Посули мне все забыть

Евгений КонстантиновПосули мне все забыть

«…И тогда, на последнем своем издыхании Добряк Чар вот что поведал выжившим подданным: «Впредь каждый из вас должен заботиться не о том, как бы повалить дерево, не о том, как создать хату, не о том, как вырастить потомство, но в главную очередь должен думать, как мучительнее всего предать смерти наших злейших врагов…»

Холмы – так называлась деревенька, по безлюдной улице которой шагал Павел. Насколько хватало глаз, никаких холмов в округе не наблюдалось. За огородами виднелись поросшие бурьяном поля, за ними – ровный лесок. Впрочем, сегодня различной высоты холмы и бугры Павла не интересовали. С походным рюкзачком за плечами и спиннингом в руках он держал путь на незнакомый водоем, который находился сразу за околицей.

Он уже наведывался на близлежащие водоемы с металлоискателем и удочками, совмещая копательство с рыбалкой, которая в плане трофеев всегда оказывалась успешнее. Оно и понятно – другие кладоискатели давно все здесь обшарили. Водоемы же в плане комфортной рыбалки оставляли желать лучшего – берега, сильно заросшие кустарником, довольно топкие, не везде даже в болотных сапогах проберешься. Нормально половить рыбу можно было лишь с дамб, где была нормальная глубина и на крючок попадались плотвички, да некрупные окуни.

Павла больше привлекала охота со спиннингом за щукой, которая предпочитала поджидать добычу в верховьях, как правило, сильно закоряженных. Любителей соваться в верховья, из-за множества зацепов и обрывов приманок, было мало. И это Павла устраивало. Эка невидаль, оборвать за рыбалку две-три блесны. Зато можно стать обладателем великолепного трофея. Но главное, – ловить рыбу в этом труднодоступном царстве природы в одиночестве. Надолго задерживаться на выбранном местечке, делать прицельные забросы, неторопливо менять приманки… Ловить, когда тебе никто не мешает – настоящий кайф!

Он знал в округе четыре подобных запруды, образованных благодаря возведению дамб на пути лесных речушек. Недавно на новой карте обнаружил еще один – неподалеку от деревни Холмы. Почему – Холмы-то? Ай, да бог с ним, с этим неуместным названием! Главное, чтобы водоем оказался приемлемым для рыбалки, да еще чтобы дождь не пошел.

Если не повезет, к примеру, к воде из-за заболоченных берегов окажется невозможно подойти, или станет ясно, что рыбы в водоеме нет, можно будет вернуться на шоссе и дойти до другой, проверенной запруды.

Деревенька была тупиковой, дальше – сплошь леса да болота, и возвращаться на шоссе Павлу придется в любом случае. И там, чтобы добраться до железнодорожной станции, – либо ловить попутку, либо звонить Авдеичу, водителю, подвезшего его до Холмов и оставившего номер своего мобильника.

Этот Авдеич показался рыболову каким-то дремучим: лохматый, заросший неровной щетиной, судя по устоявшемуся в машине амбре, давно немытый. Но Павлу детей с ним было не крестить: согласился мужик подбросить до нужного места за недорого, вот и хорошо; пообещал, что вечером готов обратно доставить – вообще прекрасно.

Настроение у водителя было приподнятое. Посадив в машину пассажира, прежде чем тронуться, Авдеич щелкнул ногтем по искусно вырезанной из дерева ложке, свисавшей на веревочке с зеркала заднего обзора, сказал, что сегодня удачный день, и рванул с места. Сразу стал расспрашивать: почему Павел выбрал именно этот водоем; почему ловить собирается на спиннинг, а не на другую снасть; почему приехал один… Последний вопрос Павлу не понравился, и он соврал, что опоздавшие на электричку друзья подъедут позже.

После такого ответа Авдеич, казалось, потерял к рыболову интерес, хотя и посоветовал не забираться в верховья водоема – мол, и рыбы там нет, и сплошные завалы да топь, и что туда никто не ходит, потому как места – жуть. Тем самым он лишь усугубил любопытство Павла, который в любом случае постарался бы исследовать весь водоем и даже пройти вверх по впадающей в него речушке, вдруг обнаружит омут, в котором хозяйка-щука обосновалась…

Деревня со стареньким колодцем-журавлем на околице закончилась, дорога резко повернула, и Павел вышел на дамбу. Ближний берег водоема зарос сплошным кустарником, зато противоположный, более высокий, с упавшими в воду деревьями, выглядел довольно привлекательно. Там рыболов и сделал первый заброс блесны, которая сразу за что-то зацепилась под водой.

