Повелитель Ночи

Зо Сахаал

Пробуждение не было спокойным. Во тьме, в глубинах разрушенного космического судна, предоставленному ему, охотник вышел из сна с шипящим звуком. Он выпустил воздух из пересохших легких через опаленные губы, запрокинул назад голову и закричал.

Некогда он был человеком. Даже теперь, сквозь туман времени и боль травмы, он вспоминал, как это было — проснуться обычным человеком: мерцающие сны и мечты, растворяющиеся эхом в реальности дня. И все это без паники и ужаса, без мрачной галереи образов темных и уродливых созданий...

Теперь все не так. Здесь, в темноте и дыму, в грязи и тусклом снегу, такие удобства казались неуместной снисходительностью.

Пробуждение завершилось диким воплем, и первая мысль, пришедшая ему в голову, была: «Началось. Кто-то решился...»

Корпус корабля был взломан. Заряд распорол металл по сварным швам, на рваных краях уже намерз лес сосулек. А над ними клубились снежные вихри, как поверхность перевернутого океана, Где-то недалеко сверкнула молния, на миг осветив разрушенные коридоры судна.

Охотник выскочил из развалин мгновенно, всеми чувствами стараясь обнаружить постороннее присутствие. Его видящие во тьме глаза осматривали огромный корабль как заброшенный город — разрушенные башни и занесенные снегом плато, заключенные в ледяной кокон.

Обнаружить воров не составило большого труда. Их осторожный путь по умирающему кораблю, каждый грубый шаг эхом отдавался у охотника в ушах. Фигуры в косматых шубах неуклюже переваливались, глаза из-под защитных очков поблескивали черными бусинками, делая своих обладателей похожими на древних волосатых приматов, изучающих непонятную громаду, упавшую с небес. А сам охотник сейчас был полубогом, охотящимся на обезьян.

Глупцы. Воры...

Они решились...

Воры спешили, он видел. Может, услышали крик при его пробуждении, возможно, подозревали, что они не одни находятся в корпусе разграбленного судна. Ужас преследуемых был приятным; охотник взвыл еще раз, гнев и возбуждение переполняли его. Он взобрался по шатающимся фермам разрушенных палуб с презрительной непринужденностью, разминая затекшие ноги, и припал в тени сломанной опоры. Отсюда он мог наблюдать за добычей, скользящей и спотыкающейся, со смешной паникой реагирующей на принесенный ветром вой.

Двенадцать фигур. Десять несут веретенообразные винтовки, качающиеся факелы бросают неровные пятка света по сторонам.

Охотнику не было необходимости в дополнительном свете.

Оставшиеся двое, он видел, тащили трофеи на сделанных из погнутого листа носилках. В основном всякий хлам: мотки кабеля и вырванные из разбитых панелей микросхемы, оружие, несколько древних артефактов. Он был слишком далеко, чтобы рассмотреть, есть ли там искомое, священный символ, предотвратить похищение которого охотник должен был ценой жизни. Но оно, несомненно, там, среди награбленного... Он мог чувствовать его...

Охотник взбирался по стене вставшей вертикально командной рубки, словно большой паук, иссиня-черные конечности осторожно передвигались между слабых потоков теплого воздуха, поднимающегося из трещин. Подтянув ноги к груди, охотник скользнул поверх разломанного контейнера, навалившегося на погнутое орудие, и, запрокинув голову, взвыл еще раз — горгулья, вылепленная из снега и ночи.

Неуклюжим ворам с их оружием и светом, наверное, показалось, что крик раздался со всех сторон, словно голос метели обрел вдруг плоть.

Маленькая колонна замерла.

Несколько пришельцев бросили оружие и кинулись бежать, их отчаянные крики заглушала метель. Задевая за обледеневший металл, воры быстро затерялись среди мрачных обломков крушения. Охотник улыбнулся, наслаждаясь произведенным беспорядком. Глубоко под украшенными латами и гибкими сочленениями брони мышцы сжались и распрямились, ноги мощно вытолкнули тело в ревущий буран.

Он настиг двоих, когда те замешкались у бьющих струй пара. Когти сомкнулись на шее первого, и вор успел лишь выпучить глаза и застонать, перед тем как голова с легким щелчком слетела с плеч. Яркий фонтан артериальной крови залил белоснежный мех шубы.

Второй человек бросил взгляд через плечо и опрокинулся навзничь с распахнутым ртом, хорошо видимый в свете факела. Сгорбившийся над телом первой жертвы охотник по-орлиному дернул головой, блеснув сверкающими глазами, и сложил когти, словно щелкнув огромными ножницами.

— И-император, — пробулькал вор, извиваясь на холодном металле; его пистолет при падении отлетел в сторону. — Император спаси...

Неуловимым движением охотник оказался рядом, удар длинных лезвий, вновь выскочивших из руки, пригвоздил вора к палубе, как бабочку. Медленно, упиваясь отчаянием жертвы, он приблизил лицо и прошептал сквозь метель голосом, искаженным и прерывающимся статическими помехами вокс-передатчика:

— Покричи для меня... Остальных взять было просто.

После долго не умолкавших диких воплей товарища воры и думать забыли об организованном сопротивлении. Пытаясь убежать от неожиданного кошмара, они только сбились с дороги. Охотник безнаказанно собрал их одного за другим. Запаниковавшие глупцы, недостойные называться мужчинами, познали силу его гнева.

Они хотели украсть ее. Украсть у него.

Охотник резал и наслаждался криками. Он стремился устроить казнь с музыкальным сопровождением: хор ужаса, к которому прибавляются новые голоса. С некоторыми он играл, разрезая сухожилия и суставы, других терзал, отрывая головы и потроша когтями, швыряя останки в убегающих живых, будто изобретя некий новый вид спорта. Он стал вихрем мести, безумным кружащимся дервишем, карающим ублюдков за совершенное воровство.

Невидимый и неслышимый, охотник сеял страх, захлестывающий сознание жертв. Не понимая, кто оказался среди них, воры сходили с ума от ужаса большего, чем даже он мог вызвать.

Потом осталось лишь трое самых стойких. Охотник вскарабкался на вершину разрушенной переборки, наблюдая за ними и решая, какой смертью покарать.

Двое все еще тащили награбленное, всеми силами стараясь спасти добычу. Третий был здоровенным детиной с большой выпуклостью за плечами — явно предводитель. Его оружие, направленное прямо в спины носильщикам, недвусмысленно говорило тем об угрозе немедленного уничтожения. Большая электрическая татуировка, изображавшая стилизованную спираль и молнию на лбу здоровяка, символизировала властные полномочия.

Значит, лидер...

Еще один жалкий глупец, больше озабоченный сохранением награбленного, чем спасением жизни. Охотник даже зашипел от удовольствия. Пронзающий ночь взгляд следил за добычей, петляющей среди метели, намечая удобные места для засады... Как вдруг он забеспокоился.

Сверху была видна вся картина разрушений огромного судна и его длинный клювообразный нос, теперь смятый и закопченный от быстрого спуска, расколовший скалы и уходящий в землю, словно слившись в объятиях с планетой. А рядом с кратером, образовавшимся от удара, полускрытый грязным паром и метелью, ожидал готовый к отлету транспорт. Старый и побитый временем, наверняка с ржавыми потеками внутри, со странной надписью на борту «ТЕQO», начертанной разнокалиберными светящимися буквами. Если воры достигнут своего судна, они смогут оказаться вне пределов его власти.

Борясь с нарастающим беспокойством, охотник скрежетнул когтями по палубе и, взвыв, вновь прыгнул. Его тело перелетало по изящным дугам с одной площадки на другую за миг до того, как платформы и колонны начинали рушиться и обваливаться. Шторм на миг усилился, пряча за мощными снежными зарядами ускользающую добычу, и охотник сбился с курса, лязгнув изящной броней и замерев среди обломков. Когда белая мгла рассеялась, он засек добычу, бегущую по развалинам локаторной станции прямо к сверкающему надписью транспорту.

Они почти успели. Выбираясь через разрушенный нос корабля, воры находились в считаных метрах от спасения, таща награбленное с удвоенной энергией. Горбатый лидер опередил всех, одним махом запрыгнув в кабину транспортника и торопясь запустить двигатель. Даже сквозь шторм охотник мог услышать рокот машины и ощутить запах химического топлива.

Он бросился в погоню; мускулы зазвенели от перенапряжения, а хитрые устройства внутри брони впрыснули в кровь боевые стимуляторы. Охотник задрожал от волны адреналина, и лес искореженных палуб слился в его глазах в сплошную мутно-серую пелену.

Похитители достигли края кратера и спешно взваливали добычу на спины. Первый, не глядя, схватился за ближайшую скалу, хотел что-то сказать, затем нахмурился и повернулся посмотреть, что ударило его по руке...

...которой уже не было.

Кровь шипящим гейзером залила девственный снег и украденные сокровища, лежащие на носилках. Позади воров, полускрытый паром, охотник помахал оторванной рукой, смакуя растущий страх, исказивший лица этих глупцов. Легкое движение руки — и сердце первого оказалось разрезанным вместе с ребрами. Второй попытался бежать, но провалился в глубокий снег за кратером и завяз. Охотник, как стервятник, прыгнул на спину беглеца и поставил когтистую ногу ему на голову.

Было что-то приятное в треске, последовавшем за этим.

За пределами кратера взлетел транспорт. Охотник рванулся за ним; стимулятор кипел в крови, вызывая жажду крови и смерти, желание продолжить расправу над презренными грабителями, но он сдержался, замерев на месте и заставив себя осмотреться.

Украденное возвращено — теперь оно рассыпалось по снегу между телами грабителей, и охотник не мог оставить его без охраны, отвлекшись на еще одно убийство. Тяжело дыша и преодолевая зов стимулятора, он повернулся и начал искать. Клинки, выступавшие с костяшек кулаков охотника, оставляющие красные струйки на снегу, со свистящим звуком убрались в специальные пазы. Опустившись на колени, он затянутыми в перчатки руками перебирал предметы, отбрасывая в сторону бесполезные микросхемы, привлекшие грабителей, болтеры, патронные магазины и гранатные раздатчики, вскрывая новые и новые упаковки. Поиски становились все напряженнее, и теперь охотник уже просто опрокидывал контейнеры с образцами древних технологий; дыхание вновь начало непроизвольно ускоряться.

Подозрение нарастаю постепенно, подкатывали волны ужаса и позора, но охотник усилием воли подавлял их. Однако долго обманывать самого себя невозможно.

— Нет! — проревел он яростно, кромсая косами выскочивших лезвий контейнеры и упаковки. — Ее тут нет! Ее тут нет!

Ускоряющий эффект стимулятора длился еще полчаса — и только тогда стихли гневные крики, а тела убитых им мужчин теперь можно было собрать в пакеты. От когтей охотника валил кровавый пар, когда сознание наконец полностью очистилось от наркотика и он смог подумать о лидере воров.

О том, кто сумел сбежать. О горбуне. Возможно, он не был горбуном, а просто надел набитый рюкзак под просторную шубу.

Обманутый охотник упал на снег и втянул ледяной воздух. Воспоминания просачивались в его сознание сквозь тлеющие угольки гнева кусочек за кусочком, складываясь в картины прошлого. Это второе пробуждение несло в себе большие запасы индивидуальности: намного более человеческое пробуждение, чем первое.

Его звали Зо Сахаал, Мастер Когтя, наследник Короны Нокс, отказавшийся от всего человеческого много лет назад.

Воспоминания атаковали его, фрагментарные и бессмысленные. Он всматривался в мелькающие образы, изо всех сил стараясь их запомнить.

Была смерть.

Именно так все началось — убийство и отсутствие власти. Он помнил обещание, данное ему, оставленное наследство, помнил принесенные им священные клятвы. Он принял святую обязанность без колебаний и в момент вознесения протянул жаждущую руку.

Он был владельцем Короны Нокс. Если кратко.

Были осложнения. Попытки вмешательства. Инопланетного вмешательства. Он помнил среди яростной стрельбы болтеров и криков ярость псионического шторма ксеносов. Помнил боль и замешательство. Помнил горящего врага, болезненного демона в сверкающем рогатом шлеме, посох, от которого бежала любая тень. Помнил бегство. Помнил западню. Помнил трещину в ткани мироздания, засасывающую его вниз, поглощающую целиком. Он был заключен в бессрочную тюрьму без надежды на спасение, где сам разум уснул. Он прорывался сквозь бесконечные сны и воевал с кошмарами, после чего... пробудился, чтобы обнаружить пропажу Короны.

Лидер, да... Так называемый горбун. Это он похитил ее.

Час спустя Зо Сахаал стоял на краю кратера, вызванного крушением, и задумчиво разглядывал свое судно, «Крадущуюся тьму». В последний раз он любовался кораблем из тесной кабины шаттла, направляющегося с поверхности Тсагуалсы накануне последней миссии. Даже тогда, сгорая от нетерпения, охотник не мог не восхититься хищными формами «Крадущейся».

Искусно окрашенные черно-синие борта, с бронзовыми пиками башен и минаретов, казались игрушечными и хрупкими.

Но это, конечно, было лишь иллюзией.

Могучее, со стремительными обводами стервятника, судно бугрилось орудийными башнями, похожими на моллюсков, присосавшихся к киту. Здесь и там виднелись боевые шрамы и следы мастерства Адептус Механикус, стремившихся придать кораблю максимальную мощь и силу. Бросалась в глаза новая текстура корпуса, заказанная последними владельцами: изображения лезвий и символов тянулись вдоль бортов, переплетения странных орнаментов украшали изогнутый нос, стилизованные дуги молний ярко выделялись среди темных впадин надстроек.

Некогда корабль был ударным крейсером. Быстрый и зловещий, идеальная колесница для его миссии. Судно, достойное своего капитана.

А теперь?

Теперь «Крадущаяся» стала разлагающейся ведьмой. Изогнутые ребра провалились внутрь проломленного корпуса. Щели зияли, как шрамы от удара кнутом. Мощный корпус был разбит и разбросан на расстояние в полкилометра, острый нос-клюв вбит в землю страшным ударом, реакторы смяты — разорванные корпуса свидетельствуют, что остатки топлива в них пережили проход атмосферы.

Сахаал мог только вообразить ужасающее столкновение. Глаза отказывались поверить, что такое судно, как «Крадущаяся тьма», теперь большей частью выглядело металлической пастой, размазанной по толще панцирного льда.

О, как могучие падут...

Где он слышал это раньше?

Какое это теперь имеет значение? Сейчас есть более важные вещи и приоритеты. Погоня.

Вокруг не было выживших, в этом охотник был уверен. Он осмотрел главные коридоры корабля, но нашел лишь старые кости и древние ткани. Останки его вассалов, управлявших судном и теперь таких же мертвых. Бродя по заброшенным складам и пиная желтые черепа, Сахаал задавался вопросом, сколько же длилось его заключение. Слуги старели и умирали, пока он спал, неподвластный времени? Они погибли у его саркофага, как мухи-однодневки, или предпочли скуке ожидания быструю смерть?

И вновь охотник заставил себя не отвлекаться по пустякам. Время подумать будет позже, когда он вернет похищенный приз. В конце концов, его положение сейчас не намного лучше, чем у воров. Зо Сахаал открыл неприметный контейнер, в котором обнаружились богато изукрашенный болтер и множество магазинов к нему. Грабители пропустили тайник, обыскивая развалины, им не хватило ума откинуть пару искореженных железяк и взломать несгораемый шкаф за ними.

Болтер носил имя Мордакс Тенебрэ — Укус Тьмы. Изготовленный вручную на Ностромо Квинтус, он был бесценен с любой точки зрения. Сахаалу на миг стало жаль, что воры не нашли и не украли это драгоценное оружие, а по иронии судьбы утащили единственный предмет, который он не мог потерять.

