Последний мятеж

Глава 1 Первоубийцы

Он толкнул дверь и вошел в хижину. В нос ударил застарелый запах неопрятного человеческого жилья. Вар-ка молча опустился на лавку у стола — вот и все, он пришел…

Старик сидел напротив, положив на стол сцепленные руки с по-старчески вздутыми венами на кистях. Из-за бороды и волос его лица почти не было видно — только глаза — молодые, умные и… наполненные болью.

— Ты все-таки добрался… Вар-ка!

— Здравствуй…

Они долго молча смотрели друг на друга. Казалось, время остановилось. Да и было ли оно здесь?

Неясно, о чем думал старик, а Вар-ка не думал ни о чем. Он чувствовал, ощущал, смаковал и впитывал в себя осознание странного и удивительно важного события, касающегося только его одного. Свершилось нечто, свершилось в тот момент, когда он переступил порог этой хижины-развалюхи. Он сидит не в полупустой комнате с единственным окном без стекол, он висит в какой-то точке пространства-времени, где кончаются все пути… или наоборот, откуда они начинаются. Строго говоря, может быть, именно так все оно и было на самом деле.

Молчание нарушил старик:

— Что ж, это должно было случиться. Почему-то я знал, что так будет.

Вар-ка встряхнулся: «Это же…»

— Ведь я не ошибся? Да? Ведь это же ты, Рахама? Я же вырос, путаясь у тебя под ногами! Что с тобой случилось? Мне же всегда хотелось вернуться…

Седые заросли шевельнулись — кажется, старик усмехнулся:

— Наверное, когда-то я был тем человеком, о котором ты говоришь. Во всяком случае, я тебя помню.

— А все остальные? Поселок…

— Я покинул то место, когда прошла… Нет, не считал, но после тебя сменилась, наверное, сотня поколений — вряд ли меньше. Ты наверняка о чем-то таком догадывался. Ведь догадывался?

— Пожалуй… Амулет?

— Я не расстался с ним. Но осталось уже немного.

— В конце концов ты ушел…

— Если тебя посадить на большую раскаленную сковородку, то ты будешь метаться, пока не найдешь самый холодный край. Но и там жжет.

— И ты отправился, как и я, к вершине Великой горы — на границу миров?

— Ее называют по-всякому.

— Почему же ты не умер, раз было так тяжело? Ты ведь мог?

— А почему ты не остался жить там, где тебе было хорошо? Ведь мог?

— Не знаю…

— А я знаю! Но это — лишнее для тебя… пока.

Туман межвременья то наплывал, сужая видимое пространство до нескольких метров, то отступал, обнажая каменистые склоны. Неровно шумел ручей внизу. Этого места не было ни в одном из бесчисленного множества параллельных миров. И тем не менее оно было — где-то между ними. Два человека сидели у стены кособокого домика из дикого камня и говорили.

— Акурра? Его уже нет. Странно, что ты знаешь это имя. Хотя что-то такое было еще там, в Поселке.

— Вы тогда ругались с шаманом Лесных людей, который отказался от своего амулета. Он-то и помянул Акурру. Это был ваш учитель или наставник, если я правильно понял. Он-то и дал вам эти камушки.

— Что тебе до этого?

— Потом я попал в реальность, которую мы называем «мир Николая» — по имени моего… двойника. Там известен этот амулет. И есть легенды, что он дает бессмертие в обмен на невозможность делать зло людям. Только никто не знает, как им пользоваться, как его… включать, инициировать, заводить. В общем, легенды есть, есть сами камешки, но они не действуют. Люди того мира предложили нам разгадать эту загадку. По-видимому, они считают, что если амулет станет действовать у них, то их мир наконец перестанет быть таким жестоким. Мы с Колей и Женькой вновь отправились на границу миров. В той реальности она расположена на вершине безымянной сопки с отметкой 1242 м. Это очень глухое место, и людей поблизости нет. А на вершине когда-то работали геологи, они оставили после себя всякий мусор и деревянный вагончик, в котором можно жить.

— Николай — это твой двойник? Да, такое бывает в параллельных мирах. Жаль, что я так и не встретил своего… А кто такой Женька?

— Ты знал его, но, конечно, забыл. Это тот самый мальчишка, с которым мы ушли из Поселка. Тогда его звали Зик-ка. Когда началась заваруха, он не дал воинам прикончить меня на месте — начал расстреливать их из пращи. С тех пор он вырос, сам стал великим воином и сменил имя. Сейчас он связался с девчонкой и, кажется, надолго застрял в одном из миров. А мы с Колей продолжаем бродить по иным реальностям, пытаясь узнать тайну амулетов. В одной из них я взял твой след и пришел сюда.

— У этих амулетов нет тайны, но ты уверен, что они помогут людям того мира?

— Нет, конечно. Я вообще плохо понимаю, что это такое и зачем. Честно говоря, мне хотелось просто вернуться в Поселок и спросить у тебя!

Старик издал несколько клекочущих звуков, которые, вероятно, обозначали смех:

— Просто вернуться и спросить! Замечательно! Просто вернуться!

— Не смейся: я вернулся, и это было совсем невесело. На месте Поселка работали археологи. Остатки наших домов были в одном из самых древних культурных слоев. Ты знаешь, кто такие археологи?

— Видишь ли, мальчик, в разных мирах я успел побывать колдуном, пророком, профессором, нищим, президентом, рабом, писцом, жрецом и так далее. Уж будь добр, подбирай слова попроще, чтобы я мог уследить за полетом твоей мысли!

— Не сердись, шаман! Это ты тут как рыба в воде, а я так и не научился ориентироваться в этой мешанине миров. Брожу почти вслепую.

— Ага, вслепую! Но сюда-то добрался? Неужели не понимаешь, что вернуться в свое время нельзя? В место можно, а во время — нельзя, так не бывает!

— Конечно: время течет, как река…

— Оно течет, как вода в реке, — быстро на перекатах и медленно в заводях. Это очень удобно: позанимался с женщиной ТАМ, потом сходил СЮДА пообедать, вернулся, а ТАМ у тебя уже куча внуков… вот-вот помрет от старости! Каково? Впрочем, шучу я — почти шучу.

— Да, мы с Колей называем это «временным скачком» на границе. Он может быть большим, как в нашей реальности, или совсем маленьким, как в мире Николая.

— Что ж, ты неплохо продвинулся со своими друзьями. Могу добавить, что этот скачок далеко не всегда бывает постоянным.

— Ты хотел рассказать про того, кто дал тебе амулет.

— Я хотел?! Это ты хотел узнать, и, поверь, хотел лишнего! Скажу только, что он смог перестать жить лишь после того, как убедился, что я выдержу, что останусь. Остальное тебе знать пока еще рано.

— Значит, сначала я должен что-то сделать или что-то понять, да?

— Ты ничего не должен. Впрочем, если есть желание… Сходи посмотри! — старик невнятно кивнул куда-то в сторону.

— А ты объяснишь мне, что нужно смотреть и почему?

— Да пожалуйста! Это один из обычных миров. В его начале там жили… гм… почти люди. Или пред-люди — без речи и разума, вполне безобидные падальщики. Они всех боялись и никого не убивали, кроме себе подобных. Акурра там был и оставил несколько амулетов. Просил присмотреть, что получилось, а я… Миров много…

— Что-то ты темнишь — я чувствую. Почему не ты сам?

— А ты когда-нибудь присутствовал при родах ребенка? Человеческого ребенка?

— Да. Но давно — в детстве, еще в Поселке.

— Тебе понравилось?

— Нет.

— А там рождается не ребенок. Они разделились: те, кого едят, и те, кто ест.

С третьего удара кость раскололась. Ховр сунул руку внутрь черепа и извлек мозг. Остатки антилопы слишком долго пролежали под солнцем — дрожащий комок готов был потерять форму и протечь сквозь пальцы. Ховр кинул его в пасть, раздавил языком, глотнул, остаток размазал по небу и снова глотнул — хорошо! Он облизал ладонь, прислушался к ощущениям в желудке: хорошо, но… мало!

Его группа, его стая усердно орудовала обколотыми камнями — дробила все, даже самые мелкие кости в поисках мозга: мало, очень мало! Уже несколько дней — слишком мало.

Ховр задрал голову и стал смотреть в безоблачное бледно-серое небо. Сначала он ничего не увидел и чуть не завыл от обиды. Он опустил голову, потер глаза пальцами, снова посмотрел вверх и радостно оскалился: в бесконечно далекой раскаленной пустоте двигалась точка, и еще одна, и еще!

Вожак ударил себя в грудь, издал короткий рокочуще-повелительный звук и указал рукой в небо. Все перестали стучать камнями и урчать. Теперь они всматривались вверх.

— Агыр-р-р! — зазвучали радостные голоса: птицы показывают большую еду! Она где-то там, в предгорьях.

Мальчик играл с козленком. Может быть, конечно, это был и не козленок, а детеныш какой-то антилопы с начавшими пробиваться рожками. Им было весело. Мальчик убегал, прятался в высокой траве, а козленок, жалобно мекая, бежал за ним, прыгал, смешно вскидывая задние ноги. Или наоборот: мальчик грозно рычал, и зверек испуганно пускался наутек, а мальчишка скакал следом, пытаясь ухватить его за ногу. Наконец мальчику это надоело. Он выдернул несколько толстых трубчатых стеблей какого-то растения, уселся на землю в тени куста и стал жевать их нежные, не затвердевшие еще окончания. Потом он лег на спину и стал смотреть в небо, а козленок подобрался поближе и начал облизывать его ноги, перепачканные землей и соком раздавленных растений.

Ребенок, наверное, задремал, потому что очнулся он уже на ногах, чтобы кинуться прочь — в траву, в кусты, и бежать, бежать… Но не смог: чужая, несокрушимая воля остановила движение, связала руки и ноги.

— Не беги, не беги, стой спокойно. Теперь сядь, сядь на землю — как я, сядь на землю. Сиди, сиди тихо, не двигайся, не двигайся. Дыши и не бойся, дыши ровно и не бойся: все уже случилось, случилось. Бежать, что-то делать уже поздно, поздно — все случилось. Теперь сиди!

Мощный, дикий протест «Нет!!! Не поддамся!!!» коротко вспыхнул и погас: не устоять, не выдержать. Мальчик покорно опустился на примятую траву.

Перед ним был сугг. «Конечно, сугг, но… не сугг! Сугг, сугг, но… Это не сугг, но сугг!! — мысли спутались, заболела голова, на глазах выступили слезы. — Сугг — не сугг!»

— Я — не он, я — не он. Я — другой, другой. Перестань бояться, перестань бояться. Бежать — не надо, не надо! Ты все равно не сможешь, не сможешь. Я не убью, не убью. Я не голоден, я сытый и добрый, мне не нужна еда, я не убью.

Мальчишка еще сопротивлялся, сопротивлялся вопреки всему короткому опыту своей жизни:

— Ты сугг, сугг! Но я не нужен тебе! Я плохой, не такой, как надо! Ты не хочешь меня, не хочешь! Ударь и прогони меня, прогони! Я плохой!

— Нет!!! Сиди, как сидишь! Ты мне нужен. Именно ты. Сиди, как сидишь, сиди и не двигайся, не беги. Я — не он, я другой, перестань бояться, не надо бояться.

И ребенок сломался: мышцы расслабились, он завалился на бок, прижал ладони к лицу и заплакал.

Вар-ка встал, разминая затекшие ноги. Здесь, на границе горного леса, было не так жарко, как в открытой саванне, но пот тек с него ручьями. Парень оказался крепким орешком — может, напрасно он выбрал именно его?

Обозримый кусок этого мира представлял собой межгорную впадину или долину, шириной в добрую сотню километров — по утрам вдали на западе видны заснеженные вершины гор. На юге и севере конца-края у равнины не видно. Здесь же, на восточной границе, горы были тоже довольно высокими, но без снега на вершинах. «Вынырнув» в этой реальности, Вар-ка оказался на почти километровой высоте — в зоне альпийских лугов. Ниже начинался дремучий тропический лес, переходивший в предгорьях в саванну, по которой бродило множество разнообразных копытных.

Вар-ка потратил несколько дней на акклиматизацию: методом проб и ошибок распознавал съедобные растения, пытался, вспомнив молодость, охотиться на мелкую живность. После нескольких довольно сильных солнечных ожогов он решил, что уже может обходиться без одежды.

Первый раз его попытались съесть, когда он начал спускаться и вошел в лес. Вар-ка сумел почувствовать чужое пронзительно-пристальное внимание и ощутить угрозу. Он успел подавить страх перед неведомой опасностью и обратить его в свою противоположность — ярость и гнев. Стоя во влажном полумраке под плотным сводом переплетенных крон, он размахивал ножом и кричал куда-то в лабиринт ветвей и лиан:

— А-а-а!!! Сволочь!!! Убью! Уходи, гад, — убью!!!

Это сработало: какое-то утолщение, нарост у развилки кривого ствола вдруг шевельнулся и обрел свой отдельный облик: голова, лапы, хвост… Животное было явно из кошачьих, размером с крупную овчарку. Оно угрожающе шипело и демонстрировало непропорционально большие клыки — каждый размером с указательный палец. Вар-ка заорал еще громче и даже двинулся в сторону зверя, присматривая какую-нибудь палку, чтобы бросить.

В конце концов зверь отступил — спрыгнул на землю и скрылся в чаще. «Что ж, наверное, среди нормальных животных всех миров правило „охотник-жертва“ работает без сбоев, — размышлял Вар-ка. — Стоит почувствовать себя жертвой, начать убегать или обороняться — и съедят, обязательно съедят! Это только такой урод, как человек, может „жаждать бури“, может сознательно нарываться на неприятности, а нормальному хищнику нужен не бой, не схватка, а еда. Вот идет некто: явно не добыча, но и не претендент на территорию или самку — зачем же связываться?»

Сколько ни медитировал, сколько ни вслушивался он в пространство этого мира — черными звездными ночами или раскаленным полднем, на закате или на восходе — так и не смог понять, есть тут разум или нет. Потом он увидел этих существ и стал наблюдать за ними.

Их было много — больше, наверное, двух сотен — и они были… почти люди. По крайней мере, внешне. Но точно — не обезьяны: ходили на двух ногах, только заметно сутулились, пользовались камнями и палками, тела их были покрыты не шерстью, а скорее короткими густыми волосами. Никакой одежды они не носили, огня не разжигали — впрочем, в данных условиях, похоже, в этом и не было необходимости. Пару раз Вар-ка подбирался довольно близко и смог разглядеть несколько лиц: ничего, в общем-то, особенного по сравнению с обычными людьми — может быть, чуть узковатый скошенный назад лоб, чуть сильнее обычного выдаются вперед челюсти и надбровные дуги.

Человекообразные существа паслись на границе саванны и леса. Да, да, именно паслись: днем разбредались по саванне в одиночку или небольшими группами, а ночью спали на какой-нибудь проплешине недалеко от леса, но обязательно окруженной открытым пространством. Они что-то собирали с кустов, что-то выкапывали из земли, но, совершенно точно, не охотились! Всевозможные травоядные — какие-то быки, антилопы разных расцветок и размеров их совсем не боялись. Крупные хищники, похожие на безгривых львов, тоже не проявляли к ним особого интереса. Как заметил Вар-ка, человекоподобные жили с ними в противофазе — время охоты наступало в сумерках, а эти «почти люди» наиболее активными были в середине дня, когда даже птицы-стервятники куда-то прятались.

На третий день слежки Вар-ка сделал не слишком приятное открытие: человекоподобные интересуются падалью! Сильно интересуются! Да еще какой падалью…

Однажды утром, после бурной ночи, наполненной звуками большой охоты, в поле его зрения оказался раненый бык — довольно крупный рогатый самец одного из здешних видов антилоп. Он целый день бродил у края леса, ревел и пытался разогнать коротким хвостом облако мух. Вечером в сумерках его добила стая каких-то мелких хищников, похожих на собак или шакалов. Они пировали всю ночь: визжали и дрались из-за мяса. А утром слетелись птицы. Их было очень много — Вар-ка не подходил близко, но даже со склона можно было рассмотреть копошение кучи крылатых стервятников. К вечеру птицы стали разлетаться — наверное, мясо кончилось. На другой день к месту действия потянулись человекоподобные. В руках они несли камни.

Вар-ка побрел за ними, а потом долго сидел в траве, слушал стук каменных рубил и довольное курлыканье: «Что ж, каждому свое: кому-то теплое мясо, кому-то холодное, а кому — костный мозг. Он, говорят, богат протеином!»

Однажды, в коротких сумерках, Вар-ка увидел вдали начало великой битвы: несколько очень крупных хищников атаковали группу животных, похожих на больших слонов, только с короткими хоботами. Темнеет здесь очень быстро, и Вар не разглядел, чем кончилось дело, но утром туда полетели птицы — значит, охота была удачной. Скоро будет дело и для каменных орудий человекоподобных. На другой день они действительно потянулись туда — без команды, без предводителя, но довольно дружно.

Один из подростков не пошел вместе со всеми. Он остался возле места ночевки и играл с детенышем какой-то антилопы. Странно, но зверек подчинялся командам, пожалуй, лучше, чем хорошо выдрессированная собака.

Теперь мальчишка лежал на земле и плакал. Вар-ка стоял над ним: «Можно считать, что первый контакт получился. Речи, как таковой, у парня нет, но он восприимчив к внушению и сам пытается отвечать. Сочетание его звуковой пра— или пред-речи с взаимным внушением — чем не способ общения? Но кто или что такое „сугг“? И чего мальчишка так боится? Если я охотник, а он жертва, то как-то странно он сопротивляется. Интересно, а мыслить-то он может? И пойму ли я? Сейчас попробуем…»

— Почему ты здесь? Все ушли туда, там — еда, а ты здесь. Почему?

Ребенок перестал хлюпать и посмотрел на Вар-ка как-то странно — это было похоже на изумление. Он несколько раз судорожно сглотнул и издал серию звуков, которые были не совсем словами, но Вар-ка почти все понял.

— Я не пошел — это опасно. Большая еда, все идут — это опасно. Это — сугги. Опасно.

— Ладно, хорошо! — Вар-ка удовлетворенно улыбнулся и опять сел на землю. — Давай с самого начала.

