Построить будущее

Глава 1. Прогрессивные начинания

Дорога к новой службе оказалась на удивление легкой и незаметной. Когда транспортное средство под названием «кибитка» остановилось, пихать меня в бок уже не потребовалось. На въезде в Москву бока почуяли разницу в дорожном покрытии. Ямы и ухабы одно, а вот поездка по булыжной мостовой дарит непередаваемые ощущения. Качает, стучит, подбрасывает, ныряет. Когда мчишься на приличной скорости или в мощном тулупе, все это несколько сглаживается, но вот по здешним улицам обычно не поносишься, да и время не зимнее.

Соскочил на землю, потянулся с хрустом и с завыванием зевнул. Как известно, все на свете к лучшему. Мое удаление из дворца в каком-то смысле тоже. Добрых пять лет, если не считать поездки в деревню в медовый месяц, практически не высыпался. Трудился ежедневно шестнадцать – восемнадцать часов, включая и самообразование. Бесконечно увеличивающееся количество деловых предприятий, за которыми важно следить и давать указания. Необходимость неотлучно присутствовать при Малом дворе, и не для проформы, как на остальных мероприятиях, а всегда наготове со справкой по любому поводу. Или хотя бы знать, где таковую добыть.

К этому прилагается необходимость постоянного самоконтроля, чтобы как минимум не выглядеть мужланом по части этикета, последних новинок культуры и не забывать проталкивать собственную программу воспитания царевны умственно и физически. Это подразумевает кроме всего прочего извлечение из памяти всяческих игр, не только вроде «Эрудита» и «Монополии», а еще и подвижных. Причем не умаляющих достоинство.

Бегать наперегонки неприлично, зато прыгать через скакалку или перекидываться мячиком и бить по воротам вполне нормально. Другое дело, хорошего за отсутствием резины еще нет и приходится пользоваться подручными средствами. Вот попробовал бы кто-то без специальной подготовки столько лет нечто новое придумывать.

Ну естественно, общественные заботы, причем в иных отношениях они не менее важны. Академия со всеми ее бесконечными сварами и жалобами, университет с гимназией, газета, Сиротский дом. Временами я спал всего пару часов и посреди ночи подскакивал от очередной мысли о чем-то недоделанном или забытом. И ведь не плюнешь. Все имеет значение и нужно. Вроде втянулся, не особо страдал, но, кажется, усталость накапливалась, не интересуясь моим мнением. Как залез в возок, так и отрубился. Всю дорогу проспал. Зато сейчас чувствую себя бодрым и всецело готовым к новым подвигам.

Внимательно осмотрел здание снаружи и, прогулявшись внутрь двора, заглянул в парочку подсобных помещений. Сунувшийся навстречу сторож, у которого вместо одной ноги была деревяшка, поспешно сорвал шапку и заблажил насчет счастья видеть. Этот еще из прежнего персонала. Да и остальные встречные по большей части почтительно кланялись. Не успели забыть. Незнакомая девка, роняя ведро и едва не облив помоями, испуганно взвизгнула. Нешто такой грозный? Ну, не важно. Главное, не с пустым – к счастью.

В принципе придраться особо не к чему. Хозяйство налаженное, каменный дом тоже без особых огрехов. Павел у меня хозяйственный и деньги зря не тратит. Хотя понимание, что есть лишнее, у нас разное. Это я сообразил вскорости, очутившись в лаборатории, проигнорировав лечебное крыло. В оспопрививании ничего оригинального и сногсшибательного не ожидал и давно в эти дела стараюсь не лезть. Доверил, и с глаз долой. Меня больше интересуют его достижения на другом поприще. Любопытно было, до чего Павел додумался без пригляда.

Я ведь не зря заехал. Стетоскоп мелочь, всякому понятен. Про получение сывороток из крови животных для лечения столбняка, дифтерии и даже змеиных укусов надо побеседовать. Общие указания спустил давно, и работы идут. Почему не взглянуть, заодно подтолкнув лишний раз. Действительно полезно и важно.

На такое я точно не рассчитывал. Три комнаты, парочка добрых молодцев, явно чем-то научным занимающихся с вдумчивыми лицами и вставших при моем появлении по стойке «смирно» – нормально. Лица смутно знакомые, скорее всего из все той же ограбленной на кадры Славяно-греко-латинской академии. А вот то, что все столы лаборатории заставлены стеклянными плоскими тарелочками, так называемыми чашками Петри, достаточно странно.

На добрую сотню рублей, не меньше, стекла, очуметь. То есть они так назывались в моем будущем, а в нынешнем существовании именуются не иначе как чашками Ломоносова – Иванова. И такое название вполне оправданно. Нарисовать сосуд мне не составило труда, приходилось видеть. Изготовить ее в стекольной мастерской тоже не особо сложно. Однако реальность обычным образом не тянула на очередную Нобелевскую премию. На практике все идет не так.

Собственно, какая разница, где разводить бациллы? Хоть в стакане. Ан нет. Вода перемешивалась с питательным раствором, непонятны были очаги роста, да и подсчитать количество микроорганизмов тоже безнадежное занятие. Казалось, чашка Петри не зря появилась. И очередной облом. Вода быстро высыхала, а когда ее было достаточно, то перемешивание не исключалось. Я уже хотел плюнуть, когда Павел преуспел своим обычным нудным методом перебора и бесконечных опытов. Хорошо, что господин Иванов существует, я бы точно не выдержал. Требовалось поставить пару сотен экспериментов, чтобы убедиться и так в известном – не выходит.

Именно он добился прорыва, создав питательную среду для микроорганизмов, использовав для нее бурые водоросли Белого моря. На самом деле я хотел добыть йод, но совершенно не мог вспомнить, из каких водорослей его извлекают. В результате мы его так и не получили, зато теперь не нужно было рассчитывать количество плавающих в жидкости микроорганизмов. Чтобы определить скорость роста и их количество, достаточно оказалось простой линейки, уж очень микробам понравилась подкормка!

Честное слово, я бы за такие вещи давал премию по медицине на государственном уровне, но пробить подобное сегодня еще не под силу. А выдавать из собственного кармана компаньону как бы дико странно. Потому обошелся искренней похвалой и пожеланием дальнейших успехов. Благо к тому времени уже собирался в Петербург, и все эти дела меня мало трогали. А здесь и без моего присутствия бурная деятельность на незапланированном направлении продолжалась. На столах присутствовали штативы и пробирки с землей. Судя по надписям, почву собирали повсюду – во дворах, огородах, в лесах и на полях Подмосковья.

Влетевший в помещение Павел накинулся на меня с объятиями. Не придуривается, искренне рад. Не так много людей в мире ничего от меня не хотят и относятся не потребительски, а дружески. И не в том дело, что помнит меня еще со старых времен. Никогда специально не прокладывал границу, но субординацию он блюдет без напоминаний. Просто я когда-то поверил ему и доверил собственное дело и с тех пор не особо навязываюсь с поучениями. По совести, уже и не очень представляю, что здесь происходит.

Даже насчет доходов особо не пристаю. Задача была поставлена конкретно: польза для народа и самоокупаемость. Все остальное – многопрофильность, изучение инфекций, обязательная связь с практикой – попутно. Фактически на сегодняшний день существует первый в мире научный медицинский институт. И вставляет он современным врачам по полной программе. Они могут ругаться, возмущаться и даже отвергать с негодованием результаты, однако благо оспопрививания, «русского метода длительного хранения», то бишь пастеризации, и статья, напечатанная с моей подачи в «Ведомостях» – «Об отношении бактерий к Penicillium glaucum», останутся навечно.

Последнее в каком-то смысле было исключительно с целью застолбить приоритет. Реклама двигатель прогресса. Реально пока пенициллина в привычном виде не существует. И появится ли в ближайшие десятилетия, неизвестно. Выделить действующее начало в чистом виде не удается. Антибиотик быстро терял свои свойства при любых попытках очистки. Применять полученное для лечения гнойных и хронических язв и ранений можно, но в кратчайшие сроки после изготовления вытяжки плесени. В общем, на современном уровне развития химии и фармакологии полного счастья ожидать сложно. В моем мире тоже достаточно долго возились и в промышленных масштабах выпускать принялись лет через двадцать после первых опытов.

– Почему не сообщил? – требовательно спросил Иванов, наконец выпуская меня из объятий. – Я бы встретил.

А что я заявился с ревизией и собираюсь его прессовать, в мудрую голову не приходит. И правильно. Вмешиваться в исследования не собираюсь. И не только по причине отсутствия времени. Еще и на основании отсутствия желания изучать журналы опытов. Не то настроение.

– Не собирался приезжать, честно говорю. Послали.

Павел, не вслушиваясь, принялся горячо излагать свои последние новости. Как всякого нормального целеустремленного человека, его мало волновали чужие трудности, и он мечтал поделиться собственными достижениями.

– В каждом грамме почвы, – вещал он вдохновенно, – содержатся миллионы микроорганизмов. Некоторые из них, специально внесенные, гибнут по неизвестным причинам, другие спокойно живут и размножаются.

Кажется, применение микроскопа в опытах дало неожиданный результат. Стараясь не строить кислую рожу, глубокомысленно киваю.

– А значит, и не обязательно один Penicillium glaucum положительно влияет, убивая вредные микроорганизмы.

Наверное, есть разные виды плесени с подобными свойствами. Просто мне неизвестны. Пенициллин на слуху, а стрептоцид или что-то вроде него химическим способом производят. Не школьный уровень, гораздо серьезнее.

– Землю приносили в лабораторию, пересыпали в пробирки и в каждую пробирку наполняли водой, чтобы получилась земляная кашица В чашки наливаем питательную среду, содержащую мясной бульон и сахар. Каплю взвеси, содержащую тысячи опасных микробов, помещаем на поверхность застывшей питательной среды, а затем на ту же поверхность наносим немного полученной смеси из пробирки. Засеянные таким образом чашки выдерживали в термостате при определенной температуре.

Павел говорил, одновременно увлекая меня в нужную сторону, держа за плечо железными пальцами. Вцепился не хуже клеща.

– Вот! – сказал торжествующе, тыча пальцем в ничем, на мой взгляд, не отличающуюся чашку.

– Да! – радостно восклицаю, ничего не понимая. – Изумительно!

– Вот именно! Вокруг некоторых колоний почвенных микробов можно ясно различить «зону пустыни». – Павел снова указал на чашку. – Они ограждают себя, выпуская в окружающую среду какое-то вещество, которое подавляет другие микроорганизмы.

– Тоже плесень?

– Я не уверен. К сожалению, даже микроскоп мало помогает. Трудно различать микробы. Разве когда они размножились в огромном количестве.

– Окраску препарата пробовал?

– Нет подходящих веществ.

Естественно. В мое время использовали анилиновые, но единственное мне про них известное – это химия, а не натуральные красители. В данном веке несбыточная мечта. Не раньше девятнадцатого появятся. Хотя с Павла станется. Еще пара тысяч опытов, и сумеет опровергнуть мои представления.

– Либо дохнут, либо без пользы. – Он огорченно вздохнул. – Я продолжаю искать.

Значит, как с пенициллином. Выделить основную составляющую вряд ли удастся. Внутривенно не выйдет. И все равно в качестве мази тоже недурно. Во всяком случае, первый отечественный оригинальный антибиотик он добыл.

– Пока проведены испытания. Помогает для лечения гнойных ран, ожогов, язв, фурункулов, воспалительных заболеваний уха и горла.

– Это ведь ты обнаружил, значит, имеешь право назвать. Геноцид подойдет прекрасно, – мысленно хмыкая, советую. Мой юмор все равно не дойдет, а откуда взялось насквозь прозрачно. Caedo на латыни – «убивать». Отсюда и всякие «пестициды».

– Подходяще, – подумав, соглашается. – У вас всегда было замечательное чувство слова.

От другого бы принял за лесть. А сейчас почти стыдно. Пошутил, оказывается. В очередной раз без задней мысли ткнули носом, насколько мои знания ничтожны и взяты из чужого времени. Фактически украдены. Мои успехи по большей части результат везения, чем усидчивости и последовательности. Павел в данном смысле прямая противоположность.

Выслушал еще множество слов по поводу перспективности и изумительного мира микроорганизмов, причем прозвучало и новое для меня разделение на одноклеточные и многоклеточные существа. Похоже, господин Иванов не зря сидит над микроскопом. Уже выделяет разные группы, отличает патологические от полезных. Натуральный профессионал стал, и мне здесь вмешиваться бессмысленно. Сам с усами. И замечательно. Проживет и в дальнейшем без Ломоносова с подсказками, если зарываться не станет в финансовом плане.

Еще четверть часа слушал без особого интереса токование тетерева, ничего не замечающего вокруг. Затем дождался представления помощников, пожал им руки, тоскуя и размышляя, не совершил ли ошибку, заехав повидаться. Ну нет у меня настроения возвращаться в ранг начальства. Хотелось выпить, вкусно поесть, спокойно выспаться и ехать дальше. Всего-навсего. А не изучать журналы опытов с сывороткой от бешенства. Да-да. Я в курсе, что сам заставлял этим заниматься раньше, но не с проверкой прибыл.

Наверное, это продолжалось бы еще долго, но слух о моем появлении уже пошел по окрестностям. Появилась жена Павла. На свадьбе я не присутствовал и сейчас видел ее впервые. Миленькая особа приятных форм, когда пухлость не переходит в толщину, и с приятными ямочками на щеках. Судя по дальнейшему, недаром из купеческого рода. Ручки имеет крепкие, всех держит в кулаке и резво управляется с хозяйством. Для погруженного в высокие раздумья Павла замечательный вариант. Правда, я так и не понял, как он умудрился жениться, уж очень все скоропалительно произошло, и подозреваю, что выбирал отнюдь не мужчина, но тут не мое дело.

Лаборанты при виде ее заметно побледнели, муж моментально заткнулся, прерванный бесцеремонно на половине фразы, и я был приглашен посетить дом со всей возможной вежливостью. Как и при моей химической лаборатории, здесь имелась с самого начала специальная пристройка для проживания начальства. Сам же и прислал проект, когда зашла речь о строительстве отдельного здания. Зачем мучиться и выдумывать, когда существует типовой и смета известна. Не дворец, конечно, но собирался изначально сам в таком проживать и ничего зазорного в том не вижу. Два этажа, несколько комнат, включая детскую и салон, куда нам подали обед.

Кормили здесь душевно. Не зря подвалил. На первое щи с кашей, затем студень, заливная рыба, жаркое, пироги (несладкие), кулебяка и на закуску сладкие пироги. Естественно, под легкую выпивку, причем с моего личного производства. Тут не ошибешься. Молодая девка, таскающая на стол блюда, специально приволокла из погреба водочку с этикеткой «Ломоносовская» и показала вроде невзначай.

Дворянам позволительно курить вино лишь для собственного употребления, но они нелегально продавали его. По моим прикидкам каждое второе ведро в продаже левый товар. А я чем хуже? Дополнительный заработок для элитных клиентов. Тут главное не наглеть особо. В обычный кабак не поставляю. Дизайн ярлычка вышел из моих рук. Никаких особых изысков – завод, хозяин и год. Зато не спутаешь. Я это дело сознательно поставил на поток. На любом изделии моего производства должно стоять два клейма. Одно – стилизованные МЛ, как бренд в целом, и второе – завода.

Здешняя мадам не токмо хозяйственная, еще и запасливая. Специально на такой случай прикупила и в погребе держала. Удовольствие не из дешевых. Тоже своего рода лесть, однако тонкая и приятная. В моих глазах она ощутимо выросла, тем более и разговор умело поддерживала за столом, не давая Павлу вновь свалиться в глубины мира микроорганизмов. После пятой рюмки (не стакана – воспитанные люди) настроение улучшилось, и я поделился последними сплетнями столицы.

В свою очередь выслушал сагу о гигантском колоколе, изготовляемом по заказу нашей всемилостивейшей государыни Анны Иоанновны. Целый год тщательно отобранный литейщик с огромным опытом по части колоколов Иван Моторин (забавная фамилия, где они видели моторы) составлял проект будущего дива. Я, честное слово, не очень понимаю, в чем проблема, когда, помимо веса и внешнего оформления, разницы никакой, но ему лучше знать, с какой скоростью трудиться.

Еще три года понадобилось чиновникам на утверждение проекта. Это уже вообще ни в какие ворота не лезет. Наверное, сплошь художники и литейщики собрались и выбирали модный дизайн. А скорее, как обычно, денег не было на заказ. Наконец уладив все формальности, прямо в Кремле, между Чудовым монастырем и колокольней Ивана Великого, вырыли яму десятиметровой глубины, укрепили стены досками и кирпичом, а внутрь поместили «болвана» из глины. То есть гигантскую форму для отлива. Тут же рабочие соорудили литейные печи. На четвертый год приготовлений началась переплавка обломков старых колоколов на сырье, но уже на второй день работ произошла серьезная авария – печи вышли из строя, и металл разлился просто на землю.

В этом месте рассказа меня пробило, и с длительным запозданием дошло – речь идет о Царь-колоколе. О том самом, в который ни разу не ударили и который до моего времени простоял в Кремле с отломанным куском, рядом с Царь-пушкой, ни разу не выстрелившей. Вечная российская гигантомания не к добру. Как чего удумают суперских размеров, так пользы никакой. Металл, зарплата, строительство тех же печей – все это бессмысленно пропавшие деньги. Только и остается туристам впаривать про величину.

Между тем рассказ продолжался, в голосе женщины звучала гордость за московские достижения пополам со смущением. Несчастья продолжались с удивительной последовательностью. Достаточно быстро запасные печи взорвались, и все подготовленные конструкции сгорели. А там и сам Иван то ли от огорчения, то ли с перепугу помер. На его место поставили сына и потребовали результат. В ноябре ожидалась отливка великого колокола. Нет. Великого. С огромной буквы.

Смутно помню, что, уже готовый, но не поднятый, он угодил в пожар и, поливаемый водой, раскололся. Кусочек там лежал нехилый, но дело-то не в том. Предупредить? И каким образом? Дату пожара я знаю примерно, в промежутке от трех месяцев до двух лет. В пророки, выходит, не гожусь, да и опасно. Неизвестно, как на подобного рода предсказание посмотрят власти и церковь. Зря болтать заранее смысла не имеет. Недалеко и до обвинений в поджоге. А откуда еще мог узнать? Высовываться не следует. Пусть лопается, от меня не убудет.

– Нет, – говорю вслух, – я больше не редактор «Ведомостей» и не стал бы делиться такой историей. Уж больно она, – щелкнул пальцами, пытаясь найти подходящее слово, – сомнительна. То не так, это не слава богу. Вот когда поднимут на колокольню и ударят на весь город – тогда другое дело. А пока еще не изготовили, и говорить нечего. Но! – восклицаю. – Новости из Москвы это же замечательно! Когда происходит нечто действительно интересное. Особенно про развитие и науку. – И посмотрел многозначительно. – Мое мнение в газете еще кое-что значит, обязательно отпишу, чтобы на ваши сообщения обратили внимание.

Она улыбнулась, показывая приятные ямочки на щеках. Кажется, мы друг друга замечательно поняли. Вербовка очередного корреспондента состоялась. Без денег, и притом уж про достижения собственного мужа не забудет упомянуть. А это и мне попутно плюс. Институт с именем Ломоносова прочно связан.

– А в других отношениях помочь сумеете?

– Это в каких, позвольте узнать?

– Мой дядя давно пытался найти состав для пропитки, который придавал бы тканям свойства кожи.

Семейство ее имело отношение к производству сукна и собственную мануфактуру. Не очень большую. Ну, Павлу и к лучшему. Стали бы миллионщики или дворяне за него дочку выдавать иначе. А так вроде на одном уровне, и человек достаточно известный. Еще и связи в столице имеет. Меня в смысле.

– И такой состав он сделал. – Многозначительная пауза.

Брезент, что ли, изобрел? Полезно, только абсолютно не ко времени заниматься.

– Михаилу Васильевичу сейчас не до твоих родственников, – пробурчал Павел, очень созвучно моим мыслям. Впрочем, тут скорее некие подводные камни общения с тестем и тещей.

– Для военного ведомства такая ткань очень подходящая, – не дождавшись вопроса от меня, говорит госпожа Иванова.

Похоже, женщина целеустремленная и своего не упустит.

– Непроницаемая для воды, но способная дышать, пропуская воздух.

– Безусловно, может пригодиться, и не только там, – говорю примирительно. – Промасленная ткань?

Ее еще викинги использовали, большая новость.

– Нет. Совсем иначе.

– Чем пропитывает? – настаиваю. Без точных пропорций все равно перебирать варианты долго и муторно. Проще в долю взять.

– Эмульсия из яичного желтка, канифоли и парафина, – отвечает после легкого колебания.

Ага! Не зря разговор завела. Где еще взять в серьезном количестве парафин, как не с моего производства.

– В принципе вопрос решаемый, только цена… Боюсь, обойдется недешево.