Можно было раздеться, сплавать и отцепить блесну. Но Павел не рискнул, – мало ли каким сюрпризом вдруг наградит незнакомый водоем, да и времени на купание терять не хотелось, и вообще – черт с ней, с блесной, проще оборвать леску и привязать другую. Что он и сделал.

Деревья в воду, конечно же, повалили бобры, – только они оставляли такие характерно заточенные пенечки. Павел всегда уважительно относился к этим животным, хотя и жалел погубленные осины, ивы и березки. Но тут уж ничего не поделаешь, законы природы. Один его знакомый, тоже заядлый рыбак, бывший пограничник Леха Леонидыч бобров ненавидел по простой причине – однажды оступился в бобровую тропу, расшиб локоть, да еще и спиннинговую катушку сломал. Павел давно принял за правило – в местах, где обосновались бобры, особенно в прибрежных зарослях травы и кустарника, передвигаться неторопливо, с повышенной осторожностью.

Забрасывать и вести приманки тоже следовало аккуратно, чтобы не зацепить за торчащие коряги. С этой проблемой спиннингист справлялся, но коряг хватало и под водой, и за них Павел одну за другой зацепил и оборвал еще две блесны. И ладно бы хоть рыба клевала, но он добрался уже до верховий, а подводные хищники ничем не выдавали своего присутствия. Водоем, сначала казавшийся симпатичным, нравился ему все меньше и меньше.

Судя по всему, противоположный берег был вообще непригоден для рыбалки. Оставалась надежда на речку, которую не составило бы труда перепрыгнуть. Пока Павел не видел в этом смысла, он и со своего берега нормально забрасывал и аккуратно проводил блесенку, сообразуясь с изгибами русла, ожидая, что вот-вот отзовется в руку рывок клюнувшей рыбины. Но либо совсем уж не подходила погода для клева, либо давно уже перевелась тут рыбешка. Наверное, прав был водитель Авдеич, советовавший не забираться в верховья.

И все-таки настойчивый рыболов решил продвинуться еще дальше, насколько было возможно протиснуться сквозь густеющий кустарник, насколько позволяла все сильнее хлюпающая под ногами почва – вдруг отыщет заветное местечко?! И оно неожиданно обозначилось. За очередным резким поворотом речушки показался самый настоящий омут.

Возможно, своим возникновением он был обязан взорвавшейся во время войны бомбы – не суть важно. Главное, что во время весеннего разлива сюда наверняка поднималась идущая на нерест рыба, которая могла здесь остаться на все лето. Остановившись у самого уреза воды, Павел забросил блесну на середину омута, начал неторопливо вращать ручку катушки, и тут…

На рыбалке с ним случалось всякое: зимой проваливался под обманчиво крепкий лед; летом свергался с обрыва в речку; осенью переворачивался на лодке… Сейчас под опорной левой ногой переломилась жердина, сапог тут же провалился по колено в черную жижу, теряя равновесие. Павел схватился за ближайшее деревцо, но и оно предательски сломалось. В следующее мгновение он плюхнулся боком в такой симпатичный омут и даже погрузился с головой под воду, однако удержал над поверхностью спиннинг и не намочил катушку.

Вынырнув, рванулся обратно, но глубоко провалившуюся ногу что-то удержало. Вновь рванулся, теперь уже не заботясь о спиннинге с катушкой – пусть намокнут и испачкаются, главное – быстрей выкарабкаться на нормальный берег. И вновь неудачно, хорошо хоть под застрявшей ногой чувствовалось твердое дно. Попробовал освободить левую ногу правой, не получилось, попытался расстаться с сапогом – тот же результат. Кажется, его затянула металлическая петля, что вполне могло быть – с помощью таких петель браконьеры охотились на бобров.