Он ткнул себя в грудь:

— Я — не опасно. Я — не сугг. Сугг — плохо, это — не я! Я — Вар-ка, это хорошо, это не опасно. Вар-ка — хорошо!

Говоря это, Вар улыбался и излучал любовь и доброту. Потом он ткнул в сторону парня и изобразил подозрение и испуг:

— Ты — кто? Ты — сугг?

Реакция мальчишки была великолепна: он улыбнулся, почти засмеялся! Потом показал на свое лицо — несомненно, он имел в виду именно лицо, а не всего себя:

— Я не сугг! Ты видишь-знаешь: я не сугг! Ты боишься, но не боишься!

«Просто замечательно! А как у него с „частным“ и „общим“? С личностью?» — подумал Вар-ка и спросил:

— Они все, другие, которые пошли к еде, они не сугги? Они кто? Не сугги — кто?

— Они — не сугги. Они — ларги.

— Ларги — хорошо? Ларги — не опасно?

— Ларги — не очень хорошо, не очень опасно. Но ларги — не сугги!!

— Ты — ларг? Ты кто?

— Я — не очень ларг, плохой ларг. Я — Нокл.

— Ты — Нокл? Все остальные — не Нокл? Нокл — только ты?

— Да, Нокл только я.

Вар-ка присмотрелся, что за стебли жевал мальчишка, и сорвал рядом несколько таких же — оказалось довольно вкусно.

— Ларги — не сугги. Ларги — другие? Сугги — другие? — Вар-ка показал на свои руки, грудь, ноги. — Сугги другие — почему? Чем? Как?

Вопрос оказался трудным: мальчишка морщился, чесался. Его лицо, пожалуй, действительно отличалось от лиц ларгов, виденных Вар-ка раньше: высокий лоб, слишком изящные челюсти, осмысленный взгляд — вполне человеческая внешность.

Наконец парень что-то сообразил, сформулировал:

— Сугги — не другие. Ларги — не другие. Сугги, как ларги. Я — другой, не как сугги, не как ларги. Сугги используют, употребляют, едят ларги, которые как сугги!

«Та-а-ак, кажется, теперь моя очередь чесаться и корчить рожи: может, я вообще все не так понимаю? Они тут что, едят друг друга? Такие — не такие, ларги — сугги…»

Он подключил все — мимику, жестикуляцию, речь, внушение:

— Сугги убивают зверей — тех и этих — и ларгов?

— Нет. Сугги не убивают зверей. Только ларгов. Только ларгов, которые как сугги!

«Час от часу не легче! — окончательно смутился Вар-ка. — Как же в этом разобраться? Может, пойти познакомиться с суггами?»

— Я пойду к еде. Пойду, как все! Ты — тоже. Ты пойдешь со мной!

— Нет!!! Там — сугги! Нет!!!

— Ладно… — Вар-ка расслабился, ласково улыбнулся. — А где твой зверек?

— Лэк! Лэк! — повелительно позвал мальчишка, и через некоторое время из-за куста показалась испуганно-любопытная мордочка козленка.

Зверек явно боялся, но не смел ослушаться зова хозяина. Вар-ка сидел неподвижно, улыбался дружелюбно и безмятежно. Когда козленок оказался рядом, он коротким и точным движением сначала схватил его за ногу, а потом поднял и прижал к груди. Детеныш начал было сучить ножками, но быстро затих. Вар гладил его по загривку:

— Тихо, тихо, маленький! Все будет хорошо, хорошо — я добрый, тихо, тихо…

Мальчишка встал на четвереньки и смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых смешалось все сразу: страх, робость, гнев, обида и что-то еще:

— Отдай! Отпусти! Это — для суггов! Ты — не сугг! Отдай!

— Нет! Ты пойдешь со мной! Ты пойдешь со мной туда, где все!

Солнце стояло прямо над головой, когда Ховр понял, что они почти пришли: все чаще из высокой травы лениво взлетали потревоженные птицы — стервятники отдыхали после трапезы. Ноздри щекотал, вызывая прилив слюны во рту, сладостный запах тухлого мяса и развороченных внутренностей — скоро, уже скоро!

Сквозь траву плохо видно, и Ховр остановился, стал прислушиваться: может быть, там еще остался кто-то из хищников? Раскаленный воздух дрожал и поднимался кверху, стрекотали насекомые, а впереди слышался слабый гул — это мухи, очень много мух!

Ховр уже собрался идти дальше, когда услышал новый звук… и еще! «Это стук! Стук камней, разбивающих кости! О-о-о! — от волнения он забыл сглотнуть, и слюна потекла на землю. — Там ларги, много ларгов! О-о-о!»

— Ау-у-рр! Ларг, ларг!! — захлебываясь слюной, прорычал Ховр и заспешил вперед, сжимая в потной ладони обколотый камень.

— Ларг, ларг! — радостно подхватила стая и начала расходиться в стороны, охватывая полукольцом место, где была еда. Возле Ховра остались только его самки, а остальные отошли подальше — они будут ловить тех, кто захочет убежать.

Остатки туши — почти голый скелет с обрывками шкуры — лежали посреди вытоптанной в траве площадки, покрытой пятнами крови и экскрементами животных и птиц. В облаке мух у костей копошились ларги.

Ховр выскочил из травы и взревел, взмахнув рукой с камнем. Рев его подхватили все, кто был рядом:

— У-а-р-р-р-а! У-аррр!!!

Это был приказ не двигаться, и ларги замерли, побросав свои камни и кости: кто-то сел на корточки, кто-то лег на землю и закрыл голову руками.

— У-а-ррр-а!!!

На дальнем конце площадки кто-то все-таки шевельнулся и юркнул в траву, за ним другой. И почти сразу с той стороны донеслись ликующие вопли — там уже ели!

«Пускай едят! — сглотнул слюну Ховр. — Они мелкие и слабые, а я большой и сильный, я сам выберу себе добычу!» Он пошел вперед, разглядывая неподвижных или слабо шевелящихся ларгов.

Он искал еду для себя — молодого сильного самца или самку, которые захотят убежать или уползти. Он ходил, повелительно взрыкивал, пихал ногой то одного, то другого: не то, не то! Уже здесь и там слышались предсмертные стоны, глухой стук камня, довольное урчание, а он все не мог выбрать и уже начинал злиться.

Прищурившись против солнца, он высмотрел на краю площадки очень крупного ларга. «Вот то, что нужно!» — обрадовался Ховр и заспешил туда, сопя от нетерпения.

— У-арр! — Он аж передернулся от обиды и отвращения, выплюнул на землю излишек слюны. Ларг оказался безобразным уродом: голая, осклизлая от пота кожа, широкие плечи, раздутая над глазами голова — только она прикрыта прямыми волосами, — плоское лицо с торчащим носом и шерстью вокруг рта — брр!!! И вдобавок это мерзкое существо смотрело на него и не боялось!

В смятении Ховр шарахнулся в сторону и чуть не споткнулся о другого ларга. Этот был худой и маленький, но тоже уродливый — с раздутой спереди головой и почти лысой кожей. Он ни за что не стал бы есть такого, да и убивать его было противно, но Ховр все-таки поднял руку с зажатым камнем. Маленький урод что-то залепетал, задрыгал ногами, пытаясь подползти к кусту.

— Ва-аа! — хрипло выдохнул Ховр: мальчишка вытащил из-под куста и протянул ему тушку мертвого детеныша антилопы.

Это была вкусная, нежная еда, но Ховр не взял: пнул ногой уродца, перешагнул через него и пошел дальше. Недоумение и испуг без перехода сменились гневом: «Где моя пища?!!» В ярости он уже не выбирал и ударил первого, на кого наткнулся: кажется, это была немолодая самка.

Ховр орудовал камнем, зубами, пальцами, чавкал и уже не обращал ни на что внимания. А там, возле куста, его старый хромоногий сородич, у которого даже не было своего камня, захлебывался слюной, пытаясь содрать шкуру с мертвого козленка. Маленький большелобый худой ларг сидел рядом и смотрел.

Вар-ка чувствовал, что жить становится невыносимо: жара, вонь, мухи, урчанье, чавканье, глухой стук камней и возня здесь и там. Желудок просился на волю, и при этом мучительно хотелось пить. Хотелось в тень, под кроны деревьев — туда, где вода, где нет этих… Зря он так далеко забрался: до леса не один километр раскаленной саванны.

Убийства кончились, и человекоподобные спокойно занимались своими делами: кто-то лакомился трупами, кто-то пытался разбивать кости, кто-то, насытившись, трахал самку. Перекликались, ползали и бегали детеныши, что-то подбирали с земли, копошились в остатках туши.

«Кто тут ларги, кто тут сугги? Все они на одно лицо… Нет, надо уходить! Не торчать же здесь до вечера!» — принял решение Варка.

— Пойдем отсюда! Пойдем в лес! — повелительно сказал он Ноклу и показал рукой направление.

Мальчишка поднял глаза:

— Идти-бежать нельзя — сугги!

— Сугги не едят Вар-ка. Сугги не едят Нокла. Пошли в лес!

Ответ Вар-ка понял с трудом:

— Раньше-всегда сугги не едят Нокла: он плохой, не как сугги! Сейчас-сегодня сугг хотел убивать-есть Нокла. Дал еду — сугг не убил Нокла. Больше ничего нет — сугги убьют Нокла. Идти нельзя!

— Никто тебя не убьет, пошли! — надавил на него Вар-ка, и мальчишка покорно поднялся на ноги.

На них не обратили внимания, когда они покидали открытое пространство, но далеко уйти не удалось. Метров через пятьдесят уже в густой траве их остановили повелительные окрики.

Все эти рыки и вопли обладали значительной силой внушения. Вар-ка это прекрасно чувствовал, но, в отличие от ларгов, легко мог сопротивляться — он и сам так умел, и сам применял эту технику к людям.

Они наткнулись на компанию подростков: два молодых самца и самочка. Радостно урча, юные сугги выскочили навстречу из травы и сразу шарахнулись в сторону. Вид Вар-ка вызывал у них неодолимый страх и отвращение. В то же время никакой реальной угрозы для себя с его стороны они не ощущали. Если бы не было так жарко, Вар обязательно попытался бы разобраться с этим: к Ноклу взрослые сугги испытывали похожие чувства. Уродство, непохожесть на них самих делало сородича непригодным в пищу, неаппетитным. «Может быть, инстинкт действительно разрешает им убивать только себе подобных и категорически запрещает всех остальных: этакое „Не убий!“ навыворот?»

Впрочем, на сей раз Нокл, кажется, влип основательно: юные сугги прыгали вокруг него, махали камнями, пытались рычать, приказывая не двигаться, стоять на месте.

Молодые самцы явно пытались перещеголять друг друга, а самочка с интересом смотрела на них из зарослей. Нокл закрыл лицо руками и опустился на корточки в ожидании смерти.

Это было, наверное, неправильно, но Вар-ка уже плохо соображал от жары и решил вмешаться: набрал полную грудь горячего воздуха и…

— А-р-р!!! Р-р-аа! — потребовал он.

Эффект был великолепен: юные людоеды чуть с ног не попадали, а самочка исчезла — только трава зашуршала.

Три пары глаз смотрели теперь на Вар-ка: бессмысленные, испуганные, покорные глаза суггов и… Нокл смотрел одновременно и со страхом, и с восхищением! Вар-ка просто физически чувствовал, как копошатся, буквально распирают его череп какие-то мысли, какие-то новые для него соображения.

— Ты — не сугг и… сугг! Я не сугг, не сугг…

Мальчишка медленно разогнулся, встал в полный рост, шагнул назад, раздвигая спиной стебли травы. Он был весь во власти какой-то своей идеи:

— Ты — не сугг, я — не сугг…

И вдруг взвизгнул и упал на землю. Тут же вскочил и опять взвизгнул, снова упал и вскочил. Вар-ка уловил, почувствовал довольно слабый приказ, повеление, исходящее от него.

Молодым суггам этого хватило — они покорно легли на землю. Нокл топтался возле них, не веря своим глазам: неужели это сделал он, ОН?!

И вдруг — новая мысль! Мальчишка вздрогнул и замер.

А потом все произошло очень быстро, или, может быть, Вар-ка перегрелся на солнце и утратил реакцию.

Нокл шагнул вперед, подхватил чужой обколотый камень и ударил лежащего сугга в затылок, и еще раз, еще! Бросил камень, отскочил в сторону и завизжал:

— И-и-их!!!

Один сугг был мертв, а второй, услышав визг Нокла, вскочил и исчез в траве.

Мальчишка, казалось, сошел с ума. Он прыгал, визжал, махал руками:

— И-и-их!!! Ихх!!! Я — Нокл! Нокл — не сугг!!! Убил!!! Убил!!! Я! Нокл убил сугга!!! Сугга — убил!!!

Вар-ка устало опустился на землю: «Эта жара… Пить хочется… Нокл… Как он может прыгать?!»

— Да, ты убил сугга. Теперь давай ешь его! Давай-давай! Что смотришь?

Парень явно был сбит с толку, озадачен не на шутку:

— Нокл — есть… Есть сугга?! Нокл убил!!! Я есть сугга?.. Нокл — ларг. Ларги не едят суггов.

— Ларги не убивают суггов. Это сугги их убивают и едят. А ты убил. Ты — плохой ларг. Давай ешь теперь его!

— Нет! Нокл — ларг и не ларг. Нокл — плохой ларг…

Вар-ка уже устал от всего. Палило солнце, над телом сугга появились большие жирные мухи, а мальчишка маялся, решая новую для него проблему. Наконец, кажется, решил:

— Нокл — ларг! Нокл не будет есть сугга!

— Ну и не ешь! Черт с тобой, надоел ты мне…

Вар-ка поднялся с земли и, раздвигая стебли травы, двинулся в сторону леса.

Он шел уже довольно долго, все больше дурея от зноя, когда его остановил крик сзади. Вар-ка обернулся, нащупывая рукоятку ножа на поясе. Здесь, на небольшом возвышении, трава была низкой — по колено. И в этой траве, в десяти шагах от него, стоял Нокл с камнем в руке.

— И-р-р-а! И-рр! — повелительно закричал мальчишка и упал в траву. Тут же вскочил и снова закричал, взмахнув рукой.

От перегрева все чувства притупились, и Вар-ка вдруг захотелось сделать так, как он хочет, — лечь в траву и все… Он уже начал сгибать колени, но вовремя спохватился: «Не выйдет!! Ты что это задумал? Силу свою на мне пробовать?! Я тебе!..»

В раскаленном воздухе тонкая фигурка Нокла, казалось, змеится и мерцает. Порыв угас, и Вар-ка устало махнул рукой:

— Пошел к черту, гаденыш! — повернулся и побрел дальше.

Граница леса наконец осталась позади, и Вар-ка двинулся наискосок по склону, стараясь держаться подальше от отдельно стоящих кустов. Свой тайничок-захоронку он нашел не сразу — трава распрямилась, подросла и полностью скрыла следы его былого присутствия. Штаны, трусы, рубашка, куртка — все цело, только сырое и сплошь покрыто крупными черными муравьями. Хорошо, хоть дырок они не прогрызли!

Насекомых он кое-как вытряс, но одеваться не стал — так и пошел вверх с тряпками в руках — может быть, подсохнут, пока солнце не село?

Он долго брел по знакомому пологому гребню и смотрел, как растут, наливаются чернотой тени от камней и скал. Вот и первый клочок тумана показался в распадке слева, и еще один… Нет! Он не пойдет дальше! Вар опустился на теплый камень, лицом к зеленому морю саванны внизу. Он не пойдет…

«Неужели именно так рождается тот, кого называют „человек разумный“?! Двуногое существо втискивается между плотно упакованных экологических ниш, внушая окружающим: я не добыча и не конкурент вам. Оно очень плодовито, ведь самки способны к зачатию круглый год. Каннибализм как регулятор численности, как источник животного белка, как фактор отбора по принципу непохожести. Пламя разума возгорается из искры, высеченной неразрешимым противоречием: „Он такой же, как я, но не я…“

Противно.

Некто занес сюда амулеты, сделал „инъекцию праведности“ в эту реальность. И кормимые отделились от кормящих, появились ларги и сугги. Что будет с ними дальше? Они опять сольются, и возникнет общество, в котором будут рядом жить люди и… сверхзвери? Или импульса хватит, чтобы их пути разошлись навсегда?

Понятно, что способность к речевому общению со временем подавит и вытеснит способность к внушению. Но она не отомрет совсем, а сохранится в какой-то мере у каждого. Как и способность к убийству представителя своего вида. Если так всегда и везде, то кто мы? И я?»

Рассвета не было. Не было ничего, кроме белесого марева вокруг. Что ночь прошла, можно определить по ощущениям в мочевом пузыре и пустом желудке. Вар-ка поднялся и заковылял вниз, на ходу разминая затекшие мышцы: «Это будет то же самое место, но другое время».

Его разбудил знакомый режуще-рокочущий звук, долетевший из леса. Колдун открыл глаза, но остался лежать неподвижно на мокрой от пота подстилке. Он еще надеялся, он очень хотел поверить, что звук ему приснился, что он возник в полдневном сне из прошлого — из другой жизни в краю болот и озер.

Но звук повторился, старик обреченно вздохнул и сел на подстилке, скрестив тощие ноги. Все, все оказалось напрасным…

Чужак тоже зашевелился в своем углу хижины-навеса. Колдун поднял глаза и встретился с ним взглядом.

— Это они?

— Да… — уныло кивнул старик и в который раз стал рассматривать пришельца. Нет, все-таки он Человек — может быть, больной, уродливый, но, в общем, такой же, как Люди, почти такой же…

Чужак появился давно. Еще до жертвоприношения. Он не пришел и не приплыл — просто однажды Колдун увидел его в деревне среди Людей. Он сильно выделялся, но почему-то никто не обращал на него внимания! Высокий, широкоплечий, со светлой кожей, почти лишенной волос. На нем была такая же, как у всех мужчин, набедренная повязка-фартук из сухих листьев, но на ногах… какие-то странные приспособления, позволяющие не бояться колючек. И голова… Это было явное уродство: слишком широкий голый лоб, почти нависающий над глазами, и тонкие, неразвитые челюсти, как бы втянутые в череп, — ну и рожа! А сверху — Колдун такого еще не видел и не знал, что так бывает! — на черепе у него росли редкие, тонкие, прямые волосы цвета остывшего пепла! Старик потрогал свою плотную, жесткую шапку седых кудрявых волос и в который раз усмехнулся: бывает же такое!