Судя по молчанию, так и есть. Канифоль не беда, она при перегонке смолы на скипидар получается. Или попутно? Не важно, главное, бросовой материал, практически не нужный никому. А вот яйца могут влететь в копеечку. Любопытно, нельзя ли выделить нужную составляющую и поискать в другом месте. Это уже к химикам. Обязательно указать.

И все же лиха беда начало. Сколько разного пытался сделать и частенько именно из-за отсутствия рентабельности не дрогнувшей рукой оставлял на будущее. Почему не попробовать?

– Обещать ничего не могу, – говорю с полной серьезностью. – Для начала образцы ткани требуется проверить в моей лаборатории у господина Костина. Письмо, естественно, дам, чтобы встретили как подобает. Если все как вы говорите, – легкий поклон, подчеркивая, мол, не в обиду, а по совести, – точные расчеты, сколько чего требуется и во что обойдется. Включая реальное производство, а не пару аршин.

– Благодарю вас.

Похоже, нормально прошло. Деловые резоны вполне принимаются. Тем более мои здешние суконные фабрики должны быть ей прекрасно знакомы. Одна среда. Некоторые подробности приобретения и обязательный бизнес-план с прайсом, а также результаты аудита до покупки не могли пройти мимо внимания. Как и аукционы среди поставщиков. За такими вещами я пристально слежу, и кое-что перенимают и остальные.

– Ну что вы! Всегда рад помочь в полезном деле. Мне ведь и самому удачно выходит, парафин-то по-любому потребуется в больших количествах, и выгода выйдет.

Мы с ней слегка посмеялись. Положительно, приятная мадам и умеет себя вести, хоть из мещан.

Оказалось, умнее даже больше, чем ожидал. Ночью ко мне в гости пришла та самая девка, подававшая на стол. Видать, хозяйка очень хорошо заметила мои взгляды, когда девушка вертелась у стола.

Хороша! Молодая, лет семнадцати, еще не расплывшаяся, как со многими бывает после родов, с чистым личиком и заметными округлостями. Организм с гормонами взял свое, и упрямиться, когда она полезла под одеяло, я не стал. Траур закончился давно, а ведь я с тех пор ни разу. Не то чтобы совсем не хотелось, но второй женитьбы мне не надо, а по гулящим девкам откровенно боюсь бегать, чтобы не наградили дурной болезнью.

Оказалась уже не девушкой, но без особого опыта, зато послушная и темпераментная. Самое забавное, что она упорно продолжала именовать меня по имени-отчеству в любой позе, называя все остальное словами из солдатского лексикона. Ночь прошла замечательно, и я не пожалел утречком награды, вручив сразу несколько рублей на приданое. Жизнь продолжается, даже если не по намеченной прежде дороге, и нечего рыдать. Надо брать от нее все возможное и приятное.

Глава 2. Приглашение повоевать

– Это что такое? – Обалдев от наглости, подсовываю под нос купчине руку с вынутым из мешка.

– Мука, – даже не пытаясь делать удивленный вид, чинно отвечает.

– Вот эта гниль, по-твоему, называется мукой, кою потреблять станут русские солдаты? На! – размазывая по морде и норовя запихнуть в рот, восклицаю. – Жри, подлец!

Работенку мне подыскали замечательную. Знал бы кто, непременно отомстил при случае. Хотя есть минимальный шанс, что таким образом подчеркнули уважение. Якобы пост в высшей степени ответственный. Да не верится. Конечно, голодный солдат – натуральный бандит с оружием, и не более того. А уж об исполнении им своих прямых обязанностей и речи не идет. Проблема только одна, зато крупнейшая – война началась, а армия к ней не подготовилась. И дело не в последней не пришитой по новому образцу пуговице, кою не начистили до блеска. Нет денег, рекрутов, лошадей, амуниции, извозчиков, конской сбруи, артиллерийских припасов, телег и прочего необходимого.

Это уж не вспоминая про обычный набор – воровство и бесхозяйственность. Нередко и имеющееся в дурном состоянии, или, как вынужденно пишу в бесконечных докладных, «крыша на складе худа», в результате выдать в полки никак нельзя. Развалится прямо в руках. И сделать помимо этих самых бессмысленных отписок и резолюций ничего не удается.

Местные власти обязаны представлять ежемесячные отчеты о наличии, приходе и расходе провианта, фуража и денег. И там все замечательно. По бумагам. А на месте вот такие стервецы даже не второсортную муку, а реальную гниль подсовывают. Не заглянешь в мешок, так и уйдет в войска красиво оформленное и за подписью. А отвечать кому?

– Выпороть, – говорю злобно, нешто еще не усвоили, с кем дело имеют. – Прямо у ворот. Чтобы все видели.

– Сколько? – деловито спрашивает унтер.

– Для начала полста розог.

Солдатики с очень довольными лицами поволокли сопротивляющегося и вопящего нечто про беззаконие наружу. Извини, дорогой, с паршивыми поставщиками у меня разговор соответственный. Всю зиму на юг неторопливо прибывали пополнения для маршевых батальонов. Всех требовалось обустроить, накормить и вооружить. К счастью, весна, и они скоро уйдут. Пока что я метался от Дона до Москвы, пытаясь навести порядок.

В каком-то отношении это оказалось еще хуже прежней деятельности. Там я решал свои проблемы самостоятельно и редко надеялся на доброту чужого дяди. В смысле государственного чиновника любого ранга. Здесь значительно хуже. На любые просьбы и жалобы следовала стандартная отписка об отсутствии денег и возможностей. Причем я верю – правда. Но мне-то что делать? За свой счет приобретать? Спасибо большое. У казны бабок не хватает, так я ее должен заменить. Мой личный бюджет такого не потянет, как бы я ни пытался.

– Жаловаться буду! – вскричал наказуемый, размазывая слезы по грязной широкой морде, когда отсчет и соответственно экзекуция прекратились. – До самой государыни дойду!

Вот же скотина, недоволен. В прошлый раз откровенно протухшее мясо приказал сварить и скормить купцам. Еле потом откачали. И уж клизмы с промыванием желудка они запомнят на всю жизнь.

– Еще столько же выдать, – приказываю.

Бедолагу снова заваливают на лавку под вой и одобрительные комментарии уже изрядной толпы. Похоже, недолюбливают в городе купчика. А уж разговоров надолго жителям хватит. Позорище натуральное.

Писать челобитные с перечислением недостатков я тоже умею. На каждый чих отправляется бумага жуткая. В Военную коллегию, Миниху, Бирону, даже в «Ведомости». Прикрыться на будущее и свалить любую вину на соседа – самая увлекательная в мире игра. Еще и копии себе оставляю, и «синодик» на особо зарвавшихся храню.

– А буде рот откроет вторично с угрозами, кнут употребим.

– Можно я нагайкой? – страстно вопрошает Гена, откровенно подыгрывая. Ему веселье, мне очередные проблемы. У него со свинчаткой вплетенной, при желании искалечить и убить запросто способен.

Жаловались на меня. Еще как! Неоднократно и содержательно. В самые разные инстанции. Наверняка где-то пухнет очередное дело, и с поступлением команды «фас» примутся рвать и допрашивать. Ничего не поделаешь. Планида у служащих государству такая. То есть предначертанное движение жизни, от которого нельзя увернуться.

Как себя ни веди – результат один. Не станешь прессовать гражданских – военные пожалуются. Примешься излишне докучать поставщикам, привлекут своих покровителей. Не те, так эти. Так лучше за правду пострадать, четко выполняя инструкции и обязанности. А что иногда самому приходится действовать не по правилам, так куда денешься. Уговорами здесь не поможешь. Вора и мошенника можно заставить бояться, но нельзя отучить тащить чужое и обманывать.

В свое время я веселился, когда Татищев в письме поведал, как ему на Урале тамошние раскольники поднесли тысячу рублей в качестве взятки. Просто так. Ни за что. Лишь бы не смотрел зверем. И когда брать не захотел, очень испугались. Честные чиновники проходят по божественному чину и в природе не существуют. А в реальности не берущий на лапу исключительно опасен. Выходит, с тайным приказом прибыл. Не принимает деньги – нечто ужасное задумали на самом верху. Пора вешаться. Оказывается, зря смеялся. Несут, не требуется и намека. Положено.

Так что я тоже брал. Не деньгами, а борзыми щенками. То есть на самом деле полевыми кухнями, продуктами и лекарствами для госпиталей и лазаретов и прочей мелочью. К примеру, артиллерию в трех полках за чужой счет почти исправил. Зарядные ящики, лафеты, даже лошадей приобретали с постными лицами армейские поставщики в подарок. Типа спонсоры добровольные. Причем приходилось все равно проверять качество и цены, подсказывая, где брать и в каком количестве. На новые не хватало, и пришлось по большей части обойтись ремонтом старых.

Тем не менее польза для армии вышла изрядная. Военное руководство почему-то на месте сделать не сумело, а я добился улучшения снабжения по многим показателям. Но ведь прицепиться всегда можно! Те же полевые кухни производились на моем заводе и могли при желании рассматриваться в качестве взятки. И хоть я не брал в руки ни копейки, а доход шел в карман. Между прочим – высшая категория деловара по папашиной квалификации. Работать красиво, чтобы и польза для общества, и тебе выгода. Украсть каждый может, а вот так надо суметь. Создать добровольный фонд поддержки, то есть те же взятки, но без всякой ответственности (сами несут, не заставляю), и за его счет приобретать необходимое на личном производстве.

Самое любопытное – это ответ, прилетевший на слезные челобитные по поводу моих грубых методов воспитания материально ответственных лиц и интендантов. Миних своей властью назначил меня за тщательную ревизию провиантских и фуражных магазинов на пост генерал-аудитор-лейтенанта Военной коллегии. И мне представляется, не за особые заслуги, а по старому знакомству. Все же моими военными разработками остался всерьез доволен.

Это отнюдь не генеральская должность, как кажется по названию. Скорее прокурорская. Могу отныне привлекать для разбора обер-аудиторов, рассматривать дела и утверждать приговоры военных судов, вплоть до разжалования в солдаты. Снабжение русской армии продовольствием осуществлялось Главной провиантской канцелярией, подчиненной Военной коллегии. То есть прав мне добавили. Теперь могу и армейских офицеров приструнить, чем с удовольствием и пользуюсь.

Короче, карьера на мази. Еще бы не подскакивал посреди ночи, вспомнив об очередном не исполненном указании и забытом обстоятельстве. Господибожемой, не дергался так раньше. Пора пить валерьянку. И ведь я не старый и нервами никогда не страдал. Одно слово – труды на пользу Отечества.

– Что здесь происходит? – требовательно спросил начальственный голос.

К собравшимся на интересное зрелище прибавились новые лица. Форма армейская. Что крайне неудобно в здешних мундирах, так даже не их бесконечная разница в цветах, а отсутствие ясных и хорошо видимых признаков облеченности властью. Ни тебе погон, ни каски со звездами. Офицерский шарф на поясе, и вся радость. Еще разной ширины поля шляпы, в зависимости от чина, с золотым галуном. Проще всего орать погромче – глядишь, напугаются.

Тем не менее с первого взгляда сукно одежды заметно дороже и не смотрится как на здешних вояках. В знакомых мне полках можно встретить мундиры любого оттенка, вовсе не правильного. У кого выцвели, кто сам красит и чинит. Зрелище, в отличие от гвардейских подразделений, душераздирающее. Эти были не в новых, да дорогих. Непростые люди. Впереди уже пожилой человек с подозрительно нерусской физиономией, и полная грудь побрякушек. На генерала по возрасту и наградам тянет.

– Премьер-майор Ломоносов, – говорю с подобающим разнице в положении поклоном. – Сей отнюдь не господин, а пес поганый пытался подсунуть провиантской комиссии отходы вместо высшего сорта муки по документам. Вынужден учить честности.

– Проще сразу повесить, – внятно сказал кто-то из толпы. – Таких не исправить.

– Генерал-фельдмаршал Ласси…

Ого! Упустил, когда очередное звание за заслуги в польской кампании вручили. Не иначе тоже на юг следует. По слухам, очень приличный офицер.

– А вы тот самый Ломоносов, – с жутким акцентом спрашивает, – создавший на спор подрывной фитиль и кухню-самовар?

Приятно, что не про стихи спрашивает. Все же военный человек и свои приоритеты имеет. Да и вряд ли он особо любит поэзию на русском или споры о правильном написании рифм. Иностранец все-таки. Кажись, из Шотландии. Католик, наверное.

– Так точно.

Он кивнул, сделал маловразумительный жест, развернулся и двинулся в неизвестном направлении, оставив меня в недоумении. Впрочем, его тут же рассеял один из сопровождающих генерала. Подскочив, прошипел, что необходимо следовать за Ласси. Петр Петрович желает побеседовать приватно. Почему нельзя было прямо сказать – уж не в курсе. Такое нынче воспитание у вышестоящих. Окружающие должны сами догадываться, когда во фрунт становиться, а когда бежать на цирлах сзади.

– Вижу, помимо ученых занятий еще и отменную распорядительность выказываешь, – сказал устало фельдмаршал, выслушав доклад о недостатках и методах исправления. – За столь малый срок многого добился. А теперь, – после паузы, резко, – изволь рассказать, в чем видишь недостатки армии.

Можно было, конечно, изобразить непонятливость и опять талдычить об отсутствии денег и амуниции. Просто оба мы прекрасно знали: не о том речь. Сомнительно, что от моих откровений нечто всерьез изменится. Более того, практически уверен, все это генерал-фельдмаршал знает по личному опыту и куда лучше паршивого майора, полгода обретающегося в основном вокруг продовольственных складов. И все же почему не высказаться. Ничего не теряю. Главное, не поднимать вопрос политики. Один раз погорел, второго не требуется. А очень хочется выругаться и выложить наболевшее.

Война до сих пор не объявлена официально, и это понятно, раньше весны выступить на Крым не сможем. Зато экспедиция против татар корпуса генерала Леонтьева, торопливо и недостаточно подготовленная, предпринятая в неудобное осеннее время, закончилась неудачей. Наши войска, потеряв до девяти тысяч человек главным образом в результате массовых заболеваний и падежа лошадей, не дойдя до Перекопа, вернулись на свои базы. В результате мы лишь подбодрили врага, и крымский хан Каплан-Гирей, отправленный турецким султаном для захвата прикаспийских земель, уступленных Россией Персии, возвращается с тридцатитысячной ордой. Зачем было торопиться?

– Даже на беглый взгляд, – говорю, стараясь фильтровать излишне резкие выражения, – некомплект в полевой армии составляет не менее одной десятой части солдат. Располагаясь на зимние квартиры, офицеры больше думали о собственных удобствах и совсем не вспоминали, что зимнее время необходимо использовать для обучения вверенных полков, рот и взводов. В Воронежском полку при перестроениях конфузия сплошная. Большая часть офицеров и унтер-офицеров мест своих не знают. Ни одной команды исправно исполнить не смогли на смотре. Думаю, так не только здесь. Хуже всего две вещи…

Он поощряюще кивнул, когда я запнулся. Как говорится, не слишком ли разбежался? Поучать генералов о правильном ведении боевых действий, ни разу не участвовав в них.

– Первое: чрезмерное отягощение армии обозами, – решившись, продолжаю. Наверняка меня за такие высказывания весь офицерский состав возненавидит, но чего уж. – За командирами следуют на марше по одной, по две, а то и по три повозки со своим штатом обслуги и с необходимыми вещами для комфорта, со своим провиантом из родительских деревенек. Это крайне мешает совершать быстрые маневры и перегруппировку сил в случае надобности. Чем больше обоз, тем ниже скорость передвижения армии, тем надо больше запасов, нужен больше обоз, и так до полной невозможности.

– Пятипереходная стандартная система здесь не поможет, – обрывает меня Ласси.

Естественно. Суть системы в том, что войска таскают с собой и на себе продовольствия и фуража на десять дней, а обозы курсируют между армией и магазином: пять дней туда, пять дней обратно. Так вот, пять переходов – это не больше ста верст. А идти до Крыма много дальше, причем тащить на себе все, включая дрова для костров и воду. И с входом на чужую территорию проблемы не заканчиваются. Еще добрая сотня верст безводной степи, и самое интересное только начиналось. Местным татарам вторжение очень не понравится, и они примутся засыпать колодцы и жечь траву.

И это далеко не новость. В пути до Перекопа все те же три колодца, что и при Голицыне и Софье. То есть по-умному нужно сначала заложить крепость, затем натаскать туда припасов на целую кампанию. И только как готово будет – посылать армию. Точнее говоря, не один укрепленный пункт. Потому что при возведении остроги тоже должны на чем-то базироваться, а та крепость, в свою очередь, тоже. Мне представляется целая серия укрепленных застав на дороге в местах с водой. Уверен, там в будущем вырастут города. Заодно рассекают степь.

В том случае, если один из них падет под атакой кочевников, ничего особенного в краткосрочной перспективе не произойдет. Подтянут войска и снова заткнут дырку. А вот помеха кочевьям и набегам серьезная. Собственно, из этих же соображений они ставились и раньше, и позже в Поволжье и Сибири. Но самое смешное – идея не оригинальна. Прямо сейчас возводится российскими властями Украинская линия укреплений между Днепром и Северским Донцом. Все это произойдет, только медленно и неспешно. В том числе, правильно, из-за отсутствия денежных средств.

– Любая кампания в Крыму с точки зрения поддержания коммуникаций и бесперебойного снабжения войск, – отвечаю решительно, – окажется крайне сложной. Не обеспечив тыл, нельзя широко продвинуться и закрепиться.

Хотя по последнему условию я вовсе не уверен в поставленной задаче. Тут скорее желание подорвать материальную и демографическую базу для набегов. По мне, излишне затратный и долгий путь. Так просто не вырезать. Разбегутся.

– И здесь вступает в действие мое второе предложение.

– А именно?

– Разбить большое каре на несколько малых, – отвечаю, сознавая, что сейчас покушаюсь на священную корову европейской тактики.

Непрерывность боевого порядка важнейшая вещь. Войска строились в огромный четырехугольник, прикрываемый рогатками для обороны и малопригодный для наступления. Да и в обороне достаточно было атакующему проломить одну сторону каре, как рушился весь строй.

– Каре от батальона до полка, имеющие свои пушки, прикрываемые на флангах своей кавалерией, поддерживающие друг друга огнем. Управляемость легче, облегчается маневр, ускоряется марш. А если паче чаяния вражеская кавалерия ворвется в порядки, так с нескольких сторон от полковых стрелков будет уничтожаться. В конце концов, еще древние римляне вводили манипулярный строй!

– Ну-ну, – пробурчал Ласси неопределенно.

Хорошо еще в радикализме обвинять не стал. Пока такие выражения не в моде. Вот под конец столетия грянет Французская революция, тогда и появятся оригинальные слова. Или уже не случится на почве моих выходок? Да ну, какое отношение имеет оспопрививание в России и появление сейфов к недовольству революционными реформами широких масс в Нормандии? Крови аристократов на гильотинах быть непременно.

Феодальные пережитки так просто не отмирают. И жаль, что у нас все это затянется чуть не до двадцатого века. Ей-богу, чем раньше выплеснется, тем лучше. Франция пережила свою революцию, как и Англия, в отличие от России. И по результату они стали лидерами в Европе, да и в мире. Правда, это еще не означает, что надо толкать к свержению царизма. Моя задача – постараться сделать по возможности процесс отмирания прошлых привилегий и развития промышленности управляемым и облегченным. Лучше сверху, чем снизу.

– Про рогатки забыть. Для их перевозки и обслуживания требуется огромное количество подвод и человеческих ресурсов. Это сковывает. Вполне достаточно огневой силы и штыка. Чем быстрее совершится переход, тем меньше потребуется продуктов и фуража, – уже без особого энтузиазма повторяюсь. – Армия в шестьдесят тысяч человек…

Генерал посмотрел на меня странным взглядом. Хорош я был бы, не сумей высчитать приблизительную численность при наличии кучи проходящих через руки хозяйственных документов. Мне не требуется подслушивать сводки в штабе. И это в основном строевые. Там еще треть пес знает кого, и вся эта братия собирается жрать и пить. Одних телег под тридцать тысяч!

– …располагая шестьюстами повозками для муки, шестьюстами повозками для хлеба, вместе с трехдневным носимым запасом везет всего восемнадцатидневный запас продовольствия. Зато из тридцати тысяч положенных по штату лошадей добрая треть тянет обозные телеги. И дополнительные офицерские создают сверхплановую нагрузку. Ведь коней необходимо кормить. А это добрых десять тысяч пудов овса в сутки. Рано или поздно начнется падеж животных от бескормицы и отсутствия воды. Бесполезная трата ресурсов. Надо действовать молниеносно, используя казаков и калмыков в качестве прикрытия и отгоняя огнем татарскую конницу. Упасть внезапно, не дожидаясь, пока подготовятся и спалят всю степь перед армией, заодно отравив источники воды.

