! — И прежде чем принц заставил его замолчать, он добавил: — Торрент отправилась вслед за ней. Она оставит следы, по которым их можно будет найти.

— Балкон, — сказала Териза и едва расслышала свой голос. Прикрытый Джерадином, словно щитом, принц медленно опустил меч. Глядя на короля Джойса через плечо Джерадина, он сказал:

— Милорд король, я проклинаю тех, кто совершил это. И того, кто придумал нарядить их алендцами. Я бы лучше умер, чем стал человеком, который улаживает свои дела ценой насилия над женщинами.

Он опоздал: рука нападавшего уже была занесена. Слишком быстро для любого — даже для короля—Артагель рванулся к принцу, резко схватил его за шею и так сдавил, что тот рухнул на ковер, словно зарубленный топором.

В тот же миг, Смотритель Леббик издал вопль радости:

— Гарт!

Териза увидела Бретера верховного короля. После того как четвертый из лучников пал мертвым, Гарт пересек балкон, чтобы напасть на лучников, стоявших с другой стороны. Он был одет во все черное и двигался с удивительной быстротой, словно темный мститель, а его меч разбрызгивал кровь во все стороны.

Оставшиеся лучники изготовили было луки, чтобы защищать короля Джойса от принца Крагена. В одно мгновение они нацелились в Гарта и спустили тетивы.

К несчастью, Бретер был не один. Его сопровождали несколько пригодников. Вынырнув, словно тени, они напали на лучников сзади, сшибая их на пол, заставляя промахнуться. Только одна из стрел полетела в цель. Гарт отбил стрелу своим клинком.

Возвратное движение лишило головы следующего лучника. Голова покатилась по балкону и полетела упала с глухим стуком в ряд скамеек.

Закричали мужчины. Смотритель Леббик заревел: — Я иду, сукин сын! Я иду! — и бросился к одной из дверей, скрытой за панелью. Большинство Воплотителей в панике начали разбегаться. Мастер Барсонаж то бранился, то призывал их вернуться. Джерадин бессмысленно заорал на Артагеля:

— Дубина!

— Откуда я знал! — ответил Артагель. Растерянный и встревоженный, он посмотрел на балкон, на Гарта, затем бросил взгляд на зал, решая, что делать. Несмотря на свою неуверенность, он не колеблясь схватил меч принца.

В этой неразберихе очень своевременно прозвучал приказ Леббика вызвать подкрепление. Два капитана бросились из зала, чтобы привести солдат; его остальные люди последовали за ним к лестнице, ведущей на балкон.

Шум разбудил Тора. Он открыл глаза, шумно вздохнул и недоуменно обвел взглядом происходящее.

Теризе казалось, что она видит, как новые головы продолжают скатываться с балкона и падают вниз. Звук, с каким они ударялись о скамейку, было трудно с чем—нибудь перепутать; она будет помнить его до конца жизни. Ей следовало убраться с дороги, но она почему—то не могла пошевелиться. Джерадин повернулся к Мастерам; Теризе показалось, что он спрашивает их: «Вы можете сражаться? У вас есть зеркала?» — В глазах Артагеля, когда он поднимал меч принца, была ясно видна боль; он двигался с трудом. Териза знала, что он решил идти к Гарту — и боялся идти, потому что не годился в соперники Бретеру верховного короля. Она услышала, как Мастер рявкнул в отдалении: «Мы не взяли с собой зеркал. Откуда мы знали, что в зале аудиенций нам понадобятся зеркала?» Ей действительно нужно было уйти с дороги. Прежде чем Гарт или его пригодники нападут на нее.

Но вместо того чтобы сдвинуться с места, она ждала, пока не почувствовала, что прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота.

Тогда она прыгнула вперед, упала на пол и откатилась вбок. А когда снова встала на ноги, то бросилась к Джерадину и Мастерам.

Там, где она только что стояла, прямо из воздуха появились Мастер Гилбур и Мастер Эремис.

Мастер Гилбур сжимал в руке кинжал. Горб на спине и толщина мышц делал и его руки похожими на тараны.