В тот день Колдун долго смотрел на пришельца, но не подходил близко. Чужак почувствовал это и подошел сам. Показал в улыбке мелкие, слишком белые зубы и ткнул себя в грудь:

— Я — Вар-ка, а ты? Ты — Колдун?

Их взгляды встретились тогда в первый раз, и старику вдруг стало тепло и покойно: никакой это не чужак, он обычный, он очень добрый, в нем совсем нет зла, и хочется с ним говорить…

Было ли это колдовство, наваждение? Трудно сказать… Колдун был самым старым мужчиной в деревне, он жил уже долго, но только сейчас узнал, как это приятно — вспоминать то, что не может помнить никто из Людей в деревне, и говорить, говорить… А чужак слушал, улыбался, просил рассказать еще…

То, первое, место он помнил плохо. Кажется, там была река, берег реки, а лес состоял из очень высоких деревьев, под которыми всегда прохладно. Он жил в Доме Молодых вместе с другими мальчиками. Сначала взрослые приносили еду — ему и другим маленьким. Потом как-то незаметно оказалось, что он уже не самый маленький под длинным навесом, и ему перестали давать еду. Он начал вместе с подростками ходить на берег собирать улиток и ловить головастиков. Иногда они ссорились, даже дрались из-за еды. Это было нормально, обычно, но потом ему стало казаться, что старшие отбирают у него добычу чаще, чем у других, а он почему-то не может — это была обида, первое и, пожалуй, самое яркое воспоминание из давних…

А потом была тревога. Взрослые перестали смеяться, они ругались, о чем-то спорили друг с другом. Однажды утром он обнаружил, что почти все старшие подростки исчезли — осталось несколько самых слабых и робких. Постепенно жизнь стала налаживаться, но после сезона дождей опять что-то случилось. Из леса иногда слышались звуки, от которых, казалось, перестает биться сердце, хочется лечь и не двигаться. Взрослые разжигали большие костры, плясали, били в тамтамы, но звуки все равно раздавались ближе и ближе. И наступила ночь, когда никто не спал в деревне — колдун пел и плясал у костра до рассвета. Утром мужчины сняли свои ожерелья, браслеты, вытащили из волос перья и ушли в лес. Почему-то очень немногие взяли с собой оружие. Вечером вернулись лишь те, кто нес с собой копья. В знак скорби они опалили волосы и целый день лежали в своих домах без еды и воды. Жутких звуков в лесу больше не было слышно, но страх остался и не было радости.

На другой день они ушли — все, кто мог идти сам или висеть на шее матери. Это потом, став взрослым, Колдун узнал, что так уже было раньше, но тогда…

Они двигались в сторону, куда смотрят тени в середине дня. Это было долго, очень долго. До следующего сезона дождей. Когда встречалось мало еды, они почти не останавливались и шли, оставляя позади тех, кто ослаб или умер. Иногда на берегах маленьких рек и озер еды было вдоволь, и они много дней жили на месте, даже начинали строить дома-навесы. Но еда кончалась, и они шли дальше.

Помнил Колдун и первую встречу с чужими. Они тогда уже несколько дней жили на берегу большого болота или озера, заросшего так, что почти не осталось свободной воды. Там клубились целые тучи кусачих насекомых, и было много съедобных растений. Чужие появились утром: они были как Люди, только слова их почти непонятны, а тела разрисованы полосами белой и желтой глины. Они кричали, размахивали дубинками и копьями. Мужчины показали чужим свои копья, стали грозно кричать в ответ, но чужие не испугались, и Люди ушли. Потом эти чужие появлялись каждый день, пока они не перешли большую реку.

Первые дожди начались, когда они оказались между двух длинных гор. Здесь было мало больших деревьев и много мелких озер и болот. Еды было очень много, Люди радовались и строили навесы. Но дождь не кончался много дней, болота стали озерами, а озера выросли, слились друг с другом. Еды стало мало, и многие умерли, а потом… Потом опять появились наргaлы.

Колдун вздохнул, пытаясь отогнать безрадостные воспоминания. Он был тогда уже взрослым, у него было мужское имя, и старый Заклинатель учил его разговаривать с духами огня и воды, дождя и ветра… Наргалы появились, но была еще надежда, что они уйдут. Мужчины стали убивать крупных животных и относить их на поляну жертв. Пока от быка или оленя не останутся лишь клочья шкуры и груда раздробленных костей, пока с поляны слышен стук камней и визг дерущихся, можно жить спокойно.

Когда от жары стала сохнуть трава, когда исчезли стада быков и оленей, наргалы не ушли вслед за ними. Они остались возле деревни, и вопли их лишили Людей остатков покоя и радости.

И опять не помогли призывы к духам дня и ночи, огня и воды. Бурые, лохматые тени все чаще мелькали у самых домов, заставляя мужчин каменеть от ужаса, а женщин рожать до срока. Колдун еще не носил тогда ожерелья Заклинателя духов, но уже знал, что им нужно. Знал, потому что его учитель был стар, готовился перейти в мир Вечной Радости и рассказывал ему все.

Наргалы не умеют убивать животных — только Людей и друг друга. Они идут за стадами и поедают мертвых или убитых другими. Они наткнулись на деревню Людей и остались, а стада ушли. Они вернутся только перед сезоном дождей. До тех пор наргалам нечего есть, кроме… нас. Они съедят всех, а потом начнут убивать друг друга…

Есть только один способ, один выход. И так уже было не раз: нужно принести Большую Жертву и уходить. Пока у наргалов есть еда, они останутся на месте.

И опять Люди шли в сторону полдневных теней. Опять среди них почти не было мужчин и подростков.

— Мы пришли сюда, на край Большого леса, много сезонов назад. Очень много: вот его, его и ее еще не было, — Колдун тыкал пальцем в подростков на улице. — Здесь жили чужие, похожие на нас. Мы смогли прогнать их. Их было совсем мало. Здесь всегда есть еда. Даже когда идут дожди. Стада проходят там, далеко, очень далеко. Здесь не должно быть наргалов. Не должно. Но они пришли…

— Послушай, Колдун! Вон там, я видел, у вас такие загородки из палок. И в них были животные!

Старик самодовольно заулыбался, собрав на скулах пучки морщин:

— Я! Я придумал! Да… Старый не дошел сюда, и я стал Заклинателем, меня с тех пор зовут Колдуном. Я тогда много думал, сильно боялся: место новое, Людей совсем мало осталось, еды много, но охота плохая, а летом совсем не будет. Появятся наргалы — что делать? Долго думал: олени, буйволы, антилопы — они приходят и уходят. А если… не пустить! Маленьких взять и держать тут! Чтобы не ушли! Большого поймать трудно, а маленького можно — он потом вырастет. Да… Люди долго смеялись. Но забор построили. Маленьких ловить стали. Их туда пускали, они там жили. Многие умерли. Некоторые выросли, стали большие. Бык молодой забор сломал, убежал, другие остались, не ушли. Дети траву, листья рвали, им давали, и они не уходили — тут жили. А наргалы не появлялись. Дожди начались, еды стало мало, и Люди убили животных. Одного за другим. И съели! Хорошо: мясо вкусное, а бегать, охотиться не надо. Всем понравилось. Дожди кончились, и Люди опять стали ловить маленьких зверей.

— А, теперь я понял! Вы отдали всех своих животных, но наргалы все равно не ушли. Теперь придется… Послушай, я видел здесь много сильных мужчин. У них есть дубинки, копья! Неужели никто не пробовал сражаться с этими… наргалами? Если все равно умирать, так лучше в бою!

Старик горестно покачал головой:

— Как ты глуп, чужак, как глуп!.. При чем тут сила наших мужчин? Чем помогут им копья? У наргалов нет оружия. Только камни, которыми они разбивают кости… и головы. Зачем им оружие?

— Вот объясни мне, глупому! Неужели никто никогда не пытался сопротивляться? Прогнать наргалов? Не верю! Среди любого народа иногда рождаются очень сильные и смелые воины!

— Да-да, рождаются! Конечно, рождаются… Наргалы едят таких! Хорошо едят — свирепых, волосатых и сильных, как они! Больных, уродливых, слабых — не едят — боятся, наверное. Там, на озерах, был однорукий мальчик. Он родился таким. Он один вернулся с поляны Жертв. Они не взяли его.

— Неужели никто?..

— Учитель рассказывал… Давно… Когда он сам был молодым… Среди Людей был сильный мужчина. Очень смелый. Он не боялся наргалов. Он убивал их и заставлял других мужчин сражаться с наргалами. И убивал тех, кто не хотел…

— Ну? И чем кончилось дело?

— Его стали бояться больше, чем наргалов. Ему приносили жертвы: давали еду, всех женщин, которых он хотел, но он все равно был рядом, и всем было плохо. И Люди ушли.

— Как это? Не его прогнали, а сами ушли? Интересно…

— Ну с ним осталось много женщин, детей, несколько мужчин остались. Остальные ушли. Это было очень давно.

— И с тех пор такие мужчины больше не рождались среди Людей?

— Не знаю. Может быть, и рождались. Но не вырастали. Или они среди тех, кто не захотел идти вместе со всеми, кто отделился в пути. Таких много.

— И сейчас среди вас нет воинов, способных превозмочь свой страх?

— Ты не понимаешь. Это сильнее, чем страх…

— И некому?..

— Некому.

— Ты будешь готовить Людей — мужчин, женщин, детей — для Большой Жертвы?

— Только мужчин и подростков… Остальных — не дам!

— Прости, если я обидел тебя, старик! Но почему… почему ты плачешь?!

— Потому что… Ты не поймешь этого… Не поймешь… Они — Люди… Они — мои!.. Они… я… Я ЛЮБЛЮ ИХ, Чужак!

К вечеру Вар-ка окончательно выбился из сил — проклятый лес! Проходимость, в общем-то, приличная, но двигаться в нужном направлении совершенно невозможно. За целый день он почти не продвинулся. Туда, к деревне Людей, он шел почти пять дней — выискивал, вынюхивал следы человека, а теперь ему нужно просто вернуться! А все ручьи, все тропы ведут куда угодно, только не в нужную сторону. И что делать? Уйти влево по склону? Лес там, кажется, жидкий, но придется то и дело спускаться и подниматься на водоразделы. Если только…

Если только двинуть вот по этому гребню, дойти верхом до истоков ручья и перейти на соседний водораздел. И по нему уже вниз. А он уводит как раз туда, куда нужно… или почти туда. По крайней мере, он окажется на территории, изображенной на карте Вилмы, и сможет хоть как-то ориентироваться! Но лезть придется высоко. Вдруг там, наверху, уже начинается зона этого самого… вариабельности-неопределенности?

«Вляпаюсь, как пить дать вляпаюсь! — мучился Вар-ка. — Ну и что?! Не могу я тут — в джунглях, не могу!! Не мое это! Лучше горы… Вот переночую и буду подниматься!»

Он вздохнул, матерно выругался на языке Николая и стал продираться к ручью — ловить головастиков.

Похоже, что на сей раз он продвинулся очень далеко в будущее — изменился не только климат, но и рельеф. Склон стал более пологим и сглаженным, скальные выходы исчезли. Лес казался почти родным, даже попадались деревья с листьями точь-в-точь, как в реальности Николая или в его собственном мире. Вар-ка подумал, что теперь здесь, наверное, в году бывает холодный период, и, значит, туземцы голыми не ходят.

Присутствие поблизости людей он почувствовал примерно на середине спуска и без труда нашел их: две девушки и старуха, одетые почти одинаково. На них что-то вроде коротких юбок из шкур, запястья и шеи украшают амулеты из камней и ракушек. На ногах мягкая обувь, похожая на сапожки до середины голени. Волосы темные, но не черные — у молодых заплетены в несколько косичек, у старухи собраны в хвост на затылке, из которого торчат разноцветные перья.

«Дамы что-то ищут в траве на краю поляны: цветочки, что ли, собирают? — размышлял Вар-ка. — А молодые, кажется, ничего… Но что же с одеждой-то делать? По идее нужно опять изобразить себе юбку из куска шкуры, но кто знает, как у них тут ходят мужики? Штаны могут оказаться лишь диковинкой, а юбка на мужчине — грубейшим нарушением этикета!» В конце концов, он решил избавиться только от рубашки, а штаны оставить пока на себе.

Женщины заметили пришельца не сразу. Они стояли к нему спиной и были очень заняты: старуха что-то властно и раздраженно бубнила, а молодые напряженно слушали, боясь пошевелиться.

Вар-ка растянул губы в улыбке, сконцентрировал во взгляде и голосе всю оставшуюся у него любовь к людям и произнес по-русски:

— Здравствуйте, милые дамы!

Ровно полсекунды шока, потом дружный вопль, и девиц не стало — только мелькнули в кустах загорелые спины. А вот старуха бежать и не пыталась: как-то так хитро передернулась, замерла и уставилась на пришельца. Кому как, а Вар-ка все это было очень понятно: тетка не чувствует себя потенциальной добычей и не желает бояться. Возникло нечто, и она готова дать отпор: в руке у нее какое-то оружие, но она им не пугает противника, а наоборот — прикрывает, прячет, чтобы не сразу заметил.

Вар-ка с трудом отвел глаза и, продолжая улыбаться, отступил на два шага. В правой руке туземки была зажата игла. Или скорее всего шип какого-то растения длиной сантиметров двадцать. Она шевельнула кистью, и игла исчезла в складках шкуры, изображающей мини-юбку.

— Гану ора ту ааку-ли?! — хрипло и властно произнесла женщина.

Вар-ка перевел интуитивно, но явно без ошибки: «Какого …?!» И, продолжая улыбаться, начал «колдовать»:

— Не надо так сердиться, девушка! Такая красивая, обаятельная и такая злая! Ну зачем же так? Я хороший: теплый, пушистый и мягкий. Вы очаровали меня, и я рискнул подойти познакомиться. Я — Вар-ка! А вы кто?

Она ответила длинной фразой, в которой не было доброжелательности, но и прежней волны агрессивности — тоже. Вар-ка напрягся изо всех сил и, кажется, что-то понял. Примерно так: она не то, она не такая — он обманывает, и, вообще, шел бы он куда подальше!

Это был явный успех, и он, конечно, никуда не пошел, а медленно опустился на корточки и, непринужденно жестикулируя (пусть видит пустые руки!), понес всякую ерунду на разных языках: плевать на текст, лишь бы она заговорила, лишь бы стала отвечать.

И контакт получился! Даже как-то подозрительно легко получился: минут через десять Вар-ка уже не понимал, кто кого приручает. Может, зря он подсыпал в свои заклинания столько эротики? Как-то она так поглядывает… Но ему же нужен местный язык, а она не уходит: ей, похоже, самой интересно. Вот только что именно?

Более внимательный осмотр показал, что туземка, пожалуй, еще не старуха, но, вероятно, собирается скоро ею стать. Росту в ней метра полтора, тощая — ребра проступают, а на руках мышцы, как у тренированного подростка. Кожа местами дряблая, но довольно светлая, волосы заметны только на ногах. На грудь лучше не смотреть — хочется подарить ее хозяйке лифчик. От ключиц до корней волос сплошное красно-сине-желтое цветовое пятно, которое, похоже, не смывается, это — татуировка! В профиль видно, что лоб широкий, нос с высокой переносицей, подбородок волевой. В общем, красотка!

Еще минут через десять Вар-ка рискнул произнести фразу на ее языке. А чуть позже женщина аккуратно собрала в кожаную торбу рассыпанные травки-цветочки и почти ласково каркнула:

— Пошли!

Двигалась она по лесу в своих мокасинах как-то удивительно грациозно и ловко. Вар-ка шел за ней и казался сам себе неповоротливым увальнем. При этом женщина не переставая бурчала себе под нос какую-то бытовую чушь: о молодежи, которая от рук отбилась, о воинах, которые все тупицы и раздолбаи, о девках, которые ничего не понимают, не хотят учиться и чуть что писаются от страха, и так далее. Вар-ка вслушивался, вбирал в себя ее речь и даже не пытался спрашивать, куда и зачем они идут.

А шли они довольно долго: спускались по склону, переходили ручьи, опять поднимались, пару раз выходили на тропу, но быстро с нее сворачивали. Ориентироваться было трудно — обзора под деревьями почти никакого, но женщина шла уверенно, и Вар-ка махнул рукой на географию: «Потом разберемся!»

В конце концов после длинного подъема наискосок по склону они оказались на небольшой открытой площадке. Вид отсюда открывался замечательный: впереди расстилалась равнина, покрытая зеленовато-желтой травой с небольшими пятнами леса. По равнине к горизонту текла небольшая речка. Вдали ее низкие берега заросли лесом, а здесь, ближе к горам, русло пряталось в каньоне, который становился все глубже и глубже. Водораздел, где они находились, ниже превращался в пологий, заросший травой вал, как бы срезанный стенкой каньона.

Расклад по рельефу Вар-ка понравился: равнина, река, перевал — самое место для охоты на копытных. Если они двигаются вдоль реки, то здесь их и нужно караулить. Вот только то, что происходит внизу — метрах в восьмидесяти по прямой, — совсем не походило на охотничью засаду.

Здесь же, на площадке, открытой всем ветрам, находилось кострище, огороженное крупными камнями, и нечто вроде маленького шалаша или вигвама, накрытого полотном из нескольких шкур, грубо сшитых полосками кожи. Женщина, в отличие от Вар-ка, глазеть по сторонам не стала, а сразу опустилась на колени и стала дуть в угли, которые казались совершенно безнадежными. Тем не менее вскоре запахло дымом, появился огонек.

— Скажи мне… Тай-лю, почему они там? Зачем?

Женщина поднялась с колен, подошла к краю и мельком глянула вниз.

— Все сидят! — буркнула она и добавила что-то длинное и явно неуважительное.