– Будем считать, я услышал, – сказал генерал-фельдмаршал после длительной паузы. – Снабжение армии в походе вещь чрезвычайно важная. И судя по моим впечатлениям, вам удалось многое совершить на данном поприще. Сумели наладить бесперебойные поставки продовольствия в хорошем темпе, впечатляющими методами, хе-хе.

Это типа шутка прозвучала. Сразу и не дошло, что смех изобразил. Или это он так оригинально веселится?

– Те же полевые кухни позволяют экономить и обеспечить горячим питанием, что в иных случаях действительно очень полезно. Посему предложение: пойдете ко мне в адъютанты? Энергичные, добросовестные и распорядительные на дорогах не часто попадаются. Заодно и приказы напишете, опыт писательства имеется.

Это подколка такая? Хотя откуда ему знать. До сих пор глупые ошибки леплю с ятями и ерами. Читать проще. Глаз выхватывает слово, а не буквы.

– Правильнее было бы в квартирмейстеры, но должность генеральская, и Дебриньи в этом качестве меня устраивает.

А вот теперь я натурально растерялся. Никак не ожидал такого. Когда-то офицер на этой должности занимался расположением войск лагерем или по квартирам, но те времена ушли, хоть название осталось. Сейчас это штабная должность с немалыми возможностями. Он составляет ведомости о чинах для раздачи жалованья и распределяет его по полкам, в его ведении также находилась вся амуниция для офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Фактически тот же снабженец, но ранг много выше настоящего.

И все же в адъютанты попасть, пусть и без всякого военного опыта, большая пруха. Удача как девушка. Чем больше за ней бегаешь, тем меньше ты ей нужен. Я не напрашивался, само пришло. И отталкивать опасно. Второй раз не предложат. Так и просижу в глубоком тылу, сражаясь с ворами. Наверное, очень полезно, но для карьеры и будущего абсолютно непродуктивно. Альтернативный вариант гораздо лучше, чем полное отсутствие такового. Отказываться глупо.

К тому же не будучи ответственным за боевые действия буду находиться на глазах у командующего и неминуемо угожу в очередное сообщение о победе. Естественно, если она случится. Ну тут уж по-любому от Михаила Ломоносова ничего не зависит.

– Почту за честь, – говорю вслух, решившись. – Токмо ведь просто так уйти не имею права, а пока просьбу о переводе утвердят в Петербурге…

– Какой Петербург? – откровенно удивляется Ласси. – Я еду принимать корпус для действий у Азова.

Армия, назначенная для действий в Крыму, сосредоточивалась в лагере на реке Белозерке, в ста восьмидесяти верстах от Перекопа. Нам, стало быть, путь на Дон. Время уходит, весна – скоро начнется жара, а мы еще не собрались воевать. Неужели ближе никого в приличном звании не нашлось?

– Вы отправляетесь со мной, – как о решенном, ставит в известность. – В такой безделице главнокомандующий не откажет. Уж кого беру в штаб – мое дело и ответственность.

– Благодарю за доверие! – вытягиваюсь по стойке «смирно».

– Ну-ну, – отмахивается Петр Петрович. – И кстати, почему вы не пишете больше стихи?

Похоже, без этого никак. Серьезная часть закончена, теперь начинается культурная программа. Показывает, что и он не лыком шит. Все-таки с петровских времен в России живет. Даже по-нашему говорить научился, пусть и с отчетливым акцентом.

– Занят постоянно, – с каменой мордой отвечаю. – Ни дня без…

– Порки, – хмыкает. – Известное дело, любого интенданта после года службы можно без всяких сомнений вешать за воровство. Вы же не думаете, что в магазине не подозревали, или это первый случай?

– Я собирался заняться и приемщиком некачественного товара всерьез. После экзекуции отправить в холодную, пугануть как следует, и все бы выложил паршивец. Не он первый.

– Поручите это кому-нибудь из обер-аудиторов.

– Слушаюсь! – чеканю, сознавая, что очередное дело о коррупции снова спустят на тормозах.

Стоит ослабить пристальное внимание, и все пойдет обычным порядком. Заплатит кому надо стервец и останется на свободе. Еще и меня обвинит в превышении власти и покушении на честь и достоинство. Откуда у таких людей они могут появится? Честное слово, я сам не прочь лишний раз в карман положить, и неоднократно это делал. И все же совесть надо иметь.

Есть определенные границы, и подсовывать картонные подметки или гнилое сукно – себя не уважать. Тем более в армию. Они люди подневольные и за тебя воюют, а ты пользуешься. Репутация создается огромным трудом, а рушится мгновенно. Не поленюсь и вроде как со стороны вытащу всю историю в газеты. Пусть вся Россия знает имя Дормидонта Крашеникова из Воронежа и что с ним дело иметь нельзя – жулик.

– О, оставьте эту официальщину. Лучше вернемся к поэзии. Ну вот это: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой. С чужинской силой темною, с проклятою ордой». Очень недурно вышло. Это же ваше?

Господибожемой, ему откуда это знать? Я же не так давно чисто для знакомых исполнил. Неужели с такой скоростью расползается? Никого телеграфа не требуется. Барабанами передают.

– Да. – Даже музыку попытался изобразить. К сожалению, в нотах ни бум-бум, просто мотив напел. Реально хватающая за душу мелодия. Во что она превратится в здешнем исполнении и, видимо, совсем на других инструментах, неизвестно. – Сегодня актуально звучит. Советую отправить в «Ведомости», – пристально глядя мне в лицо, сказал генерал-фельдмаршал.

Ну да. В России только на Камчатке чукчи еще не в курсе, кто новую газету делал и что меня не продинамят. Любое отправленное по старой памяти письмо или статью напечатают. Патриотические стихи без малейших сомнений. Интересно, как долго мои кадры сохранят почтительность и уважение. «С глаз долой – из сердца вон» не на пустом месте родилось.

– Государыне может понравиться: «За свет и мир мы боремся, они за царство тьмы».

Опаньки! А ведь не просто так мне делают предложение. Такая занятная многоходовочка. Господин Ломоносов приближенный к верхам и пусть попал в опалу, но в щадящем режиме. Ни громкого процесса, ни конфискаций, даже в Сибирь не запаяли. А это означает что? Правильно! В любой момент фортуна может измениться, и он снова выскочит на манер пробки наверх. Хорошие отношения с таким непотопляемым человеком пригодятся. А нет – так ничего не теряет.

Причем, откровенно говоря, нам обоим ситуация на пользу. Конечно, гарантий никто дать не может, однако Петр Петрович Ласси берет под свое покровительство с дальним расчетом. Когда-нибудь придет и мой час поспошествовать. Собственно, нормальная ситуация. Все состоят в чьей-то команде и свою подбирают по мере ума. Кто из лизоблюдов, а кто и из умных людей, не стесняющихся в глаза правду высказать.

– Ну что? – настороженно спросил Гена, когда я вышел.

– Поедем под Азов воевать, – без особой радости поведал.

– Это надолго, – глубокомысленно ответил мой странный родич. – А Насте срок рожать подошел. – Это он про жену.

– Так съезди в Петербург, проведай.

– Еще чего удумал. Отпустить одного на войну? Ты же беспомощный, как теленок. Одно слово – мужик. До сих пор шпагой пользоваться нормально не умеешь. Прикончат случайно, что я всем скажу?

Глава 3. Первая стычка

Еще раз прочитал черновик будущего приказа, мысленно радуюсь возможности писать карандашом, не используя чернила. Непременно все бы заляпал, да и неудобно верхом калякать. Это мне типа экзамен устроил Ласси, доверив самостоятельно трудиться. Вот и приходится стараться.

«В марше обозу идти по нижеследующему порядку: 1) дивизионным командирам по их рангам; 2) бригадным командирам; 3) полковым штабам; 4) обер-офицерам; 5) артельным; б) лазаретам; 7) маркитантам; 8) провиантским. Наблюдать, чтобы всегда по порядку в бригадах и полках своих шли и один другого не опережал, а особливо на плотинах и мостах, через что большее помешательство и медленность делаются.

И таких своевольных, несмотря на то чьи бы люди ни были, наказывать палками или батогами, не исключая и военных чинов от рядового до извозчика, а выше тех, хотя бы и офицер случился, взяв за караул, представлять ко мне, дабы сему по степени и штраф чувствительной сделан был.

Повозки, которые бы в марше поломались, немедленно с дороги сносить, чтобы тем других не останавливать, и их немедленно чинить, а ежели опасность от неприятеля есть, то, на них наложенное разложив по другим повозкам, бросить».

Надо потом втихую с Геной посоветоваться. Наверняка чего-то упустил. Конечно, еще добавить насчет запрета отлучения во время движения и уж тем более мародерства. Но это общие положения. Или все-таки лишний раз не помешает?

– Турки, турки! – недовольно вскричал рядом Александр Загряжский, продолжая разговор о качествах разных солдат и преимуществах той или иной системы обучения.

Странно, но идея тренировок штыкового боя была встречена с недоумением. Ничего такого до сих пор не существует нигде. Я как бы в курсе, затем и говорил. По капле пытаюсь вливать в мозги. И начал отнюдь не с генералов. Их не переубедить, как с рогатками и построениями. Миних разве открытым текстом не послал за умствования, представленные в виде доклада. Шаблоны в мозгах от возраста. И сделать ничего нельзя. Кто я такой реально, чтобы учить боевых офицеров и тем более просвещенных европейцев.

Моему знакомому по Петербургу Александру, тому самому, с польскими рукописями, не исполнилось и двадцати, но впереди ожидали недурственные перспективы. Назначенный к собственному отцу генерал-лейтенанту Артемию Григорьевичу Загряжскому адъютантом, он успел побывать в Польше и при осаде Данцига. Даже какую-то награду отхватил. Думаю, будь у меня папа большой начальник, тоже бы орден за боевые заслуги урвал. Сейчас подобных вещей никто не стесняется. Родственные связи дело святое, и по крайней мере не в столичном салоне в карты играет, рассуждая о необходимости героически сражаться с врагами.

– Чем они так ужасны? Их персы бьют, а мы не так давно тех персов колотили.

– Надир-шах удачливый полководец и сумел многое сделать для своей страны, – лениво отвечаю, наблюдая, как суетятся люди, разбивая лагерь.

Мне в этом смысле раздолье. Вещей, помимо самых необходимых, нет. Не то чтобы большой аскет, но обхожусь реально одним денщиком в виде Гены. За лошадьми он ухаживает, палатку ставим совместно, питаемся с той же полевой кухни, первыми снимая пробу. Я вроде как ее начальник и ответственный. На три десятка людей она натуральное излишество, но Ласси то ли испытания проводит, то ли действительно решил использовать по полной программе. Всучил под начало, но реально я только за расходом продуктов слежу. Все остальное делает парочка из повара и возчика. Тем и хорош самовар-переросток, что особого ума не требует, а при большом объеме экономия выходит. И по дровам, и по запасам. Всегда удобнее варить в одном общем котле, чем на нескольких кострах, и с водой проще. Кипяченая имеется. Пить из здешних грязных речушек вряд ли особо полезно.

– Народ тоже изменился? – смотрит хитро. – Вчера воевать не умел, сегодня научился?

– Откуда мне знать? Может, действительно никчемных повыгоняли.

Суннитов, судя по всему, резали массово. В этом смысле ничего за столетия не изменилось. Разве вместо «тойот» с пулеметами рассекают по тамошним горам на лошадях и ослах.

– А может, сам Надир велик и умеет правильно ставить войска в сражении. Напасть внезапно с удачной позиции – половина победы.

Это я не из пальца высосал. Прошлым летом под Карсом семидесятитысячная армия Надира разбила восьмидесятитысячное турецкое войско. Персы укрепились на вершине горы. Абдулла-паша Кепрюлю, не подозревая о близости противника, вышел к позиции и попал под обстрел вражеской артиллерии. Турки превосходили армию Надира по численности, но находились в теснине и не имели возможности развернуться и должным образом отвечать на огонь персидских пушек.

Капитан Полозов, находящийся при союзных персах в качестве наблюдателя, не поленился и отправил подробный отчет не токмо по своему ведомству в Военную коллегию, но еще и сообщение в «Ведомости». Подобные письма из первых рук становятся не просто модными, еще и замечательным дополнением от свидетелей. Я практически не правил стиль, напечатав целиком в отдельном разделе.

Надир, несмотря на упорное сопротивление турок, перешел в наступление по всему фронту и, разгромив османскую армию, захватил всю ее артиллерию (до тридцати двух орудий и много пороха), а также обоз, после чего турки стали отступать. Османские войска потеряли около пятнадцати тысяч человек убитыми и несколько сотен пленными. После этого соперников на Кавказе персы не имели. В июле 1735 года Али-паша сдал Гянджу, в августе турецкий гарнизон оставил Тифлис, в октябре открыл ворота победителям Ереван.

Для нас происходящее на Кавказе огромный и жирный плюс. Мало того что восемьдесят тысяч турок не заявятся воевать с Россией, так османам еще придется прикрывать собственные границы от обнаглевших персидских шиитов. Они ведь не успокоятся. Не то воспитание. Коли есть возможность, будут хватать плохо лежащее, пока не подавятся. Наверное, не так уж не правы были, посчитав стравливание наших соседей невысокой ценой за не приносящие доходы провинции, оккупированные Петром.

– Черт! – вскочил Загряжский, с недоумением глядя. – Откуда они взялись. Где караул?

С диким криком из оврага выскочила свора всадников. На первый взгляд много, очень много. И направлялись они во весь мах в нашу сторону явно не с целью вручить подарки. Много ли времени требуется, чтобы проскочить сотню метром на скорости? Считаные мгновения. Вот уже они почти рядом, и солдат у повозок, судорожно заталкивающий пулю в ствол, свалился зарубленный. Первые уже перемахивали через препятствия, влетая в расположение. В нашу сторону неслось сразу трое абреков. Или джигитов. Без разницы. Главное, рожи откровенно бандитские, и машут клинками.

– Мой правый! – грянул за спиной крик. Когда Гена возник, я не заметил. Чутье у бывшего казака на неприятности. Затем ударил выстрел прямо возле уха. Я наполовину оглох, зато перестал стоять столбом.

Всадника в драных одежках, крутящего на ходу шашку, буквально вынесло из седла. Зато второй подлетел, скалясь изумительно белыми зубами на смуглом грязном лице. Совсем молодой, однако явно прыткий. Я так крутить восьмерки саблей и завывать не умею. Очень-очень обидно.

Он замахнулся, готовый ударить. Не соображая, чисто автоматически я поднял неизвестно откуда взявшийся в руке пистолет и выпалил в его сторону. С двух метров промахнуться мудрено, но я почти сумел. Верткий гад оказался и извернулся, словив пулю в плечо, а не грудь, куда я норовил попасть. Впрочем, к моему счастью, рана, видимо, была не слишком приятной. Он не стал гоняться за мной, а развернул коня, уходя в сторону.

Последний оказался самым противным. Ему противостояли четверо, включая подключившегося денщика Загряжского, однако достать мы его всей толпой не могли. Он крутился, умело управляя конем, который и сам не прочь был лягнуть, укусить и вообще проявлял склочный характер. Один на один всадник без особого труда уделает пехотинца, но четверо все же многовато. Сначала животину огрели по заду прикладом, так что она подскочила, жалобно заржав, и не преминула врезать копытом обидчику, уложив поручика. Затем Гена достал татарина, ткнув его в бедро. Стоит задеть кровеносную жилу, и быстро загнешься, даже не заметив причины в горячке драки.

Налетчик, видимо, понял, что для одного даже трое многовато, и, в очередной раз замахнувшись, вместо удара пнул жеребца. Удалялся он с не меньшей скоростью, чем приближался, и гнаться на своих двоих за ним было совершенно бесполезно. Фактически все это продолжалось три-четыре минуты, но показалось вечностью. Когда, пыхтя и потея, пытаешься пырнуть острой железкой узкоглазого типа, отнюдь не настроенного тебе в столь правильном занятии помогать, а ответно секущим воздух острой саблей, течение времени чувствуется иначе.

Мы всей командой не сговариваясь рванули в сторону повозок. Там продолжалась свалка, часть нашего отряда засела в окружении телег и энергично отбивалась от налетчиков. Наверняка требовалось подкрепление. Да и странно было бы устроиться отдыхать в разгар общей драки. Избавятся от остальных, за нас примутся. Конечно, такими категориями никто не думал и речи не произносил. Сработал стадный инстинкт. Быстрее к своим. Ударить в спину чужим.

Торопиться вряд ли стоило, сначала имело смысл зарядить пистолеты, но я мало что соображал в те секунды. Просто несся со шпагой в руке, рыча нечто невразумительное. Даже не ругался, слова сбивают дыхание. И дело не в сорванной крыше, как случалось раньше. Пощады от врага ожидать не имеет смысла, так не прятаться же!

Очередной тип, в красных шароварах и черкеске, у нас на глазах приколовший длинным копьем офицера, перехватил поудобнее свое оружие и атаковал нас с диким воплем. На одно ухо я слышал по-прежнему плохо, но тут не пропустишь. Чего они так кричат, раздражает.

Всадник налетел ураганом, прямо на Геннадия, неподвижно стоящего на дороге, не имеющего ничего помимо своей сабли. В последний момент тот метнулся влево, пропуская и, что-то сделав, сбивая наконечник в сторону. Все произошло так быстро, я и разобрать никаких подробностей не успел. Зато очень хорошо заметил, как разбойник завалился вперед и рухнул нам под ноги, зацепившись носком сапога за стремя.

Лошадь испуганно рванула подальше от злых русских, волоча за собой тело, и моя попытка добавить пропала без смысла. Зато торжествующую ухмылку на физиономии Геннадия ни с чем не спутаешь. Достал все-таки, отправив разбойника на встречу с гуриями. В два прыжка он догнал поверженного и ухватил скакуна за узду, останавливая. Трофейщик чертов, подумал я без особого осуждения.

Рядом затрещали выстрелы, и налетчики, дружно плюнув на продолжение грабежа, стали уходить, перестав обращать внимание на разбросанное вокруг добро и раненых с убитыми. Теперь я ясно видел – их хорошо если десятка полтора. Считая убитых, раза в два меньше нашего отряда. И ведь чуть не разделали. Внезапность!

С чего это они удирают? Беглый взгляд вокруг принес заметное облегчение. Не так далеко обнаружились всадники, но эти, похоже, были не из их компании, хотя не менее цветасто одеты. Как выяснилось достаточно скоро – казаки.

До единой формы здесь еще не додумались и напяливают на себя кто во что горазд. Потому на расстоянии особо не разберешь, какого рода-племени, но, раз гонятся за нашими врагами, стало быть, свои. Дон не так далеко, выходит, территорию прикрывают. Часа на два раньше появились бы, может, и не тронули бы нас.

Не пройдя и трех шагов, обнаружил своего мертвого повара, двух убитых офицеров, очередного татарина с пулевой дыркой в районе челюсти, отчего сохранилось хорошо если полголовы. Отвратное зрелище. Имелся и привалившейся к телеге бледный от потери крови солдат с разрубленным плечом. Присел, осматривая. Достаточно быстро понял: не только с моими знаниями не поможешь. Ему и грудь посекли, причем, судя по малоприятным всхлипам и шевелению в ране, как бы легкое не задето. В наших условиях безнадежен. Да он уже и не видит ничего. Глаза смотрят куда-то в запредельное, нос заострился.

– Пропустите, – сказал сердитый голос, и меня почти отпихнули.

– Отходит, – объясняю уже спине. – Ему уже не поможешь.

– Тогда следуйте за мной, – потребовал Павел Захарович Кондоиди, поднимаясь и направляясь широким шагом к очередному раненому.

Что мне нравится в данном человеке, так это отсутствие фанаберии и притом наличие собственного достоинства. Перед начальством не стелится и в отличие от девяноста девяти процентов остальных врачей не пытается меня поставить на место, козыряя дипломом медицинского факультета Лейпцигского университета. Дядя его по происхождению грек, неведомыми путями угодивший в вологодские епископы, дал родственнику не только образование и достаточно широкий взгляд на мир. Кондоиди говорил и писал на греческом, латинском, русском, итальянском, французском и немецком языках, знал также английский и голландский. Короче, переплюнул всех моих знакомых и меня соответственно по этой части с далеким запасом.

– Почему с эфиром не рекомендуете делать операции? – спросил у меня доктор, уверенной рукой вкатывая очередному пострадавшему укол морфия.

Армейские врачи быстро оценили пользу моего препарата и обучились орудовать шприцем и стерилизатором. Они сколько угодно могут не уважать выскочку Ломоносова, но чудо-результат многие видели и на себе проверили. Теперь офицеры требуют, а не просят укола. И я, паршивый шантажист, очень скоро стану крайне востребованным для производства новых порций. Запасы не бесконечны, и никто не продолжит в части отправлять снова и снова. Ни по низкой цене, ни вообще по какой. Честное слово, не имел на то расчета, просто не подумал. Теперь вот мучайся, разрешить Санхецу залезть в мой сейф за описанием процесса или лишний раз доказать незаменимость господина Ломоносова.