Но человек не зверь, петлю можно и пальцами растянуть. Правда, чтобы до нее добраться, придется нырять. Еще немного безрезультатно поработав ногами, Павел отбросил спиннинг, стянул успевший промокнуть, потяжелевший рюкзачок и тоже бросил его на берег, глубоко вдохнул и нырнул.

Ногу и в самом деле пленила петля, растянуть которую с первой попытки не удалось, – слишком сильно затянул, когда дергался. Оставаясь под водой, он повел пальцами по проволоке, надеясь обнаружить, к чему она привязана, но тут что-то задержало правую руку. Вместо того чтобы еще потерпеть, удерживая воздух в легких, и, не торопясь, освободить руку, он опять рванулся, чем усугубил положение.

Вынырнуть-то Павел вынырнул, порцию свежего воздуха глотнул, но теперь вместе с ногой пленницей еще одной петли стала и вытянутая назад правая рука. Самым трагичным было то, что Павел оказался в какой-то нелепой растяжке и дотянуться до правого запястья левой рукой не имел возможности. К тому же, чтобы не хлебнуть воды, ему приходилось тянуться вверх, напрягая все ту же плененную ногу. И насколько долго он мог оставаться в таком положении?

– Помогите! – закричал Павел.

Но кто здесь и сейчас придет на помощь? Даже если вдруг какой-то рыбак появится на берегу водоема, очень маловероятно, что попрется на речушку. Разве что браконьер решит проверить расставленные на бобров петли.

– Люди! Тону!

Вот если было бы правдой, что опоздавшие на электричку друзья приедут чуть позже, тогда имело смысл потерпеть, докричаться до кого-нибудь. Но Кыля и Леха Леонидыч, которые собирались поехать с ним, наслушались синоптиков, грозивших дождями с грозами, и в последний момент передумали. Павел же синоптикам никогда не доверял… как оказалось – напрасно.

– Лю-ди-и! Нелюди! Кто-нибудь, по-мо-ги-те!!!

Ответом послужил прогремевший в небе гром, под усилившимся ветром зашумели деревья. Если и в самом деле пойдет дождь, то хоть глотку от крика надорви, все равно никто не услышит. А самому выбраться нет никакой возможности. Господи, неужели придется так по-дурацки погибнуть! Нет, пока совсем не обессилел, надо сделать хотя бы еще одну попытку освободить ногу. Набрать в легкие побольше воздуха, нырнуть и там уж…

Где-то неподалеку раздался всплеск – довольно сильный для рыбы. Бобр? Вполне возможно. У бобров большие зубы, которыми они перегрызают деревья, но не стальную проволоку. Да и черт с ней, с проволокой, пусть перегрызет дерево, к которому она привязана, а Павел уж как-нибудь потерпит. Только как внушить грызуну, чтобы он принялся за нужное дерево?

Всплеск повторился. Бобры – зверьки умные, такие хатки строят, что в них человек поместится. А если вместо дерева его самого грызть начнут?! Не должны, бобры вегетарианцы. Павел повернул голову на новый всплеск, раздавшийся совсем близко, – по поверхности воды расходились волны. А вдруг местные бобры мутировали и теперь не прочь человечиной побаловаться?! А если это и не бобр вовсе, а жуть какая-нибудь?!

Вновь прогремел гром, и в это время что-то коснулось левой ноги Павла. Он заорал от ужаса, хлебнул воды, закашлялся, отплевываясь. С его ногой что-то делали, и очень не хотелось, чтобы принялись грызть. Времени для раздумий не было, он задергался, заизвивался и неожиданно понял, что нога свободна! Появилась возможность подтянуться к плененной руке, которую Павел, не мешкая, не жалея ногтей, принялся освобождать от жесткой стальной проволоки. И это ему удалось!!!

Под оглушительный громовой раскат чуть ли не над самой головой горе-рыболов выкарабкался на более-менее твердый берег, перевернулся на спину, чтобы посмотреть на воду и… наткнулся взглядом на огромные зеленые глаза с длиннющими ресницами. Должно быть, и его полезшие на лоб глаза увеличились в размерах, и открылся рот, чтобы издать очередной вопль, который предотвратил пальчик, прижавшийся к губам только что вынырнувшей из воды красавицы. Длинные светлые волосы, обрамляющие чуть вытянутое лицо, высокий лоб, задиристый носик, пухлые губы, да еще и ямочка на подбородке – все это успел разглядеть Павел, прежде чем незнакомка в одно мгновение погрузилась по воду.