Вар-ка понял только упоминание о гнилых обломках упавших деревьев: «Старые пни, значит!» Между тем картинка внизу была интересной — прямо эпизод из фильма про Дикий Запад, хотя на индейцев эти ребята не похожи. Женщина вернулась к костру, а Вар-ка стал всматриваться.

На поляне расположились три группы воинов человек по восемь — десять в каждой: набедренные повязки, бусы, перья, копья, дубинки, даже, кажется, луки! Кто-то лежит, кто-то сидит, кто-то, явно скучая, ходит туда-сюда, но к соседней группе не приближается. В центре, на перегибе склона, прямо на траве вяло горит маленький костер, возле которого застыли три неподвижных фигуры. На них накидки из шкур, а на головах какие-то сложные сооружения из волос, растений и все тех же перьев. За спиной и чуть сбоку каждого из троих сидит воин. Эти нормальные полуголые и шевелятся, но навешано на них всякого добра явно больше, чем на остальных.

Женщина наладила костер, подошла и дернула Вар-ка за штаны сзади:

— Снимай! Мужчина так не должен!

— Погоди. Расскажи мне про них, расскажи! Мне очень интересно, мне очень важно! Расскажи!

— Зачем тебе?

— Ну… это… Я шпион! Да, я — шпион, расскажи мне про них!

— Ты — Вар-ка. Сам сказал: Вар-ка!

— Да, да, Вар-ка, но я шпион, и мне обязательно нужно знать!

Он прямо взмок на прохладном ветру, пытаясь внушить ей желание говорить: «Черт побери, она что, поддается, только когда хочет сама?!»

Женщина вернулась к костру, потрогала кособокую глиняную плошку с жидкостью и, вероятно, решила, что та еще не согрелась. Подошла:

— Ты странный шпи-он Вар-ка! Зачем? Ладно! Это говорят Хоирмы, Уртаи и Мартиху.

— Как? Как ты сказала?

— Не понимаешь? Ты что?!

— Не понимаю! Покажи, объясни! Ты такая красивая, такая умная, ты можешь хорошо объяснить, все показать!

— Ты врешь! — польщенно фыркнула женщина. — Смотри и слушай, глупый Вар-ка: Хоирмы — это…

Дальше пошла пантомима: хобот и бивни — слон или мамонт; короткие кривые рога, шерсть, копыта — бизон или буйвол; гордо поднятая голова, большие растопыренные рога — это, безусловно, олень или лось.

— Какая ты молодец, Тай-лю! Там разговаривают Слон, Бизон и Олень? Да? И давно они? А о чем?

Женщина, похоже, смирилась с неизбежным, или Вар-ка наконец пробил ее оборону:

— Эти старые пни сидят тут давно. Три дня сидят! Они мирятся. У них разговор. Всегда воевали, всегда убивали друг друга. Теперь говорят, теперь мирятся. Потом опять воевать будут! И детенышей учат, у… — она произнесла что-то оскорбительно-непристойное.

— Почему ты злишься на них, Тай-лю?

— Я злюсь? Я не злюсь! Ты сказал — я добрая. Да, конечно!

— Они плохие? Они обидели тебя? Ай-я-яй, они обидели тебя!

— Они?! Меня?!

И она заговорила. И не просто заговорила: появился посыл, эмоциональная волна, желание, чтобы слушатель обязательно понял и проникся, — как раз то, что нужно!

— Это — мои мужчины, мои мужья. Я родилась, выросла у оленей. Я стала красивой, вождь взял меня в свой дом. Мне все завидовали. Я родила дочь, потом сына — вон сидит, Малый Олень зовут. Слоны напали на оленей, была битва. Погибло много мужчин, слоны победили. Большой Слон выбирал себе женщин. Он взял меня — я была красивая. Долго жила в доме вождя. Два сына родились. Один умер, другой вон сидит, рядом с отцом — Малый Слон зовут. Потом, зимой, олени договорились с бизонами. Вместе напали на слонов. Убили много. Дома разрушили. Делили добычу. Большой Бизон хотел меня. Вождь оленей не отдал. Большой Бизон обиделся, напал на оленей. Долго дрались, много воинов погибло — все сильные мужчины. Одни мальчишки остались. Никто не победил. Я опять жила в доме Большого Оленя. Долго жила — мальчишки стали воинами, тогда Бизон пошел к слонам. Они вместе напали на оленей. Почти всех мужчин убили. Большой Слон хотел опять меня взять, но Бизон не отдал. Большой Слон обиделся…

— Он договорился с оленями, и они вместе напали на бизонов, да? И кто кого?

— Они не победили бизонов! Большой Бизон очень хитрый вождь, великий воин! Было мало мужчин, но он приготовил много стрел, много копий. Он заманил оленей, слонов в реку. Они плыли, бизоны стреляли, бросали копья. Малый Бизон тоже стрелял. Совсем маленький был — ни в кого не попал!

— Ты и Большому Бизону родила сына?

— Три сына. Один живой. Сильный, хитрый, как отец!

— Это, я так понимаю, вон тот, рядом с папашей?

— Да, ты видишь его.

— А дальше? Потом что было?

— Потом? Потом Большой Бизон помирился со слонами. Дал много украшений, дал много молодых женщин. Меня отдал. Я опять жила в доме Большого Слона.

— И долго жила?

— Долго. Пока у слонов не стало много сильных воинов. Тогда они решили одни, без бизонов напасть на оленей. Большой Бизон узнал, обиделся и пошел мириться с оленями. Большой Олень был рад. Он вместе с бизонами напал на слонов. У слонов погибли почти все воины…

— И кому же ты досталась на этот раз? Оленю или Бизону?

— Я осталась у Большого Слона.

— Это почему же?

— Олени, бизоны победили. Вожди спорили. Потом решили: один возьмет Тай-лю, другой обидится. Пусть не возьмет никто. Я осталась в доме Большого Слона.

— Ну хорошо, но ты же не скажешь, что на этом все кончилось?

— Ничего не кончилось. Потом Большой Слон стал мириться с оленями. Сказал: даст украшения, даст женщин, даст Тай-лю. Большой Олень согласился. Взял украшения, взял женщин. Тай-лю не взял.

На этом ее порыв, казалось, угас. Женщина вздохнула и сплюнула на землю. Подошла к костру, потрогала плошку и отдернула руки: продукт явно перегрелся, и она переставила его подальше от огня.

— Послушай, да ты просто демоническая женщина! Получается, что из-за тебя три племени много лет резались, убивали друг друга!

— Да, я так думала: я красивая, хорошо любить умею, другие так не умеют, я травы знаю, зелье сделать могу, другие не могут. Мужчины меня хотят, других не хотят — из-за меня воюют, убивают.

«Ну вот, сейчас она распустит нюни и надо будет ее утешать», — подумал Вар-ка и ошибся — Тай-лю лязгнула зубами:

— Нет! Не из-за меня! Я старая стала. Меня не хотят. Других жен взяли. Молодых, красивых! У них много жен. Умные есть, глупые есть. Одни ничего не умеют, другие хорошо любить умеют — я учила! А они все равно воюют! Убивают олени бизонов, бизоны слонов, слоны оленей, бизонов. Опять, снова, всегда. Они войну любят! Да!

— Им что, больше нечем заняться?

— Не понимаешь? Ты не воин?! Большой, сильный — не воин?! Или ты женщина?

— Конечно, не женщина! Ты что?! Просто… ну… понимаешь… Не нравится мне это!

— Не нравится?! Идти по следу врага, тихо идти и ударить! Сидеть в засаде, долго сидеть — потом кричать, пускать стрелы! Или когда вместе, когда много и все сразу: выскочили, кинулись — они убегают — и бить, бить! Не нравится?!

— Ну что ты заладила? Да, не нравится! — заявил он и вздрогнул от прикосновения ее пальцев. Она трогала шрамы на его груди и плечах:

— Врешь, Вар-ка! Ты — воин, ты многих убил. Тебя тоже убивали. Не смогли. Я вижу.

— Ладно, пускай, хорошо… А чего они сейчас-то сидят?

Однако эта тема женщине явно надоела. Она пренебрежительно махнула рукой:

— А!.. Договариваются. Мирятся. Летом жарко было. Дождей мало было, травы мало. Звери быстро уйдут, потом зима. Воевать нельзя, охотиться вместе надо. Потом опять воевать можно.

Тай-лю вернулась к костру. Плошка с варевом, вероятно, уже остыла, и она переставила ее на соседний камень. Поболтала пальцем в бурой жидкости и с некоторым сомнением посмотрела на Вар-ка. Потом решительно вытерла палец о юбку и пошла к шалашу. Не залезая внутрь, она пошарила руками и вытащила на свет две довольно уродливые посудины, напоминающие кособокие миски — одна побольше, другая поменьше. С большой посудиной в руках она отправилась куда-то в кусты и вскоре вернулась, осторожно ступая, чтобы не разлить воду. Часть воды отлила в миску поменьше и стала пристраивать обе посудины над огнем. Когда это удалось, она еще раз сходила в шалаш и принесла пучок какой-то сухой травы и короткую корявую палку — кажется, это был высушенный до деревянной твердости кусок мяса. Несколькими ударами плоского камня она раскрошила его и ссыпала в большую миску, а в маленькую отправила половину пучка травы, предварительно растерев ее между ладонями. Потом она опять с сомнением посмотрела на Вар-ка, вздохнула и отправила в миску остальную траву.

Тай-лю закончила свои манипуляции вокруг костра и встала с колен. Она плотоядно усмехнулась в лицо Вар-ка и стала развязывать полоску кожи, которая поддерживала кусок шкуры на ее бедрах. Оставшись в одних мокасинах, она зачерпнула горстью содержимое первой плошки, плеснула себе на грудь и двумя руками принялась втирать в кожу. Ветер с равнины почти стих, и можно было почувствовать резкий, не слишком приятный запах бурой жидкости, смешанный с запахом женщины, которая хочет. Их взгляды встретились, и отвести глаза Вар-ка смог почему-то не сразу.

«Да она же колдует, стерва! Колдует, как… я! — запоздало догадался он. — Коля, наверное, сказал бы, что тетка использует легкий гипноз-внушение в сочетании с парфюмерией, которая действует на рефлекторном уровне, или что-нибудь в этом роде. И ведь действует, черт побери!»

Что это — действует, не заметить было трудно. Тай-лю удовлетворенно хмыкнула, подошла, опустилась перед Вар-ка на колени, положила руки ему на ягодицы:

— У тебя странная одежда. Она мешает тебе!

Да, штаны явно мешали. Вар-ка покорно вздохнул и стал расстегивать ремень…

Чуть позже она облизала разноцветные губы и подняла на него глаза:

— Ты сильный, я знаю. Ты давно не был с женщиной. Пошли!

И она потянула его к своему шалашу. Это был не худший вариант: там, по крайней мере, темно…

Солнце снаружи еще не село, когда Вар-ка в некотором смущении промычал:

— Ну… это… Все, кажется! Мне не семнадцать лет.

В ответ Тай-лю что-то пробурчала, явно выражая сомнение в его словах. Она забросила на крышу край шкуры, закрывающий вход, вылезла и принесла от костра большую миску, где в теплой воде плавали раскисшие, размокшие обломки вяленого мяса. Потом наступил черед плошки с травой. Впрочем, саму траву — какие-то сушеные цветочки — Тай-лю выгребла пальцами и принялась жевать сама. Для Вар-ка осталось несколько глотков желтоватого настоя. «Ага, стимулятор какой-нибудь!» — сообразил он, но отказываться не стал. И тут же пожалел об этом: безобидная на вид жидкость оказалась ядовито-вяжущей! Старая колдунья просто покатывалась со смеху, глядя, как он, в голом виде, мечется по площадке, держась за горло, плюясь и ругаясь на десятке языков. Он готов был выплюнуть отраву вместе со слизистой оболочкой рта и пищевода, но ничего не получалось. Спасли его только остатки воды из миски, в которой замачивалось мясо.

Ему очень хотелось врезать ей по разноцветной роже, но Тай-лю смотрела ласково, понимающе:

— Ничего… Тебе понравится, Вар-ка!

На нее саму, кажется, травка уже начала действовать — даже плоские, вислые груди слегка надулись.

Когда Вар-ка проснулся, точнее, очнулся, было темно. И внутри, и снаружи. Он вылез и, не в силах подняться, на четвереньках двинулся туда, откуда слышалось журчание воды. С равнины дул холодный ветер, над головой сияли незнакомые звезды, а он полз к воде, и ему было плохо. Плохо во всех местах и со всех сторон сразу. «За все, за все, всегда и везде приходится платить — ты же знаешь, Вар-ка, ты же знаешь…»

Он пил, его тошнило, он опять пил холодную воду и снова блевал — и так без конца.

Кажется, небо уже стало светлеть над равниной, а звезды меркнуть, когда он заполз наконец в шалаш и уснул, даже не успев согреться.

Проснулся Вар-ка от жары и запаха дыма. «Пожар, что ли?! — удивился он и посмотрел прямо перед собой — на разноцветное лицо Тай-лю с капельками пота на виске. — Господи, до чего же страшна!»

Женщина открыла глаза, и он спросил:

— Ну, красавица, как дела?

— Ничего, как всегда…

— А почему дым?

— Там, внизу… лес…

Вар-ка на четвереньках выполз из вигвама и замер, забыв даже оглядеться и встать на ноги: перед ним на камнях было аккуратно разложено оружие. Короткая палка, в расщепленный конец которой вставлен камень и плотно примотан полосками кожи, копье-дротик с полутораметровым полированным древком и кремневым наконечником, кожаная сумка-торба, из которой торчат оперенные концы стрел, и… лук! Такого Вар-ка еще не видел: целое сооружение из притертых друг к другу кусков дерева разных пород, переплетенных полосками кожи и сухожилиями. Вот в таком виде, со снятой тетивой, эта штука значительно длиннее метра и весит, наверное, не один килограмм!

Сзади раздался хрипловатый голос Тай-лю:

— Большие луки стали делать. Большие. Далеко стреляют. Раньше маленькие были. Только птиц, зайцев стреляли. Теперь оленей стреляют, бизонов стреляют…

«Интересно, кого она имеет в виду — людей или зверей? — подумал Вар-ка, поднял голову и обмер. — Во, блин!!!».

На краю площадки, спиной к ним, неподвижно застыли три фигуры. Ветер трепал края накидок-пончо, колыхал перья в прическах — люди стояли, одинаково расставив ноги, метрах в двух друг от друга, смотрели вниз и не двигались. Рядом Вар-ка увидел еще две раскладки оружия примерно такого же ассортимента.

«Это же вожди трех племен! Те самые, которые сидели вчера внизу у костра! Ну попал! — он поймал взгляд Тай-лю и кивнул в их сторону: — ?!»

— А! — небрежно махнула рукой женщина и без церемоний опустилась на корточки, широко разведя колени.

Со своим утренним делом Вар-ка решил все-таки отойти подальше, хотя и подозревал, что кусты кишмя кишат размалеванными охранниками-оруженосцами могучих вождей. Никого там не оказалось, и это было странно.

«Ладно! Кто знает, как у них здесь принято? Может быть, пока без штанов, я за своего сойду? И мелкие они, хоть и великие воины: с такими, пожалуй, и Николай справится!»

Вар-ка вернулся к шалашу, поднял с земли миску, горстью выгреб со дна остатки размокшего мяса и предложил женщине. Тай-лю сморщилась и отрицательно качнула головой. «Отходняк, ясное дело!» — догадался Вар-ка и доел мясо сам.

«Что же за пожар у них там? На что любуются старые вояки? Вот этот, в бурой шкуре, наверное, Большой Бизон, а средний скорее всего Олень»

Тай-лю сидела на подстилке у входа. Ее глаза были прикрыты, она еле слышно стонала и покачивалась из стороны в сторону.

— Что там такое? Куда они смотрят?

Женщина глаз не открыла:

— Нурлаки… Будут бить нурлаков. Отстань…

Вар-ка не стал спрашивать, кто такие нурлаки. Лучше он сам посмотрит. Или сначала штаны надеть? Опасно!

Удобное место нашлось только чуть впереди и сбоку от крайней фигуры. Большой Слон шевельнул ноздрями, скосил глаза, но остался стоять неподвижно. Вар-ка решил не обращать на него внимания: «Пусть стоит, лишь бы его люди не засадили в спину стрелу! Вид отсюда, как в театре, только сцена большая и актеры далеко. Впрочем, все участники — не актеры».

Вдали горел довольно большой участок леса, примыкающий к речке, и степь вокруг. Ветер гнал дым наискосок через реку и иногда доносил сюда. Чуть в стороне от незатронутой еще огнем опушки передвигались фигурки воинов. Внизу, возле перевала, где вчера велись переговоры, на траве расположилось еще человек пятнадцать вооруженных мужчин.

Очередной клуб дыма вдали отнесло в сторону, и Вар-ка, напрягая зрение, разглядел серые фигурки животных, выбегающих из горящего леса. Они метались туда-сюда, постепенно сбиваясь в кучу, в стадо. Это стадо двинулось было прочь от огня, но пестрые фигурки охотников стали выстраиваться в редкую цепь, отсекая животных от открытой степи и направляя вдоль реки вверх по течению.

«Ага, это же загонная охота! Говорила же Тай-лю, что племена помирились и будут охотиться вместе! И хорошо работают, правильно: гонят прямо сюда, на засаду. Только как-то странно бегут эти зверюшки… Антилопы, что ли, такие?»

Вар-ка даже встал со своего зрительского места, пытаясь рассмотреть и понять эту странность. А когда понял, не захотел верить глазам: они бежали… на двух ногах! Это и есть нурлаки?!

Их подогнали к самому перевалу — голов пятьдесят, не меньше: крупные самцы, помельче — самки и, вероятно, уцелевшие пока подростки. Почти все без оружия, только некоторые держат в руках короткие палки и камни. Они стали подниматься по пологому склону беспорядочной толпой и уже почти добрались до перегиба, когда перед ними встал ряд лучников.

И-и-о-о-о!!!

Боевой клич заглушил свист стрел, визг смертельной боли и страха. Первые отхлынули назад, сбивая бегущих следом, на траве корчились раненые. А лучники на перевале уже достали новые стрелы…

Серая, визжащая масса ринулась вниз, но цепь загонщиков почти сомкнулась и ощетинилась копьями.

