Попутчики

Часть 1. Двойная сплошная

И если ты хочешь пить,

Я стану водой для тебя.

Б. Гребенщиков и «Аквариум»,

«Дети декабря»

Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое.

К. Паустовский

«Ручьи, где плещется форель»

Бумажный самолётик запутался в волосах, затрепыхался пойманной в силки птицей, отчаянно зашуршал клетчатыми крыльями. Мэй раздражённо отмахнулась, но летательный аппарат, будто живой, увернулся от руки и вновь ринулся вперёд, ещё глубже прячась в причёску. Студентка остановилась на верхней ступеньке университетской лестницы, тряхнула пышными чёрными кудрями и, высвободив поделку, запустила её в сторону ближайшей урны. Самолётик с этим решением не согласился: на середине пути развернулся и принялся издевательски кружить рядом с отвергшей его гордячкой.

Ловя удивлённые взгляды, Мэй спустилась по лестнице и двинулась через двор университета, стараясь не обращать внимания на досадную помеху и надеясь, что силы назойливого отправителя закончатся раньше, чем терпение адресата.

Надежды не оправдались.

Когда самолётик в третий раз махнул крыльями перед самым её лицом, Мэй поймала бумагу и развернула послание. Можно было и не читать: оно ни словом не отличалось от предыдущих. Сколько их уже было за последние два месяца? Самолётиков, открыток, записок, подкинутых в сумку… Пара десятков? Нет, кажется, больше.

«Я тебя вижу».

Мэй огляделась. Он должен быть где-то поблизости. Он всегда оказывается рядом — убеждается, что она прочитала сообщение. Наверное, иначе ему было бы неинтересно.

Попутчик обнаружился на втором этаже: знакомая фигура вальяжно расположилась на подоконнике. Закинув ногу на ногу и опираясь спиной на стекло распахнутой створки, темноволосый парень сосредоточенно читал толстый журнал. До наблюдательницы ему, казалось, не было никакого дела. Вот только Мэй точно знала, кто отправляет ей дурацкие письма. И была бы не прочь эту игру прекратить.

Достав из сумки ручку, она приложила лист к стене и уверенно вывела на обратной стороне записки:

«Мне всё ещё на тебя наплевать».

Зло спрессовав послание в кулаке, Мэй запустила получившийся комок в ничего не подозревающего Попутчика, силой поля ускорив снаряд и подправив его траекторию.

Студент резко вскинул руку и поймал плотный бумажный шарик в нескольких сантиметрах от своего виска.

Не смотрел же!

Точно не смотрел!

А теперь отбросил журнал, не замечая, как ветер треплет страницы, перекинул ноги через подоконник, будто собрался прыгать вниз, уставился прямо на Мэй и улыбается торжествующе. Нет, даже не улыбается — лыбится так, словно только что разгадал секрет безопасной изоляции поля.

Мэй фыркнула, отвернулась и быстро зашагала прочь.

Только свернув за угол и пройдя полтора квартала, она резко остановилась, поняв свою ошибку. И едва не завыла от досады.

Первое правило общения с преследователем: не общайся с преследователем!

А она только что позволила втянуть себя в диалог.

* * *

— Чего ты добиваешься?

— Автономной работы поля в энергоизолированном пространстве в отрыве от подпитки со стороны носителя.

Крис задумчиво прикусил карандаш, поправил часы и, оторвав взгляд от прозрачного ящика с зажжённой лампочкой внутри, посмотрел на только что подошедшую собеседницу.

— Чертовски рад тебя видеть.

— Это хорошо, потому что я тебя искала, — сообщила Джин, садясь напротив.

— А я так старательно прятался! — усмехнулся экспериментатор. — И, главное, в таком неожиданном месте.

Он демонстративно обвёл взглядом зал «Тихой гавани» и снова повернул руку с часами. Солнечный зайчик заскользил, преломляясь, по сложным поверхностям стеклянной посуды, лизнул руку девушки, протиравшей бокалы, пробежал по её плечу, оттолкнулся от ключицы и вспрыгнул на переносицу. Официантка нахмурилась, но на провокатора так и не посмотрела.

— Вот это я и имела в виду, — пояснила Джин. — Что тебе от неё нужно?

— Тебя это правда волнует? — Крис оставил в покое часы и заинтересованно взглянул на колдунью. Прищурился в хитрой улыбке: — Нет, серьёзно?