Свой меч Мастер Эремис держал в ножнах, надетых поверх просторного плаща. Но его главное оружие было у него в руках.

Зеркало, размером и формы схожее с черепицей. С отчетливостью, похожей на дотошность безумия, Териза заметила, что на обоих до сих пор мантии Мастеров.

Мастер Гилбур сразу же бросился на принца Крагена.

Мастер Эремис, радостно улыбаясь, направился к Теризе и Джерадину.

Сжимая меч в обеих руках, Леббик вылетел на балкон, жаждая крови. И едва не застал Гарта врасплох.

Незнакомый с планировкой, Гарт не знал, где здесь двери, и по незнанию оказался в трудном положении. Тем не менее, он отбил первую атаку Леббика, блокируя ее таким ударом, что от перил балкона полетели щепки. И, отступив назад, парировал обратный удар. Это дало ему время восстановить равновесие. За спиной Смотрителя шестеро стражников и столько же капитанов, возглавляемые помощником Леббика капитаном Норге, выскочили на балкон и бросились к пригодникам Бретера.

С Гартом было лишь четверо его людей; явно меньше. Но балкон был слишком узкий, стоять на нем и сражаться могли лишь два человека. На одном крыле Гарт блокировал удар Леббика, на другом — его пригодник метнулся навстречу первому копейщику, бросившемуся на него. Остальные из защищавшихся стояли за спинами, не в силах что—либо предпринять.

Гарт яростно начал атаку, пытаясь вызвать замешательство у противника; ему почти удалось отогнать Смотрителя назад. Леббик увернулся от одного удара, блокировал следующий, такой сильный, что во все стороны посыпались искры и на его мече осталась зазубрина. Но наконец—то он был счастлив, почти блаженствовал, оттого что непосредственно участвовал в сражении. Дикая радость отразилась на его лице, когда он отбивал атаку Гарта.

— Сукин сын! — хрипел он. — Я отучу тебя гулять по моему замку, где вздумается!

Но копейщик за его спиной, к несчастью, справлялся далеко не так хорошо. Стражник, вероятно, не имел ни малейшего понятия о муштре, которая доставалась на долю пригодников Гарта. Он споткнулся, и его закованный в черную броню противник почти без усилий вспорол ему живот, а затем, используя миг внезапности, воткнул меч в грудь стоявшему рядом капитану. Норге остановился, потянулся к луку и спокойно, словно не было никаких причин для спешки, послал стрелу в горло пригодника.

На другом краю балкона один из людей Гарта метнул кинжал; с такого расстояния он должен был промахнуться, а его жертва должна была заметить момент броска. К несчастью, вышло иначе. Стражник упал с кинжалом, торчащим из левого глаза.

Норге выстрелил в пригодника, целясь ему прямо в грудь.

Взгляд Гарта скользнул по балкону. Он посмотрел, что творится внизу. Вместо того чтобы напасть с еще большей яростью, Бретер верховного короля начал отступать.

Артагель мгновение глядел, что происходит над ним, потом обратил все свое внимание на Мастера Гилбура.

Было ясно, что Гилбур собирается зарезать алендского Претендента.

Но было не менее ясно, что это ему не удастся. Бок Артагеля еще не вполне зажил; в каком—то смысле он был калекой. Тем не менее, он с легкостью мог справиться с одиноким Воплотителем, вооруженным лишь кинжалом.

— Охраняйте принца! — ни с того ни с сего закричал Тор. Он вскочил, покачиваясь спьяну.

Весело улыбаясь, Артагель взмахнул мечом принца Крагена — и едва спасся, когда Мастер Гилбур неожиданно развернулся, схватил скамейку и швырнул ее за голову.

Угол скамейки ударил Артагеля в плечо, и он упал—неловко свалился на пол и потерял ориентацию. Сила Мастера была поразительной. Как можно сражаться с тем, кто так швыряет тяжелые скамьи? Плечо у Артагеля онемело, но он не обращал внимания ни на это, ни на боль в боку. Он снова рванулся вперед, так быстро, как только мог…

Но не в ту сторону.