Нурлаки беспорядочно метались на сужающемся пространстве. Они то сбивались в кучу, то разбегались небольшими группами. Их неумолимо теснили загонщики, а лучники стояли на месте — они стреляли только в упор, и дымный ветер трепал перья в их сложных прическах.

Кто-то, наверное, обезумел от страха и боли: раздался рев — тот самый, знакомый — и крупный, утыканный стрелами самец рванулся вверх по склону.

— Р-р-р-ааа!!!

Стынет кровь, бегут мурашки по коже. Кажется, волне такой ярости невозможно сопротивляться!

— Р-р-р-ааа!!!

Оскаленная пасть под безумными глазами, блестит кровь на могучей груди, сжимает камень волосатая рука — все ближе, ближе! Но три воина положили луки на землю, подхватили копья…

— Р-р-р-ааа!!!

Мчится вперед живой ужас, но бегут наперерез и навстречу размалеванные, пестрые, как попугаи, воины!

Ии-га!!! — завизжали и сшиблись, разом воткнув копья, сыновья могучих вождей. Отскочили и смотрят друг на друга, вот-вот сцепятся: три древка торчат из волосатого тела врага — кто, кто первый?!

Вар-ка досмотрел до конца. Устало поднялся, подобрал штаны, мешок, подошел к шалашу:

— Как тебе?

— Уже лучше.

— Эти… нурлаки… Они опасные? Нападают?

— Нурлаки… Они пугать только могут. Падаль едят.

— А раньше? Давно?

— Раньше надо было убить нурлака, чтобы стать воином. Убить копьем или палицей. Один на один — победить страх. Так было давно.

— А сейчас? Сейчас-то зачем их?

— Так… Низачем.

Вар-ка стал надевать штаны.

Потом он шел. Очень долго. Сначала был просто склон. Потом тропа. И туман. А потом хижина-развалюха в верховьях распадка, к порогу которой ведет много троп. Он подошел по одной из них. Топчан, стол, древняя деревянная скамейка. И молодые, бесконечно усталые глаза старика. Они говорили. И времени не было.

— Неужели люди произошли от каннибалов-падальщиков?

— Вариантов много, и этот, по-моему, еще не самый худший. Думаешь, тебе больше понравилась бы реальность, где предки человека приспособились употреблять ядовитые растения? Где преимущество получали те, для кого яд стал мощным наркотиком-галлюциногеном?

— И такое бывает?!

— Бывает по-всякому, но какая разница, кем были и чем занимались первые? Однажды они сделали выбор, и их мир получил шанс стать миром людей.

— Ага, жертвы стали охотниками, те, кто был пищей, сами научились убивать?

— Согласись, что они научились не только этому.

— Пожалуй… У них возникла необходимость что-то выбрать?

— Необходимость не возникает, она существует всегда. Любое нормальное животное постоянно делает выбор, но его свобода ограничена рефлексами и инстинктами. Когда тех и других оказывается недостаточно для выживания, существо просто погибает. В данном случае несколько инициированных особей с амулетами дали своим потомкам возможность шагнуть за рамки животного существования. И они этой возможностью воспользовались, а могли, конечно, и не воспользоваться. Результаты ты видел.

— Получается, что и ты, и твой предшественник мучаетесь со своей бесконечной жизнью ради того, чтобы… Даже не знаю, как сформулировать! Может быть так: добавить кому-то свободы выбора сверх нормы, отпущенной природой, да?

— Сначала природой, потом обществом, устоявшимися представлениями о добре и зле. Не важно, как ты все это назовешь или сформулируешь, главное, чтобы ты понял. Чтобы утолить голод, нужно принимать пищу, чтобы не страдать от жажды, нужно пить воду, чтобы жить с амулетом, нужно раздавать такие же тем, кто может их принять хотя бы на время — у меня этих камушков целая груда. Иначе со временем ты рискуешь остаться с чужой болью, но без чужой радости. Правда, рано или поздно равновесие все равно нарушится, и жить станет невыносимо — тут уж кто сколько продержится, но бессмертия не бывает. Мне, например, осталось недолго.

— Эти черные агаты волшебные?

— Не говори глупостей! С таким же успехом можно воспользоваться пуговицей от твоей рубашки. Просто так уж сложилось с этими камнями, и я не вижу смысла менять традицию.

— Тогда в чем же дело? Как это все получается?

— Дело в людях, конечно. А как это получается, я не знаю, да признаться, и знать не хочу. Если ты сможешь прожить с амулетом достаточно долго, то, может быть, со временем обретешь способность выбирать и инициировать других потенциальных носителей.

— Это как… Как рукоположение у священников в мире Николая? — догадался Вар-ка.

— Наверное, ведь обряд передачи неких свойств от одного к другому часто сохраняется даже там, где амулеты давно не действуют, где носитель становится обычным человеком.

— Бывают такие реальности?!

— Не бывают, а становятся такими. Вот только не знаю, все или некоторые.

— Интересно… А почему?

— Наверное, там кончается пред-история человечества, и начинается собственно история. Хотя, признаться, никаких особых внешних отличий я не замечал. Впрочем, может быть, со временем они и появляются, но тогда такая реальность перестает быть доступной.

— По-моему, ты чего-то недоговариваешь, Рахама! Что там такое должно случиться? Что за рубеж такой, к которому надо подпихивать «инъекциями праведности» и после которого они не нужны? Это похоже на колоссальную… Нет, не игру, а скорее стройку, делание чего-то, стремления к чему-то. Но кто этот делатель? Чего хочет добиться от людей в итоге? Кто инициировал первого носителя?

Старик засмеялся:

— Сколько вопросов! Есть вещи, которые объяснять бесполезно, их нужно понять самому. Иначе ты потратишь остаток жизни на то, чтобы проверить мои слова. А у меня, признаться, на тебя другие планы. Точнее — надежда.

— Ты, конечно, не скажешь, какая. А что нужно сделать, чтобы понять?

— Прежде всего, нужно хотеть.

— Но я хочу!

— Ты уверен в этом? Подумай: уверен?

Глава 2 Эта земля

Это случалось нечасто — чтобы мутная трансвcеленская флюктуация смещалась куда-то в сторону, оставляя сопку от подножия до вершины в одной реальности. Сейчас горизонт был чист. Во все стороны. Мир открылся — свой, родной мир: Северо-Восток Азии, Россия. И там, внизу, была осень. Да-да, конец августа здесь — это осень. С безумством красок, с нежарким солнцем, с утренним льдом в лужах, с рыбой, прущей на нерест. С осенней тоской. Той, которая бывает только здесь.

Николай отложил «рацию» и вышел из вагончика. В который раз застыл, зачарованно рассматривая толстую, ядовито-желтую с красным змею леса внизу по руслу Намрани. Змея, извиваясь среди зеленых склонов (кедрач не желтеет!), ползла вдаль, в дымку, к морю. «Хорошо-то как. И тоскливо. И хочется, чтобы все сначала… Чтобы опять весна, и опять все впереди. Только не эта — последняя, — а та, далекая, которая была двадцать лет назад. Что мне Москва и Питер, Оксфорд и Хьюстон, Амстердам и Бат-Ям? Нет пристанища…

Вар-ка вот сидит. Тоже смотрит. Думает. Странный он какой-то стал с тех пор, как пообщался с носителем амулета. Может, что-то скрывает? От меня?! Вот уж чего никогда не было!»

— Знаешь, на кого ты похож в последнее время, Вар?

— На кого?

— На женщину, которая впервые забеременела и теперь с изумлением прислушивается к тому, что творится у нее внутри.

— Любопытное сравнение. А что там наши работодатели, Коля?

— Как всегда: «Сообщение принято». Зато потом я запросил данные по родным и близким, и они ответили. Представляешь, жене предлагают возглавить филиал американской фирмы в Питере; дочь победила в каком-то конкурсе и, возможно, получит гранд на обучение в крутом университете; нашей многострадальной Академии выделены средства, и она собирается развернуть масштабные исследования по моей тематике — вероятно, будут привлекать всех уцелевших специалистов. Смешно, правда?

— Нет, не смешно. Куча приятных новостей, но ни одного радостного события пока не состоялось: они только МОГУТ состояться. А могут, сам понимаешь, и не…

— Ты на что это намекаешь, Вар?! Неужели это они… подстроили?

— А кто же? Сам подумай: разве такие совпадения бывают?

— Ну-у-у… Если это не блеф, то от могущества наших заказчиков просто дух захватывает! Получается, что если все бросить и отправиться домой, то ничего и не произойдет, да?

— Наверное, так это и надо понимать. Скажи спасибо, что тебя только манят пряником, а кнут пока не показывают.

— Интересно, а какой он может быть? Если в том же стиле, то жену из фирмы уволят, дочь провалится на экзаменах, а Питер окончательно захлестнет волна гастарбайтеров, и я останусь вообще без всякой работы.

— Не пугайся заранее, Коля! Может, обойдется. Лучше выполни маленькую смешную просьбу, только не спрашивай «зачем?».

— Давай!

— Зайди в вагончик или отойди куда-нибудь, чтоб я тебя не видел. А потом уколи гвоздем палец, ущипни себя… В общем, сделай что-нибудь такое, только не сильно, конечно.

Минут через пять Николай вернулся. Вар-ка по-прежнему сидел и смотрел вниз на долину Намрани.

— И что, Вар? Я все сделал!

— Это точно твой мир, Коля? Ты не ошибаешься?

— Не мой, а наш с тобой! Неужели ты сам не узнаешь?

— Узнаю…

— Да что случилось-то?! Ты можешь, наконец, объяснить?

— Он не работает.

— Еще раз, пожалуйста…

— В твоей реальности наш артефакт превращается в обычный камешек.

— Это и так ясно: его надо как-то включить или инициировать!

— Нет, не надо. Просто в других мирах он действует, а здесь нет.

— Откуда ты знаешь? Что, во всех, кроме нашего?

— Ну, по крайней мере, в тех, где я…

— Что-о-о?!

Вар-ка согласно кивнул, расстегнул куртку и обнажил плечо. Рубец не выглядел свежим, но раньше его не было — Николай помнил это совершенно точно.

— Но зачем?! Как…

— Как? Попробую описать. Это когда наслаждаешься цветом неба над головой и формой камней под ногами, каждым запахом, каждым звуком. Понимаешь, не любуешься, а именно наслаждаешься! Это когда радуешься вместе с мышью, которой удалось ускользнуть от хищника, и при этом чувствуешь неутоленный голод того самого хищника. Любое наркотическое опьянение — даже не жалкое подобие. Это как… Как бесконечный оргазм, что ли… С непривычки кажется, что невозможно выдержать — просто лопнешь от избытка ощущений, но вернуться в прежнее состояние немыслимо: пять минут такого бытия, кажется, стоят целой жизни. Нет, пожалуй, этого не объяснить до конца.

— А здесь?

— Здесь — ничего. Я даже не могу угадать, за какое место ты себя ущипнул или какой палец уколол. Понимаешь, даже когда находишься между реальностями — «в тумане» — все равно что-то чувствуешь, правда, как бы сквозь вату. Вот, например, я знаю, что Женька жив, он находится в Хаатике, и у него по утрам побаливают связки на левой ноге.

— Погоди, Вар… Все это мне надо как-то осмыслить. Теперь понятно, почему ты не захотел сам докладывать нашим работодателям. А-а-а… покажи зубы!

— Да вырос он, вырос!

— М-да-а… — растерянно протянул Николай. — Можно сколько угодно рассказывать про впечатления и ощущения, но когда у сорокалетнего мужика вырастает зуб взамен выбитого — это аргумент!

— Как мы теперь будем действовать, Вар? У тебя, наверное, сменились жизненные цели и смыслы?

— Кое-что, пожалуй, изменилось. Жить в твоей реальности… В общем, пока не знаю. Думаю, что нам надо закончить расследование вокруг амулета.

— Дорасследовались уже!

— Ты же не хочешь, чтобы заказчики показали кнут? Кроме того, теперь есть над кем экспериментировать. По-моему, надо выяснить, чем твой мир провинился перед Творцом-Вседержителем.

— Ты уже придумал, как это сделать?

— Наверное, надо найти очень близкую, похожую по месту и времени реальность, и посмотреть, будет там работать амулет или нет. Насколько я понимаю, твой мир не уникален — так происходит, наверное, в любой реальности после какого-то события. Жалко, что у меня раньше не было этой штучки: сейчас уже набралась бы приличная статистика.

— Дождемся, пока нашу сопку накроет «туманом», и вперед?

— Нет, не так. Сначала я найду то, что нужно, а потом мы туда двинем вместе.

И он нашел. Это оказалось совсем не трудно: спускаешься по какому-нибудь водоразделу до границы «тумана», садишься на камушек и начинаешь любоваться пейзажем и вслушиваться в свои ощущения, которые порождает данная реальность. Если все в тебе звенит и поет, значит… этот мир не подходит. А если чувствуешь себя уныло и грустно, значит, это самое «то». Коля в свое время объяснял, что для выявления статистической закономерности нужно не менее трех прецедентов. Пару миров, в которых амулет не действует, Вар-ка уже нашел. Этот — третий — кажется таким же, но для полной уверенности нужен контакт с туземцами.

То, что Вар-ка увидел со склона, представляло собой пустыню, только не песчаную, а каменистую. Ни дюн, ни барханов — камень. Камень, камень и камень — известняк, наверное. В целом — это поскотина: слева невысокая горная гряда, вправо поверхность понижается — там, наверное, долина большой реки или берег моря. Но самое главное, отсюда, с высоты в три сотни метров, видно, что по каменистой этой поверхности змеятся колеи — что-то похожее на грунтовые дороги, которые никто не делал специально, а просто накатали там, где удобнее ехать в нужном направлении.

Весь этот безжизненный пейзаж плавал в мареве тропического солнца, но присутствие рядом людей ощущалось настолько явственно, что Вар-ка допустил ошибку — спустился вниз с единственной литровой бутылкой воды. Собственно, посуды у него больше и не было, но можно было бы что-нибудь придумать или, наконец, просто не лезть в это пекло. С любимой-родимой туманной горой шутки плохи — и рад бы вернуться к тому ручейку, да нету уже ни ручейка, ни травки, да и склон, по которому спускался, не вдруг узнаешь — шел, кажется, то ли по гранитам, то ли по диоритам, а оглянулся назад — весь склон осадочные: известняк да песчаник… Но что делать? Как говорил Николай: «Назвался груздем — не изображай импотента!»

Вар-ка брел по колее уже не менее трех часов, когда сзади послышался шум мотора. Он уже плохо соображал от жары, но кое-как окучить мысли сумел: одежда, кажется, в порядке — серые заношенные штаны, рубашка неопределенного цвета, на ногах тапочки-кроссовки без опознавательных знаков, на голове тряпка, изображающая шапочку. Оружия нет, только перочинный нож и коробок спичек…

Машина, больше всего напоминающая открытый джип, была набита смуглыми черноволосыми людьми. Они загомонили все разом — молчал, кажется, только один, вольготно расположившийся рядом с водителем. Сколько же их тут — человек шесть или семь? Оружия не видно… Вар-ка напрягся, пытаясь понять, что ему говорят: «Поприветствовали — непринужденно и весело, но с оттенком почтительной робости. Что-то спрашивают на разные лады, тычут пальцами в пространство вокруг».

— Воды! Попить дайте! — проговорил он, рассчитывая больше на жесты и силу внушения, чем на слова. Его, кажется, поняли: двое стали рыться в вещах, сваленных у них под ногами, а водитель предпринял еще одну попытку контакта: он заговорил, медленно выговаривая слова и показывая руками на раскаленные окрестности. Вот теперь Вар-ка наконец понял! Они спрашивают, где остальные, где его люди?

— Здесь никого нет! Я один. Я здесь один, — он ткнул себя в грудь, повел рукой вокруг и показал один палец: — Один я, никого больше нет! Пить дайте!

Люди в машине наконец поняли и почему-то обрадовались. Они весело загомонили, засмеялись, даже молчаливый старший снисходительно-облегченно улыбнулся и буркнул какую-то фразу. Уже извлеченную со дна кузова толстую флягу, обмотанную тряпками, убрали, а Вар-ка протянули пластиковый бачок литра на два-три. Вар свинтил крышку и, запрокинув голову, сделал жадный глоток…

Это была не вода. В канистре был то ли бензин, то ли еще какая-то ядовитая гадость. Под дружный хохот туземцев Вар-ка согнулся и упал на колени. Держась за горло, он отчаянно пытался выпихнуть проглоченное обратно. Сквозь спазмы он слышал смех и какие-то фразы, произнесенные поучительным тоном. Кто-то спрыгнул на землю и подобрал канистру. Заработал двигатель, ударила струя выхлопных газов. Вар-ка поднял голову и отер слезы: машина уезжала. Молодой парень, почти мальчишка, притиснутый с края заднего сиденья, обернулся к Вар-ка. Пацан улыбнулся и плюнул в его сторону. Машина была уже далеко, но Вар разглядел и зачем-то запомнил юное лицо с начавшими проступать усиками на верхней губе…

Дело было дрянь: солнце палит, в голове мутится, в пищеводе и желудке жжение, а воды осталось меньше половины бутылки. Ну что, Вар-ка, помирать будем? Опять? Не сиделось же тебе дома…

Он решился — как с обрыва прыгнул: достал бутылку, свинтил крышку и большими глотками выпил всю воду. Подождал несколько минут, потом нагнулся, оперся рукой о придорожный камень и сунул пальцы свободной руки в рот, в горло к основанию языка. Вот так: в гости к Богу с чистым желудком!

По-видимому, развилку дорог Вар-ка пропустил. Он вдруг обнаружил, что колея стала едва заметной, а впереди вообще теряется на раскаленной каменистой поверхности. Глаза слезились, перед ними плыли разноцветные пятна. Тени нигде не было, и Вар просто сел на землю, привалившись спиной к раскаленному камню.