Серьёзно…

Если серьёзно, её волновало вовсе не это. Интерес к симпатичной официантке, пусть и дополненный излишней навязчивостью, был куда менее подозрительным симптомом, чем возобновившиеся исчезновения, странные опыты и избегание встреч. Крис даже день рождения Рэда проигнорировал, отговорившись участием в какой-то конференции. После громкой истории с Вектором талантливого мальчишку действительно рвали на части университеты и научные общества… И всё же…

— Ничего предосудительного, — заверил Крис. — Клянусь законом всемирного тяготения!

Лампочка в ящике замигала, и студент отвлёкся от собеседницы, сосредоточившись на приборе.

— Вчера она была светлокожей кудрявой брюнеткой в строгом костюме. Сегодня у неё рыжая коса, дырявые джинсы и веснушки, — пробормотал Крис. — Она прячется, я ищу. Психологический эксперимент: кому из нас надоест раньше. По-моему, это очень интересно.

Лампочка мигнула последний раз и окончательно погасла. Физик сверился с часами, вздохнул и сделал пометку в блокноте.

— Очень интересно, — повторил он. — Поучаствуешь? — Сдвинув ограничители, Крис поднял крышку ящика и переставил прибор поближе к Джин. — Просто зажги её полем. И подпитывай, пока я не скажу, что хватит. Давай.

Джин послушалась.

— Почему ты проводишь опыты здесь? Только не говори, что тебя опять выгнали из лаборатории.

Не отрывая взгляда от индикатора на приборе, Крис покачал головой.

— Нет. Но здесь топливо вкуснее. — В подтверждение он продемонстрировал кофейную чашку и отхлебнул приличный глоток. — Стоп.

Стоило Джине убрать руку, физик захлопнул крышку, быстро записал что-то в блокнот и, отставив ящик на подоконник, с любопытством воззрился на собеседницу.

— Так зачем ты меня искала? Я, вроде, больше не преступник. У меня судебное заключение есть.

— Ищут не только преступников, но и прогульщиков, — напомнила Джин. — Ты не говорил Эшу, что собираешься бросить стажировку.

— Надо сказать?

— А ты действительно собираешься? Что-то случилось?

— Нет. — Крис беззаботно пожал плечами. — Но если главный хранитель музейных фондов продолжит так активно выёживаться и превращать работу в колдовское шоу, наверняка случится. И мне совершенно не интересно, что именно.

Джин улыбнулась.

— Это пройдёт. Он просто дорвался.

— Ага. Рад за него. Но наблюдать — увольте.

Колдунья помолчала, побарабанила пальцами по стенке странного прибора.

— Ты на меня не обидишься?

Крис удивлённо изогнул бровь.

— Похоже, что меня легко обидеть?

Он одним глотком допил кофе.

— Тогда скажи честно: ты завидуешь?

Физик поперхнулся, закашлялся, а потом рассмеялся. Качнулся на стуле, запрокинув голову и чудом не рухнув на спину.

— Я? Завидую? Эшу? — Он с трудом отдышался, потёр заслезившиеся от смеха глаза. — С чего бы?

— Не обязательно Эшу. — Пальцы Джин очерчивали грани прозрачного куба, в котором по-прежнему ровно и уверенно светилась лампочка. — Ты жалеешь, что не сохранил Вектор? Отказываться от могущества легко ровно до тех пор, пока на самом деле его не лишишься.

— Личный опыт?

— В том числе. Тебе очень трудно?

Джин подняла глаза и обнаружила, что собеседник всё ещё улыбается. И опять ловит солнечный луч на циферблат часов, чтобы напомнить о себе девушке в другом конце зала.

— Если ты думаешь, что у меня когда-то было настоящее могущество, ты очень серьёзно заблуждаешься, — хмыкнул Крис. — И мне не трудно. Мне скучно. Вот и развлекаюсь.

— И ставишь опыты с автономно функционирующей энергией?

Рыжеволосая официантка обернулась, и солнечный зайчик задорно проскакал по её лицу. Крис подмигнул девушке и снова расслабленно откинулся назад, поднимая стул на две ножки.