А вопрос не зря всплыл, Кондоиди тоже о том размышляет. Чем не замена морфию эфир? Вырубает ничуть не хуже, и способ создания не тайна. Не зря зашебуршились врачи. Труд Санхеца, напечатанный в приложении к «Ведомостям», многих впечатлил, даже ссылку на мои заслуги простили. Он все такой же чересчур честный. В данном случае их не существует. Все организовал сам португалец. Я просто предложил очередной поворот в хирургии, отталкиваясь от смутно известного. Эфир, хлороформ. Хорошо первое уже изобрели, пусть оно не особо распространено и называется именно этим словом. Удача, и не больше.

– Прежде чем допустить кого-либо к проведению «эфирования», важно получить опыт возле уже поднаторевшего врача. К сожалению, были случаи проблемные, и чаще всего у сердечников.

Это я так мягко про трех покойников. Правда, из сотни с лишком проведенных Санхецом и под его наблюдением операций. Хвала всем богам, ставили эксперименты на бедняках, а не стали сразу резать любого обратившегося. Помри какой граф, и неприятности были бы обеспечены по полной программе.

– Вопрос о действии эфира, безусловно, решен положительно, и дальнейшее распространение не остановить. Но все это только после сбора определенной статистики. Доза, при каких заболеваниях противопоказано, сколько времени человек находится под влияние наркоза, и позволительно ли затягивать. Да что там, – говорю с досадой, – само вещество нестойкое, и использовать позволительно очень краткий срок после вскрытия закупоренного сосуда. Кто желает сэкономить, употребив остатки через какое-то время, может получить пренеприятнейший сюрприз. Пациент за такое спасибо не скажет. Без хорошо обученных помощников и специалистов не обойтись. Местная анестезия по моему методу прекрасно подходит для четверти-трети случаев. Она экономит время и помогает обслужить большее количество пострадавших. А тяжелые ранения…

Какой смысл объяснять и так известное. Большинство умирает. В нашей ситуации лучше вообще не пытаться им помочь. Пока возишься с безнадежным, у остальных ухудшение и потеря крови.

Доктор уверенными стежками зашил глубокий разрез на боку раненого. Устало поднялся и перешел к следующему. Не первый сегодня пациент. Кондоиди успел побывать на лекарской должности во время Польского похода и состоял еще недавно при армии Миниха. Самое приятное для меня, что практически самостоятельно озаботился состоянием гигиены и снабжения войск, а также, основываясь на моих рекомендациях, издал инструкцию по части лечения и профилактики оспы и ввел в подчиненных ему госпиталях историю болезни в обязательном порядке, с упором на заполнение на русском языке. То есть привел в порядок наши общие с Санхецом рекомендации, дополнив и улучшив многие положения.

Может, из-за возраста и не закосневшего сознания, а может, по причине отсутствия профессионального гонора он и меня принял нормально. С легкой долей настороженности, зато без желания смотреть свысока. И идею создания первого в России передвижного госпиталя, со всем необходимым, принял на «ура». Наверное, потом крупно пожалел. Инициатива в армии наказуема. Подставился – получай. Миних выправил разрешение баловаться экспериментами вволю, однако в корпусе Ласси и без малейшей финансовой помощи. Как хотите, так и выкручивайтесь.

С одной стороны – повышение, назначен генерал-штаб-доктором Донской армии, с другой – все придется начинать сначала и налаживать на пустом месте. В общем, как на это посмотреть: то ли повышение, то ли тонкий намек, чтобы не лез в будущем без приглашения. Вроде обиды не держит.

– Попробуем, – пробурчал доктор, щупая под богатую ругань бледного поручика Загряжского. Когда он сюда добрался, я и не заметил. – Да перестаньте, – поморщился Кондоиди. – Считайте, легко отделались…

Офицер под его пальцами взвыл от боли.

– …Три ребра сломано. К счастью, внутренних повреждений, похоже, нет. Тугая повязка, и через пару месяцев будет в лучшем виде.

– Так долго? – изумился Загряжский.

Очень ему охота в первые ряды, за подвигами. Я бы только радовался случаю отдохнуть.

– Не только операции, – сказал мне доктор, попуская недовольное восклицание офицера мимо ушей, – но и во многих случаях наложение гипсовых повязок должно производиться при наличии анестезирующих средств.

Он, конечно, прав, но еще несколько лет назад ничего этого не имелось в принципе. Ни морфия с обезболиванием, ни эфира для той же цели, и уж совершенно точно – гипсовых бинтов. Уж в этом отношении я науку и медицину всерьез двинул вперед.

– Внутривенное эфирование еще в стадии разработки и крайне опасно. Собаки умирали при введении в бедренную артерию.

– Эй, – озабоченно осведомился Загряжский, – а мне чего всадили?

– Пока все в стадии проверки, и вдыхать – наиболее удачное решение. Но это не позволяет максимально точно рассчитать потребную дозу.

– Вы слышите меня?

– Помолчите, – потребовал нетерпеливо Кондоиди.

– Как это молчать? Я пока помирать не рвусь.

– Никто больше призрения не заслуживает, как болящий солдат, о покое и выгодах которых обязаны все чины вообще иметь радение, – охотно провозглашаю. – Штаб-медику важно не только часто, но и ежедневно оных посещать. А тем болящим и раненым положено помалкивать, что бы с ними ни творили.

– Издеваетесь! Я тебе припомню, Михаил! – крикнул Загряжский уже в спину.

– Наша профессия…

Это он и меня к ней причислил, или такое обобщение про врачей?

– …требует постоянно искать все, чтобы восстановлению служить могло, без упущения времени делано, а вред, происходящий заблаговременно, предупрежден был.

– Если знание есть, то им надо либо пользоваться, либо передавать другим, – отвечаю честно. – Поступать иначе, значит, обесценивать его и пойти против божеских заповедей. Но существуют очень многие доктора, не утруждающие себя изучением ясных и простых инструкций. Уж не знаю, из каких соображений они считают свои идеи правильнее чужих, пренебрегая проверкой. Образование не всегда добавляет ума в голову.

На нас вынесло генерал-фельдмаршала Ласси, знакомящегося с последствиями нападения. Он выслушал подобающий доклад и отчетливо скривился. Добрая половина нашего отряда погибла или не способна в ближайшее время сражаться.

– Кто отвечал за караул?

– Капитан Фарен, – доложил один из свитских.

– И где он?

– Убит.

– Очень жаль, – желчно провозгласил Петр Петрович. – Я бы его повесил за случившееся. Проморгать у себя под носом противника! А, Ломоносов, – сказал внезапно, будто до того в упор меня не замечал, – это же вы хотели уменьшить количество повозок.

Я промолчал, суждение явно риторического толка.

– А ведь если бы не кинулись грабить, – он обвел широким жестом валяющиеся в грязи вещи, – мы бы все погибли. – И хрипло засмеялся, поддержанный неуверенными смешками стоящих рядом офицеров. – Но если бы ехали быстрее, могли и не встретить! Десять тысяч рублев имущества пропало! – вскричал тоном обиженного ребенка.

Между прочим, генерал-фельдмаршал получает восемь с лишним тысяч рублей в год жалованья. Министры не могут таким размером выплат похвастаться. Хотя, конечно, в высшей степени обидно. Я бы тоже злился.

– И ведь что наделали скоты. – Он пнул валяющуюся под ногами расшитую подушку. – Не столько унесли, сколько испортили добро.

Я так и не понял, какие выводы сделаны. По мне, обычный случай, и хорошо, что так закончилось. Дикое поле рядом, война. Нечего шляться с таким мелким подразделением генералам.

– Ну как? – спросил Гена, когда после быстрой ревизии запасов я дополз до старого места и плюхнулся на задницу.

Сухари и прочие продукты налетчиков не интересовали. Почти ничего не пострадало, за минусом заляпанного кровью повара ящика. Вот шелка, дорогое оружие и прочие табакерки с серебряными чашами они с удовольствием уволокли. Если казаки кого и догнали, возвращать имущество и не подумали. Самим пригодится. Такие здесь правила. Кто взял, тот и владелец.

– Знаешь, я даже не успел испугаться, – не переспрашивая, а прекрасно соображая, о чем он, отвечаю. – Сначала смотрел без понимания, а затем стало некогда. Крутись, пока башку не отрубили.

– Ну и хорошо. В кусты не кинулся, значит, будет из тебя толк. Тот, кто выживает после парочки первых боев и не празднует труса, становится настоящим бойцом, а не подставкой для мундира. С боевым крещением, Михаил!

Глава 4. Начало осады

Мимо кучки офицеров, пристально наблюдающих за происходящим, с бодрым топотом прошагала колонна, нагруженная всевозможным копательным, то есть шанцевым инструментом. Это на картинках и в инструкциях, да в столице солдаты все браво смотрятся в красивых мундирах. В полевых условиях быстро превращаются в стаю оборванцев.

И это не вспоминая о том, что сукно, из которого пошиты мундиры, окрашивалось в разное время и изначально было не одинакового цвета. Хотя в целом некое приблизительное единообразие наблюдалось. Однобортный кафтан до колен в пехоте и гарнизонной кавалерии темно-зеленый. У драгун синий воротник. Обшлаг красный у всех.

Направлялись они строить апроши. По ходу мне приходилось срочно разучивать военную терминологию и жаргон. Ни прошлая, ни нынешняя жизнь не подготовили нужного словарного запаса заранее. Эдакие зигзагообразные окопы с внешней насыпью, служащие для скрытного приближения к крепости и осадным батареям. Почему нужно употреблять именно французское слово вместо русского особого секрета не составляло. Как и многое другое, заимствовано в Европе и попало в Россию посредством иностранных военных, принятых на службу.

Положа руку на сердце, выбора-то особого не имелось. Отечественные специалисты по новому строю в петровские времена отсутствовали напрочь. Правда, и вербуемый контингент не был красой и гордостью своих стран, иначе нашел бы службу поприличней на родине, да и услуги их стоили недешево, а одновременно с Северной войной началась и Война за испанское наследство. Большинство свободных профессионалов подались поближе и в знакомые края. В далекую Россию ехать особо не стремились.

Впрочем, все в мире относительно. Если старшие офицеры морщили нос при появлении русских соблазнителей, среди младшего и среднего состава отношение оказалось достаточно заинтересованное. Подобные смельчаки сразу получали более высокие чины, чем те, на которые могли рассчитывать в европейских армиях. Кроме того, достаточно щедрые по европейским меркам подъемные и обещания хороших окладов, выплачивавшихся, правда, весьма неаккуратно. Но выяснялся сей грустный факт, естественно, не сразу.

Ну а там уж как повезет. Конкуренция значительно слабее, и наработанный опыт давал немалые преимущества по отношению к местным кадрам. Большинство иностранных генералов петровской армии и вышли именно из их среды, получив свои патенты на столь высокое звание из рук российского монарха, и вряд ли добились бы того же в Европе. Тем не менее люди вроде Миниха или Ласси не зря российский хлеб жевали. Польза от них наблюдалась наглядно, и профессионалами они являлись крутыми, даже на мой дилетантский взгляд.

Прибыв под Азов, генерал-фельдмаршал в тот же день ознакомился с расположением войск, произвел рекогносцировку. Приказал открыть артиллерийский огонь и внимательно осмотрел турецкие орудия, незамедлительно принявшиеся отвечать. В еще не написанных книгах это, по-моему, называлось «выявить огнестрельные точки противника и сектора огня».

А в целом все оказалось в высшей степени грустно. В крепости сидит тысяч десять, снаружи восемь с половиной тысяч регулярных и еще под четыре тысячи казаков и калмыков. Иррегулярные войска большей частью состояли из стариков или очень молодых. В полках множество рекрутов, кои неумелые, да и особо не стремятся к подвигам. В армии недостаток провианта и обмундирования. Иной раз и не поймешь, солдат, драгун или казак попался навстречу. Оборванные хуже нищих. Больных до семи сотен, и никакой реальной блокады Азова. То всадники чуть не на глазах удирают от стен, то лодки по реке плавают неизвестно с кем.

Наперекор всему Петр Петрович Ласси приступил к действиям, имея в виду вскорости штурм Азова. Основная атака должна была быть произведена на западном фронте крепости, от левого фланга осаждающей армии, а демонстративная – против восточного фронта, на Алексеевский кронверк, от правого фланга. Я планов очень люблю громадье, однако в данном случае так и не уловил, на чем основан сей оптимизм.

Впрочем, моего мнения никто не спрашивал. В основном меня использовали для проверки обозов, наличия пороха и прочей амуниции и написания грозных приказов: флоту прибыть скорее и везти провиант, начать осадные работы, с подробной росписью кому и чем заняться.

Между прочим, очень любопытный метод обучения. Сам бы я до многого дошел задним числом. А здесь буквально разжевывают, остается только проглотить. Что ни говори, опыт полезный. Особенно по части занудности и прикрытия задницы.

Приказ о фуражировании имел девять подробнейших пунктов, и особенно впечатлял последний: «Фуражировать всегда с отменною поспешностью, чтобы лошади, командированные и стоящие при полках в линиях, без фуража долговременно не были, офицерам с людьми унтер-офицеров в сараи посылать и как к скорейшему фуражированию понуждать, так к грабительству, яко всегда собою зло и вред приносящему, под страхом за несоблюдение должности своей военного суда, и по тому положению в артикулах наказания не допущать и за то ответствовать».

Будто и так все это великая новость, но лишний раз напомнить огромный резон. В дальнейшем всегда можно сослаться на старание и снять с себя вину. Очень напоминает инструкции на товары бытовой химии: «жидкость для мытья унитаза пить нельзя и в глаза капать тоже». Люди, видать, не меняются. Им страшно любопытно, что будет, если выпить кислоту или фуражировать без особой скорости, попутно грабя. А когда начнут вешать или закапывать в могилу, возмутятся – ведь не предупреждали, что кипяток на себя или местного жителя в целях отобрания у того золотишка проливать нельзя! В приказе такого не имелось.

Штабные офицеры синхронно выругались на нескольких языках сразу. Один Ласси стоял, наблюдая с невозмутимым видом. Насколько это маска для окружающих и что он на самом деле думает, трудно уверенно сказать. Не так уж давно мы знакомы, чтобы судить. Одно совершенно точно – во вчерашнем приказе есть пункт, чтобы не только охранение, но и люди, производящие инженерные работы, выходили, имея при себе ружья. Теперь это давало результат. Лезущие в атаку из крепостного палисада турки наткнулись не на растерянных людей с кирками, а на энергично отстреливающихся гренадеров.

Нет, догадаться, что осажденные попытаются сделать вылазку с целью разрушить едва начавшееся строительство и нанести потери врагу, дело несложное. Подозреваю, не в первый и не в последний раз такое происходит. Однако опыт сын ошибок трудных. Не просто готов оказался генерал-фельдмаршал, он фактически устроил ловушку, проредив на будущее гарнизон и сбив желание лезть на русских. За клубами порохового дыма особо не рассмотришь происходящее, но бегущие обратно уже не одиночно, а целыми группами заметны хорошо. Выходит, нападение сорвалось, и наша берет, даже и без направленного к месту схватки батальона.

– Что там с продовольствием? – не оборачиваясь, спросил Петр Петрович.

– Завтра должны прибыть сорок шесть будар, – с готовностью докладываю, довольный, что все заранее выяснил.

Будары – это такие долбленые донские лодки грузоподъемностью двести – четыреста килограммов. То есть по-здешнему двенадцать – двадцать пять пудов. Я все мучаюсь переводом в более привычные меры веса и объема. Головой все понимаю и давно должен был перестроиться, а временами клинит, тем более эталонов не существует и любые меры в соседних областях могут заметно отличаться.

– Мало, крайне мало, – говорит Ласси, будто это я лично те корыта строил и нагружал. – Почему до сих пор не прибыл обоз с продовольствием?

Тут ответить вразумительно нечего, а «не могу знать» и вовсе произносить глупо. Не любят подобного блеянья начальники, причем любых рангов. Сам такой. Где-то телепаются волы, и при всем желании ответа не имею. Гонцы со сведениями не приезжали, радио с телефонами отсутствует полностью. Голуби почтовые существуют, но вот под Азовом голубятню еще не построили. Здесь чужая земля. Только начальству так не ответишь.

– Проверить и выяснить! – четко дал указания командующий.

Остается лишь повернуться и послушно зашагать в сторону Гены с конями. Адъютант-порученец в моем лице обязан нестись по первому намеку, не то что прямому приказу. Уже всю задницу отбил, скача по округе. Никогда столько раньше верхом не ездил и не очень понимаю, зачем использовать человека в моем чине для посылки с приказами. Мало, что ли, поручиков, счастливых угодить?

– Куда? – спросил при виде меня крестник.

– Икать обоз со жратвой.

– Дело, – подтвердил Гена. – Еще вчера должны были появиться.

Вот он точно оказался в своей стихии. Я и раньше не сомневался в правдивости его не слишком частых рассказов о прошлой жизни, разве чуток свой героизм и подвиги приукрашивает под чарку, но как раз он сам, как многие хвастуны, без наводящих вопросов не лез. Напротив, по большей части его баранты и драки остались неизвестными. Иногда просто проговаривался под душевный разговор или упоминание какой Персии. Типа там был и здесь присутствовал. Было у меня серьезное подозрение, что за иные дела вполне могли и сейчас в тюрьму запаять или чего похуже, потому и помалкивает. Купцов точно на Волге и Яике обчищал неоднократно.

– Прокатимся, – с удовольствием произнес Кривой Федор. Мало того рябой, так еще и без глаза и на прозвание не обижается. Да и удобнее реально, чтобы не путать со вторым, более молодым Федькой. Ходят они вместе даже в кустики и вроде родичи, никогда не уточнял. Пусть отвечает за людей кто их привел. А мне недосуг. – Давно пора размяться.

– Все отправимся, – припечатал Геннадий, не дожидаясь моего разрешения или одобрения.

Я нынче без охраны не хожу. То есть не езжу. В окрестностях Азова можно без особых проблем нарваться на кого угодно, от татар до желающего прибарахлиться или отнять коня дезертира. Огромное пространство контролируется совсем небольшими иррегулярными отрядами, если они вообще могут нечто держать под наблюдением.

Потому пятеро казаков стандартно сопровождают за пределами лагеря при следовании по делам. На самом деле их десяток, но службу несут посменно. Теперь мой личный телохранитель решил всю команду поднять. Ну ему лучше видно. Мало ли где обоз застрял и кого по дороге встретим.

Этот десяток Гена отбирал сам и из малопонятных гражданскому шпаку соображений. Точнее, я представлял, откуда ноги растут. В некотором роде мой крестник оказался достаточно известным. И не самой доброй славой. До Стеньки Разина, конечно, далеко, однако старший над всеми донцами Краснощеков откровенно перекосился при виде его. Чего они не поделили при заметной разнице в положении, меня просвещать никто не стал, но по обмолвкам и так ясно.

Бывший до крещения Керимом, пусть по имени его не звали – в основном Найденов или изредка старшиной-атаманом, – в свое время был эдаким рупором казачьей бедноты и посылал старшин во все дырки, а трогать его боялись, своя банда отморозков за спиной. И все его удачные приобретения шли окружающим, широкой рукой раздаваемые. Потому у самого шиш, зато уважение. Когда мне пару лет назад понадобились хороших кровей, породистые кони для Бирона, моментально нашел концы и даже не платил. Украли из почтения за тридевять земель и пригнали.

Не так уж и случайно с Дона ушел, когда власть царская там утвердилась всерьез. Не зря я в свое время думал про погулявшего от души. Его если не лично, то по имени казаки знали через одного, и он достаточно многих. Правда, как я заметил, в основном старшее и среднее поколение. Молодые росли уже без него, пока он бесчинствовал на Яике.

Все же огромное счастье, что в интернате нас учили верховой езде. Без этого я был бы даже не беспомощным, а просто убогим. Тот пусть минимальный, однако крайне важный начальный уровень знакомства с упряжью и посадкой помог приспособиться к здешнему основному транспортному средству. Не будь я в состоянии держаться в седле, сохраняя равновесие и расслабив мускулы, дальше ближайших кустов бы не отправился. Набитая задница и потертости после длинного перехода ерунда. Кто не умеет входить в ритм движения лошади, управлять ею в принципе не сумеет.

Шли по казачьи одвуконь. Вот что у донцов не отнять, так это умения разбираться в лошадях. Нет в России развитого коневодства, и даже военные вынуждены покупать пригнанных степняками лошадей. Они выносливые и достаточно резвые, но мелкие. И для тяжелой конницы негодны, да и в обоз с оговорками. А организовать свои заводы – опять деньги, которых вечно не хватает. Содержать их надо уже в мирное время, плюс постоянно обновлять – через четыре-семь лет кони уже не годны к кавалерийской службе и их выбраковывали в верховые в пехоту или в обозы.

И, выходит, массово, скачкообразно нарастить численность лошадиного парка нельзя. К тому же в случае сражений пополнение лошадей, так называемый «ремонт», надо доставить к местам боевых действий или расквартирования части, перегнать из мест, где они живут и размножаются – заводов. Получалось проще забирать обывательских лошадей, реально в большинстве своем годных для обоза или верховых коней пехоты.