Внушительное оружие, содержащееся в безупречном порядке, было подарком его хозяина, но преданность охотника была так велика, что, будь вместо болтера нож, кусок скалы или книга, он бы так же благоговейно к ним относился. Но все же...

Как любой примитивный, рвущий воздух патронами аппарат, болтер казался ему неуклюжим инструментом: шум, дым, пламя. Ничто не могло бы конкурировать с мастерски нанесенным ударом его лезвий. И никогда не было ничего столь жизненно важного для него, как Корона Нокс.

Внутри контейнера кроме патронов и гранат находилась стойка энергетических ячеек для его брони, но Сахаал взял лишь тяжелый прямоугольный пакет, пылающий ядовито-зеленым цветом. Охотник обернул его несколькими слоями транспортировочной пены, справедливо рассудив, что иногда точности лезвий может оказаться недостаточно. Упаковка контейнера зашипела, лишь только Сахаал нажал на декомпрессирующую руну, отметив, насколько безумной показалась бы подобная ситуация в прошлом, когда толпы безымянных рабов готовы были исполнить любую его прихоть.

О, как могучие падут...

Простая фраза эхом прошелестела в его сознании уже во второй раз. Теперь Сахаал разобрал: то был голос повелителя, а вместе с ним пришли воспоминания о месте и времени. Дело происходило на Тсагуалсе, до прилета убийцы. Вглядываясь в ночь древними, затуманенными глазами, хмурый повелитель повернулся к Сахаалу и, улыбнувшись, горько произнес те слова.

Преданный всеми. Преследуемый.

«Мы снова станем могучими», — обещал в ответ Сахаал, прижимая кулак к груди, и звуки потерялись в снежном вихре.

Подняв контейнер за ручку, охотник в последний раз оглянулся на «Крадущуюся тьму» и прыгнул в ночь.

Мита Эшин

Меньше всего это походило на пробуждение, скорее на возрождение.

После транса всегда так. Она обязательно позволяла тонким нитям восприятия и понимания вырваться на свободу, помещая разум вне мирских источников раздражения и мыслей.

Она возвратилась в материальный мир, как орлица к своему гнезду, вдыхая сладкий фимиам физических ощущений. Чувствовала себя кровью, несущейся по истосковавшимся венам. В Схоластиа Псайкана ее учили, что это состояние называется «патер донум» — краткий поток тепла и удовлетворения, следующий за провидческим трансом, как собственноручная награда от Императора, Она позволила ощущению разнестись по всему телу, поджав пальцы ног и выгнув спину.

«Насладитесь им, — всегда говорили наставники, — просмакуйте до самого завершения». В конце концов, это единственный аспект телепатии, могущий называться «даром», все остальные больше тянули на «проклятие».

Патер донум скоротечен. После него наступит мерзкий момент, когда все жестокие воспоминания транса ворвутся внутрь, затопляя память. Она открыла глаза, сосредоточиваясь на мерцающей свече в центре скриин-кольца, и освободила дорогу мути воспоминаний.

Первая мысль была такой: «Что-то упало с небес».

Келья для медитации была более чем скромной. Четыре рокритовые стены изгибались, образуя примитивный купол с бронзовой иглой в центре — точкой проводимости астрального тела. Отсутствовали строчки священного писания, исполненные золотом на каждой стене, мантры, украшающие купол псайкера наряду с картами звездного неба, полки, загроможденные дронами с различными благовониями...

Все удобства она оставила в мире-крепости Сафа-ур-Иикис, новое помещение удивляло ее своей спартанской обстановкой. Она предположила, что должна быть вообще благодарной за крышу над головой, учитывая то безразличие, которое выказал ее новый господин, но...

Но всему есть пределы.

Иссохший сервитор — некогда человек, а теперь лоботомированный, напичканный логическими системами и гремящими двигателями слуга, положил чахлую конечность ей на плечо. Единственный слезящийся глаз сервитора спазматически подергивался. Он попробовал говорить, но руны, протравленные через губы и челюсти, позволили ему лишь глухо закудахтать. Струйки слюны потекли с подбородка.

На Сафауре ее встречали из транса изысканные слуги с гладкой кожей и аккуратно удаленными языками, торопящиеся нежными мочалками смыть с нее пот и помассировать плечи. Другие сервиторы в этот момент заносили в душистые пергаменты результаты ее медитаций. Сам транс контролировала масса автоматики, изумруды на глазах и рубины на подбородке выделяли шлейфы воздействующих на психику феромонов. На Сафауре дюжина когитаторов-толкователей существовала исключительно для расшифровки ее видений. Там она жила в огромных апартаментах, а между трансами проводила часы отдыха, возлежа на берегу кислотных зеленовато-желтых морей. В мире Инквизиции Сафаур-Инкис ее господа были властны и богаты.

Текущее бытие в связи с этими фактами было «несколько раздражающим».

Здесь однорукий человек-машина с техностилусом и сопливым носом был единственным, чем мог обеспечить ее управляющий губернатора. Сервитор ткнул ее снова, испачкав обнаженную кожу слюной и продолжая вращать глазом. Над их головами испорченный дрон упорно и бестолково распылял благовоние. Он колотился о стену с удручающей регулярностью, и подсознательно она сравнивала эти равномерные «тап-тап-тап» со стуком пластикового сердца.

Отвлечься от воспоминаний, на что угодно. Но поздно. Теплое удовольствие патер донума закончилось, унылые стены кельи перестали казаться даже минимально удобными, а давление на мозг не могло продолжаться бесконечно.

Вздохнув, она натянула на плечи простой халат и, сжав зубы, затушила свечу, сосредоточиваясь на деталях транса, все еще ярко горящих в сознании.

— Запись, — скомандовала она, махнув рукой.

Сервитор выпрямился, балансируя стилусом над дрожащей поверхностью дата-пластины, и прокудахтал готовность.

— Продолжая доклад, — начала она формально, игнорируя гудение суставов сервитора, — предпринятый сего числа, во имя Императора... Вставь дату... Мной, дознавателем прима свиты инквизитора Каустуса из имперского мира-улья Эквиксус, на службе благословенной Инквизиции и его Святейшества Императора Человечества. Свидетельствую бессмертной душой правдивость данного доклада, или пусть мой господин поразит меня смертью.

Она перевела дыхание, вздрогнув от холода.

— Благословен будь Его трон и доминионы, аве Император!

Псайкер понаблюдала, как сервитор, механически подергиваясь, заносит сказанное в дата-пластину, периодически переходя на чистые строчки. Сделав минутную паузу, она собралась с мыслями, покусывая губу, затем продолжила:

— В третий раз, смотри подробней предыдущие рапорты, после погружения в фурор арканум, транс начался с чувства... высоты. — Она прикрыла глаза, вспоминая холод и бездонную пропасть, открывшуюся со всех сторон, лед, начавший покрывать тело. Сейчас память разворачивалась перед ней, подчиняясь особому тренингу, преподаваемому псайкеру с ранних лет. — Я... чувствовала себя идущей высоко-высоко, а подо мной виднелась гора... Гора из металла. Слишком многого я не разглядела, мешала сильная метель, но я знала: если подойду ближе, то непременно упаду... Сорвусь в такую пропасть, куда суждено лететь бесконечно... Во тьму, где никогда не бывает света. Я не могла видеть, но... знала, она там. Я ее чувствовала. Был момент тошноты... — Она совсем по-детски улыбнулась, гордая собой, затем, пожевав губу, нахмурилась. — Но, в отличие от первых разов, меня не вырвало. Что-то двигалось рядом, расталкивая снег, я боялась, но не сдвинулась с места... Возможно, я боялась падения больше, чем приближающегося существа... Не знаю. В предыдущие сеансы транса я пробуждалась именно на этом моменте, не в силах предсказать дальнейшее. Сегодня... я проявила больше упорства. Уверена, мне удалось мельком заметить... нечто в ревущем буране. Мне показалось — там я сама!

Она моргнула, сознавая, как смешно прозвучало сказанное. Если сервитор и был способен к оценке, то ничем себя не выдал, по-прежнему бесстрастно ожидая новых слов. Псайкер попробовала расслабиться, напоминая себе о зыбкости видений после погружения в фурор арканум. Библиотеки Схоластиа Псайкана были забиты самыми безумными предсказаниями, полученными после трансов, вызванных им.

Тем не менее видение было необычайно ярким и реальным.

— Это была я, но... одетая по-другому. Волосы на голове спутанные и грязные, я кутаюсь в какие-то тряпки, на лице кровь... Одна из... О Трон, у меня не было руки! Из плеча бил фонтан крови... Криков не слышно, все заглушал рев ветра... Я... Меня несли., по воздуху. Мне не было никого видно, все засыпано снегом... На лицо несущего меня существа пала тень...

По щеке скользнула непрошеная слеза, и псайкер задумалась, что с ней происходит. Слова перепутались в голове, отказываясь складываться в предложения, накатила волна ледяного, переворачивающего душу ужаса, похожего на пережитый в трансе кошмар.

— Я посмотрела на него... на тень, я имею в виду... словно я падала сквозь снег, на землю... что-то преследовало меня, сжигая изнутри глазниц... Император сохрани, это была беременная ведьма... размером с город, и она падала со звезд! Она... ох... упала в снег, ее кости треснули, а чрево лопнуло... И тьма выползла наружу из проклятой матки!

Псайкер заставила себя проверить правильность записанного сервитором. Он равнодушно наблюдал за ее действиями, готовый к новым приказаниям. Вздохнув, дознаватель Ордо Ксенос Мита Эшин позволила себе расслабиться и соскользнуть в забытье обморока.

— А, дознаватель!

— Милорд. — Мита официально поклонилась, не поднимая глаз.

Она еще не до конца изучила привычки нового господина, но уже знала: испытать его гнев гораздо проще тем, кто не выказывает должного почтения. Учитывая, что инквизитор постоянно носил зеркальный шлем с узкими прорезями, малейший заинтересованный взгляд на его необычный головной убор мог быть принят за непочтительность и вызвать новую вспышку ярости.

Инквизитор Каустус не был приятным в общении человеком. Мита считала себя в относительной безопасности до тех пор, пока следила за полами его черно-белой мантии и покрытыми броней ступнями, не поднимая глаз на зеркальную маску.

— Прекращай, — бросил Каустус неожиданно мягким для столь угрожающей фигуры голосом. — Я не люблю, когда мои помощники кланяются, будто неотесанные деревенщины. Я твой господин, девочка, но не твой Император.

— Прошу прощения, милорд, — Псайкер выпрямилась, найдя новую цель для взгляда и демонстрируя раскаяние. Возможно, стоит смотреть на его грудь.

Позади нее, в безликой свите Каустуса, из-под надвинутых капюшонов, послышались смешки. Эшин подавила нестерпимое желание разбить кому-нибудь из них голову. Как новый член команды, она быстро убедилась: ее ранг для свиты ничего не значит. Хоть номинально Мита и была второй после инквизитора, но среди этой разноцветной толпы ее никто не уважал. И пока Каустус будет прилюдно унижать псайкера, ее положение не изменится.

— Я прочитал отчет, — презрительно сказал инквизитор, лениво махнув веретенообразным датападом. — Ты упала в обморок!

— Видение было... слишком ярким, милорд.

— Меня не интересует, насколько оно яркое, девочка. Но я не позволяю своим служащим падать в обморок от любого пустяка!

— Такого больше не повторится, милорд.

— Этого не должно повториться. — Рука с датападом поднялась, инквизитор пробежал взглядом по строчкам. — Твой доклад содержит много любопытного... Что сама думаешь?

— Не уверена, милорд... Здесь нет никаких когитаторов для расши...

— Я не спрашивал, что может посоветовать какая-то машина, прокляни ее Император! Я спросил, что ты думаешь!

Мита Эшин судорожно сглотнула, сопротивляясь желанию посмотреть прямо в глаза инквизитору. Здесь, в самом сердце губернаторского дворца, в роскошных гостевых апартаментах, Каустус выглядел устрашающе и величественно, именно таким описывали его легенды.

— Не медли!

— Я... думаю, нечто приближается, милорд. Приближается сюда.

— «Нечто». Больше тебе нечего сказать? Псайкер ощетинилась, сжав кулаки и стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Нечто со звезд. Огромное... и темное.

В зале наступила тишина. Сквозь пылинки, мельтешащие в лучах парящей лампы, Мита краем глаза заметила трепет свиты. Что, заткнула она им рты?

Каустус разрушил создавшуюся атмосферу одним восклицанием.

— Кровь Императора! — проревел он саркастично. — Какие подробности! Как я раньше справлялся без помощи ведьмы?

Зал громыхнул смехом, аколиты и ученики подхалимски радовались шутке. Надеясь, что она не покраснела, Мита силилась не злиться. Что поделать, псайкер никак не желала выучить урок нынешних жестоких нравов. Правда, на миг она возненавидела всех. Даже его. Осмеяна собственным господином, как неразумный ребенок!

Мита Эшин быстро изгнала из сознания еретические мысли. Она приказала себе расслабиться и принять оскорбление как подобает — с изяществом, но ногти так глубоко вонзились в ладони, что кровь потекла между пальцами.

— Достаточно.

Каустус оборвал веселье, отбросив датапад в сторону, как надоевшую игрушку. Сузив глаза, инквизитор резко повернулся, нависнув над присутствующими массивной фигурой.

— Миссия.

Мите показалось, что порыв ледяного ветра пронесся по теплой комнате. Псионическая аура свиты немедленно изменилась, шутки оказались забыты, умы сосредоточились. Надо отдать им должное: может, и глупцы, но подчиняются беспрекословно.

— Расследование и поиск материальных доказательств. — Каустус лающим голосом бросал команды. — Три команды, три транспорта. Действия дивизиона по плану «дельта». Исполнять!

Вокруг инквизитора уже бурлило движение, люди, как машины, повиновались быстро и четко. Мита не могла не заметить грамотность распределения ресурсов: в каждой команде виднелся массивный корпус боевого сервитора, мелькал медик с лечебным аппаратом, священники в капюшонах быстро творили молитвы и раздавали благословения.

Каустус подбирал учеников всю жизнь, получив свиту, нередко срамившую даже лучших из братьев-инквизиторов. В каждой команде были соединены все специализации, никто не сомневался и не задавал вопросов. Даже Мита, все еще страдавшая от презрения учеников, была впечатлена внушительной демонстрацией.

Псайкер постаралась принять наиболее эффектную позу, неловко сознавая собственную ненужность. Если Каустус и ожидал от нее неких действий, то не подал виду, полностью поглощенный отдачей приказаний.

— Точка встречи у врат Эпсилон-Шесть через три часа, — рокотал инквизитор — холодный и точный механизм, всевидящий и вооруженный. — Разойтись!

Мита продолжала удивляться общей слаженности: слуги инквизитора, несмотря на разность судеб и характеров, действовали как на параде, не уступая выправкой штурмовикам Имперской Гвардии. Через несколько минут псайкер обнаружила себя оставшейся наедине с инквизитором. Каустус разглядывал ее, поигрывая медальоном в виде буквы «I» на шее.

— Дознаватель,— проговорил он,— вы все еще здесь?

— Милорд. — Мита поискала дипломатичный ответ, но смогла изобрести лишь неуклюжее: — А что мы должны расследовать?

Она ожидала окрика за дерзость, но его не последовало. Мита представила выражение лица инквизитора под шлемом — кот, наслаждающийся игрой с мышью,

— Дорогой дознаватель, — проворковал он, — вы все уже знаете.

— Милорд? — Мита Эшин нахмурилась.

— Ну, как ты там его описала? Нечто с небес, массивное. Нечто темное.

— Я... сожалею, милорд, но я не пони...

— Ты была права. Хотя известия несколько запоздали.

— Опоздали?

— Судно. Большое судно разбилось при посадке во льдах два часа назад. Учитывая, что мы уже здесь, будет невежливым не принять участия в расследовании.

— Но...

— Нечто не прибудет, дознаватель. Нечто уже прибыло. Ты можешь идти собираться.