Может быть, испугалась хлынувшего как из ведра дождя или по какой-то другой причине. Сейчас для Павла это было неважно. Он спасся, не сгинет из-за каких-то браконьерских петель, – вот главное. Кто поставил эти петли, можно будет выяснить потом. А сейчас необходимо узнать, кто сохранил ему жизнь?

Словно в ответ на этот невысказанный вслух вопрос, рядом с берегом раздался очередной всплеск, и Павел вновь увидел ее.

– Ты, кто – русалка? – выпалил он.

– Не-а, – возразила спасительница. – У русалок хвосты, а у меня ноги. Хотя… так себе ноги…

– Да мне без разницы! Я вообще никогда на ноги не заглядываюсь!! По-барабану они мне! Я на красоту лица смотрю, на глаза, на…

Павел осекся. Разве в сложившейся ситуации имеет роль внешность! Но вроде бы девице его слова пришлись по душе. Во всяком случае, Павлу показалось, что с каждым его словом она все больше расцветает под лившимся с неба дождем.

– Так кто же ты?

– Чарусть, – отозвалась спасительница.

– Это имя такое, да? А что ты тут делаешь? Купаешься?

– Живу я здесь. – Девушка посмотрела вверх и заморгала из-за падающих на лицо капель. – Сейчас град пойдет. Сильный град.

– Да мне сейчас и дождь, и град как-то по… а-а, черт! Черт!

Первая упавшая с неба градина пребольно стукнула Павла по голове, следующая – по только что освобожденной руке.

– Можешь спрятаться в бобровой хатке. Она там. – Двица кивнула куда-то за его спину и тут же погрузилась в воду.

Павел схватил рюкзак и, держа его над головой, сорвался с места в поисках хоть какого-нибудь укрытия. Купальщица не обманула, – всего через несколько шагов он наткнулся на довольно высокий холмик с лазом у самой земли, в который Павел поспешно протиснулся, получив напоследок несколько ощутимых шлепков градин по заду.

В хатке было темновато, зато просторно и сухо, а, по сравнению с творившимся снаружи, даже комфортно. Но расслабиться Павел даже не думал. Присев на невысокий земляной уступ, первым делом достал из рюкзака четвертинку, скрутил крышку, сделал два добрых глотка; плеснул немного водки на ноющее запястье – не повредит; вспомнил о мобильнике, который, конечно же, не работал из-за попавшей внутрь влаги; затем стянул сапоги и насквозь промокшую одежду; которую в обратном порядке начал выжимать и натягивать на себя. Все делал торопливо, но тщательно, не жалея сил. Изрядно запыхавшись и, пока что не обувая сапог, вновь приложился к фляжке.

– А как зовут тебя? – спросил вдруг кто-то в темном углу хатки. Павел едва не поперхнулся.

– Не бойся, это я, Чарусть…

– Как… Как ты здесь очутилась?

– Обычно бобры проникают в свои хатки через ход под водой.

Павел услышал легкий всплеск и, приглядевшись, различил силуэт своей спасительницы, сидевшей на таком же невысоком уступе, держа ноги в углублении в земле. Кажется, она была абсолютно голой. И ведь он тоже только что был полностью раздет.

– И как давно ты здесь?

– Я буду звать тебя мужчина-муж, – вместо ответа сказала Чарусть.

– Лучше зови Павел.

– Я спасла тебя, Вел-Повелел, и ты должен мне помочь.

– Помочь? Чем? – спросил он, уже догадываясь, что отказать в просьбе не должен.

– Сначала избавить меня и мое племя от врагов. А потом – навсегда об этом забыть.

– Погоди. – Павел, поморщившись, потер запястье. – Что значит избавить племя? От каких врагов?

– Главного врага зовут Дей-Убей. Это из-за него ты едва не расстался с жизнью. Это он ставит петли по всей округе, чтобы ловить таких, как я и ты. Ловить и потом скармливать своим братьям Хею и Кею.