Лошади – это особая статья для офицера. В мирное время фуражное довольствие отпускалось на год в виде денежной суммы, раз и навсегда определенной. Если цена в данной местности оказывалась выше, дополнительно получить невозможно. Если ниже – выдавали по действительным ценам. А ведь еще содержать за свой счет личного денщика с его конем.

На определенном уровне без этого никак. Даже война недостаточное облегчение. В военное время в заграничном походе офицеры получали полуторное жалованье. Причем из него обязательны вычеты на медикаменты и госпиталь по одной копейке с рубля. Это как бы нормально. Нижние чины и вовсе получают по три копейки в день сверх жалованья на боевые.

Казаку эти резоны чужды. Они постоянно и дома настороже, и держат караулы против соседей. Лошади для них не только транспорт, еще и, возможно, жизнь. От умения выбрать правильную зависит будущее. Ничего общего с казенными кавалеристами. Это же не машина и ее не собирают на заводе из одинаковых деталей. Скрещивать тоже надо уметь, а то народится убожество ростом с большую собаку и с паршивой дыхалкой. А уж выбирать при покупке и соваться к барышнику мне самостоятельно не стоит. Объегорят за милую душу.

Поликарпов внезапно затянул песню про Стеньку Разина, остальные подхватили, многозначительно поглядывая. Я покосился на Геннадия свет-Михайловича, тот сделал вид, что не понимает. Лицо сосредоточенное, взор вперед внимательный. Сам ведь в свое время говорил, чтобы помалкивать, а больше и некому распространять. Достали меня в последнее время. Очень не хотелось возвращаться в прежнее качество плагиатора чужих песен, но со всех сторон давили, требуя патриотического и военного.

Ко всему от песнопений на манер: «Ой, да вот-ы поклонились донцы, они Дону низко, ой, здравствуй, ты наш Дон-отец родной. Е-е-е», – откровенно уши вяли. Рэп и то лучше, пусть недолюбливаю эти «чего вижу, то и пою», тем более не песня, а бог знает что. Может, на гарлемском диалекте и звучит. В переводе песни оленевода никому, кроме него, ненужные. Но там хоть смысл имеется.

Чуть получше звучало «За Яиком за рекой казаки гуляют». Притом было у меня подозрение, что кто-то из особо продвинутых и грамотных ознакомился с моим творчеством. То есть, естественно, Пушкина с Крыловым и Лермонтовым. По крайней мере, рифма в новомодном казачьем фольклоре уже наметилась вполне приличная, хотя и достаточно простенькая. «Как персидские купцы едут с соболями, всю добычу поделим, славно попируем». И конечно же в заключение мораль: «Пропадем мы ни за грош, жизнь наша – копейка». Честно и прямо.

Короче, в очередной раз подставившись с «Встающей страной», не смог отказать. После минимальной редакции выдал про «героев былых времен», «Десятый батальон», «Жди меня», «Темная ночь», еще парочка подходящих для современности без гремящих танков и строчащих пулеметов. Из «Вставайте, люди русские» только две первых строфы. Дальше не всплыло. «Есть только миг» и «Госпожа удача» приняли сразу. Всем известно, ее лучше называть на «Вы» и не обижать.

Даже не ожидал, сколько полезло при минимальном усилии. Иное не захочешь, невольно само цепляется. То по радио или ящику очередной юбилей, то в школе чего-то учат. «Я сегодня до зари встану, по широкому пройду полю», «Казак уходил на большую войну, невеста его провожала», «Смело мы в бой пойдем» – там вообще душевно звучит: «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую», «Там вдали за рекой».

Конечно, слегка приходилось править, избавляясь от несуразностей и чуждых времени понятий вроде никому неизвестных буденновских войск, превращаемых легким движением пера в «украинских войск», а вот комсомольское сердце запросто становится запорожским. И все-таки не всегда можно адекватно изменить. «Широка страна моя родная» и вовсе целиком забраковал. Другая страна, где так вольно дышит человек, звучит откровенным издевательством при наличии крепостного строя.

Все сразу не стал озвучивать. По частям, дозированно выдаю. Конечно, ни авторов стихов, ни музыки я не помню абсолютно, однако столько раз слышал на всяческих праздниках и по телеящику, что не составило труда записать. Совесть по этому поводу не беспокоила. Людям важно нечто такое, чтобы объединяло и мороз по коже, вроде «С чего начинается родина». А про стук вагонных колес можно и выкинуть, не жалко.

Да и «Солдатушки – бравы ребятушки» очень актуально. Когда служат считай до самой смерти, мало кто целым до старости доживет, только и исполнять: наши жены ружья заряжены, а деды – победы. Вот ничего реально казачьего в моем репертуаре не обнаружилось. Зато всплыл неизвестно из каких глубин Мальчиш-Кибальчиш.

Помнил я его в общих чертах и с ходу переименовал в Казачиша, а буржуинов превратил ничуть не задумываясь в злых татарских да нагайских ворогов-соседей, налетающих на нивы и поля. Сюжет остался в целом прежним, но вряд ли бы Гайдар признал свое произведение в моем исполнении. Подумаешь, идея не моя! Шекспир тоже воровал, и никто ему в упрек не ставит.

А идентичности и не могло быть. Самых важных военных тайн, естественно, никто от Мальчиша не добивался. Аудитория у меня суровая, и засмеяли бы с таких глупостей. Что такого может знать пацан в станице, что никто не в курсе? А скрывал он, где прячутся казачьи малые дети, кои вырастят и отомстят врагам. Кстати, мамки тех детей тоже погибли в бою, защищая родные дома, не забыв на прощанье произнести краткую речь о земле русской. В конце концов, это сказка, а не пропагандистские спичи перед строем. Затягивать неразумно и глупо.

В прежние времена в здешних местах бывать не доводилось. Отдыхать всем семейством – я такого и не помню. Папаша вечно в делах и трудах, разве на денек-другой вырваться может, и то к вечеру первого же дня начинает нервничать, а со следующего утра принимается звонить и интересоваться оставленной на произвол судьбы фирмой. В детстве крупно обижало отсутствие внимания. Сейчас я очень хорошо его понимаю. Столько сил и здоровья убил на свои фирмы и производственные идеи, ощущение – без меня все развалится и пойдет прахом. Здорово напоминает наркотическую ломку, когда ни о чем не думаешь помимо оставленного и хочется раздавать очередную порцию ценных указаний.

К счастью, я не болтался без дела, первое время был занят по горло, да и связь здесь медленная и в онлайн через Интернет с проверкой не заскочишь. Десять верст в час преодолевает гонец, и это максимальная скорость. К тому же никто не станет нестись сутками без остановки ради частных посланий. Раз уж имеется куча заместителей и помощников, надо доверять. Все равно ничего не изменить.

Когда вернусь, устрою ревизию по полной программе, выстроив всех раком. А сегодня лишние заботы. Один мой нынешний знакомый командир полка последний раз побывал в родном поместье двадцать семь лет назад. Как он со смешком поведал в разговоре, уже без проводника и дорогу домой не найдет.

Ничего удивительно, что просят Анну Иоанновну сделать послабления. И она не так давно издала манифест «О порядке приема в службу шляхетских детей и увольнения от оной». Он ограничил службу дворян двадцатью пятью годами. В сравнении с прежним большой прогресс. Правда, в военное время отставка не положена, так что родные поместья отслужившие срок увидят еще не скоро. Еще и недорослей стали грести, офицеров не хватает.

Но я, собственно, о чем… Об отдыхе на берегах Черного моря. В Крыму был однажды, и осталось ощущение праздника, но то было в самом детстве. Ничем сверх того похвастаться не могу. Тем не менее практически уверен – тутошние берега должны быть плотно обжиты и застроены. Именно в таких случаях особенно резко появляется чуждость этого мира. Богатейшие места, стоит отъехать чуть подальше от жилья – и тысячи птиц всех видов, изумительная рыбалка, и все вдоль воды заросло огромным количеством камыша. В нем при желании дивизия спрячется. Ходи и оглядывайся, потому что желающих накинуть аркан и уволочь в качестве раба в Кафу на продажу предостаточно.

А ведь здесь и охота замечательная. Кабана или камышового кота – отнюдь не домашнюю киску, а крайне опасную дикую зверюгу весом в добрый пуд, – несложно случайно встретить. И лучше не становиться у них на дороге. И все это богатство пропадает втуне, как и черноземные земли. Обидно.

– Нашли, – довольно доложили разведчики. Всю дорогу впереди и позади основной группы шли наблюдатели. – Здесь они. На ночевку становятся.

Я невольно вздохнул с облегчением. Гора с плеч. Все же не пропали и не заблудились, просто опаздывают. Это случается. Чай, не вездеходы. Пароконная повозка, пятьсот – семьсот килограммов груза (в зависимости от типа местности, лошадей, дальности перегона). Ничего лучше для переезда посуху пока не изобрели, но КПД крайне мал. Каждая из двух лошадей съедала в пути двадцать – тридцать килограммов фуража (травы, сена, зерна) в сутки. Плюс повозочный потреблял два-три килограмма еды-пива-вина. В результате при длинных перегонах немалая доля возимого не доставлялась по назначению. Поэтому чем скорее пригоню к Азову, тем лучше.

Глава 5. Столичные известия

– Всю дорогу идем сторожко, – говорил поручик Зотов, копаясь в поклаже на телеге.

Бывший прапорщик Измайловского полка, при переводе стандартно скакнувший через два чина, был мне с петербургских времен шапочно знаком. То есть при встрече раскланивались, не больше. Зато, столкнувшись в дальних краях, принялись чуть ли не обниматься. Все же знакомое лицо.

– Постоянно татарские разъезды маячат на виду и смотрят пристально.

Война, подумал я вяло. Странно было бы, не появись они и не постарайся если не разбить русский отряд, так чуток ограбить. Другое дело, прямое нападение совершить не так просто, кровью умоются. Полторы сотни повозок, помимо возчиков не без топоров и фузей еще и сотня охраны из регулярных частей. Не так просто взять вооруженных. Орда нужна на три-четыре сотни, не меньше. Но если начнется, то не позднее завтрашнего полудня. Затем бесполезно. Считай, войска рядом. А мы по дороге никого не встретили, хоть гонял я своих казачков в разъезды регулярно. Даст бог, пронесет на этот раз.

– Все ищут подходящего момента налететь, и лучше не отлучаться от своих. Двое пропали.

– Не дезертировали?

– Нет. Один, прости меня господи, придурок, ничего толком не знающий и не умеющий, из недавних рекрутов. Всего на свете боялся. Второй, напротив, битый, огонь и воду прошел, много лет служил. Обоим уходить незачем и некуда. Хотя поручиться разве за святого можно.

Ну это не мои проблемы. Я основную задачу выполнил, обнаружив обоз. Казаков в количестве трех человек с вестью радостной отправил. Теперь можно и посидеть вечерком у костра, спокойно ужиная и выслушивая последние столичные новости.

– Ага! – радостно вскричал Зотов, извлекая из пузатого мешка небольшой сверток. – Вот они!

Первое его неофициальное сообщение после встречи о наличии среди груза помимо свежих номеров «Ведомостей» писем для офицеров и конкретно для меня.

Поспешно хватаю нежданный радостный подарок и принимаюсь перебирать. Санхец, Костин, Акулина Ивановна, Андрюха, м-да… капитанша Краснова, то бишь божественная Эмма Максовна… Не забывает и в дальних краях. Любопытно о чем сообщает, не о здоровье же. Господибожемой, где они валялись, что так вот сразу полной пачкой? От Эйлера, Липмана и самое первоочередное из рук баронессы Юлианы Магнусовны Менгден.

Это уже второе, разрезая конверт кончиком кавказского кинжала, взятого с трупа (честный трофей, сам и грохнул джигита, а вещь красивая), размышляю. И хоть почерк фрейлины, писано под диктовку моей царевны. Читая, помимо хорошо знакомых интонаций и выражений будто знакомый голос Анны Карловны слышу. Конспирация, конечно, аховая, но вряд ли мне сообщают о заговоре. Скорее дружеские сплетни о происходящем в высших сферах. А это дело в любом случае полезное, и, что гораздо приятнее, присутствует напоминание – не забыли по принципу «с глаз долой, из сердца вон».

Ну про здоровье можно и пропустить, чисто из вежливости интересуется. Посетили куртаг, иначе званый обед, сопровождаемый торжественными церемониями. Подали триста блюд. Хм… это точно важно знать? А! Вот и намек достаточно прозрачный. «И на торжественных собраниях, и на простых сходбищах и вечеринках Анна Карловна подходит обязательно к женам и дочерям гвардейских офицеров. Спрашивает о здоровье, нуждах, именинах и обязательно посылает человека с подарком на знаменательные дни. В гвардии ее любят, хотя все это обходится дорого».

Не надо быть нетерпеливым, Миша, читай и думай. Последняя фраза – это, похоже, прорвалась немецкая бережливая составляющая души и воспитания царевны. Может, и не такое плохое качество. Не станет раздаривать без веских причин имущество государственное. Пока что мне сообщают: твои заветы помню, стараюсь привлечь людей. И ведь прямо ни одного слова. Выросла девочка по всем показателям. Так…

Антон-Ульрих ведет себя примерно. Исправно учит русский язык, читает «нравоучительные» книги, что бы это ни значило. Мечтает отправиться на войну. Поскольку его собственный полк расквартирован на севере и не участвует в походах, просится волонтером. Вроде бы тетушка склоняется отправить в штаб Миниха. Но то уже скорее всего на будущий год. Не нравится ей будущий муж, хотя парень сам по себе достаточно приличный. Видимо, не может простить излишнюю мягкость. Настоящий муж должен быть мачо с брутальными повадками и знойным красавцем.

Один такой, саксонский посланник граф Мориц Динар, принялся откровенно волочиться за царевной в последние месяцы перед моей опалой. Анна Карловна в некоторой растерянности пришла советоваться со мной. Ей нравились ухаживания, да и граф собой очень недурен. Прямо герой из парижского романа. Пришлось принимать меры. Бить морду или вызывать на дуэль совершенно непродуктивно, и намылили бы шею мне.

Чувствовать себя в роли поверенного женских тайн отнюдь не всегда весело. Ну не скажешь же: «Вам еще рано такие мысли иметь, ваше высочество, и вообще не тот кадр. На какого красавца корнета русского подданства еще можно закрыть глаза, а подобный тип имеет дальний прицел и на пользу совсем не России или вам». Неприятный вышел разговор. Взрослый и уверенный в себе блестящий дипломат-придворный в глазах молодой девушки смотрится куда привлекательнее, чем замухрышка-принц.

Кроме попытки объяснить, насколько мотивы графа отличаются от книжных, втихую попросил крайне настойчиво мадам Адеркас не оставлять принцессу наедине с бойким господином. А потом в очередном докладе Анне Иоанновне саксонца заложил со всеми потрохами. Шалунишку графа не то что в Сибирь, но и обратно в Саксонию просто так выслать невозможно. Все-таки он являлся официальным посланником иностранного и к тому же дружественного государства.

Ничего ужасного не произошло, отношения остались исключительно платоническими, но, видно, возраст подошел. Пора замуж. А жениться по любви не может ни один король. Увы, это не сюжет сказки. Императрица лично попросила короля Саксонии и Польши отозвать своего посланника. Чисто по-дружески.

Некоторое время Анна Карловна откровенно дулась на гадкого секретаря за разбитые иллюзии. Не так уж трудно догадаться, в чем причина резкой реакции тетки. В данном случае опала явно пошла мне на пользу. Простила и пишет письма о своих делах.

Меня отвлек странный шум, и я невольно повернул голову в недоумении.

– У тебя примус? – спрашиваю удивленно.

Это действительно неожиданность. С походной керосинкой бились достаточно долго, но она меня не удовлетворяла своими характеристиками. Вроде вещь достаточно элементарная, однако фитили не позволяли добиться оптимального расхода горючего. Кстати, название вовсе не случайно. Не важно как выглядит, главное само слово. Примус – «первый» на латыни. Международный язык для продвижения на иностранные рынки – идея вполне подходящая.

– Удобная вещь, – подтверждает поручик. – Маленький, дров не требует.

– Керосина под Азовом не найдешь.

– Я запасся, – с ухмылкой говорит.

Действительно, чего это я. Наверняка одна из телег под его личные вещи занята. Бочки там, может, и нет, но приличных размеров емкость в степях совсем не лишнее дело. С деревом в Крыму будет плохо, а мы туда непременно пойдем. В этом году или следующем, пока трудно сказать. Не раньше взятия Азова.

– А то ведь полевой кухни на мою роту и обозных по штатам не положено. – В голосе откровенная досада. – Горячее питание, – сказал Зотов глубокомысленно, – очень полезная придумка. В таких местах вперед кашеваров артельных не отправишь, и без еды, и без солдат останешься. Это, – он показал на керосинку, – вещь дорогая и на малое число. Но ваши кухни на колесах воистину удачная идея.

Не думаю, что хочет подольститься. Не того я полета птица, чтобы сильно кланяться. Находка и в самом деле удачная во многих отношениях.

– Когда только до всех дойдут…

– То не от меня зависит, – развожу руками, еле успевая поймать чуть не улетевшие страницы письма. – Заказ от военного ведомства, а у него денег нет.

– Да все у них есть! Найти не могут, как с полками Низового корпуса.

А это мне похоже в очередной раз аукнулась статья из «Ведомостей» годичной давности. Военное ведомство так и не разобралось перед войной в собственных доходах и расходах. За последние пять лет люди в погонах насчитали долгов за казной на добрых два с лишним миллиона рублей. Зато ответная штатская аудиторская комиссия обнаружила объявлявшиеся каждый год «остаточные» деньги, складывавшиеся из невыплаченного жалованья, разных сборов, помимо подушной подати, сэкономленных на закупках сумм и прочего, составившие за три года почти шесть с половиной миллионов рублей, не считая стоимости хранившегося в армейских магазинах провианта и фуража.

Читатель, пробегая глазами газету, даже не подозревает, сколько иной раз труда, усилий, нервов и энергии потрачено, чтобы дать каких-нибудь пятнадцать-двадцать строк. А здесь вопрос серьезный, требовалось пройти по грани, не вызывая гнева высоких лиц и не допуская неточностей, к коим могли придраться. И все под соусом заботы об армии. Ничего личного.

Скандальчик вышел знатный. После такого тиражи подскакивали и разговоров масса. А предъявить мне нечего. Вранья ни грамма. Кстати, перепроверка шла через капитаншу Краснову. Эмме Максовне не в борделе, а в разведке бы трудиться. И ведь денег не берет. Зато в предприятия мои вкладывается. Двойная польза. Мне в таких случаях поделиться частью прибыли не жалко.

– Выведенные с Кавказа полки не расформированы, – зло сказал поручик, – а платить им нечем. Расходы на Низовой корпус не были заложены в бюджет и не покрывались подушными деньгами.

А вот это уже нечто новое. Если я правильно помню, там было семнадцать полков, добрых двадцать тысяч человек. И смысла расформировывать их в условиях военных действий ни малейшего. История отнюдь не новая. С выплатой жалованья своевременно еще с петровских времен худо. Уж не в курсе, писали ли об этом российские историки в будущем или их мало занимали подобные мелочи, только на эту тему меня уже здесь просветили, когда Академия упорно не хотела отдавать причитающееся, как адъюнкту элоквенции. Вроде как смешно, бывает много хуже.

Парочка не очень красивых историй на этой почве здорово ударили по государственной репутации. Самая неприятная произошла с бароном Фридрихом Гартвигом Ностицем на Северной войне. Иностранцы на службе российской были в цене, и, начав с командира полка, что в Европе ему и не снилось, к 1710 году он стал уже генерал-лейтенантом и командиром отдельного корпуса, усилиями которого, в частности, была отобрана у шведов сильная польская крепость Эльбинг.

Однако барону очень нерегулярно платили деньги, задолжав в результате за несколько лет кругленькую сумму в пятьдесят тысяч экю. Долг рос, отдавать его, несмотря на постоянные напоминания, никто не собирался. Ностиц в конце концов резонно решил позаботиться о собственной персоне сам. Захватив Эльбинг, он обложил его от имени Москвы контрибуцией в двести пятьдесят тысяч польских злотых (что примерно соответствовало недоплаченной ему сумме) и, забрав их себе, со спокойной душой бежал с русской службы.

Естественно, вся эта не слишком приятная история попала в газеты, создав значительные проблемы при новых наймах офицеров за границей. Они ехали воевать отнюдь не из любви к далекой и мало кому известной державе. Вояки свои умения и профессиональные навыки продавали за деньги и не считали нормальным, когда их кидали. Для них уехать не получив обещанного было совершенно нормально. Совсем иначе к подобным действиям относились российские власти. Отбытие без разрешения, хоть три раза наниматель не выполнял договор, приравнивалось к дезертирству и соответственно наказывалось.