Псайкер двинулась обратно в свои покои, полностью обескураженная, но когда она добралась до темной кельи, мерзкое предчувствие зашевелилось в животе. Воспоминания транса вновь пронеслись в памяти, и Мита вздрогнула, как от боли.

Нечто упало с небес...

Через линзы ночного видения бинокса, чьи провода и корпус присосались к глазам псайкера, как жадный поцелуй, улей выглядел полыхающей пирамидальной башней.

Дрожа от холода, несмотря на толстые меха, Мита сравнивала город-мир, недавно оставленный позади, с растаявшим сталагмитом, проглоченным горизонтом. То, что существовали еще более огромные ульи на ближних мирах, не могло умалить величие этого необъятного города, приковавшего к себе ее внимание. Двести миллионов душ, живущих рядом, как термиты, пробуждали в Мите неосознанную дрожь в позвоночнике.

Большинство жителей этого города никогда не видели неба.

Улей пронизал пространство шишковатым суставом. Окутанный облаками и блестящим намерзшим льдом, он напоминал перевернутую сосульку, источенную временем и погодой, с выступающими башенками и шпилями. Яростные бури Эквиксуса оставляли глубокие следы на поверхности улья, украшая город с прихотью сумасшедшего архитектора.

Огромная кроваво-красная молния протянула шипящие зигзаги в вышине, заставив небо загореться сиянием, озарившим пустоши на многие километры вокруг. Неосвещенное лицо планеты, синхронно с орбитальным годом, оставалось всегда темным и холодным. На его фоне фабрики извергали огонь из высоких труб, а погрузочные площадки кутались в туманы ионного свечения. А выше плебейских рабочих уровней огромные окна соревновались множеством огней со звездами в небесах. Через бинокс Миты улей казался картиной противостояния бога-монолита и тьмы, исполненной мазками огня.

Более яркие картины пси-прикосновений жизни города проплывали в сознании псайкера, словно щупальца анемонов. Двести миллионов душ, двести миллионов свечей псионического света. Такие же яркие и хрупкие.

Мита отвернулась, не в силах вынести столь яркого зрелища, и сосредоточилась на их маленьком конвое. Четыре транспорта, преобразованные «Саламандры» с широкими гусеницами и вышками прожекторов, неслись по льду с опасно высокой скоростью. В трех ехала свита инквизитора, поблескивая разнообразными плащами, трепещущими на ветру, а в первом — команда местных слуг закона, Префектус Виндиктайр, вперивших прорези своих шлемов в попутчиков и не испытывающих большого восторга по поводу их вмешательства. Официально Префектус являлась независимой организацией под крылом Адептус Арбитрес, но между имперскими офицерами существовал определенный дипломатический компромисс. Мита Эшин догадывалась, что присутствие инквизитора не было инициативой людей из Префектуса, но не представляла того храбреца, который отказался бы от помощи Каустуса.

Сам инквизитор расположился вместе с ней на замыкающем транспорте, с лицом и сознанием одинаково непроницаемыми. Он давно обучил свиту прикрывать собственный ум от псайкеров — там, где умы оперативников сверкали для Мины яркими маяками, его сияние виделось приглушенным и защищенным.

Инквизитор стоял со скрещенными на груди руками, не обращая внимания на холод, только шевелящиеся пальцы разрушали иллюзию грозной статуи, задрапированной роскошными тканями. Мина с удивлением осознала: она по-прежнему ничего не знает о хозяине. За то короткое время, что она служила у Каустуса, псайкер смогла разузнать лишь одно: все, что рассказывают о нем легенды, — ошибочно. Инквизитор обладал репутацией, пылающей не тусклее, чем город-улей за их спинами, кроме того, он грамотно ею пользовался. То, что Каустус смог раскрыть великие заговоры и сокрушил пришельческую ересь всюду по всему сегментуму Ультима, она не сомневалась. Но что все деяния, как утверждают мифы, инквизитор совершил с благородством и честью, а то и с героизмом, Мита Эшин сильно сомневалась. Жестокость и героизм редко уживаются вместе.

Псайкер начала службу экспликатором Инквизиции непосредственно после окончания Схоластиа Псайкана на Эскастел Санктусе. Была отобрана мастерами, считающимися опытными в сопротивлении ереси без применения ритуала Укрепления Души. Церемония требовала младших псайкеров. Мита со смутным отвращением помнила саму процедуру вербовки. Голые и лишенные волос, юные избранники дрожали в глубоких пещерах, слуга скользили между ними, подгоняя и подталкивая. Она помнила позор, смешанный со скрытым облегчением, когда стоящих рядом с ней претендентов одного за другим уводили плоские механизмы, посланные новыми хозяевами. Мита знала, что их распределили среди офисов Муниторума или Администратума, правда, многие шептались, будто других направили непосредственно в Адептус Астартес.

Никто не рассказал о четвертой возможности.

Мита Эшин была отобрана Ордо Ксенос, ордосом Священной Императорской Инквизиции, наиболее секретной организацией. Она обнаружила себя частью системы с безграничными полномочиями, преследующей тени по всему Империуму, всегда оставаясь чистой, сильной и святой. Мита оказалась приобщенной к миру паранойи и тайн в двенадцать лет.

В двадцать пять она оставила мир-крепость Сафа-ур-Инкис, присоединившись к свите инквизитора Петры Лево, будь благословенно ее имя. После чего в течение шести лет получала... удовольствие.

Она была свидетелем зачистки некронтирских мегалитов на Луне Пастора. Приложила руку к уничтожению Ваагх-Шалказа, когда победила марионеточных шаманов вождя. Взяла верх над магалами-примациями во время восстания генокрадов в Маркандских Проливах. Сожгла разум Демагога Хруддов в Плеанарской кампании. Заслужила ранг дознавателя в тридцать, после суровых испытаний мятежа на Йилире. Удостоилась упоминания в Конгресиум Ксенос за захват поющего меча у эльдарского колдуна.

Мита занималась различными делами. Она искала — и получала славу, которой так жаждала, а история ее свершений украшала ленты, которые псайкер вплетала в волосы.

Она жила полной жизнью.

И за неделю до тридцать первого дня рождения ее хозяйка погибла — глупо, бессмысленно, в подлой перестрелке на Эрасуле Девять.

Все изменилось. В одну секунду Мита Эшин стала никем. И когда все запросы и приказы были отданы, она обнаружила себя подчиненной новому хозяину и переброшенной в другую часть Вселенной.

Смотря вперед, в мельтешащий снег, где расположилась огромная фигура нового хозяина, Мита задавалась вопросом: как долго — если такой срок вообще есть — ей придется забираться на высоту прежнего положения? Попробовав на вкус мысли окружающих, в чьих умах роились желания выделиться и вознестись на самый верх, она с мрачной уверенностью поняла, что путь не будет легким.

Место крушения было таким же пустынным и хаотическим, как и в трансе псайкера. Ужасно увидеть машину всесокрушающей мощи, космический корабль, в таком разрушенном и жалком виде. Снег уже засыпал высокие башни и командные мостики, виднеющиеся искореженные палубы напоминали кости мертвеца, выступавшие из реки.

И все же это была могущественная вещь, в каждой древней колонне и пластине чувствовалась великая печаль и горечь. Мита провела пальцем по матовой переборке, оглянувшись на остальных членов свиты, однако если те и разделили ее почтительную дрожь, то ничем себя не выдали. Хотя поиск велся со странной осторожностью, слуги инквизитора напоминали грабителей, вторгшихся в мавзолей.

Виндикторы обменялись лишь несколькими словами со своими незваными помощниками, неуклюже прокладывая путь по снегу к дыре в борту корабля, обшаривая пространство мощными лучами света. Инквизиторская свита, наоборот, споро втягивалась через зияющие трещины с трех направлений, будто личинки, вгрызающиеся в гнилую плоть. Время от времени на коротких волнах вокс-передатчиков раздавались сухие доклады-комментарии. Каустус неторопливо расхаживал неподалеку от судна, слушая доклады и позволяя миньонам разнюхивать от его имени.

Мита в нерешительности переминалась позади, не зная, стоит ли взять на себя ответственность и присоединиться к поиску. Что делать: ожидать команды или зарабатывать авторитет? Произведет ли на него большее впечатление инициатива или лояльность и полное повиновение? Без знания особенностей характера Каустуса любое действие может привести к провалу... или полному успеху. Не способная проникнуть в мысли инквизитора и прочитать выражение его лица, Мита никак не могла найти нужное решение.

— Есть ли выжившие? — внезапно спросил он, сведя пальцы вместе.

— Милорд?

Инквизитор выдохнул, и пар окутал дыхательные отверстия маски.

— Дознаватель, я не люблю, когда на мой вопрос отвечают вопросом.

— Но, милорд, я...

— В Ордо меня уверяли, что твои навыки окажутся неоценимыми. Ты полагаешь, они ошибались? — Каустус говорил медленно и снисходительно, а Мита изо всех сил пыталась сдержать волну ярости.

— Нет, милорд, но...

— Прекрасно. Тогда пришло время показать мне твои способности, не так ли?

Она попробовала достойно ответить, но, как всегда, все придуманные варианты имели недостатки. Вздохнув, Мита кивнула, признавая поражение:

— Да...

— Итак, есть ли выжившие в катастрофе?

Вынуждая себя успокоиться, Мита закрыла глаза, не позволяя себе смотреть через окуляры бинокса. Распахнув сознание, приказала ему просачиваться сквозь броню космического корабля, как кислота сквозь камень. Псайкеру немедленно стали известны тайны судна, она узнала его древнее название, полетела все дальше, через пустые помещения, наполненные загадочным пьянящим ароматом, и...

Она прекратила кричать, лишь когда подскочивший инквизитор отвесил ей сильную оплеуху.

Зо Сахаал

Зо Сахаал высунулся из надежного укрытия и голодными глазами осмотрел металлический хаос вокруг себя. Он освоился в новой среде быстро — хищник везде найдет богатые охотничьи угодья — и не мог не улыбнуться, наслаждаясь темнотой. Эта чересполосица теней в железных джунглях, эта огромная гора, наполненная рукотворными пещерами, — здесь ему не будет равных.

Не способный бездействовать, пока его сжигает тревога и жажда обрести потерянное, он выскользнул наружу и рванулся по ограждениям, не задевая цепей и провисших, перепутанных кабелей. Поднимаясь вверх по фермам, Сахаал аккуратно отодвигал плотно поставленные контейнеры, молниеносно прыгая между шахтами замерших лифтов. Внезапно издалека донеслись голоса, и охотник замер, изменив рисунок тела под ржавый узор стены. В мире перекрученной и бессистемной архитектуры еще один странный выступ не привлечет внимания. Сахаал не стал убирать когти, каждый мускул охотника дрожал от напряжения, лишь сознание, вынужденное бездействовать, нашло себе развлечение в виде новых порций воспоминаний. Они просачивались в память, как масло в губку, принося картины прошлого, того, как он оказался здесь, бродящий по древнему лабиринту пантерой в ночи.

Накануне, оставив «Крадущуюся тьму» в бесчисленных километрах позади, охотник наблюдал появление города-улья из-за горизонта. Его нечеловеческий разум не сделал паузы, восхищаясь увиденным зрелищем, не отдал приказ организму остановиться для передышки; ныне главное — не потерять вора.

Однажды мимо пронеслась фаланга транспортов. Рокот двигателей предупредил его раньше, чем поднятые клубы снега, и Сахаал из осторожности зарылся в сугроб, наблюдая за транспортами через полуприкрытые защитные веки алого цвета. Он задавался вопросом, кого и с какими вопросами пошлют местные власти к месту крушения. В конце концов Сахаал решил не волноваться зря: сейчас главное — не отвлекаться от поисков Короны, а ответы на вопросы он получит и позже.

Перед самым городом малейшие следы вора исчезли. Сахаал успокоил себя: никуда, кроме этого улья, ублюдку не было смысла направляться.

А город был просто безбрежный.

В изменчивых подножиях скал, где камень и лед встречались с массивами стали и феррокрита, Сахаал обнаружил глубокую трещину. Там во тьму уходили огромные ржавые корни колоссального древа, заселенного на каждом уровне людьми или механизмами. Из щели поднимались пары, похожие на дыхание демона, раззявившего беззубый рот — врата в ужасную утробу.

Выше, где покрытые инеем скалы отращивали первые башни и ярусы, множество погрузочных врат доков и посадочных площадок порадовали эбонитовые глаза охотника. Сто и один способ мигом сменить холод ледяной пустыни на уютную темноту внутри. Но каждый проход закрыт, запечатан, чтобы не пустить внутрь мороз.

Сахаал рассмотрел собственные возможности. То, что он должен проникнуть в улей, вопросов не вызывало, но откуда начать? Где охотиться на вора? Найти единственный нужный запах среди этой бесконечной массы механизмов и живых существ, казалось почти невозможным... Легче найти песчинку в пустыне или звезду в Галактике!

Но нет. Охотник не может позволить себе роскошь сомнения. Надо сосредоточиться — его ведет преследование. Он должен быть безжалостным.

Сахаал скользнул в трещину, как нож между ребрами, и темнота поглотила его. Теперь, когда минул день, потраченный на исследования лабиринта под городом — бесконечной череды коридоров, туннелей и ям, — стал ли он ближе к вожделенному призу?

Нет.

В этом подземном царстве не было логики. Ярус громоздился за ярусом, перемежаясь убранными тканями лестничными клетками и шахтами лифтов. Иногда встречались религиозные статуи и кафедры для проповедников. Древние лестницы не вели никуда. Туннели, искривленные и забранные решетками, заполнялись ядовитыми отходами и плавающим пластиковым мусором. Настенные кабели иногда искрили, тянулись многие мили и уходили на верхние уровни города. Рухнувшие проемы иногда восстанавливались, иногда новый ход просто пробивался рядом, водоводы часто оказывались проеденными кислотой, а стволы шахт — заполненными талой водой, в которой копошились слизнеобразные создания. Огромные сваи-колонны каждую минуту напоминали о чудовищном весе улья, словно часы, отсчитывающие время до падения небес.

А люди... Сбившиеся в гетто вокруг последних ресурсов, бездомные, бесполезные и потерянные, поделенные между маленькими империями бандитов, они бродили во тьме, питаясь грибами и жуками. Их давно уже никто не называл людьми, они стали грязными животными. Крысами.

Весь первый день, скользя под городом, как призрак, Сахаал чувствовал глубокое отвращение. Если такова награда за преданность Императору, он правильно выбрал свою сторону.

Охотник вернулся к настоящему, сосредоточившись на «шлеп-шлеп-шлеп» приближающейся добычи, и разжал правую руку. В ножнах руки зашевелился кроваво-красный набор его вторых пальцев, острых когтей, подчиняющихся малейшему импульсу мышц «первого набора». Еще один подарок от хозяина, великодушие которого являлось столь же непредсказуемо ярким, как и капризы. Сахаал принял этот дар с той же благодарностью, что и болтер, но пользовался с гораздо большей охотой, обнаружив в когтях оружие достойной точности и чистоты.

Сахаал называл их Унгуис Раптус — Когти Хищника, решив так же назвать и свою роту. Еще до Великой Войны его Хищники по праву заслужили устрашающую репутацию, неся скорую смерть с небес, сначала — во имя Императора, а потом — лишь Сахаала.

Если хозяин и знал, как были сконструированы когти, то никогда не раскрывал тайны. Теперь лезвия стали неотъемлемой частью Сахаала, вроде языка или глаз.

Или ненависти.

Двое мужчин вышли из туннеля неподалеку от охотника. Их куртки поблескивали нашитыми защитными пластинами, они тихо переговаривались и шагали осторожной походкой проведших всю жизнь в подулье. В этих древних пещерах чувство опасности впитывалось с молоком матери.

Но сейчас ничем не смогло помочь.

