Последний призрак Хармони

Он сидел на самом высоком месте в кузнице, покуривал трубку и в промежутках между затяжками продолжал рассказ. Пламя в горне угасло, день медленно клонился к закату. Через открытые двери и узкие окна внутрь проникали удлиняющиеся тени. Остальные расселись на бочонках у верстака, также покуривали трубки и внимали.

— В роли делового партнера я хочу видеть человека правдивого. Но если речь идет о друге, то я предпочту человека с богатой фантазией. Как по мне, именно воображение скрашивает нашу жизнь. Нет на свете ничего менее интересного, чем голый факт: факты — это конец всему. Когда жизнь превращается в сборище сухих фактов, то и жить становится уже незачем. И, тем не менее, вскоре, боюсь, человечество окончательно растеряет способность воображать, ибо наше образование методически ее искореняет. Вот посмотрите на детей. В моем детстве бугимен был для меня так же реален, как и мой отец, и я его боялся ничуть не меньше. А не далее как вчера племянница прочла мне целую лекцию, когда я всего лишь упомянул бугимена. То же самое с призраками: нас учили верить в их существование так же, как мы верим в существование Адама и Ноя. Нынче же в них никто не верит. Это считается ненаучным подходом, суеверием, а над суеверными людьми все смеются и считают их невеждами.

Да, призраки — продукт нашего воображения, но если мне померещится призрак, то для меня он реален, как если бы существовал на самом деле, не так ли? Следовательно, для меня лично он существует. Все логично. Молодое поколение увлеклось наукой и верит только в то, что может увидеть и потрогать, игнорируя воображение. К слову, раз уж об этом зашла речь, я должен признать, что в наше время духи действительно больше не завывают на кладбищах и не бродят у наших домов. Я признаю это потому, что именно так обстояли дела в Хармони, когда я там жил, и потому, что так говорил Роберт Дж. Динкл спустя года два после своей смерти, и из-за того, что произошло между мной, им и преподобным мистером Шпигельнейлом.

Хармони — город рационалистов. Пожалуй, единственным его жителем с толикой воображения и интересными идеями был, если не считать меня, Роберт Дж. Динкл. Увы, он пользовался отвратительной репутацией, а после его смерти все рассуждали — не публично, конечно, — как хорошо, что мы избавились от последних остатков невежества и суеверия. Понимаете, Роберту всегда мерещились всякие существа, но мы приписывали это его привычке пить крепкий сидр и прирожденной любви к шуткам. Когда его не стало, некому больше было рассказывать нам о происходящем в мире духов. Собственно говоря, «светоч разума», как назвал это преподобный Шпигельнейл, засиял так ярко, что кладбище стало популярным местом для прогулок под лунным светом! Даже мне не раз случалось пересекать его по пути от мисс Уидл, с которой я часто виделся, — и притом мне ни разу не пришло в голову идти побыстрее или оглядываться назад, поскольку тогда я не верил в такие глупости.

Но даже у самых рациональных людей возникают сомнения, когда они сталкиваются с чем-то непонятным. Такое случилось и со мной: когда ветер между деревьями завывал громче обычного, а бредущие по небу облака обретали жутковатые формы, моя фантазия взяла верх над рациональным умом. Я ускорил шаг, начал оглядываться и вздрагивать. Разумеется, ничего такого на кладбище я не встретил и мысленно над собой посмеялся, но, тем не менее, чувство тревоги не уходило. На окраине города было очень тихо. Не горело ни огонька, площадь была еще безлюдней, чем кладбище, а магазин выглядел таким заброшенным, таким потусторонним в лунном свете, что я невольно оглядывался на него снова и снова.

Вдруг от пустого дома, с пустой скамейки — клянусь, совершенно пустой, я явственно это видел, ибо ночь выдалась ясной! — совершенно из ниоткуда донесся приятный голос.

— Привет! — сказал он.

Кровь застыла у меня в жилах, по всему телу побежали мурашки. Я не мог пошевелиться.

Голос раздался снова — такой естественный и живой, такой знакомый, что я протер глаза и снова посмотрел на то же место.

Там, на скамейке, на своем излюбленном месте сидел пожилой Роберт Дж. Динкл, блестя под лучами луны. Сквозь его прозрачное тело можно было разглядеть входную дверь.