Из забытья его вывел слабый рокот мотора. Только звук шел почему-то сверху. Кое-как проморгавшись, Вар-ка разглядел: в бледно-голубом небе летел самолет. Вар прикрыл глаза ладонями и посидел в темноте минуту-другую. Гул не приближался. Он убрал руки, опять посмотрел в небо. Нехитрый прием помог: удалось разглядеть, что самолет очень маленький и летает кругами над чем-то, расположенным совсем недалеко — километра полтора-два отсюда. Что там такое — не видно, мешает невысокая гряда камней, загораживающая горизонт.

Очень хотелось опять в забытье, но Вар терпел и упрямо следил за самолетиком, как будто это могло ему как-то помочь. Слабый порыв раскаленного ветра донес новые звуки, похожие на треск или частые щелчки — выстрелы? — и гул мотора стал приближаться. Самолетик превратился в медленно растущую черточку — казалось, он летит, снижаясь, прямо на Вар-ка. Потом звук мотора исчез, но самолет продолжал приближаться.

Вар-ка все-таки отключился на какое-то время, а когда опять открыл глаза, самолет был прямо перед ним — метрах в двухстах. Он стоял на земле, задрав хвост и сильно завалившись набок. Одно шасси было сломано, а в стороне валялся кусок серебристого крыла. Какой-то человек в шапочке с длинным козырьком и темных очках торопливо выбрасывал что-то из маленькой кабины. Потом он оттащил вещи — тюк и несколько сумок — метров на тридцать от самолета, подхватил какой-то длинный предмет и резво побежал к каменистой гряде, загораживающей обзор. Там он залег, и через некоторое время Вар услышал звук выстрела…

Вода попала в дыхательные пути, Вар-ка закашлялся и… очнулся. Над ним склонился человек — наверное, тот самый — в шапочке и темных очках. Незнакомец собрался было еще раз плеснуть из канистры, но передумал: присел на корточки и стал рассматривать Вар-ка. Результаты осмотра его явно озадачили. Он сдвинул шапочку на нос, почесал затылок, вернул ее на место. Это помогло — он что-то сообразил: осклабился, обнажив крепкие прокуренные зубы, протянул руку и задрал волосы Вар-ка сначала над одним ухом, потом над другим.

— Ого! Ты тадишный, что ли?

Дело в том, что с левым ухом у Вар-ка была проблема — после знакомства с тупой стрелой от ушной раковины мало что осталось. Его тогда вместе с Зик-ка гнали так, как в голодный год охотники не гоняют отбившегося от стада бычка. Ему было не до порванного уха: поколдовал, конечно, чтоб кровь не текла, да и забыл. Потом, уже в мире Николая, сходить к хирургу-косметологу он, конечно, так и не собрался, а просто стал носить длинные волосы.

— Как же тебя сюда занесло? Такого-то крутого? — незнакомец продемонстрировал собственное прокаленное на солнце ухо с надрезанным сверху хрящом. — На, попей, святоша!

Жажды уже не было, но Вар-ка принял канистру, начал пить и… не мог остановиться!

— Э, хватит! Подохнешь раньше времени! — незнакомец отобрал канистру и завинтил пробку. Его внимание привлек заплечный мешок Вар-ка. Он развязал шнурок и заглянул внутрь. Там, собственно, кроме пустой бутылки и остатков еды ничего не было. Бутылку незнакомец вытащил и презрительно отбросил в сторону:

— Ну народ! В Нахав с таким пузырьком! Или ты думал, что Бог тебя оросит, когда возжаждешь? Да тут в сырую погоду влажность воздуха ноль процентов! Тут надо пить литр в час — это когда лежишь в тени! Ну народ! И как это ты умудрился до сих пор не подохнуть? Обуглился качественно — похоже, с утра загораешь, а все еще жив! На одной-то бутылке! Ладно, поехали!

Вар-ка оглянулся: оказалось, что за его спиной, всего в нескольких метрах, стоит машина — подозрительно знакомый джип с открытым верхом. Незнакомец встал, бесцеремонно ухватил Вар-ка за штаны и рубаху и одним мощным движением забросил его на заднее сиденье.

Машина тронулась, и Вар-ка, уже слегка оклемавшись, принял сидячее положение. Они подъезжали к разбитому самолетику, который так и не загорелся после аварии. Вар с наслаждением ощущал, как выпитая вода всасывается в кровь, как оживают мышцы и мозг.

— Давай перелазь вперед, — буркнул незнакомец. Вар-ка стал перебираться на сиденье рядом с водительским и вдруг заметил, что вся внутренность машины забрызгана чем-то бурым. И какие-то ошметки налипли здесь и там. Что ж, он знает, как выглядят засохшая кровь и мозги…

Незнакомец стал собирать разбросанные вещи и грузить их в машину. Теперь Вар-ка наконец сумел его рассмотреть. Был он высок, широкоплеч и двигался с грацией утомленного жизнью, но очень сильного и тренированного человека. Одет он был в штаны и рубашку с короткими рукавами серо-желтого цвета, покрытую разводами от высохшего пота. На ногах ботинки на толстой подошве с высокой шнуровкой. Лицо наполовину скрыто очками. Виден тонкий нос с горбинкой, довольно массивный подбородок, покрытый седой щетиной, и большой тонкогубый рот с множеством пригубных складок — морщин. Язык его был тот же, что и у людей, встреченных на дороге, только те запинались, явно подбирая слова, этот же говорил вполне свободно. Звуки он произносил четко, окончания слов различались ясно. Осваивать новые языки Вар-ка умел гораздо лучше, чем Николай и Женька, даже удовольствие от этого получал. Вот и сейчас ему казалось, что он понимает все или почти все из того, что говорит его спаситель. Очень хотелось попробовать сказать что-нибудь самому.

— Тебе помочь?

Незнакомец аж остановился от удивления:

— Очухался, что ли? Ну ты здоров! Сиди где сидишь, — обойдусь!

За его спиной на широком ремне висел тот самый длинный предмет, что Вар-ка не смог рассмотреть издалека. Это действительно была винтовка — довольно большого калибра, с коротким широким магазином, оптическим прицелом и, вероятно, подствольным гранатометом. За годы, проведенные в мире Николая, Вар-ка так и не изучил толком огнестрельное оружие. Все-таки основную часть жизни он провел в первобытном мире, где среди всех окрестных племен считалось дурным тоном убивать противника на расстоянии. Проломить череп, свернуть шею, задушить или перегрызть горло — это поступок, достойный воина! Можешь заколоть врага копьем, но метнуть в него это же копье, пустить стрелу или бросить камень — это для слабаков. Никто, конечно, не осудит, но хвастаться победой не придется. Глупость, конечно, предрассудок — Вар-ка теперь даже догадывался, кто и зачем этот предрассудок поддерживал, но… ничего не мог с собой поделать. Ну не дано ему понять прелесть убийства на расстоянии!

— Все! Поехали! — незнакомец вставил винтовку в гнездо на дверце машины и плюхнулся на сиденье.

— Меня зовут Марбак, — он глянул на Вар-ка поверх очков. Тот подумал и назвал свое настоящее имя.

— Хм, точно из тадишных!

Не снижая скорости, Марбак протянул руку назад, порылся ощупью в одной из сумок и бросил на колени Вар-ка темные очки в пластмассовой оправе.

— Надень! Как там дела у нашего Творца-Вседержителя? Что-то вы плохо молитесь, ребята, — Он совсем забросил нас. Эффект применения танков я видел, а вот как действуют ваши посты и молитвы, за двадцать лет разглядеть так и не смог! Да-да, я здесь уже двадцать лет! Ты-то, небось, новенький…

Вар-ка уже понял, что Марбак не нуждается в собеседнике. Он говорил, кажется, сам с собой, как человек, долго живущий в одиночестве. Кроме того, он явно принимал Вар-ка то ли за священника, то ли за члена какой-то религиозной секты. В целом же спутник его интересовал довольно мало — он был погружен в себя, в какую-то свою задачу. Вар-ка это пока устраивало, и он внутренне напрягся, стараясь внушить к себе доверие и спровоцировать продолжение монолога: «Говори, говори, я слушаю, мне интересно, мне очень интересно, я слушаю…»

— Да, я приехал сюда перед Второй войной. Той самой, что длилась целый месяц: нас было двести пятьдесят сотен, и их двести пятьдесят… тысяч! Половина наших и языка-то не знала — идуги со всего мира, сборная солянка! Но как мы им дали! Ты слышал про штурм Манейских высот? Мы ходили в атаку шесть раз, пока парни не завалили все ряды колючки своими трупами. Кое-кто ложился на проволоку еще живым… А потом мы три дня сидели в чужих окопах, и нас месили из всех видов оружия. А потом подошли танки и выбили чертовых миелсумов со всего плато!

Машина выехала на торную колею и понеслась по равнине со скоростью километров шестьдесят в час. Горячий ветер сушил обожженную кожу, но очки прикрывали глаза, и Вар-ка с любопытством новорожденного разглядывал пустыню вокруг. Какой-то предмет мешался под ногами. Он нагнулся, пошарил рукой и извлек большую флягу, обмотанную тряпками. Знакомая вещь… Вар покосился на водителя. Лицо Марбака исказилось злобно-брезгливой гримасой:

— Выброси! Вода в канистре!.. А, черт, заболтался!

На дороге валялись трупы. Одного, второго Марбак объехал, а третьего просто пустил под колеса. Мертвец лежал на спине, глядя в небо единственным оставшимся глазом. Верхней половины черепа не было, но Вар-ка узнал его — парнишка, что плюнул в него на прощанье…

— Дети шакалов! — Марбак переключил скорость и придавил педаль газа. — Сколько должно пройти веков, сколько нужно пролить крови, чтобы люди поняли, что с ними нельзя, бесполезно разговаривать! Да, они молятся тому же богу, но они другие. Они только внешне похожи на нас. Мы, да и все остальные, для них не люди. Все их ублюдочные законы, правила чести и заповеди распространяются только на своих. Да и какие законы? Ползай в пыли перед тем, кто сильнее тебя, а слабому отрежь голову! И это, заметь, не позор! Пресмыкаться перед сильным — для них не позорно, не стыдно, это — нормально. Позорно и стыдно не обидеть слабого. Ты когда-нибудь имел дело с мирными миелсумами? С теми, которые живут с паспортами, легально торгуют и работают? Веселые такие, жизнерадостные ребята. Очень любят сбиваться в кучу, ходить толпой. А как они промеж себя, не заметил? Даже если их трое или двое, один кто-нибудь всегда старший, а остальные перед ним заискивают, шестерят. Я не знаток Священного Свитка, я не верю, что они произошли от того же избранного Богом Патриарха, что идуги и хаиты. Даже если это и так, то Патриарх, по Свитку, выгнал ко всем чертям этого своего случайного сына. И он был прав! Но я думаю, что на самом деле какой-нибудь ихний древний вождь видел издалека одним глазом Свиток и придумал религию для своих, причем такую, чтоб ему сподручнее было командовать своей шоблой — будьте, дескать, покорны — и обретете блаженство!

Марбак сделал паузу, чтобы сунуть в рот сигарету и поджечь ее. Солнце, жара, казалось, на него не действовали совершенно: он говорил и гнал машину. Ему явно хотелось выговориться, и Вар-ка молчаливо поощрял его.

— Посмотри, что они сделали с этой землей! Видишь уступы на склонах? Думаешь, они возникли сами собой? Это наши предки поколение за поколением вырубали в скалах террасы и носили на них землю! Здесь были сады! Миелсумы прожили здесь меньше тысячи лет — и что? А теперь почти половина нашего Совета твердит, что Манейское плато им надо вернуть! Да, мы выбивали их оттуда, чтобы создать зону безопасности! Да, там никто не собирался селиться. Но теперь там живут идуги, пустыня там опять стала садом — мы просто вернули себе нашу землю!

Возникла пауза — он явно ждал какой-то реакции, и Вар-ка решился:

— Ого, ты знаешь нашу песню? — удивился Марбак.

Вар-ка промолчал: явно не стоило объяснять туземцу про Б. Гребенщикова и группу «Аквариум».

— Эх, как ее пели девчонки тогда, на плато! От нашего взвода осталось шесть человек, и к нам пришло пополнение — одни девушки. Они воевали уже две недели и были ветеранами… Ты слышал про бой у деревни Найхом? Да… У миелсумов была как раз неделя поста и воздержания. Наши танки пошли в атаку с голыми девушками на броне. По ним почти не стреляли — во время поста миелсумам нельзя смотреть на голых женщин. Их окопы были полны трупов — командиры перестреляли своих солдат, пытаясь заставить их вести огонь… В тот день я познакомился со своей будущей женой — висел на броне за ее спиной… Черт, что там еще?!

Он склонился вперед, пытаясь рассмотреть что-то в зеркале заднего вида. Вар-ка оглянулся: в мареве раскаленного воздуха мерцало, быстро увеличиваясь, темное пятно. Машина, их догоняет машина!

Марбак выругался, переключил скорость, но это явно не помогло — расстояние сокращалось на глазах.

— И что, ты думаешь, им от нас надо? Нет, покойников своих они не видели. Это они просто так: углядели в бинокль наши темные очки и решили порезвиться. Миелсумы-то темных очков не носят — им нельзя прятать глаза от ихнего бога. Сейчас стрелять начнут…

Марбак как в воду глядел: сзади послышались автоматные очереди.

— Сумку, сумку достань! Вон ту, коричневую!

Вар-ка перетащил к себе на колени большой коричневый баул.

— Расстегни молнию! Вынь коробку. Сумку — на место! А, черт, у меня же только две руки! Кнопки на углах раздвинь в стороны…

Вар-ка отрыл футляр — там в мягких гнездах лежала какая-то штука, похожая на короткое ружье, калибром миллиметров тридцать, и три патрона или снаряда.

Дорога, по которой они ехали, совсем не походила на шоссе — машина прыгала и раскачивалась из стороны в сторону. Преследователям было не легче, но расстояние сокращалось, и уже слышен был свист пуль сквозь шум мотора.

— Да бери же, черт!!! Все просто! Ручку на себя и вверх, потом обратно. Давай же!

Стараясь не вылететь на очередном ухабе, Вар-ка взял в руки оружие. Оно было дружелюбным — сразу удобно легло в ладонь, затвор послушно открылся. Почему-то вдруг вспомнился Николай: он бы, наверное, отказался… или нет? Патрон лег на место — оно оказалось единственно возможным — все действительно просто!

В заряженном виде оружие было довольно тяжелым, а держать его приходилось одной рукой. Вар-ка сунул два оставшихся снаряда на сиденье, прижал их бедром, а пустой футляр сбросил вниз. Он сел боком, повернувшись корпусом назад, уперся ногой в пол, локтем левой руки притиснул себя к спинке сиденья, а правой прижал к плечу короткий приклад. О том, чтобы хоть как-то прицелиться, речи быть не могло…

Бух! — отдача удивительно слабая для такого калибра. Он, конечно, не попал — рвануло впереди и сбоку, но машина преследователей резко сбавила скорость.

— Еще!!!

Пустая дымящаяся гильза послушно вылетела, и ее место занял новый снаряд. Вар-ка опять промахнулся — рвануло метрах в десяти впереди цели.

— Заряжай!

Затвор, гильза, снаряд, затвор…

— Держись!!!

Они не перевернулись каким-то чудом: удар по тормозам, машину мотануло в сторону, в другую…

Вар-ка еще не успел открыть глаза, а Марбак уже вырвал оружие:

— Дай сюда, косорукий!..

Бух! Теперь Вар-ка увидел выстрел со стороны — снаряд, похоже, был реактивным и самонаводящимся, или просто стрелок — ему не чета… Такую картинку Вар видел множество раз в фильмах-боевиках: машина на полном ходу получает снаряд и взрывается… Нет, она не разлетелась в клочья, но живые там вряд ли остались.

Марбак любовно погладил свое жуткое орудие:

— Хороша штучка! Полторы тысячи стоит — две недели работать! Однако не подвела! — вздохнул он и… бросил агрегат на землю, следом полетел пустой футляр. — Жалко только: всего на три пуска рассчитана. Ладно, поехали! Посмотри, нам бак запасной не пробили? На чем, говоришь, мы остановились?

Он хлебнул изрядную дозу воды из фляги, сунул в рот сигарету и уселся за руль.

— Да, жена, значит… Хороша она была в молодости! Это теперь… М-м-да-а… Одно плохо: на одного лишь сына ее и хватило, остальные — дочери. А сыночек-то оказался того… Это, кстати, он мне заявил однажды, что нам, идугам, миелсумы нужны как воздух! Нам, говорит, без них никак нельзя! Мы, говорит, без них опять все перегрыземся, передеремся и располземся по свету как тараканы! Пока есть миелсумы — мы народ! Белые, черные, желтые, с севера, с юга, с востока и запада — все мы не любим миелсумов больше, чем друг друга. М-м-да… В чем-то он, наверное, прав: когда мой сосед в городе — он идуг, но с юга — два часа из окна пятого этажа беседует с приятелем, который сидит на лавочке внизу, мне хочется пристрелить их обоих! А когда я был сапером и меня прикрывали два чернокожих снайпера, я был уверен, что они не дадут мне умереть раньше, чем погибнут сами…

Солнце уже явно клонилось к горизонту, когда впереди, прямо по курсу, обозначилась невысокая горная гряда. Марбак остановил машину и стал всматриваться вдаль.

— Как бы не попасть… Но куда деваться? Время — даже не деньги, а кое-что поважнее!

Он стал рыться в вещах: одну из сумок водрузил поверх остальных, винтовку спрятал под сиденье, потом немного подумал, извлек откуда-то короткий пистолет, проверил обойму, сунул его за пояс под рубашку, а пустую кобуру затолкал обратно в один из баулов.

— Да, так вот… Лет десять назад взял я отпуск и решил смотаться на родину. Сам я с севера, из страны, в которую здесь никто не верит: тут зимой гораздо теплее, чем у нас летом! И полгода вся выпавшая вода не течет, а лежит на земле в замерзшем виде — снег называется… Ты мне тоже не веришь?