– Погоди, погоди! Скармливать?

– Болит рученька-то?

– Угу.

– Держи-ка, Вел-Повелел. – Девушка протянула берестяную фляжечку. – Настойка-чарусочка. Один глоток, и все пройдет. Только посули мне – потом забыть и это тоже.

Павел недоверчиво принял фляжку, поддел ногтем крышечку, принюхался, – вроде именно так пахла смола на соснах.

– Не бойся, мне тебя травить без надобности.

– А ты водки выпьешь? За мое чудесное спасение.

Не ответив, Чарусть прихватила горлышко бутылки большим и указательным пальцами – длинными и сильными. Принюхиваться не стала, глотнула, поморщилась:

– Моя чарусочка – нектар, а твоя – быр-р-р.

– Проверим. – Настойка напомнила Павлу медовуху, но была гуще и заметно крепче.

– Хороший нектар, – согласился он. – Но ты не ответила. Что значит. – скармливать? Кто такой Убей? И про племя я ничего не понял.

– Много спрашиваешь, Вел-Повелел. – Девица подалась вперед и, вытянув губы, подула на его правое запястье. – Но я, конечно же, обо всем поведаю…

– Вот-вот. Для начала поведай о своем племени.

– Хорошо. Только посули…

– Считай, что посулил.

– Дождь скоро закончится, и я постараюсь покороче. Нас всегда было очень мало. Бобров-грызунов больше. Мы ладили и жили, не мешая друг другу. Еды хватало, ведь бобры питаются деревьями, а мы – рыбой, грибами, ягодами. Мы помогали им строить плотины, они же позволяли зимовать в своих хатках…

– Подожди, спасительница. С бобрами все понятно…

– Ты правильно сравнил меня с русалкой, они наши дальние родственницы, так же как и кикиморы и болотницы. Мы же – чарусницы. О хвостатых русалках всем известно; о злых, уродливых кикиморах, населяющих вонючие болота, говорят меньше, о нас же почти не вспоминают…

– Я – так вообще не в курсе, – вставил Павел.

– Это потому, что мы людям меньше любой другой нечисти вреда приносим и не со зла. Встречаются на границах болота места, называемые чарусы. Больше всего чаруса похожа на зеленую полянку с цветочками, на которую охотника или грибника так и тянет прилечь и отдохнуть. Но это всего лишь тонкий ковер болотных трав, настолько тонкий, что если человек или даже небольшой зверь на него ступит, то мгновенно провалится в бездонную трясину, где его подхватят в объятия разбуженные чарусницы и спросонья не отпустят.

– Другими словами, – уточнил Павел, – погубят человека якобы безобидные чарусницы.

– Причиной гибели станет неосторожность, глупость, ленивость… А на границе леса и болота такое непозволительно.

– Непозволительно ловушки на людей расставлять.

– Ловушки? Но ты же не прыгаешь с глубокую яму, боишься разбиться. В огонь не идешь, в болото не суешься, так и на созданную самой природой чарусу не наступай. Вот петли и капканы железные, о которых ты не знаешь, – ловушки. Ведь так, Вел-Повелел?

– Особо не поспоришь. – Павел машинально потер запястье и не почувствовал боли. Получается, исцелила настоечка. Собрался все же привести аргументы в защиту ничего не ведающих грибников-охотников, но…

– Чем рыболовы отличаются от охотников? – опередила его девица. – Рыболовы подбрасывают рыбе приманку, а уж клюнет она или не клюнет – ее дело. К тому же рыбка может и с крючка сорваться. Охотник с ружьем просто убивает зверя или птицу. Но браконьер, поставивший капкан или петлю, еще и заставляет жертву долго и мучительно страдать. Согласен?

– Как не согласиться! Сам только что в петли попал. Ты сказала, их расставил какой-то…

– Дей-Убей. Смертельный наш враг, которого всем племенем никак одолеть не можем.

– Почему?

– Очень хитрый и злой человек. Знает наши слабости, а их много. Мы солнечных лучей боимся. Если они меня с головы до ног осветят, то мгновенно задубею, то есть в корягу превращусь, и быстро иссохну, если в воду полностью не погружусь. Еще мы ходим очень медленно, а бегать, как люди, совсем не умеем…

– Почему?