— Я должен быть отчетливо видим, — заметил он тоном, не лишенным гордости. — Разве ты не можешь разглядеть меня?

Разглядеть его!.. Мягко сказано: я мог разобрать даже складки на его пальто. Он казался еще естественней, чем при жизни, и выглядел чрезвычайно жизнерадостным. Это заставило меня задуматься. Передо мной, рассуждал я, призрак Роберта Дж. Динкла. Живым он не причинил мне ни малейшего вреда, а в его нынешнем обличье это еще менее вероятно; если он и задумал что-то недоброе, мне нечего бояться кусочка тумана. В таком случае я спокойно могу с ним побеседовать.

Но Роберт, похоже, устал ждать и заговорил чуть беспокойнее и громче:

— Ну как, разве мое появление не впечатлило? — пожаловался он.

— Я никогда не видел тебя в такой прекрасной форме.

Голос наконец вернулся ко мне, а мурашки почти исчезли. Я успокоился и даже осмелился подойти ближе.

На его бледном лице засияла широкая улыбка.

— Какое облегчение, наконец-то меня видят! — радостно вскричал он. — Я уже много лет пытаюсь являться людям, но никто меня не замечает. Я уж думал, что сделан из слишком прозрачного и расплывчатого материала, но, похоже, дело не в этом.

Он издал столь живой вздох облегчения, что я совсем позабыл, что он призрак. В общем-то, было очевидно, что смерть пошла ему на пользу: он стал спокойнее, харизматичнее и перестал подшучивать над всеми.

— Садись, поговорим, — он одарил меня своей самой обаятельной улыбкой. — Не стесняйся, ведь я не могу причинить никакого вреда. Но, пожалуйста, бойся хоть немножко: тогда я обрету более отчетливую форму. Прямо сейчас я, кажется, начинаю тускнеть.

— Действительно, — ответил я.

Хоть я и стоял совсем рядом, но с трудом мог его различить.

Вдруг безо всякого предупреждения он издал жуткий стон, от которого мурашки вернулись. Я подпрыгнул на месте и впился в него взглядом. Прямо на моих глазах он становился все более отчетливым и материальным.

— Так-то лучше, — весело хихикнул он. — Теперь ты в меня веришь, не так ли? Давай садись, нервничай и не слишком успокаивайся. А не то я исчезну.

Я в точности выполнил команды призрака. Но поскольку он был рядом и вел себя естественно и дружелюбно, было трудно продолжать пугаться, о чем я неоднократно забывал. В такие моменты он, видя, что я преспокойно на него пялюсь, издавал леденящие стоны и снова становился отчетливо виден.

— Хармони превращается в слишком научное и рациональное место, — меланхолично говорил Роберт. — Все, что нельзя объяснить математикой или географией, считается невозможным. Даже священники поощряют такой подход и утверждают, что Адам и Ева являются аллегориями. В результате кладбище стало самым спокойным местом в городе. Там просто нереально никого напугать. Если человек слышит стон у себя в комнате, он или закрывает поплотнее окно, или бросает тапку в якобы крысу, или винит во всем ветер. Когда я только-только умер, тут обитало еще несколько духов. Они постоянно жаловались на тяжелые времена. По их словам, раньше на кладбище была душевная компания призраков, однако постепенно они один за другим исчезли. Все старые Берри ушли. Мистер Упл бросил свои обязанности, когда его приняли за белого мула. Миссис Моррис А. Кламп, некогда обитавшая в заброшенном доме за мельницей, растворилась всего за неделю до моего появления. Я попытался подбодрить оставшихся призраков, говорил, что вот-вот в город нагрянут спиритуалисты, но они лишились всякой надежды и таяли один за другим, пока не остался только я. И если ничего не изменится, мне тоже придется исчезнуть. Здесь ужасно обескураживающая атмосфера. И такое одиночество!.. Люди бродят у могил под моим носом, как будто меня не существует. Не далее как прошлой ночью мой сынок Осси пришел погулять со спутницей — и как думаешь, где они решили отдохнуть, посмотреть на луну и поболтать о всякой чепухе? Прямо у моего надгробия! Я стоял прямо перед ними и перепробовал все, что делают призраки, пока не выдохся окончательно. Они не обращали на меня ни малейшего внимания.