Он развернулся в самое время и в последнюю секунду успел отвести кинжал Мастера Гилбура, занесенный над распростертым телом принца.

Гилбур взревел и отбил клинок Артагеля с такой легкостью, что едва не выбил у него из рук. Едва; но все же не выбил.

Вновь обретая равновесие, выучку, опыт, Артагель направил свой клинок прямо в горло Мастеру Гилбуру и заставил Воплотителя вновь отпрыгнуть назад. Борьба над телом принца Крагена не представляла для Мастера Эремиса никакого интереса. Он приблизился к Джерадину и Теризе с таким видом, словно был на верху блаженства. Его улыбка была такой безоблачной, что, казалось, в зале стало светлее. Когда Джерадин в отчаянии закричал: «Есть у кого—нибудь зеркало?» — Мастер начал смеяться.

Он крепче сжал пальцы и пробормотал нечто, чего Териза не расслышала.

Внезапно существо, размером и формой похожее на летучую мышь, вылетело из зеркала и вцепилось в плечо ближайшего Воплотителя.

Мастер с воплем принялся сдирать ее с плеча. — Эремис! — заорал Джерадин так, словно это было самое гнусное ругательство. Из—под куртки он вытащил нож — нож для мяса, который, скорее всего, стащил во время завтрака — и запустил им в Мастера. И впервые в жизни все сделал правильно. Он никогда не учился метать ножи; но по случайности нож расколол зеркало в руке Эремиса, словно пригодник целился именно туда. Осколки посыпались из рук Мастера, сверкая в лучах света, словно драгоценные камни.

Улыбка Эремиса сменилась гримасой.

Пока он вытаскивал из ножен меч, двери в зал распахнулись и внутрь влетели двадцать стражников.

Подкрепление Норге. Стражники не могли спасти Джерадина или Теризу, прижатых спиной к стене; не могли уйти от клинка Эремиса. Он явно знал, как обращаться с мечом, который казался в его руках ожившим чудовищем.

В отличие от них Артагелю не требовалась помощь. Это была работа, для которой он рожден. Сначала он выбил кинжал из рук Гилбура. Затем мелкими уколами в толстую шею Воплотителя принялся искать точку, в которой голова Гилбура отделится от тела. Все его движения были проворными и ловкими.

На балконе Гарт лишился еще одного из своих пригодников. Гарту не удалось никого убить; Леббик теснил его назад. Ярость Леббика почти уравняла его мастерство с мастерством Гарта. Оценив положение. Гарт решил, что, прежде чем умрет его последний ученик, погибнет еще один из копейщиков. Он приготовился отогнать Леббика, может быть даже заколоть его; но, взглянув вниз, обнаружил, что прибыло подкрепление, и передумал.

Прежде чем кто—либо успел сообразить, что он затеял, он отпрыгнул от Смотрителя и вдруг перемахнул через перила.

Подобный прыжок мог бы погубить Гарта; он мог бы переломать ноги. Но Гарт прыгал с высоты с тех пор, как начал обучение у предыдущего Бретера; он знал, как следует действовать.

У ковра он сгруппировался и покатился по полу, смягчая удар. Затем, несмотря на онемение в ногах, бросился на спину Артагеля.

Единственным предупреждением Артагелю, когда Гарт приземлился, был глухой стук. Он повернулся как раз вовремя, чтобы отклонить меч Бретера от своих ребер.

Потом резко отбил второй удар. Он знал, что не победит Гарта, но в пылу боя его это не волновало.

К несчастью, он не завершил свою атаку. Проворство Гарта, как и его сила, было поразительным. Он мгновенно метнулся к спине Артагеля и ударом сведенных вместе запястий свалил его на пол.

Принц Краген по—прежнему лежал без чувств. Его могли убить в любой миг.

Но сейчас Мастеру Гилбуру и Бретеру верховного короля мешали более близкие цели. Стражники уже преодолели половину расстояния от дверей; у союзников Мастера Эремиса в запасе оставалось всего несколько секунд.