– А ты сам погляди. – Чарусть вынула ноги из воды и протянула к Павлу. Обычные ноги – бедра, колени, лодыжки… вот только ступни слишком широкие, больше всего похожие на ласты…

– С нашими ножками утиными плавать хорошо. Но перепонки между пальчиков очень тонкие и ранимые, чтобы их не порвать, мы при ходьбе только на пятки опираемся…

– Я-а-а… х-хочу спросить, – голос Павла, не отрывающего взгляд от «утиных» ножек, стал хриплым, – ты-ы и твое племя – разве не люди?

– Моля о спасении, ты не гнушался в выборе, кто придет на помощь…

– Верно. Просто я хочу знать…

– Мы намного человечнее русалок, которых вы, люди, так любите.

– Это хорошо. – Павел наконец-то оторвался от созерцания ступней Чарусти и посмотрел ей в глаза. – Я рад, что спасла меня ты, а не русалка…

– Водись русалки в здешних местах, могли бы тоже из петель вытащить. Чтобы позабавиться с тобой и в этих забавах погубить. Но умереть в объятиях русалки – сладость по сравнению с лютой смертью, на которую обрекает Дей-Убей.

– Кто он?

– Когда-то Дея и двух его братьев Кея и Хея за дурной нрав люди выгнали из своей деревни. Но братья из вредности не ушли далеко, а построили жилье на северном крае нашего урочища и стали жить рыбой и бобрами. Рыбку истребляли током, бобров – капканами да петлями. Мои братья и сестры тоже в ловушки попадаться стали. Но если зверьки-грызуны из них выбраться не могли, то нашим рукам хватало сил и ловкости разжать капкан и распутать петли…

Одна попавшаяся в петли сестричка, все-таки под солнечным лучиком одеревенела. Братья забрали ее в свое жилище, там водой облили, и она из коряги обрела свой изначальный образ. И погибла сестричка от насилия трех убей-братьев…

– Твоя родная сестричка?

– Мы все друг дружке родные, – вздохнула та.

– И что было дальше?

– А дальше – в петли сразу двумя передними лапами попал Добряк Чар – так все называли предводителя местного бобрового племени. Из петель он освободился – перегрыз зубами лапы и, умирающий, добрался до своей хатки. Куда и призвал остатки своего племени вместе с нами. И на последнем издыхании изъявил свою волю: чтобы мы оставили все дела и думали лишь о том, как мучительнее всего предать смерти наших злейших врагов…

– И-и-и? – подбодрил Павел вновь замолчавшую рассказчицу.

– Мы сотворили чарусу, заманили в нее братьев и, как завещал Добряк Чар, постарались, чтобы погибли они в мучениях. Но погибли только двое, а младший брат Дей спасся. Прошло время, и он вместе с братьями стал мстить и бобрам, и чарусницам, и людям тоже…

– Ты сказала, что братья погибли?

– Дождь кончился. – Чарусть поджала «утиные» ножки. – Сейчас солнце выглянет.

– Как можно…

– Дей сотворил темный ритуал, – перебив Павла, торопливо продолжила рассказ Чарусть. – Он поймал в свои ловушки еще одну мою сестричку, еще одну бобриху и женщину из своей бывшей деревни. На лодке переправил их, связанных, на остров, где были зарыты его погибшие братья, раскопал могилу. Потом по очереди перерезал пленницам горло, смешал их кровь в большом чане и опрокинул его на смердящие трупы Хея и Кея. Прошло немного времени, и братья поднялись из могилы, набросились на бездыханные тела и принялись их пожирать…

– Они в зомби превратились, что ли? – недоверчиво хмыкнул рыболов, хорошо знакомый со всякими мистическими триллерами.

– В зомбей, в зомбей, – вдруг послышалось снаружи хатки.

– Кто это? – вздрогнул Павел.

– Не упусти тварь утконогую! Хватай ее. Я сейчас!

Павел встретился взглядом с Чарустью, кажется, ждущей его решения.

– Прячься, – прошептал он, и в то же мгновение девушка с легким всплеском соскользнула в яму-лаз. А в следующее мгновение на голову Павла обрушилась крыша.