— Верю, я прожил в таких краях почти всю жизнь…

— Тогда — ладно! Так вот, поехал я, значит, в отпуск и пацана с собой взял — проверю, думаю, на вшивость. Есть там у нас речка одна — хорошая такая, горная. Я на ней когда-то подрабатывал: сплавлял туристов на надувных плотах — веселые были времена. Вот и решил молодость вспомнить: выпросил у знакомых лодку, поплыли мы с парнем… А время-то было раннее, самое начало лета — воды много, ни рыбы, ни дичи нет, и до появления туристов еще целый месяц — одни мы на реке…

То ли я квалификацию утратил, то ли просто не повезло, а только на третий день влетел я на всем скаку под бревно. Пока сына да вещи спасал, лодка ушла по течению. Ну выбрались кое-как на берег, барахло сушиться разложили, и я побежал лодку искать. А рядом прижим — на тот берег надо. Я-то еще в шоке был, не оклемался еще толком — ну и сунулся в воду по перекату. И не перешел — сбило меня струей и понесло. Там и голым-то не поплаваешь, а я в одежде, в сапогах — ни вынырнуть, ни гребануть… Да… Плыву, значит, метрах в двух от поверхности, в водичку холодную, прозрачную смотрю: ну, думаю, Марбак, отмучился ты, кончились твои земные заботы и хлопоты… А потом представил, как пацан мой сидит на берегу среди мокрых шмоток и папу ждет, а папа-то и не придет… Тоскливо мне стало, и давай я выгребаться — и ведь выбрался! До сих пор не пойму, как это получилось, но выбрался. Да… Только лодку так и не нашел: кое-какие вещички собрал, рюкзаки… а вот лодку унесло куда-то.

Вернулся назад — усталый, мокрый весь. А парень мой сидит на том же месте и веточку строгает. Хоть бы костер разжег! А зачем мне, говорит, это нужно? Ты меня сюда затащил, вот и давай!.. Я стою, глазами хлопаю — что и сказать, не знаю… Черт! Это же нейтральная зона! — Марбак резко тормознул и переключил скорость.

Колея, по которой они двигались, давно превратилась во вполне приличную грунтовую дорогу, которая извивалась среди рыхлых известковых скал. За очередным поворотом на обочине стояли две машины — точно такие же открытые джипы, как их собственный, и толпился вооруженный народ…

Марбак совсем сбросил скорость и стал медленно приближаться. Оружие на них не направляли, но пропускать явно не собирались.

— Сделай идиотское лицо и улыбайся! Улыбайся, черт побери!!! Вылезешь вместе со мной. Как только… — ныряй под машину!

Смуглые черноволосые люди гомонили и размахивали руками. Их было человек восемь. Марбак снял очки и растянул губы в улыбке от уха до уха:

— Э-э-э, вы что, ребята? Вы что, меня не знаете?! Ха-ха! Я же везу игрушки! Посмотрите, посмотрите — целая машина игрушек!

Он подъехал к людям вплотную и остановился. Не переставая смеяться и что-то говорить про игрушки, Марбак медленно открыл дверцу и вылез из машины. Вар-ка последовал его примеру и стоял, ничего не понимая. Трое или четверо навели на них стволы, а один, наоборот, повесил автомат за спину и подошел к машине. Он осмотрел груду сумок на заднем сиденье и с некоторой опаской расстегнул молнию на верхней. Там действительно были игрушки: мягкие куклы, разноцветные мячики, какие-то слоники, крокодильчики. Теперь улыбались все, а стволы были направлены в землю.

— Ха, я же говорил! Посмотри, какой замечательный бык! — Марбак, казалось, развеселился еще больше. Он выхватил из сумки яркую куклу, изображающую овцу, и протянул стоящему перед ним пожилому усатому человеку с коротким автоматом на шее.

— На, возьми, не бойся! Нажми на живот!

Усатый не двигался, и Марбак нажал сам. Овца открыла рот и пронзительно мекнула. Пожилой воин вздрогнул, вокруг засмеялись. Ему, видно, стало неловко перед остальными: он протянул левую руку, взял игрушку и стиснул в пальцах:

— Мек! Мек!

— Замечательно! А вот мячик, смотри: мячик! — Марбак извлек красно-желтый мячик, подбросил его, поймал, опять подбросил…

— Смотрите, смотрите! Раз, два… три!

На третий раз он подбросил мяч очень высоко, и Вар-ка начал было, вместе со всеми, следить за его полетом, но успел заметить начало движения, и это его спасло — знать, не совсем еще утратил он свою хваленую реакцию…

Мяч уже подлетал к верхней точке своей траектории, когда Марбак резко упал на землю и перекатился под машину. Вар-ка, стоявший с другого борта, едва успел повторить его маневр.

Два взрыва лопнули почти одновременно. Казалось, они еще не отзвучали, а Марбака уже не было под машиной — коротко стукнули три пистолетных выстрела. Вар-ка выкатился, вскочил на ноги и едва успел занять свое место — Марбак плюхнулся на сиденье и с места погнал машину. Километров через пять он свернул с дороги в тень между двух скал, остановился и заглушил двигатель. Рубашка его была мокрой от пота, а руки тряслись так, что он не сразу ухватил сигарету в полупустой пачке.

— Вот так, значит. Поиграли…

Заметив, что Вар-ка рассматривает капот, покрытый мелкими вмятинами и царапинами, усмехнулся:

— Это не пробивает. Только мясо.

После третьей сигареты Марбак почти успокоился, попил воды и завел двигатель.

Дорога все так же петляла между скал, солнце собиралось садиться.

— Да… Так вот: остались мы с сыночком без лодки, без посуды и без мази от комаров. Все остальное кое-как собрал. Харчи почти все уцелели, только мешок с консервами сразу ушел на дно — так и не достал. Вроде бы и пустячок, а попробуй-ка сварить бобы или крупу без кастрюли! Хорошо хоть на второй день банку пустую нашел из-под консервов — она нас и спасала. Маленькая, правда, оказалась: чтобы поесть — три раза варить надо…

Десять дней мы шли: реку не перейти, ни дорог, ни троп никаких нет и от воды далеко не уйти — я все лодку найти надеялся. Так вдоль реки и лезли по кустам, по скалам. А он ничего — не ныл, не плакал, даже рюкзак нес, пока сил хватало. Только много ли на него навьючишь, на десятилетнего-то… В общем, выбирался как один, а отвечал за двоих…

На десятый день горы кончились. Дальше — равнина и леса непролазные до горизонта. В этом месте, я знал, на том берегу тропа к поселку проходит — за пару дней дойти можно. Только как на тот берег-то попадать? И перекат перед нами последний — с этой стороны ну никак не перейти. Точнее, неясно: может, и перейдешь, но если под тем берегом слишком глубоко будет, то назад уже не вернуться — только плыть — то ли на берег, то ли в гости к Богу. А сил-то уже нет, да и продукты кончаются.

Три дня мы у того переката простояли. Я все на воду смотрел — может, спадет хоть чуть-чуть. И действительно, спадала, но на четвертый день опять начала подниматься! Ну все, думаю, надо идти, пока хуже не стало. На перекат решил не соваться — попробую вплавь, заодно и часть барахлишка перетащу. Переплыл в одном месте, вернулся — плохо, еле жив остался, вода-то ледяная, течение мощное, а плыть долго. Ладно, кое-как отогрелся и поплыл в другом месте. Оказалось — еще хуже. Еле выбрался. Это я сейчас уже старый, а тогда молодой был, здоровый, и все равно… Да… Почти все шмотки оказались на том берегу, обратной дороги нет, а с пацаном что делать, не знаю — то ли к себе привязывать, то ли порознь плыть, а его на веревочке пустить — получается, так и так оба утонем…

Низкое уже солнце слепило глаза даже сквозь очки, скалы казались раскаленными добела. Трудно, трудно вот так представить себе ожог ледяной воды, вспомнить щемящее чувство, когда дыхательные мышцы и горло сводит судорогой от переохлаждения, а руки и ноги еще работают…

— Знаешь, что он сказал мне, пока я лежал, стучал зубами и мучался? Он сказал: «Папа, мне скучно, мне нечем заняться. Сделай мне чаю, я хочу пить!» Ну, думаю, все, парень! Идем через перекат! А там — как получится: если любит Бог сына своего народа, может, и выплывешь! Встаю, снимаю штаны и ему говорю: раздевайся, мол, в одежде сильнее сносит. А он меня теребит: «Смотри, смотри!» Поднимаю голову — лодки! Возле нас, у самого берега! Туристы приплыли: «Как рыбалка?» — спрашивают…

Марбак замолчал, закурил новую сигарету.

— И что он теперь?

— Что-что! Работать не хочет, учиться не хочет, только девок трахать… В армии служит. Он же белая кость, человек первого сорта — идуг, рожденный на земле предков… Так, подъезжаем!

За очередным поворотом открылась равнина, и Марбак остановил машину. Это была даже не равнина, а скорее плоская межгорная впадина в виде блюдца километров пять в поперечнике. Вдалеке, на самом низком месте, виднелось какое-то строение и, даже, кажется, зелень. Марбак вздохнул:

— Почти приехали.

К дому они подъезжали в густых сумерках. Фары не работали, и Вар-ка с трудом успел разглядеть, что дом каменный или бетонный, имеет форму куба с плоской крышей, окна есть только на втором этаже. Рядом еще одно строение поменьше, вроде сарая, и там что-то тарахтит. Дальше просматриваются какие-то грядки с низкими кустами.

Марбак забрал из машины только винтовку и пошел в дом. Вар-ка двинулся следом. Жилым, кажется, был только второй этаж — комната площадью метров тридцать. Здесь находилось все сразу: стол, две трехногие табуретки, холодильник, газовая плита, незастеленная кровать с грязноватым бельем, на полу у стены большой телевизор и напротив него плетеное кресло-качалка. Все окна чем-то плотно закрыты. Освещалась комната сильной лампочкой без абажура, свисающей с потолка на проводе.

— Сортир и душ там, — Марбак ткнул пальцем в маленькую дверь слева, взял с телевизора пульт и рухнул в кресло. Экран засветился, и там поплыло бледное изображение окрестной пустыни, окаймленной низкими скалами. Марбак двигал кнопками изображение минут пять, потом положил пульт на пол и стал расшнуровывать ботинки:

— Кажется, пока чисто… Что ты смотришь квадратными глазами? Здесь есть вода! Здесь полно воды! Я же знал, какое место выбрать: мы в ядре синклинальной складки, в каменном корыте. За два зимних месяца здесь выпадает больше метра осадков, но вся вода по трещинам сразу уходит в глубину. А потом весь год сочится сюда по слоям. Они мне не верили, смеялись! Потому, видать, и процент за ссуду назначили символический! А я-то знал! Здесь же на крыльях водоупорный слой выходит — ну некуда воде деваться, должна быть вся здесь. Так и оказалось! И совсем не глубоко…

Марбак снял ботинки, стянул пропотевшую рубашку, швырнул в угол кепку с длинным козырьком. Его бледный череп едва прикрывали пряди слипшихся волос, зато грудь и спина густо поросли седой шерстью.

— Про водоупорный слой я им, конечно, не сказал. Да и место выбрал не совсем там, где показал на карте. Но, сам понимаешь, никто не возражал — тут дело тонкое, политика… Ладно, сейчас жрать будем!

Он поднялся и, шлепая босыми ногами по неровно уложенной кафельной плитке, проследовал в санузел. Что было потом, Вар-ка так и не узнал. Он сел на неприбранную постель, привалился к прохладной стене и… отключился.

Проснулся, точнее, очнулся он от тряски и грохота. Окна открыты, на улице, кажется, раннее утро. За стеной еще раз рвануло, ветер занес клубы желтой пыли и вонь сгоревшей взрывчатки. Голый по пояс Марбак сидел на корточках у стены и говорил с кем-то то ли по рации, то ли по мобильному телефону с коротким хвостиком антенны:

— Да, да, все в порядке! Бьют из минометов, пока не пристрелялись. Нет, минут через двадцать, не раньше. Не волнуйся, майор, никуда ты не успеешь! Увидимся на том свете! Бывай! — и он отключил рацию.

— Хо, хо! Не будет никаких вертолетов: у местных миелсумов полно таких штучек, вроде той, из которой ты умудрился не попасть в машину! Вертушку такой сбить — как два пальца! Самый тупой миелсум сможет, лишь бы не ближе ста метров, а там она сама ловит работающий двигатель. Нужно стрелять в другую сторону, чтобы…

Рвануло два раза подряд у самых стен.

— Ого, быстро они!..

Вар-ка тоже перебрался в угол под стену:

— Послушай, это же… ловушка!

— А кто сказал, что нет? Конечно, ловушка! Э-э, что там?

Марбак привстал и выглянул на улицу через край подоконника. От дальних скал к дому широкими зигзагами неслись две машины.

Марбак на четвереньках перебежал в другой угол, где на полу лежала его винтовка. Он щелкнул затвором, что-то покрутил в прицеле.

— Значит, так: делаем раз!

Он метнулся через комнату и встал в межоконном проеме.

— Делаем… два!

Вскидывая винтовку к плечу, он высунулся в окно, выпустил две короткие очереди и опять спрятался. Переложил оружие в левую руку:

— Делаем… три!

Он выпустил длинную очередь с левой руки в соседнее окно и упал на пол. Вар-ка успел увидеть, что одна из машин кувыркается, а другая лежит на боку, вращая колесами. Комната наполнилась стуком, визгом и пылью. Пули крошили штукатурку на стенах, брызгали осколками кафельной плитки с пола… Когда чуть затихло, Вар перебежал под окно к Марбаку. Тот усмехнулся:

— Это ихняя молодежь резвится. Из многодетных семей. Жизнь у них бедная и скучная, перспектив никаких. Такую жизнь и отдать не жалко… за правое дело! Странно только, что им машины дали, могли бы и пешочком с тем же успехом. А снайперов у них раньше не было, не иначе — наемники!

— Слушай, Марбак, ты…

— Я, я! Ты что, совсем дурак? Так ничего и не понял? Моя ферма на ничейной земле. Она сейчас — ничья! Я умру, защищая ее, и она опять станет нашей! Не обязательно завтра — через год, через десять, двадцать! Все политики могут отдыхать! Это закон Священного Свитка, закон народа идугов! Мне пятьдесят пять лет, у меня полно долгов, толстая крикливая жена, взрослые дочери и единственный сын — раздолбай. Что мне… А ты можешь уматывать! Валяй: если машина цела, я прикрою!

Его прервал новый звук — какой-то гул и грохот. В противоположное окно Вар-ка увидел, как из-за скалистого гребня вдали почти одновременно вынырнули три вертолета. Они пошли на предельно малой высоте по кругу, поливая пустыню пулеметным огнем. Вот ведущий сменил курс и направился к дому. Совсем близко за окном мелькнул иероглиф или символ, нарисованный белой краской на сером борту: ломаная линия и три короткие косые черты под ней. Марбак вытаращил глаза и стал подниматься с пола, забыв о снайперах:

— Сынок, ты что же это?! Зачем…

Он не договорил — из его голой груди одновременно вылетели два красных фонтанчика. На пол он упал уже мертвым.

Анкур Масс вдохнул порошок и откинулся на подушки — нет, и это не помогает. Ему очень тяжело в последние дни. Кажется, ничего особенного не происходит, но… Что-то не связывается, что-то не вписывается: чей-то звонок звучит чуть позже оговоренного срока, в чьем-то голосе слышится чуть меньше робости, чем обычно, кто-то поднимается с почетного места чуть раньше, чем он заканчивает прощальную фразу, кто-то чуть задерживает руку перед ответным приветствием… Никого ни в чем нельзя обвинить, но… Может быть, он просто… Нет! Не может! Это — исключено! Пока — исключено! Последний вариант Анкур Масс не хотел рассматривать и полагал, что в ближайшее время может себе это позволить, хотя все мелкие бытовые детали, случайные неувязки удобно укладывались только в одну cхему…

Звякнул колокольчик, и в приоткрытой двери показалась рожа слуги:

— Наставник, к нам привели человека…

— Зачем?

— Ты приказал показывать тебе всех, кто вызывает… хм… сомнение. Будешь смотреть или убить его, пока не зашло солнце?

— О, дети дьявола! Ну кого вы там еще подцепили?

— Он спал в машине, забрызганной кровью. При нем не было ни документов, ни оружия, ни денег.

— Где?

— Его нашли… это километров двадцать к северу от усадьбы Марбака.

— Метки?

— На его теле вообще нет никаких меток! Порвано левое ухо, много шрамов, но это — травмы… Ты ждешь кого-то, Наставник?

«Вот, вот опять! — содрогнулся Анкур. — Это быдло задает вопросы! Вопросы — МНЕ!»

Порошок все-таки действовал: чувства обострились, мир стал четким и ярким, но не сделался от этого лучше. Добавить?

— Приведи!

Анкур Масс готовил себе новую понюшку и рассматривал человека, которого поставили перед ним. Рассматривать, собственно, было особенно нечего: поношенная рваная одежда, неприметное лицо с синяком под глазом — он может быть кем угодно, в том числе и посланцем от друзей или… врагов. Да… Говорит плохо, кожа на лице и шее обожжена — он непривычен долго ходить под Глазом Всемогущего…

— Скажи Символ!

Человек поднял серые глаза и заговорил, медленно подбирая слова:

— Всемогущий Шаннак один во Вселенной, и мы пребываем в воле Его…

«Та-а-а-к! Это что-то новенькое… Ритуальная фраза произнесена неправильно — каждый с детства произносит ее много раз за день — произносит машинально, не задумываясь. Даже те, кто не верит во Всемогущего, знают, как звучит эта фраза! Этот же передал смысл точно, но слова другие… Он — не миелсум и не пытается притворяться! Но, с другой стороны, настоящий хаит или идуг скорее умрут, чем произнесут Символ».

Вар-ка стоял перед низкорослым, толстым, обрюзгшим стариком, развалившимся на диване, и ругательски ругал себя — больше было некого. Ну за каким чертом ему понадобилось уходить из дома Марбака, да еще такой ценой?! Мог бы остаться! Столько сил пришлось потратить на то, чтобы его не заметили, не обратили внимания, дали спокойно уйти! И что в итоге? Ну конечно же, он отрубился, не отъехав и полсотни километров. Если бы он был не один, если бы его кто-то поддержал, поделился бы с ним жизненной энергией, он бы, наверное, продержался и как-нибудь сумел бы восстановиться. А так — отдохнуть-то отдохнул, но в итоге опять вляпался! И как теперь выбираться? Они тут, все вокруг, и живым-то его уже не считают… Опять колдовать? А потом что? Да… Этот дед, похоже, здесь главный — придется с ним работать. Он, кажется, наркоша — может, будет полегче?