Первый человек оказался мертв, прежде чем его мозг зафиксировал угрозу, — два лезвия вылетели из тьмы, пройдя сквозь глаза прямиком в череп. Сахаал стряхнул с руки труп, как стряхивают снег с лопаты, и поманил к себе второго.

Медленно. Тихо.

В голове охотника зазвучал шелестящий, как песок, ледяной голос хозяина, читающий лекцию-молитву своему Легиону: «Покажите им, на что вы способны... Украдите их надежду, как тень крадет свет... Тогда покажитесь сами... Инструмент никогда не меняется, дети мои... Оружие всегда одно и то же... Страх. Самое сильное оружие — страх...»

В коридоре, залитом кровью упавшего товарища, второй человек рассмотрел лицо кошмара и запоздало, задыхаясь, закричал.

— У меня есть вопросы, — сказал Сахаал, оказываясь рядом.

Конечно, человек ничего не знал. Ни первый, ни второй. К концу второго дня их стало двенадцать — семеро мужчин, четыре женщины, один ребенок. Что не прекращало поражать Сахаала, так это их различные реакции.

Некоторые — большинство — с самого начала кричали. Когда он оказывался рядом и клацал челюстями, громко шипя, то работал как художник над полотном трепета. Он создавал рисунок страха легкими гуашевыми тенями липкого ужаса, и оба сердца охотника разрывались от восторга справедливости его работы. А они запрокидывали свои небольшие головы и главным образом только кричали.

Но тем не менее некоторые молчали. Смотрели на него с немым страхом животного, таращили глаза, вылезающие из орбит, дергали губами, меняли цвет лица. Таких он хватал когтями и уносил вниз, в секретное убежище, где к ним мог вернуться голос. И тогда уж точно начинались крики.

А затем охотник мог задавать вопросы.

Одна из женщин, введенная в заблуждение, упала на колени и начала молиться. Другие бормотали унылые литании Императору. Возмущенный ее благочестием, Сахаал отрезал пальцы женщины один за другим, наслаждаясь изменением ее поведения. Святые глупцы, как оказалось, могли кричать не менее громко, чем петь.

Один из мужчин пробовал бороться с ним. Недолго.

Ребенок... тот лишь звал мать. Он вопил, когда Сахаал наклонялся, пытаясь установить зрительный контакт, а затем слезы высохли и маленькая рука потянулась поиграть с яркими лезвиями. Сахаалу показалось, что невинность имела мало шансов выжить в подулье. (Лезвия лязгнули, терпение охотника закончилось.)

Теперь стало можно поразмышлять над полученными ответами. Он мог прятаться здесь, в глубинных развалинах, очень долго, наблюдать и смешивать все новые и изысканные цвета ужаса.

Но всегда, всегда такое отвлечение внимания смирялось ненавистью, сосредоточенной яростью и пронизывающим чувством провала задания. Что, спрашивал он себя, прояснилось после его убийственных набегов? Помогли ли описания и наводящие вопросы? Нет. Никто не знает о Короне Нокс.

Сахаал с огромным трудом вырезал спираль электу на коже каждой жертвы, но никто не опознал ее. Охотник описывал косматые шубы воров, вытаращенные глаза, даже неизвестное слово «ТЕQO», намалеванное на борту транспорта. Опять мимо. Он не сомневался в искренности жертв — даже когда их разум улетучивался, никто не изменил показаний.

Сахаал ничего не смог разузнать о Короне, зато сделал менее приятное открытие. С самого пробуждения в этом ночном мире что-то грызло его, не давая покоя. Когда охотник взял двенадцатую жертву, бородатого человека с медным обручем на голове, закутанного в обноски, любопытство пересилило. Сахаал стиснул зубы и, осторожно проткнув руку жертвы когтем, задал вопрос, так часто его мучивший:

— Какой сейчас год?

Несмотря на боль и ужас, лицо человека впервые с момента нападения выразило комическую гримасу.

— Ч-что?!

— Год! — проревел охотник так, что заколыхались воды подземного озера, к которому он принес человека. Сахаал приблизил когти к паху жертвы, не собираясь пока выполнять угрозу, но он должен был узнать истину. — Назови год, червь!

— Девять-восемь-шесть! — завопил бородатый, не сводя взгляда с лезвий. — Девять-восемь-шесть!

Сахаал взвыл, осознавая неприятную информацию. Шесть пропущенных столетий! Это больше, чем он рассчитывал. Внутри «Крадущейся тьмы» охотник был решительно не способен оценить время, идущее в варпе по-другому. Шестьсот лет... От захлестнувшего его приступа ярости Сахаал начал сжимать когти, намереваясь отыграться на пленнике. Но тут мерзкая запоздалая мысль возникла в голове, заставив охотника перейти на плебейский низкий готик — язык, так любимый обитателями подулья.

— Сейчас тридцать второе тысячелетие? Отвечай мне!

Губы человека на миг дрогнули, глаза расширились.

— Что?

Когти шевельнулись.

— Нет! Нет! С-сорок первое! — Слова рванулись как лавина, шумная и неостановимая. — Сорок первое тысячелетие, год девять-восемь-шесть! Сорок первое! Клянусь кровью Императора, сорок первое!

Все перевернулось в разуме Сахаала. Он убил человека быстро, слишком растерянный, чтобы смаковать момент, и вернулся на старый завод, который превратил в убежище.

Охотник бродил во тьме и размышлял, потом, подчиняясь вспышке ярости, разнес вдребезги древнюю кладку полуразрушенного здания. Когда пелена бешенства отступила, Сахаал сорвал с плеча защитную пластину и начал медленно, точно резать собственную незащищенную плоть.

Успокоиться не получалось.

Прошло сто столетий.

Тела двенадцати жертв послужили делу. Сахаал собрал их, порезанных и ужасно выглядящих, развесил высоко под потолком в наиболее часто используемых проходах и выпустил остатки крови на развалины внизу. С его стороны это было не дикостью и не примитивным объявлением границ территории хищника — скорее данью повелителю, его доктрине и воспитанию.

— Убейте тысячу человек, — эхом отзывался в классе, расположенном на военном корабле «Великая победительница», голос учителя, — не оставляя свидетелей. Чего вы достигли? Кто узнает об этом? Кто будет бояться вас? Кто станет уважать и повиноваться вам?

Но убейте одного и дайте миру увидеть! Повесьте его повыше, изрезанного как можно страшнее. Пусть истекает кровью. А затем... исчезните.

И теперь — кто об этом узнает? Каждый. Кто будет бояться? Каждый. Кто станет подчиняться? Любой!

Люди... У них сильное воображение. Убейте их тысячу — и вас возненавидят. Убейте миллион — и они встанут в очередь, чтобы сразиться с вами. Но стоит лишить жизни единственную жертву, как люди начнут видеть монстров и демонов в каждой тени! Прикончите дюжину, и остальные будут просыпаться с криком по ночам. И они не будут ненавидеть — они будут бояться.

Это — путь повиновения, дети мои. Люди — лишь примитивные, болтливые животные, эти люди... И нам выгодно, чтобы они такими и оставались...

На третий день Сахаал полз пыльными ходами ниже уровней используемых коридоров, слушая испуганные разговоры местных жителей, когда мимо него на поиски убийцы проследовало два отряда из Спиткрика, вооруженные примитивным оружием.

Вернувшись в логово, он издалека обнаружил вторжение. Человек был в странном, даже на вкус Сахаала, одеянии из красных и белых сеток. Не в примитивных обносках, а в дорогой, прекрасно скроенной и продуманной одежде, украшенной золотыми и кристаллическими кулонами. Маленькие кабели, закрепленные на рукавах и воротнике петлями, уходили в бледную и опухшую плоть гостя, подобно капиллярам. Удивительным было и лицо — то немногое, что от него осталось, — почти полностью охваченное аугметическими устройствами и ощетинившееся иглами сенсоров. Настоящие глаза отсутствовали, лишь грязные впадины с толстым слоем гноя отмечали их границы. Канал связи змеился по плечам, как непокорные волосы, мягкие линии губ уродовали шрамы, словно рот был некогда запечатан и вновь открыт. Дыхательные трубки, изгибаясь, уходили в гнезда на подбородке и шее, деля лицо пополам. Под кожей рук бугрились части неких биомеханизмов, полуприкрытые широкими рукавами одежд.

Двигался посетитель рывками, по-птичьи, Сахаал немедленно оценил его как более машину, нежели человека. Охотник бы не показался, позволив легкомысленному дрону пройти дальше, ничего не заметив, если бы не одна деталь. Существо махало листом пергамента, на котором виднелось выведенное чернилами изображение, заставившее Сахаала забыть обо всем, — спираль, рассеченная зигзагом.

Вор с электу.

Охотник двинулся вниз к человеку, борясь с волнением и прикидывая план действий. Несмотря на яркую одежду и походку, гость логова выглядел сложнее безмозглого механизма, выполняющего примитивные команды хозяина. Потому Сахаал замер в тени, решив понаблюдать еще некоторое время, дабы исключить любую возможную опасность.

— Я знаю, ты там. — Голос дрона поразил охотника безжизненностью, как и линзы наблюдающих устройств, глядящих на него, несмотря на темноту. — Я уловил движение до того, как вошел в данное помещение. — Дрон дернул головой. — Твоя скрытность достойна, хет-хет-хет...

Сахаалу потребовалась секунда, чтоб понять, что механические щелчки являлись аналогом человеческого смеха. Он сжался в тени, понимая: такое поведение едва ли присуще обычному слуге.

Существо вновь покосилось на него, брови дернулись под металлическими штифтами.

— Не могу тебя разглядеть четко. — Его губы расплылись в омерзительной улыбке. — Кто ты?

— Я твоя смерть! — рыкнул атакующий Сахаал, которому надоело ждать.

Существо оказалось тяжелее, чем он ожидал, — количество механических частей превосходило расчеты охотника, но он полетел наземь с восхитительной легкостью. Выскочившие когти с усилием прошли сквозь плоть и кабели, пришпиливая нарушителя покоя к полу. Тело билось под тяжестью охотника, рука почти отсоединилась от плеча, но существо не кричало.

— Ты скажешь мне все о воре, — сказал Сахаал; вокс-передатчик смешивал его безупречное произношение с шипением рассерженной рептилии. — Смерд со спиралью на коже, кто он? Где он?

Человек улыбнулся. Пришпиленный полуметровыми когтями к полу, с перерезанными костями и мускулами, покрытый кровью и маслом из разрушенных сервомоторов, он улыбнулся!

Сахаал потянул лезвия выше.

— Хет-хет-хет...

На миг охотник едва не отсек язык странного слуги.

— Меня зовут Пахвулти, — дернувшись, сказал тот, вращая линзами. — Я думаю, мы станем друзьями.

Сахаал почти убил его, разъяренный смелостью ублюдка. Он взмахнул второй рукой и рубанул лезвием по лицу человека, рассекая кабеля и кожу, линзу левого глаза и бессильно зашипевшую дыхательную трубку. Еще одно движение и... Но охотник остановился — необходимо погасить вспыхнувший гнев.

— Где вор?! — проревел он. — Или умрешь от страшной боли!

— Сильно сомневаюсь, — ответил человек, спокойный до безумия. — По двум причинам. Первая: не думаю, что ты убьешь человека, который знает символ, вырезанный тобой на всех предыдущих жертвах. И вторая... Хет-хет-хет, я не чувствую боли. Я ее рассматриваю лишь как незначительное неудобство, не более того.

Сахаал едва не закричал. Разве этот глупец не знает, как легко может быть убит? Не знает, к какому воину так дерзко обращается?

Словно прочитав мысли охотника, оставшийся глаз смерда дернулся, рассматривая броню Сахаала, отмечая каждую деталь огромного тела.

— Я осмелюсь сказать, нечувствительность к боли тебе знакома, — вновь усмехнулся он. — Космодесантники известны своей выносливостью.

Позже, в месте настолько тихом, что каждое слово возвращалось к уху говорящего тихим эхом, Сахаал спрятал оружие и постарался успокоиться.

Человек-машина Пахвулти был подвергнут пытке. Со стальными штырями, загнанными в руки между костей, привязанный за шею к разрушенной колонне, он должен был предстать самому себе жалким зрелищем. Вдобавок охотник сорвал с него одежду, порвал и перепутал сверкающие кабели в дюжине мест.

Увы, это не смогло испортить дрону хорошее настроение или заставить прекратить смеяться.

— ...когда-то... хет-хет-хет... я молился Омниссии, — кудахтал Пахвулти, — но давно прекратил этим заниматься. Только не я. Они пробовали обратить меня, видишь? Сказали, чистота отвергла мою плоть... хет-хет-хет. Отвергла! Но нет, наоборот, я стал сильным и мудрым!

— Тише, проклятие на твою голову! — Сахаал к настоящему моменту уже издергался.

— Тебе разве не интересно, космодесантник? Не любопытно, как твой новый друг нашел тебя? Не хочется узнать мою информацию?

— Еще раз назовешь меня космодесантником, червь, я вырежу тебе язык и задушу им.

— Хет-хет-хет... ну уж нет... Мой язык ты не тронешь, пока не узнаешь то, что хочешь!

— Спираль электу! Кто носит ее, назови имя!

— Хет-хет-хет...

Через забрало шлема Сахаала послышалось гневное шипение. Он погрузил когти в то немногое, что осталось от живота пленника. Жест отчаяния — человек перед ним демонстрировал полное безразличие к пытке, но шелест рассекаемой плоти хотя бы немного улучшил настроение охотника.

Никогда прежде простой человек не мог заполучить такой власти над ним. Пахвулти отказывался выдать информацию, пока Сахаал не поклянется пощадить его, предлагая такую клятву, которая нарушит все кодексы охотника, разорвет в клочки его достоинство, запятнает каждый дюйм авторитета. При других обстоятельствах он бы посмеялся над самим предложением... Кроме того, он не может дать клятву, а потом ее нарушить: Пахвулти уточнил, что расскажет все лишь в безопасном месте, где Сахаал не сможет до него добраться.

В двадцатый раз, с тех пор как он притащил пленника в подземный колодец, Сахаал проклял имя Пахвулти, проклял неудачу, одарившую его такими мощными рычагами власти, проклял отродье, укравшее Корону Нокс и заставившее его оказаться в подобной ситуации.

Зо Сахаал не был обучен бояться или сомневаться. Его реакцией на каждый ответ была лишь ярость. Потому, кромсая кишки Пахвулти, охотник чувствовал небольшое успокоение.

Пока...

— Хет-хет-хет... нет, меня это не беспокоит, космодесантник, но ты должен знать. — Пахвулти по-прежнему улыбался. — Хоть я не чувствую боли, но вовсе не бессмертен. Продолжишь резать меня, и я с вероятностью восемьдесят семь и шесть десятых процента умру.

Уцелевшая глазная линза мигнула.

— Хет–хет-хет... Просто подумал, что ты должен знать.

Сервитор, безусловно, являлся калькулус-логи, или, по крайней мере, раньше был им. За предыдущие часы Сахаал прослушал историю жизни Пахвулти уже трижды, что совсем не улучшило его настроения. Тот начинал слугой-компьютером Адептус Механикус, помогая различным администрациям и дипломатам, тактикам и эксплораторам по всему сектору. В день пятидесятилетия Пахвулти удостоился высочайшей почести для своего вида: пуританского обряда лоботомии. Ритуальная операция подразумевала ампутацию части травмированного человечностью мозга и уничтожение подсознания вместе с присущими ему волнениями и тревогами. Операция должна была сделать его чистым, механическим и прекрасным. Приблизить к богу, защитив слабую биологию от позорных искушений.

Сказать о полном провале операции стало бы удивительно наглым преуменьшением. Тело Пахвулти отторгло имплантанты. Он проснулся, освобожденный от боли мечтаний, но заодно полностью лишился навязчивой веры, которая была у него прежде. Пахвулти проснулся жадным, низким ублюдком с разумом машины. И когда его хозяева-жрецы приказали ему явиться на демонтирование, он лишь рассмеялся по трижды благословенной комм-линии и сбежал. А теперь?