— Почему меня всегда подозревают либо в злодействах, либо в глупостях? И ладно бы заслуженно… Нет, я не создаю новый Вектор. Я не создам новый Вектор, даже когда действительно буду мечтать о сверхсиле и зеленеть от зависти к вам с Эшем вместе взятым. Я придумаю что-нибудь поинтересней.

— То есть не завидуешь. И при этом избегаешь нас обоих, хотя даже Тина…

— Тине хватает вежливости не делать замечаний начальству, — оборвал Крис. — И не сваливать на кого-то ответственность за свои переживания. Даже когда ей паршиво. А ей паршиво, можешь мне поверить. И было бы круто, если бы Эш вспомнил, что, в отличие от безответственного стажёра, кое-кто по долгу службы вынужден терпеть его фейерверки.

— Я напомню, — серьёзно кивнула Джин. И вздрогнула, когда на стол с громким хлопком опустилась папка для расчёта.

— Чего ты добиваешься?

* * *

Мэй никогда не называла его по имени. Даже в мыслях. Попутчик — он Попутчик и есть. Как договаривались. Не без причин же договаривались…

После смерти бабушки она раз и навсегда решила вступать лишь в те отношения, которые не смогут стать слишком близкими. И за шесть лет научилась быстро оценивать перспективы и устанавливать подходящую дистанцию. Её часто запоминали при первой встрече и редко узнавали при второй. Это давало больше времени на принятие решений.

Первую встречу с Попутчиком даже знакомством назвать было нельзя, и Мэй, уверенная, что больше общаться с профессорским любимчиком не придётся, чувствовала себя достаточно свободно. В конце концов, чем ярче первое впечатление, тем проще быть неузнанной в новом образе. И всё же после того, как банальная передача информации, которая должна была ограничиться одной фразой, превратилась в словесную пикировку, ей стоило насторожиться. И ни в коем случае не подходить к нему в кафе. Ни из любопытства, ни из сострадания.

Вот только когда на душе скребут кошки, ты пытаешься это исправить. Даже если на самом деле это чужая душа и чужие кошки.

Идея одноразового собеседника показалась хорошим выходом. Настолько, что Мэй даже позволила себе непростительную роскошь — искренность. Решилась на каких-то полчаса поверить, что у неё может быть друг. Потому что Попутчик стал бы её другом, если бы она имела на это право.

Почти полгода Мэй не сомневалась, что уловка сработала. Улыбчивый физик то и дело встречался ей в университетских коридорах, часто приходил в «Тихую гавань», но то ли не замечал девушку-хамелеона, то ли делал вид, что не узнаёт её. В полном соответствии с правилами игры. Но два месяца назад правила изменились. Отгремели беспорядки после скандальной дуэли. Закончилась череда допросов, судебных заседаний и приговоров. Улеглась шумиха вокруг дела уравнителей. И Попутчик начал ей писать.

Сейчас, несколько десятков посланий спустя, его обаятельная улыбка скорее пугала, чем вызывала симпатию. И, будь преследователь один, Мэй едва ли решилась бы заговорить. Тем более так громко, резко и требовательно.

— Чего ты добиваешься?

Попутчик поднял на неё взгляд и просиял:

— О, привет, Мышь! Ты снова со мной разговариваешь?

— Мне казалось, я достаточно чётко дала понять, что не хочу больше с тобой разговаривать, — холодно ответила Мэй. — И не помню, чтобы ты возражал. А теперь ты следишь за мной, пишешь дурацкие записки, постоянно приходишь сюда в мою смену…

— Ты варишь вкусный кофе, — невозмутимо прервал Попутчик.

Да он издевается!

Показная улыбка не могла сообщить ничего важного, и Мэй вдруг отчаянно захотелось это важное почувствовать. Восприимчивость к чужим эмоциям всегда появлялась и исчезала неожиданно, независимо от желания спонтанного эмпата, и обладательница сомнительного дара старалась лишний раз не подстёгивать эту повышенную чувствительность. Опасно призывать силу, которую не можешь контролировать.

Однако сейчас Мэй делала именно это.

— Не боишься, что я подмешаю в него крысиного яда? — Она зловеще улыбнулась.

Провокация? Почему бы и нет? Чем сильнее эмоции, тем проще их почувствовать. В конце концов, чем она рискует? С этого сумасброда, конечно, станется до конца жизни бомбардировать её записками, но разве можно представить, чтобы после всех обвинений, которые свалились на него в прошлом году, после всех судов, проверок, следственных экспериментов и вымученного оправдательного приговора он пошёл на настоящее преступление? Скорее всего, он просто думает, что это смешно…

Попутчик с демонстративной озабоченностью заглянул в пустую кофейную чашку.