– Военная коллегия жаловалась на Статс-контору. Кабинет распорядился деньги выплатить, но их не оказалось. После новой жалобы военных министры уже «наижесточайше» повторили прежнее указание, но получили ответ, что сами же члены Кабинета велели содержать эти части за счет «таможенных доходов», а также поступлений с Украины, Коллегии экономии и других «остаточных» статей, но теперь «вышеписанных доходов деньги в Статс-контору не приходят». Якобы по прежним указам доходы от продажи казенных железа и меди остаются в Коммерц-коллегии, от торговли ревенем – у Медицинской канцелярии. К тому же командующие армиями Миних и Ласси постоянно требуют денег, и все свободные средства уходят на «турецкий фронт».

– Откуда столь значительная осведомленность?

– «Ведомости» сообщили, – объяснил он, видя мое недоумение. – Пока нашли в других ведомствах всего тридцать пять тысяч рублей.

Шах и мат тебе, бывший главный редактор! Похоже, и без чуткого руководства журналисты идут по проторенной тропе уверенной поступью. Очередной скандальчик, и как минимум теперь, с появлением в открытой печати, изыщут обязательно способ найти недостающие суммы. Хотел значительной роли газетного слова для страны – вот и получил. Указали на больное место и заставили искать выход. Браво, парни, сидел бы в Петербурге, выписал бы премию.

– Угощайтесь, – делает Зотов широкий жест в сторону подогретого на примусе котелка.

– Благодарю, – соглашаюсь вежливо, извлекая свою привычную ложку, оставшуюся с родной деревни. Дома, бывало, и серебряную употреблял, в дороге никого не удивляет деревянная. Каждый пользуется своей. Не иметь личной последнее дело.

Как обычно, щи да каша – пища наша. Если ту пшенку еще и с салом, да свежими овощами, вполне прилично получается. Мясо в солдатской пище попадается крайне редко. Зато без хлеба ржаного или сухаря солдаты питания не представляют.

Отужинав и вежливо поблагодарив, рассказал пару историй из быта осаждающей армии. Выслушал про тяжесть обозного быта ответно и отбыл к своему личному казачьему конвою. Там я не обязан раскланиваться и могу вволю предаваться чтению писем. Еще и царевны осталось незаконченным. Открыл, нашел место, на котором прервался. Там, оказывается, содержался целый любопытный список достижений и происшествий в стране. Приближенные к трону, даже если не влияют на политику, в курсе множества интересных событий.

К примеру, Ягужинский откровенно плох. В придворной братии ожидаются перестановки. А это всегда повод для обострения интриг. Чей человек получит назначение на должность кабинет-министра? Это важно. В отсутствие императрицы указы Кабинета министров обретают силу законов.

Вышел давно ожидаемый и крайне противоречащий в дальней перспективе промышленному развитию страны Указ «О прикреплении рабочих к фабрикам и заводам и о даровании фабрикантам права ссылать рабочих в дальние города и на Камчатку». Обалдеть. Очень уж далеко, и не по суду, а решению одного человека. К сожалению, точного текста в письме нет, но, подозреваю, можно его обнаружить в «Ведомостях». Важно ознакомиться наиподробнейшим образом.

А дальше вообще пошли убийственные известия.

1. Экспедиция Кириллова на восток, в казахские степи, вышла не очень удачной. У устья реки Ори заложили, как и собирались, город Оренбург. Было создано несколько опорных пунктов по юго-восточному порубежью, обнаружен путь к вновь построенному городу от Самары. Дальше пошло хуже. Непосредственным поводом к выступлению недовольных послужил чрезвычайный набор лошадей в Башкирии, вызванный войной. Начались волнения местных башкир, раздраженных строительство крепостей. Они нападали на русские деревни, вырезая или уводя в полон целиком их население. В ответ была предпринята военная экспедиция всеми имеющимися в распоряжении местных властей силами. В Петербурге эти меры получили полное одобрение.

Меня иногда поражало отношение правительства к инородцам в сравнении с собственным крестьянами. Башкиры, насчитывавшие до ста тысяч человек, платили в 1734 году ясака всего две тысячи рублей, и те раскладывались главным образом на пришлое население – тептярей и бобылей. И сейчас, судя по краткой справке в письме, тамошние феодалы, не желая расставаться с привилегиями и более плотным контролем со стороны русских, возмутились себе на пользу, а не по поводу некоего угнетения соплеменного народа.

Не уверен, что так уж полезно принимать в подданство разные народы, особенно кочевые, и предоставлять им ничем не оправданные преимущества перед коренными жителями страны. С какой стати стремление получать односторонние выгоды за счет России нужно принимать за достижение?

Конечно, в данный момент отвлечение сил на подавление мятежа абсолютно не ко времени, однако и уговаривать, а тем более прощать проливших кровь – неудачное решение. Правильно будет раз и навсегда избавиться от всех посмевших нарушить присягу. Даже если это потребует сил, времени и дополнительных потерь. Нельзя откладывать на будущее то, что можно и нужно сделать сегодня, имея замечательный предлог и реальную причину. Помимо земли для поселенцев еще и урок всем прочим, а то ведь не успокоятся и через поколение снова поднимутся.

2. Согласно моим намеченным до отъезда планам в Академии разработан подробный опросник, по которому можно было бы составить затем описание России. Например, первый вопрос, сформулированный после долгих раздумий, звучал так: «Город чем огражден, каменной стеною или деревянною, или земляным валом, палисадниками или рвами; при сем показать меру их окружности, вышины, глубины, цело ли ограждение или нет. В котором году, от кого и для чего построен, сколько в нем самом и в уезде душ мужского пола, какой герб имеет». Всего двести пунктов, касавшихся истории, географии, этнографии и языка.

Конечно, по-хорошему не мешало бы отправить картографов для уточнения долготы с широтой и исправления карт, на которых иногда терялись целые области даже не в степях Дикого поля, а буквально внутри России. Но это из разряда хорошо мечтать. И в мирное время не удалось добиться необходимого субсидирования экспедиции, а уж в военное…

3. Эйлер далеко продвинулся в изучении оптики. Конкретно мои корреспондентки затруднялись описать суть открытий, но в Европе рукоплещут. Видимо, и письмо от него об этом. Тоже результат. Перерасходовал сто пятьдесят девять рублей на опыты, которые решено первоначально было взыскать из его жалованья. Решение господина Андрея Шадрина царевной, как президентом Академии, отменено. «Слава часто бывает единственной наградой для труженика науки, – писала она, – зачем же посягать на его достояние?»

Ну вот сама и вынесла приговор. Посоветоваться теперь получится разве с фрейлиной. Ничего, научилась и справляется. А правильно, неправильно – дело десятое. Главное, ответственность на себя взяла, а не подмахнула подсунутую бумажку. Молодец. Надо похвалить в ответном послании.

4. Молния ударила в железный штырь, установленный на крыше Сиротского дома, и безвредно ушла в почву. Своими руками устанавливал молниеотвод на доме, химической лаборатории и данном здании. Выходит, не зря. Предусмотрительно поступил.

Академики яростно спорят, не оказался ли в очередной раз Ломоносов прав, упирая на молнии, бьющие в высотные здания, одиноко стоящие деревья, и способы защиты от подобного рода происшествий. Есть официальная просьба к Анне Карловне, как главе ихнего гадючника, с целью изучения явления на пользу государства Российского.

Это они, естественно, загнули, и делиться со всякими-разными будущими открытиями нет желания. Надо отписать, что тема мной забита на будущее. Пусть прежние труды продвигают. Где, наконец, новые технологии изготовления селитры?

5. Академической типографией издан Судебник Ивана Грозного (1550 год) и несколько старинных летописей. Также на стадии сдачи в типографию первый том «Flora Rossica» на латыни – каталог растений Европейской части страны. Продолжается подготовка учебников по разным наукам для студентов и гимназии. Всего около тридцати, четыре подготовлены к печати.

И это замечательно! Наконец будет возможно продолжить обучение с четкими объяснениями на русском языке. Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить невозможно было.

6. В «Ведомостях» в ближайшее время выйдет новое приложение под названием «Русский инвалид». В наше время это синоним ветерана. Весь доход от издания, за вычетом издержек на печатание будет употреблен на вспоможение инвалидам, солдатским вдовам и сиротам. Анна Карловна по-прежнему в третьем лице сообщила о субсидировании данного приложения за личный счет.

Очень удачный ход, на мой взгляд. Естественно, и от других благотворителей принимаются пожертвования людям в военной форме, не имеющим средств, или их родственникам, с подробным публичным отчетом, на что именно направлены средства.

Выходить будет пока раз в неделю, по мере получения новейших известий освещать военные действия, героические деяния отдельных лиц, а также иностранные новости и происшествия. В заметках будет говориться о славе отечества и любви к родине. В обязательном порядке высказывать поклонение царствующему дому и уважение к русскому войску, покрывшему бессмертною славою свои победоносные знамена. Тем не менее на отдельные недостатки воспоследует критика.

Так и написала: «отдельные». И правильно. Мои уроки не пропали даром. Могут быть плохие офицеры и генералы, попадаются и отвратительные солдаты, но не может быть плохой армии, потому что это наша армия.

7. На Урале обнаружено золото. Причем по условиям достаточно близко к описанным в моей работе. За месяц промыто несколько тысяч пудов песка и получено два фунта шестьдесят три золотника драгоценного металла. Найден самородок весом в одиннадцать золотников. Скоро воспоследует указ о предоставлении права всем российским подданным отыскивать руды. И там предусмотрено: «…посылаемыя для отыскания руд горные чиновники, штейгера и рабочия, также посторонния люди, открывшие рудники, получат… за открытие благонадежнаго рудника на новых местах, внутри Империи, назначаем награду десять тысяч рублей и свободу для крепостного человека».

Интересно, почему в последнюю очередь сообщила? А сюрприз знатный. Еще одно крайне удачное для России и меня дело. Вопреки всем специалистам, считающим нормальным искать жильное золото, я указал и, главное, попал в точку с рассыпным. Очередной жирный плюс к репутации. Деньги (золото) никогда лишними не бывают, в военное время особенно. Лет на сто раньше открыли благодаря мне и согласию Татищева послать людей на поиски вне его прямых обязанностей.

Удобная вещь – личные связи. Конечно, все произошло по представлению Академии (попробовали бы в ней возражать на прямой приказ Анны Карловны), но без определенного предварительного дружеского общения он бы отписался в вышестоящие инстанции и чесаться бы не стал. А сейчас и у него на руках неплохой козырь. Кто открыл? Люди Татищева!

И плевать, кто первый в списке. Оба там останемся. Важнее намного, что теперь Россия получит дополнительный и очень приличных размеров источник дохода. На Урале приисков было без счета. Еще есть месторождения и на Алтае, Лене, Чукотке, и даже на Аляске имеется золото. Может быть, при таком раскладе есть шанс не только сохранить за собой территорию, имеющую природные богатства, нефть в том числе, но еще и создать плацдарм на американском континенте. Те же ракеты в далеком будущем, угрожающие Вашингтону, немалая добавка к авторитету державы.

Правда, на удержание Калифорнии, как там его, форта Росс вроде, рассчитывать всерьез глупо. А это проблема. Кормить население Севера нужно, и возить через полмира нерентабельно. Значит, скорейшее освоение Дальнего Востока. Любыми путями загонять туда переселенцев, даже если они частично станут вымирать. Обещать государственным крестьянам землю в любом размере и права на манер казачьих, и пусть двигают. До Алтая добежали самостоятельно, надо бы хорошо подумать, как стимулировать на поход в Забайкалье. Крепостных расселять? Разбежались их хозяева ехать в глушь. Черкасского попробуй загони в Сибирь. Он сам кого хочешь туда отправит.

А ведь в девятнадцатом веке наша империя вроде по добыче золота на третьем месте в мире после Америки и ЮАР. Ну всему свое время. Слишком большой вброс монет в экономику ведет к инфляции – это азы для школьного реферата. И все же орденок мне положен. Есть шанс на меньшее поднятие налогов по затянувшимся военным действиям. Чем дальше, тем сложнее без дополнительного золота и серебра выкручиваться. А вот оно – на блюдечке!

Вывод из письма, да и разговора с поручиком выходит любопытный. Кое-что все-таки в России и мире сдвинуть удалось. Уже не требуется стоять над душой, чтобы после керосиновой лампы сделали керосинку, причем совсем не того вида, что первоначально я рисовал. Поручикова безфитильная и по всему удобнее в обращении. Золотые прииски тоже без моих указаний открыли. Хватило общих намеков. Эйлер до чего-то оригинального (надо его письмо внимательно изучить) додумался, и прочее и прочее. Особенно по части газеты.

Кто-то из великих в анекдоте говорил… А, так Наполеон: «Дайте мне газету «Правда», и никто в стране не узнает про Ватерлоо». Печатное слово страшнее суда и опаснее армии. Мы еще научим правильно Родину любить и фыркать на заграничное. И кстати, благотворительность тоже полезное по всем показателям дело. Тем более по моему сценарию, когда не просто кормят-поят, а дают образование и путевку в жизнь.

Пошло развитие! Не зря старался!

Глава 6. Обозное сидение

– Стоять спокойно! – проорал поручик.

Я бы на его месте тоже всерьез нервничал. Утром, стоило обозу двинуться, подскочили татары немалым числом и попытались разбить наш отряд. Сотен шесть на глаз. Может, и больше. Хорошо Зотов действительно правильно поставил службу. Сразу остановились и, сноровисто построив вагенбург, убрали внутрь волов. От первого приступа отбились. Я не вмешивался в распоряжения. Судя по происходящему, у него и опыта, и знания людей много больше. А чин роли не играет. Его люди, и его ответственность.

– Стрелять дружно, плутонгами…

И почему нельзя нормально сказать «взводами»? – тоскуя, подумал я. Не было у меня с утра настроя на схватку. Видимо, действительно только война учит войне, и постигать науку придется кровью. А мне очень не хочется ее проливать. Свою в смысле и подчиненных солдат. Вот этих дикарей, носящихся с визгом вокруг телег, я бы с удовольствием пострелял, что в розницу, что оптом.

Кстати, никогда не понимал, зачем индейцы в фильмах вечно скачут вокруг бледнолицых, а не пытаются спокойно расстреливать из засады. Здесь дошло. На таком расстоянии попасть в скачущего из современного ружья дело практически невозможное. Разве случайно. А вот стоячая мишень в этом отношении много проще.

Зато когда они пойдут в атаку, палить по плотной толпе много легче. Хоть в кого прилетит, невзирая на отсутствие умения. Дальность стандартного огнестрела метров двести с лишним, нормальное расстояние для выстрела не свыше семидесяти. Кавалерист преодолеет такое расстояние в считаные секунды. Для того и по частям, взводами бьют, давая возможность перезарядить первой группе.

– Будьте любезны, проследите за той стороной, – быстро сказал Зотов. – Там в основном обозники, им требуется командир.

– Конечно, – автоматически отвечаю, разворачиваясь в другую сторону и делая десяток шагов в сопровождении личной караульной команды донцов. Дополнительный, пусть и небольшой, отряд профессиональных бойцов не помешает.

Все наше подразделение по фронту и в глубину мизерных размеров. Зато поставленные в два ряда телеги дают шанс задержать всадника. Просто так не перепрыгнет барьер, а за ним атакующих ждут штыки и топоры. Каждый русский, независимо в форме он или без, прекрасно знает, что его ждет, ворвись татары внутрь. В самом лучшем случае в рабство продадут. Пораненных сразу прикончат. Уходить налетчики станут по возможности скоро и обременять себя не будут.

Алебарды, оказывается, на вооружении унтер-офицеров до этого года тоже числились. Прогрессивное командование неожиданно разрешило оставить на складе. Не иначе что-то большое сдохло в Петербурге. Как же так, а чем раскалывать несуществующие доспехи кочевников?

– Берегись! – прикрикнул пожилой унтер-офицер с роскошными, уже седыми усами на очередного разиню, стоящего столбом и с раскрытым ртом смотрящего на всадников. Может, ничего такого и не имелось в виду, но ощущение, что и меня попутно мордой в грязь макнули. Тоже пялюсь бессмысленно. – Не стой столбом, за телегой сядь!

Своевременно. Очень неприятно стало, когда пули завизжали, казалось, возле самых ушей. Тут уж не до рассуждений, особенно если своими глазами неоднократно видел раненых и убитых. Не только мы стреляем, враги тоже не из соломы. Головой понимаешь: раз услышал, значит, мимо уже пролетела, своя ударит беззвучно, однако на нервы всерьез действует. Стук о дерево телег и вскрикнувший рядом нестроевой, уронивший ружье и схватившийся за плечо, оптимизма не добавили.

Ой, мама, кажется, пошли снова!

– Первый плутонг, огонь! – крикнул поручик за спиной. – Второй!

Несколько человек и лошадей в несущейся на нас толпе упали, остальные продолжали скакать, махая клинками и завывая: «Алла!» Они уже близко и кажутся огромными на своих скакунах и дико страшными.

– Дружно, первая шеренга – пали! – скомандовал я своим подчиненным. – Вторая – огонь!

Залпы стволов с этой стороны буквально в упор страшно выкосили татар в последний момент. Десятки бьющихся на земле лошадей и люди под копытами. Часть, не выдержав, невольно отвернула. Зато кое-кто, совсем потеряв представление о реальности, рвался вперед. Один даже перепрыгнул через телегу, показав высокий класс езды, и ворвался внутрь периметра.

Хороший у него конь, да пользы от того мало. Мозги желательно иметь помимо горячего скакуна. Мгновенно его взяли на штыки. Он дико визжал, отмахиваясь клинком до последнего момента. Одного возчика ударил по голове, аж мозги плеснули, второй корчился, держась за обрубок руки. И все же в одиночку долго не протянул.

Другие пытались достать солдат шашками и растащить связанные заранее колеса. Разрубить цепи не так уж просто, особенно когда тебя норовят продырявить всеми возможными способами. Казаки рядом со мной сноровисто стреляли без команды. Может, это у меня с перепугу такое ощущение, однако, кажется, не меньше полусотни под моей командой замочили.

– Второй плутонг! – сорвавшимся голосом кричу.

Еще один залп, новые убитые и раненые татары. Остальные разворачиваются и уходят. Пушек мне не хватает, пушек! Пара залпов картечи вымела бы всю эту братию в кратчайшие сроки. Плотный огонь – страшная вещь. Оборачиваюсь. На той стороне тоже все нормально. Уходят.

– Господин офицер, – обращается ко мне, размазывая слезы по лицу, совсем молоденький солдатик. – Что мне делать? – И сует чуть ли не в лицо винтовку. – Я его штыком, а он саблей по стволу.

Господибожемой, осознав, что я вижу, обалдеваю. Толстенная металлическая стенка практически перерублена до половины молодецким ударом. Окажись на месте железа шея, голова бы и не заметила, как отскочила.

– Возьми вон у того погибшего, – показываю. – А это брось. Нельзя его использовать, разорвет.

– То чужое! – возражает солдатик. – Не мне дадено.

Тут до меня на манер жирафа дошло с большим опозданием. Он боялся взыскания за утраченное оружие. Уж не помню, что положено, порка или вычеты из и без того не жирного жалованья.

– Премьер-майор Ломоносов приказал, на него и ссылайся. – И краем глаза замечаю, что к разговору прислушиваются. – Ты не бросил ружье, позорно бежав, а честно бился, и нет в ущербе твоей вины. Разрешаю взять оружие у погибшего и встать в строй!

Кажется, слезы просохли. Истерика закончилась.

– Кстати, тот с саблей утек?

– А вон тамочки валяется, – показывает пальцем. – Токмо не я это. Его другой свалил.

– А то не важно. Один в поле не воин против конного татарина. А вместе мы их разделали. Так и нужно в дальнейшем. Гена, – говорю негромко, уже не для публики, – сходил бы глянул на клинок.

Крестник понятливо кивнул. Что с бою взято, свято и крайне полезно.

– И если умирающие мучаются, помоги им уйти. Хоть и татары, а люди. Зачем зря страдать.

– Сделаю, – подтвердил он и, не спрашивая разрешения, позвал: – Кривой, пошли.

– Унтер-офицеры, ко мне! – выбросив из головы ныряющих под телеги казаков, приказал я. – Проверить людей и доложить о потерях! Восполнить из патронных ящиков недостающие немедленно.

Двадцать пуль на каждого положено носить при себе. Пять по максимуму сейчас, кое-кто шмалял и без команды в толпу во время приступа, да в и прошлой атаке тоже палили. Нельзя остаться без патронов в опасный момент. Это еще не конец. Уходить орда не собирается. Правда, вряд ли полезут снова на приступ, но нам и без того будет кисло. От ручья ушли, запас воды минимальный. Пытаться двигаться – разорвать линию и подставиться под незамедлительный удар. Одна надежда: очередная задержка вызовет раздражение у Ласси и он пошлет проверку. И здесь пальба и шум не так далеко от Азова. Должны услышать. Выходит, важно продержаться подольше, и помощь подоспеет.