Бедный старый призрак чуть не разрыдался на месте. Живой Роберт никогда так сильно не расстраивался; было мучительно больно смотреть, как он утирает глаза платком и всхлипывает.

— Быть может, ты недостаточно шумишь? — поинтересовался я участливо.

— Я делаю все как полагается, — ответил он, слегка оскорбленный моим предположением. — У нас ограниченные возможности. Я летаю, издаю стоны и изрыгаю всякую бессмыслицу. Порой сдергиваю с кровати постельное белье или указываю на местонахождение клада. Но какой от этого толк в столь рациональном городе?

В жизни мне не раз встречались неудачливые люди, но ни один не пробудил такого сочувствия, как мертвый Роберт Дж. Динкл. Симпатию вызывала его манера речи, его внешность, его общая жалкость, беспомощность и незаслуженная участь. Живым я знал его хорошо, призраком он мне понравился еще больше. Мне захотелось ему помочь. Мы провели вместе много часов: он яростно дымил призрачной трубкой, я размышлял над вариантами действий. А терпеливых всегда озаряют дельные идеи.

В конце концов я заговорил:

— Отчасти проблема в том, о чем ты говорил, Роберт. Отчасти — в том, что у тебя не получается произвести достаточно шума, чтобы пробудить впавшее в спячку воображение горожан. Однако с моей небольшой помощью тебе наверняка удастся растормошить Хармони.

Уверен, вы никогда в жизни не встречали более счастливой улыбки и более признательного взгляда, чем те, которыми одарил меня несчастный призрак.

— У-ух, с твоей поддержкой я сотворю чудеса! С кого начнем?

— С преподобного мистера Шпигельнейла. Он последний в Хармони, у кого еще осталась толика воображения, — конечно, не считая меня.

Роберт помрачнел:

— Я много раз пытался достучаться до него. Единственная его реакция — жаловался, что жена разговаривает во сне.

Я не собирался с ним спорить. Я не такой человек. Я предпочитаю действовать, так что не стал терять время впустую. Роберт последовал за мной как верная собака — через весь город к моему дому. Там я, оставив призрака снаружи, чтобы не беспокоить мать, взял молоток, гвозди, грузило и леску.

Вскоре в окно дома Шпигельнейлов мерно застучали: я засел в кустах сирени и дергал леску, чтобы грузик не переставал раскачиваться. Перед домом находился открытый участок, залитый лунным светом. Роберт стал расхаживать по нему взад-вперед, паря над землей и издавая чрезвычайно грустные стоны. Я не раз бывал на постановках «Хижины дяди Тома», но никогда не встречал такого актерского мастерства. И каков же результат? Окно раскрылось, наружу выглянул мистер Шпигельнейл.

— Кто здесь? — спросил он очень строгим тоном.

Видели бы вы Роберта в тот момент: он, упоенный моментом, поднялся повыше, стал яростно заламывать руки и издавать громкие булькающие звуки. Но священника это не смутило.

— Мальчики, вы бы постыдились, — продолжил он все так же строго.

— Громче, громче, — шепнул я Роберту.

Тот принялся выделывать жуткие акробатические трюки.

— Знаю, вы меня прекрасно слышите, — сказал пастор уже расстроенным голосом. — Мое старое сердце переполняется горечью от мысли, что вы сбились с пути.

Услышав такое от по-прежнему спокойного и невозмутимого священника, Роберт замер и уставился на него. Я дернул леску посильнее, чтоб он не забывал о своих обязанностях. На громкий звук из-за мужниного плеча высунулась миссис Шпигельнейл. Несчастный обескураженный призрак воспрянул духом и встал в позу трагического актера: как он мне потом поведал, то была его гордость, его коронный номер, позаимствованный из какой-то книги. И что же?

— Дорогая, ты ничего не слышишь из кустов? — Мистер Шпигельнейл навострил уши.

— Должно быть, это Осси Динкл и хулиганы, с которыми он водится, — угрюмо отозвалась супруга.

Бедный Роберт! После этих слов он практически лишился надежды.