Самопровозглашенный «когнис-меркатор» улья Эквиксус — вот кем являлся Пахвулти. Его сеть информаторов и шпионов опутала уровни города, нужная информация продавалась и главарям банд, и аналитикам верхних уровней. Армейские офицеры консультировались с ним, стремясь заработать на вербовке. Пахвулти откормился и разбогател, будучи уверен, что стал слишком ценной фигурой, жизненно важной, чтобы какой-нибудь дурак мог его убить.

Он один сопоставил информацию о двенадцати убийствах Сахаала. Он один отмстил спиральные шрамы, вырезанные на каждом теле. Распознал силу и смертоносность убийцы. Собрал и проанализировал карты, найдя центральную точку в круге мертвецов. И позже обнаружил логово охотника, смело явившись к нему, разыскивая его, стремясь использовать новую разрушительную силу, появившуюся в улье.

И оказался достаточно удачливым в достижении цели.

Сахаал вновь проклял его имя, бессильно сжимая когти, после чего приготовился освободить сервитора.

Мита Эшин

Ожидаемый стук в дверь ее кельи прозвучал через три дня, вечером. Закутанный в капюшон аколит хихикал, пока она читала доставленное им извещение.

Новый хозяин требовал предстать перед ним.

Потеря сознания возле потерпевшей крушение «Крадущейся тьмы» крайне плохо характеризовала ее. Псайкер смогла вспомнить после транса только название корабля — и теперь ждала приказа об отставке. Инквизиция безжалостна к неудачникам, увольняя, а что страшнее — и выбраковывая не оправдавших доверия.

Она провела последние дни в простых медитациях, без кристалла видений, просто греясь в свете Императора. Когда явился посланник, Мита приготовилась к смерти или в лучшем случае к лоботомизации.

Каустус принял ее в одиночестве — первая неожиданность для псайкера, ожидавшей присутствия на позорном зрелище всей свиты.

— Дознаватель, — кивнул инквизитор, не поднимая взгляда. Он сидел за простым столом, полностью поглощенный связкой пергаментов и мигающими экранами датападов.

Мита скромно смотрела на кончик пера инквизитора, не поднимая глаз.

— Милорд?

Второй неожиданностью стала снятая маска Каустуса. Его лицо оказалось совершенно непримечательным — худощавое, увенчанное высокой прической, словно хохолком; в нем было что-то орлиное. Прическу тоже едва ли можно было назвать оригинальной, особенно среди экстравагантных модников улья. Что сразу бросалось в глаза, так это зубы — особенно два из них.

Инквизитор Каустус обладал внушительными клыками.

— Орочьи, конечно, — быстро сказал инквизитор. Мита поняла, что пялится на него во все глаза, и нахмурилась в неуверенности. Инквизитор же и ухом не повел.

— Я преследовал ублюдка три дня среди смоляных ям Фирры. Мы освободили его рабов, перебили всю его шайку, нанесли урон флоту и почти держали его за зеленую глотку, но этот гад и не думал сдаваться. Военачальники — они всегда такие... Гордые. Упрямые!

Мита занервничала, задаваясь вопросом, не есть ли это последняя милость, приготовленная инквизитором для осужденного: личная история, кусочек секретных сведений, а затем пуля между глаз? Если Каустус и заметил ее страх, то вновь не подал виду.

— Мы настигли его на краю вулкана, — продолжил он, перевернув страницу лежащего на столе пергамента. — После того как он завалил всех моих людей, мы сошлись лицом к лицу и рубились с этим куском ксенодерьма два часа. И по его глазам я видел — в случае победы он возьмет мою голову как трофей. — Каустус прищелкнул паяцем, затянутым в перчатку, по клыку и ухмыльнулся: — Это казалось верным решением...

Мита подумала, стоит ли комментировать подобные слова, но инквизитор полностью отнял у нее веру в собственные силы. Он был абсолютно нечитаем и таил внутри себя смертельную угрозу. С другой стороны, если ей и так суждено умереть...

— Мне кажется, милорд, — осторожно сказала она, — они им кажутся полезными...

Каустус кивнул, улыбаясь ее смелости:

— Действительно, они так и делают. Для орка символы его статуса очень важны. Я видел, как негодяи отступают перед человеком, у которого клыки больше, чем их собственные. Видел, как они предают своих лордов, когда клыки врага страшней или острей, чем у них. Простая вещь, но очень эффективная.

Отчаяние придало Мите опасную храбрость. «Он идет, побеждая всех, — подумала она, — хотя представляю, как клыки мешают ему есть».

Повисла холодная, неловкая тишина Глаза Каустуса буквально прожгли ее насквозь, а затем он рассмеялся.

— Все зависит от того, — проговорил инквизитор сквозь смех, — что именно надо прожевать!

— Я уволена? — спросила Мита, утомившись от намеков.

Если она должна умереть, пусть это будет без лишних разговоров. Впервые она ощутила, как завладела полным вниманием Каустуса, и открыто встретила его взгляд.

Инквизитор сложил ладони вместе.

— Нет, — наконец проговорил он, — хотя я рассматривал такую идею.

Искра надежды, смешанная с некоторой долей разочарования, проникла в сознание Миты.

— Вы дали мне название корабля, дознаватель, — сказал Каустус, — что само по себе немаловажно. Плюс ваше видение...

— Но... я не смогла ответить ни на один ваш вопрос, милорд. Не поняла, есть ли выжившие...

Инквизитор вяло махнул рукой, потом поиграл с кулоном, висящим на шее.

— Знаю, свита занималась этим вопросом. Никто не выжил. Они обнаружили лишь древние вещи, которые долгое время были за пределом света Императора.

— Тогда... Как могло судно здесь оказаться?

Каустус пожевал губами — клыки затанцевали на уровне глаз.

— Мои логи выдвинули гипотезу, что корабль долгое время был затерян в варпе и лишь недавно из него выбрался. В любом случае это не наше поле деятельности. Мы посланы сюда искать ксенокульты, как вы помните, а не раздумывать над парадоксами варпа. Свита не обнаружила ничего загадочного в причинах аварии. Потому поставим на этом деле точку.

Мита вспомнила ужас псионического удара. Что-то темное скрывалось за яркой вспышкой страха, внутри корабля еще жило некое эхо, словно угасающая аура. Но несмотря на неприятное чувство, она промолчала. Кто знает, как долго продлится неожиданное расположение Каустуса?

— Я сообщил Адептус Механикус о появлении корабля, — пробормотал инквизитор, вновь углубляясь в документы. — Они вышлют спасательную команду, впрочем, это уже не важно...

— Да, милорд.

Но внутри у Миты все кричало: «Нет! Что-то ужасное прибыло на том корабле!»

— А теперь вернемся к делам. — Каустус поднял пергамент, сузив глаза. — Кажется, этот тоскливый мир решил загрузить меня проблемами настолько, насколько возможно.

Он кивнул, темные волосы колыхнулись.

— Я решил дать в ваше распоряжение комиссию, дознаватель.

Сердце Миты замерло.

— Милорд?

— Мое расследование принесло плоды. Губернатор предоставил базу данных, и я подозреваю, что на средних уровнях улья существует анклав ксеносов. Мне нужно сосредоточить все силы на их поиске и уничтожении.

— К-конечно...

— Конечно! И тут я получаю еще один скулящий запрос о помощи, но на этот раз от виндикторов, вместе с которыми мы отправлялись на экскурсию к месту катастрофы. Потому я сразу подумал о вас.

Мита не была точно уверена, комплимент это или оскорбление, поэтому просто коротко кивнула.

— Кажется, их командование столкнулось с проблемами в подулье. Не знаю, чего именно они ожидают от меня, но я и секунды не потрачу на выдуманные проблемы этого мира.

Миту посетило очень нехорошее предчувствие.

— Вы бы хотели, чтобы я вместо вас... — Девушка уже видела свою отставку, пораженная позорностью миссии. В подулье отправиться, варп его раздери!

Каустус наградил Миту усмешкой, подобные иглам, клыки поделили его лицо пополам.

— Мои поздравления, дознаватель.

В скором времени ненависть комиссии пошла на убыль, особенно когда хозяин предоставил Мите документы, подтверждающие ее права. После всех формальностей она была отпущена со словами «ступай с миром» — и решилась.

Откашлявшись, Мита подошла к стоящему у выхода Каустусу.

— Слушаю, дознаватель, — вздохнул он.

— Милорд, вы сказали, что название корабля было... разоблачающим?

— И?..

— Мне стало интересно, что именно оно разоблачало?

Инквизитор сузил глаза:

— Любопытство — опасная вещь, дознаватель.

Мита смешалась и, коротко поклонившись, поспешила двинуться к выходу.

— Дознаватель... — Голос инквизитора остановил девушку уже в дверном проеме.

— Милорд?

— Упоминания о «Крадущейся тьме» пропали из имперских отчетов около десяти тысяч лет назад. В конце Ереси Хоруса.

Мита чуть не задохнулась, услышав упоминание этого — самого губительного — времени, когда почти половина имперского Космического Десанта отвратилась от света, уже не говоря об ощущениях, порожденных близостью к одной из реликвий тех древних событий. Теперь понятно, почему в обломках ощущалась такая концентрация боли и насилия.

— До свидания, дознаватель.

Район Каспсил был столь же тесен в пределах улья, как был просторен в «цивилизованных» секторах. Он тянулся шестью ярусами на пять километров во все стороны и был населен примерно шестью или десятью миллионами граждан, в зависимости от того, где каждый хотел видеть воображаемые границы района. Как и все индустриальные сектора, Каспсил не входил в общую структуру улья, а вместе с другими городками, фабриками и поселениями словно «прирастал» к его телу.

Только одна граница существовала в Каспсиле — подножие.

Под его адамантиевым основанием находилось подулье, место, в котором любая «цивилизованность» игнорировалась с величайшим эффектом.

Если подулье было сумасшедшим домом, то Каспсил — его ничего не пропускающими стенами. Немного удивляло, что владение виндикторов больше походило на средневековую крепость, чем на здания индустриальной анархии, царившей вокруг. Совершенный куб, ощетинившийся тяжелой артиллерией, контролировал пещерные выходы, которые некогда служили своеобразной границей между мирами. Вагонеточные линии и подвесные проходы, тянувшиеся во все стороны на мощных мачтах, переполняли закутанные в тяжелые плащи рабочие.

Мите потребовалось больше трех часов, чтобы спуститься с одной из островерхих башен, томясь во все более и более ветхих лифтах, которыми пользовался лишь обслуживающий персонал. Такова жизнь улья — этажи означали не только положение в пространстве, но и статус в обществе — от королевской роскоши наверху и далее вниз, к среднему классу. А первые этажи были в полном смысле ямами нищеты.

Ее пребывание в Каспсиле ознаменовалось постоянными и раздражающими проверками документов. Даже терпение Миты подходило к концу.

— Это просто невыносимо! — рявкнула она, когда наконец командующий Ородай вошел в приемную, в которой девушка ждала начальство, в компании двух виндикторов-сержантов.

Ородай имел вид человека, который уже свыкся с постоянными головомойками.

— Конечно, — устало сказал он, — я уверен, все выяснится.

Если верить чертам лица, командующий был стар. В его чине многие уже потратились бы на омолаживающие процедуры или поставили аугметику, но он смело демонстрировал морщины, что весьма редко встречалось среди старших начальников. Как командующий Адептус Арбитрес, Ородай был вторым человеком после губернатора, если не равным ему. При этом командующий был маленьким человечком в мягкой одежде, чье псионическое излучение не передавало и тени самолюбия.

Однако этикет должно соблюдать.

— Я жду вас уже два часа, — рубанула воздух рукой Мита. — Инквизитор будет поставлен в известность!

Ородай удивленно поднял брови:

— Смею сказать, он услышит еще о многом!

С этими словами командующий протянул ей связку пергаментов, которые девушка неуклюже взяла.

— В любом случае я ничего не мог сделать. Ваши документы требовали подтверждения, и ваш спутник... не оказывал помощи.

«Ах да, — подумала она, — мой спутник».

— Ваши люди звали его «огрин».

— И что?

— Это не самая удачная идея.

— Неужели?

— Нет. Последнее время он предпочитает зваться Тини.

Ородай выглядел человеком, хватающимся за соломинку.

— В этом и состоит проблема?

— Не совсем. У него отобрали оружие. Я требую, чтобы его вернули.

Командующий изобразил сложную гримасу, намекающую, что Мита не в том положении, чтобы требовать, но сделал знак помощнику. Человек бросился исполнять приказ с гримасой отвращения на лице. Мите было вполне понятно почему.

— При обычных условиях мы не позволили бы... существу такого вида находиться в городе. — Ородай пригладил седую бороду. — Но сейчас обстоятельства далеки от нормальных.

— Но это вы попросили помощи у Инквизиции, — парировала Мита.

— Мы надеялись на визит самого инквизитора, а не одной из его служанок со своими животными, впрочем, не будем вдаваться в тонкости.

Вспышка ярости Миты была прервана эффектным появлением.

Дверь слетела с петель, и ее спутник вошел в помещение.

С сильным грохотом.

Официально его звали Винт, и он был человекообразным, если сказать одним словом.

Независимо от того, что его мир, некогда засеянный жизнью, был на тысячелетия изолирован, отрицал очищающий свет Императора, а малочисленные жители вырождались от смешанных браков и развращения.

Винт все еще был человеком.

Массивный, как и все представители его планеты, защищенный толстой кожей, с бочкообразной грудью и низкими надбровными дугами. За долгие столетия лазанья по лесам руки удлинились, сформировав вторые локти, ноги укоротились и обросли внушительными мускулами.

Каустус нашел Винта в забойных ямах Турелли Планиса, где тот готовился, в окружении толпы стражников, потрясавших энергокопьями и электроцепами, сразиться с дикими тварями и боевыми механизмами на потеху толпе. Руки гиганта были удалены, а на их место поставлены грубые бионические протезы.

Когда Каустус увидел, как на арену выходит Винт, славя Императора древней пляской-молитвой, инквизитор так поразился мощи и благочестию гиганта, что немедленно выкупил его за огромные деньги.

Учитывая собственную мутацию, начиная с момента присоединения к Каустусу, Мита не видела в Винте возможного союзника. Он старался ей услужить, простодушно раздевал ее взглядом, а она тактично принимала его неуклюжие заигрывания, хотя никогда не заходила слишком далеко. Держать его на таком поводке было удобно. Это гарантировало его личную преданность, а за такое, как полагала Мита, никакая цена не может быть слишком высокой.

Винт стал естественным выбором в предстоящем Мите путешествии на самое дно деградировавших люмпен-болот улья, кроме того, он обрадовался миссии, словно щенок, только что хвостом не завилял. Винт старался поменьше обращать на себя внимание, и все было хорошо, пока виндикторы Каспсила не решили, что его внешний вид нарушает законы, и не усыпили его, после заковав в цепи, несмотря на все протесты Миты. С тех пор ее решимость освободить ни в чем не повинное существо росла с каждой минутой.

Винт редко терял самообладание, но когда это случалось...

Дверь, сделанная из цельного листа феррокрита, смялась, как бумага. Затем появился сутулящийся Винт, обиженно ревя, как вагонетка на полном ходу. Виндикторы-сержанты, вздрогнув, отступили назад, торопливо нашаривая оружие на поясе.

К испуганным воплям прибавился третий голос — теперь Мита смогла разглядеть несчастного помощника Ородая, зажатого в механической руке Винта, словно мясной кубик.

Глубоко посаженные глаза Винта осмотрели пространство, выискивая новую цель, а брови шевельнулись, выдавая задумчивость. Один из сержантов решил дело — он щелкнул активатором своей дубинки и с криком «Завалю, зверюга!» прыгнул вперед.