– Схватил бы тварь утконогую, глядишь, пожил бы подольше…

Павел не сразу сообразил, что лежит связанный на дне неторопливо плывущей лодки. Задался вопросом, откуда она взялась, но, не найдя ответа, посмотрел на седевшего на веслах и узнал в нем водителя Авдеича, от которого под открытым небом воняло сильней, чем в машине…

– Говорю, подольше бы пожил… денька на два.

– Что происходит? – прохрипел Павел.

– Не приехали дружки-то твои. Видать, дождя испугались. А я предупреждал, – не ходи в верховья. Не послушался, не в свое дело влез, чужую тайну выведал.

– Ничего я не выведывал!

– Откуда же про зомбей узнал?

– Купальщица сказала. Только у меня с головой все в порядке, чтобы в сказки верить. Просто купальщица помогла мне из стальных петель выбраться, вот я в благодарность и слушал эту психическую, – не моргнув глазом, выдал Павел. – Все знают, что на самом деле никаких зомби не бывает.

– А твари утконогие, значит, бывают? – Авдеич перестал грести, лодка же продолжила движение по инерции.

– Утконогие?

– Не придуривайся, – ухмыльнулся Авдеич, – скажешь, не разглядел ног своей купальщицы.

– Психической-то? Так она полностью из воды ни разу не вылезла.

– Может быть, может быть…

Почувствовав легкое сотрясение, Павел догадался, что лодка ткнулась носом в берег.

– Авдеич, я надеюсь, вы меня от этой психической обезопасили и сейчас развяжете и все расскажете.

– Почему же не рассказать. До заката солнца время есть. Как я понимаю, утконогая не до конца историю поведала?

– Авдеич, а может, сначала дождемся моих друзей? – Павел больше не сомневался, что перед ним тот самый Дей-Убей, и рискнул сыграть ва-банк. – Чтобы и мужики заодно историю услышали. Они, прежде чем я в петлях запутался, отзвонились, сказали, что как раз на станции тачку до Холмов ловят. Я им на всякий случай номер вашей трубы дал. Не было звонка? Значит, сами тачку поймали. Моя-то труба намокла и сдохла. А они, небось, уже на берегу палатки расставили. С ночевкой приехали. Водки, пива, закуси – море. Предлагаю вместе к ним пойти. А то они в любом случае меня искать станут. Вам звонить…

– Что ж до сих пор не позвонили? – хмыкнул Авдеич.

– Откуда я знаю. – У Павла затеплилась надежда, что своей белибердой хоть в чем-то поколебал решимость Авдеича. – Может, номер неправильно записали. Значит, вместо рыбалки на мои поиски потащатся, заодно и металлоискатели навороченные прихватят. Мои друзья – все сплошь копатели, такие дотошные…

По очередной ухмылке Авдеича Павел понял, что переборщил.

– Что ж, если они такие дотошные, поглядим, доберутся хотя бы до плотины Добряка Чара? И помогут ли их металлоискатели обнаружить мои петельки… Что глаза округлил? Я, я петельки на таких лопухов, как ты, расставляю. И тварь утконогая ничегошеньки не выдумала. Хотя кое-что и недосказала.

– Значит, вы тот самый Дей-Убей?

– Тот самый. Только не Дей, а Авдей, а братовьев моих зовут Михей и Мокей, и все мы – Авдеичи.

– Значит, братья не умерли?

– Почему же? Умерли лютой смертью. Тварь тебе не поведала, а я поведаю, как они нас убивали. Просто утонуть не позволили. Прежде обвязали каждого по отдельности толстыми лесками так, чтобы на одних концах были петли, затянутые на заведенных за спину лодыжках и запястьях, а также на причинном месте. К другим концам лесок привязали крючки, которыми проткнули кому губы, кому щеки с ноздрями, кому веки. С расчетом, что чем сильнее руками-ногами дергаешь, тем ужасней боль. А потом сбросили нас в воду. Братовья эту боль не выдержали, а я вот справился и не утонул, перехитрил тварей. Правда, если мою щетину сбрить, то на харю лучше не смотреть. Да еще и с причинным местом беда вышла. И как я после этого должен был к тварям относиться?