— Разве я не старался изо всех сил? — встревоженно спросил он меня.

— Я отчетливо тебя слышу. Это было твое лучшее представление.

Окно захлопнулось так резко и внезапно, что я не знал, что и думать. А вот Роберт, кажется, знал: он подлетел ко мне в восторге.

— Похоже, сработало. — Он издал такой радостный смех, что согнулся пополам и схватился за бока. — Наконец-то я отчетливо показал себя! Наконец-то я начал приносить миру пользу! Ты не представляешь, какая радость знать, что ты исполняешь свое предназначение и оправдываешь репутацию!

Бедный старый призрак!.. Он сам себя в этом убедил, затем присел на сиреневый куст и принялся раскуривать трубку, не переставая болтать. Мне было приятно видеть его в счастливом настроении, и я был уверен, что в этом есть и моя заслуга. Но радость продлилась недолго. Первым предупреждением стал лязг ключей. Затем дверь открылась, и наружу выбежал мистер Шпигельнейл. Все мысли о Роберте тут же вылетели у меня из головы, ибо нас с пастором разделяло всего несколько футов. Видите ли, я пел в церковном хоре и сомневался, что мне удастся убедить пастора, будто я действую в интересах Науки и Истины. Бегство было инстинктивным побуждением. Калитка не стала преградой: я перемахнул ее в два счета и устремился вниз по улице, слыша за спиной совсем близко пыхтение Шпигельнейла. Но я победил: мой преследователь после резкого старта выдохся и вскоре безнадежно отстал, так что я мог отправиться спать.

Роберт же решил сдаться.

— Ничего не выйдет, — сказал он мне, когда мы встретились у магазина на скамейке следующей ночью. — Сотню лет назад при виде такого жители бежали бы из города — сегодня же все приписывают естественным причинам.

— Это потому, что мы оставили материальные свидетельства — леску и грузило — на окне.

— Думаешь, в доме у нас получится лучше? — оживился он. — Ты можешь спрятаться в туалете и издавать стоны, пока я устраиваю представление.

Вы когда-нибудь слышали большую нелепицу? Тем не менее он был так искренен в своей наивности, что я даже не рассмеялся:

— Я слишком уважаю нашего пастора, чтобы позволить ему застукать меня в своем туалете. Лучше перехватить его, когда он возвращается домой из церкви после вечерней службы в среду. И мы будем действовать не так громко, но более трагично. Прошлой ночью ты переиграл, Роберт. В следующий раз веди себя сдержаннее, как если бы ты находился в глубоком раздумье, и мягко вздыхай. Если он увидит тебя, ты сможешь взять его под руку и повести домой.

Я думал, что у меня правильные идеи насчет того, как должны вести себя призраки, и если бы я сумел поддерживать Роберта Дж. Динкла в должном настроении и регулярно наставлять его, то сумел бы и пробудить Хармони, и возродить мертвую жизнь кладбища. Но Роберт слишком легко падал духом. Ему не хватало упорства.

Никогда мистер Шпигельнейл не вступал в более тесный контакт с потусторонним, чем той ночью. Он вышел из-за деревьев медленным шагом — до тех пор, пока я не начал действовать. Нет, я не стал ни выть, ни стонать, ни шептать. Вместо этого я издал нетипичный для призрака звук: он не походил ни на человеческий, ни на звериный. Как я и говорил Роберту, для успешного запугивания необходимы новые, оригинальные подходы. Это определенно привлекло внимание пастора: я увидел, как он замер. Как рука с фонарем дрожит. Казалось, он намеревается броситься в кусты, где спрятался я, однако быстро передумал. Он продолжил путь, как если бы все было нормально (хотя это было не так), ускорив шаг. Затем вышел на прогалину, где луна прекрасно освещала расхаживающего вверх-вниз Роберта. Призрак склонил голову набок, будто был занят чтением книги. Тем не менее пастор его не увидел и даже прошел сквозь него. Я повторно издал жуткий звук, и это остановило Шпигельнейла. Он повернулся, поднял фонарь перед собой, поднес руку к уху и стал внимательно вглядываться и вслушиваться. Менее чем в десяти футах от него Роберт затрепетал от восторга. Однако рука пастора не дрожала от страха, а по-прежнему твердо направляла луч света. Вскоре он опустил фонарь, протер глаза, сделал шаг вперед и снова оглянулся.