Попытка проявить себя героем закончилась, когда Винт высокомерно запустил в него телом помощника, и оба человека с грохотом улетели к дальней стене, которая издала такой звук, будто в нее попали из мортиры.

Второй сержант истерически захныкал.

Командующий Ородай между тем, ни на мгновение не теряя самообладания, мрачно смотрел на Миту. Его псионический фон излучал лишь небольшое опасение — вместе с ощущением скуки и бесполезно потраченного времени.

Посреди комнаты Винт сорвал шлем с головы второго виндиктора, словно крышку с тюбика краски, и теперь мял его между большим и указательным пальцами. Сержант предпринял глупую, на взгляд Миты, попытку ударить Винта по лицу, но тот лишь ухватил его медвежьей хваткой и небрежно бросил назад через свое огромное плечо.

Затем Винт двинулся к Ородаю, его металлические пальцы подергивались, струя слюны тянулась вниз с подбородка.

— Думаю, дознаватель, — спокойно сказал командующий Мите, — вы достаточно насладились.

Она с улыбкой кивнула и повернулась к приближающемуся монстру.

— Винт, — сказала Мита, — со мной все в порядке.

Она дотянулась до его сознания и начала осторожно успокаивать разум гиганта.

— Вреда н-нет? — Винт заморгал. — Мита цела?

— Да, я цела, — ласково сказала она, — видишь? Вся в целости. А теперь успокойся!

Винт истово закивал, полностью доверяя ее словам. Он сунул огромные руки в широкие карманы своего одеяния и замер, словно обесточенная машина.

Мита, ухмыляясь, повернулась к Ородаю.

— Теперь, — произнесла она, — может, объясните причину, по которой вы просили нашей помощи?

Глаза Ородая, заблестев, сузились — теперь настала очередь командующего удивляться.

— Возможно, было бы лучше вам убедиться лично.

Сержант Варитенс не любил мутантов. Сержант Варитенс не любил псайкеров. Сержант Варитенс не любил неповиновения, а также не любил бедность и аристократию. Он ненавидел подулье, ненавидел башни и, естественно, средние этажи.

Насколько могла понять Мита, скользя по поверхности его сознания, сержант Варитенс вообще мало что любил.

(Сержант Варитенс не любил Инквизицию.)

(Сержант Варитенс не любил женщин.)

Он и Мита просто идеально подходили друг другу.

— И как именуется эта зона?

— Леди, это, клянусь задницей варпа, подулье. Мы его вообще никак не называем.

— Но... эти поселения... Они должны иметь название. Что говорят люди, когда...

— Значит, так. — Варитенс отвернулся от кабины «Саламандры» и пробурчал что-то в микрофон вокс-передат-чика. — Вы хотите остановить несколько здешних ублюдков и спросить, как они называют это место или где находятся местные достопримечательности, а то и узнать, что гаденыши жрали на обед? Только не прибегайте потом к нам, когда глянете ненароком вниз и увидите парочку этих мутантишек, вгрызающихся в ваши ноги.

После этого монолога они ехали в тишине. Подулье оказалось совсем не таким, каким его ожидала увидеть Мита. Прочесывая развалины и тротуары из «Саламандры» виндикторов, она восхищалась разнообразием странной красоты распада — словно над всем витал некий тайный порядок.

Груды отходов здесь были раскрашены в золото. Ей показалось, что жизнь словно спасалась от нищеты окружающего за буйством оттенков и художественных оформлений. Безвкусные тотемы выступали из теней, яркие надписи на стенах успевали смениться дюжину раз, пока они проходили мимо. Название каждой главенствующей банды было перечеркнуто именами новых завоевателей.

Обитатели подулья по-разному реагировали на едущих виндикторов: многие спешили уйти в тень, другие, наоборот, подходили поближе, чтобы поглазеть. Подозрительные типы махали им руками, правда, в них не было и следа оружия — оно наверняка было надежно скрыто в складках тяжелых плащей.

Смутные ассоциации вибрировали во тьме, как прекрасные алые черви из глубин моря — Мита изо всех сил заставляла себя презирать их, так же как это делал сержант Варитенс.

Командующий Ородай назначил сержанта ее гидом явно в отместку.

— Скажите мне, сержант, — сказала она, утомленная тишиной, стараясь выдерживать ровный тон, — какой тип преступлений может потребовать внимания Священной Императорской Инквизиции? Особенно в таком презренном месте?

Варитенс на миг глянул на нее, скрытый за невыразительным шаром визора.

— Убийство.

Мита поперхнулась:

— Мы расследуем убийство?

— Не одно. Пять подтвержденных, возможно больше. Мы следуем к новому телу.

Мита тряхнула головой, ее назначение становилось с каждой минутой все забавнее.

— Сержант, я так понимаю, — начала она, — в улье происходит несколько сотен нераскрытых убийств каждый день. Представляю, насколько эта цифра выше в подулье.

— Вы правильно представляете, леди.

— Тогда, боюсь, я ничего не понимаю. Чем это убийство отличается от других?

«Саламандра» свернула за угол и заскользила вниз. Девушка поняла, что они прибыли, поскольку виндикторы вокруг начали сосредоточенно проверять автопушки и булавы.

Варитенс указал на расположенный неподалеку искореженный туннель:

— Нам туда, сейчас все поймете.

Она была миссионером, судя по остаткам одежды — белому балахону и простой веревке с маленькой ракой, украшенной золотыми священными письменами. Она прибыла в это глухое темное место для распространения света Императора, наверняка была очень храброй и самоотверженной. Награда, которую она получила, вряд ли справедлива.

Одежда была исполосована в клочья.

Веревка, обычно переброшенная через плечо, оказалась закручена на шее. Рака валялась расколотой — виднелись кости какого-то древнего святого или его прах.

— Император спаси... — прошептала Мита, вступая в туннель.

Женщина умерла не здесь — это очевидно. Независимо от того, из-за чего свершилось насилие, ее жизнь взята с умыслом — кровь забрызгивала потолок и стены, скапливалась густыми лужами под ногами. Это было не просто место преступления, это была своеобразная визитная карточка — четкая, ясная, продуманная.

Глаза вырезаны. Руки вырваны из плеч. Хрящи рассечены более чем на фут ударом, нанесенным с неимоверной силой и точностью, — практически произведена ампутация. Внутренние органы выведены наружу свисающими причудливыми петлями через поперечные разрезы на животе.

И все удары только поперек бледного тела, ленивые разрезы, в которых медленно колышутся крошечные алые водовороты, словно мантровые колеса, по которым льется святая вода.

Сначала Мита подумала, что линии нарисованы красными чернилами, которыми небрежно черкали на коже жертвы. Но она ошибалась. Каждая линия оказалась разрезом, нанесенным так совершенно, что кровь из них не сочилась, тем самым не портя внешнего эффекта. Это были не удары маньяка. Это было искусство.

И художник не бросил дело, не поставив подписи.

Над телом, на каменистой поверхности стены, была прибита аккуратно удаленная рука, на которой при свете лампы Миты виднелись слова, притягивающие к себе взгляд.

«Адео мори сервус Император фиктус, аве Доминус Нокс».

Мита ощутила, как завтрак подкатил к горлу, и отвернулась, борясь с дурнотой. Сержант Варитенс стоял позади нее, уперев руки в бока. Он принял отвращение девушки за малограмотность и откашлялся:

— Здесь написано...

— Спасибо, сержант, — прошипела Мита, судорожно втягивая воздух и стараясь сохранить достоинство,— я весьма бегло читаю на высоком готике.

Она вновь посмотрела на слова, — казалось, те корчились перед ее глазами по собственному желанию. Мита на миг вновь ощутила тот шокирующий удар, и теперь уже не оставалось сомнений в идентификации убийцы.

«Великая тьма, спускающаяся с небес».

Нечто пережило крушение «Крадущейся тьмы»...

— Адео мори сервус Император фиктус, — произнесла Мита вслух, перекатывая каждое слово на языке. — Так умрите, рабы ложного Императора.

Виндикторы, стоящие рядом, взволнованно воззрились на нее. Даже Винт напрягся, силясь понять произнесенные слова.

— Аве Доминус Нокс — славься, Повелитель Ночи.

Зо Сахаал

Их называли Ледниковыми Крысами.

Их имена небрежно писались на пергаменте четкой рукой сервописца, пряча удивительную информацию внутри опрятных строк, словно это один из миллионов ничего не значащих отчетов, запечатанных простой печатью из воска.

Их называли Ледниковыми Крысами. Сахаал снова и снова заставлял это слово проноситься в мозгу, словно испытывая его характер.

Пробуя его.

Торговец информацией Пахвулти ушел из его когтей. Свободно шагая, игнорируя раны, испещрившие некротическую кожу, он невольно если не заработал уважение Сахаала, то, по крайней мере, заставил того ощутить себя в долгу.

Пахвулти проинструктировал Сахаала о том, где и когда найти обещанную информацию, даже склонил голову в саркастическом почтении. Потом улыбнулся и пошевелил бровями:

— Этот бизнес строится на доверии. — Он сопроводил слова своим кудахчущим смехом «хет-хет-хет». — Вопросы не стоят ничего, ответы — бесценны.

Сахаал едва сдерживался, чтоб не разорвать существо на кусочки. Решение отпустить его целым восвояси потребовало каждой унции его концентрированного прагматизма. Молчаливая клятва разобраться с ним позже стала плохим утешением.

— И все же я ничего не заплатил, — прошипел он, утекая в тень и стремясь сохранить лицо.

Но ему отказали даже в этом.

— Да... у вас ничего нет. — Оставшийся глаз Пахвулти затрепетал за линзами как некое бесконечное подмигивание. — Но тогда... первая из сторон не берет на себя никаких обязательств.

А затем он ушел.

Их называли Ледниковыми Крысами.

И да, ответы Пахвулти прибыли тогда, когда он обещал, спустившись в лифте по неприметной шахте, которая должна была быть давно отключена, поэтому быстрая попытка Сахаала засечь их источник потерпела неудачу. Торговец информацией слишком хитер, чтобы так легко раскрыть местоположение своей базы, потому считал себя избавленным — временно — от возмездия.

И да, Сахаал ревел от голода, узнав имя врага, сгибая когти, выпевал имена снова и снова, но даже в этом случае... даже в этом... Он не был приучен быть в долгу.

Ледниковые Крысы. Воров звали Ледниковые Крысы.

Они были бандой грабителей, гласил документ. Клан пиратов, не замешанный в связях с бандами улья, довольствовавшихся лишь теми ценностями, которые они присваивали в набегах. Родиной основателя был ледяной мир Валгалла, первым присоединившийся к Имперской Гвардии, и здесь он оказался, нутром почуяв огромную выгоду богатств улья Эквиксус. Его звали Тохли Тего, и губы Сахаала растягивались в улыбке, когда он вспоминал уродливый знак, напыленный на борту транспорта воров, именно тот признак, который врезался в память.

Если данные шпионов Пахвулти не устарели (иерархия кланов менялась очень быстро), нынешний главарь звался Никхэ, а его люди отмечали себя люминесцентной спиралью-тату на лбу.

— Никхэ...

Сахаал произнес имя вслух, словно гарантируя его реальность, и махнул когтем в воздухе, анализируя звуки.

— Никхэ... Никхэ...

Да. Да это он. Ложный горбун. Вор. Ублюдок. Червь. Он взял ее.

На последней странице пачки документов Пахвулти привел карту. В центре страницы небрежной рукой Пахвулти был намалеван жирный крест с пятнами от разлетевшихся чернил.

Сахаал проверил груз, прикрепленный к поясу, — слабый зеленый жар заиграл на кончиках пальцев-лезвий.

Ледниковые Крысы. Их называли Ледниковыми Крысами.

Каждый из них должен умереть.

Гернитаун был падшим городом. На некоторых местах город не выдержал собственного веса и обрушился внутрь — целые улицы обвалились в пропасть. Обитатели подулья держались подальше от наклонных галерей Гернитауна, называя их колодцами. Увядшие улицы тянулись как варикозные вены, зажатые каменными мускулами, полностью погруженные во тьму.

Некогда Гернитаун был частью Каспсила. Теперь, угнездившись в анархическом сердце подулья, он стал образцом былого порядка, исковерканного окружающим упадком. Именно здесь устроили дом Ледниковые Крысы.

Сахаал исследовал эту область с невероятным усердием: наблюдал, анализировал, ни во что не вмешиваясь. На большом перекрестке, где встречались три широких коридора и постоянно находились представители множества банд, ему пришлось оставить оружие, поскольку часовые Крыс не дремали.

«Время еще не наступило» — сказал он себе.

Они носили длинные серо-белые пальто, на которых красовался особый знак — стилизованная снежинка-кинжал с рукоятью в форме черепа. Они держали в руках лазганы с преувеличенной заботой, выдававшей тех, кто просто купил свое оружие. Потому Сахаал удерживался от прямых контактов. Они ничего не могли противопоставить ему. Скользя за бандитами в тенях, он лишь предвкушал смерть негодяев с хищной непринужденностью.

Их банда придумала себе прекрасное название, в конце концов решил Сахаал. Они просто мерзки — необученные и нетренированные, совсем как их тезки — крысы.

А ему придется послужить совой.

Когда расчеты были закончены, Сахаал нанес удар.

Молодой часовой — его взгляд успел метнуться, чтобы заметить приближающуюся неправильную тень, — умер первым. Расхаживая у северного входа в город, юноша не мог полагать, что вид вентиляционного люка станет последней картиной в сто жизни — Сахаал с изяществом змеи возник у него за спиной и бесшумно перерезал горло. Словно сама тьма отрастила когти.

Тело упало, а Сахаал скрылся в тенях, прежде чем голова часового стукнулась о пол с влажным звуком.

Теперь Гернитаун лежал перед ним, будто жертва, имеющая горячее сердце и жаждущая получить нож между ребрами.

Сахаал с радостью отдался роли палача.

Он убил еще троих на параллельных улицах, стараясь не давать воли жестокости, а действовать бесшумно, как призрак. Но тела были им показаны достойно — слабые огни фонарей подсвечивали каждый влажный разрез, кровавые потоки тускло поблескивали, Сахаал делал паузы, лишь чтобы проклясть души, выполняя обет мести.

— Варп забирает тебя... — шипел он, а шлем поглощал каждый звук. — Варп пожрет тебя целиком...

Когда же наконец возник шум, которого он ждал так долго, Сахаал уже находился в разрушенном куполе здания, что некогда было часовней. Он зацепился за потолок когтями ног и висел на манер летучей мыши, наслаждаясь криками паники среди Ледниковых Крыс.

Сначала один испуганный голос, разнесшийся по городу как наваждение, потом уже горстка голосов, а затем... затем каждый голос зазвучал отдельно, гневно и беззащитно одновременно.

Обнаружилось первое тело.

Сахаал спрыгнул на мозаичный пол часовни и, скользя между треснувшими плитами, поспешил к противоположному краю Гернитауна. Чтобы пробраться незамеченным, он нырнул в затопленные туннели, через которые двинулся как пуля в стволе, распугивая гигантских крыс и хищных рыб.

Достигнув южного входа в город, охотник оказался прямо под ногами у часового. Один пронзающий выпад когтей — и одеяние бандита окрасилось красным. Человек упал, как подрубленное дерево, — больше удивленный, чем понимающий происходящее.

На этот раз Сахаал даровал жертве привилегию закричать. Он посмотрел на брызжущую на стены туннеля кровь, потом склонился над телом и сунул в скрюченные пальцы часового маленький предмет.

— Не вздумай отпускать, — прошептал он в микрофон человеческого вокс-передатчика.

Затем Сахаал ушел.

Вопли человека, отраженные стенами, скоро встретились с криками паники на севере. Люди сталкивались на переходах, показывали пальцами в разных направлениях, никто не понимал, куда следует бросаться в первую очередь. Сахаал наблюдал с развалин чердака за паникой, словно за мельтешением муравьев, смакуя происходящее. Наверняка им кажется, что противник многочислен и наступает одновременно со всех направлений.