Павел, представивший, что довелось испытать Авдеичу, промолчал.

– Мстить, конечно. Но сначала я позаботился о братовьях. Утконогая правду тебе поведала, благодаря темному ритуалу, поднялись из могилы Михей и Мокей. Пусть мертвые, зато все мои повеления понимающие и исполняющие.

– Повеления? – Пока Авдеич говорил, Павлу удалось слегка ослабить узел на связанных запястьях.

– До своей гибели они мной, как хотели, повелевали, теперь наоборот. Когда солнышко садится, братовья пробуждаются и бодрствуют до восхода светила небесного. Покинуть остров у них не получается, не знаю уж, почему. Но это и к лучшему. Я про зомбей много книжечек прочитал, и во всех они тупыми, ничего не чувствующими существами выставлены. И прекратить их существование знающему человеку – раз плюнуть. На острове же Михей и Мокей в безопасности и, благодаря моим стараниям, не голодают, порцаечки получают вовремя. А я от них много и не требую – за ночь по десятку ложечек выскоблят, и довольно. Братовья на судьбинушку не жалуются, и мне достаток.

– И эти ложки вы потом и продаете?

– А какие же? – хохотнул Авдеич. – Люди покупают, не зная, что ложечки руками мертвецов выскоблены, и ими жрут. Может, со временем тоже в зомбей превратятся.

– А если с этой ложки станут ребенка кормить! – выкрикнул Павел. – У вас, в урочище, свои разборки, при чем здесь другие люди!?

– Люди? – осклабился Авдеич. – Уюди! Они всей деревней меня с братовьями из собственного дома на улицу выгнали, а дом сожгли.

– Наверное, было за что выгонять? – теперь усмехнулся Павел.

– Не твое дело! – Авдеич потянулся куда-то за борт лодки, и Павел увидел у него в руках большой стальной крюк, место которому было, скорее, на скотобойне. Мелькнула мысль – сейчас Дей-Убей возьмет да и пробьет этим крюком ему щеку. Но тот опустил крюк, к которому была привязана веревка, к его ногам и, немного повозившись, резюмировал:

– Готова порцаечка.

– Я не понял Авдеич, что происходит?

– Не догадался еще? Так я же говорил. Как солнышко сядет, братовья пробудятся, первым делом есть попросят, тут им порцаечка свежая. Я раньше грызунов за передние лапы подвешивал, а тварей – за руки, чтобы, когда братовья начинали их с ног есть, те это все видели и подольше мучились. Но долго мучиться только у грызунов получалось, а твари – минуты через две от болевого шока вырубались. Люди-уюди – так еще раньше. Хотя и визжали громче.

Но потом братовья попросили, чтобы порцайки висели все-таки вниз головой. Так они первым делом уши, нос и губы откусывают, глаза высасывают, затем горло перегрызают и кровью омываются. Для братовьев это радость наивысшая. Я их просьбу уважил и ничуть об этом не пожалел, всласть позабавился…

– Авдеич, это шутка такая, да, – голос Павла дрожал. – Признаюсь, испугал ты меня до смерти. А теперь развяжи, вместе пойдем к моим друзьям, напьемся водки да поржем над твоей забавой.

– Э-эх! Ничего-то ты не понимаешь! – Словно бы обидевшись, Авдеич в сердцах махнул рукой и выпрыгнул из лодки. И почти сразу ноги Павла потянуло вверх, он скребанул связанными руками, спиной и затылком по металлическому дну, чуть покачался вниз головой над лодкой и перенесся на берег, где раскачивания прервал Авдеич.

– Говорю же – радость наивысшая. – Павел висел вниз головой, а Дей-Убей стоял напротив него, воняя своей мерзкой харей. – Когда братовья с ног начинали, и порцайка сознание теряла – совсем не то. А вот когда они твоими ушами хрумкать начнут – хороша забава. Высасывать глаза они после носа и губ принимаются; один отгрызает нос, другой губы. При этом я стараюсь контролировать высоту порцайки над уровнем земли с помощью нехитрой конструкции с названием «журавель». Видел в деревне журавеля-то? Только на том колодце – ведро, а здесь будешь ты…