Призрак смотрелся идеально: как я уже говорил, Роберт был взволновал, вздохи его были несколько неровными, но зато он был преисполнен достоинства. Ему не стоило так быстро отчаиваться. Уверен, он почти материализовался перед Шпигельнейлом, и если бы он продолжал в том же духе, а не сдался лишь потому, что пастор преспокойно дошел до дома, то возымел бы успех. Я-то заметил, что Шпигельнейл шел быстрее обычного и дважды оглянулся; слышал, как он с облегчением захлопнул за собой дверь.

Впрочем, если вспомнить, из чего сделаны призраки, трудно ожидать, что они будут вести себя героически. Они слишком туманны и расплывчаты, чтобы быть стойкими существами, по крайней мере, если верить Роберту.

— Я больше не могу, — сказал он, когда я пришел его навестить.

Он сидел, упираясь локтями в колени, обхватив руками голову и скорбно взирая под ноги.

— Но, Роберт… — начал я, намереваясь подбодрить его.

Он не слышал. Он не стал слушать, а просто растаял в воздухе.

Если бы только он продержался, кто знает, что бы ему удалось совершить. С тех пор я часто думал о нем и сожалел о его нереализованных возможностях, которые, уверен, у него были. Если бы только я понял это той ночью, то Роберт никуда бы не исчез. Но осознание пришло ко мне слишком поздно — только в следующее воскресенье, в церкви, когда после молитвы мистер Шпигельнейл посмотрел на собравшуюся паству сквозь большие дымчатые очки. И произнес полным печали голосом:

— С сожалением должен объявить, что в следующее воскресенье впервые за двадцать лет служба не состоится.

Я стоял на своем месте в хоре и читал ноты, когда услышал слова пастора и вздрогнул: произошло что-то необычное или вот-вот произойдет.

— К сожалению, — продолжал он, — я вынужден передать кафедру брату Спайкеру из баптистской церкви, ибо мое слабеющее зрение вынуждает меня немедленно отправиться в Филадельфию на консультацию к окулисту. Некоторые из братии могут счесть это странным, но я имею на то вескую причину. Они могут посчитать, что я делаю много шума из ничего и вполне мог бы ограничиться визитом к врачу в Гаррисберге. В таком случае позвольте пояснить: я страдаю астигматизмом. Не столько в том плане, что не могу видеть, но в том, что мне мерещится то, чего, я знаю, там нет, — и для исправления этого дефекта зрения мне нужен самый высококлассный специалист. Воскресная школа будет в половине десятого, богослужение в одиннадцать. Тема дня — «И старцы ваши будут видеть видения».

Как же мне хотелось, чтобы Роберт Дж. Динкл тем утром присутствовал в церкви! Он бы преисполнился радости, узнав, что его усилия увенчались частичным успехом, — и, без сомнения, со временем пришел бы и полный успех. Что до меня, я был очень взбудоражен и все время думал о Роберте и о том, как счастлив он бы был; так что я совсем не слушал проповедь, обдумывая новые способы запугивания, и даже забыл пропеть последний псалом. Мне уже живо представлялось будущее Хармони — возвращение к старым добрым временам, когда у людей была фантазия, а не только факты. Все, что мне нужно было, — вернуть Роберта, и вместе мы бы вскоре добились материализации старых Берри и миссис Кламп.

Как оказалось, я недооценивал слабость духа призраков. Я был уверен, что без труда отыщу моего друга с наступлением ночи. Но этого не случилось. Я сидел, дрожа, на скамейке, а он так и не появлялся. Я звал его и не получал ответа. Тогда я отправился на кладбище и нашел его могилу. Более тихое место сложно представить. По небу бродили облака, среди листьев вздыхал ветер. Лунный свет пробивался сквозь деревья — такой яркий и четкий, что можно было различить надписи на надгробиях. Просто идеальная ночь для явления потустороннего и запугивания людей.

Я звал Роберта. Я вслушивался. Он так и не ответил. Все, что я слышал, — это кваканье в пруду лягушки-быка, пение в роще козодоя да вой собаки на луну.