«Страх и паника, — говорил некогда его повелитель, — являются всего лишь двумя сторонами одной мюнеты».

Крики часового стали затихать и вскоре совсем умерли, не успели еще пятна факелов достичь южных ворот. Сахаал представил себе стражника, одного во тьме, отчаянно сжимающего холодеющими пальцами чеку гранаты. Рано или поздно механизм сработает...

Передовая группа стражников успела ворваться в туннель за секунду до взрыва. Сахаал, подобно горгулье, взгромоздился на крыше, пристально глядя поверх разрушенных башен Гермитауна, — взрыв разросся ярким люминесцентным пузырем на юге, мерцающее сияние залило окрестности. На несколько мгновений тени исчезли, а когда свечение угасло, стали видны клубы жирного черного дыма, поднимающегося над южными вратами.

— Режим охоты! — прошептал Сахаал, и, подчиняясь его приказу, доспехи сработали, раскрыв линзы шлема и дав максимальное приближение изображения. Он сразу «оказался» среди клубов дыма, где умирающие спотыкались о мертвых, а раненые с закопченными лицами спешили убраться подальше.

Вышло Крыс гораздо меньше, чем вошло.

Сахаал наблюдал, как отлетают жалкие людские жизни, с нескрываемым удовольствием, а потом прыгнул с чердака вниз, по направлению к центру города. Теперь он не скрывался, позволяя себе быть увиденным. Вид безмолвного призрака, мелькающего в клубах дыма, вызывал крики ужаса у бандитов.

Он сделал так сначала на окраине, потом на востоке, затем отправился в центр — там и тут он проносился у всех на виду огромными прыжками через улицы и перекрестки.

На западе, в руинах либриума, он запрыгнул в окно дома и, едва раздался ужасный крик, выпрыгнул наружу, не забыв на прощание полоснуть человека когтями.

На северном перекрестке Сахаал спрыгнул с разрушенной стены на багажник скользящего транспорта одновременно щелкая когтями. Двое бандитов были мертвы раньше, чем поняли, что не одни в кабине, их головы запрыгали по направлению движения машины, а тела неуклюже рухнули вниз. Еще двое успели открыть огонь.

Сахаал активировал внешние динамики, установив мощность на критический уровень.

И рассмеялся.

В каждом углу Гермитауна, в каждом закоулке и узком полуобвалившемся проходе мужчины и женщины замерли, слушая ужасный смех и дрожа в темноте.

Когда же Сахаал отправился непосредственно к центру, даже попытка слаженной обороны у Ледниковых Крыс была давно уничтожена. Ужас проносился по закоулкам — молва о кошмарной внешности охотника парализовала всех: полночная тьма, движущаяся как молния, многорукая и горбатая, с пылающими рубинами глазами и длинными когтями-саблями.

Сахаал наслаждался этим ощущением и смеялся, смеялся, смеялся...

В былые времена центр являлся колереумом. Огромный гидропонический купол с многочисленными фермерскими пристройками и зеркальной внутренней поверхностью напоминал глаз насекомого — переливающийся и многогранный. Некогда он мог производить в год тысячу тонн крахмальной пасты, доставляемой по толстым ржавым трубам к миллионам потребителей. В былые времена.

Купол не перенес падения в бездну. Зерновые культуры вымерли во время катастрофы, ирригационные каналы пересохли навсегда. Немногочисленная вода, сочившаяся в подулье, была пригодна лишь для некоторых сорняков, которые мутировали, став грубыми и неприхотливыми. Выжили только лампы — древние шаровидные дроны с гудящими гравимоторами и примитивной логикой.

Они бродили по куполу с работающими на полную мощность ультрафиолетовыми факелами, совершенно не обращая внимания на отсутствие растительности, обеспокоенные только снижением запаса собственного топлива.

Сахаал пробежал по куполу, как жук, его конечности легко работали в режиме насекомого. На краю одного из провалов он замер, внимательно разглядывая пространство внутри, затем потянулся к ремням нагрудного патронташа и отстегнул гранаты, прицепленные к нему.

Основное пиратское логово представляло собой скопище домиков и палаток, расположенных вокруг полуразрушенной каменной башни — прекрасного места для главаря, кстати. Именно там Сахаал намеревался обнаружить свою добычу.

Сейчас внизу суетились охранники, они сновали между складами и домами, размахивали оружием, выкрикивали приказы. В ультрафиолете лица Крыс казались молочно-белыми. Двигатели транспорта внезапно ожили; издав хриплый рев, лязгнув гусеницами, механизм направился к выходу из колереума.

— На нас напали, клянусь Тего! — отфильтровал Сахаал среди криков голос одного из Крыс. — Их множество, наступают со всех направлений!

Рев и стрельба на востоке подсказали охотнику, что убитые им охранники найдены — это стало финальной нотой в его фантазии разрушения, последним штрихом к портрету.

Ледниковые Крысы теперь палили по любой тени.

Удовлетворенно кивнув, Сахаал погрузил когти глубже в мягкое покрытие купола, напряг каждый мускул тела и прикрыл глаза.

— Твоим именем, повелитель, — произнес он, — неизменно им.

Набрал воздуха.

Запрокинул голову.

И начал кричать.

На максимальной громкости вокс-передатчик его древнего шлема мог взорвать мозг человека или стереть зубы в порошок. Сахаал видел, как при «Вопле Хищника» людей парализует, а птицы, оглушенные, падают с неба.

В Гернитауне взорвался зеркальный купол колереума.

Множество людей застыли, подняв головы, увидев ужасающий силуэт, окруженный ультрафиолетовым нимбом, а затем рухнули замертво — их глаза и рты оказались заполнены битым стеклом. Если бы они выжили, один кошмар был бы им обеспечен до смерти — купавшаяся в ливне радужных осколков фигура баньши, повелевающая смертельным дождем.

А затем начали падать гранаты, вспухая огненными шарами, из которых выстреливали волны шрапнели, превращая плоть в кровоточащий фарш.

Сахаал расправил когти, экзальтированно наслаждаясь резней. На мгновение ему показалось, что он может попробовать на вкус страх гибнущих жертв, он зашатался, упиваясь собственной исключительностью, становясь равным богу, поднимаясь ввысь на крыльях террора.

Но...

Но нет.

Нет!

Даже на пике порочного оргазма он помнил о цели. Сахаал скрежетнул зубами. В основу взлета заложена коварная опасность. Ключ — это сосредоточенность. Всегда. Сосредоточенность и преданность.

Во имя мести фальшивому Императору, во имя моего повелителя.

Все остальное порочно и бессмысленно. Он должен настраивать себя, чтобы ощущать удовольствие от работы, удовольствие при каждом шаге, ведущем к цели... Но никогда не испытывать удовольствие непосредственно при работе.

Страх, разрушение, смерть — это всего лишь инструменты. Оружие. Палитра художника. Средство довести все до конца.

Но никогда не познать его самому.

Сахаал шел среди умирающих со сдержанностью, хотя лежащие у него под ногами вряд ли понимали это. Большинство были настолько изранены, что могли только дергаться, когда над ними клацали окровавленные когти.

Теперь Сахаал не боялся раскрыть себя — видела ли его добыча или нет, никто не выживет, чтобы рассказать о нем. Спокойный уголок сознания задавался вопросом: кем он кажется этим полуслепым червям? Что люди думают, когда он проходит мимо и презрительно режет им глотки?

Он должен казаться им гигантом. Теперь он намного выше, чем их самые сильные чемпионы, а ведь его броня сейчас находится в сложенном, «горбатом» положении. Клацали тяжелые сапоги, на носках которых рефлекторно подрагивали и впивались в почву когти, могучие колени с роговыми выступами работали, словно поршни, — со стороны Сахаал должен был выглядеть как стервятник. Впечатление дополняли два продолговатых прыжковых ранца за спиной, похожие на свернутые крылья, и напоминающий клюв шлем, выпирающий вперед, как выпяченная челюсть.

Там, где он ступал на пыльную землю, окруженный клубами дыма, безбоязненно проходил сквозь огонь, перепрыгивал кратеры, вокруг него шевелились тени, сплетаясь, как живая мантия. И глаза — сквозь пепел и чад горели красные линзы, как угли затухающего очага.

Каменная башня была почти покинута, вокруг валялись трупы охранников — Сахаал вошел внутрь, высадив дверь нетерпеливым движением плеч. Вздохнув, он взмолился холодному духу повелителя, чтобы именно здесь нашлись вор и его добыча.

На первую просьбу он получил положительный ответ.

Нападение началось сверху — вспышка гудящего пламени потревожила руны на глазных щитках. Сахаал рванулся в сторону, когда по броне ударил огненный шквал — металл протестующе заскулил и задымился.

Клубы пыли заполонили воздух, а яростное стаккато хеллгана потрясло башню до самого основания. Первая подлая атака, несмотря на молниеносную реакцию Сахаала, выбила уродливые кратеры на филигранной поверхности брони. Но удар не достиг цели — оказалось, что насквозь броня нигде не пробита. Однако на иссиня-черных доспехах Сахаала теперь навсегда останутся уродливые шрамы. Этого было достаточно, чтобы привести его в ярость.

Он взмыл в воздух, использовав всю мощь прыжковых ранцев, и обрушился на деревянные ряды перекрытий, ломая их одно за другим как щепки — кум-кум-кум — быстрее стука испуганного сердца.

Стрелок, застигнутый неожиданным ливнем из щепок и бревен, вскрикнул, когда пол под ним провалился. Он рухнул вниз, по пути отчаянно стараясь зацепиться за куски балок и торчащие перекрытия. Тело ударилось о пол с неприятным хрустом, одна нога была согнута под неестественным углом.

Бандит застонал, приходя в себя после шока.

А затем рядом с ним опустилось нечто. Нечто иссиня-черного цвета. Нечто с глазами демона, скрежещущее когтями и шипящее, как змея. Оно подступило ближе, рассматривая человека взглядом кота, поймавшего мышь. Нечто длинным лезвием почти ласково обвело сияющую татуировку на лбу бандита.

— Никхэ... — произнесло оно.

Услышав собственное имя, сорвавшееся с губ этого кошмара, человек смог поднять взгляд. Он быстро приходил в себя — к тому моменту, когда когти дотронулись до него, он уже мог кричать, выплевывая кровавые куски легких.

— Где, — прошипел голос, — она?

Мрачный Зо Сахаал покинул Гернитаун через час. Пакет, который он нес с собой, Сахаал через некоторое время оставил, аккуратно положив среди отбросов и мусора. Там находились останки Никхэ, изведавшего силу его ярости. Он мог бы забрать жизнь каждого оставшегося в черте города, но вместо удовлетворения от такой мысли сейчас ощущал лишь пустоту.

Корона пропала.

Она продана.

Продана.

Обменяна, как простой плебейский товар.

Сахаал шел по туннелю от северных ворот города без маскировки, без цели. Поэтому, когда закутанная фигура возникла перед ним и согнулась в поклоне, он, не останавливаясь, махнул рукой. Коготь рассек шею, голова отлетела, а тело осталось перебирать ногами в агонии.

Удушливый хор теней захлестнул Зо. Он остановился, потом медленно посмотрел по сторонам. Вокруг него стояло пятьдесят или более фигур, затянутых в черное, взиравших на него с благоговением и ужасом. Что ж, еще больше поживы его лезвиям...

Сахаал вздохнул и, нетерпеливым движением стряхнув кровь с когтей, приготовился к большой резне.

— С-слава, — сказала одна из фигур, старательно избегавшая его взгляда. — Слава ангелу Императора! Слава святому воину!

Сахаал недоуменно остановился. Он ожидал сопротивления, ужаса, жалких попыток спасти жизни, но не поклонения.

— Что вы хотите? — прошипел он, и фигуры задрожали от его голоса еще сильней.

— Т-только служить вам, милорд... — Побледневшая женщина вскинула правую руку в приветствии. — Аве Император!

А затем реакторная ячейка с «Крадущейся тьмы», тот самый груз, который тащил Зо, достигла критической массы — в самом сердце территории Ледниковых Крыс — и взорвалась с силой миллионов гранат.

Подулье встряхнуло, пол заходил под ногами как живой, стены вокруг заскрипели и начали сжиматься в конвульсиях.

Сахаал наслаждался фосфорным сиянием руин Гернитауна.

Мита Эшин

Зажатая среди адамантиевых стен, энергия опустошения Гернитауна вырвалась за его пределы, но в основном ушла вверх.

А над Гернитауном раскинулся Каспсил.

Мита вернулась на нижние этажи города, переполненная мрачными предчувствиями и страхом. Псионический резонанс убитой женщины, призрачная тень, которую она ощутила, тронула ее до глубины души. Вместе с сержантом Варитенсом они поспешили доложить — каждый своему начальству — об обстоятельствах убийства.

Расталкивая сервиторов и аколитов-техников, Мита направилась к коммуникационной консоли. Ее всю трясло от недавно пережитого, и девушка была готова немедленно высказать все, что думает, инквизитору Каустусу.

Именно в этот момент раздался первый удар землетрясения. Оно некоторым образом и спасло Миту.

Учитывая, что система связи улья состояла из миллионов кабелей, склонных к электромагнитным наводкам, а также шум и толкотню, царящие в помещении, Мита опасалась, что тихий голос Каустуса будет практически не разобрать.

Так и случилось, однако понять реакцию инквизитора на сообщение можно было и без звука — несмотря на подробное описание места убийства, Каустус проявил минимум интереса. Его больше заинтересовало, почему Ородай настоял на личном визите Миты. Простыми словами ей было трудно это описать.

— Осквернение... нечто дикарское, милорд, и...

— Дикарское, вы говорите? — Резкий тон инквизитора граничил с презрением. — В подулье? Не могу вообразить себе такое.

Мита буквально увидела, как он гневно вращает глазами.

— Милорд, я... Возможно, вам это покажется не важным... а мое отношение к этому вопросу смешным, но...

— Мне это не кажется, девочка. Это уже смешно. Более того — вы тратите мое время. Надо же, убийство в подулье! Вы — служитель Инквизиции, а не занюханный юрист, которого посылают расследовать любое правонарушение.

Инквизитор расходился не на шутку — Мита ясно воображала, как он постукивает пальцами по кончику своего отполированного клыка.

— В будущем предписываю вам не обременять меня каждой мелочью и...

— Но, милорд, я вновь ощутила тьму! Это... словно висящее облако! Тень варпа!

Медная трубка связи, выполненная в форме разинувшей рот рыбы, затихла. Мита неуверенно посмотрела на нее — неужели Каустус оборвал связь?

— М-милорд?

Когда инквизитор вновь заговорил, его голос был холоден:

— Вы больше никогда не перебьете меня — вам это ясно, дорогая?

Живот девушки мгновенно занемел.

— К-конечно, милорд. Извините меня.

— Дитя, мое терпение имеет границы, не стоит их испытывать.

— Мне действительно жаль, милорд... но только... — Она постаралась подобрать нужные слова, однако вид мертвого тела, плавающего в собственной крови, вновь возник в сознании. Пустые глаза трупа — это просто туннели, ведущие в царство теней, Мита была уверена в своем предчувствии. Но что она может рассказать? Во имя Трона, еще недавно она была необычайно уверенна, но теперь, когда надо было это объяснить, она боялась показаться смешной. Мелодраматичной. Излишне нервной.

Но те слова!

«Адео мори сервус Император фиктус, аве Доминус Нокс».

Слова, наполнившие ее такой неуверенностью, сочившиеся страхом, заставившие ее онеметь там, в Каспсиле, повелевавшие немедленно поставить в известность хозяина. Она должна все рассказать. Должна любой ценой.

В центре контроля, глядя на переговорную трубку, Мита задержала дыхание, постаралась сосредоточиться и произнесла официальным тоном:

— Инквизитор, я уверена, что в пределах улья существует заражение.