— Ну, я же не крыса. Чего мне бояться?

В худшем случае — он просто сумасшедший. Очень хорошо маскирующийся псих. Маньяк, которому почему-то есть до неё дело…

— Хорошо, я уточню на кафедре, чем травят назойливых позёров.

Мэй чувствовала, как собственные эмоции медленно отходят на второй план, оставляя место для чужих. Как тянутся в пространство невидимые восприимчивые нити. Казалось, они лишь проходят через поле, а на самом деле рождаются из какого-то другого, неясного источника. Бабушка говорила, что из души. Мэй считала душу явлением исключительно метафорическим, но спорить с бабушкой не решалась.

— А у вас есть проверенные специалисты? — встревоженно поинтересовался Попутчик. — Не хотелось бы доверять свою жизнь шарлатанам.

Ощущения всегда приходили изнутри. Наполняли грудь, захватывали, кружили, будто собственные. И лишь после, по едва заметным колебаниям нитей-проводников, Мэй могла определить, кому они принадлежат на самом деле.

— Доктор биологических наук тебя устроит?

Сдержанный интерес, сочувствие вперемешку с иронией, заботливая снисходительность, едва тлеющие угли тревоги. Сосредоточенная девушка, сидевшая напротив физика («Джина, — вспомнила Мэй. — Её зовут Джина»), облокотилась на стол и наблюдала за беседой, опустив подбородок на сцепленные пальцы.

— Разумеется, — кивнул Попутчик, демонстрируя абсолютную покорность судьбе.

«Да ладно? Так я и поверила…»

«Давай сделаем это нашим последним разговором. А потом мне снова будет наплевать на твои чувства, а ты меня даже узнавать перестанешь».

Кажется, что-то пошло не так.

Определённо что-то пошло не так! Но не сейчас. Два месяца назад кое-кто наплевал на правила, и теперь действия Мэй никак не могут считаться нарушением личных границ и вмешательством в чужую жизнь. Учитывая обстоятельства, это всего лишь самооборона.

— Если что, у нас в токсикологии сейчас все места заняты, — сообщила Джина. — Надумаешь нарваться — предупреждай заранее.

Она поднялась и прежде, чем Попутчик успел перехватить её руку, взяла со стола узкую папку. Пробежала взглядом счёт, положила поверх него купюру.

— Джин…

— Тебе не стоит пить столько кофе натощак, — заметила колдунья. — Желудок угробишь. Ты точно в порядке?

— Если я буду не в порядке настолько, что не справлюсь сам, ты узнаешь об этом первой, — патетично пообещал Попутчик, приложив ладонь к груди.

— Ловлю на слове. — Джина вернула счёт на стол. — До встречи, клоун.

Она улыбнулась, кивнула на прощание официантке и вышла из кафе.

— Почему ты соврал? — поинтересовалась Мэй.

— А я соврал?

Попутчик качнулся на стуле, запустил руку в карман джинсов, извлёк помятую купюру и положил в папку поверх той, что оставила Джина.

— Не сказал, что на самом деле чувствуешь.

— И что же я чувствую?

В его усмешке читался вызов, и Мэй не удержалась от соблазна.

— Досада. Обида. Зависть. Ревность. Возбуждение. И ещё… назовём это привязанностью, да? — Эмпат постаралась принять как можно более надменный вид. — Ты, кстати, знаешь, как она к тебе относится?

Чужие эмоции накатили волной, оглушили, больно сдавили грудь. Изощрённый способ самоистязания, ничего не скажешь… Хотела отыграться за эти два месяца? Молодец. Справилась.

Звонкий смех заставил Мэй вздрогнуть.

— Подожди-подожди! — Попутчик взмахнул карандашом и с демонстративной готовностью занёс его над чистым листом блокнота. — Дай запишу, а то забуду! А чего-нибудь более приятного я случайно не чувствую?

Удивление. Любопытство… Стыд? Беззащитность?

— Кажется, тебе действительно нравится мой кофе.

Благодарность.

— Действительно нравится, — согласился Попутчик. — В этом вопросе я был кристально честен. А остальное… Зачем?