За их спиной на ковер с шумом упал Смотритель Леббик. Он попытался повторить прыжок Гарта, но приземлился неудачно. От боли у него перехватило дыхание; хрустнули ломающиеся кости.

Гилбур и Гарт вместе бросились на помощь Эремису.

Он сражался за свою жизнь.

Никто не мог помешать ему напасть на Мастеров, на Теризу и Джерадина. Но Мастера были бесполезны и трусливы, он всегда считал их такими — не стоило мараться и убивать их. Даже Мастера Барсонажа…

Вот Джерадин — совсем другое дело…

Но в последний момент Мастер Эремис замер, увидев в глазах Джерадина нечто — неожиданный вызов, роковую клятву. Увиденное заставило Мастера на мгновение задержать удар.

Териза не казалась опасной. Она даже не казалась привлекательной. Она повернулась спиной к стене, словно в любой миг могла упасть в обморок.

Эремис занес меч, чтобы пригвоздить Джерадина к полу, когда тот стал перед ним.

Внезапно гора мяса ударила в Эремиса с такой силой, что он отлетел в сторону.

Тор!.. Эремис поднял клинок как раз вовремя и не позволил старому толстому лорду одним ударом расколоть ему голову.

Несмотря на годы, неопытность, постоянное пьянство и то, что он держал меч словно дубину, Тор наносил удары в слепой, всесокрушающей ярости. Мастер Эремис парировал раз, другой и снова; но ему приходилось отступать—Чтобы остановить этого старого болвана, его необходимо было выпотрошить. — Милорд! — заорал Джерадин. — Берегитесь!

Но Тор, казалось, не слышал предупреждения. Он продолжал махать мечом, словно дубиной, когда Гарт ударил его ногой в живот так сильно, что мог повредить внутренности.

Хватая ртом воздух, старик повалился на пол и открыл горло клинку Гарта. Джерадин прыгнул на Эремиса.

Гилбур остановил его и отшвырнул в сторону, словно тряпичную куклу. Словно, как и принц Краген, Джерадин был не настолько важен, чтобы позволить ему рисковать своей жизнью. Но Териза — совсем другое дело. Эремис схватил ее за руку. Гарт выпрямился, предвкушая удовольствие отрубить голову Тору.

Сыпля ругательствами, прерываемыми стонами боли, Смотритель Леббик со сломанным коленом оказался позади Бретера верховного короля. Он едва держался на ногах; любое движение заставляло сломанные кости тереться друг о друга. Меч висел в руках, теперь слишком тяжелый, чтобы поднять его. Но он не позволил Гарту убить Тора.

Спасая свою жизнь, Гарт извернулся и вогнал меч прямо в сердце Смотрителю.

Глаза Леббика широко раскрылись, словно он увидел нечто невероятное. Кровь хлынула у него изо рта, проступила сквозь кольчугу. Он выронил меч. На мгновение его руки сжались на клинке Гарта, словно Леббик хотел вырвать его из груди. Затем, словно человек, решивший прекратить борьбу, он отпустил клинок.

— Сукин сын, — выдохнул он сквозь потоки крови изо рта. Он говорил так, словно обращался не к Гарту, а кому—то другому. — Теперь я свободен. Ты больше не сможешь мучить меня.

Медленно, словно совершая единственное благое дело в своей жизни, он скользнул вперед, глубже насаживаясь на меч Гарта.

Леббик наконец перестал горевать о смерти жены.

Териза в ужасе пыталась вырваться из рук Эремиса, но не могла. Ей не удавалось заставить себя бороться с ним в полную силу. Джерадин неподвижно лежал на полу. Скованная бессилием, Териза смотрела, как Эремис делает странный жест, подает знак, уже знакомый ей.

Всего на миг опередив приближающихся стражников, она, Эремис, Гилбур и Гарт были воплощены вне зала.

Из—за паники прошло довольно много времени, прежде чем зале аудиенций сообразили, что король Джойс тоже исчез.