На этот раз пауза была долгой. Когда Каустус заговорил вновь, он почти шептал. Эшин напрягла слух, чтобы разобрать хоть слово.

— Хаос? — прошептал инквизитор. — Вы думаете, этот город дал приют Хаосу?

Мита подавила подступившую на миг дурноту и покрепче вцепилась в трубку.

— Да, милорд, — уверенным тоном ответила она. — Или... что-то подобное, спаси Император.

— Дознаватель Эшин, — наконец вздохнул Каустус, и Мите показалось, что в ледяной тон вплелись новые нотки, которые она никогда не слышала от него прежде. — Мы — слуги Ордо Ксенос. Мы прибыли в этот мир для обнаружения раковой опухоли, которой является ксенофилия. Это курс, которым мы неизменно следуем.

— Но...

— Вы молоды, дознаватель. Уже служили двум хозяевам. Вам не хватает последовательности. Вам не хватает опыта. У вас мало навыков в обнаружении путей Хаоса.

— Но, милорд... — Мита ощутила, как в горле запершило от обиды. Ну почему он ей не доверяет? Почему он постоянно так агрессивен? — Я его чувствую! Ошущаю! Оно крадется, как тень...

— Это... — голос инквизитора давал понять, что теперь он не потерпит никаких возражений, — это все, что у вас есть, дознаватель? Или вы выдвинете еще несколько бездоказательных утверждений?

Замерев с раскрытым ртом, Мита закрыла глаза, внезапно увидев перед собой разветвленную тропу и постаравшись внимательно ее рассмотреть. Даже не применяя основных техник пси-транса и не раскидывая младших арканов Имперских Таро, она знала, что такое Эхо Будущего. Оно приходит нежданно и неотвратимо, но должно быть рассмотрено с максимальным вниманием. Это видения того, что могло бы быть, — они извиваются, как спутанная пряжа, и даже искусные наставники Схоластиа Псайкана предупреждали учеников остерегаться обмана.

Тем не менее видения будущего были яркими, словно полученные в келье медитации, потому Мита рассматривала их со спокойствием опытного псайкера. С одной стороны, она могла вернуться к хозяину. Могла льстить ему, угождать его желаниям и держать язык за зубами. Могла бы доверять его власти и справедливости, служа с преданностью, за которую со временем расплатятся уважением.

Или могла верить сердцу, которое говорило: другой путь тяжел, полон неясности, насилия и крови.

И полон славы.

— Я просила бы, — смиренно начала она, — просила бы милорда дать благословение на охоту.

— Охота...

— Да, милорд, охота на убийцу.

Динамик трубки потрескивал дальними разрядами, словно сам удивлялся произнесенным словам псайкера.

— Дознаватель, — послышался голос, — или ваш мозг не выдержал условий подулья, или ваша дерзость даже выше, чем я опасался. Ваш запрос...

Внезапно связь оборвалась, огни тревожно замигали, а мир перевернулся с ног на голову.

Потом Мита видела — в последующие часы безумия, накрывшего улей после землетрясения, — прерванный разговор с инквизитором не мог уже ничего изменить. Не мог ничего изменить и его отказ.

В таком густонаселенном метрополисе, как улей, каждый подземный толчок может стать началом огромной катастрофы. Но Каспсил не был городом с упорядоченной архитектурой, для него землетрясение не стало смертельным, опоры и веретенообразные башни выстояли, заледеневшие фабрики лишь сделали небольшую паузу в своей непрерывной работе, а подземные кабели только растянулись или закачались. Взгляд старожила мог приметить некоторые изменения вроде покосившейся башни, раньше гордо устремлявшейся ввысь, или куч мусора на улицах, но в основном стоило пожать плечами и поблагодарить Императора, что землетрясение было не слишком разрушительным.

Древность этих мест каждый житель улья в душе ощущал так же остро, как их недолговечность. Это был карточный домик, стеклянная башня, которой нужен всего один камень, чтобы обрушиться.

Уровни Каспсила вспучились опухолями. Участки, которые уже столетиями скрывались в тени, теперь выгнулись новыми причудливыми башнями и новоявленными горными хребтами. Они сбрасывали с себя вагонеточные линии и пути, вознося их над Каспсилом, словно неведомые сорняки.

Только в самом эпицентре погибло множество людей — те жители улья, которые провалились во внезапно раскрывшиеся трещины взломанных плит и дорог. Столбы пыли взметнулись живыми существами, облепляя прохожих слоем грязи, превращая их в серых зомби. В некоторых местах выпирающие плиты лопались, разрываясь стальными перьями, а из глубины уровней вырывались языки огня, жадно облизывающие металлические конструкции. Смрад сгорающей плоти смешался с криками ужаса, и несколько часов Каспсил напоминал не фабричную зону, а место недавнего боя.

Зримым отражением мощи существующего улья стал именно тот факт, что город лишь сделал паузу в работе во время землетрясения. На уровень выше Каспсила или километром дальше в любую сторону никто ни о чем не подозревал, подобно губернатору Загрифу, который расположился в апартаментах на самой вершине улья. Некий аристократ Стиплтаупа мог. конечно, обнаружить, что его резиденция на несколько мгновений осталась без энергии, потому как древним маршрутизаторам понадобилось несколько секунд, чтобы перенаправить поток. Или некая фабрика могла зафиксировать внезапное прерывание потока крахмальной пасты, но такие вещи обычно приписывались призракам улья, воле Императора, ну или в крайнем случае — ужасной неэффективности жизненного уклада в улье.

Каспсил вернулся к нормальному ритму через два часа. Главным достойным упоминания изменением, происшедшем в нем, стало желание одной женщины точно понять: что именно происходит в подулье.

— Вы хотите... Я не ослышался?

— Вы все слышали правильно. Отряд из двадцати человек. Полная амуниция, оружие и броня.

— Понятно. — Командующий Ородай откинулся на стуле и, сплетя пальцы рук, иронически поднял бровь. — Может, еще обеспечить поддержку с воздуха?

Мита махнула свободной рукой — она общалась с гораздо менее приятными людьми, чтобы беспокоиться о сарказме Ородая.

— Думаю, отряда мне хватит. Да, и еще транспорт, конечно.

Ородай преувеличенно серьезно кивнул:

— Ну разумеется.

Кабинет командующего был унылым помещением без окон. Лишь неясный шелест сервиторов доносился из теней за его рабочим столом. Очевидно, Ородай большую часть времени проводил в поездках и здесь постоянно обитали лишь безмозглые писцы.

— Умерьте сарказм, командующий. Нравится вам или нет, но мое требование имеет все атрибуты Инквизиции, потому...

— Да, конечно! И потом — это никакое не требование. Это просьба, девочка, и лучше бы вы ее называли именно так. У меня нет времени на изысканные разговоры.

— Зовите ее как хотите, в конце концов, смысл от этого не изменится.

Ородай исподлобья оглядел Миту, словно взвешивая ее на внутренних весах. Судя по ауре его мыслей, ни один аспект дознавателя Эшин ему не нравился.

— Давайте на миг представим,— произнес он, — что я дам вам желаемое. И в какой из безумных планов вы хотите втянуть моих людей?

— Мы отправимся на охоту за убийцей, командующий. — На этот раз настал черед Миты поднять бровь. — Вы помните еще, что именно вы просили помощи в расследовании?

— Я помню. Мне хотелось уберечь своих людей от неприятностей, чтобы не отвлекать персонал от более важных...

— Эге... Значит, вы считаете, что Инквизиция существует лишь для разгребания мусора?

— Не совсем так...

— Вы только что ясно выразились. — Мита скрестила руки на груди. — Если бы я была менее снисходительной, то решила бы, что это граничит с ересью...

Эшин оставила угрозу повисшей в воздухе, наблюдая за реакцией Ородая.

Командующий понял, что попался. В своих мыслях он яростно проклинал ее стервозность. Где-то в глубине души Мита с ним соглашалась, чувствуя неловкость оттого, что ей приходится давить на честного и прямого человека. Но она успокаивала себя, вспоминая о важности миссии, — на пути к цели нельзя было заключать соглашения и допускать компромиссы.

— Великолепно, — резко сказал Ородай, сжимаясь в кресле. — Берите людей, сколько вам нужно. Но как вы хотите обнаружить этого убийцу — это для меня загадка.

Мита улыбнулась, поклонившись с искренней благодарностью:

— У меня есть свои способы.

— Они вам пригодятся, девочка, — сухо сказал командующий. — Эпицентр землетрясения находился где-то внизу, потому на том уровне будет грязно... Грязно и безумно.

Предсказанное Ородаем в точности сбылось.

Все говорило о том, что подземный взрыв принес не только пепел и огонь, но и невидимый смог безумия. В каждом поселении вокруг Гернитауна, в каждом грязеотстойнике и глуши железных дюн сумасшествие потекло из теней, захватывая всех и каждого.

Его главными адептами стали пургатисты — зловещие проповедники закутанные в тряпье, увешанное костями и клыками, награждающие стенающие толпы удавами плеток с крючьями на концах. Они пророчили близкое возвращение Императора в крови и дыму, свидетельствуя визгливыми голосами о его неотвратимом гневе.

В городе Мита заметила сторонников этого движения на перекрестках и верхних этажах — с искаженными лицами они упоенно бичевали себя, не привлекая особого внимания. В подулье все было не так — там благочестие порождало лишь фанатизм.

Пургатисты здесь визжали и выли, смело нападая на взирающую на них толпу, они поджигали костры, на которых горели «мутанты» и «ведьмы», и простирали дрожащие пальцы к месту, где некогда находился Гернитаун. Они взывали к силе императорского возмездия, ведь именно она, по их мнению, очистила от скверны обиталище Ледниковых Крыс.

Проходя мимо беснующихся фанатиков, Эшин вновь и вновь задавала себе вопрос, который просачивался через все ее защиты: неужели безумие — это цена веры?

«Душевнобольные, но набожные» не были единственными детьми недавнего взрыва. Для многих банд землетрясение означало лишь одно — место Ледниковых Крыс освободилось. Вакуум власти должен быть обязательно заполнен, потому война в подулье вспыхнула в один миг.

Издалека доносился грохот перестрелки, который часто перекрывал шум рушащихся зданий и крики воюющих сторон. Иногда яркие цветы разрывов вырастали рядом с пешеходами, чьи плащи начинали переливаться множеством оттенков, оттеняя виндикторов, проносящихся мимо на трех «Саламандрах». Затем вспышка гасла, и люди вокруг снова становились серыми незаметными призраками. Мита подумала, что вид из окна открывается самый экзотический — город словно странный лес, украшенный драгоценными камнями.

Виндикторы, конечно, относились к окружающим картинам с меньшей сентиментальностью, лишь сменяясь у открытых дверей машины, потому что иногда приходилось подбирать местных бедолаг, не нашедших никакого укрытия. Мита плохо переносила шум, который мешал ее концентрации, и изо всех сил старалась остаться сосредоточенной.

В менее просвещенные времена сыщик мог выйти на след преступника по отпечаткам пальцев или тратить дни, просеивая горы слухов и наблюдений. Для Миты подобная примитивность была просто невероятна: псионический водоворот эмоций, который представлял собой окружающий мир, был для нее так же ясен, как покрытая шрамами земля, но которой они ехали, или четко видимые колонны, что поддерживали стены. Она искала тень — темную пленку злого влияния, или... Да нет, она была уверена: след инфекции. Эта тень вела Эшин, как невидимый шнур. Нельзя было понять, точный след убийцы или нет, но его присутствие обозначало места, где он проходил, эти щупальца были путями тех людей, что он искал. Не имея ключа к личности преступника, Мита отслеживала его запах, она шла по веренице оставленных эмоций, ощущая его настроение. Он был сердит.

Сердит, холоден и преисполнен горечи.

— На повороте направо, — приказала дознаватель пилоту «Саламандры», не открывая глаз, — она видела мир в том спектре, где не нужны ни свет, ни цвет.

След петлял, словно в веселом танце, и Мита смутно подозревала, что префект уверен: она каждый раз придумывает направление сама. Однако это ее заботило меньше всего.

Несмотря на яростные возражения сержанта Варитенса, сначала они осмотрели периметр Гернитауна, вернее, то место, где он находился ранее. Темная область, состоящая из металлического шлака и опаленной земли — стены и потолки здесь теперь не могли похвастаться прямыми линиями, — в сознании псайкера сливалась с тьмой, которую она искала, поэтому сначала Мита решила, что убийца погиб в огненном аду.

Когда Гернитаун пожирал сам себя, преступник был в самом центре катастрофы. Мита ощутила острое разочарование, подумав о его смерти. Но нет... След вновь появился, черный, как антрацит, уводя из уничтоженной зоны во тьму западных пещер.

Потому она повела отряд прочь от столкновений мелких группировок, подальше от главных поселений с остатками цивилизации и вопящими пургатистами. Охота начала доставлять ей странное удовольствие.

В скором времени префект понял, что их командир наделен псионическим даром. Мита предположила, что именно этот факт, а не молчаливое присутствие Винта, который сжимал и разжимал свои огромные механические руки на триггере автопушки «Саламандры», повысил ее авторитет в команде. В любом случае теперь бойцы исполняли все, что она приказывала. Правда, виндикторы нервно поглядывали на гиганта и не отдавали салют, как это делали при обращении к префекту, но такие мелочи дознавателя совершенно не волновали.

Единственным раздражителем оставалось бормотание сержанта Варитенса, который, сложив руки на груди, настаивал на том, чтобы постоянно находиться рядом. Как будто его взгляд мог сдержать ее (ясное дело, еретические) мутации под контролем. Его губы беззвучно шевелились, видимо, подумала Мита, читая молитвы, а сама дознаватель отчаянно боролась с истощением, которое возникает при такой интенсивной медитации.

След убийцы вел через сплетение узких переулков — ажурное сине-черное кружево в псайкерском видении Миты. Она давала указания пилоту спокойным голосом, даже не слыша стука редких камней и обломков по броне. Когда машина начала вылезать из завалов, гусеницы нашли себе достаточно точек опоры, после чего в кабине вновь стал слышен только ровный гул мотора «Саламандры».

Во тьме вырисовывались странные фигуры. Сначала Мита принимала их за гигантские дубы, раскачивающие огромными ветвями, на которых горели призрачные огни. Только когда мозг приспособился к перспективе, ее глаза расшифровали увиденное.

Огромный трубопровод, до сотни метров в диаметре, подпираемый бесчисленными мелкими трубами, образовывал необъятный лабиринт между полом и ячеистым потолком. В некоторых точках переплетений труб сверкали красные огни, в других — в воздух били яростные паровые гейзеры. Мита с изумлением поняла: она видит теплообменники, которые доставляли тепло от раскаленной мантии планеты, с глубины, которая неподвластна наружным холодам. Обменники качали тепло для всего необъятного улья Эквиксус — девушка потрясенно разглядывала их некоторое время, даже забыв про преступника, которого жаждала найти.

Бормотание Варитенса приобрело отчетливую форму.

— Сержант, — сказал она, — ради любви к Императору, вы не можете вести себя тише?

Он сверкнул забралом шлема, зажатым в напряженных пальцах, и проворчал:

— Настали плохие времена, когда воины не хотят думать о спасении души.

— Вы хотите помолиться? — нахмурилась Эшин. — У нас двадцать мужчин с огромными пушками, они все вокруг вас, сержант. Чего вы испугались?

Грубое лицо сержанта, покрытое седой щетиной, скривилось в подобии улыбки. Даже под гнетом страха он не мог отказаться от сладкой перспективы указать на ее невежество.

— Здесь Стальной Лес, девочка, — кивнул он на джунгли перепутанных труб и сигнальных огней.

— Вы говорили, у этих мест нет названий.

— А если они вдруг есть, таких мест лучше избегать. — Варитенс повернулся к смотровой щели, вглядываясь во тьму. — Здесь обитает Семья Теней. А они очень не любят незваных гостей.