Двое убитых, трое раненых. Два тяжело, выслушивая доклады, подвожу итог. Легко отделались. Кочевников на глаз набили добрых три с половиной десятка, и это только убитые. А еще после первой атаки. Недурственный размен, если учесть, насколько обозники не гвардия.

Хм… время обеденное. Солнце прямо над головой. Разрешить, что ли, сухари погрызть, раз нормального питания не ожидается, или без моих указаний обойдутся?

– Господин офицер, – подбегает с выпученными глазами очередной смутно знакомый унтер. Где-то в лагере видел, но кто и что – совершенно не отложилось.

– В чем дело?

– Там, там… Поручик Зотов.

Отпихиваю и торопливо иду в ту сторону, чувствуя спиной взгляды. Становясь на колени у неподвижного тела и обнаруживая у виска маленькую дырочку с запекшейся кровью, мысленно выругался. Наверняка ведь чистая случайность. Пока штурм не закончился, он живой был. Я же видел и слышал его не так давно.

Кутузов дважды выживал после ранения в голову, какому-то ветерану Гражданской войны в США прилетело прямо в лоб, и выжил. Это не тот случай. Глаза остекленели. Шальной кусочек свинца, и такие последствия. Вот тебе и героические подвиги. Даже названия у этого места нет, и как родственникам сообщить, не представляю. Погиб смертью храбрых, само собой, а куда писать?

Господибожемой, за что ты надо мной так издеваешься? Что я тебе плохого сделал? Мне теперь всем этим базаром командовать и воевать. Не потому, что хочу, а по причине отсутствия нормальных офицеров. Я здесь самый старший, и стоит дать слабину – побегут в панике. А это конец. Еще ни один пехотинец от конного не удрал. В одиночку всех перережут. Ну что ж. Такая у меня судьба кривая. На войну не просился, так загнали. В командиры не рвался, жизнь заставляет.

– Дело закончилось достаточно быстро, – стоя в глубоких сумерках перед штабными, бодро докладывал я, – с подходом драгун на выстрелы и без особой крови с нашей стороны. Пятеро погибших, одиннадцать раненых. Трое тяжело. Почти полсотни татар кончили во время приступов. Считаю своим долгом рекомендовать геройски погибшего поручика Зотова для награждения.

– Посмертно ордена не вручают, – без насмешки, но в очередной раз тыкая меня носом в непозволительную глупость, отрезал Ласси.

Видимо, это советские заморочки. Я точно помню, в Великую Отечественную давали именно погибшим задним числом. Кстати, не такой уж плохой обычай. Отметить реальный подвиг и дать семье утешение хоть минимальное, и гордость за сына тоже не лишняя. Долг мой бывший гвардейский знакомый выполнил полностью и честь не замарал. Сказать о том я был обязан.

– Заменить командира роты в бою, – сказал генерал-фельдмаршал задумчивым тоном, – похвально и хорошо характеризует.

Здесь, – небрежный жест, – ваши силы тратятся недостаточно. Надо бы найти нечто по плечу.

В свете керосиновой лампы на столе лицо его я видел достаточно ясно, в отличие от свиты, прячущейся в тенях. Не ехидничает, вполне серьезен. В свое время мне доброжелатели поведали грустную историю поедания Меншиковым иностранных военных специалистов. Нет, сам по себе царский фаворит был храбр, умен и натурально лазил со шпагой на стены чужих городов, а также командовал крупными подразделениями. Была у него притом маленькая неприятная особенность.

Не любил Алексашка делить благорасположение царя с кем бы то ни было и старался немедленно применить контрмеры к особам, которые на этом поприще начинали добиваться заметных успехов. Проще говоря, пристально следил за успехами других и любого облагодетельствованного царем чинами и доверием принимался усиленно топить, применяя самые отвратительные способы и не упуская прямую клевету. Мой несостоявшийся тесть тот еще перец был.

Российские аристократы обычно принимали его поведение на манер должного и не пытались переходить дорогу, иногда прямо лизоблюдствуя. Другое дело иностранцы. Как говорил на суде, спровоцированном Меншиковым, один из них, Гольц: «Два года вовсе не получал жалованья, что, по совести, не знает за собой никакой вины, что распоряжения свои всегда делал письменно, что все эти распоряжения он сохранил и что ему теперь интересно будет услыхать, в чем можно обвинять его…»

Ничего, начальник сказал «надо», и устроили трибунал. Был признан невиновным, однако и должен был быть все же виноват, поскольку фаворит желал именно этого, и отрешили от должностей, к счастью не кинув в темницу, где бы и сгнил. Гольц плюнул на заработанные, но не полученные деньги, и без необходимых документов тайком покинул страну, где его так оригинально отблагодарили за помощь в военных действиях.

Конечно, назвать его военным гением не решились бы и близкие друзья. Он вполне соответствовал своему уровню генерал-майора. В европейских армиях таких рабочих лошадок можно насчитать не один десяток. Только российская нищета на профессиональные кадры вознесла в фельдмаршалы. Тем не менее история со скандальным судилищем над бароном получила большую известность в Европе, в очередной раз пачкая светлое лицо Российской империи, лично Петра и его окружения.

Но это все же разборки между почти равными за милость монаршую. Какие претензии к скромному Ломоносову, подменившему поручика на краткий срок, я в принципе не понимаю. Ну не ожидал кормления пряниками, но вроде упущений по службе не допустил и действовал в пределах полномочий и воинского чина. Откуда здесь взяться недовольству?

– Была еще одна вылазка, – после паузы говорит Ласси, прерывая лихорадочный поиск неприятностей. – Воронежский полк почти в полном составе удрал с позиций под напором турок. Солдаты бежали бросая оружие! – повышает голос почти до крика.

Плохо, но я тут с какого боку?

– Командир Воронежского полка еще до выхода на юг тяжело заболел…

Как бы не медвежьей болезнью, судя по разговорам в армии. Такие вещи не скроешь.

– Новый погиб в бою, как и добрая половина офицеров. Оба командира батальона лежат в госпитале и способны ходить исключительно до отхожего места, заливая его жидким.

Руки перед едой надо мыть с мылом, сколько можно повторять. Хорошо если не дизентерия. Хотя холера это еще хуже.

– Там еще добрых три сотни солдат с тем же, – пробурчал Кондоиди еле слышно.

И это на самом деле немного. Все же наши совместные усилия по упорядочиванию отхожих ям и правилам гигиены дали плоды. Осадные армии страдают от заразных болезней не меньше сидящих в скученности в обороняющемся городе. Иногда боевые потери в разы меньше, и то еще удачный случай. Бывало, приходилось все бросать и удирать, в надежде что болезнь останется сзади. Фактически разнося ее по округе. Карантинного законодательства до сих пор не существует. Что вперемежку с заразными раненых не кладут, многие и не догадываются.

– За это с вас спрос, – окрысился командующий на доктора.

– Делаем что можем, – пробурчал грек примирительно. Он тоже не в настроении ссориться с начальством. Петр Петрович мужчина серьезный. Захочет – со свету сживет.

– Мне нужен человек, способный навести в полку порядок! – после очередной многозначительной паузы, обращаясь ко мне, провозглашает генерал-фельдмаршал.

Господибожемой, он мне оказывает высокое доверие, поручая новый ответственный пост? А я-то искал подвох. Вот оно на мое голову и явилось. Миша, ты скоро станешь полководцем и героем! И ведь не откажешься, посмотрят как на идиота. Доверие! Мне вручают самый паршивый полк, о котором я в курсе еще до Азова. Карьерный рост! Должность! Другие об этом мечтают и на войну просятся. А мне уже на второй день грязь осточертела. Не военный я в душе и не рвусь в генералы.

– Геннадий Михайлович, – через полчаса говорю на выходе своему терпеливо дожидающемуся няньке, – ты Воронежский полк знаешь?

Он даже не удивился.

– Офицеры дерьмо, солдаты все больше рекруты, вчерась драпали от пошедших на вылазку из крепости. Лишь лично прибывший с гренадерами и драгунами командующий сумел исправить положение и отбить атакующих.

И ведь тоже только что приехал, а новости досконально выяснил.

– А что-нибудь мне неизвестное? – делая умный вид, требую.

– Полк имеет свой герб, – после минимальной задержки просветил меня Гена. – Золотой щит, на красном поле две пушки, на одной из которых сидит орел.

– Поздравляю. Этот орел – я!

Гена посмотрел с легким недоумением. Шутки он понимал, да нынешняя не лучшего качества и без объяснений не проходит.

– За великие заслуги в деле обороны обоза от татарских налетчиков назначен командиром Воронежского пехотного полка. К сожалению, не того, что гарнизонный и в городе находится. Здешнего никчемного.

– Так в баню не пойдем? Я послал протопить.

– Еще как пойдем, – невольно почесываясь, возмущаюсь. – Помирать, так чистым!

Баня помещалась в крошечной хибарке, как бы вросшей в землю. Предбанника не было вообще. Упрощенное строение военного времени. Моя личная инициатива, воздвигнутая припаханными солдатиками из обслуги. Офицерское звание и принадлежность к штабу – вещи полезные. Да и начальство одобрительно отнеслось к идее.

Мы разделись за стенкой, на ветру и торопливо нырнули в низенькую дверь. Густой с березовым духом пар ударил в лицо, обжигая. Гена принялся хлестать себя веником все сильнее и сильнее, с азартом и заметным удовольствием. Потом взялся за меня, энергично работая. Мы терли друг другу по очереди спины, сдирая грязь вместе с кожей и обильно потея.

– Ну-ка, плесни еще, Миша! – позволяя сползти распаренному, потребовал он, наплевав на субординацию.

Я нашел в углу ведро со студеной водой, зачерпнул ковш и выплеснул в очаг. Струя горячего пара ударила, как из шланга.

– Наддай, еще наддай!

Он точно русский, выползая наружу и усаживаясь на специально сделанную под эти цели скамейку, определяю. Немец бы сдох, а кочевник грязь не смывает, разве что под дождем.

– Страшно? – спрашивает, приземляясь рядом и принимаясь набивать трубку.

В данном отношении он моего мнения тоже не спрашивает. Знает прекрасно, не люблю, когда табаком несет. Михайло не злоупотреблял, организм не просит, а чисто психологическая привычка отсутствует. Я, тот прежний, тоже не особо баловался. Разве под выпивку, но в интернате было строго.

Давно привык к своему Геннадию и обычно не замечаю достаточно вольного поведения. Цену себе знает, и правильно. Кроме того, и кому доверять в Диком поле, как не старому знакомому и практически родственнику. И все же иногда он мне напоминал гранату с вырванной чекой. Может рвануть в любой момент, если обращаться неправильно. А точно расписанной инструкции не существует.

– От таких назначений не отказываются, – убежденно заявляет крестник, – удачу спугнешь. Она девка норовистая, один раз отвернешься, второй не подойдет. И ничем не подманишь.

– Дают – бери?

– А бьют – беги. Народ зря не скажет. Мудрые пословицы на пустом месте не родятся.

– Да-да! На войне рать крепка воеводой. Я мало того в полковых делах не разбираюсь, так и на смерть посылать должен буду. Вот здесь, – постучал по груди, – ноет.

– Это война, и на ней без смертей не бывает. А кому жить или умереть, решать не нам. Другой под огнем целый, а товарищ на ровном месте упал и шею свернул. Это я сам видел. Кисмет. Судьба, значит, такая. А правильная цель командира всегда одна: достижение победы с наименьшими потерями.

– И как мне этого добиться?

– А я на что?

Действительно, чего я раскис. Уж он должен во многом разбираться. А дальше поглядим. Все мои предприятия начинались с пустого места и без настоящего опыта. Половина офицеров не только военных училищ не заканчивали и в мирное время не особо утруждались службой. И ничего, воюют, и никто не ставит под сомнение их компетентность. Разве я хуже?

Глава 7. Азовские будни

– Вот, – довольно объявил Геннадий, пинком отправляя к моим ногам оборванного типа. – Поймали доглядчика.

За спиной у него привычно маячили бандитские рожи Федек. Кривого и спросонья не перепутаешь. Молча отмахнулся от часового. Все в порядке. Тот исчез, прикрыв за собой пологом вход в палатку.

– Это надо было обязательно проделать посреди ночи? – душераздирающе зевая, спрашиваю, не пытаясь изображать грозный вид. Раз уж приволок, создал себе труд часового отодвинуть, значит, смысл есть. Только от того не легче. И так со всеми полковыми заботами сплю часа три в сутки. Скоро стоя дремать начну и сам не замечу. Даже в Петербурге столько времени не отнимали заботы. Там за месяц новый завод не строился. – Зачем мне сдался этот армянин?

– Он вполне себе русский, – ощутимо пнув сапогом по заднице распростертого у моих босых ног человека, возразил геройский крестник.

– Афанасий я, Груздин, – поднимая голову, сообщил арестант. – Русский. – И он перекрестился, причем двумя пальцами. Гена бдительно надавил ногой, не давая распрямиться и держа в положении ничком. – И не прознатчик, честный человек.

Не солдат, без мундира. Лицо смуглое и нос с горбинкой. Натуральный кавказец, только без их одежек. Скорее городской. Не зря его принял за армянина. А говорит без явного акцента. Может, из рабов или потомок прежних жителей Азова.

– Из некрасовцев он, – поставил в известность Гена, решив окончательно сомнения. – Поймали, когда из крепости утек.

– Так я за постами и не прятался, открыто шел, – возмутился схваченный.

Про некрасовцев я уже в курсе. После Булавинского восстания несколько тысяч донских казаков во главе с атаманом Игнатом Некрасовым ушли на Кубань и, приняв подданство татарских ханов, получили место для расселения. Анна Иоанновна предлагала «игнат-казакам» вернуться на родину, пообещав забыть их «измену» и дать землю. Пока возвращенцев не особо заметно. Точнее, их не существовало. Неужели первая ласточка? Хотя с таким же успехом может оказаться провокатором или имеющим некие личные причины смыться из Азова.

– Молчи, скот, пока не спрашивают.

– Не лазутчик я! – обиженно вскричал Афанасий. – К вам шел.

– Это к кому? – удивляюсь. Неужели про меня уже и на той стороне мужики ведают?

– К русским, – обламывая в надежде на широкую известность в мире, доложил перебежчик. И то, раскатал губу, ожидая «к тебе». Он к этикету явно не приучен, выкать не умеет. – К армии. Сведения важные имею.

– Садись, – приглашаю, кивая крестнику.

Тот понятливо отступил, но смотрит бдительно. Ежели че, секир-башка в момент сделает. За ним не заржавеет. Ассасины в старые времена тоже норовили прокрасться и войти в доверие. А потом чик, и лезвием по горлу. Правда, не тот у меня уровень, подсылать ко мне наемных убийц. Да и никто не мог заранее знать, когда схватят и куда приволокут.

– Гена?

– Кривой! – подзывает тот. На себя брать допрос не захотел.

Старший Федор подошел и нехорошо хмыкнул. Всем своим видом он красноречиво сообщал о нелюбви к пленному и готовности его порвать. Рука на рукояти сабли, вторая сжимается, будто душит кого. Единственный глаз горит жуткой злобой. Если изображает, большой артист.

– Где живешь? – быстро спрашивает мой знаток здешней жизни.

– У Темрюка. Чирянский городок.

Последовала целая серия вопросов, заставляющая меня с завистью вздохнуть. Натуральный допрос в полиции. Тайной канцелярии стоит взять парочку уроков. Со скоростью пулемета, возвращаясь и переформулируя иначе для проверки, не давая опомниться, выяснялась родословная, занятия, участие в боевых действиях и набегах.

В одном месте заинтересовался всерьез, явно имел общих знакомых и в том бою на разных сторонах присутствовали. Забавное зрелище. Еще немного, и обнимутся, будто не стреляли друг в друга. Потом переключатель сработал, и опять понеслось про современный Азов и с ним связанное. Минут через двадцать казак хмыкнул еще раз.

– Не врет. Только, может, и засланец.

– Рассказывай, Афанасий, – разрешаю, – чего торопился к нам, и в подробностях.

Он сглотнул и принялся излагать. Настоящая осада, по его словам, началась от первых апрошей. То есть более ранее сидение в Азове вообще в расчет не принимали, имея достаточно свободное сношение с татарами и турками. Фактически чуть свыше месяца прошло. Ни одной бреши наши ядра в стенах не сделали, несмотря на тысячи выстрелов осадных батарей и речных прамов – плоскодонных артиллерийских судов. Однако весь город превращен в развалины, от недавнего попадания бомбы в Азове взорвался пороховой погреб. Взрывом было разрушено пять мечетей, сто домов, и погибло около трехсот человек.

Ага, вот так ровно три сотни убитых и сто домов. А до того момента ни один из них не пострадал. Восток. Чем побольше скажут, тем уважения заметно добавится. А сейчас он мне, то есть русским, льстит. Разве про мечети не врет.

Самое важное – уничтожены продовольственные склады. Люди устали и пали духом. Гарнизон до осады составлял добрых шесть тысяч человек…

В этот момент я вспомнил о своих прежних пессимистических мыслях. В начале осады русская армия имела не более десяти тысяч человек, сегодня примерно двадцать пять. По науке, если я правильно помню, численность штурмующих должна превышать в три раза численность осажденных. При уцелевших стенах приказ о взятии Азова приведет к серьезнейшим потерям. Нет уж, желательно и дальше долбить артиллерией, а не рваться на приступ.

– Полторы тысячи из гарнизона убиты, девятьсот умерло от болезней, и еще тысяча двести погибло жителей города, – гладко излагал перебежчик.

– Надо думать, лично пересчитывал, – прерываю с сарказмом. – Откуда ему такие вещи знать?

– По расходу продовольствия, – несколько удивленно отвечает он. – С едой плохо, и пайки старательно фиксируются. А имея хороших знакомых… В общем, настроение в городе тяжелое, – получив одобрительный кивок, продолжает. – Турки готовы на определенных условиях уйти. Ну, как почетно делают, с оружием, знаменами, и чтобы никаких препятствий всем желающим оставить Азов из жителей. Только им нужен хороший предлог. Штурм, позволяющий оправдаться перед высоким начальством. Никому неохота в качестве оценки заслуг получить отрубленную голову. Форштад практически разрушен.

Это да. Который день по нему осадная артиллерия бьет.

Взять его русским труда не составит, а сопротивляться особо не станут. Помощи из города к находящемуся там отряду не поступит. Вот тогда можно и вступить в переговоры. То есть турки так замышляют.

– И откуда тебе все это известно?

– Брат двоюродный при паше состоит, – доложил он с готовностью.

– То есть вам, некрасовцам, не зазорно служить нехристю?

– Будто нас спрашивают, – глядя в пол, отвечает. – Многие не прочь вернуться, да боятся. Здесь неизвестно что сделают за прежние вины, там внимательно следят. Старшины переходить не хотят и всякие о том разговоры пресекают. Иногда прямо туркам отдают сильно горячих. Пятнадцать запорожцев, хотевших уйти на море и затем на Дон, повязали и выдали. Случись чего, по старшинам первым ударят. Пошто не уследили. Страх их мучает. И зорко следят за настроениями. А я не верю, что российская государыня никак в вине не простит и, по приходе их на Дон, повелит всех перевешать. Мы-то в чем виноваты? Уже под турками выросли.

Это в смысле молодые. Интересно стрелки переводит.

– И ты сам утек.

– Да.

– Никто не послал?

– Нет.

– Приказ не выполняешь. Ни своих атаманов, ни турецких али татарских воинских начальников.

– Нет, нет, нет!

Я бы поверил, хотя искренность под вопросом. Сусанин из таких и должен быть. Не ногаец какой, а вроде бы мечтающий на Русь-матушку удрать. А чего на самом деле в котелке варится, не разобрать. Может, царские солдаты его матушку прикончили, и мечтает отомстить. Жизни не пожалеет, чтобы сгубить меня грешного.

В целом обстановка достаточно близка к сказанному. Не он первый бежит из Азова, да и пленных во время вылазок брали. Но вот готовность к сдаче сомнительна, как и возможность слушать чужие речи о подобном на высоком уровне. К счастью, не мне решать. Пусть Ласси думает и отдает приказы. Надо доставить в штаб, и все. Дальше не мое дело. Не прыгай, Миша, через уровни, соблюдай субординацию с дистанцией. А глупости типа «наведешь на засаду – прикончу на месте» произносить нет ни малейшего смысла. Не в кино находимся. Это и так подразумевается.

Две роты, вооруженные ружьями с холостыми патронами, выстроились и замерли в полной готовности. Напротив готовилась к атаке полусотня казаков. Я бы с удовольствием отправил туда гораздо больше народу, но заставить иррегуляров участвовать в тренировках не в моей власти. Да и драгуны совсем не рвутся поучаствовать. Удовольствие ниже среднего, когда тебе в упор залпами стреляют в лицо, пусть и впустую. Ожоги вполне случаются, как и сброшенные испуганными и плохо выезженными конями всадники.