Вар вздохнул и поднял глаза. Старик смотрел на него в упор. Они встретились взглядами, и Вар-ка сразу почувствовал контакт: «Похоже, этот начальник очень восприимчив и к тому же в настоящее время явно страдает от дефицита жизненной силы. Как бы не перестараться…»

Они, наверное, целую минуту смотрели друг другу в глаза. Потом Вар-ка, для пробы, шевельнул скованными руками. Анкур Масс тронул шнурок звонка и злобно усмехнулся. Но злоба его была обращена не к гостю: он понял, как отомстить слуге — пусть его борода поседеет за час!

— Сними с него наручники!

— Но!..

— !!!

— Хорошо, хорошо! Да будет по воле твоей, Наставник!..

«Вот так! Если что-то случится, он ответит! Будет отвечать медленно и долго… и дети его, и жена, и мать… Будет знать, как задавать вопросы! А этот… Нет, он не шпион: таких шпионов не бывает…»

— Кто ты?

— Меня зовут Вар-ка.

— Я не об этом. Почему ты здесь?

— Это сложный вопрос, а мне пока еще трудно подбирать слова. Если коротко: я здесь потому, что такова воля Всемогущего.

«Этот оборванец изображает из себя юродивого или сумасшедшего, — удивился Анкур. — Но почему-то он не вызывает раздражения, наоборот — хочется говорить с ним…»

— В этом мире все в Его воле!

— Безусловно. И, поверь мне, в других мирах дело обстоит точно так же.

— Что ты делал возле дома Марбака?

— Шел по пустыне, — пожал плечами Вар-ка, — и наткнулся на машину. Она не сильно отличается от других, и я смог управлять ею. А потом уснул. Меня разбудили твои люди. Может быть, мне не стоило садиться в чужую машину, но я очень устал и хотел к людям.

«Этот, как его, Варак, явно бредит. Но взор его ясен, — Анкур почувствовал наконец, как по телу разливается приятное тепло, отступают заботы, хочется вспоминать Страну Молодости и говорить, говорить… А почему бы и нет? Этот парень скоро предстанет пред ликом Всемогущего Шаннака — вот пусть и расскажет Ему…»

— Чтобы идти по пустыне Нахав, надо в ней сначала оказаться. Ты, конечно, спустился с неба?

— Почему с неба? Как обычно — с горы. Только воды мало взял — мне показалось, что где-то рядом должны быть люди.

— Ну разумеется! Как это я забыл: все нормальные Пророки и Посланцы спускаются с гор! И что же ты принес нам? Какую весть?

— Да ничего я не принес! Я и не знал, что попаду именно сюда. Мы только начали изучать… гм… тропы, дороги, между мирами.

Игра становилась забавной, Анкур улыбался:

— И как тебе нравится наш мир?

Вар-ка опять пожал плечами:

— Мне еще трудно сравнивать. Пока что я понял: здесь много людей, и они легко убивают друг друга…

— Ага! И хаиты — люди, и идуги — люди и убивать их нельзя?

— Как тебе сказать… Не сердись, но мне почему-то кажется, что в глубине души ты тоже считаешь людьми и тех и других. Убивать их…

— Истреблять неправедных — приказ, воля Шаннака! — почти крикнул Анкур, но не почувствовал прилива ярости — наверное, зря он принял двойную дозу порошка.

— Все Мироздание держится Его творческим усилием. Понять, разгадать замысел Всемогущего для данного времени и места очень сложно…

— Заткнись! Сядь и слушай!

Комната качалась в теплых волнах, возникали, заслоняя друг друга, картины прошлого. Анкур заговорил, превращая картинки в слова:

— Я был одним из младших сыновей, и дом наш был пуст, как древний колодец в пустыне Нахав. Я мог бы до сих пор ковыряться в земле, махать целый день мотыгой, чтобы вечером съесть лепешку и выпить чашку воды. Мог бы! Но Шаннак позвал меня, указал выбор! И я выбрал путь борьбы. Ну скажи, что я ошибся! Видишь эти телефоны? Это — связь с президентами, правительствами крупнейших государств мира. Они говорят со мной: просят, угрожают, торгуются! Да-да, со мной — тем, кто когда-то был мальчишкой, над которым смеялась вся деревня, потому что он слаб и мал ростом! И все это — борьба, борьба за веру, угодная Шаннаку! В этой борьбе погибли тысячи, десятки тысяч праведных, но Всемогущий выбрал и сохранил меня! Сохранил, чтобы я возглавил всемирный поход за веру!

Это неправда, что я убил Вождя Праведных! Это — ложь пред лицом Всемогущего. Да… В ту ночь мы лежали с ним рядом, как братья, лежали в засаде и молились. Мы ждали почти шесть часов, и автобус пришел. Но там оказались не школьники идугов, а их спецназ. Нас предали — ушел я один… У меня заклинило затвор, я не мог продолжать бой — и ушел! Такова была воля Шаннака! Что ты смотришь? Меня не было в Афаре! Не было! Когда их коммандос штурмовали самолет с заложниками, я был на другом конце континента! Я был ранен! Ты веришь мне?

— Конечно, верю, Наставник…

— Про́клятые Шаннаком идуги заняли нашу землю. Теперь миелсумы должны жить с ними рядом?! У них государство, и его поддерживает весь мир неправедных! Они подкупают, ссорят друг с другом государства миелсумов! Это я, только я могу… мог объединить их всех на борьбу с общим врагом!

Вар-ка давно перестал колдовать: старик нанюхался какой-то дряни и заторчал, как говорят в мире Николая. Теперь он, наверное, будет говорить, пока не отключится. Плохо только, что он, Вар-ка, может невольно набраться информации, с которой его живым не выпустят. Но что делать?..

А старик все говорил, брызгая слюной:

— Ты видишь вон тот телефон — маленький, с краю? По нему звонит Генерал, хотя какой он теперь генерал… Тот самый — человек-легенда идугов! Тот, кто выиграл Вторую войну. Это ложь, что наших солдат было в десять раз больше! Это за ними стоял весь мир неправедных, их вел сам сатана! Они фанатики, они не люди… У них нет солдат — они воюют все. Даже женщины! Женщины, которых Всемогущий создал для работы и продолжения рода!

В комнате было нежарко, но лоб и обвислые щеки старика блестели от пота. Он не вытирал его. Он витал где-то там — в прошлом.

— Их танковый взвод влетел на минное поле. Два танка подорвались, но экипажи не ушли — стали прикрывать огнем остальных. Один мы сожгли, а второй взяли целым — нам нужны были пленные, первые пленные… Там в башне сидел мальчишка. Тощий, в разбитых очках. Когда его стали вытаскивать, он очнулся, разжал кулак и показал мне ладонь. На ладони лежала граната: маленькая, термитная, после которой нечего хоронить. У него были очень длинные пальцы. Я потом вспомнил, где видел его раньше. По телевизору. Он был скрипач. Лауреат всех конкурсов. Самый богатый музыкант в мире. Я больше не слушаю музыку неправедных, — старик придвинул к себе столик и чуть подрагивающими руками стал готовить себе еще одну понюшку. — Это не они, это мы победили! Мы все-таки создали государство… мое государство! На этой земле — земле наших предков. Праведные избрали меня правителем, Наставником в вере… Первосвященники показали мне Великую Реликвию. Да, да, я видел Священный Камень, который даровал миелсумам Первый Посланник… Ты смеешься? Ты тоже читал?!.

Вар-ка не шевелил мышцами лица и не собирался этого делать — слишком опасно:

— Я не смеюсь, Наставник. И я ничего еще не читал в этом мире. Расскажи про Реликвию. Я ничего не знаю, и мне очень интересно.

Анкур Масс помолчал, прислушиваясь к действию новой дозы порошка.

— Реликвия, Реликвия… А… на что там смотреть?.. Маленький черный камешек… с полосками… Дело не в нем! Дело — в Реликвии! Лианар должен умереть страшной смертью, и все праведные должны видеть это! Что, ты не знаешь, кто такой Лианар?! Это знают все! Он — изменник, предатель, писака, слуга дьявола! Он перешел к хаитам и написал памфлет, пасквиль… Что у идугов и хаитов нет таких реликвий, потому что в свое время они приняли Подарки Всемогущего и использовали их по назначению. А миелсумы не нашли применения Дару Шаннака и теперь показывают его своим избранникам, как бы признаваясь в этом… О, Лианар будет долго жить без глаз, без кожи!.. Но он не один! Ересь плодится, разъедает как гниль, рождает непокорных… Они плюют на Главную Заповедь: «Подчиняйся — и возлюбят тебя!»

Кажется, третья доза дестабилизировала старика окончательно. Он то возбуждался, брызгал слюной, жестикулировал, то сникал и что-то вяло бормотал себе под нос:

— Мы договорились… Мы пожимали друг другу руки… Десять… даже пять лет назад я приказал бы убить любого, кто скажет, что такое возможно… Генерал… Но почему, почему он не звонит?!! Он же знает, должен знать… я не могу… Они просто откажутся подчиняться! Они объявят меня изменником, отступником! Он обещал, что поднимет в Совете вопрос о Манейском плато, что закрепит демаркационную линию… Но я должен… Но им нужна борьба, только борьба, только кровь… Три дня назад — двое смертников с бомбами в кафе, позавчера — снайпер в центре столицы, теперь вот Марбак… Я же приказал не трогать ферму Марбака!!! Я!!! Приказал!!! Не трогать… Это не ферма… Это — провокация, это — специально… Он не звонит…

Идуги мстят за каждого! За каждого — десять праведных! Но они все равно проиграют: нас много, нас очень много! И весь мир будет нашим, весь мир будет жить по законам Всемогущего Шаннака!!! Но все меньше истинно праведных… Они не хотят подчиняться… Молодые и сильные хотят власти, слабые хотят быть сытыми. Сегодня они забрасывают камнями солдат, а завтра ползут потайными тропами в города идугов… Они подметают улицы, чистят канализацию, строят дома, храмы… Они строят храмы идугов!!! Идуги платят… Смеются, презирают, плюют и… платят! А мне нечего им предложить! Нечего!!! Только веру! Только борьбу…

Но уже есть… уже есть наша столица!.. Почти столица… Правительство, министры, полиция… Правительственный квартал, Резиденция, это — моя Резиденция! Но он не звонит…

Вар-ка уже начал потихоньку беспокоиться. Старик вот-вот отключится, и тогда скорее всего за ним придут и быстренько отправят к этому Шаннаку в гости. Это если повезет — быстренько… Прозвучал зуммер, Анкур Масс вскинулся и безошибочно схватил нужную трубку. Вар-ка расслышал почти все слова невидимого собеседника:

— Живи вечно, Наставник. Акция возмездия начнется через пятнадцать минут. Цель — Правительственный квартал.

— Но…

— Оппозиция очень рада: ты обманул.

— Я…

Гудки отбоя.

Анкур Масс смотрел на столик, уставленный телефонными аппаратами, и раскачивался из стороны в сторону:

— Это Ранкуп, я узнал его, это его голос… Агент, наш лучший агент! Он всегда предупреждает… всегда… уже пять лет!

Он посмотрел на трубку у себя в руке, пощупал провод:

— Нет, это невозможно… не может быть… пять лет…

Вдруг он повернул голову к Вар-ка и заорал так, будто тот был в чем-то виноват:

— Ты понимаешь, что на этот телефон позвонить можно только по одному аппарату!!! Их всего два!!! Во всем мире!!! Во всей Вселенной!!! Только!!! Два!!! Ты понимаешь? Второй в кабинете премьер-министра идугов!! На столе! На столе у Генерала… слева, возле пепельницы… пять лет…

— Прости, Наставник, но мне кажется, они собрались тебя убивать?

Старик хотел изобразить смех, но не смог — закашлялся:

— Убивать? Кхе!.. Кхе!.. Меня?! Убивать…

Он выпустил из руки трубку, сжал голову и продолжал раскачиваться, как бы превозмогая сильную боль:

— Получается, что они могли убить меня сто раз. Могли… Но предупреждали… Ранкуп — фальшивка, я никогда не видел его… Они боятся не меня… Не могут подобрать замену…

Анкур Масс перестал раскачиваться и, наверное, целую минуту сидел неподвижно. Потом резко встал, открыл дверцы встроенного в стену шкафа и стал быстро переодеваться. На свет появился военный мундир защитного цвета с множеством каких-то значков, брюки, высокие ботинки. Наверное, он выглядел комично со своим брюхом в военной форме, но Вар-ка стало скорее страшно, чем весело: ему показалось, что сквозь обрюзгшую тушу проступают контуры настоящего, прежнего Анкур Масса — яростного, безжалостного монстра, способного вести на смерть толпы фанатиков.

Старик дернул шнурок звонка. Появился слуга. В его волосах и бороде, кажется, действительно прибавилось седины.

— Уходим!

— ?

— И этот тоже!

Слуга прошел через комнату, отодвинул занавеску и набрал код. Еле заметная дверь отъехала в сторону. Они прошли через какую-то комнату и стали спускаться по лестнице…

Часов у Вар-ка, конечно, не было, но, по его прикидкам, шли они минут десять. Причем первую половину пути тоннель был горизонтальным, а потом начал довольно круто подниматься вверх. На поверхность они выбрались на склоне среди крупных известняковых глыб. Был, вероятно, вечер — диск солнца уже касался моря на горизонте. Город протянулся узкой полосой вдоль берега бухты. Прямо перед ними располагалось, вероятно, то, что старик назвал «правительственным кварталом» — группа трех-четырехэтажных зданий из желтого камня с плоскими крышами. На самой большой из них, разрисованной белыми полосами и кругами, стояли два вертолета. Дальше в море вытянулись три пирса, возле которых покачивались большие лодки с мачтами.

Самолетов, собственно, не было слышно. Высоко в безоблачном небе тянулись три белые полоски, чуть в стороне и сзади — еще три…

Взорвалось все сразу, одновременно: дрогнула, встряхнулась земля под ногами, что-то сверкнуло, и центр города исчез в облаке желтой, подсвеченной солнцем пыли.

Эхо еще перекатывалось между прибрежных скал, а Вар-ка вдруг ощутил мгновенный, остро-пронзительный приступ страха — как будто что-то очень чувствительное в кишках резко сжали. Он не стал сопротивляться и, падая на колени, услышал странный звук: «Туп!» Перекатываясь в сторону, увидел, что над переносицей у слуги образовалось пятнышко размером с ноготь, а затылка, кажется, уже нет…

Анкур Масс не заметил, как исчез оборванец, как медленно заваливается мертвое тело слуги. Он стоял неподвижно, и в него не стреляли. Он стоял и смотрел на город, который должен был стать, почти стал уже столицей его государства. Правительственного квартала больше не было. Не осталось даже стен — только груды щебня. Он скрипел зубами, сжимал кулаки в бессильной ярости. Нет, ему не жалко было ни домов, ни людей, просто в самом центре среди руин невредимо возвышалось только одно здание — его Резиденция, а в море у разбитого пирса среди обломков покачивалась только одна яхта — его яхта…

У тропы на камне сидел ребенок и плакал. Он был очарователен: лет семи-восьми, худенький, с голыми исцарапанными ногами, тонкими ручками, стриженный ежиком, с огромными карими глазами под широкими темными бровями. Вар-ка ощутил всю бездонную глубину его горя и решил подойти. Зря, наверное, но почему-то вдруг захотелось…

— Что случилось, парень? Может быть, я смогу помочь тебе?

Он угадал — здесь нужен был язык миелсумов. Пацан посмотрел на него без радости и без надежды:

— Ты? Помочь? Да иди ты!..

— Ну что же с тобой случилось?

— Случилось, случилось! Ничего не случилось! Они побили меня и убежали в город. Теперь они съедят все, что приготовила ма на ужин, а я… А-а-а!..

Он опять заревел, размазывая сопли.

— М-да-а-а… Пусть это будет самой большой бедой в твоей жизни! Ты слышал взрывы?

— Ну слышал. Опять бомбили?

— Идуги разбомбили Правительственный квартал…

— Правда? Весь? — лицо ребенка осветилось чистой, незамутненной радостью и надеждой.

— Похоже, что весь… Как и не было!

— Значит, у Гратима отец погиб? И он не купит ему рогатку — настоящую, как у Длинного!! Ты смотришь телевизор: Длинного показывали — он стрелял в солдат! Говорит, что одной тетке подбил глаз! Врет, наверное… И по телевизору его показывали со спины — может, это и не он был? А?

— Наверное, Длинный врет. А откуда у него настоящая рогатка?

— Как это — откуда? Отец купил! У него отец богатый, он работает в саду у одного идуга. Три монеты в день получает! Это в три раза больше, чем отец Гратима!

— А отец Гратима работает?..

— Папаша Гратима работает заместителем какого-то министра в нашем правительстве. Анкур Масс платит ему одну монету в день и при этом заставляет быть на службе почти круглые сутки! Только не видать теперь Гратиму рогатки!

— Дались же тебе эти рогатки! Зачем тебе?

— Ты что, дурак? А из чего стрелять в солдат? Настоящая дюралевая рогатка стоит десять монет, а сотня шариков к ней — еще пять монет! Вот если бы я нашел пятнадцать монет…

— Послушай, но ведь солдаты вооружены. У них винтовки, автоматы…

— Нет, ты точно дурак! Ты откуда свалился? Чокнутый, да? Не знаешь, что солдаты идугов не стреляют в детей? Даже резиновыми пулями? Иди отсюда, псих ненормальный!

Вар-ка уже собрался последовать рекомендации юного воина, но у него оставался еще один вопрос:

— Ты зачем живешь, парень? Чего хочешь?

— Я вырасту, выучу язык, и идуги возьмут меня на работу. Я накоплю много денег и куплю автомат. Буду воевать с идугами и стану великим воином, и все будут мне подчиняться!

— Да, парень… Я пошел, пожалуй… Извини, не могу пожелать тебе удачи.

Вар-ка представил себе путь, который ему предстоит, и содрогнулся: нет, сюда он больше не вернется и Николая в этот мир не потащит!