Решимость. Гордость. Горечь?

Улыбка. Самоуверенная, почти наглая.

— Она хочет тебе помочь.

Теперь Мэй жалела, что затеяла этот разговор. И ещё больше жалела, что призвала на помощь свой непредсказуемый дар. Потому что сейчас дар оборачивался проклятием. Необъяснимый диссонанс сбивал с толку, путал мысли, не давал сосредоточиться и закончить наконец этот бессмысленный обмен репликами.

— Она врач, — невозмутимо пожал плечами Попутчик. — Она всем хочет помочь. Вот и пусть занимается теми, кому это нужно.

Уйти. Просто уйти. Если это не касается врача по имени Джина, то официантки по имени Мэй не касается и подавно. Не должно касаться. Болезненно сжимать горло не должно тем более.

— А тебе не нужно?

Едкая ирония затерялась на пути от мозга к гортани, и слова прозвучали непростительно мягко.

— Слишком интимный вопрос для одноразового собеседника, не считаешь?

А вот у Попутчика с иронией всё было в порядке. Мэй будто плеснули в лицо холодной водой. Эмоции схлынули, оставив лишь гудящую, как затихающий после удара гонг, пустоту.

— Слушай… — Голос звучал устало, и эмпат подумала, что это очень кстати. — Я действительно не хочу больше с тобой разговаривать. Не хочу играть в игры. После этих двух месяцев я даже видеть тебя не хочу. Давай на этом закончим. Пожалуйста.

Возможно, ей повезло использовать единственный момент, когда эти слова не только звучали, но и действительно были абсолютной правдой. Возможно, Попутчику просто надоело ломать комедию. Так или иначе, он без возражений поднялся, ловко упаковал свой странный прибор в кофр, перекинул через плечо ремень сумки.

— Не унывай, Мышь! — Мэй показалось, что сейчас он подмигнёт и щёлкнет её по носу. — Совсем не попадаться на глаза не обещаю — универ я пока бросать не собираюсь. Но, если я тебе так противен, давай и правда на этом закончим.

Он отвернулся и бодро зашагал к двери.

Последняя эмпатическая нить оборвалась с едва слышным звоном.

Сожаление.

«Не противен, — подумала Мэй. — В этом и проблема».

* * *

Стук в стену был тихим и ненавязчивым — спящего таким не разбудишь. Но Крис не спал.

Он считал электроны. Мысленному взору частицы представали крохотными блестящими шариками, которые чинно плыли сквозь пространство и поочерёдно ныряли в щели на тёмной стене. Первый направо, второй налево, третий направо… Определённо, у Криса были самые дисциплинированные электроны на свете… Четвёртый налево, пятый направо, шестой… Но стоило отвлечься, на секунду упустив из виду деловитую процессию, как частицы начинали волноваться. А когда частицы волновались, они становились волнами и вели себя совсем уж бесстыже…

Крис сбивался со счёта, прогонял электроны к чертям и всматривался в тёмный потолок. Потом снова закрывал глаза, и комната, а следом за ней и вся реальность, исчезала, становясь всего-навсего вероятностной формой. Может быть, вокруг него привычная обстановка: слева — стена, и узор из выпуклых точек на обоях почти идеально повторяет тот, что вырисовывали на фотопластине взбунтовавшиеся электроны; справа — невысокая прикроватная тумбочка с простым светильником на гибкой ножке; тёмные шторы неплотно сдвинуты, фонарь с любопытством заглядывает в комнату, и его свет бесцеремонно перелезает через подоконник, презрительно топчет упавшие на пол схемы, карабкается на стол, сбрасывая ещё несколько неосторожно оставленных листов… А может, он всё-таки заснул. Так крепко, что никаким набатом не разбудить. Неудивительно, если вспомнить, как давно он последний раз нормально спал. И всё изменилось, и реальность рассыпалась в прах, и ничего больше нет вокруг…

Стук в стену придал миру определённости. Крис вытянул правую руку. Тумбочка оказалась на месте, как и выключатель лампы. Яркий свет резанул сетчатку даже через сомкнутые веки. Стена тоже никуда не делась. Воспользовавшись этим удачным стечением обстоятельств, Крис трижды размеренно стукнул по ней костяшками пальцев. И только после этого открыл глаза.

Пяти минут, прошедших прежде, чем в коридоре ра…