Зато кое-кто достаточно быстро сообразил, что от подобных методов изрядная полезность приключается. Лошади приучаются к выстрелам прямо в морды, меньше нервничают в бою и лучше управляются. Польза взаимная, не только для пехоты, уверенно стоящей перед атакой и знающей правильное поведение, еще и для казаков. Для тех еще одна возможность продемонстрировать лихость и выездку. Стрелки находились один от другого на таком расстоянии, которое было нужно одной лошади для проскока между ними. Стоило потерять контроль, и без того достаточно опасная игра могла превратиться в трагедию с погибшими и искалеченными. Каждый участвующий прекрасно о том знал и не хотел угодить в опозоренные.

После многократного повторения этого сложного маневра взводами сегодня перешли к ротному построению. Лучшей пообещал лично от себя дополнительную чарку. Вторая займется хозяйственными работами. Соревнование великое дело, на глазах приносит плоды. Казакам тоже положено выдать овса и самих угостить.

Хорошо еще есть откуда. Как каждый нормальный человек, покрутившийся некоторое время на казенном снабжении, достаточно быстро усвоил необходимость налаживать личные взаимоотношения с ответственными лицами. Мой полк питается по нормам и никак иначе. И запасец неучтенный держу. Метод древний до безобразия. Указывать потери после получения продуктов и разницу пускать на поощрение отличившихся.

Поднял руку, по соседству, обнаружив оговоренный жест, солдатик махнул флажком, и понеслось. Всадники поскакали, пехотинцы принялись палить. Очень скоро стало плохо видно из-за клубов дыма и повисшей в воздухе пыли. Большая современная проблема. Порох при интенсивной стрельбе целые облака образует и обстановку мешает рассмотреть.

Подзорную трубу, изготовленную по специальному заказу и за немалые деньги, даже и не подумал доставать. Слишком много собралось генералов. Сам Ласси, генерал-лейтенант Дуглас, генерал-квартирмейстер Дебриньи, генерал-лейтенант Загряжский. Увидят, непременно попытаются захапать, пользуясь высоким чином. Саблю, добытую в бою, пришлось Ласси подарить. Иногда лучше не дожидаться прямых приказов или намеков. Хорошие отношения с вышестоящими дорого стоят. Прямо ведь не сказал, однако так посмотрел…

– Это может закончиться плохо, – озабоченно произнес генерал-фельдмаршал.

Его присутствие всерьез напрягало. Не потому что собирается пялиться на мои потуги воинских учений и делать некие, возможно, далеко идущие выводы. Есть серьезное ощущение: не зря заявился. Особенно после отправленного к нему на допрос перебежчика. Не к себе вызвал – сам пришел. А это дурно пахнет. Как бы из меня в очередной раз крайнего не сотворили.

– Три-четыре человека каждый раз серьезно страдают, – тут же доложил очередной всезнайка.

– В начале и до десяти приходилось отправлять в госпиталь, – отвечаю вроде бы не генерал-лейтенанту Артемию Григорьевичу Загряжскому, а прямо обращаясь к Ласси. Еще не хватает оправдываться перед ябедниками. Чего на него нашло, обычно нормально общаемся. – Даже несколько погибших случилось. Что важнее, несколько затоптанных случайно на учении или тысячи стойко держащихся под кавалерийской атакой?

Вопрос, конечно, риторический, и не зря вся штабная компания пожаловала. За моими очередными чудачествами чуть не вся армия наблюдала. Плевать. Если бы принялся уговаривать выдать разрешение или апеллировать к патриотизму, толку бы не вышло. Командир полка у себя в подразделении фактический хозяин. Хочет жалует, потребуется – наказывает. Я проверял, не было за последние четверть века такого происшествия, чтобы за жесткое обращение с нижними чинами офицера наказали всерьез. Поэтому, пока прямого запрета нет, буду проводить собственную, совместным соображением с Геннадием выработанную политику.

Я чего добиваюсь? Сработанности при маневрах и отсутствия боязни кавалерии. И для выработки уверенности в себе и привычки к перестроениям, маневрам и точному огню гораздо надежней обращаться к личным интересам солдата. Первый же и главный у всех – избежать опасности. Создавая ее намеренно, я всегда добиваюсь определенного желаемого результата.

А отдельно еще и дополнительный пряник. Из лучших формировались гренадерские роты. Туда, естественно, попадали наиболее подготовленные и физически крепкие солдаты. Их использовали в самых опасных переделках, зато и содержали лучше остальной мушкетерской пехотной массы. А реально за счет последних дополнительные привилегии и снабжение.

– Я буду в дальнейшем продолжать повышать размеры каре до батальонных и приучать их к совместным действиям. Причем строй будет смыкаться и размыкаться в самый последний момент, пропуская всадников.

Затоптанных жаль, однако не выученный столь жестоким, но единственно реальным способом, на поле боя полк понес бы гораздо большие потери.

– Тяжело в учении – легко в бою, – выложил очередную мудрость не то из младенца Суворова, не то из давно помершего Цезаря.

Иные афоризмы впечатываются намертво, а кем сказано не сохраняется.

– Требовать нужно сразу и много. Пусть сначала будет трудно, тем скорее рекруты станут профессиональными солдатами. Их надо беречь, но не баловать. А нагружать работой так, чтобы настоящий бой показался ерундово легким и простым. Только труд тот не должен оказаться бесцельным, вроде церемониальной шагистики. Исключительно направленный на военное обучение, причем в двойном размере по сравнению с обычным. Только так!

– Не будут вас любить с такими взглядами, – сказал генерал-фельдмаршал со странной интонацией. Жалеет, что ли?

Ну учили же пехотинцев не пугаться танка, пропуская его над собой. В первый раз недолго и обделаться. А потом привыкают. Вот и мне нужна такая привычка для каждого в полку. Если понадобится, палкой вобью. Чтобы боялись больше премьер-майора Ломоносова, а не визжащего и махающего саблей татарина. А если вспомнить, как про свежих рекрутов говаривали: «Десять забей, одного выучи», то я не самый худший из возможных вариантов. Это ведь твердили во имя целей, не имевших с боем ничего общего.

– Мне не нужна их любовь. Мне важно превратить стадо в знающих свой маневр бойцов.

И поставить между собой и врагом стену из штыков. А что, полководец и не должен идти в первом ряду. Командиру не следует много делать своими руками, он должен пользоваться чужим трудом. Его задача управлять подразделениями и вовремя реагировать на угрозы. Это еще в древнем советском фильме про Чапаева было. Я собираюсь вести за собой или толкать вперед, а не бегать, пытаясь удержать паникующих и не смотреть, как их убивают без счета. Нам всем это на пользу.

Еще со временем постараюсь выучить пехотному бою. Почему-то никто не проводит занятий ни по штыковым упражнениям, ни по совместному удару. Элементарно же… Помимо мешка на столбе для занятий, пущенного в оборот моими казаками (да-да, использовали римляне гладиаторов для тренировок, почему не позволить умельцам показать наиболее простые и удачные приемы), поставить два подразделения друг против друга – и, не задерживаясь ни на секунду, выпад в сторону противника. Только в последний момент в сближении поднять ружья вверх.

Между прочим, штыки трехгранные, и раны от таких жуткие, рваные выходят. Сшивать проблематично. Скорее всего для того и задумана такая форма. Миролюбивые конвенции пока не подписаны, и по поводу пленных тоже.

– Трудно быть у власти добрым, – говорю убежденно. – Народ любит страшных, а мягких обычно убивают.

На самом деле все, безусловно, гораздо сложнее. И помимо советов более опытных, вроде того же Геннадия, надо соблюдать определенный баланс. Полк оказался в еще худшем состоянии, чем ожидалось. Треть состава отсутствует, половина офицерского состава тоже. Кто болен, кто ранен, кто просто не прибыл вовремя и штаты с самого начала не заполнены. Боевой дух ниже низкого. И вот из всего этого от меня, самого настоящего гражданского, требовалось слепить нечто приемлемое и пустить в реальное дело. Не в компьютерной игрушке, где можно легко пожертвовать нарисованным персом. Каждый хочет жить, и кровь у всех одинаково красная.

– Все, – всматриваясь, решаю. – Флаг!

Сигнальщик замахал, одновременно забили отбой барабаны.

– Пора спуститься, поздравить победителей.

Хорошо отдать приказ привести в порядок полк. Только одними расстрелами тут не отделаешься. Об этом приятно говорить сидя в мягком кресле у экрана компьютера, а мне надо было переломить настроения. Конечно, право прогнать через шпицрутены у командира имеется, и при случае пущу его в ход, однако начинать пришлось отнюдь не с этого.

Первое, что обнаружил при появлении в расположении отныне моего полка, это справляющих нужду где попало солдат. За три недели бывшие командиры на новом месте так толком и не обеспокоились рытьем отхожих ям и устройством бани. Ну ладно, достаточно тепло, и жить можно и в палатках, но мыться и бегать до ветра не прямо рядом с готовящейся едой? И это после всех приказов и напоминаний! Кошмар! Неудивительно, что и среди офицеров куча больных.

Потому самый первый приказ мой отнюдь не о подготовке личного состава к бою. О нужниках и пище. «Каждый ротный командир, замеченный в небрежном отношении к гигиене и продовольствию нижних чинов и вообще в незаботливости о них в обширном смысле слова, должен… отрешаться от должности».

Пришлось даже указать, какого вида и на каком расстоянии рыть общественные туалеты, а потом лично посещать их с поверками, как и солдат у костров, и инспектировать качество питания, снимая пробу. С моим приходом все стали выдавать по норме. И два фунта хлеба, и фунт мяса в день, и даже овощи.

Естественно, по закону подлости именно в моем полку полевых кухонь не оказалось. Точнее, они были раньше, сам передал в бытность еще снабженцем за счет фонда купеческого. А под Азовом всего одна для начальства и приближенных оказалась. Другие исчезли в неизвестном направлении. Пришлось устроить целое следствие, да толку мизер. Доказать продажу не удалось. Правда, всех имеющих отношение к поставкам и продовольствию, еще не удравших из полка, сменил, загнав на строевые должности.

Документация и хозяйственные суммы полка – это вообще песня. Трудно ожидать полнейшей честности от российского гражданина, особенно когда казна нередко задерживает полагающиеся выплаты. Есть все же существенная разница между вынужденным поиском средств, когда затыкают финансовые дыры, и откровенным воровством. Шумахер из Академии наук относился скорее к первой категории, а бывший командир полка ко второй. Это стало ясно уже при беглом просмотре бумаг и беседах.

Точную сумму вряд ли удастся установить, но по моим прикидкам за последние четыре года и без полевых кухонь он положил в карман около шести тысяч рублей, получая годовое жалованье семьсот восемьдесят. Хотя, безусловно, тут имеется преувеличение. Часть сумм внешняя, то есть закупки проходили не в указанном размере или другого качества. Наверняка приходилось делиться или отстегивать на взятки. С другой стороны, я мог многого и не заметить. Уверен, еще больше исчезло в ему одному известном направлении.

Часть махинаций оказались внутренние. За счет личного состава. Тут он уж и вовсе не стеснялся. Завышение численности личного состава и ремонтных денег выявить задним числом достаточно сложно. Ну, это дело не новое. Все норовят, особенно в военное время. Причем пару раз изображал отца солдатам, выдав в общем размере целых сорок рублей на хозяйственные нужды полка лично своих. Неплохой размен – свистнув тысячи, за их же счет показательно выдать десятки.

Кстати, я так и не понял, почему он все эти интересные документы не спалил, сдавая полк. Или так срочно «заболел», что просто не успел? Уверен, я и десятой части махинаций не выяснил и пользы от аудита все равно не имею. Разве что дополнительные знания о воровстве в армии. Может, когда-нибудь пригодится. Пока сделал выписки и при случае отправлю по инстанции. Пусть возьмут за глотку умника.

В полку два батальона по четыре роты. Вместо тридцати девяти штаб-и обер-офицеров всего двадцать один в наличии. С каждым надо не только познакомиться, но и на ходу составить мнение. Самое простое приглашать постоянно к своему обеденному столу для бесед о том о сем и одновременно сопровождать на позиции, внимательно наблюдая за действиями и определяя умение и компетентность.

А как же! Никто не собирался освобождать полк от общих обязанностей, как то: рытье траншей, охрана работающих, караулы и участие в отражении достаточно частых вылазок противника. Притом продолжать налаживать быт, начиная с ежедневной горячей пищи и хлеба. Чем ждать, пока привезут, проще договориться о выдаче муки и организовать выпечку хлеба в войсковых земляных печах.

Но все это меры обычные. Каждый нормальный командир обязан был если не своим умом дойти до важности подобных мер, так хоть уставы и приказы изучать. Гораздо важнее подъем боеспособности, укрепление в личном составе веры в свои силы и доверия к командованию. А это много сложнее. После той вылазки, когда воронежцы, бросив позиции, драпали, были обнаружены два тела с отрезанными ушами и явными следами пыток. Специально прогнал весь полк мимо выложенных трупов. Пусть знают, что их ожидает в плену, и не надеются вывернуться.

Бегство тоже не поможет – тыкая в трупы с разрубленными головами и следами на спине, провозглашал неоднократно. Пусть будет злоба и готовность кусаться загнанной в угол крысы, а не страх. Однажды, обнаружив солдат в замешательстве, выстроил их прямо под огнем, благо расстояние до стен немалое и шансов получить пулю минимум. Но все равно неприятно и нервирует.

Заставил строй проделывать ружейные приемы, как на обычном учении. Торчал при этом рядом, показывая бесстрашие, которого отнюдь не испытывал, и намеренно передвигался, стараясь не дать прицелиться, еще и рваным шагом. В эту сторону, в ту. Пять шагов и три. Каждый раз вроде по делу обращаясь к очередному солдату.

Да, я такой. Осторожный и не стремящийся на тот свет. Есть насчет него у меня нехорошие догадки по прошлому опыту. Да и не в характере бессмысленно красоваться под пулями. Глаза бы мои не видели Азова и не слышали бесконечной канонады осадной артиллерии. Даже в Москве в голодные учебные месяцы было заметно лучше. Правда, я ведь не на прогулке, а некоторым образом в ссылке. Вот и приходится соответствовать роли.

Случалось не просто отправлять в траншеи, нередко и самому участвовать в работах. Как говорится, исправно и добросовестно принимать трудности службы наравне с личным составом. Демонстративно мелькать всюду, где находились мои солдаты, не гнушаться простым обращением и расспрашиванием о нуждах. И жалобы выслушивать регулярно. Командир полка должен быть постоянно в курсе происходящего.

– Сегодня, – говорю достаточно громко, спасибо здоровой глотке, все слышат, – я не могу выделить одну роту.

Доклады получены, смотрел насколько мог внимательно. Прогресс заметный.

– Пострадавших не имеется, маневр проделан безукоризненно.

Они принимаются коситься друг на друга с заметным неудовольствием. Наград не будет?

– А посему помимо чарки с вином каждому, лично от меня по полтиннику.

Заявление было встречено радостным шумом. Для получающих три копейки в день в заграничном походе ощутимая добавка. По моему карману тоже бьет, но пока могу себе позволить. Не бедствую. Честно сказать, не от милостей военного ведомства. С момента перехода в штаб к Ласси никаких поступлений не происходило. Если и есть бумаги, то где-то медленно ползут по инстанциям. Это еще из сейфа суммы. Тратить в здешней голой степи особо не на что, разве вот такие широкие жесты совершать. Две с лишним сотни человек за мое здоровье выпьют.

– Я тоже впечатлен, – произносит неожиданно генерал-фельдмаршал Ласси, – слаженными и уверенными действиями подразделений. Надеюсь, и в дальнейшем не подведете.

– Рады стараться! – под мое дирижирование грянул строй.

– От меня дополнительная чарка участвовавшим в учениях! – провозгласил командующий, под повторное, уже много более дружное «старание».

Ему хорошо, а как это положено оформлять? С общего склада брать или за его счет списать? Очередные неуместные трудности и отсутствие реального опыта армейского воровства. Самому стыдно за неумелость.

– Всем отдыхать, – широким жестом распускаю роты.

– Сегодня ночью, – негромко сообщает Ласси, – идем на штурм фарштада.

Совещания по данному поводу не предвидится. Все решено, и высказывать отличное от озвученного мнение не стоит.

– Сведения, полученные от вашего перебежчика, подтверждаются и из других источников.

В смысле ничего нового я не открыл, однако сделал все правильно. Данные переданы по инстанции, ответственность лежит на начальстве. Сейчас оно, судя по всему, меня и отблагодарит на полную катушку.

– Семьсот мушкетеров, триста гренадер полковника Ломана из Апшеронского полка и для усиления ваш батальон. Выберите сами.

– У меня неполный состав в любом!

– Возьмете дополнительно вновь сформированную за счет остальных подразделений роту гренадеров, – с легкой насмешкой в голосе, я, мол, в курсе происходящего в армии от и до, отвечает. – Посмотрим, чего стоят в настоящем кровавом деле воронежцы.

Глава 8. Штурм и военные теории

Колонна двигалась максимально тихо и остановилась практически сразу, стоило мне поднять руку. Отсюда двадцать пять – тридцать шагов до вала. На рубеж атаки мы вышли, идти вперед положено ровно в полночь. На деле определиться точно сложно. Часы вещь жутко дорогая. Лично мои стоят девяносто пять рублей и золотые с инкрустацией. А простых такого размера, чтобы не на полке стояли, практически не производят. Товар не для бедных, вроде моих самоваров.

Хуже, что ни одни часы по ходу не совпадают, и пусть разница минимальна, однако существует. Подвести такой прибор при необходимости, сверяя показания с другими, должен специалист, сами хозяева редко решаются ковыряться в сложном механизме. Ну а под Азовом трудно раздобыть часового мастера. Если и имеется, то по другую сторону стен.

Солдаты, ожидая, стояли молча, я категорически запретил им говорить, курить и вообще производить хоть какие-то звуки. Инструктаж по части взятия крепостей мной проведен до выхода из лагеря и на «высшем уровне». В другое время посмеялся бы, а уж обнаружив нечто подобное в романе, и вовсе бы захлопнул книгу. А что в такой ситуации можно сказать помимо призыва к геройскому поведению и напоминания о скорости? Чем быстрее ворвемся наверх, тем меньше потери.

Вот и вышло: ломить вперед без остановки, бросать фашины, спускаться в ров, ставить лестницы и лезть наверх. Стрелкам из гренадеров поддерживать огнем по туркам, не давая им высунуть головы. Прорвавшись за стену, ударить в сторону ворот, отворить их. Не позволить неприятелю опомниться, дружно наседая, где встанут группой или попытаются запереться. При удаче использовать захваченные пушки, обратив на врага. Сопротивляющегося – убить. Сдающегося – щадить.

Заочно больше ничего удачного и не придумать. Штурмуй город, можно добавить еще про приличное отношение к гражданскому населению, но сейчас не важно. В фарштаде только военные.

В стороне апшеронцев на стене раздался крик. Затем турок выстрелил, поднимая тревогу. Чем-то себя выдали. Теперь без разницы, натикало или нет. Время пошло, и важно успеть, пока на стенах одни караульные. Кислота пошла из нутра наверх, еще немного – и меня вырвет. И вроде не боюсь, а организм среагировал.

– Вперед! – ору во все горло, с усилием сглотнув желудочный сок. – Пошли ребята, шибче, шибче!

Солдаты, топая и гремя амуницией и железом оружия – уже никто не старался вести себя тихо, – обгоняли меня, накатываясь на вал неудержимой волной, ставили лестницы, карабкались по ступенькам и рядом. Некоторые втыкали штыки в землю, из которой насыпан вал, и подтягивались на стволах. Глядеть особо некогда. Снизу бесцеремонно подталкивают, сам, пытаясь ускориться, втыкаюсь головой в зад карабкающегося спереди.

С криком свалился слева солдат. На лету попытался ухватиться за мою лестницу. К счастью, не удалось. А то бы и всех утянул за собой. То ли столкнули турки, то ли сам не удержался. Ударили снизу выстрелы гренадер. Значит, первые защитники появились и выглядывают. За своих я спокоен. В гренадеры отбирал лучших из лучших, и они просто так зря не палят. На фоне луны торчащие сверху головы и ночью заметны. Так турки еще и факелы зажгли, пытаясь рассмотреть, что происходит, и кидали их вниз. Надеюсь, в спину случайная пуля не прилетит. Цели имеются.

А для особо тупых имеется Гаврила Соколов. Он хоть и не дворянин, а по моему докладу получил прапорщика и загрызет в буквальном смысле любого, кто попытается нарушить приказ и подвести командира полка. Без протекции ходить ему в унтерах до седых волос. А человек подходящий во всех смыслах. Сообразительный и не в том возрасте, когда, махнув на все рукой, плывут по течению. Есть вполне подходящие кандидаты на повышение из солдат, но они отказываются. Ломать привычный образ жизни и уходить от знакомых отношений в другую среду категорически не хотят.